Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 80 (всего у книги 90 страниц)

Глава 63 Ты давай – или уже вешайся или освобождай табуретку

Бывает так плохо, что совсем не понимаешь, как жить эту жизнь дальше. Особенно когда точно знаешь, что плохо будет ещё очень долго. Как будто головой в забор вписался – аж искры из глаз и дыхание перехватило.

– Вот ты где, – Чарли щёлкнула выключателем, нарушив моё уединение. – А я тебя везде ищу. Почему пропускаешь ужин? – она с мягким укором посмотрела на меня. – Тебе нужно хорошо питаться, чтобы быстрее выздороветь.

Госпиталь как всегда был размещён в каком-то совковом санатории, и эта оранжерея стала моим убежищем. Мне не хотелось никого видеть, а тем более разговаривать.

– Рени, так нельзя, – Чарли нежно взяла меня за руку. – Я понимаю, что ты пережила, но подумай о Фридхельме. Он так за тебя волнуется, не стоит ещё больше огорчать его.

– Ну да, – вздохнула я. – Не стоит.

Хорошо, что он не видит меня. Он бы сразу сообразил, что моя апатия вызвана не болезнью. Хотя, конечно, словить в довершение ко всему ещё и гепатит было явным перебором. Но с другой стороны, можно было бы привыкнуть, что жизнь меня не балует. Любит, сука, проверять на прочность. От меня опять ждут, что я встану в строй и никого не ебёт, что я уже на пределе. Что мои стальные нервы сдали на металлолом бомжи. Нет ничего страшнее, когда ты шагаешь вперёд, точно зная, какое адово пекло там тебя ждёт. Но разве я могу сбежать, как крыса с тонущего корабля, и бросить Фридхельма? Скажи мне кто-нибудь раньше, что в смертельно опасной ситуации я выберу не свою безопасность, а «любовь» – ни за то бы не поверила. Но я сделала это и, возможно, сделаю снова, каждый раз расплачиваясь за свой выбор частичкой собственной души. Бог любит, когда человек нарушает свои клятвы. Когда-то я считала, что никогда не перейду последний рубеж. Не стану стрелять в своих, русских. Ведь я со слезами на глазах смотрела военные хроники в музее Сталинграда, чувствовала гордость за своих предков, которые смогли остановить эту жуткую махину, созданную Гитлером. И я же убила красноармейца…

Они появились так неожиданно, перестреляли перепуганных мальчишек. Один из новобранцев оказался чуть расторопнее, но долго не продержался. Я в панике смотрела, как мужчина медленно переводит прицел на меня. Рассмотрев, кто перед ним, он на ломаном немецком сказал:

– Не бояться, я не выстрелить. Ты идти со мной. Рассказать, сколько ваших солдат остаться, и мы тебя отпустить…

Возможно так бы всё и было, но я уже не верила никому. Да, пытать меня бы не стали, но вот отправить в какой-нибудь лагерь – запросто.

– Слышать меня?

Я заметила, что он так и не отвёл пистолет. В тот момент я даже не задумывалась, что он успеет выстрелить первым или я промажу, в голове билось набатом: «Спастись!» Я нажала курок, как в замедленной съёмке наблюдая, как расцветает кровавое пятно на его груди и он медленно оседает в грязь. Сухие обветренные губы слабо шевельнулись, неразборчиво что-то прошептав. Наверняка его ждёт дома семья. Я представила, как он прощался с женой, обещая вернуться, как будет рыдать его мать, получив похоронку, как его сын или дочь будет рассказывать своим детям, что их дед геройски погиб.

Я чувствовала невыносимую тяжесть и одновременно какую-то странную пустоту. Фридхельм, да и любой из парней не стал бы меня осуждать. Я же защищала свою жизнь, и вообще это правое дело – убивать русских. Тот, кто мог бы меня осудить, никогда не узнает, как низко я пала, но от этого мне ещё поганей. Сама же когда-то кричала Вилли, что от своей совести далеко не уйдёшь. Я больше не могла прикрываться принципом стороннего наблюдателя, который ни во что не вмешивался. Я стала частью истории, правда, мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что это будет «на той стороне». Все мы ломались, в каждом когда-то умирали надежды, у каждого под рёбрами список тех, кого он потерял. Вопрос лишь в том, чувствуешь ли ты силы подняться и идти дальше. Особенно, когда не знаешь куда идти.

