Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 65 страниц)

Лави приоткрыл один глаз, не желая выдавать своего уже проснувшегося состояния, и с распирающей грудную клетку радостью увидел, как Вайзли, сосредоточенно поджав губы и сведя брови к переносице, пытается поднять его и посадить в кресло.

Это было так мило и так трогательно, что тритон уже хотел обнаружить свое пробуждение и крепко обнять этого дурака, не решившегося из-за своей заботливости просто толкнуть его и потом выпнуть отсюда, но тут Вайзли остановился. Лави замер, ожидая, что сейчас его раскроют, но парень с нескрываемой горечью вздохнул и бросил злой взгляд на свои слабые тонкие руки.

И – внезапно приблизился к Лави и поцеловал его. Точнее, это был даже не поцелуй толком, а такой… нелепый тычок в губы, как птенец клюнул. У Вайзли были сухие прохладные губы, и он явно никогда раньше ни с кем не целовался. И из-за этого ли факта, или из-за того, что друг только что сделал Лави показалось, что у него в груди разливается тепло.

Или – не показалось.

Вайзли неловко прикусил губу, жмурясь на секунду, как будто сам не верил, что это сделал, и заметно покраснел. У него даже цвет лица стал свежее. Тритон подумал, что только ради этого готов целовать его хоть по сто раз на дню, и поплотнее закрыл глаза.

В следующую секунду его ласково погладили по щеке – и тут же не больно, но весьма ощутимо толкнули в плечо, вынуждая «проснуться».

Лави дернулся для натуральности, распахнул глаза и подскочил на месте.

– Иди в кровать, – буркнул Вайзли, отводя взгляд, как только увидел, что парень очнулся. – Нечего на полу спать, – не слишком разборчиво добавил он уже скорее себе под нос и резко поднялся, тут же пошатываясь и удерживаясь лишь за спинку кресла.

Лави скорее ощутил, чем понял, как по лицу расползается отчего-то слишком радостная, какая-то даже воодушевлённая улыбка (не думай, не думай, не думай о причинах, идиот), и хитро протянул:

– Это как-то очень двусмысленно звучит, не находишь?

Вайзли тут же вскинулся на него, возмущённо краснея щеками, и зараскрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

(Лави готов делиться с ним кислородом, если понадобится. Он вообще на многое, оказывается, был ради него готов).

– Ну почему ты всегда такой пошляк? – обречённо простонал юноша, покачав головой, и фыркнул, несильно толкнув всё так же сидящего на полу Лави коленом в плечо. – Давай, вставай, солнце ещё высоко, нечего спать у меня, – запричитал он, сердито нахмурившись.

Парень досадливо цокнул языком, жалея, что… что, наверное, Вайзли его так больше не чмокнет, пока он вновь не задремлет, и поднялся на ноги.

Интересно, такое уже прежде происходило? Друг уже делал это прежде, или это впервые – когда он решился… на поцелуй?

– Еще?.. – Лави чувствовал себя счастливо, но растерянно.

Вайзли независимо пожал плечами (щеки у него так и полыхали, кстати сказать, напрочь выдавая своего хозяина) и отошел к окну.

– Уже пятый час, – заметил он отсутствующим тоном. Тритон оценил его равнодушие, но не стал на него реагировать. – И ты все это время слюнявил мою ногу, – здесь не рассмеяться было нельзя. Парень прыснул и мотнул рыжей головой.

А ты меня только что поцеловал, Вайзли. И я, похоже, ужасно хочу еще.

Вслух он, конечно, сказал другое. Вслух он сказал:

– И ты все это время наслаждался моими лобызаниями? – и прыснул.

Вайзли покраснел еще ярче, став как будто совсем здоровым, и Лави…

Лави подумал, что было бы здорово позвать сюда подружку ведьмы по имени Миранда (он видел ее пару раз, бледную, невзрачную и нерешительную, но чем-то привлекшую внимание провидца-Мари). Уж она небось вылечила бы Вайзли, и тот больше не пошатывался бы так при ходьбе, когда его болезни обостряются.

