Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 65 страниц)

Он и сейчас смотрел на этот же изгиб.

И его это, честно говоря, слегка пугало.

Потому что Алана неуловимо, но очень явно похожа на Элайзу.

– Неа ведёт себя странно, – выпалил мужчина, стремительно отводя взгляд от светлого лица русалки, и глубоко вздохнул. – Но ничего страшного, правда.

Девушка недоверчиво прищурилась, не отрывая от него задумчивого взгляда, и надула губы, словно обижалась на его уклончивость. Однако… Мана честно не представлял, как сказать ей о чем-то таком.

«Ох, знаешь, Алана, в меня влюблен мой собственный близнец. Не знаю, как ты относишься к этому, но если нормально, не подскажешь, как удержать под контролем текущую ситуацию?»

Конечно, в Империи без враждебности относились к связям между женщинами и мужчинами подобного рода, но Мана с Неа – это ведь другое дело. Они ведь братья-близнецы! Да еще и наследники – оба, пусть следующий император уже и определен!

И что на все это скажет отец, если Мана, допустим (только допустим!), даст слабину? Вот уж кто точно не будет рад…

– Ты уверен, что тебе не нужна помощь, Мана? – подозрительно спокойно поинтересовалась Алана, отставив в сторону тарелку с кое-как доеденной лапшой. – У тебя такое лицо, как будто ты только что представил себе уничтоживший Империю шторм или что-то вроде.

Мана подавился воздухом, вперив в неё удивлённый взгляд, а девушка, смешно скривив губы, словно только что осознала что-то очень важное, покачала головой и посмотрела на мужчину с той самой лаской в серых глазах, с которой смотрела и Элайза с портрета, возле которого он проводил, бывало, целые вечера.

– Н-нормальное у меня лицо, – сконфуженно пробормотал Уолкер, всей душой надеясь, что сейчас придёт Тики и что Алана тут же переключит всё свое внимание на того. Но русалка лишь длинно вздохнула, словно была старшей сестрой (не матерью, не матерью, которой, на самой деле им с Неа ужасно не хватало, но в чём никто их них ни за что не признается) – всепонимающей и нежной, желающей уберечь от чего-то необдуманного и опасного, и глянула чуть ниже его лица, куда-то на грудь.

– Ты мечешься из одного угла клетки в другой, видя, но всеми силами игнорируя единственный выход, который раскрыт перед тобой нараспашку. Этот выход и есть правильный, Мана, – проникновенно проговорила Алана, будто кутая в своём голосе как в махровом одеяле, и Мана судорожно вздохнул, закусив губу. Девушка улыбнулась, солнечно сощурив веки, и спрятала лицо в чашке, всем видом показывая, что больше по этому поводу ничего не скажет.

И тут спасение от неловкости все же снизошло. Хотя это как сказать.

Неа спустился – почти слетел – с лестницы подобно слетающему из своего гнезда ястребу и легкой походкой проследовал к их столу, приземляясь рядом с Маной и лучезарно улыбаясь тут же отчего-то совершенно развеселившейся Алане. Девушка тепло поприветствовала взъерошенного мужчину и мягко прищурилась, все также таинственно молча и не отпуская комментариев по поводу происходящего.

– Доброе утро, – брат улыбнулся теперь самому Мане – широко, от уха до уха – и погладил его по коленке, пользуясь тем явно, что этого действия пол столом не видно, и тем, что младший Уолкер никак не сможет запротестовать при посторонних.

– Д-доброе утро… – мужчина постарался не слишком заикаться, но вышло плохо, и взгляд близнеца из ласково тут же превратился в лукавый.

Не забыл. Ах ты жаба противная! Ничего не забыл, все помнит и явно не собирается заканчивать весь этот цирк!

– Хорошо спалось, Неа? – между тем мягко осведомилась Алана, протягивая руку к блюду с выпечкой и тут же с аппетитом вгрызаясь острыми зубами в пирожок с вишней.

Мана прищурился. Было во всем происходящем что-то… что-то от заговора. Как будто все вокруг знали что-то, чего не знал сам Мана, но что его непосредственно касалось.

Хлопнула входная дверь, ознаменовывающая приход кого-то нового, и младший Уолкер дернулся, оборачиваясь.

