Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 65 страниц)

Алана длинно выдохнула, заставляя себя избавиться от таких мыслей, потому что это все будет потом – и печаль, и тоска. Потому что сейчас Тики был рядом с ней, и ей было необходимо впитать как можно больше его тепла.

– Между вами что-то случилось? – вдруг тихо спросил Микк, встревоженно заглядывая ей в лицо и кива в сторону Лави. – Просто это странно, что он так…

Алана хмыкнула.

– Он считает меня безумной ведьмой не просто так, Тики, так что я не в обиде, – спокойно проговорила девушка с лёгкой улыбкой, потому что она и правда не была в обиде. Только если чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Из-за того, что он пропал на десять лет, и Алана боялась, что его убили. – Но мне все же неловко подходить к Мане, потому что Лави не сильно дружелюбен ко мне, – она передёрнула плечами. – Я прямо чувствую, как он готов во мне дырку прожечь, – хохотнула девушка, пожав плечами.

– И что же так могло его испугать? – Тики шутливо качнулся, прижимаясь к ней боком, и девушка тихо засмеялась, вскидывая на него глаза. Вспоминать об этом было вообще-то грустно, но что она могла с собой поделать? Эти воспоминания все равно были с ней, и наверное… наверное, ей станет легче, если она с кем-то ими поделится?

– Я корабли топила, – вздохнула она. – У моей бухты лежат на дне двести семьдесят четыре корабля, представляешь? Целое кладбище, которое во многом пополнила я сама. Когда в такие моменты я немного приходила в себя, мне казалось… казалось, вода пропитана трупным ядом.

Тики гладил ее по боку не переставая – и слушал, молчаливо и спокойно, как будто она говорила не о себе, а о какой-то другой русалке. Ласково скользил пальцами по тонкой ткани платья, рождая легкую щекотку, и ни на мгновенье не прервался.

– Мы же с Маной были первыми белодухими, которых ты увидела за много лет, разве не так? – только и поинтересовался он и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: – Никто не пришел, чтобы утешить тебя, успокоить. Потому что все боялись за свои жизни, потому что было много дел, и надо было следить за государством… Разве я не прав предполагая это? – Алана качнула головой.

– Все верно. Тогда у меня был только Мари – с Мирандой и другими смельчаками, приплывавшими ко мне, я познакомилась позже. Но Мари ко мне не пустил отец. Боялся, что я могу навредить. Боялся, что я…

– Заклянешь кровь, – мужчина оборвал ее и ласково прижался губами к ее виску, слегка наклонив голову. – Но ведь ты не сделала этого. И потом ты просто расправлялась с потенциальными охотниками, – он ободряюще улыбнулся. – Не знаю, в каком свете это предстает для Лави, если он боится, что ты можешь кого-то съесть, но я определённо не могу винить тебя в твоих поступках. У всего есть корень. Причина. Так меня всегда учили.

Ну почему Тики был таким потрясающим, в очередной раз подумала Алана, закрасневшись и уткнувшись мужчине в плечо, чтобы спрятать смущённый и счастливый взгляд. Изу поднял на неё глаза, лукаво-радостно заулыбавшись, и девушка легко дунула ему в лицо, заставляя мальчика смешно наморщиться и зафыркаться.

Было стыдно признаваться, что отец запрятал Алану в бухте не только потому, что боялся похищения и её смерти, а потому, что был уверен, что она способна будет кого-то убить. И ей было так обидно, так грустно от осознания этого, что большую часть времени девушка просто валялась на камнях, желая иссохнуть и наконец-то сдохнуть. А ещё она пела песни, слушала ветер, который, сжалившись, разговаривал с ней, учил её языкам и чужим обычаям, и болтала с океаном, радостная, что хотя бы кто-то не бросил её.

– Так что не вини себя, хорошо? Лави просто дурак, который слишком много болтает, а очевидного видеть не хочет, – закончил Тики, мягко касаясь губами мочки её уха и рождая в теле трепетную дрожь, истомой ложившуюся в животе и согревающую внутренности.

Алана лишь кивнула, не в силах что-либо ответить и чувствуя себя безмолвной выброшенной на берег рыбой, как вдруг к ним подошёл Мана с неловкой улыбкой на устах.

