Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 90 страниц)

– Ну так, – застенчиво улыбнулась я. – На уровне «битте, данке, гутен таг».

– Так же как и остальные, – вздохнул он. – Ладно, значит, не получится их допросить.

– Но для чего я тогда здесь? – осмелилась спросить я.

– Я понимаю, что тебе это может быть неприятно, но уж посмотри их, – он открыл дверь. – Мы всё-таки не изверги, а то и до лагеря не дотянут.

Я шагнула в тёмную землянку.

– Лампу хоть какую дайте, ничего не видно.

– Конечно, – отозвался капитан. – Николай, побудь с ней. Фрицы, конечно, без оружия, но мало ли.

Солдатик притащил лампу, и я медленно осмотрелась. Двое из роты Файгля, ещё один лежит в углу. Так, а где остальные? Здесь уже коек не было, парни лежали практически на голой земле. В принципе ничего удивительного. Врагам комфортных условий не полагается. Я некстати вспомнила, в какой клетушке оказался Паша тогда в госпитале.

– Не бойся, – приободрил меня Николай. – Эти гады без оружия не опасны.

– Угум, – кинула я, доставая из сумки бинты.

Сердце мучительно сжалось. Третьим был Фридхельм. Я нашла его, но раз он здесь, значит, тоже ранен. Ведь даже не могу заговорить с ним, пока над душой стоит этот цербер. Я присела рядом, осторожно проведя беглый осмотр. Вроде бы целый, лишь под носом запеклась кровь, но его бы вряд ли отправили сюда из-за ссадины. Я легонько потормошила его.

– Оставь его, – небрежно заметил Николай. – У него контузия. Почти всё время спит.

– А чего в госпиталь не отправите? – не подумав, ляпнула я.

– Ну ты даёшь, сама же видела, мы и своих пока отправить не можем, ещё и с фрицами возиться?

Фридхельм медленно открыл глаза и недоверчиво моргнул.

– Пить хочешь?

По каким-то причинам он не стал афишировать, что знает русский. Чтобы не вызывать подозрений, я потрясла фляжкой. Его взгляд стал более осмысленным, напряжённым. Как же хотелось успокаивающе шепнуть: «Доверься мне, я знаю, что делаю». Вместо этого я поднесла фляжку к его губам. Так ладно, чтобы Колян ничего не заподозрил, нужно осмотреть остальных.

– Что ты тут делаешь? – быстро прошептал Минс, пока я обрабатывала спиртом глубокие царапины на его виске. – Они тоже схватили тебя?

Этот идиот сейчас попалит нас всех! Вон уже и Николай заинтересованно косится, прислушиваясь в его трёпу. Я усиленно делала физию кирпичом, мол, не ферштейн, что там он несёт.

– Минс, заткнись, – прошипел Фридхельм, и не глядя на меня, тихо пробормотал. – А ты сейчас же уходи отсюда, слышишь?

Я невозмутимо посмотрела на него «моя твоя не понимать».

– Ты смотри, увидели хорошенькую девчонку и расчирикались, – неодобрительно цокнул Коля. Ленцу повезло меньше – разворочено бедро и, кажется, повреждено колено. Тут бы гипс наложить и показаться толковому хирургу. Господи, как они вообще выживали в таких условиях, когда зачастую всё, что можно сделать, – это залить рану спиртом и перебинтовать нестерильным бинтом?

– Я закончила, – улыбнулась я пареньку и, пользуясь тем, что он отвернулся забрать лампу, быстро сунула Фридхельму припасённый хлеб.

Сказать что-то уже не рискнула. Мы вышли, и я убедилась, что без оружия вытащить его отсюда нереально. Замков, понятное дело, здесь нет, зато есть бдительные часовые.

– А где у вас расположена… – я замялась. – Казарма? Или мне придётся жить в землянке для раненых?

Оставаться здесь я, понятное дело, не собираюсь, но не торчать же на морозе.

– Это тебе нужно узнать у нашего капитана, – Николай указал в какой стороне штаб.

Долго бродить мне не пришлось. Никифоров шёл мне навстречу.

– Справилась? – улыбнулся он.

– Сделала, что могла, – кивнула я. – Меня больше огорчает, что не хватает медикаментов. У нас как минимум трое в очень тяжёлом состоянии. Их бы в госпиталь перевезти.