Об этом он и сказал, даже как-то не особо задумываясь над словами (а такое бывало очень и очень редко), а Вайзли неверяще усмехнулся, явно не желая вдумываться в такое предложение (он слишком критично относился и к себе, и к своему здоровью – особенно к своему здоровью), и, заставляя Лави обиженно поджать губы, неопределённо пожал плечами, улыбаясь ему как-то… слишком загнанно.

Однако никто из них эту тему продолжать не стал: потому что юноша, в одну минуту став таким же, каким был до упоминания о болезнях, лукаво протянул:

– И что же вы свою русалку так от меня прячете-то, а? Неужели настолько драгоценная, что даже посмотреть на неё нельзя?

Лави фыркнул, закатив глаза (ну конечно, немыслимо драгоценная, да как же), и плюхнулся на подлокотник сердца, наслаждаясь тем, как Вайзли сразу же неловко отодвинулся от него, буквально пытаясь врасти в спинку.

– Да хоть сейчас, если хочешь посмотреть на то, как твой брат лобызается с этой ведьмой.

Конечно, в его голосе проскочили недовольные нотки. Конечно, вся его фраза, скорее всего, так и сквозила ядом. Конечно, этими несколькими словами парень выразил всё своё отношение к этой морской бестии.

Но Вайзли, за что ему огромное спасибо, никак этого не прокомментировал. Только что ухмыльнулся и смешно сморщил нос, явно в желании поиздеваться.

– Так уж она и ведьма, – протянул он легко и тут же устремил взгляд куда-то не на Лави, определенно ожидая его реакции.

Вот жук, с восхищением подумал тритон. Вредный, хитрый, продуманный… и такой красивый.

Если болезнь может делать человека красивым.

Лави задумчиво хмыкнул и развел руками (специально чуть задевая тут же снова мучительно покрасневшего друга), замечая:

– Она околдовала Тики на раз-два – вот уж не знаю, чем именно. Сама не знает, чего ей надо, а ему мучиться! – это вырвалось уже как-то внезапно и совершенно незапланированно.

Вайзли тут же бросил свое смущение и вскинул голову, ждуще глядя на него снизу вверх и требуя объяснений всем своим видом.

Даже ладони его коснулся – слегка-слегка.

– Может, все-таки объяснишь мне? Ты ведь много об этом знаешь, верно?

Лави прикусил губу, чувствуя, как его ласково и щекотно поглаживают по внутренней стороне ладони чуть подрагивающими пальцами, и подумал, что с такой несдержанностью слишком просто себя раскрыть. Что ему не стоило приходить сюда в таком состоянии – в таком приступе порывистости. Что Вайзли обидится и больше не будет с ним разговаривать больше никогда, если узнает, что Лави – тритон и специально молчал об этом.

Потому что пусть и будучи всего лишь полукровкой, он невероятно боялся раскрыться людям.

Потому что, манта бы всех этих людей сожрал, морской народ, который был хранителем древнейшей культуры, истребляли.

Иногда Лави был даже согласен с той идеей, которую пропагандировал Линк, – но только с идеей. Он ужасно не любил вспоминать про ледяные крепости, где царствовали дисциплина и жесточайшие правила, для распутного и лёгкого южного тритона слишком сковывающие.

– Ну я же преемник Книгочея, как-никак, – неловко отшутился Лави, надеясь, что эта отговорка заставит Вайзли ему поверить. Тот, кажется, поверил. Хотя, честно говоря, манта его знал, этого юношу, – и то, что творится в его голове. – Она была заперта в бухте долгие годы, и, в общем, сошла в итоге с ума. А Тики… – здесь парень сглотнул, желая казаться бесстрастным и не выказать своего отношения ко всему этому. Своего настоящего (и непонятного самому себе) отношения. – А Тики взял и влюбился в эту безумицу.

– Но ведь Тики же решать, кого любить и что с этим делать, – интонация у Вайзли была какая-то успокаивающе-вопросительная, как будто он утверждал, но свое утверждение осторожно так уточнял. Вот только не совсем понятно – зачем.

– Я понимаю, – Лави недовольно поджал губы. – Но Тики – он же мой друг, ты знаешь это. И он… – он же мне как старший брат, пусть я и старше на несколько сотен лет, – очень важный для меня человек. Я не хочу, чтобы он страдал из-за Аланы.