На пороге стояли Тики и Лави.

Алана тут же встрепенулась, моментально меняясь в лице, сияя ещё сильнее, чем минуту назад, и с улыбкой взглянула на Микка, тут же приветственно взмахнувшего рукой, но стоило ей только заметить тритона, как улыбка её померкла на мгновение, после чего девушка вновь засверкала подобно серебристой глади лесного ручья, задорную рябь которого целуют солнечные лучи.

Тики, о чём-то переговариваясь с Лави так, чтобы никто их не слышал (Мана всё чаще жалел, что не мог разговаривать с ветром, как братья), дошёл до столика, буквально плюхаясь на лавку рядом с русалкой, и мягко провёл ладонью по ее плечу, отчего Алана вспыхнула как бумажный фонарик и смущённо прикусила губу.

Вот и затерялась в этом совершенно девичьем румянце вся её мудрость и зрелость – теперь в сидящей напротив млеющей от какого невинного прикосновения девушке Мана не мог разглядеть ту, что несколько минут назад советовала ему не бояться того единственного выхода, который был виден.

– Что же ты, Тики, невесту свою без присмотра оставил? – задорно поинтересовался Неа у него, щурясь как кот на солнышко и явно пребывая в самом что ни на есть благоприятном расположении духа.

Ну еще бы, он же продолжал гладить Ману по коленке. Жаба! Как есть жаба! И никакими поцелуями этого не исправить!

Микк тут же расплылся в какой-то совершенно хищной улыбке и вскинул брови.

– А чего это ты вчера бочки крушил? Никак приревновал очередную красотку к родному брату?

Неа вспыхнул и покраснел, тут же растеряв все свое нахальство и, кажется, даже пнув мужчину под столом.

– Иди ты в драконью пасть, ясно? – заявил он откровенно оскорбленно, и Мана слегка успокоился.

Если до этого он еще имел какие-то мысли о том, что к происходящему с его близнецом приложил руку Тики, то теперь это подозрение рассеялось. Неа не смог бы так хорошо разыграть возмущение. Актер из него, по правде сказать, вообще был никудышный.

– Но вообще-то ты прав, – отозвался между тем Тики, ласково приобнимая раскрасневшуюся от удовольствия и смущения Алана за талию и улыбаясь краем губ. – И сын у меня без присмотра наверху… – он вспорхнул – иначе не скажешь – со своего места и увлек русалку к лестнице, так и не убрав руку с ее талии. – Развлекайтесь.

Они с Аланой удалились, и за столом повисло молчание.

Впрочем, разорванное Диком (Лави) почти что сразу.

– Ну ничего себе! Так эта ведьма его еще на себе и женила!

Мана закатил глаза, порядком уже устав от этого предвзятого отношения тритона к Алане (и откуда столько ненависти, спрашивается?), а вот Неа удивлённо воззрился на парня, явно не понимая, откуда в его голосе было столько злости и раздражения.

– Это просто прикрытие, – спокойно отчеканил мужчина, не горя желанием слушать шуточки брата и недовольства Лави, и нетерпеливо дёрнул коленом, призывая Неа перестать гладить его поверх ткани, потому что, дракон бы его сожрал, это ужасно смущало!

Он не должен был так делать! Не должен!

Тритон задумчиво нахмурился, несколько раз кивнув, словно бы показывая, что всё понимает, и пожал плечами, провожая взглядом скрывшихся на втором этаже Тики с Аланой.

– Хм… Это из-за ее хвоста, да? – задумчиво произнес он, прикусив губу и как-то сразу словно завяв. Как будто вспомнил о чем-то?.. – Тики не сказал мне ничего, так, может, вы…

– Нет! – достаточно резко откликнулся Неа в тот же момент и скрестил на груди руки. – Если Тики не сказал тебе, то и мы…

– Это охотники, – перебил его Мана, тут же зарабатывая какой-то уж очень многообещающий взгляд, но стараясь не обращать на это внимания. – Мы были в порту, там на Алану напали и увезли. И плавники обрезали.

Неа поджал губы и надулся почти что злобно.

