Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 65 страниц)

Мужчина натянуто улыбнулся и кивнул в знак того, что понял.

– Это царский дворец? – спросил он, показывая взглядом на рисунок на столешнице, и девушка кивнула в ответ, отвечая ему такой же натянутой улыбкой.

Наверное, ее беспокоило то, что с его душой происходило что-то? Что, интересно?

Алана продолжила свой рассказ, заметно поникнув и как будто даже растеряв всю охоту, но все равно не замолкая, и заговорила про подводных мастеров по камню. По ее словам, многие из них были способны вырубать не только портреты или пейзажи, но даже целые истории.

– Сейчас у нас уже нет книг, потому что в воде это все, естественно, не приживается – размокнет ведь, а на суше мы бываем очень редко, поэтому используем очень тонкие пласты камня, – ее голос лился, лился подобно быстрой реке, и Тики ощущал себя почти что счастливым рядом с ней.

С одним только «но» – он совершенно не предоставлял, как ему заговорить теперь с девушкой. Даже не о том, что его волнует – заговорить вообще, на любую тему. Язык не ворочался во рту, как будто распухнув, а мысли были такие медленные и неповоротливые, что страшно.

Как он хотел сказать ей? А что – услышать от нее?

Тики вслушивался в размеренный тон голоса русалки и всеми силами старался ее не касаться лишний раз, потому что после слов Лави ему казалось – еще немного, и он взорвется.

Может, действительно предложить ей остаться с Маной и Неа, а самому забрать Изу и рвануть вперед? Отчитаться старику, что русалка едет к нему со всеми почестями, получить какое-нибудь новое дело и забыть обо всем этом как о сне. Как о прекрасном сне из тех, что снятся перед рассветом.

И уйти в свой рассвет.

–…Тики, да что с тобой?! – его хлопнул по плечу, и мужчина дёрнулся.

Склонившийся к нему Неа выглядел обеспокоенным.

Как и Алана, взволнованно вглядывающаяся мужчине в лицо, как и Изу, непонятливо и испуганно вжавший голову в плечи.

Микк с несколько секунд рассматривал их немигающим взглядом, думая-думая-думая и понимая, что ни одной мысли в голове совершенно нет, что думать о чём-либо не получается, что он слишком ошеломлён и сбит с толку, чтобы вообще, о дракон, думать, и попытался успокаивающе улыбнуться.

– Со мной всё в порядке, – ничего не в порядке. – Я просто немного устал, – я болен, я болен, кажется, я умираю, спасите меня.

Алана подозрительно нахмурилась, на мгновение скользнув взглядом на его грудь, но ничего не сказала – лишь вздохнула, ужасно напряжённая и виноватая, словно ругала себя за что-то, и Тики ощутил себя ещё более паршиво.

– Тогда, может быть, пойдёшь спать? – предложила девушка, осторожно коснувшись пальцами его ладони. – Ты выглядишь очень вымотанным.

Мужчина кивнул – как-то очень заторможенно, даже странно, никогда с ним такого не было. Или было… тогда, когда он сидел на рее и тоже думал, думал, думал. После слов Аланы о том, что он слишком жжется, чтобы на него смотреть.

Интересно, почему сейчас девушка, глядя на него, даже не щурится?..

Хотя нет. Не очень-то интересно. Интереснее знать, почему она молчала все это время, хотя определенно видела, что он к ней что-то испытывает.

Что он в нее влюбился по уши.

Может, она просто знала, что вместе они не будут, а потому решила оставить все так, как есть? В этом есть простота и блеск, вообще-то – ведь если все это останется не сказанным, то… попрощаться навсегда будет намного легче.

Или не намного.

Или вообще не легче.

Неа нахмурился, видя, что он не двигается с места, и Тики все-таки нашел в себе силы подняться.

Впереди целая ночь. Целая ночь рядом с самой лучшей девушкой во вселенной, к которой он больше не посмеет прикоснуться.

Они все поднялись по лестнице и, разойдясь с Неа, отправились к себе в комнату. И тут выяснилось, что весь отрезок пути от стола до двери Алана придерживала Тики за руку.