Поскольку Боткина – весьма контактная зараза, меня засунули вместе с остальными «везунчиками» в какую-то каморку, отделив от остальных раненых. Мне было настолько паршиво, что я даже не стала заморачиваться по этому поводу. Какая разница где валяться под капельницей?

По ночам я не могла уснуть, вспоминая эти жуткие дни. Погибли почти все наши. Вальтер. Тихий романтичный мальчишка, который всего лишь хотел поскорее вернуться домой. Он умер у меня на глазах, а я ничем не могла помочь. К тому времени у нас не осталось ни йода, ни хлороформа, ни бинтов. Госпиталь превратился в настоящий ад. Тяжелораненые медленно умирали в жутких муках, а избавить их от страданий милосердно, выстрелив в висок, видите ли, не гуманно. Катарина. Мы с ней не были подругами, да и творила она иногда такую дичь, что трудновато сочувствовать. Но вот Шнайдер… Беззвучное «блять», очерченное искривившимися губами, и мутный от боли взгляд говорили о его чувствах лучше любых признаний и обещаний.

– Обер-лейтенант приказал отступать, когда стало ясно, что мы не сможем удержать тот квартал, а она… – бесцветным голосом сказал Шнайдер, наблюдая за тем, как тлеет подожжённая сигарета. – Она собиралась подстрелить какого-то русского снайпера. Всё твердила, что не даст взять ему реванш…

– Мне очень жаль, – я отошла, давая ему возможность попрощаться с ней.

Каспер… До сих пор не могу спокойно вспоминать тот ужасный день.

Русские бомбардировщики налетели внезапно. Бежать было некуда, учитывая, что многие раненые были лежачими. Я почувствовала, как ёкнуло сердце от ужаса, когда стена позади меня начала трещать. Всегда молила глухого к молитвам Боженьку – если уж суждено помереть – то, пожалуйста, мгновенно, от пули. Только не быть погребённой заживо под грудой обломков.

– Рени, надо уходить, – Кох торопливо накинул на меня какую-то шинель.

– Я туда не высунусь, – я отчаянно замотала головой.

Как бы ни было страшно, на улице явно ещё хуже.

– Сейчас куда опаснее здесь, – Кох продолжал настойчиво тянуть меня за руку.

Знакомая паника охватила меня. Я могла придумать выход из любой безвыходной ситуации, но не когда от меня уже ничего не зависело, поэтому позволила Коху тянуть меня, лавируя между носилками, охапками сломанных стульев и прочей херни.

Внезапно Кох резко толкнул меня на пол, и я успела лишь машинально прикрыть голову. Наверное, сейчас самое время молиться…

«Твою ж мать, да ты издеваешься! Какая это уже по счёту будет смерть? Я что самая проклятая грешница на этом свете?»

Словно через вату я слышала вокруг крики, стоны, треск крыши.

– Живой? – я осторожно попыталась приподняться.

Кох что-то неразборчиво простонал, и я в ужасе уставилась на огромную балку, упавшую рядом с нами. Теперь понятно, почему он меня оттолкнул.

– О Господи!

Ни фига себе сколько крови! Ему же наверняка раздробило руку, а может, и не только её.

– Потерпи, я сейчас тебя вытащу.

Просить о помощи было бесполезно. Те, кто выжил, в панике рвались наружу. Раненые, которые не могли идти, ползком выбирались из-под развалин. Ничего, сами справимся. Я ухватилась за балку. Су-ука, тяжёлая. На чистом адреналине я рванула её, медленно, но верно сдвинув в сторону.

– Давай, медведик, будем отсюда выбираться, – я обхватила Коха за здоровое плечо.

Он часто, коротко дышал, едва сдерживая стоны. Наверняка у него болевой шок. Рука выглядела жутко, а в этом бедламе нет ни бинтов, ни обезболов. Надо в госпиталь. В нормальный госпиталь, где ему помогут.

– Рени! – я облегчённо улыбнулась, увидев Фридхельма. – Господи, как же я испугался… – он бережно огладил мою щёку. – Ты в порядке?

В порядке… Я в очередной раз чуть не получила инфаркт от страха, вся чешусь от въевшейся в кожу пыли и последний раз нормально ела вечность назад, а так, конечно, я в порядке, да.