– Чего ты ему об этом рассказываешь, если он так к ней относится? – буркнул он – и тут же обернулся к явно слегка опешившему Д…Лави. – Не понимаю, что тебе так не нравится в нашей русалке. Нам она не сделала ничего плохого, и мы ее любим, так что давай ты будешь выказывать свою неприязнь не при нас и желательно всегда молча?

Такого от Неа не ожидал даже сам Мана, знавший своего близнеца как облупленного. Что уж говорить о тритоне.

Тот раскрывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба, и вдруг надулся, недовольно скривившись.

– Ну точно приворожила всех, – пробурчал он себе под нос и встал из-за стола, поспешно направляясь к выходу и на прощание растерянно махнув рукой.

Вновь повисла тишина.

Мана нервно облизнулся, стараясь не обращать внимания, как лукаво смотрит на него Неа, не переставая поглаживать по колену, и вперился взглядом в раскрытую книгу. Кажется, там было что-то про путешествия. Про то, как некий корабль потерпел крушение и из всего экипажа выжил лишь один матрос, которого прибило к берегу неизвестного острова. В гроте, до которого мужчина добирался несколько недель, то и дело сражаясь с хищниками, он обнаружил охраняющую клад русалку неписанной красоты. Сейчас между ними должен был завязаться разговор, но буквы скакали перед глазами, и сколько бы Мана ни старался всмотреться в страницу, он ничего не видел.

Неа мерно дышал рядом, опаляя своим дыханием шею, тело, грудь, хотя, о дракон, и так было понятно, что его дыхание просто не могло обжигать, не могло вызывать такие ощущения и эмоции. Мана болен. Мана был болен – очередная болезнь, которая скоро пройдёт и не оставит после себя и следа.

– Почему ты на меня не смотришь? – выдохнул Неа неслышно, наклоняясь к нему и мягко улыбаясь. Как какой-то больной или блаженный. – Ну скажи мне, скажи, Мана… Что я должен для тебя сделать?..

Мана дернулся, уворачиваясь от его объятия, и сглотнул, чувствуя, как сохнет в горле.

– Ничего не надо, – выдохнул он, всеми силами стараясь не обращать внимания на поглаживания и ласки. – Прекрати, Неа, пожалуйста… И все.

Брат, однако, замотал головой в ответ и, пользуясь тем, что в зале пусто, прильнул к его боку, скользя ладонью по бедру и ныряя между ног.

Мана тут же вскочил, едва не перевернув стол, и, отчаянно краснея, бросился к лестнице, оставив книгу и совершенно не имея никакого желания за ней возвращаться.

Это было слишком… слишком. Твою-то мать, да Неа чуть не… не… чуть не тронул его… там! Там, где Мана даже представить себе стеснялся!

Какого дракона брат вообще вытворяет?! Совсем умом тронулся, что ли? Как вообще додумался до всего этого?

Мана мог бы сказать, что сейчас был в бешенстве, если бы смущение не сжирало его с потрохами.

Мана мог бы сказать, что раздражен, если бы его не затапливала паника.

Он стрелой метнулся в комнату, запирая (о духи, запирая! впервые запираясь от родного брата!) дверь за собой, боясь, что Неа направился за ним, и эта мысль обожгла внутренности сначала мимолётной радостью, каким-то предвкушением, но сразу же превратилась в волнение. Наполненное испугом волнение.

Неа действительно отправился за ним. Сидел под дверью как неприкаянный с полчаса, словно и не понимал, что Мана видеть его не хочет, и просил впустить. Поговорить, разобраться, объясниться…

Терпение Маны подошло к концу быстро. Он распахнул дверь с несвойственной ему порывистостью, и брат едва ли не кубарем влетел в комнату.

– Ну что? – с сердцем воскликнул он. – Что ты мне скажешь?! Ты болен Неа, ну как ты не понимаешь?! Вчера ты был пьян, и я не стал…

– Я прекрасно помню, что было вчера, – мигом как-то потухнув и перестав подходить на ненормального или привороженного, отозвался тот, так и не поднявшись с пола. Смотрел снизу вверх и не отрывался. – И скажи-ка, брат, что мне делать, если даже мой собственный близнец, самый близкий мне человек, считает меня больным?