О море и ветер, какой позор…

Но как же не хотелось обрывать это ласковое, нежное, полное искренней заботы касание.

Мужчина вздохнул, ловя очередной взволнованный взгляд, от которого хотелось размозжить себе череп, и успокаивающе потрепал молчащего Изу по волосам, призывая не строить такое несчастное лицо.

В комнате витал душистый аромат цветов, и Микк с досадой заметил ванну с явно горячей водой, но сил у него не было даже не на то, чтобы вымыться от накопившейся за день пыли и усталости, а на то, чтобы хоть до кровати самостоятельно дойти. Тики внезапно ощутил себя таким слабым и маленьким; немощным, сущим ребёнком, который не был ещё способен сам передвигаться.

И было так стыдно за свое состояние. Было так стыдно за то, что оказался выбит из колеи одним незначительным… чем? Признанием? Осознанием?

Правдой.

Алана позволяла себя касаться, потому что испытывала к нему чувства (это не любовь, о ветер и море, это не любовь, пожалуйста, только не она), потому что верила ему, потому что была, дракон все спали, благодарна ему. Но знала ли она, что и сам Тики испытывает то же самое по отношению к ней?

Видимо, нет. Иначе вряд ли бы молчала, ограничиваясь лишь редкими касаниями, которые для Микка, как человека, почти ничего и не значили. Почти.

Тики свалился на кровать, даже не раздеваясь, поверх одеяла, и Алана встревоженно вздохнула, аккуратно ощупывая его лоб и пытаясь, наверное, проверить, не болен ли он.

А он болен. Болен так сильно, что ничто его вылечить уже не сможет.

Микк поймал ее ладонь в свои руки и прижал прохладной кожей к губам. От Аланы пахло маслами – и морской солью, пробивающейся сквозь все те благовония, которыми обычно сдабривали воду в Поднебесной, и этот запах кружил мужчине голову больше любого другого.

Алана раскраснелась – удивленная, но как будто довольная и донельзя смущенная – и села рядом с ним, так и не отнимая своей руки.

– Прости, – выдохнул мужчина, закрывая глаза; нежная девичья кожа щекотала губы. – Я заставляю тебя волноваться… Все в порядке. Просто я, наверное, немного устал.

Русалка расцвела улыбкой и скользнула ему по щеке другой ладонью – словно специально нарывалась на новое прикосновение.

После слов Лави все ее действия в одночасье приобрели совсем иной смысл.

– Все хорошо, – ласково отозвалась она. – И Изу не будет волноваться, и я не буду, если ты отдохнёшь, верно? Так что давай ты поспишь?

Микк едва ощутимо кивнул, все также не поднимая глаз, и прижал к губам вторую ее ладонь.

Интересно, а что она почувствует, если он поцелует, скажем, ее колено?..

Мужчина лениво улыбнулся, чувствуя, как его просто затапливает потоком этой безнадежной невозможности, и чуть покачал головой.

– Конечно.

Понятное дело, поспать ему не удалось.

С часа три он промучался, перекатываясь с одной половины кровати на другую, пытаясь найти положение как можно более удобное, но то лопатка во что-то упрётся, то нога затечёт, то что-нибудь навязчиво примется мерещиться в углу, и когда в комнату тихо зашли Алана с Изу, которые до этого спускались вниз, чтобы не беспокоить уставшего мужчину своей бодростью и активностью, Тики чувствовал себя взбухшей губкой, но по какому-то наитию всё равно притворился спящим.

Русалка осторожно раздела Изу, усаживая его в ванну, и с несколько минут напевала ему незамысловатые мелодии с таким красивым выражением на лице, что Микк даже не мог описать его – просто оно было одновременно и материнское, и девичье, и сестринское, такое нежное и любящее, что ужасно захотелось видеть этот взгляд, эту улыбку как можно чаще. Когда с водными процедурами было покончено (сама девушка лишь на несколько секунд создала вокруг себя пузырь, тут же лопнув его и облив приглушённо засмеявшегося Изу), они аккуратно пробрались к кровати, и мальчик устроился у Тики под боком, принося с собой успокоение, а Алана прилегла рядом с ребёнком, мягко целуя его в макушку и желая добрых снов. Спустя какие-то пять-шесть минут эти двое уже спали.

