Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 65 страниц)

– А что мы скажем твоему отцу? – вместо того, чтобы возразить (потому как невозможно возражать, когда тебе предлагает себя предмет желаний) ухмыльнулся мужчина.

Русалка как-то по-особенному весело прищурилась и поиграла бровями:

– Скажем, что я твоя невеста, и нам положено.

Микк возвел очи горе и рассмеялся, не прекращая своих поглаживаний и ощущая, как Алана снова легко трется об него и томно вздыхает. Маленькая плутовка, на здравомыслие которой он так рассчитывал за неимением собственного.

О дракон, о каком здравомыслии вообще могла идти речь?

– Он меня убьет, – выдал мужчина весело и представил, как морской царь будет нависать над ним, могущественный и гневный. Вышло как-то не слишком убедительно, впрочем. Будущее отодвинулось куда-то на задворки, на второй план. Его пока просто не существовало.

Потому что Алана, мягкая, отзывчивая, полностью принадлежащая сейчас ему одному, довольно зажмурилась, вновь двинувшись взад-вперёд (она хоть вообще понимала, что творит, нет?), и глухо хохотнула, кинув быстрый взгляд на Изу.

– О, поверь, он сначала меня убьёт, а тебя, скорее всего, ещё и пожалеет, – отшутилась девушка и, закусив губу, вдруг замерла, испустив удивлённый возглас и покрывшись румянцем до самой шеи.

Тики с удовольствием огладил её бока, с хитрой и невероятно счастливой ухмылкой осознавая, что ночное платье у девушки задралось до живота и что сейчас она, о духи, тёрлась о него голой кожей, как когда-то на корабле, когда мужчина пытался спрятать вожделеющий взгляд и заставить себя не обращать внимания на открытую грудь и чуть прикрытые косами половые губы. Как же давно это было.

– А ты боишься моего отца? – хитро поинтересовалась Алана, зажмурившись так, словно пыталась сохранить в себе ощущение того, что ей так понравилось с секунду назад.

Микк погладил ее ягодицы и перешел на внутреннюю сторону бедер, гладя нежную кожу кончиками пальцев и едва дыша.

Как хорошо, как хорошо, как хорошо…

– Я боюсь провести с тобой слишком мало времени, – улыбнулся он, притягивая ее к себе и целуя в приоткрытый чуть удивленно рот. И – с легким изумлением осознавая, что только что сказал чистую правду.

Алана скользнула ладонями по его торсу и оперлась на грудь, снова ерзая и сладко жмурясь. И – лукаво наблюдая за лицом самого Тики, который… который…

Который, сдавшись на ее милость, низко застонал и подался навстречу, потому что тело прошила иглой длинная истома, и хотелось… хотелось большего. На секунду ему показалось, его сейчас разорвет – он лопнет, и от него ничего не останется, и…

И он оказался прав.

Алана вдруг крепко прижалась к нему и уткнулась носом в шею, шумно дыша и дрожа. И – сжимая его бедра ногами. Там, где они терлись друг о друга, было влажно, и Микк зажмурился, не в силах успокоить свое бешено колотящееся сердце.

Они… о дракон.

– Так вот как можно сделать тебе приятно, – вдруг с улыбкой в голосе выдала девушка и, кажется, облизнулась.

Тики скользнул рукой по ее спине, задирая ночное платье почти до лопаток, и с идиотской улыбкой подумал, что белье надо будет потом застирать.

========== Восемнадцатая волна ==========

Вставать совершенно не было желания. Алане казалось, что вокруг разлилось тёплое море, омывающее её своими ласковыми течениями, и что пышные плавники мерно покачиваются в такт движениям воды и длинные заплетённые в толстые косы волосы парят, мягко касаясь кожи лица. У неё внутри словно это самое море разлилось – так хорошо и ленно было.

Отчего просыпаться и не хотелось.

Во всем теле поселилась нега, и мышцы чувствовались такими расслабленными, такими неподъёмными, что даже двигаться не хотелось. Алана широко зевнула, ощущая на своей талии тяжёлые мужские руки, и тут же счастливо разулыбалась, особо даже не понимая причины этой радости.