Мана дернулся, не зная, куда ему деться от всего происходящего, и захлопнул дверь. Только ручку так и не отпустил – стоял теперь и смотрел на узоры на древесине, боясь оборачиваться.

И сбегать – тоже боясь.

Обвинение Неа было серьезным, верно, но… далеко не голословным. Ведь Мана сам неоднократно так говорил.

Что Неа болен. Потому что Неа льнул к нему и не отпускал его от себя долгие годы.

Боялся отпускать. Боялся терять из виду. Боялся отходить.

Мана уверял себя, что это просто привязанность. Да, больная, да, неправильная, да, какая-то совершенно идиотская, но именно привязанность. После смерти Катерины они остались лишь вдвоём, они были друг у друга и друг для друга – и это было правильным, потому что они всю жизнь жили так. Всю жизнь они считали себя одним целым, половинами одного человека, началом и концом, которые вечно были в движении. Они чувствовали себя Инем и Янем – такими же близкими, нуждающимися друг в друге и правильными.

Но то, что Неа вытворял сейчас, не было правильным!

Он ошибался! Он просто потерялся в своих мыслях, своих ощущениях и эмоциях. Он просто был слишком привязан к Мане.

И Мана… он был привязан к нему точно также.

Нет, Мана определённо не был в него влюблен. Совершенно точно, потому что иначе он бы… что?

Мана не считал нормальным то, что происходит между ним и братом, он хотел оборвать это, прекратить.

Предотвратить то, к чему все это медленно, но верно катилось.

Неа поцеловал его вчера, да. И это было потрясающе настолько, что даже немного страшно, потому что колени у мужчины от одной мысли об этом просто подкашивались. Ему было хорошо до неприличия и хотелось еще до боли.

Но Неа был его братом, и это чувство между ними не могло быть ничем, кроме болезни, страшной настолько, что она поражала не только тело, но и разум.

Потому что вожделение не имеет ничего общего с любовью. А особенно – вожделение по отношению к своему брату-близнецу, который как нечто отдельное в детстве очень долго время абсолютно не воспринимался.

В детстве было как? Неа начинал фразу, Мана – заканчивал. Неа ранился, Мана – плакал.

А теперь… когда все успело так измениться, о небо?..

– Я не… – Мана запнулся, ощутив, как к горлу подступил огромный комок, не дающий говорить и заставляющий задыхаться. Он не мог сказать брату: «Я не считаю тебя больным», – потому что это было бы ложью. Поэтому он закрыл лицо руками и тихо попросил: – Пожалуйста, уходи, Неа.

Потому что Мана тоже был болен. Они оба были больны друг другом, и эта больная привязанность привела их к краху. Необходимо было заканчивать весь этот идиотский цирк.

В комнате несколько секунд висело молчание, густое и плотное, словно тягучая патока, и мужчине казалось, что она затапливает его своей обречённостью и отчаянием. Он встряхнул головой, надеясь прогнать гнетущие мысли, но они подобно стервятникам набросились на него, стоило лишь ослабить защиту, будто он был какой-то падалью, кем-то совершенно беззащитным.

– Это не болезнь, брат. Я и правда люблю тебя, – все же донеслось до него как-то приглушенно, и Мана с присвистом втянул воздух, обжигая лёгкие стремительными порывами ветра.

– Ты просто слишком ко мне привязан, это пройдёт со временем, – просипел он так, чтобы близнец обязательно его услышал, и, как только Неа шумно поднялся и, помявшись перед дверью, ушёл, с горестным стоном осел на пол.

Это и был тот самый выход, единственный правильный выход, о котором говорила Алана. Только вот внутри всё равно все металось из одного угла в другой, будто он был все ещё в клетке.

Мана прикрыл глаза, уверяя, заставляя себя успокоиться, и улегся в кровать, подхватив из сумки книгу и не желая даже покидать сегодня комнату.

========== Тринадцатая волна ==========

Тики с нежностью пронаблюдал за тем, как Алана будит Изу, и облизнул до сих пор горящие от поцелуя губы.

Ему хотелось еще, и сейчас он совершенно не интересовался тем, что там произошло ночью между близнецами. Потому что у него вообще-то была и своя жизнь, и ему хоть ненадолго хотелось как-то… скрасить ее?

