Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 65 страниц)

Алана взглянула на его душу, в который раз уже за эту неделю любуясь её чистым переливом и завораживающим гулким звоном, и тяжело вздохнула, пытаясь отвлечься от проблем с Микком. Например, восхититься вновь тем, что Лави смог обуздать свою злость (и желание убить, вестимо, как бы грустно это ни звучало), как только увидел Мариана – потому что после этого чёрная туманность, которая вечно напоминала девушке дымок сначала от огня, а потом уже и от свечек, испарилась, оставив после себя сверкающее и греющее солнце, в тепле которого хотелось нежиться и забывать свои невзгоды.

Но теперь, когда Лави сам рассказал Линку свою тайну, рассказал, хотя раньше даже говорить о Мариане и троне не желал, ему придётся что-то с этим решать. Однако самого тритона это, казалось, даже и не волновало: он легкомысленно пожал плечами, фыркнув, и закатил глаз.

– Он не горит желанием, разве ты не видишь? – усмехнулся парень, щёлкнув пальцами, и вдруг состроил какое-то слишком карикатурное лицо. – Милый дедушка не хочет воссоединяться со своим внучком, – высоко пропел он, заставив Алану хохотнуть, и продолжил уже как обычно: – Так что не беспокойся, меня это больше не волнует.

Девушка непонимающе нахмурилась, закусив губу.

– Но… как же семья?.. – выдохнула она, вглядываясь в лицо спокойного Лави. Такого незнакомого. Такого родного.

– У меня есть семья, – уверенно возразил он Алане и ухмыльнулся, взглянув на неё. – У меня есть моя свихнутая тетушка и еще целый клан родни. И старик. Так что расслабься, – беззаботно махнул парень рукой, ведя девушку по коридорам куда-то вглубь дворца.

Кажется, они шли к ее покоям.

Алана улыбнулась в ответ, чувствуя, как к глазам снова подступают слезы – только теперь хорошие, радостные какие-то – и покрепче прижалась к боку тритона, стараясь ухватить как можно больше его тепла.

– Спасибо, Лави, – тихо сказала она после недолгого молчания. Тритон хмыкнул и неловко погладил ее по плечу, словно силясь утешить, но не зная как – потому что ее саму не знал.

– Да было бы за что, – однако отозвался он с довольным видом. – Так чего ты разоралась-то? Небось сунулась к Тики, а он тебя похоронным лицом встретил?

Девушка поджала губы, недовольная его проницательностью, и обиженно фыркнула:

– Можно подумать, я сделала что-то ужасное!

– Вообще-то сделала, – Лави озадаченно почесал в затылке и бросил на нее недоуменный взгляд, как будто думал, что она просто прикидывается. – Что, неужели не понимаешь?..

Алана остановилась, топнула ногой – и рыкнула:

– Да объясни ты мне, наконец! Потом будешь издеваться!

Она снова почувствовала себя ужасно от одного только напоминания от этой ссоры, и даже недавний срыв на Линке не дал ей возможность ощутить себя хоть немного легче. В конце концов, это же не кто-нибудь, а Тики!

Ее любимый Тики.

Лави вздохнул и снисходительно покачал головой:

– Да унизила ты его, он же сказал, – эти слова хлестнули так больно, что Алана дернулась, хотя так и не понимала до конца, как у нее вообще это получилось. как она могла… унизить Тики? Но противно было уже от самого факта, что она действительно это сделала. – Он же мужчина, он твой защитник! – всплеснул руками тритон. – А на кой-акулий хвост он тебе нужен, если ты чихать на это хотела? Теперь-то понимаешь?

Сказать, что Алана поняла совсем все, но это было уже ближе к истине. Вот же манта, и как она не подумала об этом?.. Она ведь старалась учесть все варианты! И она не думала, что Тики это так заденет! Ведь ее участие в сражении, оно было лучшим выходом, в конце-то концов!

– Да не чихала я на это, – она прикусила губу и уперлась взглядом в пол.

Однако Лави словно бы и не понимал её – хотя явно должен был: он же не был дураком, пусть и любил из себя его строить.