– Не помешаю? – смущённо притронулся он пальцем к носу и хохотнул, присаживаясь рядом.

Алана дёрнулась, боясь пошевелиться и посмотреть мужчине глаза; что скажет Тики? Они же ведь не…

– Нет, раз уж ты вспомнил о своем предложении помочь, – отозвался тот тут же – и ни на секунду не отпустил девушку от себя, напротив только прижимая плотнее. Зажатый между ними Изу устроился у него на коленях и теперь наблюдал за ними всеми с живым интересом в светлых глазах.

Мана рассмеялся уже в открытую.

– Помню, конечно, – ответил он, – потому и пришел.

Алана тут же ощутила себя еще лучше прежнего. Вызывающий доверие Тики, надежный и ласковый, был рядом с ней, теплый и спокойный Изу копался подле, и Мана пришел, добрый и понимающий, пусть и понимал всех, кроме самого себя.

Девушка с легким сожалением отстранилась от Микка, тут же чувствуя, как стало прохладнее – потому что до этого успела пригреться, – и полезла в сумку, где лежал свиток Книгочея с картой.

Мана заинтересованно наклонился, всматриваясь в чёрточки и штришки с непониманием в глазах, и Алана со смешком хмыкнула.

– Не похоже ни на иероглифы, ни на алфавит, не так ли? – весело спросила она, и мужчина, нахмурившись, кивнул. – Но здесь ничего про молитву не написано, – со вздохом призналась девушка, и Тики удивлённо приподнял брови, отчего она поспешила тут же ответить: – Лишь только сказано, что необходимо следовать этим инструкциям, – Алана указала на рисунки с движениями и пожала плечами. – Свиток, видимо, писали те, кто был уверен, что он обязательно попадёт лишь в руки Верховных жриц. Или же они специально так сделали, чтобы больше никто не был способен разбудить храм, – проворчала девушка, скривив губы, и обратилась к задумавшемуся Мане: – Так что учи меня вот по этим картинкам.

– Это нечто вроде танца, да? – парень задумчиво помотал головой и издал длинное «хмм». Алана заметила, что по ту сторону костра так и не двинувшийся со своего места ни на миллиметр Неа приподнял веки и теперь наблюдает за братом из-под ресниц. Щелочки его прикрытых золотых глаз загадочно поблескивали в бликах огня, и от этого старший Уолкер казался опасным хищником, выжидающим, когда его жертва даст слабину.

О, он явно не перестал замечать Ману – намеренно или нет, – он продолжал наблюдать за ним почти неотрывно, но теперь делал это так незаметно, как только мог.

Впрочем, не одна Алана увидела хитрость потомка Элайзы. Тики, метнув быстрый взгляд в сторону друга, насмешливо хмыкнул, как бы показывая, что ему все известно и как он к этому относится, и снова сосредоточился на Мане.

На поляну окончательно опустилась ночь, тихая и ясная, полная стрекота насекомых, шуршания травы за границей лагеря и потрескивая жира на огне – жарили где-то уже добытую и просто одуряюще пахнущую зайчатину, на которую недавно так облизывался Неа.

И в этой ясной душистой ночи Мана учил Алану танцевать.

Не сказать, что все выходило прекрасно, потому что девушка путалась в ногах, постоянно запиналась и падала, прихватывая за собой и вскрикивающего от неожиданности мужчину, а потом они на пару смеялись, испачканные в траве и обдаваемые жаром, казалось, танцующего вместе с ними костра. А потом к ним присоединился ещё и Изу, смешно размахивающий руками и скачущий вокруг Аланы словно морской конёк, и Тики наблюдал за ними с таким счастливым и довольным лицом, что ужасно хотелось просто броситься ему на шею и целовать без устали – и в губы, и в щёки, и в нос.

В итоге исполнить молитву так и не удалось, потому что в неуклюжих движениях не было ничего, что могло бы содержать силу для пробуждения спящего сотни лет храма, но Микк смеялся, и душа его сияла словно маленькое солнце.

И когда Алана, запыхавшаяся и уставшая, приземлилась вновь рядом с ним, мужчина уткнулся лбом ей в плечо и захохотал в голос, словно не имея сил остановиться.