Впрочем, это определение здесь было не к месту. Скорее… он хотел побыть с Аланой еще хотя бы недолго. Гладить ее, целовать, ласкать, нежить в своих объятиях, мягкую и теплую, совершенно потрясающую и абсолютно не похожую на ведьму или кого-то вроде.

Мужчина глубоко вздохнул, отгоняя от себя мысль о том, как давно не видел русалку обнаженной – хотя вообще-то в последний раз он ее перевязывал вчера, и сейчас… снова подходило время.

Правда, проблема была в том, что Алане больше не требовались перевязки. Ее шрамы затянулись, и от них остались только рубцы.

Единственное воспоминание о похожих на паруса плавниках.

Девушка ласково погладила зевающего Изу по голове и чмокнула его в макушку, тут же крепко прижимая к себе и слегка раскачиваясь.

– Мы сегодня поздно, да? – обратилась она к Тики с улыбкой, и тот, засмотревшись на нее, что-то неразборчиво промычал в ответ.

Алана рассмеялась, ласково сощурив глаза, и потёрлась щекой об ухо заалевшего и разнеженного ото сна Изу, отчего у Микка внутри все вспыхнуло – она была похожа в этом жесте чем-то на мать, не на Лулу Белл, конечно, которая была довольно черствой и лишнего объятия сыновьям не желала дарить, а на Катерину, чьей нежности и мягкости хватало на всех дворцовых детей.

Тики сглотнул, пытаясь избавиться от наваждения, от желания броситься к ней и обниматьобниматьобнимать, и неловко закусил губу, стараясь выглядеть не таким растерянным, каким на самом деле себя ощущал.

Потому что прикоснуться к Алане хотелось до рези в пальцах, но обманывать её больше не хотелось. Не хотелось использовать перевязку уже прошедших ран предлогом для того, чтобы коснуться тонкой оголённой кожи, чтобы провести пальцами по дрожащим бедрам, по трепещущей спине.

Тики чувствовал себя так, словно дурил Алану, словно был каким-то вором, словно, дракон все спали, осквернял её таким вниманием: грязным, томящим, скрытным, неразрешённым. Ведь он не был её женихом, не был даже ее мужчиной, а всё равно вел себя так, рассматривал и касался её так, будто девушка… была его невестой.

– Ты себя как вообще чувствуешь? – просипел Микк, присаживаясь на кровать рядом с ними и любуясь, как серебрятся длинные растрёпанные пряди в солнечных лучах.

– Все хорошо, не волнуйся, – девушка перевела на него взгляд и ласково сверкнула глазами, глядя куда-то ему на грудь.

На душу?..

– Хорошо, – Тики постарался улыбнуться и медленно кивнул. – Тогда, я думаю, пора заканчивать с перевязками. Шрамы ведь… – он запнулся, ругая себя за то, что напоминает ей, но заставил себя продолжить, – шрамы ведь затянулись.

С лица девушки – нежного, румяного – тут же схлынула вся краска, и мужчине жгуче захотелось зацеловать ее, как будто совершенно огорошенную его словами.

– Да… – Алана как-то странно скривила губы, как будто попыталась улыбнуться, и вздохнула. – Конечно. Это уже не… не нужно.

Тики обругал себя последними словами за эту безобразную сцену и задушил новое желание поцеловать ее, ограничиваясь мягким поглаживанием по голове.

Так ведь делал Мана, верно? Значит, это достаточно безобидно и невинно, так?

Ведь достаточно и того, что Тики спал с ней в одной постели, обнимал ее по ночам, заплетал ей косы, символизирующие их отношения (хотя это было ложью, ложью!), и постоянно… постоянно всячески ее касался.

А вчера – не сдержался и поцеловал.

Нет, это определенно было пора заканчивать, или в один прекрасный день он не сдержится снова, сорвется и навсегда ее оттолкнет. И Алана больше никогда даже не посмотрит в его сторону, не то что позволит к себе прикоснуться или что-то вроде того.

Она же такая невинная и наивная, такая потрясающая в своей неземной красоте, что лишний раз притронуться к ней даже страшно – а вдруг это касание разобьёт тонкие фарфоровые руки?