– Чихала! – сердито припечатал он, даже притопнув, и Алана сжалась под его хмурым взглядом, не в силах что-либо сказать. – Ты ему хоть слово сказала? Хоть посоветовалась с ним? – продолжал парень решительно наступать на неё, в этот момент не вселяя, на самом деле, страха, но явно вгоняя в панику с каждым новым словом всё больше и больше. – Не-е-ет, – с издёвкой протянул он, всплеснув руками, – ты ж сама решила всё, как и всегда это делаешь, – грозно прищурился Лави, подойдя к девушке почти вплотную.

Алана замотала головой, пытаясь хоть что-нибудь сказать в свою защиту. Потому что… потому что… потому что он был прав. Манта всех сожри, он был прав, но признавать этого не хотелось.

– Да что я могла сделать в таком случае? – взбешённо рыкнула она в итоге, не понимая, чего Лави хочет от неё. Да, она провинилась, да, она ужасная идиотка, какой всегда и была, да, она не заслуживает, как видно, такого замечательного человека, как Тики, но зачем парень вообще поднял эту тему? Алане хотелось зажмуриться, свернуться в клубочек и бить хвостом по полу, как маленькая девочка, которая не представляет, что делать.

– Позвать его и решить этот вопрос вместе! – тут же ответил Лави, словно прекрасно знал, чем будет ему противостоять девушка. Словно понимал сейчас её мысли и позорные попытки спрятаться, не принимать своё поражение, свою вину.

В груди всё сжалось от отчаяния и желания раствориться.

– Да времени не было! – отговорки, всё пустые отговорки. – Не было! – нужно придумать больше пустословных отговорок. Ведь и правда вариантов не было. Не было же, да? – А тут можно было двух коньков одним ударом! – да, да, именно, она спасла Изу и заодно помогла отцу с особо зазнавшимся управителем, который все это время прибирал в свои руки чужую власть.

Она сделала всё правильно.

Однако Лави явно так не считал.

И Алана ощущала, как всё внутри неё бьётся вдребезги.

– Не было времени заорать, зовя его, чтобы через три минуты он прилетел с другого конца дворца? – с усмешкой спросил он, скрестив руки на груди, и девушка, сжав кулаки, задрожала.

– И что бы он сделал?! – не выдержала она. – Это всё равно бы ничего не изменило! Свобода Изу была под вопросом! Ты же сам прекрасно знаешь северные ритуалы! – под конец голос опасно вильнул, и на глаза навернулись не прошенные слёзы, которые Алана пыталась всеми силами сдержать. Потому что… потому что она вновь всё сделала неправильно.

Лави обмяк вдруг как-то и сокрушенно махнул рукой – так, словно она одной только фразой окончательно и бесповоротно уверила его в своей несравненной глупости и беспечности по отношению к окружающим.

– О духи, ну что ж ты за дура… – проворчал он устало. – Я-то северные ритуалы знаю, а ты вот в человеческих отношениях ни манты не смыслишь! – прикрикнул он снова – как будто в желании дозваться до нее, у упор его не слышащей. – Тики уязвило даже не столько то, что ты сама вступила в бой – это можно политически объяснить. Но ты не сказала ему ничего, – принялся пояснять он, размахивая руками и вынуждая невольно улыбаться сквозь брызнувшие-таки слез; Рогз делал также, и Алана едва сдержалась. – Да, это ничего не изменило бы, но хотя бы номинально он принял участие в судьбе Изу, который, на минутку, его сын! Это было бы неприятно, но не смертельно! А здесь ты все это по сути за его спиной провернула! Ты честь его оскорбила! – тут Лави выпрямился вдруг и скрестил руки на груди, словно заподозрил, что она его не слушает и решил проверить. – Знаешь, как имперские мужчины кичатся своей честью? Рассказать?

Алана стушевалась и отвела глаза.

Вот об этом она не подумала совершенно. О океан, и правда, что она за дура такая! Свое-то собственное самолюбие холила и лелеяла – хвост изувеченный показывать не желала, гадостей Тики на корабле наговорила, когда тот с платьем ошибся, с Неа разговаривать не хотела из-за дымки вокруг его души… А сама всех же и ранит – словами, действиями и даже плавниками, сожри ее манта!