А Микк продолжал глазеть в потолок, пытаясь заснуть. Однако до самого утра так и не смог отдохнуть – ему удавалось проваливаться в сон ненадолго, в уродливый сон, где всё было черным-черно, а тело болело так, словно конечности тянули разом во все стороны, потому, стоило первым солнечным лучам пробиться сквозь занавеси, он подскочил с постели.

Алана мирно сопела в обнимку с Изу у него под боком, и покидать этих двоих отчаянно не хотелось, но и оставаться рядом Тики не мог. Что-то подсказывало ему, что это сулит некоторые не очень хорошие последствия, о которых знать не хотелось.

Он ведь мужчина, в конце концов. Мог не сдержаться или нечто вроде. Видит небо, он и так едва сдерживался, еще до слов Лави, потому что русалка была на виду постоянно. Они же даже спали в одной постели, о ветер и море! Как тут вообще можно сдерживаться?!

Тики поднялся и, потерев руками лицо, быстро умылся во вчерашней воде. Поменять ее еще не успели, а потому она была холодной, но так было даже лучше. После такого умывания можно было совершенно забыть о сне и не вспоминать весь последующий день.

Все то время, пока они с Аланой будут ехать вдвоем на одной лошади поблизости от каравана, где в одной из повозок останутся их вещи.

Мужчина испустил короткий стон и, выскользнув из комнаты, спустился вниз, чтобы попросить кого-то (если есть здесь кто-то, кто подскочил так же рано, как он сам) нагреть воды.

Хотя можно было и в реке искупаться, вообще-то.

Тики замер, остановившись у лестницы, и наморщил лоб.

Это была неплохая затея, кстати. Тогда и головной боли избежать можно. И, может, мыслей о том, как отчаянно хочется прикоснуться к одной русалке, у которой в голове духи знают что.

Мужчина вернулся в комнату за свежей одеждой и, тихо ступая, чтобы никого не будить, ушел к реке.

Солнце только коснулось крыш домов, на улице было свежо после недавно прошедшего дождя, птицы чирикали и юркали туда-сюда, мельтеша перед глазами, и Тики, вдохнув полной грудью и чувствуя, как воздух наполняет лёгкие приливной волной, усмехнулся.

Наверное, стоит оставить всё как есть – и просто запретить себе прикасаться к Алане. Ничего не говорить, не признаваться, не мечтать, а взять Изу с собой и отправиться вперёд, чтобы больше уже никогда не встречаться с прекрасной русалкой и вспоминать это путешествие как нежный красивый сон.

Река шумела и бурлила, жизнерадостно мелькали у берега неуловимые мальки, низко летали чайки, вода сияла в солнечных лучах разноцветными самоцветами, и весь этот вид успокаивал бешено бьющееся сердце Тики, который несмотря ни на что желал всё равно быть подле Аланы, чтобы иметь возможность в любой момент погладить её, безобидно чмокнуть в висок, обнять, утешить, защитить, и это противоречие разрывало мужчину на куски, но решить что-либо он не мог.

Накурнавшись вдоволь и немного успокоив лихорадочное сердцебиение, Тики вышел из воды и наскоро вытерся. И – так и сел на месте, потому что идти обратно одновременно хотелось и не хотелось. Одеться и отправиться к таверне все же пришлось, но перед этим Микк хорошенько попетлял по селению, оттягивая момент и всячески уговаривая себя не брать Изу и охапку прямо сейчас и не сбегать.

Алана никогда не будет принадлежать ему, так стоит ли вообще говорить ей о своих чувствах? Но в то же время… он не мог вот так просто и резко ее оставить. Она не могла спать в одиночестве, не отходила от него чаще всего ни на шаг и очень привязалась к Изу.

И вот так вот закончить все… это было немыслимо. В конце концов, они могли бы хоть что-то сказать друг другу. Им надо хоть как-то поговорить, решить это… потому что если бы Тики испытывал это чувство (любовь, это любовь, стоит с этим смириться), он бы как-то справился, это было бы только его проблемой. Но Алана ведь… она ведь тоже…

Наверное.