– Срочно найди машину, нужно отвезти в госпиталь хотя бы самых тяжёлых.

– Рени, это невозможно, мы должны вернуться обратно.

– Я сама их отвезу.

Он должен раздобыть эту чёртову машину! Вилли просить бесполезно, он тот ещё упёртый баран, но к счастью, Фридхельм теперь тоже имеет кое-какие полномочия.

– Нет, это слишком опасно.

Местный хирург не раз сокрушался, что основной госпиталь от нас сейчас отрезан, но я знала, что раненых потихоньку переправляют к железнодорожной станции. Получить пропуск было всё равно что сорвать джек-пот – в Германию отправляли только самых тяжёлых. Кох явно пройдёт эту комиссию – у него рука, считай, болтается на честном слове. Куда уж хуже?

– Кох спас мне жизнь, – Фридхельм вздохнул, не решаясь спорить.

– Хорошо, я постараюсь найти машину.

– Всё будет хорошо, – каким-то чудом я нашла свой рюкзак – во фляжке даже осталось немного воды. – Держи.

Кох отхлебнул глоток и вымученно улыбнулся.

– А я-то, дурак, ещё боялся, что доктор оттяпает мне пару пальцев.

По злой иронии он попал в больничку с обморожением, и доктор действительно собирался ампутировать ему несколько пальцев, а теперь, скорее всего, он потеряет всю руку. Чтобы восстановить раздробленную конечность, нужна ювелирная хирургическая работа. В сороковые такого ещё не умели.

– Будь предельно осторожна, – Фридхельм вручил мне карту и торопливо обнял, прошептав: – Постарайся договориться, чтобы ты уехала с ними.

Посмотрим. Тут бы для начала добраться до заветной цели. Расклад выходил довольно хреновый – бензина мало, по пути всякое могло случиться.

– А ты что здесь делаешь? – я удивленно посмотрела на Каспера.

Нет, я, конечно, рада, если его комиссуют, но его ранение достаточно пустяковое. Боюсь, развернут обратно.

– Считай, я твой телохранитель, – улыбнулся он.

Телохранитель, это хорошо. Не представляю, как бы я стала одна отбивать раненых, попади мы в засаду.

– Ну-ка, потеснитесь! – закричал один из солдат, вцепившись в брезент окровавленными руками. – Вы что не видите, что у нас больше нет места?!

Всех увезти не получится. Коха я втащила одним из первых, и это сейчас самое главное.

– Поехали, – поторопил меня Каспер.

Блин, сто лет уже не водила грузовик. К тому же как всегда в голову лезли «весёлые» мысли. Дорога, вроде бы, расчищена от снежных заносов, но что делать, если дальше пойдёт бездорожье? Я даже не проверила, есть ли в кузове хоть одна лопата. И надо бы разжиться бензином. По пути нам постоянно попадались брошенные машины и танки.

– Ты зачем остановилась? – нахмурился Каспер.

– Сам подумай, – зря я, что ли, пересмотрела кучу фильмов про зомби-апокалипсис? – Бери канистры. Все, какие найдёшь.

Ну вот, уже кое-что, а то сомневаюсь, что мы бы протянули на двадцати литрах.

– Всегда говорил, хоть ты и девчонка, а голова порой работает получше, чем у нас, мужиков, – добродушно усмехнулся Каспер.

Ага, я такая. До сих пор удивляюсь, как во мне умудряются уживаться гламурная принцесса, столетняя ворчащая бабка и сантехник Валера.

– Помнишь, как ты тогда уделала русский танк?

Ещё бы не помнить. Надеюсь, сегодня мне не придётся устраивать подобное ралли.

– Соскучился по экстриму? – хмыкнула я.

Сзади раздался страшный грохот, над ухом что-то просвистело, и мир раскололся прямо передо мной. В буквальном смысле… Лобовое стекло пошло тысячей трещин. Одновременно грузовик начало заносить вправо, мы покатились почти что боком.

– Чёрт! – я вцепилась в руль, пытаясь удержать машину.

– Это «Яки»! – крикнул Каспер. – Тормози!

Я теперь тоже ясно видела в небе штук пять самолётов. Что называется откуда ни возьмись. Легко сказать, тормози. Для начала нужно выровнять руль. Самолеты снизились, с неба донеслась пулемётная очередь. Пока машину крутило, нам снесли ещё одним выстрелом правое зеркало. Твою мать, я в грёбаном экшен-фильме, не иначе.