А потом вдруг в голове всплыло вчерашнее действо, и лицо залила обжигающая краска.

О духи, что это вообще было?

Алана крепко зажмурилась и, напряжённо поджав ноги, потянулась ладонью вниз, где тут же что-то отозвалось жаркой истомой.

…очень приятной истомой.

Тики заворочался и прижал ее крепче к себе, заставив едва слышно охнуть и заметно задрожать. Потому что они вчера… и Тики…

Тики стонал, о океан. Оттого, что она с ним делала. Она – неумелая, незнающая, действующая просто по наитию! Ему было хорошо с ней.

Было же, да?

Девушка закопошилась, высвобождаясь из чужих объятий, и села, легко потягиваясь и с улыбкой глядя на разметавшего на соседнем лежаке Изу, ночью от духоты, наверное, скинувшего с себя покрывало. Щеки горели, но худо не было определенно.

Она ведь не нарушила закон, правда?

Формально она ведь ничего не нарушила, они просто…

Им было просто очень хорошо, и Тики стонал так красиво и так сладко, словно Алана сделала что-то необыкновенное, хотя она просто терлась об него. О… о ту его часть тела, которая выпирала из шаровар.

…Тики же точно было хорошо с ней?

Девушка потерла лицо руками и прикусила губу, чувствуя, как все в теле горит и отзывается на одну только мысль о том, что… что они могут повторить это.

О духи, Алана же совершенно ничего не знала про то, как ублажать мужчину! Она даже не знала, как можно было доставить удовольствие себе – никто никогда не говорил ей об этом! Сначала ей было слишком мало лет для таких интимных знаний, а потом просто не осталось уже никого, кто мог бы рассказать и поделиться.

Алана чувствовала себя маленькой девочкой, впервые услышавшей о том, что русалка могла отдать себя тритону, – потому что ощущение смущения и потерянности окутало её примерно так же, как и тогда.

А Тики так нежно и так горячо касался её, одаривал редкими поцелуями, приглушённо стонал – и Алана с восторгом ловила его вздохи, ощущая себя невозможно счастливой. А потом… а потом её прошило волной удовольствия, окатившей жаром всё тело, и вспоминать об этом было настолько же смущающе, насколько и приятно.

Внизу живота вновь всё затеплело, и Алана, встряхнув головой, попыталась выбраться из объятий как можно аккуратней, чтобы не разбудить Тики.

О океан, если в следующий раз дело зайдёт дальше, сможет ли он остановиться? Сможет ли остановиться сама девушка? Сможет ли отказаться от этого заполняющего все внутренности наслаждения?

…впрочем, так ли это было важно, если она все равно хотела упросить отца оставить ее здесь, на суше? Сейчас, когда она вспоминала, насколько редко он навещал ее в бухте, эта перспектива уже не казалась ей настолько заоблачной. Может, девушка утешала себя так, конечно, но все же. Ведь она не собиралась ничего ломать и крушить, здесь семья, и она будет счастлива.

Тики повернулся на спину и наморщил нос во сне, делаясь на какое-то мгновение смешным и совсем домашним, – и вдруг открыл глаза.

– Собираешься от меня сбежать? – его хриплый со сна голос снова заставил девушку вспомнить о вчерашних событиях и налиться жарким румянцем.

Девушка поспешно замотала головой, заставив себя забыть о том, как они посреди ночи ходили к реке, чтобы застирать белье, и против воли захихикала, буквально чувствуя, как к горлу подкатывает какое-то совершенно неуместное веселье. Тики дернул уголком губ в какой-то до ужаса понимающей усмешке и сел, привлекая ее к себе.

– Ну и что ты успела себе понадумать, душенька? – мягко поинтересовался он.

Алана зарделась, слишком стесняясь говорить, что думала она о том, как бы ей хотелось ещё раз прижаться к Тики, как бы ей вновь хотелось чувствовать себя оголённым нервом, открытой раной, кровоточащей без перерыва. О, как же это было похоже на то, как она обычно билась о камни: это словно бы очищение, истома в теле, удовлетворение. Только сейчас – без боли. Без тянущей боли, без загнивающих ран, без вытекающей с ядом крови.

