Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 90 страниц)

– Мины! Всем назад! Слышите, отходим назад!

Я в панике медленно отступала, не сводя глаз с них двоих. Лица Морица я не видела, у синеглазки как всегда шокированно-пришибленный видон. А ещё я видела, как побледнел Вильгельм, понимая насколько близко к мине находится брат.

– Фридхельм, только не дёргайся, очень медленно иди ко мне, слышишь?

Ботан осторожно двинулся к нам и я чуть не заорала, когда его за руку перехватил Мориц. Наверное что-то просит передать своей семье. От этого прощания стало жутко. На его месте мог сейчас стоять любой из нас.

– Быстрее, отходим! – Вилли, убедившись, что брат в безопасности, бесцеремонно подхватил меня за локоть, отводя дальше.

Я отвернулась, заранее предполагая, что увижу кровавое месиво, и сжалась в комок, когда прогремел взрыв. В отряде царили раздрай и смятение. Фридхельм смотрел, как умел он один – с болезненным отрицанием паршивой действительности. Парни устроили перекур, мрачно переговариваясь:

– Проклятые русские наверняка нашпиговали минами всё вокруг.

– Поскорее бы выбраться отсюда.

Вилли и Кребс тем временем обмозговывали как быть дальше. Мины минами, а боевое задание должно быть выполнено. Я подалась чуть ближе, надеясь подслушать, как они собираются выводить нас из этой задницы.

– Надо вызывать сапёров, – Винтер нервно расхаживал взад-вперёд.

– Это займёт много времени, и мы здесь застрянем. Парни вымотаны и мы совершенно не готовы к русской зиме, – возразил ему Кребс.

– А без сапёров мы потеряем треть наших парней!

Синеглазка курил, тоже слушая эти переговоры, и внезапно сказал:

– Можно никого не ждать, – кивнул на притихших мужиков. – Они же явно знают не одну дорогу, так пусть показывают.

– А если заупрямятся, то пусть лучше их разнесёт на куски, чем нас, – одобрительно добавил Шнайдер.

– Неплохая идея, Винтер.

Кребс похоже решил, что рано поставил крест на ботане, а я видела, как он всё больше меняется. С одной стороны это и неплохо – вон соображалка заработала, да и сдачи если что дать сможет. Но ведь он играет за другую команду и значит поддерживать его рвение и находчивость я не смогу. Я смотрела в застывшие какой-то равнодушной пеленой глаза и пыталась понять, что сейчас происходит у него в головушке. Чувствует злость за погибших товарищей и хочет отомстить? Понимает, что систему сломать не удастся и тупо смирился? А ведь я могла помочь сохранить в нём всё то, что меня поначалу бесило – мягкость, справедливость. Хайе и Шнайдер тем временем вытолкнули вперёд перепуганных мужиков, а Фридхельм бесстрастно им перевёл:

– Если знаете другую дорогу, то показывайте. А нет – идите вперёд, – мужики тоскливо смотрели на заминированное болотце. – Если будете упираться, мы вас расстреляем.

Зато смотрю старшему Винтеру не по душе вся эта затея. Вон как недовольно смотрит, глядя, как Кребс выстраивает нас:

– За мной, идём по одному!

Я вяло плелась в самом конце отряда. Здесь правда нет другой дороги? Неужели наши настолько несгибаемые, что предпочитают умереть? Они ведь сейчас все погибнут и какой в этом смысл? Немцы всё равно доберутся куда им надо. Каждый раз, как кто-то подрывался на мине, я крепко зажмуривала глаза. Сохранять по возможности здоровую психику – это всё, чем я могу сейчас себе помочь. Как показывала практика, от решений, принятых на одних эмоциях, потом слишком много последствий. Нам пришлось прерваться когда совсем стемнело. Мало что могло остановить упёртых немцев и уж точно не сумерки, но идти впотьмах по болоту, спотыкаясь о мины, – это конечно был бы верх идиотизма. Уцелевших мужиков согнали до кучи и накрепко связали.

– Майер, Шнайдер остаётесь в карауле, – распорядился Кребс.

Ну, класс. Я покосилась на блондинистого гада, который мирно примостился у костра, ковыряя банку тушёнки. Вряд ли ему сейчас до наших междоусобных разборок. Доев, Шнайдер поднялся и пошёл к ближайшим камышам видимо отлить. И тут я услышала тихое:

– Ох и крепко фрицы осерчали. А только как же они хотели? Безнаказанно топтать и жечь нашу землю?

– Что делать будем, Вася?

– Вести их дальше по минам, а там их наши с танками встретят. Нельзя подвести ребят, кто же им ещё поможет?

Ясно, значит дяденьки костьми лягут, а заманят нас в засаду.

– Тише вы, разпизделись тут при фрице, – мрачно вмешался высокий мужик, подозрительно зыркнув на меня.

– Да этот пацан ни хрена по нашему не понимает, – прошептал другой. – У них по-моему один только и знает русский.

– Всё равно мало ли, – настаивал самый сообразительный.

– Как же неохота помирать, – тоскливо прошептал пожилой дядечка. – Девчат своих сиротами оставляю.