– Дорога в госпиталь отрезана, – мрачно ответил он. – Как только получится прорваться, сразу же отправим.

– Мне следует вернуться к раненым?

– Да, но сначала обед, – он улыбнулся. – Пойдём.

Мы снова пошли по извилистому тоннелю.

– Ребята, у нас каша осталась? – спросил он. – Девушку бы покормить надо.

– А-а, это новая медсестричка, – мужчины задвигались, освобождая мне место. – Садись, сейчас сообразим что-нибудь. Вы тоже присядьте, погрейтесь, товарищ капитан. Чаю вон попейте.

– Это можно.

Мне протянули миску с пшённой кашей, к слову сказать, абсолютно пресной без малейшего намёка на соль, сахар. Благо, мне уже приходилось есть подобное. Сейчас главное набраться сил перед очередным побегом в лес. Честно, не представляю, как мы будем возвращаться. Карту мне пришлось выбросить. Ничего, главное сбежать, кое-что я всё-таки помню.

– Держи, – один из солдат протянул мне железную кружку с чем-то горячим. – Извини, всё, что есть, – он протянул мне сероватый кубик сахара.

– Спасибо.

– Ну что, Арина, давай знакомиться. Сама-то откуда будешь?

– Да я, можно сказать, почти местная, – осторожно ответила я. – В прошлом году закончила школу, хотела в медицинский идти учиться, а тут война. Пришлось по-быстрому заканчивать курсы медсестёр.

– Ничего, вот разобьём фрицев, потихоньку всё наладится.

– У тебя кто-то на фронте?

– Отец, – почти не вру.

Где сейчас мой дедуля? Наверное, уже и не свидимся.

– Это он так, товарищ Арина, пытается вызнать, имеется ли у вас друг сердца?

– Нашли о чём думать, – «смущённо» улыбнулась я. – Я для себя решила – сначала дело, а потом всякие романтические глупости.

Обручальное кольцо я предусмотрительно оставила, главным образом из-за того, что в Союзе большая масса народа их попросту не носила. Ну, серьёзно какие там побрякушки, когда страна выживала после войн революций и голода? Заподозрят ещё чего доброго во мне «контру буржуйскую» раз в золоте расхаживаю.

– Это правильно, – неожиданно вмешался Никифоров, с интересом поглядывая на меня.

Хм-м, а ведь он повёлся на мои правильные речёвки. Жалко, что этот интерес для дела никак не используешь. Мне нужно как-то ликвидировать часового, и тут, увы, без применения оружия не обойтись. Оглушить его я вряд ли смогу. С моим-то ростом – «метр с кепкой» – долго придётся прыгать, чтобы врезать по башке.

Мне стало противно от этих мыслей. Это же свои, русские! Те парни, читая о подвигах которых в учебниках, я восхищалась их мужеством и стойкостью. Не попади я тогда к немцам, возможно… Нет, я слишком дорожу своей жизнью и нервами и не стала бы добровольно лезть в эпицентр войны. Тем не менее, сейчас мне безумно стыдно за то, что я не могу быть на их стороне. Они смотрят на меня как на самоотверженную девчонку, что пришла сюда, не побоявшись трудностей, а я… Я думаю только о том, как устроить побег врагам своей родины.

Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза;

И поёт мне в землянке гармонь:

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой!

Ты сейчас далеко, далеко;

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага.

Сердце снова перехватило от щемящей жалости. Сколько из них смогут вернуться домой? То, что я собралась сделать, снова сдавило душу осознанием окончательного предательства, но я просто не могу по-другому. Любовь не признаёт правил и принципов. Я хочу спасти своего мужа и я это сделаю. Любой ценой.

– Ты скажи, если что потребуется, – обратился ко мне Никифоров.

– Воды нужно побольше, – я задумалась. – И спирта, если можно.

– Я принесу, – кивнул он, и я поднялась следом.

– А этих… фрицев тоже проверить?

– Обойдутся, – хмуро ответил капитан. – Их завтра утром заберут в лагерь. Пусть тамошний доктор возится, у нас и на своих не хватает медикаментов.

Я почувствовала, как внутри разливается холодная пустота. У меня почти не осталось времени придумать хоть какой-то план. Без оружия туда нечего соваться.