Пальцы Вайзли как-то странно дрогнули при этих его словах, и юноша изогнул губы в мучительном подобии улыбки, чуть склоняя голову набок и как будто почти сокрушенно прикрывая глаза.

– Да, конечно… – рассеянно отозвался он, разом устало стихнув и словно сдувшись – этакий лишенный дуновения ветра парус, безвольной тряпкой повисший на рее. – Кому как не мне понять, он же мой брат…

И столько смирения было в этих его словах, столько принятия, что Лави даже забеспокоился. Что, когда и где он мог сказать не так, если всего пять минут назад Вайзли очаровательно тушевался и явно вспоминал о том, что поцеловал его? Что друг мог истолковать неверно?

Он был оскорблен?

Лави нахмурился, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо. И – в горький изгиб легко улыбающихся губ. Вид у юноши был такой, как будто он задумался о чем-то несбыточном, невозможном.

Парень взволнованно приподнял бровь, порываясь прижать этого полудурка к себе – чтобы успокоить, чтобы убедить в том, что всё хорошо (хотя, понятное дело, он совершенно не понимал, в чём же, собственно, дело), – но в итоге лишь тяжело вздохнул, боясь навредить своими действиями и вогнать друга во внезапную грусть ещё глубже.

Но Лави не мог отказать себе в том, чтобы осторожно погладить Вайзли по плечу, на что тот вскинул на него непонимающий взгляд, тут же как-то горько усмехнувшись, и спустя какое-то мгновение мотнул головой, словно бы избавляясь ото всех этих не радостных мыслей.

– Но всё же, познакомь меня с ней – я должен сам увидеть, насколько всё плохо, раз ты так отзываешься об этом, – со смешком поделился юноша, отведя взгляд, и Лави прикусил щёку, чувствуя, как атмосфера, та волшебная атмосфера, окутавшая их двоих какие-то несколько минут назад, лопнула подобно водному пузырю.

И вновь была виновата эта мантова ведьма.

Ну что произошло-то, в конце концов?! Вайзли так сильно взволновался из-за нее и самого факта ее существования в жизни Тики или как это интерпретировать?! Только что они ведь… ведь…

Лави ощутил, как во рту разливается солоновато-металлический привкус, и поспешно лизнул укус, ненавидя в себе эту привычку.

– Познакомлю, – пообещал он горячо в надежде на то, что это хоть немного развеселит друга. – Честное слово! Да и долго ли – она же во дворце, а до него отсюда рукой подать!

Однако Вайзли веселее не стал – изобразил снова подобие слабой улыбки и как-то сокрушенно покачал головой. Как будто снова и снова мирился с неизбежным, и знаком этого неизбежного была Алана, в которую влюбился его старший брат.

– Это хорошо, – только и ответил юноша – и, вскинув руку, вдруг взъерошил Лави волосы. – Тогда как окажусь во дворце – познакомлюсь с ней обязательно.

Лави с трудом заставил себя не жмуриться как дворовый пес под ласковыми пальцами, перебирающими его вихры, и улыбнулся в ответ. И, не выдержав, схватил друга в охапку и крепок обнял, утыкаясь ему носом в макушку и глубоко вздыхая.

От Вайзли пахло благовониями, микстурами и плавленым оловом, и это был лучший запах на свете, потому что вдыхая его, ученик Книгочея думал, что наконец-то нашел свой дом.

– Хочешь сходим сейчас? – предложил парень тихо. – Я помогу, Вайзли, правда.

Лишь бы только не выходить отсюда с этим липким чувством чего-то неправильного, неприятного – словно сделал что-то ужасное, что-то непоправимое. И словно время – словно оно безвозвратно уходит.

Вайзли как-то странно дёрнулся в его руках, совершенно беспомощный и страшно бездейственный (будто кукла, которой обрезали нитки), и, сухо хмыкнув, кивнул, заставляя новую волну отчаянного желания (неясного, непонятного, странного) ледяным приливом окатить Лави с ног до головы.