– Я… я… я не хотела ничего такого… – жалко проблеяла она, прикусив губу и принявшись в волнении щелкать костяшками пальцев, пока Лави сверлил ее снисходительным взглядом.

– Не хотела она, – наконец завел глаз он – и вынес вердикт: – А вышло так, как вышло! И теперь придется тебе подождать, – прямо как на корабле в самом начале – ждать, наблюдать и осторожно подступаться.

Алана сердито поджала губы и дернула себя за серебряную прядь – и только тут опомнилась.

Линк же ей волосы пообрезал. И коса распустилась.

Вот же дрянь.

Она теперь словно вновь окунулась в то время, когда была безумной ведьмой – одинокой и желавшей уничтожить всё вокруг, а потом сдохнуть и самой следом.

Алана глубоко вздохнула, в спешке заплетая простую косу и вскользь замечая, что теперь за волосами ухаживать будет легче. В который раз уже она лишается их за эти четыреста лет?

– Ладно, – вдруг отвлёк Лави её от не самых радужных мыслей, и девушка осознала, что они уже успели прийти к её покоям, – тебе нужно бы отдохнуть, а то на тебе лица нет, – спокойно проговорил он, но в лице его читалась плохо скрываемая забота, словно бы парень переживал, но не знал, как это показывать.

Потому что все эти четыреста лет ненавидел её и желал убить.

Алана насмешливо усмехнулась себе под нос, и Лави всё же озабоченно нахмурился, после чего обречённо вздохнул, закатив глаз.

– Давай-давай, зубастая ведьма, пока не успела надумать ещё чего, – пробормотал он, буквально заталкивая её в спальню и качая головой. – Если что, зови, – спешно доложил парень и закрыл дверь, будто стеснялся такой заботы со своей стороны. Алана вновь хмыкнула себе под нос с этой злой иронией, дёргая себя за косу и не зная, что делать.

Она не хотела думать.

Но мысли сами лезли в голову.

Эгоистичная мерзавка, плюющая на других людей – вот ты кто, Алана. Не нашла важным поинтересоваться мнением мужчины, которого любишь. Решила сделать всё сама – хотя ты уже больше не одна, хотя у тебя уже есть (наконец-то есть) те, кто заботятся о тебе.

А ты как обычно жалишь своими шипами, даже не разобравшись.

Идиотка.

Девушка рассеянно огляделась – комната была слишком пустой и большой для нее одной – и прошествовала к кровати. Сегодня Тики определенно не придет ее греть, так что придется как-то самой справляться. С собой и со своими призраками. Они почти отступили, но ей было все еще страшно.

Что ж, когда-то и у Тики должно было лопнуть терпение. Удивительно, что он вообще продержался больше недели.

В одиночестве было слишком много непривычной тишины. Алана легла и завернулась в одеяло, не потрудившись раздеться или что-то вроде. Сейчас ей было ужасно наплевать и на душистую ванну, которая отбивает рыбный запах от ее кожи, и на слишком легко мнущуюся ткань ханбока… Вообще на все. Ей хотелось просто хоть немного согреться после изнуряющего сражения – и скандала – с Говардом, потому что по телу шли мурашки от одного только воспоминания об этом.

Вот только одеяло как-то не слишком грело.

Но Лави был прав – ей стоило отдохнуть. Алана закрыла глаза – и провалилась.

Она как будто падала в какую-то глубокую океанскую впадину – медленно погружалась вниз, преодолевая сопротивление воды и чувствуя, как ее обнимает ледяными руками безразличие.

Как будто снова возвращало в те дни, когда Линк делал ей комплименты, называя ледником, а море шипело и бросалось высокими шквальными волнами на подплывающие к бухте корабли.

Да и было ли что-то еще кроме этого?

Только Алана, море, камни – и белоснежные с серебром парусообразные плавники. Отшельничество и одиночество, заточение и безумие.

Безопасность?..

Алана распахнула глаза, до рези вглядываясь в пронзительно-синее небо над своей головой, и ощутила, как распущенные волосы скользят по спине, рукам и хвосту.