– Это было великолепно! – и великолепно это было явно в том смысле, что смешно, но девушка ни капельки не обиделась – потому что Тики горячо дышал ей в плечо и щекотал шею волосами, и от этого только больше хотелось целовать и гладить его, расслабленного и веселого, тянущегося к ней и как будто всеми силами желающего показать, что он любит и лелеет ее.

Недостойную этого, но счастливую тем, что может ощущать это.

Алана зажмурилась прижимаясь к нему, и, распахнув глаза спустя пару секунд, обнаружила, что стала частью коллективных объятий, потому что Изу весело пищал, зажатый между ними и пытался выпутаться из их рук, чтобы сбежать на другую сторону костра, где дремал в гордом одиночестве Неа.

– Он очень привязался к нему… – вдруг произнес наблюдающий за происходящим Мана. – И чего в нем такого особенного? – вдруг как-то совершенно безнадежно вздохнул он.

Тики наградил его скептическим взглядом, заставив Алану от этого вида подавить вырывающийся наружу смешок, и усмехнулся с таким всезнающим видом, что девушка всё же не выдержала и рассмеялась, пряча лицо у него на плече.

– Обидно, что сын мой к тебе не лезет? – ехидно поинтересовался Микк с лукавыми искрами в глазах и хохотнул, когда Мана возмущённо притопнул ногой, недовольно надувшись. – Просто Неа ему понравился, не дуйся, – ободряюще сказал мужчина, похлопав его по спине, и тот горестно вздохнул, никак не комментируя это.

Они с несколько минут сидели молча, и Алана вслушивалась в треск поленьев, в приглушённые разговоры караванщиков, в тихие песни и шорох взметающихся к небу огненных всполохов. Интересно, а Элайза тоже слышала все это? Тоже сидела вот так перед костром в объятиях звёздной ночи и лесного шелеста? Алана надеялась, что да. Потому что тогда она и правда стала намного ближе к сестре.

Стала понимать, почему старшая царевна полюбила сушу.

Мана вдруг неловко прокашлялся, привлекая к себе внимание, и, облизнувшись, неуверенно выдохнул, словно боялся задавать вопрос:

– Мне вот всегда было интересно, а русалки могут заниматься чем-нибудь кроме… ну… семьи и службы океану?

Алана с пару секунд смотрела на него не моргая и рассмеялась, ловя удивлённый взгляд.

– Ну просто ты говорила, что тебя не готовили для службы, потому мне… – принялся поспешно объяснять Мана, взволнованно переплетая пальцы, и его душа сконфуженно затрепетала, словно потревоженная поверхность обычно спокойного озера.

– Меня не готовили для службы Верховной жрицей, – с улыбкой пояснила девушка, глубоко вздыхая и смотря, как Изу о чём-то переговаривается с лениво отвечающим ему Неа. – Это особая должность, которую занимает самая могущественная царевна, та, кто лучше всех говорит с водой и по силе стоит сразу после царя, – она вспомнила Энку, которая вечно пропадала в главном храме, отчего виделись они с ней очень редко, но этого было достаточно, чтобы проникнуться к серьёзной и собранной сестре любовью. – Лунноволосых же никогда не допускали даже к простой службе океану, потому что считается, что мы заклинаем господина и отравляем его своими песнями, – Тики напрягся, а Алана буквально почувствовала, как гневно раздулась его душа, опаляя грудь праведной злостью, и успокаивающе провела ладонью по руке мужчины, отчего тот сжал челюсти, но всё же чуть поостыл. – Да и не особо-то мне и хотелось, – призналась она со смешком и заметила, как приподнялись в удивление брови Маны. – Я учила историю и географию, знакомилась с языками и культурами, – с улыбкой начала девушка. – Я хотела быть послом, дипломатом. Хотела налаживать связи с другими государствами, но, к сожалению, началась война и меня заперли в бухте, – закончила она, пожав плечами, и улыбнулась, прикрывая глаза и потираясь виском о плечо Тики.