Это было так прекрасно, что нестерпимо хотелось ещё. Алана, конечно, знала, как всё это будет выглядеть (видела, она видела это все одиннадцать раз), и до недавнего времени, честно говоря, боялась будущего мужа и того, что между ними случится. Но она даже и не думала, что это может быть так приятно! А Тики лишь просто приласкал её – не… не… сделал своей, а лишь просто приласкал!

О духи, как же ей уже просто хотелось отдаться ему. Так хотелось, что при мысли об этом в груди всё заходилось, а в низу живота теплело.

Но так же было нельзя.

Она же была царевной. Она же была русалкой. Она должна была соблюдать законы морского царства.

Она должна будет отдать себя лишь своему мужу.

– Да вот, думаю, что стоит сбавить темпы, – со смешком отшутилась Алана, уткнувшись носом мужчине в шею, и просто не в силах смотреть на него.

Тики погладил ее по спине и зарылся пальцами в волосы – они снова ниспадали волной на плечи, как бывало каждое утро, и девушка не успела заплести еще даже самой маленькой косички.

– Ну ты же моя невеста, – со смешком припомнил ей ее горячечно брошенные слова он, чуть задирая на ней ночное платье и несильно кусая ее за ухо.

Алана закраснелась, чувствуя неимоверный стыд пополам со столь же сильным удовлетворением, и все-таки тесно прижалась к нему вопреки собственным словам о том, что им стоило бы замедлиться.

– Я… я… я просто… просто… – смущенно пробормотала она, не зная, как признаться, что хочет еще, и боясь предать законы своего народа. И – боясь показаться слишком навязчивой и распущенной.

Потому что если Тики сдерживался все это время, то не… не стоит…

Мужчина чуть отстранился и легко поцеловал ее в уголок губ, призывая приоткрыть рот и ответить. Ведь в поцелуях нет ничего зазорного и противозаконного, а еще это так безумно приятно, что можно легко потерять голову.

…и ощутить, как между ног все опять увлажняется и теплеет.

Неужели так теперь будет каждое утро? О океан, да она же просто не выдержит и… и… что?

Тики оторвался от нее и напоследок чмокнул в нос.

– Я знаю, что тебе страшно, – сказал он спокойно и ободряюще улыбнулся. – Но все будет в порядке, честное слово.

Страшно? Ей было страшно?

…ей было страшно.

Она боялась того, что произойдёт. Она боялась будущего. Боялась скорого расставания. Бояласьбояласьбоялась.

Алана шумно выдохнула, встряхнув головой, чтобы избавиться от грустных мыслей. Вся истома тут же испарилась, заменившись волнением и вновь накатившей болью от огромного количества синяков и царапин, и девушка даже позволила себе слабую усмешку – Тики словно высасывал из неё всё негативное. Как и обещал, когда застал её за этим стыдным ужасным занятием.

Но сейчас… ох, она же могла довериться ему, да? Могла хоть раз сбросить с себя всю ответственность, забыть про свои обязательства, полностью окунуться во что-то приятное (наконец-то хоть что-то приятное в её наполненной одними страданиями жизни).

Алана кивнула, улыбнувшись, и потёрлась носом о щеку хохотнувшего в ответ Тики.

Тот сверкнул глазами, хитро ухмыльнувшись, и поиграл бровями, заставляя девушку прыснуть.

– Да и к тому же, такие маленькие шалости, – Алану тут же вспыхнула, как спичка, и снаружи, и внутри, и Микк довольно продолжил: – в них нет ничего страшного и противозаконного.

– Шалости? – выдавила из себя девушка спустя несколько секунд, пытаясь казаться как можно более спокойной и беспристрастной. Почему у Тики это получалось, а у неё нет? Тики выглядел таким умудрённым и опытным, таким взрослым на её фоне, что хотелось просто провалиться сквозь землю.

Мужчина в ответ лукаво улыбнулся, легко пробегаясь подушечками пальцев по её спине, вновь оголяя ягодицы и бёдра, вновь рождая своими прикосновениями огонь внутри.