Пока я занималась сменой повязок, постаралась незаметно осмотреть вещи раненых бойцов. Ничего… Ни ножа, ни самого завалящего пистолета. Время тянулось тягостными минутами, и одновременно мне казалось, что оно стремительно утекает, словно песок сквозь пальцы. Может, правда попробовать оглушить часового? Ну да, и ворваться в землянку словно Чёрная вдова. Это работает только на экране, а в реальности Колян или кто там вместо него живенько скрутит меня. И Фридхельма не спасу, и себя погублю.

– Арина, ты здесь? – глупый вопрос – где мне ещё быть. – Бери всё, что может понадобиться, и пойдём.

– Куда? – упавшим голосом спросила я.

– Наши ребята с разведки вернулись, – он заметил, как кто-то из мужчин прислушивается, и добавил чуть тише. – Подстрелили нашего лейтенанта.

Мы прошли в землянку, которую я опознала как штаб. Устинов лежал на койке, встретив меня вымученной улыбкой.

– Давайте посмотрим.

На первый взгляд он цел и невредим. Может, ранение в спину?

– Повернитесь, пожалуйста, – он неловко завозился, и я обернулась к Никифорову. – Помогите мне.

Вдвоём мы перевернули его. Ну, так и есть. Рана на первый взгляд аккуратная, но… Я не хирург, но по-моему, пуля застряла в позвоночнике. Я осторожно ущипнула его за бедро, потом сильнее, но никакой реакции не последовало.

– Что там? – глухо спросил он. – Всё совсем плохо?

– Пока что непонятно, – пробормотала я, обрабатывая кожу спиртом.

В любом случае рану надо продезинфицировать. Понятия не имею, можно ли ему лежать на спине, но так оставлять вроде тоже не дело.

– Ну вот, перевязку сделали, давайте положим вас поудобнее.

Никифоров без лишних вопросов помог мне повернуть его на бок.

– Если боли сильные, вот, держите, – я протянула фляжку со спиртом. – Единственный обезбол, доступный сейчас.

– Не стоит, – медленно покачал головой он. – Странно, почти не болит, а я же чувствовал эту проклятую пулю…

– Ну тогда напою вас чаем, – я ободряюще улыбнулась и потянула капитана за рукав. – Пойдёмте, покажите, где у вас кухня.

Тот без слов понял и вышел со мной.

– Плохи дела, товарищ капитан, – честно сказала я. – Позвоночник ему пробило. Он ног уже не чувствует.

– Ты можешь вытащить пулю? – я в ужасе помотала головой. – Я же видел, ты умеешь.

– Вы с ума сошли? – взорвалась я. – Это же спинной мозг, такую операцию должен делать опытный хирург и не в таких кустарных условиях!

Никифоров полез в карман, доставая папиросы, и резко щёлкнул зажигалкой. Лицо напряжённое, явно переживает за товарища.

– Поймите, его нужно как можно скорее отправить в госпиталь.

– Там его смогут поставить на ноги?

Ох не знаю, с вашими то примитивными технологиями. Сомневаюсь, что даже в моём времени произошло бы такое чудо.

– Не знаю, спинной мозг и нервная система – штуки чертовски сложные.

– Побудь пока с ним, вдруг что-то понадобится.

– Конечно, – я вернулась в землянку.

Устинов, казалось, дремал, и я стала аккуратно складывать его вещи. Шинель, планшет… Подняла с пола китель, который торопливо сняли перед осмотром. На пол спикировала какая-то бумажка. Молодая женщина, прижимавшая двоих ребятишек. Заметив, что он на меня смотрит, я положила фотку на стол.

– Плохи мои дела, – полувопросительно полуутвердительно сказал он.

– Вы же понимаете, я не врач, – дипломатично ответила я. – Вас отправят в госпиталь, а там видно будет.

– Только Марусе моей ничего не пишите, – уголки его губ дёрнулись в горькой гримасе.

– Думаете, лучше, если она будет сходить с ума, не зная, что с вами? – порой мужская логика меня убивает.

Хотя с другой стороны ему виднее. Может, она его кинет, как узнает, что остался инвалидом.

– Она, конечно, тут же примчится в госпиталь, – улыбнулся он. – Да только зачем ей возиться с калекой?