Старшей царевной, первой после Элайзы, была Энка. В общем-то, Верховной жрицей она стала после того, как Зиргена прокляла Элайзу, лишив ее возможности говорить с океаном и петь ему. Саму же Алану к этому не готовили никогда хотя бы потому, что она была самой младшей сестрой. Мог ли кто-то подумать, что когда-нибудь наука быть жрицей – и не простой жрицей, а той, что стоит над всеми – ей может пригодиться?

Тики, совершенно не стесняясь присутствия Маны и наблюдающего за ними искоса Неа, легко чмокнул ее в уголок губ и улыбнулся. Как будто заметил, что мрачные мысли снова обуяли ее, и поспешил спасти.

Мана спрятал улыбку в зевке, явно не желая смущать их, и ничего не сказал, только засветился, радуясь, и девушка ощутила, что краснеет.

Впрочем, это был приятный румянец. Какой-то словно бы согревающий. Когда краснеешь от смущения, но знаешь точно, что тебя не осудят и над тобой никогда не засмеются, а если и засмеются, то беззлобно.

Когда ты… часть семьи?

– Ну… – Микк легко погладил ее по боку, сползая ладонью ниже, к бедру, словно для него это был какой-то новый знак, какой-то намек. Возможность… сделать что? Может быть, показать, что он хочет поцеловать ее? Ведь он не мог ощущать того же, что ощущала она, если кто-то задевал его бедра. Значит ли это, что для него этот жест означал скорее не сам поцелуй, а возможность сказать о нём?

«Я хочу поцеловать тебя».

Ты меня целуешь, Тики. Спасибо, что согласился со мной остаться и позволил любить тебя.

– Не думаешь, что это в какой-то степени исполнение твоей мечты? – улыбка у мужчины получилась горькая, и девушка легонько ткнула его в бок локтем.

Не стоило отравлять виной их… отношения.

Не дружбу. Отношения.

Любовь.

«Я люблю тебя».

Она снова ощутила, что краснеет, и обнаружила, что чем больше вечереет, тем сильнее становится над ней власть этих мыслей.

– Если мой первый опыт в качестве посла увенчается успехом, то, возможно, отец пересмотрит своё желание вновь запирать меня где-нибудь, – рассмеялась Алана, пытаясь избавиться от смущающих мыслей, которые заставляли её трепетать в ожидании чего-то совершенно потрясающего. Они же будут спать в одном шатре, и Тики будет рядом, и он… он же сможет поцеловать её хоть украдкой? Или же девушка могла и сама ухватить момент и украсть поцелуй с его губ, не так ли? Для неё же любое его нежное прикосновение к ногам было подобно ласке, но доставляло ли самому мужчине это столько же удовольствия, сколько и ей? И если нет, то что мешало Алане, манта раздери, взять и поцеловать его?

…и то, что она просто не умела этого делать как люди, уж точно не было оправданием.

– Главное, чтобы он хвост не увидел, – хохотнула девушка, развеселившись и сощурив веки от смеха, и замерла, когда услышала, как никто в ответ её веселье не поддержал. Она подозревала, что её чувство юмора было странным, но раньше как-то не обращала на это внимания, потому что и не шутила особо, но теперь было как-то немного неловко. Мана виновато закусил губу, уткнув взгляд в землю, Изу непонимающе моргал, а Тики тяжело смотрел в костёр, и Алана мысленно дала себе по лбу. Была бы возможность, она бы сейчас их всех водой облила, но воздух был слишком жарким, земля – сухой, а близрастущие травинки – выжженными, отчего магией воспользоваться было просто невозможно, но прервать затянувшуюся тишину, оказавшуюся слишком давящей и неудобной, хотелось прямо сейчас же. Из-за чего девушка и постаралась перевести тему как можно мягче и незаметней: – А что бы ваши отцы сделали, если бы вы сбежали из дома?

– Ничего.

– Запер бы.

Алана поперхнулась, удивленно уставившись на этих двоих, и обомлела. Тики, который совсем немного обогнал друга с ответом, все также мрачно смотрел в огонь, и девушка ощутила дикое желание прижаться к нему как можно крепче, чтобы прогнать тень скорби с его лица, а Мана… Мана иронически улыбался, как будто это короткое и уверенное: «Запер бы», – относилось только к нему одному, не касаясь Неа никоим образом.