– А ты хочешь назвать это как-нибудь по-другому? – любопытно поинтересовался Тики, хитро растягивая уголки губы в улыбке, и Алана, заалев, надулась, всё-таки скрещивая руки на груди и чувствуя себя слегка обиженной.

Неужели ему так нравилось дразнить её?

– А ты хочешь показать мне ещё что-нибудь? – в тон ему поинтересовалась девушка, щуря глаза.

Микк тихо засмеялся, стреляя глазами в сторону крепко спящего Изу (и как малыш вообще умудрялся высыпаться рядом со своими неугомонными взрослыми?), и несильно укусил девушку за ухо.

– Вот маленькая стерва, – горячо выдохнул он, заставив ее вздрогнуть, и, хотя покраснел сам, поползновений не прекратил. – А тебе так интересно?

Алана забралась руками ему под рубашку, блуждая ладонями по груди, и осторожно, нерешительно затеребила сосок, не уверенная, что может так сделать.

– Я ведь уже у тебя спрашивала, – заметила она вслух, всеми силами стараясь прикинуться, что ничего необычного не происходит, и что сейчас этот мантов пират не гладит ее по ягодицам. И не вылизывает ее шею. И не… – Но ты не ответил мне.

– И вряд ли отвечу, – заметил этот негодяй с хитрым видом. – Кто знает, до чего ты додумаешься и в чем потом будешь себя корить.

Девушка замотала головой, понимая, что он прав, и подумала о том, что не хочет отдавать себя кому-то еще кроме него. И что она не подпустит Линка к себе, если отец отправит ее в ледяные крепости.

Она не хотела этого. Не хотела.

Она хотела быть с тем, кто видит в ней женщину, а не оружие. С тем, кто сравнивал ее с кораллами, а не с ледниками. С тем, кто разозлился, когда она выступила вперед со своими гадкими ведьминскими наклонностями. С тем, кто… кто сейчас прикасался к ней так, словно она что-то очень дорогое и ценное.

– Я не буду себя корить… – буркнула девушка, убеждая себя в том, что это не ложь, и что она ни в коем случае не краснеет.

Однако она краснела, а потому следовало уже прекращать это несомненно прекрасное пробуждение.

Тики, видимо, тоже был такого же мнения: он в последний раз мокро поцеловал девушку в шею, слегка прикусывая кожу, и отстранился с хитрым блеском в глазах, вновь став тем самым властным и снисходительно-лукавым мужчиной, от которого у Аланы все поджилки тряслись, а в груди начинало частить сердце.

– Кажется, пора всё-таки вставать, – со смешком проговорил он, игриво взметнув брови на мгновение, и девушка, кивнув, в очередной раз залилась краской, после чего поспешно встала и, пробормотав что-то про реку, воду и плавание, буквально сбежала от лукавого взгляда золотых глаз.

Тим тут же накинулся на неё, путаясь в волосах и побуждая хотя бы завязать несколько узлов, чтобы они не волочились по земле, и радостно клацнул зубами, приветствуя.

Солнце уже нежило и согревало, когда Алана вошла в воду и почти привычно загребла руками, пускаясь вплавь, но было пока еще рано – весь лагерь спал, и только в одном из шатров кто-то начинал копошиться. Впрочем, нельзя сказать, что день вступал в свои права медленно – напротив, когда девушка вдоволь наплавалась и заслышала ухарские крики Неа где-то чуть выше по реке, было уже довольно поздно, и лагерь явно успели свернуть.

Так в итоге и оказалось. Именно поэтому, наскоро перекусив сунутым ей заботливым Маной яблоком, девушка поспешила к своей карете. По правде говоря, ей больше нравилось ехать на лошади с Тики (хотя это довольно утомляло), но учитывая то, что в Восточной столице они задержались на день именно из-за этой самой кареты, роптать девушка не смела. Да и не было все так уж плохо, на самом деле. Просто ведь день в карете – это скучно, ведь даже Мана проводил с ней не весь день пути, периодически все же садясь на коня.

Однако сегодня Алане повезло. Тики чмокнул ее в румяную щеку, прежде чем вскочить на лошадь и уехать немного вперед, а вот Мана устроился в карете рядом с ней и тут же заблестевшим глазами Изу (малыш обожал его рассказы о Тики) и немного натянуто, но все же довольно искренне улыбнулся.