Я попыталась возразить, мол ещё ничего не понятно, но он махнул рукой, отметая возражения.

– Не заслужила она такого. И так жизнь потрепала. Мы ведь как познакомились? Наступали с армией Будённого к Куйбышеву, а там эта контра белогвардейская засела. Идём мы значит тихо, чтоб врасплох их застать. Ночь, степь. Вижу, тень какая-то пытается в придорожных кустах спрятаться. Ну, думаю, сейчас я тебя поймаю, шпион белогвардейский. Гляжу, а это девчонка, лет шестнадцать, не больше. Увидела звезду на моей гимнастёрке и как кинется на грудь. Рыдает, мол, спасители мы. Оказывается, какой-то офицер, что у них в доме остановился, проходу ей не давал, а потом и вовсе пригрозил, что раз не хочет по-хорошему, силой возьмёт своё. Вот и убежала Маруся моя, куда глаза глядят.

– Так может, вы зря считаете что… – осторожно сказала я.

– Да знаю, что примет меня любого! Без рук, без ног, лишь бы вернулся, – вздохнул он. – Только не хочу я, чтобы страдала она. Пусть, вон, детишками занимается. Я ж не дорассказал, как у нас всё закрутилось. В общем, отвоевали мы тогда город. Бои, конечно, шли ожесточённые, не хотела эта контра буржуйская так просто сдавать позиции, но Красная армия всегда идёт до победы. Так было, и сейчас справимся мы с подлыми фрицами, можешь даже не сомневаться. Так вот, ранило меня тогда. Не так серьёзно, конечно, но руку раздробило знатно. Командир мой нашёл в городе толкового лекаря еврея, он то меня и спас от ампутации. В общем, лежу я в палате, вокруг все такие же страдальцы, и вдруг заходит Маруся. Цветы полевые мне принесла, табаку, пирожки. Как увидела, обомлела. Я ей: «Ну, чего ревёшь, дуреха? Видишь, как всё обернулось. Ты жива и я тоже». А она всё ревёт и потом уж призналась, что влюбилась в меня ещё с той встречи в степи и как увидела перебинтованного, так сердце чуть из груди не вылетело.

В другое время я бы впечатлилась этой бесхитростной историей любви среди войны, но сейчас голове крутилось одно – как спасти мою любовь? Я встала, чтобы подбросить в буржуйку дров и вдруг вспомнила, что не проверила его вещи. Я осторожно нащупала под кителем кобуру, молясь, чтобы она оказалась не пустая.

– Вам надо поесть.

Есть, пистолет у меня. Чёрт, ощущение, будто вынесла из супермаркета коробку для пожертвований. Уровень морального падения примерно тот же, но сейчас я не буду об этом думать.

– Пойду посмотрю, что там осталось с ужина.

– Не торопись, девонька, – слабо улыбнулся он. – Хочу побыть немного один. Обдумать всё.

Я тихо вышла, судорожно вдохнув ледяной воздух. Стой, не стой, а раз решилась, надо действовать. Я проверила обойму. Пары патронов не хватает, но будем надеяться, до этого не дойдёт. Хотя, куда там, без боя не обойдётся. Советский боец так просто не сдастся. Даже если я не решусь выстрелить, это сделает Фридхельм или Минс.

– Что, не спится? – добродушно спросил Николай.

– Товарищ капитан попросил меня сменить им повязки, – он чуть нахмурился, и я небрежно добавила: – Говорит, мы же не изверги, в отличие от них.

– Так-то оно так, – кивнул он, пропуская меня внутрь.

Он отвернулся, чиркая спичками. Ну да, нужно же зажечь эту чёртову лампу. Вот он, мой шанс. Я быстро шагнула к нему и приставила пистолет между лопаток:

– Не дёргайся, и всё будет хорошо.

– Ты что творишь?

Я уловила быстрое движение его руки и с перепугу ткнула сильнее.

– Бросай свой пистолет, иначе выстрелю!

– Ах ты, контра шпионская, – он резко повернулся, хватая мои ладони, выворачивая, пытаясь выбить пистолет. – Да я тебя голыми руками задушу.

Он резко сжал мои пальцы, и пистолет упал с глухим стуком. Минс, обхватив его за шею, потащил в сторону.