– А… почему? – вопрос вылетел сам, прежде чем Алана, наученная горьким опытом отношений с родителями, успела его удержать.

– Ну вот так, – младший Уолкер пожал плечами как-то словно бы независимо, но строить эту независимость у него получалось плохо. Потому, что Неа, болтающийся с Изу по другую сторону костра, совершенно, казалось бы, не обращал на него внимания?

– Да все просто, – Тики отвернулся от костра и криво улыбнулся, словно и не думал минуту назад об отрубленных плавниках. – Мой отец – ученый, так что рос я определённо не под его присмотром, но за это я его и люблю. Для него мой побег – очередная прогулка куда-то за море. А отец близнецов – просто перестраховщик. Мана всегда рос болезненным, и он вечно за него пекся. Вот поэтому Мана и не хочет говорить об этом, – здесь мужчина, словно ничуть и не пугаюсь недовольства друга, хмыкнул. Мана насупился, но ничего колкого ему не ответил, только кивнул в знак согласия, когда Алана перевела на него взгляд.

– Мы росли вместе, – заметил он, – но наша разница в том, что Тики и Неа, здоровых, в отличие от меня, никто не неволил. Так что… думаю, мне под силу в чем-то тебя понять.

Алана подумала, что вряд ли его запирали по той причине, что он был способен убить любого в приступе истерики, но ничего не ответила и лишь улыбнулась, потрепав переводящего взгляд с одного взрослого на другого Изу по макушке.

– Родители, – высокопарно протянула она, не желая продолжать этот разговор, потому что никому из собеседников тема была не по душе, и хохотнула. – Но я ужасно хочу посетить ваши фонтаны, – вдруг с восторгом вспомнила девушка и, заметив удивлённый взгляд Тики, поспешила пояснить: – Дориан таскал нас на огромные фонтаны, похожие чем-то на водопады, когда они с Элайзой играли свадьбу. Сестра тогда ещё всё жаловалась, что законный муж уделяет больше внимания мелким пигалицам, чем ей, – рассмеялась она, довольно зажмурившись, длинно выдохнула. – Они все ещё там? Эти фонтаны?

– Закатные фонтаны-то? – Тики улыбнулся и помотал головой, словно вспоминая о чем-то. – А куда они денутся? Конечно, стоят, такую махину так просто не уберешь. Мы с ребятами в них купались в детстве… – голос его был полон ностальгии. Однако продолжалось это недолго – уже спустя пару минут мужчина захрустел позвонками и широко зевнул. – Ладно, кто куда, а я поползу в шатер. Изу!

Малыш тут же отвлекся от что-то увлекательно ему вещающего Неа и вскинул голову, щурясь и глядя на Микка сквозь огонь.

– Д-да?

– Ты спать пойдешь сейчас или попозже? – на этом Тики поднялся и устало потер руками лицо. Вид у него был какой-то и впрямь осунувшийся, несмотря на улыбку.

Или действительно устал, или просто не умел держать лицо.

Изу тут же подорвался и, порывисто чмокнув Неа в щеку, кажется, пожелал ему доброй ночи (мужчина насмешливо сверкнул глазами, но кивнул). Вскоре он стоял подле Тики и сиял глазами, словно готовый сделать все, что тот ему не предложит, главное – чтобы с ним.

Мужчина широко улыбнулся и подхватил его на руки, так и не отказываясь от своей новой привычки. Алана, видя это, тоже поднялась. С Маной или нет, с Неа или нет, а одной вечером у костра в компании еще десятка незнакомых людей и враждебно настроенного по отношению к ней Лави ей было не слишком уютно. Лучше уйти с Тики – они уложат Изу спать и устроятся на ночлег сами.

И, может, Тики снова ее поцелует. Так же ласково и горячо, как целовал сегодня утром.

– Пойду-ка и я тоже, – выдохнула она вслух. – А то уже явно поздно, раз так стемнело. Летом же на юге темнеет поздно, разве нет?

Над бухтой тоже небо темнело поздно – ночь длилась всего несколько часов, и Алана частенько встречала первые лучи солнца, так и не сомкнув глаз.