– Тогда пойдём, – кивнул юноша, отстраняясь от него и вселяя это внезапное чувство страха, и медленно, словно как-то даже неохотно, встал на ноги, направившись к двери.

Тритон потерянно сглотнул, ощущая себя слишком странно, слишком ново, и мотнул головой, прогоняя наваждение (это промелькнувшее желание просто взять, прижать Вайзли к себе и поцеловать его – чтобы стереть это смиренное выражение с его лица), после чего поспешил за другом, уже успевшим выйти в коридор.

Лави хлопнул дверью за собой, от всей души надеясь на то, что юноша позабыл ключи в комнате, и замок защелкнулся сам собой, но Вайзли как будто даже и не заметил его подлого приема.

Даже учитывая то, что этот прием может заставить его вернуться во дворец и провести там в своих покоях как минимум одну ночь.

Ученик Книгочея все-таки не сдержал тихого вздоха и поспешно нагнал поникшего и потухшего друга, аккуратно беря его за руку и мысленно глубоко и надолго плюя на то, что и кто тут о них может подумать. Лицо Вайзли от этого просветлело, но лишь на какой-то момент.

Они молча вышли из здания академии и направились ко дворцу. К которому почему-то длинной звонкой вереницей тянулся народ.

Солнце клонилось к закату, и Лави удивленно вскинул брови, поворачивая голову к Вайзли и уже собираясь поинтересоваться у того, что бы это могло быть. И – замирая на месте, потому что друг оживился и просветлел, словно странное паломничество горожан его отвлекло.

– Это… – Лави нахмурился, чуть сильнее сжимая ладонь друга в своей, но юноша мотнул головой.

– Я не знаю, что там, – отозвался он отвлеченно – и рассеянно улыбнулся: – Пойдем посмотрим?

Тритон кивнул, отчего-то не в силах что-либо ответить, потому что поперёк горла встал противный комок, и, аккуратно перехватив шатающегося из стороны в сторону болезненного Вайзли за локоть, осторожно повёл его в ту же сторону, куда плелись и все остальные. Интересно, что же могло их всех так заинтересовать? Лави взглянул на юношу, замечая, что тот явно думает о чём-то таком же (потому что лицо его стало более светлым и любопытным), и вдруг услышал, как ушей коснулся знакомый чарующий голос.

– О, ну всё тогда понятно, – недовольно пробурчал он тут же, проклиная всё на свете, что эта идиотка-зубатка вечно стоит у него на пути, и Вайзли непонимающе приподнял брови, побуждая ответить: – Сейчас вот и познакомишься с пассией своего брата, – неохотно пояснил парень, нарочито безразлично пожимая плечами.

…неужели Лави будет после каждой совершенно дурацкой ссоры с ведьмой специально подтачивать свою ненависть к ней?

…да и осталась ли в нём эта ненависть, скажите, пожалуйста.

Нет, конечно же, нет.

Вайзли тут же просветлел, воодушевлённо улыбнувшись, и Лави на мгновение подумал, что даже рад, что Алана решила, как видно, устроить представление горожанам на потеху (хотя, опять же, скорее всего она просто молилась, а все остальные люди, услышав её, решили посмотреть, что за действо там творится), а потому, наверное, даже не будет особо ругаться с ней, когда встретится.

Они дошли до храма, где покоилась вся императорская чета, и Вайзли восхищённо затаил дыхание, смотря вниз по холму, где, искрясь в закатных лучах солнца, среди водяных капель и разводов порхала по реке Алана.

Юноша повел его ближе к воде, завертев головой и начав выискивать своих родных, а найдя – кивнул на них Лави. И – улучив момент, восхищенно шепнул ему на ухо:

– Она такая красивая…

Ученик Книгочея закатил глаза, пытаясь заставить себя не язвить снова, но так и не справляясь с внезапной ревностью. Хотя что, собственно, зубатка могла сделать с Вайзли? Разве что тоже расположить его к себе (а она уже явно покорила его), но не больше. Ведь… ведь поцеловал совсем недавно Вайзли его.

Однако Лави так и не удержался.

– Бледная она вся, – фыркнул он – и, перехватив руку заинтересованно вскинувшего брови юноши крепче, направился к Тики. Надо было узнать, что тут все-таки происходит. То, что зубатка молится – это уже понятно. А вот зачем она это делает – еще вопрос.