– Кажется, ночь прошла хорошо? – заметил он с самым невинным видом, и девушка тут же смущенно зарделась, потому что это был даже не намек.

Видимо, кто-то определенный в их компании все-таки не спал, когда они с Тики как нашкодившие дети выскользнули с хихиканьем из своего шатра.

Алана пробурчала что-то про то, что да, выспалась она отлично, и Мана понимающе хохотнул, встряхнув головой. Изу же вопросительно перевёл взгляд с одного на другую и недовольно надулся, словно обиженный на то, что никто ничего не собирался ему разъяснять, но вслух в этом не признался, – однако душа его, ярко вспыхнув, сердито дёрнулась в грудной клетке и тут же улеглась, успокоившись.

Алана ласково погладила мальчика по голове, отчего тот сразу же разулыбался, и щёлкнула по кресту Тима, который в ту же секунду перебрался к ребёнку и устроил собственное гнездо у него в волосах.

Мана пронаблюдал за этим с любопытством, и девушка вдруг поняла, что никто в их компании, кроме самой Аланы, Тики и Изу, не знал про внезапно присоединившегося к ним духа более того, что ему вдруг просто захотелось проехаться с русалкой.

А потому следующие несколько часов ушли на то, чтобы рассказать другу про духов, про то, как они относятся к морскому народу, и даже про иерархию среди первозданных детей природы. Тим же принадлежал к духам солнечных лучей, которые получали имена только после того, как проживут больше сотни лет, и которые обожали путешествовать по свету наряду с ветром и облаками. А потому зачастую такие духи наведывались к Алане в бухте, рассказывая про дальние страны и уча чему-нибудь интересному. Один из них, например, умудрился объяснить про азартные игры западного материка, ужасно пришедшиеся ей по вкусу – то ли “покер”, то “пакур”. Духи не разговаривали на человеческих языках, предпочитая им образы и эмоции, а потому тяжело было окружить эти мысли в звуки, соткать из них слова.

Алана, если честно, была более умела в разговорах с духами. После четырёхсот лет одиночества это было даже не удивительно.

Они много времени с Маной обо всем этом проговорили. И о духах, и о храмах, и о заморских землях. Алана вообще-то очень много узнавала от мужчины и за это, пожалуй, любила его больше всего. Мана всегда мог рассказать что-нибудь интересное и отвлечь своими историями от неприятных мыслей. Нет, на этот раз мысли были отнюдь не неприятными, даже напротив. Просто очень… смущающими.

Именно поэтому, когда они снова перешли на череду бесконечных историй о семье, Алана решила, что лучше она будет смущать друга, а не смущаться сама. Она тонко улыбнулась и произнесла:

– Хорошо, что ты со мной здесь, Мана. Мы давно так задушевно с тобой не говорили – последний раз был, кажется, на корабле.

На самом деле это было не совсем так, но девушка здраво рассудила, что тот раз, когда они ехали в повозке (когда Лави только обжег Мане руку), не считается. Ведь там друг много спал и явно хандрил. Здесь же… о, сейчас в Мане жила какая-то лихорадочная решительность, настроенность на что-то. Это как решительность самой Аланы поговорить с отцом на тему своей дальнейшей жизни.

Устыженный, как видно, Уолкер тут же прикусил губу и повесил голову.

– Я… я… Прости, – выдохнул он смущенно и потер рукой шею, на что девушка весело рассмеялась и подсела к нему поближе.

– Все хорошо, – убедительно произнесла она. – Мы оба были заняты, ты не находишь? И… может, пора поделиться событиями?

Ей и правда хотелось помочь Мане. Помочь разобраться в сложившейся ситуации, потому что он был её семьёй, потому что он был дорог ей и наблюдать за его печалью было невыносимо. Алана даже иногда казалось, что это несправедливо: что она счастлива, а Мана – нет.

Мужчина пожевал губы, словно бы собираясь с мыслями, и спустя несколько секунд всё же выдохнул с лёгкой приятельской улыбкой:

– Так Тики узнал про ноги.