Ее лицо невесомым бризом обдул теплый ветер – выдерживать окружающую тишину стало не так уж невыносимо.

Что было у неё там, в безрадостном прошлом? В прошлом, в котором она билась о камни, чтобы истекать кровью, ядом и своей чернью? В прошлом, где она пела песни больному океану, чтобы успокоить и успокоиться? В прошлом, где не было никого, кто мог бы её обогреть тогда, когда это жизненно было необходимо.

Так нужно ли ей это прошлое?

Болезненное, наполненное безумием, болью и ненавистью (чьей ещё – разберись), душащее её и заставляющее желать умереть.

Алана не хотела вновь отправляться в это прошлое: в бухту, в ледяные крепости, в океан – туда, где не будет никого, кто обнимет или улыбнётся.

Тёплый ветер ласкал её щёки, перебирал распущенные волосы, и ей казалось, что это Тики – что он вернулся, что он вновь успокаивает её, что он больше не злится и что всё будет хорошо.

Но это был сон.

Потому что когда Алана вынырнула из своей дремы – рядом никого не было. Зато она осознала, что позволила бы обрезать свои плавники еще раз ради того, что есть у нее теперь.

Ради того, что приобрела.

Ради того, чтобы вернуть потерянное доверие.

Рассвет за окном только еще занимался, когда Алана быстро окунулась в остывшую ванну, пахнущую травами и маслами, и поспешно натянула на себя одежду, небрежно – но впервые почти что правильно – завязав злосчастный мудреный узел на жакете.

Плавников для повторного отрезания у нее, разумеется, нет, но никто не говорил, что она сдастся так просто. Нет, не теперь, когда выхода только два – выиграть или умереть.

Потому что проигрыш в данном случае для нее будет хуже смерти, да и сама смерть не слишком-то предпочтительна.

Девушка быстро заплела косу, не обращая внимания на пару выбившихся прядей и плюя на обычаи, и окинула себя коротким взглядом в зеркальном отражении. Бледная кожа, белые волосы, лихорадочный какой-то румянец на щеках – и платье, красное как кровь.

Должно же быть в ней хоть что-то красное.

Тишина, по-прежнему стоящая в комнате и, кажется, во всем дворце, больше не была оглушающей. Алане чудился в этой тишине легкий ветер, и этот ветер вел ее за собой.

В винный погреб.

Захочет ли отец поговорить с ней? Покажется ли? У него будет в руках бутылка?

Как бы ни боялась этого признавать, на самом деле Алана ужасно скучала. Когда-то давно, еще до смерти сестер и братьев, она очень любила Мариана, и тот, кажется, отвечал ей взаимностью, ласковый отец и без преувеличения роковой мужчина.

Отстранившийся и оставивший ее тогда, когда его поддержка требовалась ей больше всего.

Как он взглянет на неё при встрече? Удивится? Обрадуется? Скривится от отвращения?

Он же понял, что Алана лишилась плавников – он пытался спросить, но она запретила ему даже заикаться об этом. И, что самое странное, Мариан послушался, даже… подчинился, словно слова девушки были важны для него.

Словно он всё ещё любил её.

Это было бы так прекрасно, на самом деле.

Потому что всё это время Алана уверяла себя, что отец любит её, что у него слишком много дел, что у него не хватает времени на то, чтобы навестить свою единственную дочь, но…

Жаль, что эти желания остаются лишь глупыми желаниями.

Алане не хватало отца, но самому Мариану, казалось, было всего достаточно.

В погребе было тепло, и рыжие огни факелов разгоняли туманную тьму, в которую было погружено все: стеллажи с бутылками, пузатые бочки, деревянные скамеечки и небольшие круглые столики.

И всё это напоминало чем-то склеп.

Одним словом, Алана бы сюда ни за что не отправилась без надобности: слишком противное и тревожное чувство сковало ей грудь, как только она спустилась.

Мариан нашёлся в самом дальнем углу, одинокий, смотрящий в потолок, распивающий вино из горлышка, и его алые распущенные волосы мерцали в свете, исходящем от факелов.

Они мерцали кровью, и от этой мысли по пищеводу словно ножом резанули.

