Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 65 страниц)

Но после вчерашнего разговора Лави был уверен, что Алана вполне была способна противостоять всем, кто желает заставить использовать её свои силы для войны – потому что, оказывается, в это опасное путешествие она отправилась именно для того, чтобы закончить её.

А не из-за того, что внезапно влюбилась в обольстительного капитана. И даже не потому, что в ней проснулся неожиданно бунтарский дух.

Зубатка всё это время думала о своём народе, о своей семье, о своём предназначении, а ты, Лави, был трусом и слабаком, не желавшим принимать очевидное.

– Просто она мне даже и не говорила про это никогда, – отвлёк Тики парня от размышлений, и он заметил, как Микк ласково гладит Алану по волосам.

– Может, забыла, – фыркнул Лави, пожав плечами. – У неё память на такие вещи, как и умение исчислять время.

Мужчина беззлобно ухмыльнулся.

– Это да, – согласился он уже не так обреченно. – У нее вообще плохая память на важные вещи, как я погляжу.

– В точку, – Лави легко потрепал Тики по голове, упиваясь этим моментом близости к человеку, которым всегда тайком восхищался, на самом деле, ведь быть старше – не всегда значит мудрее. – Удивляюсь, как она еще сказать не забыла, что ты ей жених теперь, – фыркнул он уже больше себе под нос, чем обращаясь к нему. В конце концов, за такую шутку Мик мог и по голове ему настучать – не мог же он просто так вылизывать зубатке хвост и не знать, что либо отравится, либо станет частью венчального обряда, верно?

…однако по ошарашенно вытянувшемуся лицу Тики можно было явно с уверенностью сказать, что он все-таки не знал. Потому что вид у него был такой, словно Лави только что рассказал ему про континент, о котором знают все, кроме Микка, вечно хваставшегося, что обследовал уже половину океана. Это в его-то двадцать пять!

– Что-о-о? – выпалил мужчина каким-то неестественно высоким голосом, словно это ему под дых ударило. Хотя, как видно, так и оказалось, да?..

Лави хлопнул себя по лбу.

Серьезно? Нет, серьезно?! Она позволила ему себя вылизать, позволила испить своей крови – и не сказала, чем это чревато?! Чем она вообще думала, глупая зубатка! И пусть не врет, что об окончании войны!

Тики побледнел, ошеломлённо глядя на эту глупую русалку, и Лави обречённо покачал головой, поражаясь ей. Как можно было, ну скажите, как можно было промолчать о чем-то настолько важном? О том, что женила на себе своего любимого мужчину, да ещё и обеспечила его своим долголетием?

– Ты выпил её крови, а она не сказала тебе? – всё-таки переспросил парень, надеясь, что всё было не так запущено. Но всё оказалось запущено именно в той степени, в какой показалось ему с начала.

Тики раздражённо нахмурился и выпалил:

– Да о чём она должна мне была сказать?

И Лави тяжело вздохнул, проведя ладонью по лицу. Нет, ну это уже ни в какие рамки, ну правда. Он понимал, что Алана была ужасно забывчивой (а ещё она иногда говорила с собой и застывала в пространстве, но это уже проблемы Микка – пусть сам с этим разбирается), но что бы настолько…

– О том, что женила на себе. Ты испил её крови… – Лави покачал головой и пожал плечами. – Это как ритуал в Империи, понимаешь?

Тики застыл на месте, хотя только что как будто намеревался вскочить, и уставился на него широко распахнутыми глазами – словно не знал, что сказать или сделать, и это было так… так странно – видеть его таким растерянным и… радостным?..

Хотя Лави часто видел родича веселым, но ведь веселье отлично от радости разве нет? То есть от… от тихой радости – самой искренней, наверное, радости из всех.

– Понимаю… – наконец едва слышно выдохнул Микк, и Лави опасливо облизнулся. – То… есть… она поэтому так сопротивлялась?.. – растерянно нахмурился он – и вдруг подозрительно вскинулся: – Подожди, ты откуда об этом вообще знаешь?