В таверну мужчина вернулся так ничего и не решив. Поднялся по лестнице на второй этаж, прошел ко коридору к нужной ему комнате…

И дверь распахнулась ему навстречу.

– Тики, ты… – Алана замерла на полушаге – и тут же бросилась к нему, обеспокоенная и какая-то почти испуганная, похожая на облако в легкой воздушной ночной рубашке, босоногая и простоволосая. – Ты в порядке?..

Тики прирос к полу, затаив дыхание, потому что это было просто выше его сил – противиться, пытаться себя сдержать, заставить своё идиотское тело повиноваться и не прикасаться к ней.

– Что с тобой? – тихо спросила Алана, осторожно прикасаясь пальцами к его плечу и заглядывая в лицо обеспокоенными глазами, и опустила взгляд ему на грудь. – Пожалуйста, скажи что-нибудь, прошу тебя… – забормотала она уже явственно испуганно, словно увидела что-то страшное и пугающее, и Тики ласково перебил её:

– Я просто проснулся раньше и решил искупаться в реке.

Девушка недоверчиво насупилась, подозрительно оглядывая его с ног до головы, и обречённо выдохнула, словно бы неохотно отворачиваясь.

– А мы с Изу переполошились, – заворчала она недовольно, и Микк не сдержал смешка. – Думали: сбежал и оставил нас одних, пройдоха такой безответственный, – доверительно поделилась Алана, и мужчина возмущённо нахмурился.

– Я бы так не сделал! – поспешно оправдался он и тут же замер, а русалка перевела на него проницательный взгляд, искрящийся в солнечном свете.

– Обещаешь? – шепнула Алана, продолжая смотреть на него, словно знала что-то, и Тики заторможено кивнул, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Неужели его душа могла рассказать так много? Неужели он и правда был как на ладони перед ней?

– Обещаю, – выдавил Тики из себя, и девушка, горестно поджав губы, улыбнулась в ответ.

– Тогда не против заплести меня? – со смехом поинтересовалась она, усаживаясь на кровать, и Изу, всё это время молчавший и настороженно переводящий взгляд с одного на другую, вдруг разулыбался, отмерев, но подходить к Тики не осмелился, словно тот был слишком недоволен и мог что-нибудь сделать. Такие мысли обожгли грудь, и мужчина широкими шагами подлетел к мальчику, порывисто обнимая и выдавливая из детского тельца удивлённо-радостный выдох.

– Конечно, – кивнул Микк, обращаясь уже к Алане, которая наблюдала за ними с этой волшебной материнской улыбкой, из-за чего хотелось поцеловать её до зуда в губах.

Девушка устроилась рядом, протягивая ему гребень, и мужчина, поцеловав Изу в висок, отпустил его. Он любил и малыша, и девушку, и отстраняться хоть от одного из них не хотел, поэтому…

Наверное, надо молчать?

Алана, увидев, кажется, что-то на его лице (или в груди?), длинно вздохнула и скользнула подушечками пальцев по его колену. Микк дернулся, помня о словах Лави, и напрягся, но тут же постарался расслабиться. В конце концов, они сидели ровно напротив зеркала, и девушка могла увидеть в отражении любое его колебание.

Русалка на его действие огорченно прикусила губу, и Тики ощутил укол совести. И – не дав себе испугаться или опомниться, ласково поцеловал ее в висок, на минуту прижимая к себе и так замирая.

– Какие косы предпочитаешь сегодня? – постарался улыбнуться он. Девушка вскинула на него глаза – какие-то счастливо-несчастные – и улыбнулась дрогнувшими губами в ответ.

И – снова погладила его по колену. Едва ощутимо, словно боялась спугнуть.

Тики облизнул губы; во рту пересохло, и ему казалось, даже колодец воды не утолит этой жажды. Как же ему хотелось…

– Я пойду к Неа, ладно? – Изу шмыгнул носом, подскакивая с кровати, и склонил голову набок.

Мужчина вскинул брови. Кажется, его чадо становилось смелее, да?.. Это было что-то новенькое, вообще-то, но Тики был рад.