– Здравствуй, отец, – спокойно поздоровалась Алана, привлекая внимание, казалось бы, совершенно ушедшего в себя мужчины, и тот, вздрогнув, удивлённо уставился на неё в ответ.

Он молчал с несколько секунд, словно бы совершенно не ожидавший её увидеть, и Алана не решалась нарушить эту тишину, чувствуя, как внутри неё все… трепещет.

Дрожит от радости.

У неё был отец, и даже если он не был слишком на него похож, он всё равно оставался её отцом. Её семьёй. Тем, кого она когда-то любила – и тем, кто сейчас жив.

Мариан же переживал, когда она сбежала: океан волновался и говорил, что царь в панике. Мариан же беспокоился о ней: в те редкие встречи, когда он приплывал к ней, мужчина приносил ей арфы и слушал, как Алана поёт. Мариан же любил её: когда-то давно, в счастливом детстве.

А сейчас… у него осунулось лицо, а в волосах серебрились тонкие седые прядки, да и…

Траур.

Он нёс траур.

Разве не это самый понятный и верный показатель того, как Мариан любил свою семью?

– А… – просипел наконец он, прочищая горло и пытаясь как можно более невозмутимо налить вина в бокал. – Спасибо за вчера, – отрешённо протянул мужчина, пряча взгляд, и Алана, чувствуя, как к горлу подступает комок горечи, кивнула.

– Не за что, я же… понимаю, – проговорила она, не решаясь подойти ближе и так и оставаясь стоять между двумя стеллажами, в нескольких метрах от отца.

– Зачем же ты пришла? – поинтересовался Мариан с отсутствующим видом, и это его действие кольнуло девушке в грудь.

– А я не могла прийти к тебе просто так? – сглотнула Алана, закусив губу, и с каким-то незнакомо обиженным удивлением пронаблюдала, как мужчина в ответ на это неловко выдохнул, притронулся к носу и замотал головой.

– Конечно, конечно, могла, – забормотал он, и эта картина… этот человек, которого она боялась, любила и уважала всё это время, эти его эмоции – они заставили Алану судорожно вздохнуть.

– Но ты прав, я всё же здесь с умыслом, – облизнулась она, пытаясь не думать. Не думать о том, что между ними произошло и что уже никогда не произойдёт.

Мариан ответил на ее слова едва слышным хмыканьем и коротко повел головой, словно разминая затекшую шею.

– Вот как… – он произнес он тихо. – Вот как… – и вскинул голову, вроде глядя и на нее, но куда-то над ее головой. – И чего же ты хотела?

Алана прикусила губу, не зная, куда деть взгляд и будучи не в силах понять, почему отец на нее не смотрит, и сцепила руки замком за спиной.

Ей надо было это сказать. Она должна быть очень сильной.

– Я хочу попросить тебя оставить меня здесь, – ответом на ее слова стал приглушенный смех. Плечи отца дрожали, и он снова опустил голову как будто в каком-то непонятном стремлении сдержать порыв, задушить веселье в себе еще на подходе к горлу. – Я… – терпеть это стало невыносимо. – Посмотри на меня пожалуйста, – попросила она негромко.

Мариан поднял голову и уставился в тонущий в сумраке дрожащих от едва заметного сквозняка факелов потолок.

– Я не могу, – он поставил бутылку вина рядом с наполненным, но так и не опустошенным бокалом, и зажмурился. – Я видел тебя тогда в тронном зале, но ты даже не захотела рассказать мне, что с тобой стало, дочь. Поэтому… я не могу.

Алана поджала задрожавшие губы. Слышать от родного отца подобные вещи было столь же невыносимо, сколь и слушать гадости из уст Говарда Линка, когда-то называвшего ее ледяной глыбой и считавшего за комплимент собственные слова.

Сколько раз он так ее называл?

Сколько раз еще она вспомнит это слово?

Молчание затянулось.

– Пап, я хочу остаться, – еще раз повторила Алана, не зная, что ему ответить. Его слова ранили очень больно, но она знала, что не должна обращать на них так уж много внимания. Мариан… он ведь просто обижен, верно? Он обижен ее побегом, ее молчаньем, ее желанием скрывать правду.

