Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 65 страниц)

Да и потом… почему нет, если это на самом деле приятно?

Однако сейчас мужчину все-таки больше волновало то, что его отец там один на один разговаривает с самим морским царем. И даже приставания Неа не могли выветрить из его головы эту мысль.

Наверное.

Мана замотал головой, пытаясь вырваться из крепких объятий брата, уткнувшегося носом ему в шею, и, когда у него ничего в итоге не вышло (а Неа, паразит такой, лишь посмеивался и сильнее прижимал к себе), с горестным вздохом улегся у мужчины под боком.

– Доволен? – пробубнил он сердито, надеясь, что близнец все же одумается и поймёт, что так тревожит Ману, но тот лишь довольно зафыркал, закидывая на него ещё и ноги и заставляя подавиться возмущённым вздохом.

– Вполне, – ехидно протянул Неа, коротко целуя за ухом и вынуждая забыть обо всем, что лишь несколько минут назад проносилось в голове.

Ну почему Мана всегда был так слаб перед ним? Почему всегда вёлся на его ужимки и хитрости? И это при том, что прекрасно понимал, когда и зачем эти ужимки происходят!

Неа, явно уловив ход его мыслей, гулко рассмеялся, трясь носом о его затылок и легко покрывая поцелуями шею, и Мана в нетерпении поджал губы, не зная, что делать дальше: поддаться брату или же всё-таки ещё раз попытаться вырваться и отправиться к отцу.

– О ветер, Мана, – старший усмехнулся ему в ухо и погладил по плечу, – расслабься хоть немного, а? Ты с утра весь как на иголках, а нашему старику от этого, поверь, легче не станет.

– А, то есть ты понимаешь, что я волнуюсь, и все равно занимаешься ерундой? – недовольно заворчал в ответ мужчина, поворачиваясь на спину и сердито поджимая губы.

И Неа тут же чмокнул его в уголок рта, легко улыбаясь и кивая.

– Конечно, – согласился он покладисто, перемещаясь ладонью на живот Маны и двигаясь от него к бедру. – Ведь кто-то же должен разряжать обстановку, пока ты трясешься.

Мужчина сокрушённо расхохотался и откинулся головой на подушки, протягивая здоровую руку и гладя нахального братца по волосам. Тот навис над ним, накрыл его собой и поцеловал – как будто они не провалялись утром в кровати столько, сколько это было вообще возможно для сегодняшнего дня.

– Ну-у-у, – довольно протянул Неа, наконец отстранившись и устроившись рядом, – вот так уже лучше. А теперь, – он устроил голову у Маны на плече и обнял его поперек груди, закрывая глаза, – мы немного отдохнем и только после этого пойдем и дальше разгребать государственные трудности.

Мана рассмеялся и щелкнул близнеца по носу. Настроение у него действительно значительно улучшилось.

– Какой отдых, Неа? Еще только полдень!

– Я встал с рассветом, чтобы помогать открывать эти дурацкие ворота, – мужчина притянул его поближе и зажмурился покрепче, – имей совесть.

Мана мягко рассмеялся, зарываясь пальцами в густые чёрные волосы брата, и легко потрепал его по голове, думая, что и сам бы не от казался от нескольких часов сна. Всё-таки, а устали они оба – кто от таскания тяжестей, кто от слишком расшалившихся нервов.

– Хорошо-хорошо, – со смешком согласился мужчина, поглаживая брата по плечу и шее и наслаждаясь тем, как тот довольно улыбается и жмурится от его прикосновений. Неа фыркнул, коротко и мокро целуя Ману около ключицы явно только для того, чтобы обслюнявить, и глубоко вздохнул.

– Люблю тебя, – еле слышно пробубнил близнец, заставляя смущённо поджать губы и шепнуть в ответ что-то невразумительное и определённо точно непонятное – мужчина хохотнул, покрепче перехватывая Ману поперёк груди так, чтобы не потревожить руку, и спустя несколько минут всё же засопел.