– Не стреляйте, – я нагнулась, чтобы поднять пистолет. – На шум сбегутся остальные.

Николай вывернулся, и Минс отлетел в сторону от тяжёлого удара. Фридхельм бросился на него, сбив с ног.

– Надо было сразу же перестрелять вас, – прошипел он, выворачиваясь.

Я в отчаянии сжала пистолет – всё-таки придётся уходить с шумом. Николай навалился на Фридхельма, сжав пальцы на его шее.

– Пусти его! – я замахнулась, целясь в висок.

Удар, ещё один… Сколько раз мне нужно это сделать, чтобы его наконец вырубило? Я спихнула обмякшее тело в сторону и расстегнула кобуру, доставая его пистолет.

– Вставай, нужно уходить. Понятия не имею, сколько проваляется в отключке этот товарищ.

– Я иду с вами, – вскинулся Минс.

– Ясное дело, – пробормотала я.

– Мне тоже нельзя оставаться, – вскинулся Ленц. – Они как обнаружат, что вы сбежали, тут же без разбирательств меня грохнут.

Скорее всего так и будет, но как он собирается бежать с перебитым коленом?

– Нам придётся бежать, по крайней мере пока не скроемся подальше в лес, – честно предупредила я. – Ты как, сможешь?

– Попробую, – он потянул пистолет из моих пальцев. – Дай-ка его сюда. На крайний случай хоть немного продержусь, прикрывая вас.

– Подождите, я проверю, как там обстановка, – я осторожно приоткрыла дверь и тихо выругалась, услышав удивлённое:

– Арина? Что ты здесь делаешь?

– Николай позвал меня. Одному из фрицев стало плохо. Я уже ухожу, – простодушно улыбнулась я капитану.

– А где он сам? – настороженно спросил он. – Неужели оставил тебя одну с этими гадами?

– Он там, – я отступила, пропуская его.

Я понимала, что его сейчас застрелят. Терять нам уже нечего, но если выбирать между ним и Фридхельмом… Я услышала глухой выстрел и судорожно выдохнула. Вот я и перешла рубикон…

– Быстрее уходим, – пальцы Фридхельма уверенно сжали мою ладонь.

Поздно рефлексировать. Свой выбор я сделала давно и готова была на всё, чтобы вытащить его отсюда.

– Быстро не получится, – Минс подхватил за плечи Ланца, помогая ему идти.

– Стоять! Стоять, гады!

– Беги, мы их задержим, – Фридхельм подхватил меня, пытаясь вытолкнуть из окопа.

– Нет, – я вцепилась в его плечи. – Или мы бежим вместе, или никак.

Глава 58 Будто целая жизнь за плечами – и всего полчаса впереди...

Вильгельм

«…Мама, мы все должны сохранять мужество и веру в свою страну в эти непростые времена. Я понимаю, что ты не будешь спокойна, пока мы не вернёмся домой, но могу тебя уверить – с нами всё в порядке. Фюрер хорошо заботится о своих солдатах. Предстоят серьёзные бои, так что, скорее всего, и на это Рождество мы не приедем, но обещаю, как только будет возможность, постараюсь отправить в отпуск Фридхельма».

Поморщившись, я отложил карандаш. Это была уже третья версия письма, которое я неделю не могу отправить матери. Как ни крути, получается сплошная ложь. Обычно это Фридхельм щепетилен в таких вопросах, но сейчас я его хорошо понимаю. Разве возможно написать матери всё как есть, что мы постепенно теряем надежду на победу? Что с Фридхельмом происходит что-то страшное, и я не справляюсь со своим обещанием беречь его? А она словно чувствует неладное. В последнем письме буквально засыпала меня вопросами о нём. Судя по всему, Фридхельм ей не пишет.

Мать даже не знала, что Эрин была беременна. Ну ещё бы… Своенравная девчонка поступила как всегда по-своему. Никому не сказала о своём положении и в результате чуть не погибла. Причём выговор за этот недосмотр получил от Файгля я. Мол, как так не досмотрел, не отправил в Берлин? Как можно за кем-то «присмотреть», если этот кто-то молчит как русский партизан про свои дела? И как можно вправить мозги тому, кто тебя не слышит? Уж Фридхельм-то должен был понимать, как опасно ей оставаться на фронте. Я попытался объяснить ему, что нельзя всё время идти на поводу у взбалмошной девчонки и что? «Не смей так говорить о моей жене!» При всей внешней мягкости характера, он всегда поступал по-своему. В любом случае, я никогда не отвернусь от родного брата. Вся злость на них мигом улетучилась, когда я увидел эту полоумную на больничной койке. Сама, наверное, сто раз пожалела, что не уехала.