И Алана ощутила, как тут же загорелись щёки. Ну почему именно об этом, о духи? Девушка бросила взгляд на Изу, ужасно не желая обсуждать данную тему при мальчике, но тот был полностью поглощён игрой с Тимом, то растягивая его до размеров толстого лосося, то вытягивая ему щёки в разные стороны, то просто почёсывая в разных местах, а потому сбежать от щекотливой темы не находилось возможным.

Алана горестно вздохнула, предпочитая игнорировать ласково-лукавый взгляд мужчины, и мелко закивала.

– Да, – выдавила она, облизываясь и чувствуя, как горитгоритгорит лицо, и вдруг ухмыльнулась. О, в эту игру можно играть вдвоём. – Так Неа про вас всё понял.

Теперь была очередь Маны краснеть.

Что тот, как истинный игрок, и сделал, однако изо всех сил пытаясь казаться как можно более спокойным.

– Это Тики тебе все уши прожужжал? – отстранённо поинтересовался он, глядя куда-то в сторону.

Алана прыснула в кулак, мотнул головой.

– Неужели ты думаешь, что этого не было видно? – ласково спросила она, щуря глаза.

Мана удивлённо уставился на неё, словно и правда искренне верил, что ничего не было заметно, и вдруг его губы растянулись в счастливой улыбке, которую мужчина всеми силами пытался удержать. Словно упоминание того, что Неа так сильно любит его, что это было видно, невероятно обрадовало Уолкера.

Алана тихонько хохотнула, не желая смущать мужчину ещё больше, потому что тот сразу же нацепил на лицо бесстрастную мину, всем видом показывая, что его ничего не волнует, но румянец на щеках горел, да и глаза его сверкали так, словно ничего более прекрасного в жизни он не слышал.

– Это было настолько видно? – всё же в итоге шепнул Мана, и Алана почувствовала, как внутри у неё вновь разливается это тепло. Материнское, семейное, сестринское.

Давно ли она мечтала о том, чтобы разговаривать с братом или сестрой об их проблемах? Давно ли она желала помочь им в решении этих самих проблем?

…давно. Четыреста лет назад.

Алана тонко улыбнулась, приподнимая брови.

– Ты считаешь меня настолько слепой?

Мана пристыженно закусил губу, и девушка всё же рассмеялась, порывисто обнимая его и водя носом по шее.

– Знаешь… – медленно произнесла она, стараясь как можно более тщательно подобрать слова, – мотыльки… они… мотыльки всегда летят на свет, сколько бы тот их ни обжигал.

Мана вздрогнул, рванувшись из ее объятий на какую-то секунду, но тут же снова обмяк и обнял её в ответ, глубоко вздыхая, словно пытался вникнуть в смысл этого сравнения, и зажмуриваясь.

– …к ч-чему ты это? – наконец нерешительно выдохнул он – так, словно знал, о чем идет речь, но не имел понятия, как завести разговор об этом. Так, словно нуждался в совете, но боялся его попросить.

– К тому, что ты, Мана, свет, – Алана осторожно погладила его по голове и закрыла глаза, вдыхая полной грудью и думая о том, что день начался замечательно.

И что вчерашний день был замечательным. И что все ее общение с Тики, Изу и близнецами – было замечательным даже несмотря на то, что она лишилась возможности быстро плавать из-за отсутствия плавников.

Потому что она не была одна. Потому что всегда кто-то был с ней, стремился ободрить ее и утешить.

– Но я же… я…

Девушка отстранилась и легко щелкнула его по носу.

– Ты свет, – для верности она еще кивнула, – и это просто понять. Люди тянутся к тебе как мотыльки, даже если ты делаешь им больно. Им сложно найти выход из темноты самостоятельно, и ты служишь им маяком.

И это не было ложью ни на йоту, Алана так действительно думала.

Потому что Неа было невозможно самостоятельно выбраться из тьмы, что окружала его с каждым днём всё гуще и гуще. Он словно бы тонул в чёрной жиже, но не осмеливался просить помощи, не осмеливался вновь подойти к брату, как делал это раньше – и проваливался всё глубже. И Алана боялась за него. За них.

