Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 65 страниц)

Мужчина не сдержал улыбки при виде ее румяного восторженного лица (девушки все же любят подобные вещи, и это не мешает им, будь они хоть трижды русалками) и махнул рукой.

– Что делать с тобой, бесстыдница, – чувствуя себя настолько же невообразимо легким, как и в лавке у ювелирши, вздохнул он. – Давай сюда.

Алана расцвела улыбкой, протягивая ему юбку, и он помог ей одеться, отмечая, какой же тонкой и нежной она была: бледная кожа, словно жемчужная и слегка голубоватая, с паутинкой трогательно проглядывающих вен, серебряные волосы, переливающиеся хрусталём, длинные белые ресницы и хрупкие пальцы – и правда упавшая в море звезда.

Тики наблюдал за ней с придыханием, касался как можно более невесомо, чтобы не оскорбить или испугать, и любовался-любовался-любовался, потому что не любоваться такой изящной красотой было просто невозможно.

Когда жакет был надет (носочки девушка надела сама, наотрез отказавшись от помощи), Алана воззрилась на себя в зеркало, точнее больше на юбку, чем на себя, и это отчего-то очень ущемило Микка, потому он смотрел на всю русалку и восхищался великолепием не только ханбока, но и её самой. Девушка оправила складки на ярко-синей, словно искрящееся в лучах солнца море, юбки, расшитой диковинными цветами, вид которых был даже неизвестен мужчине, и улыбнулась как-то неожиданно печально, глядя на себя с какой-то щемящей тоской и грустью.

– Не ожидала, что когда-нибудь вновь надену это, – шёпотом выдохнула она, прокрутившись вокруг своей оси, и заправила волосы назад. – И где ты вообще научился так? – лукаво поинтересовалась Алана, указывая на узел на груди, и печаль из её взгляда испарилась, словно её там и не было.

– У меня мать, племянница и братова жена, – завел глаза Тики, совершенно не видя в этом, на самом деле, чего-то сверхъестественного. – Я еще и волосы заплетать умею, – хмыкнул он насмешливо, придирчиво осматривая сделанный узел и приходя к выводу, что все в порядке. – Они все ко мне бегают, когда я дома – заплети меня, Тики, а то эти завистливые служанки норовят скальп с меня снять!

Алана мягко и мелодично рассмеялась и, дернув себя за прядь длинных встрепанных серебряных волос, поинтересовалась:

– А меня заплести сможешь? А то на суше волосы так мешаются… – она озадаченно сморщила нос и мотнула головой.

Тики только улыбнулся в ответ и кивнул. Ему казалось, девушке понравится, как ухаживают за волосами и телом на суше. В Поднебесной использовали различные масла и отвары, а уж какое душистое у них было мыло… Тики иногда казалось (исключительно тогда, когда ему набирали ванну), что он любит свою родину только за это драконово мыло, потому что от него по комнате разносился такой запах…

Они примели еще несколько ханбоков – в том числе и красный с золотом, как в традициях Империи, и оба остались довольны. Тики приобрел все, что понравилось Алане, а Алана была покорена еще первым ханбоком, поэтому никаких проблем с этим не возникло. Разве что с транспортировкой, но это было не так уж и важно.

Важно было сейчас лишь то, что Алана продолжала смотреть на него – с прищуром, упрямо и ласково. И то, что он, кажется, сумел угодить ей с одеждой, потому что русалка только что не светилась, переодевшись под конец обратно в наряд с синей юбкой.

И поэтому, когда они шли по улице, Тики казалось, ему завидуют все кому не лень, потому что и без того прекрасная – она была красивее, должно быть, всех вертихвосток этого городка – даже в мужской одежде, в ханбоке Алана уж точно затмила бы и красавиц-имперок.

К ним подскочил один из матросов, Карл, ещё совсем молодой юноша, присоединившийся к команде недавно (плаванья два назад), и, вытянувшись по струнке, важно доложил:

– Я вам мяса взял, капитан.

Мужчина удивлённо приподнял бровь, отмечая, как подходящие матросы восхищённо и умилённо оглядывают отвлёкшуюся на что-то Алану, и непонимающе нахмурился:

– И зачем?