– Не вини себя, хорошо? – вдруг шепнула Алана, улыбаясь так мягко, так сокровенно, что внутри у Тики словно бескрайнее море разлилось. Он почувствовал себя таким трепетным, таким безвольным, таким влюблённым, что на мгновение даже смешно стало. – Перестань винить себя и отравлять виной нашу… – девушка запнулась, слегка нахмурив брови, а мужчина замер, удивлённо воззрившись на неё, – дружбу, – выдохнула она и раскрыла глаза, невероятно серые глаза.

– Да, конечно… – Тики отвел глаза, глядя в сторону, в стену, хотя и так было определено ясно, что он лжет, и подорвался с места, подхватывая на руки сонно хлопающего ресницами Изу и звонко чмокая в щеку. Просто потому, что ему нужно было сейчас на кого-то излить свои чувства. На кого-нибудь. Так почему не на Изу, при виде которого мужчину и так прошивал каждый раз укол болезненной нежности?

Малыш зевнул, уткнувшись носом ему в плечо, и обнял за шею, явно намереваясь просто продолжить спать, пусть и у другом положении.

– А уже утро, да? – при это на всякий случай поинтересовался он на своем родном языке, и Микк слегка куснул его за ухо в наказание.

– Дело уже движется к полудню, – заметил он и усмехнулся: – Кто обещал мне учить имперский?

Изу глухо захихикал, и настроение у Тики тут же немного повысилось. Что ж, когда Алана исчезнет из его жизни, у него будет прекрасное напоминание о путешествии к ее бухте и обратно. Причем, прекрасное в абсолютно любом смысле.

– Я обещал… – пробурчал мальчик уже на имперском – тихо и неуверенно, но верно. Он вообще-то удивительно быстро запоминал все то, чему Микк успевал его учить в дороге.

Алана рассмеялась, покачав головой, и хитро блеснула глазами, пододвигаясь к ним поближе, чтобы в следующую секунду защекотать взвизгнувшего Изу.

– Ах ты сонный малёк, уже солнце в зените, а ты все ещё спать хочешь, – хохотала девушка, мучая отбивающегося ребёнка, и Тики благополучно (в целях безопасности, конечно) отодвинулся от них, не желая (или, наоборот, отчаянно желая) сделаться жертвой охочей до чужого смеха русалки.

Спустя несколько минут Изу окончательно проснулся, протирая кулачками глаза, так и норовящие закрыться, и потопал к кадке с остывшей за ночь душистой водой, которой вчера так никто и не воспользовался, чтобы умыться. Алана глубоко вздохнула, потянувшись (позвонки у неё затрещали, словно она все это время была в тесной коробке, в которой и растянуться в полный рост нельзя), и с тоской взглянула на ребёнка, потом – на свои лодыжки, видневшиеся из-под сбившейся к коленям золотой юбке ханбока.

Тики прикусил губу, вспомнив, что ей надо облиться водой, и поманил Изу к себе.

– Идем кушать? – ласково поинтересовался он у малыша, когда тот пристроился рядом с ним. Все-таки обычно русалка раздевалась, когда ей нужно было побыть в воде, а Изу вообще-то был еще слишком мал для лицезрения женских прелестей.

А сам Тики был уже достаточно взрослым для этого, потому еще больше хотел покинуть комнату.

Наверное, в конце концов ему просто придется признаться Алане в своих чувствах и попросить ее отпустить его. Он уедет вперед и доложит старику, что близнецы везут морскую жрицу, которая попытается помочь устранить недуг.

И больше постарается никогда не сталкиваться с сиренами, когда все закончится. Заведет семью, как ему и пророчил Мари, наплодит детей и постарается просто… помнить то, что с ним было как красивую сказку.

Так будет правильно.

Изу встрепенулся, посмотрев в сторону Тики и став похожим чем-то на луговую собачку, которых полным-полно в полях, и заторможено кивнул, нахмурившись, словно думая о чём-то серьёзном. Мужчина перевёл взгляд на задумчивую Алану, явно погруженную в свои мысли, отметил некое непонимание в её глазах, и вопросительно приподнял бровь, когда она сконфуженно взглянула на него.