Потому что и душа Маны с каждым днём становилась всё рыхлее и рыхлее, словно лишилась того ветра, что постоянно кружил вокруг неё и поддерживал в одной форме.

Что же с ними будет, если они не поговорят? Если не признаются? Не найдут выхода?

Мана вдруг сжал девушку в объятиях сильнее положенного, заставив её удивлённо охнуть, и тихо выдохнул:

– Спасибо.

Девушка похлопала друга по плечу, чувствуя, как губы растягивает непроизвольная, но совершенно точно искренняя улыбка. Она рада была, что тот все, кажется, осознал. Это ведь означало конец общей хандры близнецов. Потому что болели они не друг другом, а из-за отсутствия друг друга. Душа Неа темнела, а душа Маны – рыхлела, и по одиночке эти двое были обречены.

Они с большим трудом (хотя сам разговор того стоил) перешли на какую-то отвлеченную тему (Алана даже не помнила, про что велся диалог дальше) и проболтали до самого вечера. Мана снова рассказывал разные истории, говорил про многочисленные традиции Поднебесной, про песни и сказки своего народа – и Алана ловила себя на том, что очень многое пропустила за эти четыреста лет.

Когда же уже на закате их процессия остановилась на привал, и девушка сбегала окунуться в реку и искупать зевающего Изу (малыш был очарован – и уморен), к костру, где она устроилась с чашкой похлебки и яблоками, подошел Неа.

Это даже не удивило: мужчина частенько подсаживался к ней, просился сыграть в карты, пристраивался под бок, словно маленький ребёнок, признающий в нём старшую сестру, и это стало за такой короткий период времени привычно. Но сегодня в Неа не было этой умилительной растерянности и жажды отвлечься от собственных проблем – сегодня душа в нём словно бы тлела, ужасно уставшая и растерявшая свою мощь, она была почти чёрной, густой, какой-то даже слизкой, и лишь где-то в самой глубине её ещё искрился яркий огонёк.

Алана взволнованно поджала губы, поглаживая запутавшегося в волосах (нужно бы их сейчас причесать) Тима, и ласково улыбнулась мужчине, на котором просто лица не было.

Неужели времени не осталось? Неужели всё потеряно? Неужели уже нельзя спасти Неа?

Девушка вздохнула, облизнувшись, и, принявшись за еду, что бы хоть как-то себя отвлечь от не самых радужных мыслей, услышала обречённое:

– Он хоть что-то обо мне говорит?

Похлебка тут же полетела с коленей девушки на землю, потому что та вздрогнула. Вздрогнула и поспешно заключила лицо мужчины в ладони, заставив его посмотреть на себя.

– Он придет! – горячо заверила она Уолкера. – Он придет к тебе обязательно! Потому что он… он понимает, Неа!

Однако Неа ей не особенно поверил, и это было явно. Но в то же время… его потухшие глаза словно бы засияли, пусть и совсем не так ярко, как могли бы. Словно он не поверил, но пока что еще надеялся. Пытался надеяться.

– Но… он ведь не спрашивал? – голос, однако, у него был все такой же обреченный.

Алана с легкой грустью подумала о том, что сегодняшний ужин из-за ее неуклюжести оказался слишком уж легким, и погладила друга по потной голове.

– Тебе бы отмыться, хороший мой, – заметила она с легкой усмешкой. – А то Мана придет сегодня тебя обнимать, а от тебя несет.

Неа сел, потирая руками лицо и шею, и горько усмехнулся.

– Ты правда думаешь, он вообще прикоснуться ко мне захочет? После того, как я его…

– Он этого хочет, – девушка глубоко вздохнула и щелкнула его по виску (щелбан, это щелбан, напомнила она себе). – Но ты… ты его почему-то в последние дни совершенно не подпускаешь. Выдерживаешь время?

Неа покачал головой, помолчал какое-то время, а потом вдруг признался совершенно убито:

– Не в том дело. Сначала – да, но после его слов… это же просто невыносимо!

Мужчина всплеснул руками, обессиленно уронив лицо в ладони, словно был мальчиком, перед которым внезапно предстало что-то необъяснимое, и замотал головой из стороны в сторону, будто пытаясь избавиться от набросившихся на него мыслей.