Карл смутился, отведя взгляд, и неловко пробормотал:

– Господин Неа велел купить, мол, сколько можно ещё одними яблоками питаться, – пожал он плечами, и Тики почувствовал, как девушка, вновь вцепившаяся в его руку, как только они вышли из лавки с одеждой, вдруг отошла на несколько шагов, заинтересованно рассматривая прилавок с картинами. Мужчина подумал, что ничего страшного не случится: как-никак, а на улице полно народа, да ещё и экипаж стал собираться рядом, так что ничего русалке не грозило.

Карл исправно доложил ещё и про остальные продуктовые покупки, уверенный, что это Тики как капитан должен следить за расходом денег (хотя занимался этим Неа, как его помощник), и через несколько минут внимательного слушания мужчина удовлетворённо кивнул, когда юноша радостно объявил, что закончил.

– Ну, раз мы всё купили, то возвращаемся, – со спокойной душой закончил Микк и обернулся, чтобы позвать Алану, но поражённо замер.

Аланы у прилавка не было.

Не было её и на площади, и в толпе.

Её нигде не было.

К горлу подкатила тошнотворная паника.

Тики заозирался, надеясь заметить среди людей синюю юбку и серебряную шевелюру, которые невозможно было спутать с чем-либо, но ничего похожего не обнаруживалось.

Сердце пропустило удар и свалилось ледяной глыбой в пятки.

И только когда до ушей донёсся слабое и тоненькое «Тики», Микк понял, что всё-таки не уберёг её, хотя еще недавно обещал обратное и себе, и ей, и даже тому же пресловутому Канде.

========== Шестая волна ==========

Дура. Дурадурадурадура.

Ее тащили куда-то, заткнув дурно пахнущей тряпкой рот – наверное, чтобы не кусала ладони, а Алана ничего не могла сделать – даже упереться ногами в мощеную камнем дорогу, потому люди буквально волокли ее за собой, пачкая в грязь и песок роскошную юбку ханбока (который был почти совсем как у Элайзы на свадьбе) и не давая толком даже двинуться самой.

И самое страшное в том, что она была виновата сама. Зачем отошла? Ну стояли эти картины себе и стояли! Чего опять вспомнила сестру, рассказывающую про краски и про холсты – как люди легко и ловко орудовали этим и рисовали друг друга, тогда как русалки могли только вырезать изображения в камне – камень не гнил как дерево и не растекался под водой как эта самая таинственная краска.

А теперь ее парализовало. Алана жмурилась, боясь распахнуть глаза и осознать, что это не сон, и чувствовала, как ужас затапливает ее, как она тонет в пучине отвратительной черноты, как память подкидывает все больше таких вот воспоминаний.

Мало тебе было урока из детства, дурочка? Теперь тебе обрежут плавники и изнасилуют – так же, как и твоих сестер, когда поймут, что ты бесполезна и драгоценностями не плачешь как в той легенде, рассказанной ювелиршей. Ох, да если бы русалки плакали жемчугом – уж наверно их не убивали бы так часто и в таких количествах, что сам морской царь велел им уйти на дно.

Один из похитителей – охотники, это точно были охотники, – что держал ее поперек груди (и тот, что вытащил через заднюю дверь лавки, в которую она за каким-то скатом сунулась, отойдя от Тики), густо хохотнул и сказал что-то своим соратникам не на зинди – Алана не все поняла, но, кажется, они говорили о ней, и остальные мерзко захохотали, а девушка попыталась вырваться и закричать, но так и не преуспела – ей на грудь надавили и свободной рукой спустились к запрятанным под юбкой бедрам.

Только не плачь, только не плачь, пожалуйста…

Вспомни, чему учили тебя Тэнья с Люсиль, вспомни, что необходимо всегда быть спокойной и бесстрастной, потому что ты царевна, Алана, наследница трона и одна из немногочисленных верховных жриц – что же случится с океаном, когда и тебя не станет?

Нельзя дать понять охотникам, что твои слёзы, по большей части бесполезные и для большинства людей, – не самый действенный яд. Ведь если вдруг поймут, то обязательно убьют.