Вайзли тесно прижался к его боку, когда они уже почти добрались до полностью поглощенного зрелищем мужчины и хитро блеснул глазами.

– А она должна быть другой? – вид у него был оживленный теперь просто донельзя, и Лави совершенно не представлял – ругаться ему или радоваться. Алана отвлекла юношу от чего-то грустного – и это хорошо, но вот то, что она сосредоточила все его внимание на себе – не самый приятный факт.

– Все члены царской семьи – рыжие, – с видом знатока, каковым и был, припечатал парень и, стараясь не замечать того, как пристально друг тут же посмотрел на его огненную шевелюру, тронул Тики за плечо. – Что тут происходит? – надо было срочно как-то перевести тему.

Мужчина тут же обратил на него внимание, ужасно восхищённый и полностью поглощённый своей ненаглядной русалкой, и, заметив Вайзли, приветственно улыбнулся ему, потрепав юношу по макушке, на что тот смущённо фыркнул.

– Молится духу нашей реки, – легко ответил Микк, словно ничего странного в этом и не было. Лави закатил глаза: мужчина явно прекрасно понял вопрос, но по какой-то причине не желал делиться с ним причиной.

Хотя, хмыкнул парень, это было и неудивительно: он же недавно выскочил из спальни зубатки рассерженным и ужасно злым, напугал своим поведением Тики (который явно подумал, что они с Аланой вновь разругались или, что ещё хуже, вновь устроили свои разборки) и просто был идиотом последние несколько недель.

– Ага, – поддакнул парень, скептически приподняв бровь, и, наблюдая, как кружится Алана и как вторят ей речные воды, собираясь в разные фигуры и паря рядом с ней, спросил как можно более безразлично: – И зачем?

– Хочет поблагодарить его за свое спасение, – улыбка у Микка была спокойно-ласковая и очень, очень гордая – как будто Алана уже его жена, и он принимает комплименты ее поступку. – Именно дух Лунной дороги помог ей выжить, – пояснил мужчина, – а узнала она, где можно его найти, только по пути сюда. Вот и…

Лави ощутил, как его лицо медленно вытягивается, и замер, пытаясь переварить услышанное. В голове не было ни единой мысли, а внутренности будто хорошенько проморозило – ему казалось, он даже с места двинуться не смог бы сейчас без последствий.

Потому что ему никто никогда об этом не говорил. Алана никогда не рассказывала, что ей помог еще кто-то. Что кто-то проявил к ней милосердие в тот страшный день четыреста лет назад. Он думал, она сама добралась до моря, а если так – у нее были силы сделать это. Значит, она могла спасти и других, но не сделала этого. И хотя да – теперь парень признавал, что она не могла, он все равно не… не думал, что тогда зубатка была настолько беспомощна.

Вайзли как-то слишком сильно, почти до боли сжал его руку, и только это привело Лави в чувство.

Тики смотрел немного недоуменно, но ученик Книгочея на это только махнул рукой. Другу не стоило знать о том, какой раздрай сейчас в нем снова творится. Это было слишком. Это следовало переварить.

– О чем речь? – Вайзли дернул его за рукав и озадаченно поджал губы, явно не желая оставаться в неведении.

Лави вздохнул и бросил на него короткий взгляд.

Наверное, все-таки придется все рассказать. Ну, то есть совсем все – и про нападение, и про ненависть… И про то, что они родственники.

Но потом.

Парень мотнул головой.

– Долгая и грустная история, если честно.

– Которую ты мне расскажешь, – губы Вайзли превратились в совсем тонкую белую нить, и Лави невольно облизнулся, задерживая на них взгляд.

О поцелуях ли со своим другом он должен думать после того, как узнал столь важную вещь? Хотя, если эти мысли смогут его отвлечь от осознания (в очередной раз) своей узколобости и тупости, то почему бы и нет?

Лави бы прижал Вайзли в каком-нибудь коридоре к стене, он бы был к нему нежен (потому что юноша был так хрупок, потому что любое несдержанное движение могло его разбить), он бы тёрся носом о его шею и приглушенно бы смеялся на любую неловкую попытку отстраниться.