– Быстро в укрытие! – едва мы остановились, Каспер открыл дверь, выталкивая меня в снег. Парни, кто способен был передвигаться, тоже попрыгали в снежную насыпь – другого укрытия, как бы, и нет. Я замерла, пытаясь разобрать, что происходит. Привычным фоном звучали вой моторов, пулемётные выстрелы. Вряд ли это надолго. Не будут же они часами обстреливать одну машину. Или будут? А если мы по пути нарвёмся на кого-нибудь ещё?

– Эй, они улетают! – закричал кто-то.

Отплёвываясь от снега, я поднялась и побрела к машине.

– Ребята, грузимся и валим, – выпрыгнуть-то они смогли, а вот залезть без помощи обратно – с этим туго. – Давайте шустрее, пока сюда не принесло ещё кого-нибудь.

Я с облегчением выдохнула, увидев бледную мордаху Коха. Даст бог, мы сегодня всё-таки доедем до госпиталя. Убедившись, что все залезли в машину, я открыла водительскую дверь. Стоп, а где Каспер?

– Каспер?! – я вскрикнула в ужасе.

Он сидел, беспомощно привалившись к стеклу, нижняя часть лица превратилась в кровавую маску.

– Каспер! – я бросилась к нему. – Потерпи, я тебя перевяжу.

Я едва понимала, что говорю. Чем, блядь, я его перевяжу, когда здесь нет аптечки? По его шинели текла кровь. Пуля попала прямо в челюсть. Осколки кости, судорожно сокращающиеся мышцы… Я никогда не была настолько близко к шоку. Что мне с этим делать? Как помочь? Да как тут поможешь – нужно скорее отвезти его в госпиталь.

Я вскочила в кабину, молясь, чтобы машина завелась. Если пробили бензобак, это будет всё, финиш.

– Давай же, ну, – со злостью пробормотала я.

Чёрт, если что, её даже толкать некому – сплошные калеки. Наконец, мотор, чихнув, заурчал. Каспер хрипло, тяжело дышал, по подбородку текла смесь крови и слюны.

– Ты держись, – мой голос предательски задрожал. – Хотел же, чтобы мы прокатились с ветерком, щас всё будет…

Я старалась смотреть на дорогу. Боялась, если увижу его глаза, меня окончательно накроет. Каспер вцепился в мою руку, то сильнее сжимая её, то ослабляя хватку. Его стоны перекрывали шум мотора. Судорожные рыдания стискивали горло, я бы отдала сейчас что угодно за ампулу с морфием.

– Ну, где же ты, добрый Боженька? – меня накрыла настоящая истерика. – Спаси его, ведь он в тебя верит…

Но чуда, естественно, не произошло. Каспер сейчас боролся со смертью, а я – с отчаянием. Я понятия не имела, сколько нам ещё придётся ехать. Где-то вдалеке продолжали гудеть самолёты. Возможно, немецкие. Никогда не умела различать их по звуку мотора. Сейчас имело значение одно – минуты чужой жизни стремительно таяли, а я ни хрена не могла сделать. Каспер конвульсивно сжал руку, и я нажала на тормоз. Повернулась, взглянув на изувеченное лицо.

– Только не умирай.

Но его взгляд уже смотрел куда-то за грань. Никогда ещё я не видела так близко смерть. Острая боль сжала сердце. Только что я потеряла близкого друга, который умер в мучениях. Это какой-то кошмарный сон! Конечно, на войне привыкаешь к чужой смерти, к чужой боли, но никогда я не чувствовала это так остро, как сейчас, всё ещё сжимая его пальцы перепачканной в крови рукой. Я вздрогнула, услышав стук по стеклу.

– Что стряслось? – спросил один из раненых. – Бензин кончился?

– Нет, – выдавила я. – Сейчас поедем.

На станции царил полный хаос. Только что прибывшие солдаты кучками толпились, в охереозе наблюдая, как в освободившиеся вагоны вносят раненых. Я остановила какого-то мужика.

– Где госпиталь?