Это не добрый Мана, который пусть о русалках знает и много, но в рыбе, как видно, не разбирается. Это безжалостные охотники, которые сразу же поймут, что Алана – царевна, если она срастит хвост. Потому что только зебровые крылатки принадлежали царской семье.

И тогда её уже ничто не спасёт: обрежут драгоценные плавники, изнасилуют, поиздеваются, усладят свои животные порывы, а потом убьют, чтобы высосать кровь и продать её толстосумам.

Ведь единственное, что в ней и было драгоценного, так это смертельно-ядовитая кровь, даже капля которой убивала мгновенно.

Алана задрожала всем телом, пытаясь дозваться до воды, хотя бы до какой-нибудь бочки с водой, лужицы, ручейка, чтобы сбежать, освободиться, не повторить участи всей её семьи, и вдруг что-то отозвалось, звоном разлившись по земле.

Девушка услышала, как ругнулись несколько мужчин (это был, кажется, всё же кубрианский язык, на котором разговаривали за западе) и как вода забурлила в нескольких метрах от неё, и стремительно хлестанула ею человека, что держал ее. Тот зашипел, на мгновение выпуская Алану из захвата, и она, пользуясь моментом, кинулась в сторону, машинально шепнув истерически единственное, что ей пришло в голову:

– Тики!..

Подумать, отчего же именно он, русалке не дали – грубо ударили чем-то тяжёлым по виску, и она провалилась во тьму.

Очнулась же Алана оттого, что запястья горели, а ноги гудели, требуя свою порцию воды, но раскрывать глаза так и не решилась – это храбрые сестры смотрели смерти в лицо, когда их насиловали и медленно убивали, а она была совершенно другой: слабой и трусливой, не способной постоять за себя.

Ей только и оставалось надеяться на то, что Тики ее найдет. Если услышит этот задушенный шепот. И если вообще захочет спасать такую глупую и никчемную русалку, даром что царевна.

Хотя он ведь и не знает, что она – царевна и жрица.

Впрочем, это неудивительно – если русалки превращаются в сказки даже в Империи, где, по словам Микка и Уолкеров, им едва ли не поклоняются, многое о них уже утеряно.

И только такие мрази, как охотники, которые истязают, убивают и продают их, еще знают о чем-то важном.

Только не обращайся, только не обращайся… Сращивать хвост нельзя… И плакать тоже нельзя, как бы того ни хотелось…

– О-о-о, наша русалочка очнулась! – говорящий похлопал ее по ноге, и по телу девушки тут же прокатилась волна нестерпимой боли. Она прикусила изнутри щеку, не желая показывать, что он сказал правду, но за это ее хлопнули по ноге сильнее – почти ударили – словно знали, что сейчас это будет вызывать не простое неудобство и будет не просто нарушением обычая. – Не притворяйся! – голос стал вкрадчивым. – Или будет еще больнее.

– Не трогай ее, Шан, – Алана все-таки разлепила глаза, сильнее прикусывая щеку изнутри, чтобы не заругаться и не закричать – потому что второй говорящий был тем, кто ее тащил. – Она сама нас позовет, слово тебе даю, – он ухмыльнулся и поиграл бровями, глянув на девушку. – Как ноги болеть начнут.

Ноги уже болели почти нестерпимо.

Обычно в это время Алана вновь погружалась в воду, потому что с привычкой валяться на солнце слишком быстро сохла, а теперь… теперь, если они ее обольют водой, хвост сам покажется.

И хвост, и плавники, и шипы.

Шан, мужчина лет тридцати, загорелый, вполне симпатичный, рыжий, громко расхохотался, присаживаясь рядом с ней на корточки, и мягко провёл пальцами по ногам, забираясь под юбку и вызывая болезненные мурашки (плевать уже на невинность и обычаи, главное – хотя бы выжить).

– А кожа-то какая нежная, – довольно протянул он с плотоядной улыбкой. – Я же говорил, Роц, что нужно русалок в Империи искать, эти шлюхи постоянно там ошиваются, – обиженно поделился мужчина с тем, кто нёс Алану. – Ну ничего, сейчас сама нас умолять будешь, а если ещё и слёзки свои добровольно покажешь, то, обещаю, убьём безболезненно и быстро, если окажешься бесполезной, – приторно сладко проговорил Шан, водя пальцами уже по бёдрам, но девушка закусила щёку, безразлично отведя взгляд и передёргивая плечами – запястья оказались подвешены над головой и привязаны к чему-то.