Поэтому кивнул в знак согласия, благодарный малышу, что тот хоть ненадолго отвлек его. Однако поинтересовался:

– А чего это ты засобирался к нему?

– Так Неа же грустный сейчас, – озадаченно наморщил лоб ребенок. – Вы его утешали, но он все равно грустный… Но он хороший, и я хочу его… мммм… утешить! – он произнёс это на имперском почти без запинки, и мужчина тут же расплылся в широкой улыбке, чувствуя, как проскакивает вверх настроение.

– Ты у меня умница, – похвалил Изу (сына; он твой сын, Тики) он. – Иди, конечно. Мы скоро спустимся. Хорошо?

Мальчик зарумянился, смущённо надувшись, и, согласно кивнув, шмыгнул за дверь, отчего Алана, уже успевшая развернуться к мужчине спиной, хохотнула, покачав головой.

– Он мне напоминает моего брата, – нежно поделилась она спустя секунду, и Микк увидел в зеркале её ласковую кроткую улыбку, полную любви и ностальгии, но никак не горечи или отчаяния, что обычно селились на её лице, когда она вспоминала семью. – Из тебя выходит хороший отец, – тут же с лукавством в глазах улыбнулась девушка, вгоняя Тики на секунду в ступор, и рассмеялась, счастливо зажмурившись, отчего Микк горестно вздохнул, уже привыкнув к её выходкам. Иногда Алана была такой хитрой и азартной, что мужчине хотелось её научить играть в карты – ей бы точно понравилось. Останавливало только то, что русалка была царских кровей, что это могло быть невоспитанно, но, дракон всё сожги, что все это время останавливало самого Тики от игры?

– Просто Изу очень хороший, – пожал он плечами, стараясь не акцентировать внимание на открывшейся тонкой шее, на голубоватой коже, на аромате моря, на блаженной улыбке, видневшейся в зеркале, и вновь шутливо поинтересовался: – Так какие косы, госпожа?

Девушка приглушенно рассмеялась и важно ответила, приосанившись:

– Те, что вы всегда мне и плетёте, мой господин, такие заковыристые и прекрасные, – под конец она зашлась хохотом, чистым, искренним, и Тики почувствовал, как тяжесть с его груди словно испаряется.

– Я плету вам косы разной степени заковыристости, – хмыкнул мужчина, не сдерживаясь и зарываясь пальцами в ее волосы.

Русалка широко улыбнулась – и вдруг откинулась ему спиной на грудь, как-то очень странно (словно любовалась) глядя на них в зеркало и медленно кивая в ответ.

– А от чего это вообще зависит? – осведомилась она. – Ну-у… Почему какие-то косы заплетаются девушкам незамужним, какие-то – невестам, а какие-то – женам? Что важно?

Тики пожевал губами в задумчивости, не зная, с чего именно начать, но в итоге все же заговорил:

– В прическе для девушки важно количество прядей, которые ты берешь для косы. Если девушка ходит в девках, то косы у нее обычные – одна, две или три – сколько захочет. А если она выходит замуж, количество прядей, из которых плетется коса, увеличивается в зависимости от благосостояния семьи жениха, хотя это не всегда и так. С количеством прядей можно играться, потому что это старый обычай, существовавший еще до правления Дориана и Элайзы, и в разных местах Империи о нем говорят по-разному. Я вот тебе плету косы чаще всего из шести прядей – они получаются широкие и узорчатые, если уметь это делать. Это значит, что моя семья очень богата, и уровень нашего благосостояния выше, чем у среднего жителя Империи примерно втрое или вчетверо.

Алана слушала его так внимательно, словно собиралась потом использовать как-то эти знания. Словно спрашивала не зря, а с какой-то определенной целью. Мужчина чуть улыбнулся, ощущая, как греет грудь льнущее к нему тонкое тело, и на секунду закрыл глаза, наслаждаясь этим теплом.

– А что же зависит от пробора? – Алана скрестила ноги и теперь едва ощутимо касалась его бедра большим пальцем, водя им туда-сюда.

Микк дрогнул губами.