Парень мысленно ударил себя головой об стену и вздохнул, сетуя на то, что никогда не может прикусить язык вовремя. И выдал, ни на что особенно не надеясь:

–…не важно.

Однако Тики, конечно, вцепился в него как волк в добычу и не собирался отставать – и неудивительно, на самом деле, ведь Алана была его возлюбленной, а он их застал в таком виде…

Хотя чего Лави там не видел, скажите на милость?

– Ты что, подсматривал? – требовательно навис над ним мужчина, и парень подавил идиотское желание сейчас же вжать голову в плечи и повиниться во всех своих грехах, потому что в отличие от Неа, пыжащегося, но никогда не поднимавшего на него руки, Тики мог и подзатыльник дать на правах лучшего друга.

– Это была случайность, ясно тебе? – выпалил он торопливо, упрямо вскидывая подбородок и не давая себе испугаться раньше времени – все ведь еще могло обойтись, и Тики ведь еще не отвесил ему отеческую оплеуху из тех, что Лави терпеть не мог.

– Беспокоишься? – грозно спросил мужчина, хмуря брови и поднимая кулак для наглядности того, что сейчас могло кому-то влететь. Ну вот вечно из-за этой зубатки Лави прилетает просто так!

– За свое будущее, – односложно отозвался парень, пытаясь всеми силами показать, что нависший над ним кулак его совершенно не заботит. Конечно, он мог просто разгореться. Конечно, он вообще много чего мог сейчас сделать, чтобы избавиться от такого щекотливого положения, но… это же был Тики. На Тики он вряд ли бы смог поднять руку.

Хотя на Алану же смог, идиот не соображающий. И какого чёрта он вообще так много думает о ней в последнее время?

– Почему это? – приподнял бровь Микк, чуть отступая, словно бы передумав его колотить, и Лави чуть заметно выдохнул от облегчения, почти честно признаваясь:

– Может быть, это тебя твоя милая русалка колотить хвостом не будет, – потому что Алана била хвостом больно и очень сильно, так что парень и правда опасался за свою жизнь. – Хотя кто ещё знает, что за извращения вы там… кхм, – запнулся он, почувствовав раздражённый взгляд Тики на себе, и степенно кашлянул, возвращаясь к первоначальной теме: – Я о том, что не говори ей, что я вас видел. Пожалуйста.

Тики опустил занесенный кулак и просто дал ему почти даже и не больной подзатыльник раскрытой ладонью.

– Да я и сам тебя поколотить могу, – заметил он несравнимо мягче, чем всего пару секунд назад. – Кто еще здесь извращается…

– Вот да, – тут оживился парень, сразу ощутив, как разрядилась обстановка. – Лучше сам меня поколоти – ты будешь бить хоть не до смерти, – заявил он со знанием дела. Ну Тики ведь друг ему, в конце-то концов, разве нет?

Однако Микк только глаза завел в ответ на это, явно не веря в абсолютно правдивые, между прочим, россказни про свою возлюбленную русалку. И зря, что тут сказать.

– Да не буду я тебя бить, – зато сжалился он в итоге – и подмигнул: – Убивают ведь гонцов принесших плохие вести, разве не так? А ты принес хорошую, так что живи покуда.

Лави рассмеялся и помотал головой. И вдруг выдал, внезапно даже для самого себя.

– Я рад, что все произошло так, знаешь? – при этом щеки у него как-то странно запунцовели, и парень даже не сразу понял, что это… смущение.

О, он так давно не смущался. Разве что при Вайзли, а с ним он виделся еще более давно, чем с Тики. Зато вот стыдился он своих поступков в последнее время даже, наверное, излишне часто.

Поэтому… то, что краска смущения всё же залила его лицо – это было хорошо, да?

Тики усмехнулся, взглянув на него, и кивнул, тут же улыбаясь и поправляя подушки рядом с Аланой. Улыбка его, однако, была больше грустной, чем радостной – словно он желал что-то изменить, будто он о чём-то сожалел, и Лави понимающе хмыкнул, закусив губу.

Ему следовало внимательнее за ней следить, да. Ему следовало вообще не забирать её из бухты, да. Ему следовало просто забрать у неё слёзы и уплыть, оставляя одинокой и безумной.