Ноги гудели и словно бы иссыхали, трескались, скукоживались, как рыбья чешуя на солнце, и это было так больно, что хотелось кричать и плакать, но Алана лишь медленно сглотнула, прикрыв глаза, и шепнула имя Тики так тихо, что охотник даже и не заметил.

Вот только услышит ли ее сам Тики, если она будет так тихо его звать? А вдруг нет? Вдруг мимо ушей пропустит, взойдет на корабль и уплывет прочь отсюда?

Она сомневалась и боялась, думала – вдруг не станет ее защищать, спасать, вдруг оставит жизнь этим ублюдкам, задумавшись о том, что у них есть и дети, и семьи. Когда задумался нам ответом там, в бухте, просчитывая варианты.

Алана ужасно боялась в нем ошибиться. Знала, что он не злой, помнила его слова о дураке, который решит покуситься на русалку, – но боялась. Тики дружил с принцами очень крепко – это уж было видно, и денег у него водилось много – иначе чего бы он ей накупил всего столько.

Но он назывался всего-то моряком. Всего-то лишь моряком.

А вдруг он в сговоре будет с охотниками на деле? Вдруг ее специально на сушу вытащил?

Девушка ужасно ненавидела себя за такие мысли в адрес человека, на которого в немом восхищении пялилась совсем недавно, но бояласьбояласьбоялась.

Что он ее не спасет.

– Смотри-ка, какая гордая, – коротко усмехнулся Роц, статный мужчина с короткими светлыми волосами. – Прямо жрица. Никогда мне жрицы не попадались, – поделился он со своим собеседником, – но такая байка ходит, что кто-то из нашего круга лет триста-четыреста назад целый выводок царский выудил, – он сухо хлопнул в ладоши, – всех попереубивали. Плавников с них было сколько…

Рыжий Шан расхохотался и смерил Алану полным собственного превосходства взглядом. Как будто уже предвкушал, как будет с нее плавники срезать.

Девушка зажмурилась, чтобы не смотреть на них, и мысленно пожелала неудачному выкидышу материнской утробы, чтобы его обдало ее кровью и сожгло всю физиономию напоследок.

Она была слаба и не могла за себя постоять, но ее кровь – ее ядовитая кровь, попадая в чужой организм, разъедала его изнутри, и Алана от всей души надеялась, что если она попадет на верхний слой кожи, с человеком произойдет то же самое.

– И вот было среди них около семи чистых русалок, представляешь? А целковые плавники у царских жриц они продали за несусветную цену – это же тебе не челядь русалочья, – заливался Роц с самодовольством в лице и, бросив на замершую Алану напыщенный взгляд, с мерзкой ухмылкой продолжил: – А вообще, ты хоть раз трахал морскую целку? Пару раз мне попадались такие, – мечтательно облизнулся он, и девушка сжала пальцы на ногах, когда мужчина пальцами погладил кожу внутреннего бедра, совсем рядом с… с… с тем, что она даже и называть про себя стеснялась. И от осознания, от понимания, от страха, что всё это и правда с ней случится, паника огнём заглушила её, затопила в себе, необъятная и безжалостная, но Алана лишь медленно выдохнула, пытаясь успокоиться и отстраниться от своих эмоций.

Давай же, прямо как в детстве.

Прямо так же, когда ты смотрела на то, как Тэнья перерезает себе горло. Как Згиру выпустили кишки и его кровь залила тебе глаза. Как Укру разрезали на кусочки, потому что решили, что мясо у русалок должно быть ничуть не хуже рыбьего. Как насиловали потерявшую голос Цтольену, а потом обезглавили её и скормили собакам. Как обрезали плавники Гилву, ещё совсем ребёнку, который даже не приручил морские волны.

Давай же, просто застынь и успокойся. Прямо как четыреста лет назад, когда на твоих глазах убили всех твоих сестёр и братьев.