Вот же неугомонный негодник, усмехнулся Уолкер про себя, думая, как же всё-таки всё в этом мире странно вертится – всего несколько месяцев назад они были просто братьями (не стоит вспоминать про то, что они были влюблены тайно друг в друга, о дракон), а теперь делили одну постель. И вроде бы ничего между ними и не изменилось (кроме разве что того, что Неа теперь постоянно так и норовит то поцеловать его, то как-нибудь приласкать), но ощущения всё равно были слегка другими: это осознание того, что брат любит его, словно бы окрыляло.

За всеми этими мыслями Мана даже и не заметил, как всё-таки уснул, а когда всё же проснулся (Неа во сне умудрился переместить свою руку мужчине на повязку, доставляя несильную, но ощутимую боль), за окном уже садилось солнце.

Сокрушенно вздохнув, младший Уолкер осторожно выскользнул из объятий брата и, еле ощутимо погладив мужчину по плечу, направился прочь из комнаты. Если солнце уже заходит, отец и Мариан наверняка успели поговорить.

Мана выскользнул в коридор и направился к покоям Адама – снова через ту галерею, которой вел царя и его спутника к тронному залу сегодня утром. Уж так случилось, что эта самая галерея разветвлялась и превращалась в то крыло дворца, которое нынче считалось семейным, поэтому являлась самым коротким путем в сердце здания. А именно в сердце здания покои императора и находились – Адам переселился жить ближе к тронному залу и библиотеке, когда умерла его королева, и теперь…

Теперь в императорской опочивальне жила Алана. Которая об этом, разумеется, не подозревала.

Отец не сказал, почему это сделал, а Мана не стал спрашивать. Просто когда Алана разместилась в одной комнате, он цокнул языком, порадовался, что она не успела разобрать вещи, и предложил ей поселиться в другом месте. Естественно, девушка возражать не стала хотя бы из вежливости.

Зато Неа потом целый день ходил и понимающе хмыкал, задумчиво переглядываясь с отцом.

Мана усмехнулся, покачав головой, и попытался не задумываться о том, что сам ничего не понимал – да и думать об этом, если честно, не хотел. Мало ли что было в голове у отца, не правда ли?

Уолкер завернул в новый широкий коридор, где как раз на стене висели портреты первого поколения, и ошеломлённо замер, уставившись на знакомую фигуру, скрытую в тени колонн.

Перед ним стоял Мариан.

Мана сглотнул, испытывая отчего-то страх и желание развернуться и позорно сбежать обратно, чтобы дойти до покоев Адама обходными путями, но ноги его буквально примёрзли к полу, не давая даже двинуться. Почему он так боится? И почему он так боится именно Мариана?

Не из-за того ли, что Алана всегда говорила о нём все эти жестокие вещи наподобие того, что он одним взглядом может убить?

Морской царь вдруг тяжело вздохнул, кривя губы в какой-то неуловимо знакомой ухмылке, и Мана напряжённо сглотнул ком, вставший поперёк горла. Алая копна волос горела пожаром в последних лучах солнца, а его чуть сутулая фигура казалась такой необычно одинокой и хрупкой посреди этого огромного массивного коридора, что внезапно весь страх, сковавший сердце ледяными когтями, растаял.

На лице у Мариана, осунувшегося и бледного, застыло многовековое горе, и чем-то это горе напоминало ту самую бездну, что покоилась в глазах Аланы.

Мана облизнулся, отчего-то не находя в себе сил двинуться дальше, потому что теперь ему было неудобно лопать своим неуклюжим присутствием тонкий пузырь ностальгии и древней вечности, но Мариан сам повернулся в его сторону, заставляя дёрнуться и поджать губы.

В руках у морского царя была бутылка с вином.

– Решили последовать совету дочери? – неловко пошутил Мана, не зная, что еще сказать, прежде чем вообще сообразил, что ляпнул. Царь, однако, наказывать его ни за что не стал – только коротко усмехнулся и как-то задумчиво качнул головой, словно на самом деле не только пил и предавался ностальгии, но еще сосредоточенно о чем-то думал.

– А ты похож на нее, – наконец изрек он почти довольно и кивнул на картину, изображающую Элайзу в прекрасном свадебном ханбоке. Императрица стояла рядом со своим мужем и улыбалась, ласково глядя с холста. – Она сказала бы, наверное, что-то вроде.

Младший Уолкер ощутил, как пересыхает в горле, и сглотнул – но безуспешно. И только и смог выдавить, даже не попытавшись скрыть восхищения:

– Вы… так считаете?