Мана улыбнулся, соглашаясь с ней, и, закрутив свиток и спрятав его в сумку, протянул поклажу девушке.

– Но и светлеет очень рано, так что отправимся на рассвете, как только солнце встанет. Спокойной ночи, – попрощался мужчина, и Тики, недовольно вздохнув, когда Изу всё же выцарапался из его объятий и смущённо улыбнулся Уолкеру, ударил его в плечо.

– И тебе того же, – загадочно протянул он, стрельнув взглядом на Неа, демонстративно безразлично разглядывающего небо, на что Мана возмущённо надулся и, фыркнув, поспешил оставить их одних.

Спустя несколько минут, в течение которых, Алана чувствовала себя всё более тревожно и взволнованно, отчего-то ужасно трепещущая в этом странном ожидании чего-то, что может (но не обязано было) произойти сейчас, Тики расстелил лежаки на голой земле, и Изу улёгся посередине, сразу же зарываясь с носом в лёгкий плед. Микк неуверенно взглянул на топчущуюся девушку, словно хотел что-то сказать, но стеснялся, и медленно расположился рядом с мальчиком.

– Ты… прости, что так, – невнятно извинился он, и Алана недоуменно приподняла бровь, правда не понимая, за что просит прощения мужчина. – Обещаю, на земле спим всего несколько дней.

И тут она рассмеялась, чувствуя вмиг захватившее её облегчение. Неужели Тики волновался по такому пустяку? Неужели был уверен, что Алана – неженка, с которой следовало сдувать пылинки?

Девушка, всё ещё смеясь, опустилась на лежак, вдыхая запах животного меха и каких-то благовоний от толстой свечи, что Тики зажёг несколькими минутами ранее, и с радостным наслаждением выдохнула:

– Ах, наконец-то свежий воздух и шелест природы, – и, заметив округлившиеся глаза мужчины и смешливую улыбку Изу, добавила: – Поверь мне, земля намного мягче камней, на которых я провела большую часть своей жизни.

– Просто… – мужчина потер руками лицо и как-то обреченно усмехнулся. – Наверное, я слишком мало знаю о том, чем ты жила и дышала и что тебе подойдет больше. Я-то всю жизнь в пути, я и на голой земле посплю, а другие… – Алана оборвала его, мягко прикрыв его рот ладонью, и, медленно, с замиранием сердца приблизившись почти вплотную, поцеловала в щеку.

– Я рада, что ты беспокоишься за меня, но все в порядке, – мне на самом деле плевать, где спать и на чем, если ты будешь спать рядом. И я очень хочу…

Наблюдающий за ними Изу засмеялся и, как будто от какого-то странного волнения перейдя на родной язык, выпалил:

– Вы такие красивые! И смешные! Совсем как семья!

Тики вздрогнул от одних только этих слов – и заулыбался как-то даже почти лихорадочно, словно одно только предположение, что Алана может быть… частью его семьи (его женой, о океан), делало его невозможно счастливым.

Может быть, оно так и было?..

Девушка ощутила, как губы просто невольно растягивает улыбка, потянула малыша к себе.

Если… если в сознании Изу они с Тики – семья, то она… она же мать, верно?

Как же давно Алана хотела стать матерью. Кажется, еще до смерти сестер и братьев, до этого холодного молчания длиной в четыреста лет.

Изу засмеялся снова, целуя ее в щеку, с потом потянулся к Тики, проделывая с ним то же, и угнездился ровно между ними, теплый и радостный, похожий чем-то на одну из тех любопытных птичек, что сегодня выглядывали из крон деревьев, пока они ехали. Зазевался малыш, правда, быстро. Устроился поудобнее, улегшись на спину (явно не знал, на какой бок ему повернуться, чтобы видеть и Тики, и Алану), и попросил спеть ему что-нибудь. Это было, пожалуй, что-то вроде ежевечернего ритуала. Или сказка, или песня. И Тики рассказывал сказки, а Алана пела.

Так произошло и на этот раз.