Но он должен был – должен был! – увезти её с собой.

Чтобы сошедшая с ума ведьма вновь стала прекрасной жрицей, доброй сестрой и чуткой матерью – совсем как Летта.

Лави остервенело встряхнул головой, не желая сравнивать их, но в последнее время делая это всё чаще и чаще, и несильно ударил потускневшего Микка в плечо.

– Ты подарил ей целый мир, Тики, а хвост… – мужчина опасливо напрягся, но Лави пожелал донести до него то, о чём он вряд ли знал. – Она и без него вполне сносно справляется.

– А об этом-то ты откуда знаешь? – ухмыльнулся Микк, бросая на него лукавый взгляд, и Лави снова стушевался. Ну что за глупый вопрос, а? Он же видел их вместе на пляже, так зачем?..

– Ну ты же сам знаешь, что я это видел, – закатил глаза парень. – И она вполне неплохо справляется для русалки без плавников.

– Жаль, что она тебя не слышит, – ласково произнес Тики, и Лави хмыкнул. Он был напротив рад этому – иначе тетушка определенно даже не подумала бы слезать с него, а этого парню было не нужно. Вдруг еще решит, что им надо проводить больше времени вместе и все такое…

– Не думаю, – покачал головой парень. – Спустя столько лет… поздно менять что-либо, тебе не кажется?

Мужчина цокнул языком и отвесил ему щедрый, почти родительский щелбан. О, снова это чувство – как будто Лави был потерявшимся ребенком, сожри манта этого медведя!

– А не надорвешься? – вздернул бровь он. – К твоему сведению, никогда не поздно менять что-то. Тебе ведь легче стало, разве нет?

Лави неловко пожал плечами, даже не зная, что ответить на это. И – рвано кивнул вместо того, чтобы ответить вслух. Потому что сразу ответить вслух он просто не смог бы – это ему было известно наверняка.

Тики по-доброму улыбнулся, ударяя его несильно в плечо, и Лави ощутил, что… что не сможет вот так сразу поговорить с зубаткой.

Не потому, что ему не хотелось, а потому, что… слишком много воды утекло. Слишком много было эмоций в нём по отношению к ней: и негативных среди них было больше. Слишком тяжело было принять то, что сам не пожелал вглядываться, остывать, принять чьё-то горе за своё. Алана сходила с ума лишь по той простой причине, что горевала по семье, что ненавидела людей, которые убивали её сородичей, что желала сама сдохнуть, потому что не была ни на что способна. А Лави не нашёл необходимым разбираться в этом – потому что его собственные злость и горе были намного важнее. Потому что они заволокли ему разум и не давали анализировать – не давали остановиться и всмотреться в безумные серые глаза.

А сейчас… он боялся в них всматриваться.

Тики вздохнул, поджимая губы и окидывая голодным взглядом выглянувший из-под покрывала хвост, и Лави покачал головой, понимая, что ему никогда не понять такой жажды в глазах друга. Не к этому человеку, если быть точным. Потому что было в нем самом что-то такое… но это было другим. Может, Лави тоже был влюблен, только слегка иначе?

И точно уж не в Алану.

– Ладно, не буду мешать тебе заниматься развратом, её сейчас всё равно даже и колоколом не разбудишь, – отшутился парень, тут же уворачиваясь от порыва ветра, и направился к двери.

Он хотел еще что-то сказать, но когда обернулся – так и застыл на секунду с раскрытым ртом, не успев проронить ни звука. Потому что Тики, не обращая на него более никакого внимания, склонившись к хвосту Аланы, мягко поцеловал выделяющийся на нем рубец.

Лави нещадно покраснел (он ведь не хотел больше заставать этих двоих за чем-то таким!) и поспешно покинул комнату, выскальзывая в коридор. Ему стоило проветриться, раз уж он встал и больше не уснет, но перед этим… стоило сначала перекусить, пожалуй.