– Интересно, – Шан ухмыльнулся товарищу, – а эта целенькая? Я бы попробовал, вот только с ними что вообще делать? Русалка ж как баба, верно? – поинтересовался он.

Роц смерил его снисходительным взглядом и усмехнулся в ответ.

– Да они все как бабы обыкновенные, только орут громче, когда их долбишь, и плавники у них верхние отпадают, – пояснил он покровительственно, – их раздвинуть надо, чтобы в нее войти. А так – дыра как дыра, понимаешь ли, – здесь Роц бросил похабный взгляд на Алану – которая не смогла застыть, отрешиться, молчать, слабачка – и, вскинув руку, шлепнул ее по румяной щеке. – Да что распинаться… Я на примере тебе покажу сейчас.

Шан хохотнул и выпрямился, похрустывая спиной. Он выгибался почти как Тики, разминающий затекшее тело (Алана много раз за ним наблюдала), но душа у него была черная-черная, какая-то даже как будто липкая.

Ужас накрыл девушку с головой, но она даже не посмела двинуться. Только, улучив момент, когда оба охотника отвернулись (бешеные животные, ненавистные ей больше всего на свете), она снова зашептала, лихорадочно зашептала себе под нос имя Тики – как молитву морскому богу, которого чтили русалки многие тысячи лет назад, пока не поняли, что их единственный бог – это сам океан и их сиятельный достопочтенный царь, ни в чем стихией не обделенный.

Она не знала, просто зовет или и правда молится, пока Роц не вернулся с ведром воды.

Ноги болели ужасно, и Алана бы с превеликой радостью отрубила их, как это когда-то сделала Ювния, схватив лежащий рядом меч Хъянда, но руки её были связаны, да и ничего острого поблизости не было. Но ведро с водой, спасительной водой, которой можно было бы задушить похитителей, которой можно было окружить их головы и наблюдать, как они задыхаются, не способные вдохнуть, был так близок, был всего в нескольких десятках сантиметрах от неё, но в девушке не было просто сил, чтобы использовать её.

Потому что ноги ныли и, казалось, трескались, обжигаемые болью в каждой клеточке.

Рогз спас её. Спас, вынеся в окно кровавой рекой их сестёр и братьев. Спас из последних сил, умоляя и заклиная жить.

А кто спасёт её сейчас? Кто поможет ей?

И если никто, то как долго она будет умирать?

Вода долгожданной и ненавистной прохладой легла на ноги, намочила прекрасную юбку ханбока, и ткань вспоролась резко выскочившими плавниками, разрываясь в клочья. Алана прикрыла глаза, отвернувшись, и горько усмехнулась, когда Шан поражённо замер и предвкушающе заулыбался.

– Говоришь, у тебя было несколько? – хмыкнул он. – Тогда эта будет моей. Не каждый раз тебе морские царевны попадаются. Держи ей плавники, сейчас посмотрим, целенькая она или нет.

Конечно же, Алана была «целенькой». Русалки девственны до самого своего замужества, а когда становятся женами – становятся ими раз и навсегда.

Охотники были в восторге, когда стащили с ее изорванную юбку (о море, эта юбка так нравилась ей, а теперь синий цвет будет напоминать не только о свадьбе любимой старшей сестры, но и о том, что с ней здесь произошло – если она, разумеется, выживет). Правда, больше, чем от ее невинности, в восторге они были явно от ее плавников.

– Ты посмотри, – расхохотался Шан, явно опьяненный удачей – и тем, что лишит невинности такую высокопоставленную особу. – Она и правда целка! – он окинул ее масляным взглядом и заулыбался: – Это честь для нас, ваше высочество, порвать царевну. Как славно, что вы согласились с нами прогуляться!

Роц на это тоже издевательски рассмеялся – и упал перед ней на колени, размашисто погладив раскрытой ладонью по хвосту и вызвав стыдную истому по телу.

Обычай – он ведь не просто на пустом месте произошел, хвост – он же ужасно чувствительный, и всякое прикосновение к нему дает отток.