Страшнее другое… Я не могу не видеть, как Фридхельм меняется. Год назад я пытался втолковать ему, что нельзя позволять себе роскошь быть пацифистом, когда страна нуждается в каждом солдате, пытался донести до него, что убийства в военное время – вынужденная необходимость. Теперь же мы словно поменялись местами. Я лишь стараюсь исполнять свой долг. Даже тогда когда приходится расстреливать пленных, сохраняю трезвую голову, четко разделяя, что это не месть за наших убитых, а казнь по законам военного времени. Я хотел, чтобы и Фридхельм поступал также, но его бросает из крайности в крайность. Никогда не забуду почти животную ярость в его глазах, когда мы схватили тех партизан на лесопилке. Возможно, а даже скорее всего, это не они заложили взрывчатку в мою машину, но Фридхельм словно сорвался с катушек. Парни рассказывали, что он едва не забил насмерть шестнадцатилетнего мальчишку. Будь он вспыльчивым, привычным к дракам как Шнайдер это одно дело, но ведь он даже в старших классах не мог дать сдачи мальчишкам, которые цеплялись к нему. Что с ним происходит? Боюсь, такие изменения не пройдут бесследно, даже когда закончится война.

Я достал уже порядком потёртую фотографию, не удержавшись от улыбки. Впрочем, улыбка была невесёлая. Если посмотреть на нас сейчас, пожалуй, только Грета всё ещё выглядит собой. От беззаботной улыбки Фридхельма давно не осталось и следа. Да и я сам уже не ощущаю себя уверенным офицером, у которого впереди блестящее будущее. Чарли повзрослела за этот год, и уже не похожа на девушку, которую заботливо оберегали от жизненных невзгод. Я убрал фотокарточку обратно в карман. На душе вместо светлой ностальгии по прежним временам стало ещё тоскливее. Виктор уехал, и вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Грета никогда не поймёт нас троих, ведь она не видела ужасов войны. Чарли… Не будь войны, мы бы уже скорее всего поженились, и я бы не чувствовал, как меня раздирают противоречивые чувства. Ничего не могу с собой поделать. Вроде бы умом понимаю, что принял верное решение, но когда вижу, как с ней заигрывает какой-нибудь бравый офицер, чувствую, как охватывает мелочная ревность. Что бы там ни говорил Фридхельм, мол Чарли любит меня, она сейчас свободна. После отпуска, когда я устроил безобразную сцену, мы виделись лишь один раз, тогда в больнице.

– Всё будет хорошо, – я почувствовал, как потихоньку утихает гнев, когда она обняла меня. – Главное, что вы остались живы.

Лёгкий, почти уже забытый запах, её духов и ласковая ладонь на моей руке дарили забытое ощущение счастья. Если бы можно было разрешить себе поддаться чувствам, но я вспомнил, к чему это обычно приводит.

– Ты не представляешь, как я зол на Фридхельма. Ладно Эрин безмозглая девчонка, но он должен понимать, что если не можешь отвечать даже за себя, как можно брать ответственность за чью-то судьбу? Война не место для любовных драм.

Светлая улыбка Чарли померкла, и она пробормотала:

– А где тогда место? Любовь – это не то, что можно запланировать или отложить. Есть чувства, и ты просто любишь…

Может быть права она, не я.

– Герр обер-лейтенант! Разрешите доложить, – в штаб ворвался Бартель в сопровождении незнакомого солдата с забинтованной головой. – Два часа назад русские атаковали наш госпиталь.

Час от часа не легче. И как назло Файгль уехал в город. Я кивнул Бартелю:

– Пришли ко мне Кребса, и срочно найди фельфебеля Бертока.

Придётся мобилизовать всех, кто есть. Я старался не думать о том, что там в госпитале сейчас в основном беспомощные раненые и медсёстры. Что там Чарли…

* * *

– Интересно, почему именно госпиталь? – задумчиво протянул Кребс.