Он молча кивнул на какую-то избу. Я судорожно стиснула почти пустую пачку сигарет, пытаясь собраться с мыслями. Нужно убедиться, что Коху помогут, я не могу потерять ещё одного друга. Потом похоронить Каспера. Понятное дело, что сейчас всем не до кого, но если нужно я сама буду копать. Но всё оказалось лучше, чем я думала. Пожилой майор распорядился, чтобы приняли раненых, и выдал мне в помощь пару солдат. Я двигалась словно на автомате. Собрала документы и жетоны, помогла замотать тело в брезент. Невидящим от слёз взглядом я смотрела, как мерзлые комья земли падают в свежую могилу. Каспер был настоящим немцем – пришёл в армию не по принуждению, его особо не мучила совесть после очередного боя, – но какое это сейчас имело значение? Он был одним из лучших друзей, которые у меня когда-либо были.

– Вам надо немного согреться, – майор твёрдо взял меня за локоть.

В «госпитале» меня напоили горячим кофе. Я попросила немного йода и бинтов.

– Мой друг, у которого раздроблена рука… Вы позаботитесь о нём? – доктор кивнул.

– Мне жаль, фройляйн, но вас я оставить здесь не могу. Мы отправляем только тяжелораненых.

Бли-и-ин, вот же я идиотка. Я столько раз видела в фильмах, как дезертиры отбирали у умерших эти пропуска «в рай». Ну что мне стоило вспомнить об этом чуточку раньше? Я уверена, если постараться, здесь можно раздобыть десяток таких книжечек. Но без Фридхельма я, разумеется, бежать не собираюсь.

– Обратно поедете с ними, – майор кивнул на мальчишек, которые перепуганно озирались по сторонам, явно пребывая в шоке от увиденного.

Гитлерюнгенд, что ли, подтянулся?

– И я вас очень прошу, воздержитесь от ненужных разговоров. Нам сейчас меньше всего нужна паника среди новобранцев, вам понятно?

– Рени, я говорил с Чарли, – Фридхельм мягко сжал мою руку. – Доктор Йен может выписать тебе направление в санаторий. В Чехии есть прекрасная лечебница.

Я вяло пожала плечами. Всё, чего мне сейчас хотелось, – забиться в уголок, чтобы никто не трогал.

– Прошу тебя, не упрямься, ты сильно подорвала здоровье, да ещё эта болезнь, – он настойчиво смотрел мне в глаза.

А у меня не было сил спорить. Знала, чувствовала, что с ним тоже происходит какая-то хрень – его взгляд был холодным, отстранённым. Я должна вытащить то, что пробралось в его душу, отравляя пустотой и горечью. Но что-то сломалось во мне самой – словно тем выстрелом я убила себя тоже. И как справиться с тошной виной я пока что не знала.

– Ты поедешь? Вильгельм уже подготовил твой пропуск.

Я кивнула. Хватит с меня, навоевалась. Пока я ещё могу чувствовать хоть что-то, нужно бежать от этой жестокости. Я ничем не смогу ему помочь в таком состоянии. Это как в самолёте – наденьте сначала маску на себя.

– Что это? – я непонимающе уставилась на пачку купюр.

– Договорись с врачом, что тебе требуется более продолжительное лечение и уезжай в Швейцарию.

– Нет, – я покачала головой.

– Говорю же, уезжай, а как только мне дадут отпуск, я тебя разыщу. Возможно, за это время удастся придумать что-нибудь с документами.

– Даже если я уеду на лечение в санаторий, то как смогу остаться?

Нет, так не делается. Мы хотели сбежать вместе. Знаю я это дурацкое «а давайте разделимся». Как правило из этого не выходит ни черта хорошего.

– Постарайся найти кого-то из эмигрантов. Я слышал, там много русских аристократов. Твоя бабушка же была одной из них.

Придумал он, конечно, здорово, вот только я не чувствовала сил снова ввязываться в авантюру. Трепыхаться, пытаясь получше приспособиться… А зачем? Жизнь словно выцвела, утратив краски. Я достигла цели «выжить любой ценой», вот только цена оказалась непомерно высокой.

– Посмотрим, – уклончиво ответила я.

Мне было тяжело смотреть ему в глаза, понимая, что он видит в моём взгляде. Ещё месяц назад я бы устроила скандал любому, кто бы попытался нас разлучить.

– Фридхельм… Я…

– Это давно нужно было сделать, – он бережно прижал меня к себе. – Никто бы не выдержал тех ужасов, что ты пережила.