И сейчас этот отток заставил Алану стиснуть зубы и зажмуриться от отвращения к самой себе. Потому что Тики ее не слышал – или просто не желал приходить, и это значит, что ее изнасилуют и убьют в этой неприметной комнатушке, а потом еще и денег за это получат.

Плавники затрепетали словно паруса на ветру, и Алана подобралась, ощетинилась ими, стремясь защититься хоть как-то, сделать хоть что-то, чтобы не дать им убить и обесчестить себя. Во всяком случае, хоть не просто так.

– Тогда держи её, – ухмыльнулся Роц и снова размашисто провёл пальцами по хвосту, вызывая дрожь и злую ненависть, желание вспороть им животы, жажду отравить своей кровью, чтобы они сдохли в муках. Интересно, как сильно почернела её душа за эти четыреста лет? За эти годы, полные ненависти, апатии и бесстрастной бездны. – Я слышал, яд крылаток довольно силён, так что, – пропел он, доставая из кармана складной ножик и со звонким звуком раскрывая его, и Алана дёрнулась назад, стремясь спрятаться, исчезнуть, раствориться, – для начала отрежем ей плавники, – с довольной улыбкой закончил Роц, садясь сбоку и с садистским восхищением наблюдая, как девушка затрепыхалась, надеясь, что хоть что-нибудь получится, что удача всё же повернётся к ней, что море не оставит в беде. Но мужчина придавил коленями плавник и сильно сжал оголившуюся после того, как они развязали жакет, грудь, коснувшись лезвием ножа чешуи.

Алана почувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, и лихорадочно замотала головой.

Она не должна плакать. Не должна, не должна, не должна.

Девушка дернула плавником, выпуская шип, но Роц оказался шустрее – вонзил лезвие в тонкую переливающуюся кожицу прямо рядом с хвостом, содрав несколько чешуек словно бы между делом, невозможно деловитый и радостный, и повел ножом вдоль.

Алана прикусила себе язык, чтобы не закричать от разрывающей все естество боли, и задергалась, забилась в руках мерзких охотников что было сил, потому что боялась кричать.

Потому что если закричит – то заплачет, а если заплачет – толку им от ее слез не будет, ведь души их черны как грязь под ногами у деревенщины после дождя.

Первый ее отрезанный плавник был небрежно отброшен в сторону, на пол, выпачканный в ее кровь и тут же собравший на эту кровь пыль со старых рассохшихся досок. Алана судорожно вздохнула, чувствуя себя ужасно униженной и уже, уже обесчещенной, потому что без плавника дорога в открытое море ей будет заказана, и она уже подвела отца.

Подвела, сорвавшись в это идиотское плавание, в котором попалась как дура этим выкормышам морской ведьмы, отойдя от Тики всего-то на пару метров.

А ее ведь предупреждали… Сколько раз ее уже предупреждали. Ее предупреждали братья и сестры еще когда были живы – говорили, что люди по большей части мерзкие, и если ты встретила белодухого – держись за него, держись, родная, и не отпускай, потому что остальные убьют тебя, позавидовав. Ее предупреждал отец, едва не обезумевший от горя после гибели своих детей и наследников и не просто, не просто так заперший ее в бухте.

Ее даже Тики предупреждал стоило ей только на корабль к нему попасть!

А она все равно сделала все по-своему. Она всегда делала все по-своему – и всегда платила за свои ошибки.

Роц перебрался на другую сторону, специально потираясь о чешую набухшей плотью, пока что (пока что, о манта) спрятанной за плотной тканью штанов, и похабно улыбаясь прямо ей в лицо, явно любуясь в кровь искусанными губами и злобным прищуром, и вонзил нож в основание второго плавника, вызвав пронзительный постыдный крик, полный боли и мольбы.

Хватитхватитхватит.

– Тики! – вырвалось из неё быстрее, чем она смогла понять, и Шан, крепко держащий её хвост, чтобы тот не дёргался, лукаво и сально усмехнулся, протягивая свои мерзкие ладони к её животу, грубо щипая кожу под грудью, выкручивая соски и гладягладягладя тонкую нежную плоть под бедренными кружевными плавниками.