– Мне не нужна вода, – пробормотала девушка, неловко коснувшись пальцами шеи, и пожала плечами, подозрительно вздохнув. – Я тебя во сне не душила? – прямо выпалила она, тут же покраснев и неуверенно сжавшись. – Кажется, из-за выпитого вина я не смогла удержать хвост на месте.

Тики пробило на смех от неловкости всей этой ситуации, и он не сдержался – прикусив губу, хохотнул и поспешно спрятал лицо в волосах удивленно пискнувшего Изу.

– Знаешь, это звучит как «что-то я слишком распустила руки», – признался он смущенно и с недоумением заметил, как Алана вспыхнула, отводя взгляд и нервно облизывая губы.

– Просто я выпустила хвост случайно и… – залепетала она как-то совершенно неубедительно и замолчала на полуслове.

– Утром ты спала в обнимку с Изу, а что было ночью я не помню, – решил выручить девушку он – и вообще-то совсем не солгал – так крепко уснул, что даже ничего и не чувствовал.

Алана потерла руками лицо и все-таки перевела взгляд на мужчину. И – мягко улыбнулась, так и не согнав со щек румянец.

– В-вот как… – выдохнула она. – Ну и ладно тогда… Раз так, может, заплетешь меня?..

И была девушка такой сконфуженной, такой потерянной, словно совершенно не представляла, что делать дальше, будто хотела что-то сказать, но никак не могла осмелиться, что Тики просто не был способен ей отказать. Да и хотел ли он вообще отказываться от чуть ли не единственной возможности касаться её?

– Конечно, – улыбнулся он, погладив её по голове, стаскивая с волос ленты, пропуская сквозь пальцы длинные мягкие пряди. Алана зарделась ещё пуще, румянец покрыл пятнами уже плечи, сливаясь по цвету с алыми росписями, и мужчина почувствовал, как сердце готово вырваться из грудной клетки.

Изу разулыбался, глядя на них, и прикусил губу.

– Может, тогда я схожу поем? – негромко поинтересовался он и тут же спрятал руки за спину, словно боялся, что ему не разрешат или что-то сделают. Однако Тики только ласково кивнул в ответ.

– Конечно, ты же у меня большой мальчик, да? Подойдешь к стойке и попросишь принести тебе за стол поесть. Правда… – здесь мужчина усмехнулся, – не знаю, завтрак тебе принесут или обед!

Изу засмеялся, как-то сразу расслабившись и развеселившись, и шмыгнул за дверь.

Алана улыбнулась, когда по коридору за стеной раздался топот маленьких ног, и мечтательно зажмурилась, откинув голову и снизу вверх посмотрев на Микка.

– Знаешь, я так люблю его, как будто это… – она запнулась, облизнулась задумчиво, но закончила: – Как будто он мне кто-то близкий. Сын или племянник… Хотя смешно, наверное, это, у меня ведь ни племянников, ни детей…

Мужчина не удержался и легко скользнул пальцами по ее шее к загривку, лаская тонкую кожу и в каком-то неясном предвкушении прикусывая щеку. Если Алана так думала, то, может, она…

Тики встряхнул головой, пытаясь избавиться от таких сладких и заманчивых мыслей, и улыбнулся, принявшись расчёсывать длинные пряди взятым с тумбы гребнем.

– Зато внучатых племянников – орава, – хохотнул он, и девушка завторила ему мягким бархатным смехом, отчего внутри у мужчины всё вновь затрепетало. Когда две пышные косы были заплетены, а сама Алана разнежилась настолько, что уже с несколько минут водила кончиками тонких хрупких пальцев поверх его колен, Микк с чувством радости и собственного удовлетворения поднялся и, отчего-то ощущая себя таким окрылённо-воздушным, лёгким, подхватил закрасневшую русалку под локоть и спустился вниз, где Изу доедал уже похлёбку, слушая россказни Неа – ужасно поникшего, но от этого только сильнее пытающегося жестикулировать и улыбаться.

Тики нахмурился, только заметив состояние брата, и тут же задался целью узнать, в чем дело. Они с Аланой переглянулись и, не сговариваясь, двинулись к столу. Изу, сразу заметивший их, разулыбался и замахал рукой.