Изу явно был впечатлён песнями, что она исполняла несколько дней назад, и девушка просто не смогла отказать, чувствуя себя непередаваемо счастливо, потому что раньше ей приходилось петь только когда одиночество окружало подобно плотному туману. А оно окружало постоянно. Но за время путешествия Алана раскрыла рот для песни лишь раз: чтобы спасти корабль от бушующих Сциллы и Харибды, а потом внезапно появившаяся арфа на фестивале, такая же внезапная колыбельная – и петь стало намного легче.

Потому что они стали не символом одиночества и надвигающегося безумия, а символом любви и счастья.

Изу заворожённо слушал о том, как восходит и заходит солнце и как под его живительными лучами скачут по полям огненные кони – имперская колыбельная, которую однажды тянула Элайза трескучим голосом, и спустя несколько минут заснул, спокойный и благостный, такой прекрасный в своей радости, что хотелось до дрожи в коленях обнять его и одарить лаской.

– По-моему, ты была бы прекрасной матерью, – улыбнулся Тики, когда заворочавшийся вскоре во сне Изу повернулся на живот, и Алана радостно засмеялась, скользнув пальцами мальчику в волосы.

– Только в том, что касается песен, пожалуй, – заметила она, качнув головой. – Я же…

– Все хорошо, – Микк хмыкнул и потянул ее к себе, мягко перетаскивая на свой лежак и стараясь не задевать ребенка. – Иди ко мне.

Алана прижалась к нему, мелко дрожа в предвкушении чего-то… неясного. Того самого, чего ждала все это время. Тики ведь… он же ведь…

Мужчина ласково погладил ее по бедру, задрав вверх юбку платья, и она шумно выдохнула, крепко обнимая его за шею и утыкаясь носом в щеку.

О океан, как же хорошо, как же ей давно не было так хорошо. Наверное, никогда.

…но Тики же ничего не получает взамен. Он же не… не почувствует того же, что она, если она коснется его ног (а она будет касаться, хотя бы чтобы удовлетворить свои… свои желания).

Микк наклонился, чуть отстраняя девушку от себя, и мазнул губами по ее щеке, медленно сползая на подбородок и ниже. Чуть прикусил, втянул кожу в рот – и тут же отпустил, мягко целуя и словно прося прощения за свои порывы.

Которые Алане нравились. Настолько, что она снова ощутила, как внизу живота собирается тянущее возбуждение. Неужели так будет каждый раз? Она же…

– Я… могу поцеловать тебя?.. – голос Тики звучал тихо и хрипло.

Так, словно он ужасно хотел сделать это, но боялся. Но чего он боялся? Алана не понимала.

– Это напоминает мне другой твой вопрос, если честно, – неловко хохотнула она и, коснувшись носом его щеки, выдохнула: – Конечно, можно, я же…

Но Тики замотал головой, прерывая её, и девушка понимающе нахмурилась, чувствуя, как тревога напополам с истомой затапливают грудь.

– Это будет… немного другой поцелуй, Алана, – серьёзно прошептал мужчина, сглотнув, и она, вдруг всё осознав, моментально раскраснелась. Так вот оно что. Он боялся за неё. – Если ты оттолкнёшь меня, я не… – Тики удивлённо замолк, когда девушка, ощущая себя такой окрылённой и лёгкой, прикоснулась пальцем к его губам, призывая остановиться.

Улыбка сама собой появилась на лице, потому что Микк волновался за неё, тревожился, что сделает больно, что, видимо, напомнит про отрезанные плавники, про Шана и Роца, про то, как её отвратительно трогали, но Алана и не забывала об этом никогда – она сравнивала. Сравнивала с ласковыми прикосновениями Тики, с его объятиями и мягкими поцелуями, его взглядами и порывами, и понимала, что её Тики (её, её, только её) был самым лучшим и самым прекрасным.

…только его уверенность, что Алана была ни на что не способной нежной барышней, иногда раздражала.

– Просто поцелуй меня наконец, – со смешком выдохнула девушка ему в губы и смущённо добавила спустя несколько секунд: – Хочу этого весь день.

И Тики повиновался. Прижал ее к себе (горячее крепкое тело, греющее ее пальцы) и проник ладонью под жакет, лаская голую кожу и заставляя шумно дышать. Он ласкал лопатки, поясницу, шею, задирая одежду все сильнее, – и шрам.