Я сразу догадался в чем дело. На холме выгодная позиция. Оттуда уже проще планировать атаки и на нашу часть и на остальные, которые есть поблизости.

– Доложите обстановку, – я оправил двоих в разведку и, к счастью, они быстро вернулись.

– Численность русских как минимум втрое превосходит нашу. У них мощная артиллерия и танки.

– Сколько?

– Мы заметили пока два.

Даже два – это для нас плохо. Противотанковых орудий нет, значит, придётся отбиваться гранатами и пулемётами. С покрытого деревьями холма поднимались облака дыма. Видимо, те, кто был более-менее на ногах, пытались держать оборону госпиталя, но долго ли они смогут продержаться без патронов?

– Кребс, расставьте всех на позиции, – я прикинул, что танки придётся взять на себя. – Главное, не давайте взять нас в окружение.

Сколько обычно длится бой? Порой кажется, что целую вечность, а на самом деле проходит не более пары часов. Ощущение времени словно растворяется в горячем мареве. Взрывы снарядов, окровавленные тела, удушливый запах дыма и пороха… Генералы, может, и сохраняют хладнокровие, продумывая стратегии боя, но солдат ведёт лишь жажда жизни. В висках стучит: «Убить, уничтожить, отвоевать этот жалкий клочок земли». Автоматные очереди раздаются со всех сторон, солдаты вперемешку: наши, русские… Двигаются перебежками, кто-то из них падает, навсегда оставаясь лежать неподвижно. Я заметил, что один из пулемётов замолчал, и не задумываясь бросился туда. Пулемётчик лежит с пробитой грудью, второй подбегает ко мне с новыми лентами патронов.

– Справишься? – бросаю гранату, заметив боковым зрением чересчур близко подобравшихся русских.

– Мы с нашими пулемётами тут бессильны, – парень уставился на надвигающиеся на нас танки. – Мы должны остановить их.

Торопливо заряжаю ленту, открывая огонь. Они замедлили ход, над нами просвистел снаряд. Один из танков начал разворачиваться, последовало ещё несколько взрывов. Затем послышался чей-то победный крик, и я увидел, как в него попали из миномёта. Он медленно отступал и врезался в другой танк, который зашатался от удара.

– Прикрой меня.

Нужно не дать им опомниться, подбить и второй. Нащупываю гранаты – все, что остались, – и одновременно раздаётся залп миномёта.

– Видали! – прокричал кто-то из парней. – Мы обратили иванов в бегство.

Окутанные густым облаком дыма, танки медленно отступали. Орудия перенесли огонь на дальние позиции русских, повсюду раздавались предсмертные вопли и стоны. Кто-то, обезумев от радости, во всю глотку заорал «Зиг хайль!» Похоже, нам удалось отстоять госпиталь.

– Заносите их сюда, – я открыл тяжёлые двери, пропуская санитаров с носилками.

Мельком заметил испуганные глаза Вальтера. Похоже, ему раздробило ключицу. Крови много, но жить будет. Мальчишка чем-то напоминал мне Фридхельма и, конечно, ему сейчас страшно. Как-никак, первое ранение.

– Если я умру, обязательно отправьте матери вот это, – он попытался всунуть мне в руку какой-то медальон.

– Успокойся, – я потрепал его по макушке. – Ты не умрёшь. Поверь, я видел достаточно раненых, ты поправишься.

Я решил задержаться, чтобы убедиться, что Вальтеру окажут помощь, и огляделся, высматривая своих. Даже не знаю, сколько моих парней ещё живы. В коридоре было столпотворение. Медсёстры помогали дойти до палат тем раненым, кто был эвакуирован в подвал, санитары складывали носилки с новыми прямо на пол. Обшарпанная дверь распахнулась, и доктор в заляпанном кровью халате устало оглядел свой фронт работы, затем остановил проходившую мимо медсестру:

– Начинайте перевязки, я осмотрю сначала самых тяжёлых.

Повинуясь какому-то порыву, я заглянул в комнату, из которой он только что вышел. Серые кафельные стены, даже полы были в кровяных брызгах, а на операционном столе слабо постанывал какой-то солдат.