По правде сказать, он не отказался бы быть похожим на Элайзу. Да, та была женщиной, но так ли это важно, если она была потрясающим человеком – а ведь именно в этом мужчина и убеждался с каждым рассказом Аланы о ней. И, наверное, он не отказался бы еще от прекрасной наружности изображенной на холсте женщины. В конце концов, если ты слаб, можешь быть хоть красивым. Однако и этого Мане, кажется, не досталось.

Или – он сам так думал.

Хмыкнувший в ответ на его оторопелый вопрос Мариан, как видно, считал иначе.

– У тебя… ее скулы, – он тяжело вздохнул, – ее локоны и ее ладони. И взгляд у тебя такой же. И вообще… ты и твой брат напоминаете мне ее до ломоты в хвосте.

Мана растерянно хохотнул, неверяневеряневеря, но отчаянно желая, чтобы именно так всё и было, чтобы было хоть что-нибудь в нем, нерасторопном нескладном, от прекрасной Элайзы, о которой все знающие её люди отзываются с восторгом и любовью, и прикусил губу.

– Мой брат? – непонятливо переспросил он, пытаясь вникнуть в то, что говорит этот древний человек. Сколько лет морскому царю? Сколько ему веков? И сколько боли в его взгляде?

Мана не хотел знать.

Мариан хмыкнул, пригубив пузатую бутыль, сверкнувшую бликом в луче, и пожал плечами – он бы казался совсем пьяным, если бы не эта горькая усмешка на его губах.

– В тебе – её мягкость, – с незнакомой лаской протянул мужчина, – а в нём, – здесь он глухо хохотнул, – её горячность.

Мане вдруг показалось, что весь воздух в лёгких закончился.

– Вы оба больше всего на неё похожи, – продолжал тем временем Мариан в словно бы забытье, глядя на портрет своей старшей дочери. – Словно бы в насмешку над глупым отцом, – пробормотал он, делая её один долгий глоток. – Ты всегда любила надо мной издеваться, милая, – пробурчал мужчина себе под нос.

– Я… – Мана сжал и разжал кулак, пытаясь хоть немного себя успокоить, и выдохнул: – Я… Спасибо вам.

Морской царь вздернул бровь в том хмельном удивлении, которым отличаются все люди, отведавшие вина из императорского погреба.

– Это за что?

– Императрица Элайза, она… – мужчина снова сжал и разжал кулак и в волнении хрустнул пальцами, даже не сразу соображая, что желает больно поврежденной руке. Именно боль и привела его в чувство в итоге, но то, что он… он… – Она была удивительной. Мы чтим ее как основательницу нашего рода, и быть на нее хоть сколько-нибудь похожей…

– Ты на нее ужасно похож, – перебил его Мариан глухо и вдруг кивнул сам себе. – Особенно, – тут он скривил губы в подобии улыбки, – когда перестаешь бояться.

Мана ощутил, как щеки заливает стыдливый жар, и вперил взгляд в пол, не зная, что на это ответить. Потому что на самом деле боялся почти всего и почти постоянно. Потому что иногда ему казалось, что даже Вайзли, находящийся под строгим надзором своего старшего брата едва ли не чаще, чем сам Мана находился под надзором отца или Неа, храбрее и безбашеннее него.

Впрочем… Наверное, так и было. В Вайзли была эта особенная, какая-то почти варварская порода. Им двигала жажда приключений, и он обеспечивал себе их так, как умел. Он был ученым и сам эти приключения создавал.

А Мана… а Мана был трусом, который вечно прятался за братом.

Мариан, словно бы прекрасно понявший его мысли, хмыкнул, будто бы вспомнив что-то смешное и дорогое сердцу, и пожал плечами, покачав головой.

– Ну, я тебе не отец, чтобы меня слушаться, – ухмыльнулся он, вновь присасываясь к бутыли и заставляя Ману залиться краской ещё более горячей, чем до этого. – А потому иди лучше к своему, пока он окончательно не сгинул, – безразлично проговорил мужчина, снова обращаясь к картинам и словно бы отрешаясь от всего остального мира.

Уолкер встревоженно поджал губы, желая переспросить и надеясь, что это просто такая шутка (потому что чувство юмора у Аланы явно в отца), но боясь отвлекать морского царя от своих размышлений. Он, глубоко вздохнув и пытаясь не обращать внимания на заскребшееся внутри непонимание, поспешил к Адаму, напоследок всё же оборачиваясь к Мариану.

Алые волосы, распущенные аккуратной густой гривой, сверкнули зарёй в заходящем солнце.

Мана, отчего-то ужасно затронутый всей этой картиной – одинокий мужчина во полутьме просторного коридора, – встряхнул головой, выбрасывая все лишние мысли, и, постучав в массивную деревянную дверь, зашёл в покои к отцу.

Адам уютно устроился на куче подушек в наполовину лежачем положении и что-то писал, подложив под свиток пергамента большую толстую книгу и не обращая внимания на то, что его окружает. На Ману он тоже никак не отреагировал, пока мужчина его не окликнул.

– Пап?.. – тут только император вскинул голову – и тут же разулыбался.

– Беспокоишься? – поинтересовался он легкомысленно и отложил свиток и книгу в сторону. – Иди сюда.

Мана без раздумий подошел к кровати и устроился рядом с мужчиной, тут же отзываясь на ласковое родительское объятие и обнимая Адама обеими руками – и больной, и здоровой. Неудобства сейчас были не так важны.

Важно было то, что он убедился – отец здоров и, кажется, даже в порядке. Ну, судя по беззлобной насмешке над паникером-сыном – определенно.

– Что он сказал тебе, пап? – наконец отстранился Мана. Адам понимающе улыбнулся и загадочно наклонил голову, рассматривая его несколько исподлобья и будто думая – говорить или нет.

Да что там такого важного?!

– Он сказал, – медленно произнес наконец отец, – что Тики очень похож на Дориана.

Мане стоило многих усилий не подавиться смехом. Как видно, история шла по спирали, и раз уж так, что Алана определенно похожа была на Элайзу – такая же строптивая и жадная до всего нового, она рассказывала про сестру с упоением и любовью. И ни разу, наверное, не заметила, насколько сходны черты их характеров.

– И… – младший Уолкер облизал пересохшие губы и затаил дыхание, – хорошо ли это?

– Он сказал, – с удовольствием протянул Адам, потягиваясь и хрустя шеей как только что отменно отдохнувший человек, – поживем – увидим.

Мана сердито поджал губы, удерживая себя от того, чтобы ещё и надуть щёки, как обиженный ребёнок, и подозрительно нахмурился.

– Вы уже успели подружиться, да, я вижу? – оскорблённо пробурчал мужчина, всеми силами пытаясь не показывать своего недовольного состояния. Адам, однако, как и всегда, раскусил его тут же: смешливо хохотнул, потрепал по щеке, заставляя протестующе зашипеть, и хитро прищурился, пожав плечами.

– Он сказал, – Мана закатил глаза, а отец продолжал с лукавой улыбкой, – что рад был увидеть всех нас, а ещё… – Адам вдруг закашлялся, опираясь на взволнованно подобравшегося Уолкера, и успокаивающе покачал головой. – Я в порядке, сын, правда.

– Неправда, – потерянно простонал он, чувствуя себя растерявшимся ребёнком. Точно так же было, когда Неа пришёл к нему впервые с рассечённой скулой и сломанной ногой, а Мана не знал, что делать. Брат тогда лишь смеялся и оправдывался, хвастался тем, что смог победить всех мальчишек, потому что был единственным, кто смог перепрыгнуть на другую крышу, а Мана… а Мана ощущал себя бесполезной тряпкой.

Прямо как сейчас.

Потому что Адам отказался принять живительную слезу Аланы.

Это случилось уже после того, как Алана очнулась от своего сна. Девушка сразу же предложила отцу то, что ему было нужно, просто предупредив, что болезни это не излечит, а тот… взял и отказался. Да еще с таким лукавым видом, как будто планировал это сделать с самого начала, а посылал их вовсе не за слезами.

Правда, в свете последних событий Мана начинал склоняться к тому, что все так и есть. Хотя бы по той простой причине, что таким мелочным отец не был никогда – он бы послал их за русалкой скорее не из-за слез, а из-за тайных знаний или чего-то в этом роде. И, как показала практика, все так и случилось.

Вот только легче от этого не становилось ни на секунду.

Мужчина заставил себя отрешиться от этой мысли – что его отец скоро умрет и что так мало ему отмеряно – и попытался сосредоточиться на разговоре.

Адам расхохотался и отер лоб платком, устраиваясь на своей подушечной горе удобнее.

– Истинная правда, – заметил он спокойно – и вдруг подмигнул: – Неужто ты думаешь, что раз от слез отказался, то так уж быстро в свет и отправлюсь? Рано ты меня провожаешь! С такими лекарями я десяток лет прожил – и еще столько же проживу, успокойся.

– Десяток лет – слишком мало для долгожителя, – недовольно буркнул себе под нос Мана и поспешно отвел глаза. Ему самому до сотни тоже дожить не грозило, однако он был всяко здоровее своего отца, хотя и простужался от любого сквозняка. – Так что еще тебе сказал царь? – надо срочно вернуться к теме – мужчина не любил обсуждать свою и отцову немощь, это наводило на него неизбежную тоску по тому, что все скоро изменится. Что конкретно изменится – Мана не знал, но был почему-то в этом точно уверен.

– Он сказал, что оставит Алану здесь, если она выскочит замуж за кого-то из потомков своей старшей сестры, – с удовольствием отозвался отец, широко улыбнувшись. – И заметил, что, судя по разговору в тронном зале, кандидат тут один-единственный.

Мана прыснул, нисколечко не удивляясь такому заявлению, потому что Мариан, как уже становилось понятно из недавнего разговора, за словом в рукав не лез, и явно именно поэтому так буравил Тики взглядом всё утро за столом – понял же, что именно тот был суженным его дочери, да и понял определённо до того, как Микк встал на защиту девушки.

Однако всё же стоило уточнить – хотя бы ради забавности всей этой ситуации.

– Который похож на Дориана? – с улыбкой спросил Мана, приподняв брови, и Адам, как это обычно и бывало, прекрасно уловил его желание повеселиться там, где веселиться, казалось бы, причин и не было.

– Который похож на Дориана, – утвердительно повторил мужчина, кивнув, и всё же рассмеялся, качая головой. – История имеет свойство повторяться, не так ли? – ласково поинтересовался он, и Мана вновь ощутил прилив этого чувства безысходности, которое накатывало на него всякий раз, стоило только подумать, как круто всё изменится совсем скоро.

– Да уж, – веселье как рукой сняло. Мужчина выдавил из себя вялую улыбку и подавил желание забраться к отцу под крыло, чтобы спрятаться от проблем – как маленький мальчик, а не взрослый мужчина и успешный ученый. – Это точно…

– Что с тобой, сын? – Адам проницательно склонил голову набок. – Ты чего-то опять боишься? – это спокойное и обыденное «опять» болью отдалось в ушах – как противный визг или скрежет ногтей по стеклу. – Ты беспокоишься из-за чего-то, но я…

– Я в порядке, пап, – Мана потер руками лицо и перестал жалко улыбаться, чтобы не провоцировать родителя на душеспасительную беседу. – Просто все это… очень странно, и я боюсь, что что-то обязательно пойдет не так.

Адам хмыкнул так, словно не поверил ему, но решил не привязываться с вопросами, и, по правде сказать, мужчина был ему благодарен.

– И что же, по-твоему, может пойти не так? – между тем светским тоном поинтересовался отец.

– Не знаю, – Мана махнул здоровой рукой и глубоко вздохнул. Он и сам не знал толком, в чем проблема. Докатился – боится, а чего – понятия не имеет, глупый ребенок, которому за двадцать и который все равно ребенок по сравнению с той же эфемерной Аланой, ведущей себя то как вздорная девчонка, то как тысячелетняя богиня. – Просто этот визит… Ты бы видел сцену между Линком, Аланой и Тики там, в галерее. И как Линк смотрел на Алану. Я думал, Тики ему голову прямо там снесет – один порыв ветра, острый как бритва – и нет головы у этой заносчивой рыбины на плечах. Но…

– Обошлось же? – Адам мягко улыбнулся уголками губ. – Не недооценивай Тики, сын.