– Я не хочу тебя оставлять.

Я хотела сбежать от этой действительности, а не от него. Но по-другому, увы, никак. Фридхельм мягко отстранился, снова глядя мне в глаза. На этот раз нежно, как уже не смотрел целую вечность.

– Я найду тебя, и всё будет так, как мы когда-то хотели.

* * *

Я никогда не задумывалась, насколько в двадцать первом веке мы привыкли к определённой зоне комфорта. Все ноют и жалуются, как трудно жить, но при этом сыты-одеты и имеют кучу всяких плюшек, а пожелания мирного неба воспринимаются этаким анахронизмом. Видимо, люди так устроены – могут оценить лишь то, чего лишились. Я бы всё отдала, чтобы просыпаться от шума дождя за окном или бурчания соседа за стенкой, который спорит с женой, сколько колбасы крошить в оливье.

Сейчас мне казалось, что в мире больше нет ни одного уголка, где бы не раздавался гул самолётов и грохот орудий. Маленький санаторий в горах Чехии стал для меня настоящим оазисом, этаким временным раем. Безмятежно улыбающиеся женщины и важные степенные мужики наверняка имели о войне смутное представление. Даже солдаты какие-то чересчур весёлые. Может, это товарищи из Берлина, так сказать, пороху не нюхавшие? Я, наверное, выгляжу белой вороной. Не болтаю с тётками в зале для отдыха, в столовке сажусь одна и вежливо посылаю незадачливых «ухажёров». Ну и пусть. Я не заводить знакомства сюда приехала, а лечиться, вот и сосредоточимся на этом. Мне прописали усиленное питание, успокаивающие ванны, какие-то ингаляции. Тут даже солярий был, правда такой примитивный, что я сначала приняла УВ лампы за пыточные аппараты. А ещё много гуляла по огромному парку, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Наверное, это именно то, чего мне не хватало последние месяцы. Ну ещё бы, когда живёшь таким колхозом. Не знаю, что там они подмешивают в эти ванны, а может, всё дело в местной минералке, но я хотя бы стала нормально спать, что явно пошло на пользу моим истерзанным нервам.

И вообще, довольно рефлексировать и жалеть себя. Да, я изменилась, многое утратив. Принципиальность, справедливость, совесть и милосердие – всё полетело в топку под жерновами войны. Либо так, либо нужно было геройски покончить со всем, когда я поняла, что попала в сорок первый. Но раз уж так вышло, нужно найти силы идти дальше. Для начала неплохо бы определиться, в какую сторону двигаться. Лечение в Швейцарии я, допустим, добуду – местный профессор так сосредоточенно хмурился, разглядывая мои анализы, что, подозреваю, со здоровьицем у меня действительно проблемы.

– Простите, фройляйн, это ваше?

Блин, опять чуть не посеяла перчатки.

– Благодарю.

Хм-м, у этого дедули знакомое лицо. Я его частенько здесь вижу. И чего ему, спрашивается, не сидится в тепле? Сейчас привяжется с каким-нибудь нудным разговором про свой артрит или подагру и прости-прощай мой сплин в одиночестве. Но он лишь, вежливо кивнув, невозмутимо отправился дальше.

В следующий раз мы столкнулись в зале для отдыха. Я честно пыталась слушать новости, которые ежедневно транслировали по радио, но после того, как в очередной раз услышала дифирамбы Гитлеру, мол, на фронте всё гут, в то время как прекрасно знала, что как раз в это время русские прорвали ленинградскую блокаду, не выдержала. Сходить с ума от неизвестности, гадая, где сейчас Фридхельм, ужасно, но здесь я правды не узнаю.

– Уже уходите? – дедуля ненавязчиво придержал дверь. – Но трансляция только началась.

Хочешь слушать это бред – вперёд.

– Я должна сделать важный звонок, – пробормотала я.

Через несколько дней я уже не знала, что думать. Дедуля постоянно попадался мне на глаза, но при этом так ненавязчиво, что скорее всего это случайность. Хотя нет. Не далее как вчера, когда не вовремя начал моросить мелкий дождь, он словно ниоткуда возник, протягивая мне зонтик. Вряд ли у него привычка разгуливать с охапкой зонтов. Значит, следил?