– Не спасёт тебя твой Тики, – криво заулыбался он, и Алана распахнула глаза, судорожно вдыхая и заставляя себя успокоиться, отвлечься от того, как нож издевательски медленно отрезает её последний хвостовой плавник, заставляя успокоиться и отстраниться от боли и горечи, от ненависти и страха.

Бесполезно.

Никто не придет.

И отстраниться – совершенно не получалось.

Шан надавил на плоть под ее бедренными плавниками пальцами и наклонился, прикусывая ее сосок и хватая за руку – положил ладонь на свой член поверх брюк и нажал, как будто хотел, чтобы она погладила.

Девушка запрокинула голову и сильно сжала бугор на его штанах, жалея о том, что у нее не такие длинные ногти, как у многих других русалок – она пропорола бы ткань и оторвала орган этого ублюдка.

Рыжий похабно расхохотался и укусил ее за сосок сильнее, наваливаясь и проникая в нее пальцами.

Алана ощутила, как слезы все-таки обожгли щеки, и закричала в голос, чувствуя, как комок в горле не дает нормально дышать, задыхаясь и всхлипывая.

– Тики!.. Тики, ну где же ты!.. Ты же… ообещал…

Роц расхохотался, гладя ее по ране на хвосте с другой стороны, и тоже наклонился к ее груди. Лизнул, прикусил, рождая в девушке новую волну истомы и отвращения, и отстранился.

– Переворачивай ее на спину – отрежем спинной плавник и ее можно брать, – велел он Шану. – Смотри какая хорошая сучка, ее можно всю ночь иметь и не устанешь от такой красоты-то.

– И как этот Тики еще целкой-то ее оставил? – хохотнул в ответ рыжий, снова щипая Алану за сосок и подтягиваясь вверх. – Аж терпения нет, погоди…

Он придержал ее за подбородок, ловя полный ужаса и ненависти взгляд, и скользнул языком в приоткрытый рот, перекрывая доступ к дыханию.

Алана задрожала, затрепыхалась, зазмеилась, желая вырваться, желая отстраниться, ощущая себя выброшенной на берег беззащитной рыбёшкой – и прикусила язык этого мерзавца, надеясь откусить его, благодаря свои острые зубы. И мужчина заверещал, стремительно выскальзывая из её рта, сразу же ударил девушку затылком о стену, вызывая помутнение перед глазами, головокружение, и она подумала, что было бы хорошо просто потерять сейчас сознание, чтобы не видеть, не чувствовать и не понимать.

Алана выплюнула язык, чувствуя злое удовлетворение, и Роц, досадливо цокнув, пожурил болезненно верещащего Шана, изо рта которого обильным ручьём лилась кровь, для управления которой девушка была слишком напугана и парализована происходящим:

– Ты что, клыков этой шлюхи не видел? Я же сразу тебе сказал, что целовать себе дороже.

Шан заорал что-то неразборчивое, выхватывая из рук товарища нож, и, гневно сверкнув глазами, вонзил лезвие в хвост – она закричала, крепко зажмурившись и задёргавшись в безотчётной попытке спастись, и Роц грубо перевернул её на живот (выворачивая ей руки и плечи), сразу же опасливо сжимая спинной плавник.

– Ну ничего, дорогуша, – сладко пропел он, – сейчас ты за всё заплатишь.

И – пырнул ножом рядом с позвоночником.

И Алана, уже устав себя сдерживать, истошно завопила, скорчившись и зажмурившись так сильно, что перед глазами заплавали красные и зелёные круги.

Роц резал спинной плавник с издевательской медлительностью, и она плакала. Все-таки плакала, раздираемая на части собственной глупостью и ущербностью. Ненормальная русалка – может, прав был Говард, и стоило просто перебить всех людей как мелких мальков?

Шан, по-прежнему содрогаясь от боли, резко цапнул еще не отрезанный до конца плавник и дернул его на себя, обрывая и оставляя на спине у Аланы клочок тонкой сияющей серебристой кожицы.

– Потом промоем их и подсушим, – деловито решил Роц, отбрасывая ножик и седлая ее. Нажал на спину, придавил грудью к полу, заставив проехаться сосками по доскам и, кажется загнать под кожу пару заноз, и хмыкнул. – Знаешь, самое время попробовать русалку просто из мести и отрезать ей бедренные плавники до того, как они сами отпадут, – поделился со своим сообщником он и шлепнул ее по хвосту сзади, заставив беспомощно всхлипнуть и снова дернуться.