Мана пристыженно прикусил губу, ещё больше ощущая себя самым настоящим ребёнком, и попытался оправдаться:

– Просто Неа сказал, что Линк по уши в неё влюблён и именно поэтому Тики так зол, но, – мужчина запнулся, растерянно перебирая слова в голове, – но в его взгляде было лишь восхищение, пап! С чего они вообще это взяли? – пробурчал он, хмуря брови и замечая, как Адам смешливо морщит нос, сдерживая смех.

– Просто тебя любят по-другому, сын, вот ты и не понимаешь, – мягко проговорил отец, и Мана замер, испуганно кидая на взгляд и понимая, что… ему и правда было всё известно. Как Неа и говорил: Адам всё понял, как только они появились перед ним после этого дальнего плавания.

– Я… Я… – начал он, надеясь как-то оправдаться, при этом совершенно не в силах осознать причин своего порыва, но отец лукаво прищурился и продолжил так, словно бы и не обращая внимания на поведение сына:

– Хотя Линка можно понять, – пожал он плечами и тут же задумчиво вздохнул, – но и Тики понять я в силах, так что, – мужчина шкодливо подмигнул набравшему в рот воды Мане, – пусть сами разбираются.

Мана прикусил губу и выдохнул.

Наверное, им стоило поговорить об этом и во всем разобраться. Просто потому что… потому что мужчина не мог без одобрения отца! Без его мнения на тот или иной счет!

Почему родитель ничего не говорит? Почему не выразит свою позицию? Он ведь имеет полное право на выговор, ведь Мана и Неа одним махом, можно сказать, пресекли две ветви продолжения рода! Не главной, конечно… Потому что были еще Шерил, Тики и Вайзли. Но все же! К тому же, Вайзли, как видно, отметается тоже – в силу того, как смотрел на Лави в день, когда познакомился с Аланой и узнал правду.

Но хотелось бы все же знать, что отец обо всем этом думает!

– Пап, послушай, – мужчина облизнул губы и решительно выпрямился. – Давай-ка поговорим. Это… очень важно.

Адам удивленно вздернул брови и подался вперед.

– Конечно, Мана, – он ласково улыбнулся и кивком побудил мужчину облегченно вздохнуть. Что ж, это уже начало. К тому же… отец ведь не может не знать, о чем он хочет поговорить, верно? – Так что беспокоит тебя больше всего?

– Я… – Мана в волнении хрустнул костяшками пальцев и глухо выдал: – Я хотел поговорить о нас с Неа.

Адам понятливо кивнул, но явно не стремился теперь облегчить ему участь, как делал это обычно – он молчал, ожидая продолжения и не помогая какими-либо наводящими взглядами или вопросами.

Мана глубоко вздохнул, прикрыв глаза и чувствуя, как внутри всё дрожит в страхе: что ему сказать? Что ему следует сказать? И следует ли ему сразу же извиниться? Или лучше просто окольными путями кружить вокруг главной темы? Что хочет услышать отец? И что сам хочет сказать Мана?

Уолкер закусил губу, всматриваясь в мягкие черты Адама, в его щетину, каждый раз превращающую мужчину из императора в пьяницу, в его золотистые, уже выцветающие глаза, в острую линию губ, в очертания мощного подбородка и челюсти, и запальчиво выдохнул, слишком устав бояться всего на свете:

– Я люблю его.

– И я очень рад этому, – взгляд отца так и остался мягким и спокойным, и Мана неосознанно до боли сжал в кулаки руки, совершенно не представляя, как продолжить и что сказать дальше.

– И он… – щеки загорелись просто нещадно, но сказать это было надо, очень надо, – он тоже любит меня… Так что…

– И этому я тоже рад, – спокойствию отца могли позавидовать и храмовые монахи, которые всю жизнь готовились увидеть духов, так и не приходившим к ним. Уж точно не приходившим последние несколько десятков лет.

– И ты… – Мана зажмурился – но тут же распахнул глаза. – Ты не… не против этого? Ведь род и наследие, это же… ну…

Адам расхохотался – ласково, басовито и с теплой искоркой – и потянул мужчину на себя, на какую-то секунду как будто даже обнимая его со своей прежней медвежьей силой – с той самой мощью, с которой стискивал в далеком детстве в своих объятьях маленького Ману; у того от таких приветствий болели кости и слезы наворачивались на глаза.