Устроившись рядом с малышом (сын, он твой сын, Тики, ты же любишь его, так привыкни к этому) и устроив рядом русалку, мужчина сложил руки у замок и устроил на них подбородок.

– Ну, рассказывай, по какому поводу траур, – велел он брату без предисловий, и тот вскинул на него злые и несчастные глаза.

– Вы были неправы! – выпалил он. – Мана считает, я болен, ясно? И он велел мне уйти. И я ушел. Вот и все. И ничего нет. И пошло оно все!.. – на этом Уолкер уже вскочил с места, чтобы сбежать от такого откровенного допроса, но Алана печально улыбнулась и переглянулась с понимающе хмыкнувшим Тики. Микк даже порадовался на мгновение такому единодушию между ними (и почти решился погладить ее по руке), но тут же заставил себя отвлечься на Неа.

– Он в чем-то прав, – заметила Алана. – Ты действительно болен, Неа, но… – она запнулась и закусила губу, будто не зная, продолжать ли, но все же продолжила: – Ты болен из-за Маны. Твоя душа… – Уолкер уставился на нее во все глаза и даже как-то дернулся протестующе, но смолчал. – Она больна. Ты… – русалка осторожно заключила его руку в свои ладони и как-то совершенно по-матерински улыбнулась: – Ты не можешь обрести равновесие, Неа. Мана – это твой ключ к нему, но он сам очень заморочен и испуган своими чувствами к тебе.

Тики улыбнулся, чувствуя, как в нем просыпается сумасшедшая нежность к этой девушке – снова – и согласно кивнул.

– Не думай, что он тебя не любит, друже, – осторожно заметил он. – Мана просто боится, у нас ведь такое нечасто происходит. Ладно вы оба мужчины, но вы братья, и его это пугает. Может… – он чуть помедлил и почесал висок. – Может, ты попробуешь поговорить с ним об этом?

Неа неуверенно притронулся к шее, скуксившись, показывая, настолько сейчас ему ничего не хотелось делать, и осторожно выдернул ладонь из объятий Аланы.

– Он хочет, чтобы мы были только братьями, – пробормотал мужчина, потерев лицо, словно надеясь снять с него всю усталость, и вздохнул. – Наверное. Хочет, чтобы все было как прежде. Скорее всего, – Уолкер закусил губу и коротко застонал, уронив голову на стол. – Я должен перестать доставать его. Должен вновь стать обыкновенным братом. Возможно.

Тики неслышно хмыкнул, поражаясь, на самом деле, близнецам, потому что, дракон всё сожги, они были так смешны в своей мнимой неспособности признаться друг другу и принять это. Мана боялся и вновь накручивал себя, Неа – волновался и тоже накручивал себя, а Микк наблюдал за ними все эти годы со снисходительной улыбкой и удивлялся, насколько можно было быть такими… неуверенными.

А теперь и сам понимал – потому что рядом с ним сидела самая прекрасная девушка на свете, которой он просто не имел возможности признаться в своих чувствах.

– Зачем же? – наконец пожал Тики плечами. – Ты же сам себя отбросишь на шаг назад. Просто перестань липнуть к нему сейчас, – Неа вскинул на него непонимающие глаза. Микк смешливо фыркнул. – Вообще не подходи к нему, понимаешь? Он сам придёт к тебе, как только ты его отпустишь.

Алана удивленно вскинула брови, уставившись на него в ожидании объяснений, и Микк коротко хохотнул. Неа смотрел почти также, на секунду забыв о своей подавленности, и только Изу мелодично засмеялся над их лицами. Тики чмокнул его в макушку, тут же разнежившегося под этой лаской, и прижал к своему боку. И – приготовился к глупому вопросу номер один.

И он не замедлил последовать.

– Это еще почему? – недоуменно поинтересовался Неа, широко распахивая глаза.

– Потому, – поддразнил его Микк. – Мана захочет разобраться, почему ты так себя ведешь с ним, ясно? И придет за объяснениями – почему да как, что с тобой, не болен ли ты, нет ли у тебя жара, – Неа в ответ на это хмыкнул, не сдержавшись – явно узнал в беспокойстве такого рода всего близнеца. – И вот тогда вы сможете поговорить.