– Я собираюсь съездить в город, – вот, пожалуйста, снова крутится рядом. – Вам ничего не нужно?

– Спасибо, нет, – я покачала головой.

Блин, он что реально подбивает клинья? Он же старый. Реально старый. Хотя и на озабоченного маньяка вроде не похож. Черты лица такие благородные, хоть картину пиши, одет не броско, но явно дорого. Я подошла к окну, наблюдая, как он загружается в какую-то навороченную тачку. А дедуля-то не так прост – вон даже персональный водитель имеется.

– По-моему, вы ему нравитесь, – приветливо улыбнулась мне медсестра.

Я пожала плечами. И что с того?

– Господин фон Линдт приезжает к нам каждый год и весьма придирчив насчёт знакомств.

– Не говорите глупостей, – раздражённо ответила я.

Подумаешь, пару раз поговорила с дедулей, что теперь – шипперить нас?

Стоп, она сказала фон Линдт? Он что из этих, которые с голубой кровью? Я усмехнулась. Когда ещё бы мне выпала возможность пообщаться с аристократом. Вот только не пойму, чем я так ему понравилась? Я, конечно, немного привела себя в порядок и больше не похожа на бездомную облезшую кошку, но и до нарядной фифы мне ой как далеко. Никаких завитых локонов и начесов на голове, лицо, так сказать, не облагороженное макияжем. Ну и, разумеется, я по-прежнему носила военную форму. Даже не тянуло проехаться в город и сменить имидж. Когда такое было? Я всегда справлялась с хандрой грандиозным шоппингом. Похоже, моя депрессия затянулась. Интересно, а когда додумались открыть кабинеты психологов? Я бы, наверное, сходила. Ага, и было бы как в анекдоте: «Рассказала психологу свои проблемы. Он плакал и выпил весь запас валерьянки».

А сегодня прямо весна. Хоть раздевайся и загорай. Насчёт раздеться я, пожалуй, погорячилась, а вот погреться на солнышке вполне можно. Нет, ну ты смотри, и этот граф или кто он там, здесь. А что это он делает? Я неприязненно покосилась на дедулю, который невозмутимо приземлился рядом со мной на лавочку.

– Сегодня довольно солнечно, но всё же хочу напомнить вам, что на дворе февраль, – скупо улыбнулся он.

– Мне не привыкать к холоду, – после русских морозов – вообще Канары.

– Простите меня за бестактный вопрос, но не могу не заметить, что на вас военная форма, – в его глазах блеснул острый интерес. – В каком штабе вы служите?

– В штурмовой пехоте, – коротко ответила я.

Брови у дедули удивлённо поползли вверх. Что, не ожидал? А вообще, зря я, наверное, это сказала. Пусть бы считал меня канцелярской крысой при каком-нибудь генерале в Берлине, меньше было бы вопросов.

– Разве дела настолько плохи, что есть необходимость отправлять на фронт женщин?

– О, конечно, нет, – вежливо улыбнулась я. – Видите ли, я переводчица.

– Вы знаете русский? – ну началось.

– Знаю, и что?

Я не хотела в сто пятьсотый раз пересказывать свою липовую биографию. Также, как и говорить о войне.

– Когда-то русские принцессы правили в Европе, а российские императрицы были родом из Германии, – улыбнулся он. – Моя прабабушка была русской и в детстве я немного на нём говорил.

– А сейчас русские считаются одной из низших рас и нашими главными врагами, – мрачно буркнула я. – Разумеется, после евреев.

– К сожалению, да, – вздохнул он. – Вы долго пробыли на восточном фронте?

– Простите, но в отпуске мне совсем не хочется поднимать военную тему, – твёрдо ответила я.

– Как пожелаете, – кивнул он. – Тогда, если вы не против, я немного расскажу вам об истории этого курорта. Вы знали, что здесь отдыхали русские писатели? Чехов…

Вот-вот, давай лучше трепетаться на невинные темы. Я с удивлением обнаружила, что его экскурсы в историю неплохо отвлекли меня от невесёлых мыслей. Постепенно наши прогулки стали своеобразным ритуалом, и, да, мне было плевать, что там судачат медсёстры. Главное – барон фон Линдт не переходил за рамки. Он не пытался заигрывать или лезть с дотошными вопросами. А между тем время моего лечения подходило к концу, и нужно было что-то решать.