– Из-за этого твоего наглеца Тики? – с ехидной усмешкой хмыкнул он, и Алана бы зашипела в ответ, как всегда это и делала в таких ситуациях, но лицо у Мариана было такое незнакомо хмурое и уставшее, что сил на шипение просто не было.

Ей казалось, что между ними застыла когда-то мощно текущая река, и в замершей толще этой реки – остановившееся время и мир.

Наверное, между ними была бы пропасть, но пропасть можно перепрыгнуть, в неё можно спуститься и забраться на другую сторону, а если ты попробуешь переплыть застывшую реку – то и сам застынешь, затеряешься в окостеневшем дыхании времён.

– Нет, не только из-за него, – ответила Алана, смотря на отца и понимая, что да, между ними застыла полноводная река. Отделила друг друга, не позволила вновь воссоединиться, запретила прикоснуться друг к другу.

Мариан наконец опустил свой взгляд на неё, и… в его лице было столько неприкрытой горечи, столько боли, что девушка не смогла удержаться – и закрыла глаза.

Его белая душа отпечаталась на внутренней стороне век предрассветной дымкой. Рассыпающаяся душа застывшего во времени существа.

Алана тоже была такой?

Тоже была застывшей?

Только вот её рассыпающаяся душа, пожалуй, была бы больше похожа на муть в озере.

Мариан тяжело вздохнул, и девушка вновь взглянула не него – тот уже рассматривал резные узоры на стеллажах.

– Почему ты просто не хочешь отправиться в ледяные крепости, вот скажи? – устало поинтересовался он, но было в его голосе что-то такое, что не позволило Алане вскинуться на него за такое предложение. Словно бы мужчина давно уже все решил, а сейчас лишь для вида отпирается. – Так ведь тоже будет нормально, – пожевал он губы и отпил из бокала.

Девушка длинно вздохнула, чувствуя, как эта окостеневшая река холодит своим безразличием, и мотнула головой.

– Потому что замуж за Линка я не пойду, – решительно произнесла она, нахмурив брови, и ядовито усмехнулась. Мариан вздрогнул. – Моя душа чернее его стократ, но законов его провинции я никогда не приму, и ты это прекрасно знаешь.

Потому что ты знаешь меня.

Потому что ты любишь меня.

Ведь так?

Отец тихо промычал что-то себе под нос как будто в каком-то раздумье, но Алана прекрасно видела, что он ворчит скорее для вида и просто притворяется.

Почему он никак не вынесет свой приговор? Почему он не хочет сказать ей о своем решении?..

На самом деле ее тяготил этот разговор и даже не только он, но и сама необходимость находиться здесь. Она скучала по отцу, но раз тот даже не хотел смотреть на нее, стоило ли вообще стоять перед ним и пытаться вызвать на диалог? Он ведь этого не хотел. Не хотел говорить с ней – даже фразы кидал медленно, заторможенно, обдумывал каждую, как будто боялся, что если скажет что-то неверно – она тут все на куски разнесет.

Но он ведь ее отец! Она никогда бы не стала делать ничего такого!

Алана сжала в пальцах ткань юбки и стиснула зубы, терзаясь в ожидании ответа.

Который оказался вопросом.

– Но помимо этого ты влюблена в наглеца-Тики, из-за сына которого чуть не перерезала Говарду шипами глотку. Ведь так? – лениво предположил Марианво второй раз, словно желая добиться от нее ответа именно на этот вопрос и только на него, – и снова взял в руки бутылку, делая из горлышка широкий глоток и переводя на нее наконец взгляд. И опять глядя куда-то ей между шеей и плечом.

Алана стиснула зубы.

Ну зачем ему это знать!..

– Просто признайся, дочь, я же не собираюсь тебя наказывать за это, – губы мужчины тронула призрачная улыбка, и на секунду прикрыл глаза.

Наверное, вспоминал Элайзу, которая тоже влюбилась в человека.