Когда над Аланой возвышается переливающийся радугой в солнечных лучах старик с длинной бурлящей бородой, Лави думает о том, как было бы хорошо хотя бы разок поцеловать друга самому.

Когда на Тики запрыгивает мелким ураганчиком вездесущая Роад, которую мужчина всё это время не подпускал к спящей зубатке, Лави проклинает всё на свете – потому что отвлечься на что-то приятное у него не получается. Потому что он смотрит на то, как Алана тянет руки к седовласому духу и как в её глазах застывают непролитые слёзы.

Девушка смеётся, замирая в благодарном низком поклоне, и вода касается её косы.

– Ты обязательно расскажешь мне эту историю, – тихо произнес Вайзли, обрывая для Лави паутину печальной волшбы в движениях Аланы и явно совершенно не замечая, как комкает рубашку у него в пальцах.

Парень рассеянно кивнул, даже не осознавая толком, на что именно соглашается, и утомленно прикрыл глаза.

Хоть он и проспал у ног друга довольно долго, ему показалось, сейчас из него высосали все соки – как вообще можно думать о чем-то, кроме собственного трагического прошлого, когда напоминание о нем и о собственных ошибках, вершимых все это время одна за другой, преследуют тебя по пятам?

Изу, который все это время стоял рядом с Тики и молча всматривался в силуэт молящейся русалки, покосился как-то ревниво на неугомонную Роад и украдкой утер глаза рукавом свей рубахи. Мальчик определенно не знал, как ему себя вести, но ощущал себя очень грустно – это было заметно по его выразительному лицу.

И Лави… Лави ощущал себя почему-то точно также. Совсем как этот ребенок, которому некуда было приткнуться до недавнего времени, и который… что? Мог сгинуть на улицах чужого недружелюбного города от ножа ублюдка, которому абсолютно не жаль ребенка?.. или…

Парень не хотел об этом думать. Тики много и восторженно рассказывал про Изу, и ему хотелось, чтобы также мужчина отзывался о нем. Слишком Микк ласковый к тем, к кому привязан, слишком покровительственно себя ведет. К нему тянешься. И сейчас… сейчас Лави не знал, у кого ему следует искать утешения. Только ладонь Вайзли, по-прежнему лежащая на его запястье, и держала его в этой реальности, не давая окончательно ухнуть в свои нерадостные размышления и заставляя хоть как-то отслеживать ситуацию.

Алана тем временем уже закончила свою молитву: снова заплетённая заботливыми руками духа, тут же скрывшегося в реке, она бежала по направлению к Тики, смущённо улыбаясь восхищённо ахающим людям, которые так и норовили то дотронуться до неё, то ещё что-нибудь. Лави заставил себя не думать о последних словах хранителя, которые он, радостный и словно бы сбросивший со своих плеч многовековой груз, шепнул благоговейно замершей перед ним жрице.

«Я рад, что бездна в твоих глазах исчезла».

Парень встряхнул головой, пытаясь не задумываться, потому что был как бы обижен на эту глупую зубатку, но не мог не улыбнуться, когда Алана подбежала к ним и с любопытством взглянула на Вайзли, а потом и на висящую на Тики Роад.

– Ещё члены нашей обширной семьи? – приподняв бровь, с ласковой улыбкой поинтересовалась она, на что мужчина, обречённо вздохнув и попытавшись уже в какой раз отцепить от себя племянницу, кивнул, и нежно поманила к себе Изу, мягко зарываясь ему в макушку и что-то шепча.

– Один болезный, – Тики указал на Вайзли и солнечно ему улыбнулся, – Вайзли, – юноша, надо отдать ему должное, хоть и вздернул брови в полнейшем ошеломлении, все же приветственно кивнул и чуть улыбнулся в ответ. – А одна, – между тем завел глаза мужчина, – особо надоедливая. Роад.

– Я не надоедливая! – Роад отвесила ему неласковый подзатыльник, но Микк даже не поморщился, зато Изу недовольно нахмурился. – Я любознательная! Ты ведь ничего не говоришь! И дед промолчал – только ходил и бормотал что-то вроде того, что вот же сокровище досталось его оболтусу!