Парень заскочил на кухню, быстро перехватил пару ароматных свежих лепешек, выпил молока и, поколебавшись, принял от поварихи большой кусок бисквитного торта с кремом. Он не понаслышке знал, как хорошо готовят в императорском дворце, так что отказываться от угощения было крайне глупо даже если не хочешь есть.

А потом… потом Лави долго бродил по дворцу. Он ощущал бы себя довольно брошенным, пожалуй, если бы не тот факт, что в последнее время ему доставало людей, и сейчас он мог насладиться минутами спокойствия. Да, конечно, он почувствует себя одиноким еще не раз, но пока…

Ему нравилось бродить по дворцу. Он знал, что никогда не останется в нем навсегда, но ему нравилось думать о том, что это место может стать ему домом – возможно когда-нибудь в другой жизни. Ведь сейчас здание было ровесником самого Лави, но обещало простоять еще долгие, долгие десятилетия, несокрушимое и хранящее в своих стенах столько тайн, что их не разгадать, наверное, и трем Книжникам, задайся они подобной целью.

Парню нравилось здесь все – парящие колонны, стрельчатые окна, широкие коридоры и открытые галереи, с которых нередко можно было наблюдать шторм на море.

Которые были созданы, чтобы люди под сводами высоких потолков могли наблюдать шторм.

Чтобы оставившая свой дом Элайза могла любоваться океаном.

Насколько же сильно она любила Дориана, что согласилась остаться с ним на суше? Как же сильно обожал её сам Дориан, если в честь своей жены построил такой дворец?

Лави любил иногда думать об этом – об Элайзе, о Рогзе, об остальных. Он представлял, как бы сейчас в окружении всей семьи мог рассказывать истории, как бы отец спорил со старшей сестрой, как самые младшие бы обсуждали с ним различнейшие новости со всего света, как многочисленные племянники и племянницы носились бы вокруг, отвлекая от разговора, выпрашивая ласку или сладостей, как бы его мать улыбалась и тихо переговаривалась бы женами царя… он любил мечтать об этом. Но в этих мечтах никогда не было среброволосой ведьмы – той, кого парень так долго и так сильно ненавидел.

Но вдруг в сознании полыхнула добрая улыбка, серый лукавый взгляд, замерцала в лучах лунная чешуя, засеребрились длинные косы.

И – Лави уронил голову на ладони, не понимая, что с ним происходит. Океан шумел, облизывая пеной каменистый берег, от него тянуло солью, и парень дышал так, словно всё это время этого не умел: полной грудью, желая вспороть себе грудную клетку, пытаясь словно бы разорвать лёгкие и наполнить своё тело воздухом.

Лави думал, что ненавидел её. Лави знал, что ненавидел её. Все эти долгие годы, десятилетия, века. Он приплывал к ней – исключительно ради того, чтобы убить. Он уплывал от неё – с уверенностью, что больше не вернётся. Но его всё равно постоянно тянуло в заброшенную бухту. К безумной ведьме, бьющейся о камни, в безудержном хохоте топящей корабли, смотрящей куда-то вдаль пустым взглядом и вечно молчащей.

Но теперь… она оказалась вдруг такой живой. Такой прекрасной и плавной, такой яркой и горячей – словно само движение, словно само море: изменчивое, ласковое, грозное и любящее. И Лави не мог понять: она всегда была такой?

И если всегда, то… однажды у неё просто отобрали всё это. Она словно бы умерла вслед за семьёй в той хижине в лесу.

И если оно было так, то Лави был благодарен Тики, что тот смог воскресить её.

Но как же… как же так вышло, что живой была только она? Девушка, которой никогда не было в его фантазиях о семье? И как же так вышло, что она… оказалась такой любящей, хотя сам он всегда ее ненавидел?

Лави потер руками лицо, замерев на месте и не зная, куда идти дальше. Рядом не было старика, который смог бы посоветовать ему нужное направление, который бы подсказал, что правильно. Старик был где-то далеко, и парень не в первый раз задался вопросом о том, жив ли он сейчас и все ли в порядке с ним и с его маленьким караванчиком.

Старик ведь бы с ним всегда. А всегда – это гораздо дольше, чего пара сотен лет, для того, кому всего вдвое больше. И сейчас Лави как никогда сильно боялся остаться один, потому что не знал, что ему с собой делать. Это противоречие… оно его разрывало, и хотя он знал, что Панда, скорее всего, просто без лишних слов подтолкнул бы его навстречу бешеной ведьме – сам он не мог начать действовать без толчка.

Он слишком долго жил в ненависти к ней.

Хотя слишком быстро и сильно ее полюбил.

И сейчас Лави отчаянно требовался совет, но он совершенно не представлял, у кого может его попросить. Не тревожить же императора, разве нет? А то получается как-то глупо. Да и что он Адаму? Тот водил дружбу со стариком – не с ним.

И у Адама – своя семья несмотря на то, что и Лави они все родичи.

Парень глубоко вдохнул – и снова, и снова, и снова, – чтобы успокоить свое бешено бьющееся сердце и унять не желающий исчезнуть наконец комок в горле, и сжал в кулаки руки, тут же разжимая пальцы и вынуждая себя расслабиться.

Он не должен слишком много об этом думать. Он должен проследить за тем, как пройдет встреча Мариана с императорской четой, записать ее результаты, а потом просто уйти отсюда и… никогда больше… не появляться…

Потому что есть ли смысл жить во дворце, в котором никому и никогда нет до тебя дела, пусть даже этот дворец прекрасен и напоминает о семье, которой у тебя никогда не было, но о которой ты мечтал несколько сотен лет?

Лави глубоко вздохнул, прикрывая глаза и заставляя себя не думать обо всём этом – о потерянной возможности, о великолепном желании остаться здесь, – и сухо усмехнулся, вновь надевая на лицо привычное безразличие как маску. Он же таким и был: спокойным и расчётливым, разве что совсем немного безумным, как и та самая русалка, но это к делу уже совершенно никак не относилось, потому что сумасшествие, как известно, передавалось по воздуху, а из всех знакомых этой зубатки только он был дольше и чаще всех с ней.

Какая ирония, однако, а.

Он единственный во всём океане, кто осмелился пробыть с ней почти полгода, ожидая её пробуждения.

Лави встряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли, и недовольно скривился: солнце уже упало в море, а он так хотел посмотреть на закат. Парень усмехнулся, решая, что ему просто вновь не повезло, и развернулся, чтобы направиться в библиотеку, как вдруг ошарашенно замер.

Рядом с ним, оперевшись на балконные перила, стоял Адам.

– Я смотрю, ты скучаешь, да? – мягко улыбнулся император и покачал головой. – Только вот вопрос в том, по ком или по чему ты скучаешь?

Парень окинул его настороженным взглядом и скованно пожал плечами. Такое расположение ему было чуждо, хотя мужчина всегда был с ним добр. Но просто это… это была очень осторожная доброта, какая-то почти отстраненная. Для посторонних – а ведь даже к Алане он отнесся теплее, чем к нему, хотя Алана тут в первый раз, в отличие от него.

– Старик далеко, я беспокоюсь, – коротко отозвался Лави, стараясь как можно спокойнее и отстраненнее себя вести. Он не хотел углубляться во все это, рассказывать кому-то постороннему о своих мыслях и тревогах. Это было неправильно для него, неправильно – раскрывать себя.

Адам протянул руку, рассеянно поглаживая его по плечу, и прицокнул языком, как будто совершенно не представляя, что тут сказать.

– Знаешь, наш с Майтрой отец умер очень рано, – вздохнул он, снова устремляя взгляд на горизонт, – и нам тоже казалось тогда, что мы никому не нужны, и дела до нас никому нет.

Лави дернулся от ласковой руки старика – и замер на месте, не представляя, что ему предпринять, если тот говорит такое. Ведь если… если он говорит – то он знает. Но откуда он может знать? Неужели… неужели Панда ему сказал?..

– Тебе не стоит продолжать бояться, – между тем, бросив на него понимающий взгляд, произнес Адам. – Хотя я уверен, что сейчас ты меня не послушаешь, – улыбнулся он сокрушенно. – Но я понимаю. Правда, я понимаю.

Лави ощутил, что позорно хочет сбежать. Вот прямо именно сбежать: сверкая пятками, не оборачиваясь, убежать и больше не видеть этого понимающего золотого взгляда.

Адам же никогда так не смотрел!

Или это Лави опять всё пропустил мимо себя?

Сожри всех манта. Потопи всё манта. Унеси всё в пучину к манте.

Лави отшатнулся от мужчины, который вновь перевёл взгляд на горизонт, где небо было ещё окрашено в розовый и красный, и просипел, не ощущая под ногами твёрдой земли:

– Вы… знаете?

Если Адам и правда всё знал, тогда… почему… почему ничего не сказал? Никак не показал этого? Почему даже не намекнул? Не хотел навязываться? Не желал заставлять парня делать выбор – между стариком и дворцом? Чего мужчина добивался этим?

Или же Лави и правда вновь всё проморгал? Проморгал – потому что был занят лишь собой и своей ненавистью. Потому что не обращал внимания на императора и его отношение к себе. Потому что до самого конца не желал верить, что Панда мог умереть, оставив его одного.

Император ласково улыбнулся.

– Знал, конечно, – согласился он без обиняков. – Мне уже давненько про это все рассказал твой дед. Вы тогда гостили во дворце два месяца, потому что я попросил его перевести мне несколько книг с одного из северных языков. Близнецам было, наверное, лет по десять…

Лави смотрел на него во все глаза и просто не представлял, что в таком случае можно вообще сказать. Потому что если это действительно было так, то Адам знал все еще пятнадцать лет назад. И что он не… не…

– Почему вы сказали мне сразу? – глухо выдавил парень, просто не зная, куда деть себя от смущения, стыда и чувства… чувства внезапно обуявшей его благодарности. К Панде – и к Адаму. – Ведь если вы знали…

– Я не хотел заставлять тебя выбирать между образом жизни, который тебя устраивал, и образом жизни, который мог тебе по душе и не прийтись, – пожал плечами мужчина. – Решил, что если захочешь, то сам придешь, и принуждать тебя ни к чему. Ты ведь знаешь, – он вновь улыбнулся, – здесь тебе рады. И Тики, и близнецы, и я. А уж Вайзли обычно как по тебе скучает!

Лави совсем смешался, ощущая себя дураком и трусом, и с огромным трудом подавил желание втянуть голову в плечи.

– И даже В-вайзли? – удивленно выдохнул он; младший брат Тики был болезненным для члена императорской четы, но очень смышленым парнем – почти как Мана, только младше на несколько лет и ехиднее раза в три. С ним всегда можно было интересно поговорить и развлечь себя (и вообще-то дело было не только в этом), но даже Вайзли… он ведь жил своей, совершенно другой жизнью. Его вчера и на ужине вроде не было, хотя его брат прибыл после долгого путешествия.

– Разумеется, – как нечто общеизвестное выдохнул Адам, и Лави, ощущая, как губы растягивает счастливая улыбка, растерянно хохотнул. – Просто он снова болен, – мужчина расстроенно покачал головой, и парень тут же взволнованно вскинулся, надеясь, что у Вайзли ничего серьёзного в этот раз не было. Тот вообще слишком часто валялся с лихорадкой, а когда Лави был здесь в последний раз, на юношу было страшно смотреть: весь в язвах и красных пятнах. Адам, явно заметивший беспокойство на лице парня, успокаивающе улыбнулся и поспешил уверить его: – Лечится своими же изобретениями в своей любимой лекарской академии, так что ничего страшного, – Лави облегчённо выдохнул, и мужчина тяжело вздохнул. – Да только пока не стоит ему утомляться особо. Вот я и велел ему оставаться в своих академических пенатах… – он хохотнул, покачав головой, и усмехнулся. – Он ужасно обиделся, но так пока будет лучше, а потому… сходи навестить его, а?

– А? – непонимающе переспросил Лави, на самом деле, и сам уже подумавший заскочить к другу.

Адам улыбнулся самым кончиком губ.

– Навести его, – повторил мужчина. – Расскажешь про путешествие, повидаешься, а то он тут с ума от скуки сходит.

Парень прикусил изнутри щеку, боясь, что его улыбка станет по-дурацки широкой и ненормальной, и резко кивнул. Наверное, вышло даже слишком резко, потому что император разулыбался, явно обрадовавшись его энтузиазму, и… и вдруг коротко, но крепко его обнял.

– Ты всегда можешь рассчитывать на семью, – сказал он ему, и Лави ощутил себя таким маленьким и несмышленым, что стало даже смешно, ведь он был в несколько раз старше. – Прости, что не сказал тебе этого раньше.

– Простите, что я такой дурак, – усмехнулся в ответ парень, растерянно ероша себе челку. – Столько лет на свете живу, и все эти годы не видел дальше своего носа – не бред ли?

Адам похлопал его по спине и подмигнул.

– Все нормально, – заметил он легко, – дети всегда отличаются некоторым эгоизмом, уж ты мне поверь, я-то знаю.

Лави прыснул, впервые за все последнее время ощущая себя достаточно легко, чтобы действительно рассмеяться, и кивнул.

– Спасибо вам, правда, – чувствуя, как позорно краснеет, поблагодарил мужчину он. – И за поддержку, и за совет. Я… действительно давно не виделся с Вайзли, обязательно загляну к нему. Расскажу про его братцев.

Адам понимающе усмехнулся, заставляя Лави заподозрить, что тому было всё известно.

– Правильное решение, – хохотнул он, – а то ни у одного из этих братцев не было времени, чтобы заскочить к нему, – посетовал мужчина, тяжело вздыхая, и устало облокотился о перила, прикрывая веки. – А я, наверное, всё же пойду, а то заискались меня служанки, – глухо рассмеялся Адам, и Лави, кивнув, помог дойти медленно переставляющему ноги императору до угла, на котором они и расстались.

Парень тут же замаскировался под стены, оглядываясь по сторонам, и торопливо направился к выходу из дворца, намереваясь дойти до лекарской академии незамеченным – ему не хотелось, чтобы после такого тайного визита под покровом уже опустившейся ночи про него с Вайзли поползли разные слухи. И хотя вероятность этого, если уж начистоту, была невероятно мала, Лави предпочёл думать именно о слухах, а не о том, что просто стесняется своего воодушевлении от простого похода к другу, с которым так давно не виделся.

Наверное, тот вновь совершенно оброс, отчего постоянно носил повязку, собирая волосы, а ещё явно похудел, став ещё тоньше обычного, а ещё неоспоримо обжёг себе все пальцы во время очередных опасных опытов.

Лави любил болтать с Вайзли – из всех братьев он был самым, наверное, адекватным и лёгким в общении. С близнецами парень не выходил за рамки вежливого приятельства, а Тики мог назвать хорошим другом, но Микк постоянно раздавал ему тумаки, смахивая больше на старшего брата. И только с Вайзли Лави чувствовал себя на своём месте – а потому и общаться любил больше всего именно с ним.

В лекарской академии – огромной и почти не уступающей по красоте дворцу – было тихо: охранники посапывали на постах, одинокие студенты, засидевшиеся в библиотеке, сонно зевали, и лишь шум прибоя доносился со всех сторон.

Лави, продолжая маскироваться под стены, осторожно крался по коридорам, пока не дошёл до нужной комнаты – лаборатории Вайзли, которая служила ему заодно и спальней.

Дверь была приоткрыта (потому что этот идиот никогда не следил за замками), и вошел парень без труда. И – застыл на месте, до крайности возмущенный увиденным. Бедовый отпрыск своего не менее бедового отца сидел за столом и сосредоточенно что-то кропал с пухлую тетрадь, а в паре дюймов от него стояла горелка с тлеющим на ней… чем-то. Нечто было невероятно вонючим и до крайности сильно чадило.

И Вайзли, которому становилось плохо от резких запахов, даже если они приятные (Лави когда-то по неосторожности привез ему благовония из-за моря – ведь друг никогда не был за пределами Поднебесной – и после этого поклялся себе, что больше не будет делать таких сюрпризов), уже определенно тяжело дышал.

Вот идиот. Глупый, глупый, глупый мальчишка!

– Что, окончательно себя угробить решил? – весь благодушный настрой как ветром сдуло – Лави сам не знал, по какой такой причине, но он ужасно рассердился. Уж не потому ли, что совсем недавно сам император, знающий все о своих проблемных отпрысках, сказал, что ему будут рады?

Лави очень хотелось иметь настоящую семью. Наверное, именно поэтому он подошел к столу и решительно отодвинул из-под носа у друга горелку.

И только после этого тот соизволил поднять голову. И – замер в неком подобии ошеломления, тут же перестав недовольно поджимать губы.

Свои тонкие бескровные губы.

Лави вздохнул.

Вайзли действительно выглядел очень болезненно, как будто даже не тень того же Тики или Неа, пышущих здоровьем, а тень их теней. И почему все в клане у потомков Элайзы распределялось так неравномерно?..

– Лави? – недоверчиво хлопнул глазами этот бедовый потомок, однако будто совершенно не удивившись его приходу. Как будто они в последний раз разговаривали не полгода назад почти, а, скажем, только позавчера. – А почему ты не с Пандой? Вы же вроде как в какую-то очередную страну ездили… – здесь он как-то почти обиженно закусил губу и пожал плечами. – Я думал, вы там задержитесь и пробудете дольше.

Лави, вскинув бровь, недоверчиво вслушался в неловкое приветствие.

Какой-то Вайзли был странный. И – слишком бледный. И тонкий. Могло статься так, похоже, что слезы морской ведьмы не только Адаму потребуются. Интересно, она уже опаивала императора или еще не успела?

Конечно, слёзы зубатки не смогут вылечить юношу от его вечных болезней, но он хоть точно не умрёт в течение одной из них. Лави встряхнул головой, не желая думать о плохом, и тускло улыбнулся, пытаясь успокоить вновь взволнованно замахавшего ладонями Вайзли.

– Мы на обратном пути на Тики и его компанию наткнулись, ну и пришлось… в общем, Панда меня одного отправил, а сам поехал дальше, на север, – быстро отчитался он, наблюдая, как юноша смотрит на него, и стараясь не думать, почему внутри всё трепещет от радости. Но как же давно всё-таки они не виделись! Как же много ему хотелось рассказать! – Ты же знаешь, что брат твой русалку во дворец притащил?

Юноша вытаращился на него, чуть не выронив из рук колбу, в которой что-то мешал, и мелко замотал головой.

– Так что-таки это была правда? Они нашли её? Самую настоящую русалку? – ошалело поинтересовался Вайзли, и Лави кивнул, едко усмехаясь. Ну конечно, почти никто же, кроме Маны, из отпрысков императорской семьи уже и не верил в то, что сирены существуют. Хотя слухи про войну на севере распространялись быстро, все воспринимали так называемых сирен за местные народы, владеющие могущественной магией и берущие своё начало от народа морского, который якобы с полтысячелетия назад вымер.

Люди такие… глупые. Верят в то, что хотят, в то, чего им не видно – лишь потому, что не могут не верить. Потому что слишком пугливы.

Лави тяжело вздохнул, заставляя себя не думать об этом, и кивнул.

– Самую настоящую, – подтвердил он. А ещё, знаешь, некий тритон был с тобой всё это время, но знать тебе об этом совершенно необязательно.

Или обязательно?.. Но только попозже. Намного позже.

Уж точно не сейчас. Вместо этого Лави решил наябедничать другу на Тики, который на этой русалке решил жениться.

– А между прочим, эта русалка охмурила твоего брата старшего, – заявил он с невероятно довольным видом. – Того, который родной тебе, в смысле.

Вайзли так и застыл с открытым ртом, глядя на друга во все глаза и явно не зная, что ему сказать и стоит ли вообще верить его словам. Но в конечном итоге свою роль сыграло то, что Лави никогда ему не врал.

Ну, то есть это Вайзли так думал, а на самом деле Лави врал как минимум единожды – о своем происхождении.