– Ну что ты такое мелешь, дурачок? – смех облетел покои, отталкиваясь от стен, и вернулся назад. Мана ощутил себя прижатым к отцовой груди и поспешно отстранился, не давая себе воли заканючить и разреветься.

Запах болезни так и витал здесь, хоть отец и держал себя молодцом, и почему-то мужчине казалось, именно это и есть его дар – ощущать запах смерти в воздухе. С отцом запах этот был иной раз так силен, что Мана не мог сдерживать свои порывы, а иногда… ему казалось, это просто его сводящее с ума беспокойство.

Интересно, а что ощущала Алана, видя, как человеческая душа увядает и рыхлеет? Как и человек вслед за своей душой растворяется?

Мана вот ощущал себя так, что хотелось разрыдаться от безысходности.

А потому – этот запах был лишь последствием чрезмерного беспокойства. Он просто немного устал, переутомился, ему нужно было бы сейчас улечься в кровать, устроиться под боком у Неа и заснуть, чтобы набраться сил для завтрашнего дня.

– Прости меня, пожалуйста, – неуверенно забормотал Мана, всё же не справляясь с собой и насморочно шмыгая носом.

Адам принял своих сыновей-идиотов. Таких странных сыновей, отношения которых выходили далеко за рамки братьев и даже близнецов. Он не был против, он не ругался, он не злился – он просто согласился. Словно и так уже давным-давно знал, что именно ко всему этому попытки Неа сломать себе руки и заболеть лихорадкой, чтобы его уложили в спальню к Мане, куда никого не пускали, и приведут.

Адам как-то умилённо вздохнул, широко улыбаясь, и, покачав головой, всё же прижал всхлипнувшего мужчину к себе. И сколько он вообще ещё будет разводить сопли из-за всяких пустяков, скажите на милость? Ведь давно уже за двадцать перевалило, а всё равно иной раз чувствовал себя сущим мальчишкой, которому выбили зуб.

– За что мне тебя прощать? – отец усмехнулся щелкнул его по носу. – Ты же мой сын, дурак. И Неа – сын мне. Ну любите вы друг друга, разве я вправе мешать вам?

– Но ты разве не… не хотел, чтобы у каждого из нас была семья и… – Мана снова захрустел пальцами и впился взглядом в лицо родителя в ожидании ответа.

Каким будет этот ответ? Что Адам думает на этот счет? Почему он никак не пресек ничего? Мыслей Маны, поползновений Неа…

– Вы мои дети, Мана, – однако снова спокойно произнес отец и ласково и совершенно не фальшиво улыбнулся. – И в первую очередь вы – семья друг другу, а потом уже кому-то еще. Вы ведь единое целое, – здесь он мечтательно прикрыл глаза, – как мы с Майтрой. Вот только у нас с Майтрой другие чувства и мысли были, понимаешь? Мы нашли свои судьбы порознь, а ваша судьба – быть целым, и если так, я не хочу и не буду мешать этому, ведь главное – это…

– …то, что мы счастливы и здоровы, да? – мужчина растерянно взъерошил себе половы пятерней и наконец ответил на улыбку без принуждения.

– Да, это так, – Адам покровительственно кивнул – и вдруг шкодливо подмигнул ему, совсем как мальчишка, а не почтенный император великой Поднебесной. – Да и потом – неужели ты думаешь, я не знал, по какой такой причине Неа всегда заваливается именно в твою комнату и спать, и болеть, и даже ужинать?

Мана подавился воздухом, чувствуя, как нещадно заливается краской чуть ли не по самые плечи, и протестующе замычал, бешено отскакивая от отца и дико смотря на него.

– Т-ты, т-ты!.. – залепетал он, не в силах ухватить за хвост ни одно из слов, проносящихся в голове и разбегающихся во все стороны. – Как тебе не стыдно! – в итоге обескураженно воскликнул мужчина, всплескивая руками и дрожа всем телом от смущения.

Адам, однако, лишь вздохнул с таким видом, словно все-все-все ему было известно (хотя что это за «все» такое?!), и понимающе покачал головой.