– Фрау Винтер, вынужден вас огорчить. У вас серьёзные проблемы, – доктор неторопливо пролистал мою карту. – Из-за удалённой селезёнки вам грозит малокровие, да и печень ещё не полностью восстановилась. Вы замужем? – он бросил взгляд на мою руку. – Настоятельно рекомендую вам воздержаться от беременности, во всяком случае до тех пор, пока не оставите службу.

– Я вас поняла, – кивнула я.

– Что касается дальнейшего лечения, я могу порекомендовать вам чудесный санаторий в Альпах. Если решите поехать, я лично напишу профессору Море.

– Хорошо, я подумаю.

Я поняла, что не хочу возвращаться в Союз, не хочу снова засыпать под гул орудий, не хочу мёрзнуть и питаться всякой дрянью. А Фридхельм. Ну что ж, он ведь знает, куда я поеду, может, быстрее решится что-то поменять. Сколько раз он мне обещал что-нибудь придумать, и всё время находились какие-то отмазки. В глубине души я боялась, что он просто не хочет настолько круто менять свою жизнь. Ведь сколько продлится война, ему неизвестно, а быть примерным гражданином Германии – да ещё и офицером – однозначно почетнее, чем каким-то беженцем на птичьих правах. Я так размечталась о мирной жизни в Цюрихе, что решилась на вылазку в город. Отвела душу, для начала скупив в парфюмерном магазине чуть ли не весь ассортимент. Тушь, пудра, помада, духи и что там ещё? Беру всё. О Боже, какая красота… Глаза разбегаются, глядя на витрину. Я обязательно должна примерить этот костюм. И туфли, а ещё мне нужна сумочка, в которую не поместится ничего, кроме кошелька и помады.

Продавщица любезно помогла мне облачиться в творение госпожи Шанель. Куплю сколько бы ни стоил. Мне осточертела военная форма и вещмешок, в который можно упаковать пол-Китая.

– Вам очень идёт этот костюм, – улыбнулась девушка.

– Что ж, тогда в нём и пойду, – я достала кошелёк. – У вас найдётся какой-нибудь пакет, чтобы сложить мою одежду?

Возвращаться в санаторий не хотелось. Хотелось продолжения банкета. Э-эх, прошли те времена, когда мы с девчонками могли полдня провести в торговом центре, зависая в примерочных и прерываясь на посиделки в кафешке и болтовню.

– Эрин! Какая неожиданность, – я оглянулась, увидев своего престарелого ухажёра.

А случайна ли эта встреча? Впрочем, какая разница, во всём надо искать плюсы. Обратно поеду с комфортом вместо того, чтобы трястись в автобусе.

– А я как раз ищу, где здесь можно выпить кофе.

– Пойдёмте, – он ненавязчиво взял меня под руку. – Здесь недалеко есть отличная кондитерская. Хозяйка готовит пирожные по старинным рецептам, и говорят, они у неё лучшие.

В санатории кормёжка, конечно, неплохая, но только сейчас я поняла, как соскучилась по изысканным сладостям и настоящему кофе. И главное – теперь никаких диет. Хоть в чём-то мне повезло. Я так исхудала, что смело могу питаться булочками и шоколадом на завтрак, обед и ужин.

– Я столько дней наблюдаю за вами, – фон Линдт аккуратно отпил немного чая. – Оказывается, вы умеете улыбаться.

– Всё-таки я женщина, – усмехнулась я. – Любая хандра отступает перед красивыми вещами.

– Ну, раз у вас такое настроение, не выпить ли нам по бокалу вина?

Я немного напряглась, но с другой стороны, сколько можно искать во всём подвох? Вряд ли дедуля внезапно воспылал ко мне страстью. Хотел бы домогаться – проявил бы себя раньше.

– Почему нет?

Вино, скорее всего, кислятина, но да ладно, не будем придираться. М-м-м, какой вкуснючий торт – взбитые сливки, шоколадное суфле и, по-моему, ромовая пропитка. Надо будет заказать добавку. Фон Линдт со снисходительной улыбкой наблюдал, как я уничтожаю десерт, и медленно цедил своё вино.

– Молодой девушке не пристало сидеть затворницей. Если вы не против, я хотел бы пригласить вас на следующей неделе в театр. Афиши обещают премьеру «Турандот».