– Хорошо! – сердито прошипела девушка, скрещивая руки на груди и готовясь отстаивать свою точку зрения. – Да, я влюблена в Тики по уши, хочу остаться с ним и с его семьей! И я ненавижу Говарда, потому что он мерзкая тухлая рыбина и восхищается не мной, а моей силой! И вообще… – она прикусила губу и понизила голос, только тут осознав, что крик ей вряд ли поможет, – зачем мне возвращаться с тобой домой, если ты даже смотреть на меня не хочешь…

И вот только тут Мариан решил взглянуть ей в глаза.

И в его взгляде была бездна.

Или же – та самая окостеневшая река, в которой, наверное, похоронены кости всей их родни.

Интересно, а отец вообще был там, в той лесной хижине, затерянной среди холмов и камней? Видел ли он, то стало со всеми ними? Видел ли он, что приключилось с его детьми?

Ведь когда он наконец нашёл её, уже с на последнем дыхании трепыхавшимися плавниками, этой бездны не было. В его взгляде был лишь страх и паника. И – горечь.

Что он увидел в её лице? В лице маленькой девочки, которая жертвой своих братьев и сестёр сбежала от смерти?

…сколько ты ещё будешь вспоминать об этом, Алана?

Мариан притронулся к переносице тем самым жестом, каким обычно Тики выражал свою усталость и желание просто исчезнуть, чтобы никто его не трогал.

– Слушай, – вздохнул он, – я не собираюсь протестовать, если ты так серьёзно настроена остаться здесь. Опыт показал, что Линк против тебя слабоват, так что пусть всё будет, как ты хочешь, – кивнул мужчина, и, наверное, Алане бы следовало обрадоваться, но она ощутила, как в горле застрял кислый комок, мешающий дышать. – Просто мы… – Мариан длинно втянул носом воздух, потерев шею таким незнакомым и неожиданным жестом, словно он был в растерянности, в замешательстве, и из-за этого комок в горле только увеличился, селя в животе тревожность. – Мы долго ещё не увидимся в таком случае, – тут он замолк, в какой-то будто бы неловкости раздумывая, и Алана не смела его прерывать, пребывая в каком-то странном вакууме, откуда наблюдала за отцом, а между были непреодолимой преградой стыла эта окостеневшая река. – А смотреть… Я не могу спокойно смотреть тебе в глаза, дочь, – наконец признался он, тяжело выдохнув и вновь прямо взглянув девушке в лицо. И заставляя этим замереть в непонимания. – Не после того, как ты осталась одна из-за моего легкомыслия, – замолчи, замолчи, замолчи. – Ты – моё вечное напоминание о том, что я не успел спасти их, – замолкни, замолкни же. – Прости меня.

Алана ощутила, как все в ней дергается, разбухает, как носится кровь по венам с бешеной скоростью штормового ветра. Она не знала, что ответить ему на это. Не знала, не представляла, как реагировать на его слова.

Вот так, значит? Значит, вот так ты любишь меня, отец?

– Мы и так за последние четыреста лет виделись не особо часто, – хмыкнула она, удивляясь тому, как сухо это прозвучало и как ей удалось не сорваться на крик. – Так что не вижу проблемы. Когда ты в следующий раз захочешь навестить меня, у нынешнего императора, наверное, уже будут правнуки.

Мариан горько вздохнул и потер виски, снова отводя глаза. Кажется, он всеми силами хотел избежать этой темы, но в итоге не получилось. Что ж, раз так, они хотя бы все до конца выяснят. Одну правду Алана уже узнала.

– Я серьезно, дочь, – вдруг вмиг осипшим голосом произнес мужчина. – Сцилла… она носит моего ребенка, и я не могу надолго ее оставлять, – тихо признался он. – Я даже не уверен, что останусь на твою брачную церемонию, понимаешь? Ведь… – он замолк, настороженно наблюдая за ее реакцией, но Алана пропустила его последние слова мимо ушей.

Ребенок. Вот как.

Тогда все ясно.

У отца новая семья, и он хочет забыть про все. Какое ему дело до своей одинокой дочери, выжившей только ценой жизни всех остальных его детей?

Алана улыбнулась дрогнувшими губами.

– Ребёнок? – ей казалось, ее голос звучит как какой-то совсем чужой. Она еще словно не до конца все это понимала. – Сцилла… у неё под сердцем твой ребёнок?..