Шрам был еще очень чувствительным, несмотря на то, что уже успел молитвами Миранды зарубцеваться, и это было настолько потрясающе, что Алана ощутила себя какой-то… даже не хрупкой, а тающей. Она таяла под руками Тики, лицо которого – восторженно-влюбленное и невообразимо красивое в своей мягкости – освещала одна-единственная свеча.

А ведь он ее еще даже не поцеловал.

Тики словно прочел ее мысли. Он тихо засмеялся, словно не смог сдержаться, и заскользил цепочкой поцелуев по ее подбородку, вскоре накрывая ртом приоткрытые губы и прикусывая их. Алана зажмурилась, цепляясь за его плечи (и подозревая, что так теперь будет всегда, потому что Тики… он…), и впустила его язык в свой рот.

И – застонала, на секунду отстраняясь и прерывисто дыша.

Шан ее целовал не так. Он был груб до тошноты, и откусить ему язык было стихийным порывом – как видно верным.

Тики… он был другим. Ему хотелось отдаться прямо здесь и сейчас, не сходя с места. Подарить себя всю, целиком.

Мужчина выдохнул, жмурясь и явно жалея о том, что решился на это, и прижал ее к себе.

– Прости, я… я просто так хочу… я не должен был этого делать.

Алана глухо рассмеялась, ругая себя за свою задумчивость и желание всё исследовать-сравнивать, и замотала головой, заглядывая мужчине в глаза. Два золотых солнца. Даже сейчас – в полутьме шатра, в свете лишь одной жалкой свечи – они сияли так ярко, что, казалось, можно окунуться в их свечение как в тёплое озеро.

И душа его – мятежная душа, запертая в грудной клетке и будто бы вечно желающая сбежать оттуда – сверкала, грела, но уже не обжигала. Уже не казалась опасной.

Алана потянулась к губам Тики, посчитав, что довольно слов и мыслей – потому что это для неё все было новым и неизведанным, это она горела желанием узнать как можно больше и запечатлеть в памяти все, что попадалось на пути, это она не обращала внимания на время, но сам-то Микк был порывистым человеком, который ловил каждый момент, каждую минуту за хвост, – и поцеловала, призывно приоткрывая рот и смущаясь своих неловких неумелых движений.

Тики затаил дыхание на секунду – и мягко ответил ей, касаясь едва ощутимо кончиком языка ее неба и щекоча его. Алана подалась вперед, навстречу этому поцелую, и столкнулась с ним языками, тут же чувствуя, как ее буквально прошивает огнем и прижимаясь к груди мужчины крепче.

Сейчас, именно сейчас, ей ужасно захотелось вернуться в тот день, когда она спросила у Тики, красива ли она и можно ли в нее влюбиться. Когда они сидели перед зеркалом, и Микк обнимал ее, ласково касаясь обнаженной кожи.

Интересно, тогда он любил ее? И если так, как у него вообще хватило выдержки каждый день ее перевязывать – и смотреть?

Хотя тогда… тогда Тики на нее не смотрел. Он не смотрел на нее, пока Алана сама у него не спросила, как она… хорошо ли она выглядит. А потом его взгляд начал ее обжигать.

И сейчас Тики… он был почти таким, как и в то утро. Но тогда он изучал ее отражение в зеркале, вдумчивый, но какой-то слегка потерянный, а сейчас он столь же сосредоточенно изучал ее рот.

В конце концов они улеглись на лежак, и мужчина навис над ней, сияющий в свете свечи и похожий на какого-то древнего духа. И – очень ласковый.

Настолько ласковый, что Алана даже не могла припомнить, был ли с ней хоть кто-нибудь также ласков.

Тики мягко ей улыбнулся, касаясь губами шеи, припадая на мгновение к лихорадочно бьющейся жилке, целуя линию подбородка, с какой-то тянущей, ужасно возбуждающей леностью одаривая поцелуями кожу, и вдруг выдохнул на ухо горячим шепотом:

– Главное сейчас – не разбудить Изу.

Девушка поперхнулась, кидая на мальчика, лежащего к ним спиной и спокойно спящего, вороватый взгляд, и дикими глазами уставилась на лукаво улыбающегося Микка.