Все его существо наливалось легкостью рядом с ней, и прекращать это волшебство не хотелось совершенно, потому что мозги у него отшибало мгновенно, и это было прекрасно. И хотелось поцеловать хитрую русалку, которая думала, что он так ничего и не узнает, до горечи на языке.

– А пробор говорит о том, замужем девушка уже или пока ходит в невестах, – произнес он, отвлекая себя от заманчивой мысли ответить на ее «поцелуй» по-своему. – Если пробор зигзагом – девушка невеста, а если сама линия пробора прямая – жена, и неважно, где этот пробор находится, он может вообще от левого виска идти, это значения не имеет.

Девушка засмеялась и покачала головой, будто утрясая полученные знания. Тики усадил ее прямо, чтобы все-таки начать плести (а то так Изу успеет поесть без них, а ведь они обещали спуститься), и вскользь, сам не зная зачем (и на что только надеялся?), бросил:

– У нас вообще много интересных обычаев. И наши люди очень… хм… ласковые, я бы сказал. В плане… – он помедлил, чувствуя, что краснеет, – отношений. Ведь симпатию можно выражать очень большим количеством способов.

Алана задумчиво мыкнула, легко кивнув головой, чтобы не мешать плетению, и, глубоко вздохнув, заинтересованно выдохнула:

– И… – она помедлила, облизнув губы, словно вопрос был для неё сложным и слишком смущающим, и как можно более спокойно поинтересовалась: – Какими же, к примеру?

Тики хмыкнул, чувствуя, как в груди, кажется просыпается вулкан – так горячо стало ему в одно мгновение, и как можно более шутливо улыбнулся.

– А ты разве не видела на фестивале? – лукаво спросил он, любуясь вспыхнувшим румянцем на лице, который умудрился даже перейти алыми пятнами на словно бы мерцающую тонкую кожу.

– Ну… да, но ведь… просто… – забормотала Алана, принявшись заламывать пальцы, и сконфуженно выдохнула: – Ты же объяснишь? Просто для меня это странно, у нас же… – она неловко замолкла, потерянная в своём смущении, и Тики тепло рассмеялся, осторожно проводя пальцами около виска, чтобы взять прядь.

– Конечно, объясню, – ласково улыбнулся он, ощущая себя таким счастливым, таким радостным и лёгким, что не хотелось прерывать это мгновение. – Все варьируется по степени близости, вообще-то. Поэтому… часто самое невинное прикосновение может быть очень интимным – смотря насколько близки люди, – Тики погладил пальцами девушку за ухом, совершенно мимолетно, почти невесомо, но Алана сглотнула, облизнувшись, и он с трепетом в груди аккуратно вплел очередную прядь в косу. – Часто такие касания становятся тайной самой пары, и их мало кто замечает, – закончил мужчина и, пожевав губы, неуверенно выдохнул: – А… у вас как симпатию выражают?..

Алана вздрогнула, и её ладонь, все это время лежащая у него на бедре чуть выше колена, на мгновение вернулась в сторону, словно пытаясь сбежать, но так и осталась на месте.

– Если дружескую, то объятиями и носами, – отстранённо начала русалка, смотря куда-то в стену, и, закусив губу, улыбнулась: – А если… ну… другую, то… тоже касаниями, – пискнула она, и Тики подавил вырывающийся наружу смешок. Вот же скрытная хитрая зубатка.

– Бережешь для будущего мужа? – усмехнулся он, но получилось как-то горько. – Как бишь его… – на самом деле он точно знал, что кандидата в женихи зовут Говард Линк, но…

– Нет! – Алана как-то странно дернулась, словно Микк ее обидел или оскорбил, и вскинула голову, глядя ему в лицо. И – зажмурившись и густо покраснев, провела раскрытой ладонью по его бедру. – Я…

Тики тут же замер, ощущая, как горит от прикосновения кожа и как шумит в ушах кровь. Этот шум был похож на морской прибой почти до боли в висках, и мужчине снова пришлось бороться с почти неудержимым желанием… поцеловать девушку. Прижать к себе и не отпускать. Целовать, гладить – ее руки, губы, плечи…

Ее ноги.

Ей понравится, если он будет целовать ей ноги? От бедра и до кончиков пальцев.