Алана, чувствуя, как в груди разливается беспокойство, как волнение и паника буквально затапливают её, аккуратно прижалась к спине мужчины, накрывая его своим телом ото всех бед, и прошептала так ласково, как только могла:

– Вы – одно целое, Неа. А потому ничто не способно разделить вас, даже вы сами.

Мужчина дёрнулся, как-то слишком обречённо хохотнув, словно совершенно не верил ей, и Алана, потеревшись носом о его шею, продолжила шептать, продолжила успокаивать его, вверять эту уверенность, что всё будет хорошо:

– Он придёт к тебе совсем скоро, и придёт не за тем, чтобы вновь убегать, а за тем, чтобы попросить прощения.

Неа замотал головой, отрицая всё это, отказываясь воспринимать, и его чёрная бедная душа беззвучно хлюпнула, будто была сгустком жижи, а не света.

– Ты слишком устал быть вдалеке от него, а он слишком устал мучить себя своими же мыслями. Неа, если болен ты, – мужчина протестующе замычал, порываясь скинуть Алану, желая сбежать из её объятий, но девушка прижалась к нему лишь крепче, – то болен и он.

– Да ведь он… – мужчина вскинулся и замер, глядя на девушку полным отчаянной надежды взглядом. – Он же говорит, это болезнь, и я… меня это так бесит!

Алана дернулась, пугаясь его порыва, потому что душа его полыхнула, даже не обжигая, а как будто грозя сразу испепелить, но тут же заставила себя прекратить панику.

Это же был Неа, которого она хорошо знала и который был ее хорошим другом. Ее родственником! И ему надо помочь!

– Все хорошо, Неа, – шелковым голосом зашептала она, наклоняясь к нему поближе мягко чмокая в висок. – Он очень любит тебя, и он к тебе обязательно придет. Это самое важное.

– Он считает эти чувства болезнью, – ядовито отозвался Неа, горько хохотнув, и прикрыл глаза, покачав головой. – Всё это бесполезно, Алана, – наконец выдохнул он, пряча взгляд, и вновь спрятал лицо в ладонях, напоминая потерявшегося ребёнка, который уже просто устал искать правильный путь.

Девушка вздохнула, погладив мужчину по плечам, и улыбнулась, вдруг вспомнив Укру. Та, как ни странно, тоже звала свою влюблённость болезнью поначалу, а потом… а потом Ялд, всегда тихий и спокойный, поцеловал её, лишившуюся плавников, у отца на виду и мрачно сказал, что никому не позволит забрать у него любимую сестру.

Алана хохотнула, заставляя Неа обиженно поджать губы, и потёрлась носом о его ухо.

– Вы слишком похожи на Ялда с Укрой, – шепнула она, погружаясь в собственные воспоминания. – Она тоже отрицала всё, звала болезнью свою любовь…

– Что? – потеряно перебил её Неа, и Алана довольно прищурилась, коря себя за то, что ещё в самом начале не вспомнила эту историю. Но разве могла она подумать, что её вообще придётся вспоминать? Те годы слишком зыбки в её памяти, они слишком эфемерны и воздушны – и слишком хрупки, чтобы лишний раз к ним прикасаться.

– Моя сестра Укра влюбилась в собственного близнеца, Неа. А тот, в свою очередь, безумно любил её, – пояснила она, ласково водя пальцами по ладони неверяще распахнувшего глаза мужчины. – И, не поверишь, она тоже называла всё это

болезнью.

Старший Уолкер вскинулся, ошеломленно приоткрыл рот, вперив взгляд в улыбающееся лицо девушки, и напряженно сжал ее ладонь в своих – так сильно, что Алана едва удержала себя от болезненной гримасы. Потому что не тот был момент, чтобы капризничать – ее слова заставили Неа просветлеть и оживиться, а это дорогого стоило.

– И… что же случилось с ними? – произнес он одними губами – словно это было действительно важно и могло как-то предречь его собственное будущее.

И Алана без колебаний ему ответила, уже почти привычно опуская подробности их смерти – потому что хватит, хватит, хватит убивать себя этим, у нее ведь есть люди, которым она еще может как-то помочь: