Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 65 страниц)

Девушка прикусила губу, наблюдая, как Тики уселся на бревно, вручая мальчику миску с похлёбкой, и нахмурилась, прикрыв глаза.

Океан говорил, что отец ищет ее по всему морскому царству. Что Сцилла и Харибда всё ещё спят на дне. Что ещё никто не понял, что царевна сбежала с людьми на сушу. А ещё господин шептал, что совсем скоро Мариан всё поймёт – поймёт, куда пропала его родная дочь, потому что был, как-никак, её отцом.

Алана в ответ на это сердито скривила губы, недовольно фыркая и невольно привлекая внимание Тики, и ласково ему улыбнулась, чувствуя себя слишком вымотанной.

Война, война, война, разбитые судьбы, потерявшиеся дети, нависающие неприятности…

Так много внезапно свалилось на неё, так много того, от чего девушка упорно бежала последний месяц – о чём не хотела думать, хотя должна была. Потому что сбегала с мыслями об этом.

Алана вдруг ощутила, как во рту собирается кислая горечь, и, извинившись, торопливо скрылась в шатре, стараясь не замечать взволнованного взгляда Тики и виновато-озадаченного – от Изу.

Ей нужно подумать. Ей нужно решить. Ей нужно понять, что делать дальше.

Утром следующего дня проще не стало ни на йоту, и понятно девушке по-прежнему было только одно – Тики должен обо всем узнать, в первую очередь во благо Изу же. Вот только как сделать так, чтобы мальчик не воспротивился этой идее снова?

Микк спал рядом, уютно уткнувшись носом ей в волосы, а Изу с другой стороны свернулся калачиком у нее под боком, и думать ни о чем плохом не хотелось совершенно, но деваться было особенно некуда. Не сказать, конечно, что мысли об этом были плохими, но просто… Алана боялась того, как может отреагировать мужчина на недоверие мальчика, и хоть чутье подсказывало ей, что на его отношении к мальку это никак не отразится, самому Тики будет очень плохо.

А девушка очень не хотела причинять ему боль. И Изу, она была совершенно уверена, тоже это не хотел, он ведь любил Тики, пусть и не так, как любил бы отца. Отца, которым мужчина стремился стать – или которым был покойный отец самого мальчика.

Алана осторожно выпуталась из объятий своих любимых мужчин и тихонько выскользнула из шатра, решив искупаться. Плаванье всегда помогало ей думать, тем более, что на этот раз тема обдумывания была самой что ни на есть серьезной и требовала максимального сосредоточения. Да и… они сегодня снова трогались в путь, так что не окунуться просто греховно.

Вода была спокойна и игрива, и когда девушка поплыла, все словно тут же встало на свои места. И стало… стало легче, действительно легче. Потому что она почувствовала уверенность в том, что сможет решить все. В том, что сможет убедить Тики не огорчаться, а Изу – не бояться человека, который никогда не причинит ему вреда несмотря ни на что.

Океан катал её на своих волнах, всё никак не нарадуясь воссоединению, и Алана говорила с ним, делясь своими переживаниями и заботами, на что вода понимающе обнимала её и ласково гладила по голове, нашёптывая на ухо советы: подождать, пока Изу, запуганный, но невероятно храбрый мальчик, сам не созреет для этого разговора, сам не придёт к выводу, что Тики ему никакого вреда не причинит.

Ведь мальчик в этом был так похож на саму девушку – пугливые одинокие сироты, боящиеся принять протянутую руку.

Через полчаса плесканий со стороны лагеря послышались первые разговоры только проснувшихся солдат, и Алана, выйдя на берег, вежливо поклонилась ему, заплетая попутно волосы в косы, чтобы они, чистые и мягкие, не волочились по земле.

Тики ещё спал, что это было удивительно, потому что обычно он вставал одним их первых, и прижимал к себе смущённо сопящего Изу, явно уже проснувшегося, но не способного выбраться из душных объятий мужчины.

Алана хохотнула, чмокая тут же заискрившегося мальчика в лоб, и аккуратно погладила Микка по плечам, отчего он обычно расслаблял руки, – и ребёнок в то же мгновение выкарабкался из объятий, заставляя Тики недовольно зашарить пальцами по лежаку.

– С ним так жарко, – хихикнул мальчик, потирая глаза и встряхивая головой. – Это потому что он с юга? – вопросительно предположил он, мягко щурясь и восторженно наблюдая за тем, как мужчина расслабляется и перестает недовольно хмуриться под ласковой рукой гладящей его по волосам девушки.

– Не знаю, – Алана зарделась, бросая на спящего Тики короткий взгляд, и улыбнулась. – Это ты у него сам спроси, а то меня он совсем засмущает, – попросила мальчика она с улыбкой, и Изу широко разулыбался в ответ, обнажая умилительные ямочки на щеках и смешно жмурясь.

– Хорошо, – покладисто согласился он, – спрошу сам, но будить его будешь ты! – на этом он вскочил и вприпрыжку вылетел из шатра. И было от чего бежать – ласкучий Тики обожал обниматься, но иногда это было так жарко, что просто страсть.

Впрочем, сейчас Алана совсем не была против объятий, которые наоборот только помогли бы ей окончательно расставить все по местам.

А потому она тайком пробралась под руку мужчине, прижимаясь к его груди и глупо улыбаясь, и глубоко вздохнула, прислушиваясь к тому, как размеренно бьётся его сердце. Словно часы – точно и неизменно, уверенно и надёжно, и девушка слушала этот стук с несколько минут, наслаждаясь тем самым горячим теплом, которое согревало её, которое пробиралось ей под кожу, в душу, опаляя жаром и вселяя спокойствие.

Девушка счастливо зажмурилась, зарываясь лицом в рубаху Тики и еле сдерживая выпирающий из неё смех, и пощекотала мужчину по рёбрам, на что тот недовольно скривился и вздрогнул.

– Встава-а-а-ай, соня, – протянула она ему в ухо, а потом ещё раз, и ещё, пока Микк, широко зевая, не раскрыл заспанные глаза, заставляя Алану умилённо хохотнуть и сравнить мужчину с морскими котиками – такими же мягкими и темненькими. – Или сейчас мы уедем без тебя, – ласково пригрозила она, чувствуя, как сильные руки обвивают талию и поглаживают вдоль позвоночника.

– Они там только огонь развели, так что ничего страшного, – лениво отозвался Тики, улыбаясь и коротко целуя наклонившуюся к нему девушку в губы.

Алана в ответ на это уткнулась ему носом в щеку, в приступе эйфории поджимая пальцы на ногах, и зажмурилась, чувствуя себя совсем спокойно и хорошо. Потому что сейчас все обязано быть хорошо. Хотя бы сейчас.

– Вставай, – без особой охоты пожурила мужчину она. – Оно и правда, что уже завтрак говорят, а ты все спишь. Чего это ты вообще так разоспался, кстати?

Микк сел, прижимая девушку к себе и тепло вздыхая ей в шею, и широко зевнул.

– Устал я что-то в последнее время, – честно признался он. – Дома я много сплю обычно, Неа даже называет это сном про запас, а вот когда куда-то отправляюсь – то наоборот, львиную долю времени в дороге я бодрствую. И вот сейчас как… не могу так больше, – здесь мужчина тихо рассмеялся и мягко заметил: – Самый верный знак того, что скоро мы уже будем в Столице.

– Сколько нам еще пути, кстати? – поинтересовалась Алана, немного отстраняясь и легко потягиваясь. После плавания мышцы немного ныли, но было так… хорошо-хорошо, что, казалось, ничто не способно испортить ей настроение.

– Еще дня три, может, – Тики пожал плечами и потер руками заспанное лицо. – Если мы не будем нигде задерживаться, конечно, – тут же добавил он с усмешкой. – Хотя посмотреть здесь есть на что, Столица все-таки не сравнится ни с чем.

Алана улыбнулась ему в ответ, ощущая, как в груди неприятно кольнуло. Три дня. Всего лишь три дня, чтобы насладиться этим теплом, чтобы впитать в себя эту потрясающую любовь, чтобы… понежиться в тёплых руках Микка.

Девушка остервенело сжала зубы, давая себе мысленный подзатыльник – хватит уже постоянно думать об этом! Хватит постоянно думать о плохом! Ведь если отца удастся переубедить, если удастся его уговорить, то эти три дня не кончатся!

Тики озадаченно нахмурился, усаживаясь на одеяле, и тяжело вздохнул, словно понял всё, о чём она думала, но ничего однако не сказал – лишь успокаивающе поцеловал её в макушку и предложил переплести волосы, на что Алана тут же согласилась, чувствуя, как тут же в груди расцвела радость.

Она просто не будет думать об этом.

Ты же так умела в этом, не так ли, Алана? В недумании о важных вещах.

Когда они вышли к костру, возле которого собрались уже все, солнце касалось верхушек деревьев, а океан умиротворённо бормотал себе под берег сказки.

Изу по своему обыкновению устроился рядом с Неа, уминая свою порцию, и Лави сидел чуть поодаль от остальных, бездумно возя ложкой и тарелке и как будто ничего вокруг не замечая. Так и не съест ничего, подумала Алана со вздохом, тут же удивительно легко переключаясь с мыслей об отце на единственного и любимого племянника, и выпросила у только понимающе закатившего глаза Тики пару желто-золотых яблок, в благодарность быстро чмокнув его в щеку и потом решив подложить эти самые яблоки парню в сумку или в карман.

Завтракали неспешно и вальяжно, а потому было уже за полдень, когда лагерь собрался и снялся с места. Алана такому повороту событий, честно говоря, порадовалась – потому что там они окажутся в столице немного позже, и ее ожидание, как следствие, тоже начнется немного позже. Потому что ей по какой-то неясной причине казалось, что отец еще не сегодня и не завтра поймет, что на просторах океана ее больше нет. А значит… значит, когда он устремится на сушу – они будут уже в столице, а раз так… Она ведь может попросить ответной помощи у императора?

Конечно, девушка знала, что тот болен и слаб, а также – знала, что императорская чета очень вряд ли выстоит против морского царя, но в то же время… теплилась в ней какая-то надежда на благоприятный исход. Алана не могла сказать, откуда взялась эта надежда, но она жила даже когда русалка думала о плохом.

Было ли это связано с тем, что она окончательно осознала свое не-одиночество?

Впрочем, так ли уж это важно?

До самого вечера девушка пыталась вникнуть в Поднебесную грамоту, оказавшуюся на удивление сложной по сравнению с морской – она-то искренне верила, что все люди на суше используют одни и те же буквы, а оказалось, что сколько было языков, столько было и письменностей. Правда, вместе с ней постигал основы письма и Изу, так что ничего страшного в этом не было. Да и иногда Алана позволяла себе объяснять ему непонятные слова на русалочьем – совсем тихо, на самое ушко, заставляя мальчика разулыбаться, словно тот очень соскучился по родной речи. И это рождало в девушке столько трепета, столько любви по отношению к нему, что хотелось тот час же обнимать его и прижимать к себе, но она сдерживала свои порывы, полагая, что лишь сильнее засмущает этим ребёнка, и так находившегося в каком-то подвешенном состоянии – он был таким задумчивым и нагруженным, словно постоянно думал о чём-то невероятно важном и тяжёлом.

И Алана искренне надеялась, что эти мысли касались Тики и того, чтобы признаться ему в своём происхождении.

В общем-то, в своих суждениях и надеждах девушка была, как вскоре выяснилось, недалека от истины. Когда солнце уже склонилось совсем близко к горизонту, и Тики велел процессии останавливаться на привал, мальчик отложил книжку, по которой учился складывать слоги, и подсел к Алане поближе, подныривая ей под руку и таким молчаливым образом вынуждая обратить на себя внимание.

Девушка отложила собственную книгу в сторону и мягко потрепала мальчика по волосам.

– Что такое, малек? – постаралась ободряюще улыбнуться она, заметив, как напряженно поджаты губы ребенка и как он рассеянно комкает в пальцах ее юбку.

– Я хотел спросить… – нерешительно начал Изу и совсем по-взрослому тяжко вздохнул. – А Ти… папа… он точно не… не перестанет хотеть быть моим папой? Ну… если мы ему скажем?

– Он же не захотел перестать меня любить, когда я не сказала ему про то, что на самом деле морская царевна, – невесело пошутила девушка, покачивая головой и вспоминая о словах мужчины, когда тот говорил ей про свои чувства.

Однако Изу это не убедило – он замотал головой и уткнулся носом ей в бок, пряча лицо.

– Да ладно тебе, малыш, – предприняла еще одну попытку подтолкнуть его в правильном направлении девушка, сев поудобнее и ласково прижав к себе. – Тики никогда не отступится от тебя, слышишь? – шепнул ему на ухо она, поглаживая по тонкой спине и чувствуя, как все в груди просто разрывается от совершенно определенно материнской нежности.

– Думаешь? – неуверенно шепнул Изу, подняв на неё потерянный взгляд, и столько горечи, столько неверия было в его глазах, что Алана просто замерла на секунду. Ему же было всего десять лет, всего лишь десять лет! За что все эти горести свалились на ребёнка, которому было всего лишь десять лет? А ведь мать у него умерла раньше, намного раньше, о океан… Девушка поджала губы и всё-таки подхватила вскрикнувшего мальчика на руки, выскакивая из кареты под удивлённый возглас Тики, только подошедшего к ним.

– Мы к морю! – только и крикнула она, стремительно направляясь к каменистому берегу и прыгая с разбега в воду. Изу испуганно забормотал, пытаясь выцарапаться и выбраться на сушу, но Алана была твёрдо намерена сделать то, что хотела. То, что было необходимо. Волны накрыли их с головой, и девушка соткала вокруг пузырь, наконец отпуская мальчика и обращаясь к нему мягко: – Здесь нас никто не услышит, малёк.

Изу вскинул на нее недоверчивые глаза в ответ на это, словно даже не думал, что она может что-то такое сделать, а потом… а потом бросился к ней, утыкаясь ей носом в живот, и расплакался. Наконец-то расплакался, как и должно маленькому мальчику, которого ужасно обидела жизнь, так несправедливо с ним обойдясь и не дав ему возможности побыть любимым родителями хоть немного больше.

– Я… я… так боюсь… – наконец разобрала девушка сквозь всхлипы, садясь рядом с Изу на корточки и склоняя его белокурую головку к себе на плечо. Ребенок вцепился в нее мертвой хваткой и определенно еще долго не собирался отпускать. – Тики ведь… он ведь другой. Он такой… такой замечательный, но он… он другой, и я… я боюсь, что он не сможет… стать моим… моим папой… что он меня одного оставит…

Девушка слегка отстранилась, целуя зареванные глазки мальчика, и заправила ему за уши растрепанные волосы, с грустью думая, что вот малыш и признался в том, что его больше всего тревожит.

– Изу, – тихо начала она, когда тот чуть подуспокоился и перестал так часто и глубоко, почти до икоты всхлипывать, – Тики любит тебя. Правда любит. И он замечательный человек, который никогда не предает своих близких. Так почему же ты боишься, что он тебя бросит на произвол судьбы?

– Я боюсь… боюсь быть ему… в тягость, – тихо шепнул в ответ ребенок – как будто их и здесь мог кто-то услышать, что совершенно невозможно. – Мари… тот тритон, который приносил к тебе твою подругу… он сказал Тики, что у того будет семья, и тот будет прекрасным отцом. А что… что если он про меня забудет, когда у него появится семья?

Алана шумно вздохнула, на самом деле и сама не слишком желая думать об этом, но заметила, сама себе не веря, хоть и стараясь уверить в этом Изу:

– А что… что если мы – его семья, малыш? Ты не думал об этом? Мари… он живет будущим, которое видит, понимаешь? И он вполне мог сказать Тики про сейчас – потому что сейчас мы… мы как семья, понимаешь? И Мари мог увидеть именно это.

Но Изу – маленький умный мальчик, повидавший слишком много для своих десяти лет – явно не поверил ей, как бы сильно Алана не желала убедить его в этом.

Он горестно вдохнул, слишком по-взрослому, так, словно укорял девушку в этой благой лжи, и, отчаянно поджав губы, замотал головой, неверяневеряневеря ей. И Алана, не зная, что делать, не зная, как успокоить, как вселить в мальчика уверенность, потому что, манта все потопи, Тики Изу точно не бросит! Тики же так любил его!

– Ты сама же в это не веришь… – прошептал мальчик, крепко зажмурившись, словно боялся, что за эти слова ему могло влететь.

Алана замерла на мгновение, мелко замотав головой, потому что это было так тяжело, так тяжело, о океан, но поговорить об этом, как видно, было необходимо.

– Послушай, – она погладила его по голове и вымученно улыбнулась, – уж тебе-то никто не мешает быть с Тики. А я… от меня здесь зависит мало что, но я тоже очень хочу быть с ним. И я буду очень стараться ради этого.

Изу вскинул на нее влажные от слёз глаза и часто заморгал, наконец кивая и растирая ладошками щеки. Кажется, если не в своем собственном желании быть с Микком, то в том, что сам Изу с ним может остаться, девушка его убедила.

– Значит… значит, можно ему рассказать, да? – несмело выдал малыш, и Алана облегченно вздохнула. – И Тик… папа… он все равно будет любить меня?

– Даже если ты не будешь называть его папой, – осторожно согласилась с ним русалка, на этом решив перейти к другой проблеме.

Изу тут же встрепенулся, испуганно отшатнулся, словно его только что поймали на чём-то ужасном, на чём-то противозаконном, и Алана тут же притянула его к себе, обнимая и принимаясь нашёптывать то, что нечего было здесь бояться, что Тики любил его и что такой пустяк, как называние по имени, мужчину точно не заставит бросить мальчика или перестать вдруг любить его. Ребёнок плакал, прятал лицо у неё на груди, и это рождало в Алане столько трепета и ласки по отношению к нему, столько желания защитить и спасти, что сбежать от этого было просто невозможно.

Она ещё несколько минут нежила в объятиях всхлипывающего Изу, который словно прощался со своими горестями и страхами, с которыми попрощаться не мог всё это время, и ласково погладила его по волосам, призывая поднять лицо.

– У тебя всё будет хорошо, малёк, – прошептала она с улыбкой и, увидев, как мальчик протестующе замотал головой, поцеловала его в лоб. – Мы с Тики очень тебя любим, а потому никому в обиду не дадим, – заверила его Алана и вдруг заметила, как справа на них уставился удивлённо осьминог.

– Тогда… давай скажем, – отвлекая ее от морской живности, тихо согласился малыш еще немного хрипловатым голосом, и от его согласия Алана ощутила просто неимоверное облегчение. – Только… только попозже, – тут же попросил он. Давай после ужина, а то я…

Девушка тут же согласно кивнула, ласково трепля его по волосам, и прикусила изнутри щеку. Теперь малька надо было как-то развлечь, чтобы он перестал думать о плохом и так сильно бояться самого себя.

– Конечно, – сказала она – и, не тратя времени, жестом подозвала осьминога, не дав мальчику опомниться и сбежать прочь из пузыря. Зверюшка пугливо попятилась, но течение не позволило ей улепетнуть в противоположную сторону, и тогда осьминог выпустил чернильное облако.

Алана рассмеялась и отпустила беднягу, решив не мучить его, а просто показать Изу, каким может быть на самом деле подводный мир. Она взяла мальчика за руку и, загадочно подмигнув в ответ на его откровенно недоуменный взгляд, пошла с ним прямо по дну дальше, на глубину. Воздушный пузырь двигался вслед за ними, и потому малышу не грозило захлебнуться. Зато… зато ему очень даже грозило развеселиться и немного успокоиться.

Во всяком случае, Алана очень на это надеялась.

Изу восторженно вздохнул, когда мимо них проплыл косяк разноцветных рыбок с острыми плавниками, переливавшимися самоцветами, и девушка воодушевлённо зашагала вглубь океана, стараясь, однако, не забыть про то, что мальчик, не бывший тритоном, не сможет выдержать ту же глубину, что и сама Алана. Они гуляли по дну недалеко от берега, натыкаясь то на ошарашенно разглядывающих их черепах (Изу даже подпрыгивал от радости на месте, когда видел их), то на продолговатых лососей, с которыми девушка перекидывалась парой слов. И всё это время глаза у ребёнка сверкали так, словно он видел что-то необычное, что-то невероятно, что-то прекрасное.

В какой-то момент Алана, увлечённо рассказывающая про всех, кто попадался им на пути, почувствовала, как мальчик крепко прижался к ней, утыкаясь носом в бок, и, ощущая, как изнутри её словно разрывает от переполнившей нежности, тихо запела на русалочьем, слыша, как в предвкушении задрожал океан, подняв их пузырь ближе к поверхности.

Вскоре их вынесло на берег, и Алана устроилась на песке, усадив Изу к себе на колени и прижав спиной к своей груди. Они раскачивались, девушка пела, а малыш слушал и слушал ее, крепко сжимая ее руку в своих ладонях и ласково поглаживая кончиками пальцев по запястью. Маленький, трогательный и худенький несмотря на удивленное откармливание, сейчас Изу казался ей таким беззащитным и ранимым, что страшно было даже представить его одного.

Как хорошо, что Тики нашел его. Как хорошо, что Тики решил его воспитать. Как хорошо, что Тики любит его и хочет стать ему настоящим отцом.

Вот бы и самой Алане Тики каким-нибудь чудом стал мужем. Тогда она сможет обнимать его при всех, целовать при всех, отдать ему себя всю без остатка – раз и навсегда. Тогда Изу будет не просто сыном Тики, а их сыном и… и может быть, когда-нибудь назовет ее мамой.

Девушка поежилась от налетевшего ветерка, пустившего по коже щекотные мурашки, и поцеловала ребенка в макушку, совершенно не представляя, как выразить ему свою любовь и свое желание защитить его ото всех напастей и обогреть в любой холод, в любую тоску.

Когда солнце уже закатилось за горизонт, оставив после себя в небе только пожарище, на берег пришел ворчащий что-то себе под нос Лави и совершенно однозначно указал девушку пальцем в сторону лагеря.

– Иди есть, – велел он сердито и тут же скрестил на груди руки, как бы отгораживаясь от нее, защищаясь. – А то все остынет, и костер потухнет. А то твой герой-любовник вас трогать боится и молча там с ума сходит. Так что заканчивай фальшивить.

Лицо у него было при этом такое недовольное, словно он желал находиться здесь в последнюю очередь, а потому Алана, мягко ему улыбнувшись, потрепала сердито нахмурившегося Изу по голове (тот всё ещё очень болезненно реагировал на тритона после той сцены с недоудушением) и резво встала, хитро щурясь.

– А ты бываешь таким заботливым временами, – умилительно протянула она, наблюдая, как кривится Лави, и заставляя себя не расхохотаться от этого, и проскочила мимо него, на буксире утаскивая за собой надувшегося словно бы с угрозой (девушка вдруг ощутила, как похолодел воздух – неужели так всегда было, когда мальчик злился?) Изу. К костру они вышли через несколько минут, где Тики, бледный и напряжённый, и правда обеспокоенно посматривал в сторону моря, пока что не заметив Алану с ребёнком.

А когда же он всё-таки заметил, то девушка ощутила укол вины – потому что Микк вскочил, дёрнулся в их сторону, но тут же словно бы оборвал себя и вновь уселся на покрывало, взволнованно сглотнув.

Алана покачала головой (ну что за ревнивый и нервный сөяркә у неё, а) и бодро направилась к нему, успокаивающе поглаживая тут же напрягшегося Изу по плечам.

– Все хорошо? – костяшки пальцев у Тики побелели, потому что он слишком сильно сжимал ладони в замок, и девушка, присев рядом и усадив виновато стреляющего в мужчину глазами мальчика, осторожно погладила его по рукам.

– Не знаю, хорошо ли это, – загадочно начала она, – но, думаю, Изу стоит сначала поесть, прежде чем тебе рассказать одну вещь. Потому что потом… – здесь Алана чуть помедлила и покачала головой с легкой улыбкой, – будет определенно не до еды.

Не надо говорить, что после этих слов Микк заволновался еще больше. Девушка поспешно поцеловала его, зарываясь пальцами в волосы и склоняя его голову к себе. И – тихо шепнула на ухо.

– Изу – особенный мальчик, понимаешь? Очень особенный.

Тики замер, широко распахивая глаза, и вдруг… как-то обмяк, расслабился. Словно понял какую-то вещь.

– Вам надо поесть, – только и сказал он, ловя ее ладонь и прижимая внутренней стороной к губам на секунду, а потом поднялся и вскоре вернулся с ужином, ласковый и, пусть по-прежнему обеспокоенный, но уже определенно не такой нервный и бледный. Изу Тики погладил по голове, когда тот принял от него миску с кашей, и Алане скользнул кончиками пальцев по щеке, снова устраиваясь рядом и как-то почти безропотно дожидаясь, пока они завершат трапезу.

Мальчик специально растягивал приём пищи, явно слишком боясь и волнуясь раскрытия своей… сущности, самого себя, своего дара и проклятья (и это вновь напоминало девушке её саму), а потому ни она, ни мужчина его не торопили, позволяя собираться с мыслями столько, столько потребуется. Алана поглаживала его по руке, запоздало понимая, что ребёнок прижимался к ней так, словно искал опоры и поддержки, словно она могла ему дать это, словно она была кем-то большим, чем просто… прохожей женщиной, словно она была ему семьёй (не думай, не думай, не думай о том, как ужасно тебе хочется, чтобы он хоть раз назвал тебя матерью), и вслушивалась в бормотание сонного океана, напевающего колыбельные своим дочерям.

Она настолько погрузилась в тягучее низкое пение господина, что даже умудрилась пропустить момент, когда Изу отложил миску в сторону и неуверенно посмотрел в сторону Тики, замершего в ожидании.

– Я… мне нужно кое-что рассказать тебе… п-папа, – прошептал он, оглядываясь по сторонам, и вдруг потянул мужчину за руку в сторону овражистого берега, где, видимо, никто не должен был заметить его магии.

Тики ласково улыбнулся ему, кивая:

– Конечно, малыш, – и послушно поднялся, следуя туда, куда его ведут.

Алана подскочила со своего места и, конечно, поспешно направилась за ними. Она должна была знать и видеть, что все в порядке и будет в порядке еще много времени, и что Тики спокойно примет все до конца и ни на секунду не отвернется от мальчика которым так дорожил.

Хотя на самом деле она и без того уверена, что он не отвернется. Просто так… так было… спокойнее.

Они снова пришли на пляж, где до этого сидели с Изу, и мальчик молча опустился на песок, как бы призывая своим действием устраиваться рядом и слушать.

Или – смотреть.

Потому что когда Тики все также послушно сел рядом с ним, на секунду наклонившись и мягко чмокнув его в висок, малек осторожно взял его руку в свои ладони и, зажмурившись, словно совершал полет с утеса и холодное море, сотворил большую фигурную снежинку.

Микк ошеломленно замер – совсем как каменное изваяние, даже взгляд у него был такой же пустой и бессмысленный, – тут же… тут же резко подхватил пискнувшего от испуга ребенка на руки и порывисто прижал к себе, почти насильно гладя по белокурой растрепанной головке и доверительно что-то нашептывая на ухо.

Изу обнял его за шею, прижался всем своим хрупким маленьким тельцем, словно ища заботы и успокоения, и замер так.

И Алане в секунду показалось, что с плеч ее свалился огромный камень, потому что Тики… он действительно был тем, кем она его считала. Тем, кто не отступается от своего и всегда держит слово. Тем, кто привязывается раз и навсегда.

На секунду ей до боли захотелось оказаться на месте Изу.

Но то была лишь секунда.

Тики восторженно улыбался, явно совершенно не обращая внимания на то, что владеть ледяной магией означало для человека лишь опасность и вечную погоню, и прижимал ребёнка к себе, нахваливая его и радуясь. Мальчик же стыдливо тупил взгляд и цеплялся за него словно утопающий, и Алана, наблюдая за ними, не решалась вмешиваться в эту идиллию, боясь нарушить своей подвешенностью, своей неуверенностью то счастье, что окутывало мужчину с Изу. Семейное счастье.

Она взглянула в сторону океана, прикрывая глаза и чувствуя себя такой… такой… лёгкой, такой воздушной и словно бы блаженной, что даже страшно было – потому что в груди плескались любовь и ласка, которыми хотелось одарить и Тики, и малька, но которые она боялась выливать из себя.

И вдруг её кто-то потянул на себя, насильно заставляя запутаться в комке тел, и Алана, заметив искрящиеся золотые глаза Микка, глупо рассмеялась, ощущая себя невероятно счастливой идиоткой.

Тики не считал ее кем-то другим, кем-то чужим и лишним, он тянул ее к себе, привязывал не привязывая, и совершенно точно выглядел так, словно решил для себя что-то сложное и важное.

Словно укрепился в чем-то.

Девушка поцеловала его в щеку – коротко и смущенно, вместе с тем отираясь бедром о его бедро и упоенно вздрагивая – чмокнула в висок улыбающегося и плачущего одновременно Изу, смотрящего на мужчину таким восторженными и благодарными глазами, что сердце просто грозило выскочить из груди.

Сколько же нес в себе этот ребенок? Сколького же боялся?

Тики сокрушенно покачал головой и вздохнул.

– И стоило ли это таких беспокойств, малыш? – только и спросил он в итоге. – Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Если ты забыл, – здесь мужчина подмигнул ему, – я напоминаю: я люблю тебя. А теперь, – он устроился поудобнее – так, чтобы быть одновременно и рядом с мальком, и рядом с самой Аланой, – по порядку, ладно?

И Изу поспешно закивал, крепко прижимаясь к его боку и начиная говорить. Он говорил и говорил – взахлеб, путаясь в словах и языках, улыбаясь и поминутно отирая рукавом слезы, как будто не знал, чем начать и закончить, что было неудивительно, потому как он был ребенком.

Он рассказывал про маму и папу, про северные племена, про холодное море… И про Линка. И повторный рассказ только накалил неприязнь к нему внутри Аланы, только заставил ее еще раз сказать себе, что просто так она не отступится, не стоит даже об этом думать.

Не теперь.

Вот только… только частота посещений Линком дома родителей Изу уж слишком ее насторожил.

Словно они были очень связаны друг с другом, хотя к сереброволосым русалкам редко кто осмеливался подходить. Могло ли случиться так, что Говард строил планы и на мать Изу, отчего та в итоге и сбежала? Может ли быть, что он надеялся использовать её в войне?

Алана нахмурилась, облизнувшись, и шепотом спросила, когда мальчик на некоторое время умолк, закончив свой рассказ:

– А как звали твою маму, малёк?..

Изу тут же поник, закусив губу, отчего Тики успокаивающе погладил его по голове и метнул настороженный, так и говорящий прекратить взгляд на девушку, и тихо, будто шуршащий песок, просипел:

– Тэвак…

И Алана поражённо замерла.

О, тогда всё становилось понятно. И почему Линк приходил к ним. И почему они так тщательно скрывались после побега. И даже почему иногда всполохи души Изу казались девушке отдалённо знакомыми.

Потому что Тэвак была младшей сестрой Говарда. И даже больше – Алана видела её один раз: тогда, когда Линк приплывал к ней свататься. Среброволосая русалка, больше похожая на сотканную из лунного света пену, прекрасная и великолепная, с длинными вьющимися волосами и тонкими грациозными ладонями.

– Ты… знала мою маму? – взволнованно вздохнул Изу, и Алана сглотнула, заторможено кивая.

Если мальчик был племянником Линка, то он был его рабом, рабом управителя провинции, который в скором времени обязательно объявится в Столице вместе с Марианом.