– А у нас… – выдохнул он едва слышно вместо того, чтобы просто сделать то, чего ему хочется, – это выражается поцелуем. Только… другим. Не таким, как… как…

В горле запершило, во рту как будто пустыня разверзлась.

Как же так. Он же не… он не… не…

Он ей скажет. Он должен сказать.

Будь что будет.

Алана улыбнулась ему дрожащими губами и облизнулась, как будто… будто… приглашала?

– А… какими тогда?

О ветер и море, ну почему это внезапно оказалось так сложно? Почему признаться в своей симпатия, в своей влюбленности внезапно оказалось так сложно?

Тики как раз доплел одну косу, аккуратно опустив её замершей в ожидании девушке на плечо, и медленно, боясь напугать, боясь и одновременно желая того, что сейчас произойдёт, шепнул:

– Разными. Например, такими, – он мягко прижался губами к её щеке, ловя счастливую и неверящую улыбку, и, приободрённый этим, продолжил: – Или такими, – мужчина повернул Алану к себе, видя, как она трепетна, как она отзывчива и воздушна, и коснулся губами теперь уже линии челюстей, едва не сползая на шею и с восторгом чувствуя, как девушка дрожит и коротко выдыхает. – Но чаще, – Тики улыбнулся, прикоснувшись лбом к девичьему лбу и заглянув в искрящиеся глаза, – такими.

И – прижался своими губами к её.

Девушка шумно выдохнула ему в рот, когда он скользнул по ее нижней губе языком, и вцепилась пальцами в ткань его рубахи. И – отпрянула. Тики зажмурился на секунду, стараясь успокоить головокружение, и, открыв глаза, тут же встретил ее взгляд. Алана сияла и в какой-то странной задумчивости водила кончиком пальца по своей них ей губе. И Микк откровенно уставился на нее, неотрывно следя за медленным движением и совершенно не представляя, что дальше.

Что она ему скажет? А он ей?

Он любил ее, но она была царевной, абсолютно незаменимой у своего народа, и так ведь… так было нельзя.

– Так это… и есть настоящий поцелуй, да? – наконец выдала русалка, закусив губу. И – зажмурившись в закрасневшись в ответ на осоловелый кивок, попросила: – Тогда поцелуй меня еще раз.

И Тики, повинуясь нежному голосу, снова поцеловал ее. Прижал к себе, скользнул ладонью по спине, скрытой только тонкой тканью сорочки, по шраму, и легонько втянул губу девушки в свой рот. Алана задрожала, откровенно льнущая к нему и ласкающая его шею кончиками пальцев, и притерлась бедром к его бедру.

Она действительно… она хотела… она его… была в него… влюблена…

Это казалось таким невероятным, таким потрясающим, необычным, чем-то за гранью обыденного, потому что Тики никогда не смел желать, чтобы в него могла влюбиться русалка, морская царевна, чуть ли не божество в глазах самого мужчины.

Но Алана и правда была влюблена. В него – в Тики Микка, в непутёвого принца, сбегающего в море, того, кто всеми силами отнекивается от престола, того, кто пытается искупить свой грех помощью всем нуждающимся.

И это кружило голову.

Девушка судорожно вздохнула, отстранившись от него, и на её лице сияла сконфуженная глупая улыбка, и эта улыбка, о небо, была самой прекрасной, что Тики когда-либо видел. Он аккуратно заправил несколько прядей ей за ухо, любуясь искрами в глазах, любуясь кротким смущением, радостью, благодарностью в этом сером взгляде, и лукаво поинтересовался, проводя губами по скуле (он чувствовал себя таким свободным сейчас, дракон раздери):

– А что за касания приняты у вас?

Алана длинно выдохнула, затрепетав, такая тонкая и хрупкая, напоминающая чем-то сейчас морскую пену, и аккуратно, словно чего-то боясь, положила ладонь чуть выше колена Тики, принявшись медленно рисовать круги поверх ткани.

– Такие, – шепнула она. – Ноги… хвост у нас слишком чувствителен, отчего и… только семье разрешается прикасаться к нему, – тихо проговорила она, крепко зажмурившись, будто признавалась в чем-то ужасно личном, сокровенном; в том, что раскрывать ни за что не захотела бы.