– Это как вам не стыдно, – спокойно протянул он с таким видом, словно… словно… словно издевался над ним! Хотя почему это «словно»? Явно же именно это сейчас и происходило! Мана в отчаянии закрыл алое лицо ладонями, надеясь хоть так закрыться от лукавого взгляда отца, но тот вдруг прыснул: – Хотя я понимаю, – со знанием дела пропел он, и Мана еле удержался от того, чтобы сжаться в комочек и спрятаться под кроватью. – Молодость, Неа, все дела…

– Хватит! – пискнул мужчина в итоге, заставляя Адама всё же рассмеяться и похлопать его по плечу.

– Если серьезно, – старик поиграл бровями и ухмыльнулся, – то делайте что вздумается, мне без разницы. Здоровы – здоровы, рады – рады, а чем вы там занимаетесь – это ваше дело.

Мана поспешно закивал и прикусил губу, борясь со своим смущением. Прав был Неа – отцу они в любом виде будут милы, а он сам – дурак просто мнительный, который привык, что его холят и лелеют и все ему разжевывают. Тики вон за собой целую чету сирен приволок – а родителю только того и надо, сидит и ручки сложил, радуется.

– С-спасибо, пап, – румянец даже не думал сходить, и Мана побольнее прикусил губу. – Я… просто…

– Ты просто не самый бесшабашный отпрыск императорской четы, и тебе требуется родительское благословение, – понимающе кивнул Адам, не переставая улыбаться. – Так вот, я вас с Неа благословляю, понятно?

Мана поспешно закивал – и тут уж просто не смог сдержать улыбки.

– Да, да, конечно, пап, я… – отец прервал его поднятием руки.

– Все хорошо, Мана, – убедительно произнес он, глядя ему точно в глаза. – Все отлично. Мне не так плохо, как могло бы быть, Тики счастлив – а уж тем более наконец воздать по заслугам своему конкуренту, вы с Неа пришли к равновесию, морские ворота открылись спустя почти полтысячелетия, и даже у Вайзли глаза как будто засияли ярче. Тебе не о чем беспокоиться, право слова.

Мана снова ощутил, как слёзы так и норовят вырваться сплошным потоком, и поспешно вытер глаза, не желая выглядеть ещё большей размазнёй, чем уже явно выглядел, однако отец на это его движение лишь понимающе улыбнулся, словно и сам хотел расплакаться здесь следом, хотя никогда особо не отличался слишком нежным нравом.

– Спасибо, – выдохнул в итоге мужчина, порывисто обнимая Адама и заставляя его от неожиданности удивлённо хохотнуть, и тут же прижать к себе на пределе своих сил.

Густой запах лекарств и сладковатых гибискусов забивался в нос, и Мана желал не обращать на это внимания, потому что отец сейчас был рядом с ним, и он был жив.

Однако все же через несколько минут Адам зашёлся кашлем, откинулся на подушки с кривой улыбкой, будто ему самому меньше всего хотелось показывать свою слабость кому-либо, и Уолкер, прекрасно понимая его в этом, покинул покои, напоследок не удержавшись и ещё раз крепко обняв хохотнувшего мужчину.

Дворец погрузился в сонную ночную тишину, и в галерее с картинами, понятное дело, никого уже не было, но Мана всё равно остановился у портрета Элайзы, всматриваясь в её серые добрые глаза и длинные рыжие косы. Её улыбка иной раз напоминала улыбку Аланы – такая же лукавая и словно бы спрятавшая в себе что-то невероятное мудрое и сокровенное, что-то, что было известно лишь ей одной, и смотреть на неё можно было целую ночь – как когда Мана и делал. Он забирался сюда с одеялами и подушками, прятался у колонн, захватывал с собой какую-нибудь книгу и сладости с кухни, пока служанки не обращали на него внимания, и часами разглядывал профиль первой императрицы, пытаясь разгадать эту тайну, пытаясь понять это самое сокровенное, но в итоге всё всегда сводилось к тому, что Неа, понявший, что брат вновь где-то пропадал, находил его, пристраивался рядом, через несколько минут засыпая на плече или коленях, и они до самого утра, переплетясь в тесный комок, видели сны под мелодичный шум прибоя.