Конечно же, бесполезно.

Алана зажмурилась, не желая видеть больше их лиц, и зашипела, потому что от вогнанных заноз щипало грудь и живот.

Шан шагнул к ней, явно горя желанием отыграться за свой язык – и тут дверь распахнулась настежь, удавшись ручкой об стену и едва не слетев с петель. По помещению пронесся порыв ураганного ветра, и девушка, не веря, неверяневеряневеря, что все-таки докричалась, вскинула голову.

Тики стоял на пороге, широко расставив ноги и угрожающе наклонив голову, и сверкал на отвлекшихся охотников золотыми глазами из-под встрепанной челки. И был, кажется, очень зол.

В следующую секунду Шана и Роца отбросило от Аланы к боковой стене, и девушка с облегчением приподнялась на локтях, чувствуя, как вся содрогается от страха и предвкушения.

Тики пришел. Пришелпришелпришел. Он пришел за ней. Он пришел спасти ее. Он ее заберет отсюда и не даст больше этим ублюдкам ее тронуть.

– Так это вы, – низким холодным тоном медленно произнес мужчина, тяжелыми шагами приблизившись к охотникам, – украли мою русалку, твари?

Алана всхлипнула, слишком слабая, чтобы держаться на локтях, и повисла на своих связанных руках, до тянущей боли выворачивая плечи, но ей было совершенно плевать на это – потому что Тики был здесь. Потому что его солнечная душа горела, обжигая своим жаром, и девушка была готова обуглиться в его свете – лишь бы быть в безопасности рядом с ним.

Мужчина вдруг окинул взглядом её хвост (о море, уродливый окровавленный хвост, из-за которого ей теперь ни за что не вернуться в океан), и его глаза на мгновение поражённо расширились, а потом сияющая душа раздулась до пылающего костра, и загорелое лицо скривилось в гримасе ужасной ненависти.

Тики поднял охотников в воздух.

Алана испуганно дёрнулась, понимая, что он хочет сделать, и уже порывалась попросить его перестать, но вдруг замерла, судорожно вздохнув и переведя взгляд на Шана и Роца, чьи имена отпечатались на её изуродованном хвосте, кажется, навечно. Внутри их грудных клеток липкой жижей булькали прогнившие души, и на их лицах застыло непонимание, смешанное со злостью, и девушка поджала губы, дрогнув пальцами.

Не она ли хотела убить их несколько минут назад? Не она ли желала проткнуть их шипами и наблюдать за предсмертной агонией?

Алана вдруг рассмеялась, раня своим хохотом охрипшее горло и теребя растёртые в кровь запястья, и усмехнулась. Душа у Тики сияла так же ярко, как и всегда – и это несмотря на то, что он намеревался убить двух человек. Словно убийство не очерняло его. Словно его намерения были чисты и справедливы.

Охотники, лишившиеся всего кислорода в лёгких, рухнули безжизненными мешками на пол, и Микк сразу же бросился к ней, безумно смеющейся, – встревоженный, помятый, взлохмаченный. Такой же сияющий и яркий. Осторожно развязал её запястья (узел, это была просто верёвка) и испуганно всмотрелся в ее лицо.

Душа у него была белой.

Несмотря на то, что он только что убил двух человек.

Значило ли это, что его справедливые намерения и порывы – это месть? Что он мстил за саму Алану? За то, что эти люди сделали с ней? Значило ли это, что убийство, не приносящее наслаждения, не очерняло души?

Она смеялась и смеялась, а Тики смотрел на неё, словно бы боясь прикоснуться, пока её истеричный хохот не обратился в плач.

– Ты всё-таки пришёл… – всхлипнула Алана, пряча лицо в ладонях.

– Пришел… – убито обронил Тики, едва ощутимо гладя ее по голове – и тут же склоняя ее к себе на плечо – то ли чтобы как-то так успокоить, то ли чтобы осмотреть спину. – Слишком поздно…