Мужчина выдохнул как-то почти испуганно – понимая, что теперь не сможет уйти, сбежать, скрыться, оставить ее одну – и улыбнулся, чувствуя такую удивительную робость в себе, что снова стало страшно.

– Тогда… если только… только семье, почему же ты… – выдавил он растерянно, – позволяешь прикасаться мне. Я ведь думал… думал, это знак доверия.

Девушка погладила его, поднимаясь по бедру выше и заставляя судорожно вздохнуть – потому что он хотелхотелхотел ее всю, и…

– Потому что я люблю тебя, – полыхая щеками, произнесла она. – И я… я не должна была… делать так, но это выше меня. Поэтому позволь мне любить тебя хотя бы еще… еще недолго, пожалуйста.

Ее глаза сияли непролитыми слезами, и отказать ей даже после целой ночи тяжелых и сложных мыслей и решений было просто… просто невозможно.

Тики кивнул, чувствуя, что его прорывает – вот прорвет сейчас, и он все-все ей расскажет. И про то, как сидел на рее, и про то, как мучительно хотел прикоснуться к ней все те дни, что перевязывал, и про то, как мечтал поцеловать ее, и про то, что хотел сбежать от своего чувства, что думал об этом и думаю долго… Про все.

И он действительно рассказал. Говорилговорилговорил – и сжимал Алану в объятиях, то и дело гладя по спине и целуя щеки, лоб, глаза, плечи… Целуя ее всю, желанную и по-прежнему недоступную, но такую… более близкую.

– Я хотел сбежать, – выдохнул он под конец, устроив голову у нее на плече – с той стороны, где коса еще не была заплетена, – думал, зачем тебе это нужно, я же ведь… не тот. И это неправильно. Но ты такая… такая потрясающая, о ветер. И я… я думал, что любовь будет для меня оковами, цепью. Но она… окрыляет. И от нее очень больно. Но я так хочу остаться с тобой хотя бы пока мы не доберемся до столицы, что…

Спина девушки задрожала, но как-то странно – как будто от рыданий или от лихорадочного смеха. Алана чуть отстранилась и заглянула Тики в лицо.

– Я так и думала, – произнесла она тихо; ее дрожь была следствием нездорового, почти истерического веселья, и Микк ощутил укол вины за то, что она так остро все переживает. – Но я… я думала, что надоела тебе, и поэтому ты уйдешь, а не… не потому, что ты… Я даже мечтать не смела об этом.

Она улыбнулась вновь с этой зрелой горечью на лице, с этой светлой грустью и смирением (так это было смирение, вот оно что), но тут же потянулась к нему и оставила лёгкий поцелуй на губах застывшего в неведении мужчины.

– Поэтому позволь мне… позволь мне побыть счастливой, пока мы не прибудем в столицу, – попросила Алана, и столько в этой просьбе было мольбы, словно только Тики мог дать ей то, чего она желает. Словно только он был способен подарить ей счастье.

О дракон, зачем она говорит такое? Зачем говорит так, словно до этого никогда не была счастлива? Словно даже и не надеется, что после будет счастлива?

Микк порывисто прижал её к себе, оставляя дорожку поцелуев на шее, чувствуя губами, как содрогается её горло в смехе, и закивал головой, ощущая себя таким… таким… таким широким и просторным – способным впитать эту беззащитную потерянную девушку, оградить её ото всех напастей и невзгод.

Потом будет больно. Потом ему будет непередаваемо больно и тоскливо. Наверное, Тики запрётся в комнате, будет вором пробираться в садик, обгладывать карпов из матушкиного пруда и обратно скрываться в своем убежище, предаваясь ничегонеделанию и хандре. Или же вновь сбежит куда-нибудь, но только на этот раз в горы. Да, в горы – потому что море ещё слишком долго будет напоминать о прекрасной русалке, с которой им просто не суждено быть вместе.

Но это – потом.

А сейчас Алана льнула к нему и заливисто смеялась, румяная, нежная, такая домашняя, она обнимала и неумело отвечала на невинные (пока невинные, о ветер) поцелуи, и Тики был счастлив.