Вайзли кашлянул в кулак и отвернулся на секунду, скрывая улыбку, а потом… а потом – вздохнул и больным голосом попросил.

– Роад, милая, иди сюда. Не огорчай своего болезного дядюшку, мы должны быть смирными, пока Тики представляет нас своей зазнобе, иначе эта нимфа от нас сбежит.

Алана мелодично засмеялась в ответ на это и спрятала лицо в ладонях, в ответ на обеспокоенный вопрос стоически перенесшего все Микка только помотав головой.

– Вы такие милые, – заявила она, успокоившись. – Такие… светлые. Я рада знакомству или что там в таких случаях говорят…

И рука её при этом потянулась к груди Вайзли, и в Лави всколыхнулась злость, твердящая ему что-то про опасность – словно русалка, как какая-то древняя ведьма, желала вырвать из груди юноши сердце и съесть его. Парень тут же закрыл Вайзли собой, прекрасно понимая, каким идиотом и придурком сейчас выглядит (и в своих глазах – в первую очередь), но ничего не мог с собой поделать: в нём всё ещё жила эта опасливость перед зубаткой, это постоянное подозрение, что она может сделать что-то не правильное, что-то ужасное.

Словно она может потерять над собой контроль и убить всех вокруг.

Как когда-то в бухте.

Когда была лишившейся семьи безумицей.

Лави прикусил губу, жалея о своём порыве, потому что Тики сердито сжал челюсти, а Изу обиженно насупился, угрожающе дёрнув ноздрёй, но не посмел отступить назад – если бы он отступил, то признал бы свою ошибку. Показал бы свою слабость.

Глупое рвение доказать Алане, что единственный из всех них, кто способен сейчас противостоять царевне, – это он.

Что именно ему она должна довериться – потому что если вдруг гнев и злость возьмут над ней верх, только огонь будет в силах усмирить это безумие.

Девушка понятливо улыбнулась, хитро сощурившись, и покачала головой, прижимая ладонь к своей груди.

– Прости меня за несдержанность, – неловко засмеялась Алана, сама отступая на шаг.

«Прости меня за то, что нагрубила с утра».

– Это ты прости за порыв, – кивнул Лави.

«Прости за то, что я так вспыльчив».

И тут… тут Алана сделала то, чего никто от нее явно совершенно не ожидал. Она отпустила от себя Изу и метнулась вперед, повисая у Лави на шее и утыкаясь ему носом в плечо.

И Лави как-то совершенно внезапно осознал, что, оказывается, выше нее на целую голову. И это притом, что раньше ему казалось совсем иначе. Он ведь всегда считал, Алана такая древняя, сильная и ужасная. Верховная жрица, морская ведьма, одинокая царевна.

Девушка, которая не должна была родиться, но все равно появилась на свет.

И сейчас эта девушка как-то очень по-девчоночьи хлюпала носом и прижималась к нему крепче, словно не выдержав… чего? Напряжения? Или просто перестав сдерживать свое желание сделать то, что сделала?

Как давно она хотела обнять его и поплакать, орошая слезами его плечо? С тех пор, как они познакомились? С тех пор, как Лави стал более или менее регулярно наведываться к ней, прежде чем решил, что все, хватит? С тех пор, как узнала, что он ее племянник?

Когда?

В груди бушевала самая настоящая буря, и унять ее не представлялось возможным.

Лави вскинул на молчащего Тики беспомощный взгляд, впервые открыто показывая, как нуждается в том, чтобы кто-то ему помог; кто-то его направил. И – увидел, как мужчина ласково улыбается.

И – обнял тут же вздрогнувшую, но только еще сильнее к нему прижавшуюся Алану в ответ, решив, что в ком-то веки его вспыльчивость все же должна сослужить ему добрую службу. Да и не он ли так долго мечтал о семье? О ком-то, кто сможет его понять, утешить, поддержать, подставить плечо в нужную минуту или же хорошенько хлестануть хвостом по ногам, чтобы остановиться?

Конечно, у него был Тики-который-совсем-как-брат, но Алана…

Лави скучал по матери.