Сцилла, которая должна была прийти им на помощь, но не пришла? Которая тоже могла слышать океан, потому что хоть и являлась существом иного порядка, все равно оставалась его дитем?

Мариан настороженно кивнул в знак согласия – и внезапно впился в нее нечитаемым взглядом широко распахнутых глаз.

Как будто только увидел.

– Да, – отозвался он, – но послушай, это совершенно ничего не…

–…и ты совершенно забыл обо мне, – Алана тихо рассмеялась и спрятала лицо в ладонях, сутулясь и не зная, куда себя деть. Она так устала стоять перед ним по струнке. Ей не хотелось никаких обязанностей больше. Она просто хотела иметь отца. Который от нее отказался. – О океан, у тебя новая семья, и именно поэтому ты забыл обо мне, да? – слезы все-таки закапали, обжигая кожу и прозрачными шариками скатываясь по ладоням, чтобы затеряться в нежной ткани рукавов. – Потому что зачем тебе выродок из прошлого, ну конечно, зачем тебе такая уродливая дочь, из-за которой одни проблемы? – девушка вскинула голову и коротко закивала, соглашаясь с его решением. – Да, я понимаю, – она судорожно хохотнула. – Конечно же, понимаю.

Разве не было это той самой правдой, о которой она догадывалась все эти сотни лет, но которую так упрямо отвергала в слепой надежде на то, что однажды еще покинет опостылевшую ей бухту и вернется в родной дворец, с детства знакомый до последнего уголка?

Дура ты, Алана. Вечно о чём-то мечтающая дура, хотя и так всё прекрасно понимаешь.

– Послушай, это не влияет на… – судорожно вскинулся Мариан, и эта его нетерпеливость, порывистость… о, это было так знакомо. Хоть что-то в нём было знакомо.

Но Алана не желала больше его слушать.

Окостеневшая река шевельнулась.

– Разве мне так много надо было? – спросила она с усмешкой, разламывающей её лицо. Ей казалось, что из неё вновь выливается водопадом яд. Мариан поджал губы, и на его лицо, казалось, застыл испуг. – Мне нужен был отец, – хохотнула девушка, впиваясь пальцами в голову. Внутри словно буря разыгралась, взбесилась, и до самого неба вздыбились острыми клыками её волны. – Мне нужна была поддержка. Мне нужна была моя семья. Но у меня были лишь голые камни и океан, – она вновь рассмеялась и вскинула взгляд на замершего отца, который смотрел на неё так, словно впервые видел. Словно и не думал обо всем этом. – Мне нужен был ты!

– Алана… Да стой же ты, я сказал! Я не то хотел… – взволнованно забормотал Мариан, порываясь встать с кушетки, но так в итоге и оставаясь сидеть.

Алана протестующе замотала головой, прерывая его:

– Но ты подразумевал, – с обречённой холодностью припечатала она и тут же едко ухмыльнулась, не в силах сдержать рвущуюся наружу бурю. Вино в бочках забурлило. – Я рада, что ты нашел утешение, папа. Теперь и я нашла свое. Вас больше на суше никто не задерживает, честное слово, – процедила девушка сквозь зубы, чувствуя, как эта окостеневшая река затаскивает её в свои наконец шевельнувшиеся воды.

Ребёнок. У Сциллы будет ребёнок. У Сциллы, которую Алана так безжалостно напоила своей кровью и приговорила дремать на дне океана несколько дней.

Наверное, Сцилла ненавидит её за это.

Наверное, Алана тоже себя ненавидит.

Все эти долгие столетия она продолжала цепляться за остатки близости между ними. Даже не за остатки – за надежду на эту близость. А отец… взял и так просто от нее отвернулся.

Наверное, это было ожидаемо?..

– Прости, что навредила своим ядом твоей новой жене и вашему ребенку, ладно? Я не знала… – она облизнула губы и отвернулась направляясь к выходу.

Прости, что взбаламутила застывшую реку между нами и заставила тебя стронуться с места и вновь потерять покой.

Прости, что напомнила тебе о своем существовании и о том, что обо мне надо заботиться.

Прости за то, что я такая проклятая и жалкая.