– Я сейчас подойду, – Чарли торопливо выбросила окурок в форточку и обернулась. – Вильгельм… – её глаза блестели от слёз, губы дрожали. – Что же это? Они едва не разгромили военный госпиталь…

Сейчас она была похожа на маленькую девочку, которая потерялась. Вот только маленькие девочки не носят медицинский халат, в который намертво впиталась чья-то кровь. Сердце обожгло тошной виной. Она приехала на фронт ради меня, ведь послужить фюреру и принести пользу стране можно было и в Берлине, там тоже есть больницы. Я шагнул ближе, чтобы обнять её.

– Тш-ш-ш, всё хорошо…

– Столько новых раненых, а у нас почти кончился морфий, – она всхлипнула. – Когда же всё это закончится?

– Закончится.

Я аккуратно отвёл с её щеки прядь волос. Ей нужно услышать, что всё будет хорошо, что когда-нибудь мы снова станем жить по-прежнему.

– Обязательно закончится.

Я склонился ближе, почти коснувшись её губ, в последний момент смещая поцелуй к щеке. На минуту забылось всё… Что мы стоим в пропитанной чужими страданиями комнате, что где-то рядом догорают вражеские танки и нужно быть готовыми к новому бою.

– Мы вернёмся, – я нежно коснулся губами её виска. – И соберёмся на Рождество, пусть и не этой зимой…

Я должен сказать ей: «Уезжай сейчас», – но не имею права даже на это.

– Шарлот, доктор Йен тебя ждёт!

– Иду, – она снова стиснула меня в объятии. – Береги себя.

Мне тоже пора возвращаться. Я прошёл на задний двор, но оказывается, большинство машин уехали.

– Ты проверил, сколько у нас раненых? – спросил я Кребса.

– Не успел. У них не хватает санитаров. Пришлось помогать.

– Ладно, поехали, – я попытался вспомнить, где последний раз видел Фридхельма.

* * *

– Что значит попал в плен?!

– У нас кончились патроны… Мы едва не погибли от взрыва гранаты, – неловко пробормотал Ленц. Так, нужно успокоиться. Фридхельм жив, это уже хорошо.

– Нужно отправиться за ним, – неожиданно вмешалась Эрин. – Я могу проникнуть в лагерь русских под видом медсестры и попробую его вытащить.

Вот только её самодеятельности мне сейчас не хватало. При последней с стычке с русскими она опять отличилась – стояла и хлопала глазами, чуть ли не подставляясь под выстрелы.

– Сначала стрелять нормально научись, – отмахнулся я, но эта упрямая ослица уже побежала к Файглю озвучивать свой бред.

Гауптман, разумеется, велел ей успокоиться и отправил домой.

– Пойми, прямо сейчас мы ничего не можем сделать, – я попытался убедить её. – Как только получим приказ отправиться в наступление, разумеется, сделаем всё, чтобы освободить наших парней.

– Да их там расстреляют, пока вы получите этот грёбаный приказ! – сердито ответила она. – Или отправят в какую-нибудь Сибирь! Не понимаю, как ты можешь мямлить «не могу», когда решается жизнь твоего брата?

– Приди в себя! – рявкнул я.

Не собираюсь сейчас выслушивать её колкости. Если она чихать хотела на Устав, я такого себе позволить не могу.

– Я не могу оставить свой взвод накануне боевой операции, ясно?!

Впрочем, если и нет, мне плевать. Голова идёт кругом и без её истерик. Я с досадой щёлкнул зажигалкой, которая часто барахлила на морозе. Бесило то, что я прекрасно понимал, что она в чём-то права. Фридхельм может не дожить, если нам не дадут танковую поддержку в ближайшее время. План она предложила неплохой, надо признать, но тогда нужно, чтобы кто-то отправился с ней, обеспечивая прикрытие, а я не могу ни отправиться сам, ни отправить никого из парней. Долг к родине стоит на первом месте для всех, и я не буду исключением. Я развернулся, чтобы пройти на склад. Нужно проверить, сколько у нас патронов и гранат, распорядиться выдать пайки. Когда получим приказ выдвигаться, будет не до того. Возвращаясь к бараку, я заметил женскую фигуру. Наверное, какая-то местная баба идёт с утра пораньше к соседке. Хотя мы же установили комендантский час. Тут что-то не то… Почему она свернула в сторону леса?