А Алана напоминала чем-то ему мать. Такую же мягкую, заботливую, тёплую. Даром, что одинокая хладнокровная рыбина.

Парень уткнулся носом в светлую макушку, отмечая, как от девушки тянет родным морем, и улыбнулся, прикрыв глаза.

– Он… он… – вдруг принялась шептать Алана, прерываясь на всхлипы, – он кольцо хранил… – Лави вздрогнул, пока что только краем сознания сознавая, о ком она говорила, – в своём шкафу его хранил.

Тритон зажмурился, полной грудью вдыхая аромат моря от волос девушки и силясь успокоиться, и чуть дрожащей рукой погладил ее по спине.

– Алана, не…

– Я так рада, что ты… – девушка вдруг отстранилась и светло ему улыбнулась. И бездны в ее глазах действительно уже не было. – Ты такой взрослый, Лави. Когда я была маленькой и подглядывала за Рогзом в щель от приоткрытой двери, я даже не думала, что ты у меня есть. Но я рада, что ты у меня есть, правда. И что ты… – она запнулась; по ее щекам бежали слезы и маленькими шариками, похожими на жемчужинки капель, падали на землю.

Лави знал, о чем она не сказала.

О чем не смогла сказать или не стала, потому что не хотела его снова злить.

«Я рада, что ты простил меня».

Но Лави не злился больше. Не злился, правда. Совсем-совсем.

– Ну ты же… – он бледно улыбнулся, совершенно обессиленный этим разговором – этими откровениями у всех, у всех на виду – и заметил: – Ты же моя семья, белобрысая идиотка.

Алана удивлённо дёрнулась, вскинув на него шокированный взгляд, словно совершенно не верила, что наступит когда-нибудь такой момент, когда тритон произнесёт эти слова, и, солнечно улыбнувшись, стиснула его в объятиях почти что до боли – и тут же возвращая в трезвый рассудок.

О нет. Ну что же он за идиот.

Лави перевёл испуганный взгляд на Вайзли, который уже успел отойти к Тики, и напряжённо сглотнул, чувствуя, как злость вновь вспыхивает в нём подобно костру. Теперь юноша вряд ли заговорит с ним. Вряд ли позволит вновь так спать, привалившись к его коленям. Вряд ли вновь украдкой поцелует.

Ведь Лави лгал ему всё это время.

– Снова ты всё испортила, ведьма, – обречённо простонал парень на русалочьем, чувствуя, однако, как эта мимолётная злость тут же испаряется сизым дымком.

Вайзли, нахмуренно бросив взгляд на Лави, о чём-то спросил у Тики, и Алана в этот момент смешливо подмигнула ему, широко ухмыляясь.

– Всё будет хорошо, – успокаивающе произнесла она, сильнее стискивая парня в своих объятиях так, что тому стало уже тяжело дышать, и зашептала на родном языке: – Вайзли очень светлый, совсем как Мана. И даже пылает рядом с тобой совсем как Мана – рядом с Неа, – лукаво протянула она, привстав на носочки и оказавшись слишком близко. Лави заметил, как под бледной кожей голубой паутиной тончатся венки, как в серых глазах на самом дне поселилось что-то невероятно светлое и любящее, как отливает ярким кровавым татуировка на лбу и щеке.

И только потом осознал, что Алана только что ему сказала.

И, конечно же, покраснел.

– Ах ты ж морская ведьма!.. – попытка вырваться совершенно ни к чему не привела – Алана только снова шмыгнула носом и устроила голову у него на груди, прижимаясь ухом рядом с его зачастившим сердцем.

– Я рада, что это так, Лави, – тихо сказала она и зачем-то повторила, словно это было ее новым убеждением; словно она пробовала эти светлые, солнечные слова на вкус: – Я счастлива, что это так.

Однако Лави было не до этого теперь. Потому что его приобретение, похоже, ознаменовалось новой потерей.

Вайзли метнул в него какой-то холодный взгляд – и опустился перед широко распахнувшим глаза Изу на корточки, тут же отворачиваясь и сосредоточивая свое внимание на мальчике, который определенно проникся к нему неподдельным восхищением.