– По-другому не получится, Микола, – вздохнул высокий. – Они же нас всех как тараканов изведут, если мы их не остановим. Пусть мы и погибнем, но доведём их до засады, тогда всё будет не зря.

Мужики притихли, и я услышала, как хлюпает вода под чьими-то сапогами. А, ну да, кореш мой боевой вернулся.

– Молчать! – рявкнул на ничего не понявших мужиков Шнайдер и повернулся ко мне. – А ты чего уши развесил? Можно подумать понимаешь, о чём они тут болтают.

Я молча отсела подальше. Не то сейчас время, чтобы собачиться с этой скотиной, к тому же мне было что обдумать. По всему выходило, что я должна не мешать мужикам, хотя расклад для меня при этом выходит хреновый. Сто процентов даю, что погибну вместе с парнями, но даже если каким-то чудом уцелею, это ещё ничего не значит. Наученная горьким опытом я подозревала, что красноармейцы меня даже слушать не будут – расстреляют и баста. Я представила, как синеглазка и остальные изломанными фигурами под градом пуль падают в эту чёрную жижу. Это единственно правильный исход для моей страны и народа, но мне отчаянно не хотелось их гибели. Я должна придумать что-то. Нельзя сдавать наших, это даже не обсуждается, значит надо перехитрить Вилли, увести его с описной дороги.

Мрачная и невыспавшаяся, утром я поплелась дальше по этому проклятому болоту. Чем дальше идём, тем ближе засада, но поверит ли Винтер непутёвому мальчишке, если я попробую озвучить свой план? Измучившись колебаниями, я наконец решилась:

– Герр лейтенант! – тот обернулся, вопросительно глядя. – Ночью я слышал отсюда какой-то шум. Скорее всего партизаны прячутся не в той стороне, где оставили для нас мины.

– Почему ты не сказал сразу? – нахмурился Винтер.

– Не был уверен, – я кивнула на ветку дерева. – Но сами взгляните.

Как говорится ловкость рук творит чудеса. Пришлось конечно заморочиться с проколом пальца, зато окровавленный бинтик должен сбить с нужного маршрута. Вильгельм подошёл поближе, рассматривая находку, и кивнул Кребсу:

– Что скажешь?

– Сейчас ни в чём нельзя быть уверенным. Винтер, спроси у иванов что в этой стороне?

Фридхельм перевёл, и «иваны» наперебой кинулись убеждать, что партизан в этой стороне быть сто пудово не может – там как раз самая трясина болота. Я с отчаянием понимала, что моя афера может сейчас и не прокатить.

– А это что? – я помнила, что на болотах всегда есть устойчивые тропки, и лучше рискнуть так, чем подорваться на мине. – Здесь явные следы от сапог. Кто-то явно ходит по этой тропинке.

– Говорят вам, там опасно, – всё ещё пытался доказать мужик. – Сгинете, и следов не останется.

Винтер с сомнением смотрел то на него, то на меня, и я пошла ва-банк.

– Разрешите проверить что там.

Такого энтузиазма Вилли наверное ещё никогда не наблюдал у трусоватого Карла. Поколебавшись, он всё же кивнул:

– Иди. Шнайдер ты тоже.

Стараясь придерживаться истоптанной тропы, я осторожно шагала вперёд, а сама обмирала от страха и неопределённости. Ну вот прогуляюсь я по этому болотцу, а дальше? А если Винтер всё равно решит следовать за русскими проводниками? Та-а-ак, а что это маячит у тех деревьев? Очень похоже на более-менее твёрдую землю. Значит если доберусь туда, может, они убедятся, что лучше идти более безопасной дорогой. Прыгая как лягушка с кочки на кочку, я обогнала Шнайдера и убедилась, что конец болота мне не померещился. Сделав очередной шаг, я вместо твердой земли ощутила хлюпающую жижу. Дернув ногой, я лишь увязла глубже.

– Майер, не стой столбом! – рявкнул позади Шнайдер. – Пока по уши не провалился, выбирайся на землю!

Легко сказать – я безуспешно шевелила конечностями, но к ногам словно привязали гири. Медленно, но верно меня тянуло вниз – я стояла уже провалившись практически по колено. Словно через вату я слышала за спиной встревоженные крики:

– Карл! Пустите меня! Шнайдер, вытащи его!

– Мне нужно как-то подобраться к нему, мальчишка слишком далеко ушёл вперёд.

– Карл, слышишь, стой спокойно! Не делай резких движений, мы тебя вытащим.

Легко сказать стой спокойно – паника побуждала рваться всеми силами, но я добилась лишь того, что провалилась по пояс. Как же я ошибалась, полагая, что боюсь умереть от пули. Это хотя бы быстро, а сейчас меня ждёт медленное утопление в этой мерзостной жиже. В памяти сразу вспыли незабвенные кадры из «А зори здесь тихие…» Ну всё, видать, помереть мне сегодня по судьбе написано. Так или иначе. Повернувшись, я увидела, как Шнайдер балансирует на грани безопасной тропы, потихоньку идёт ко мне. Что-то я сомневаюсь, что он будет рисковать, спасая своего заклятого врага, но мне хотелось, чтобы синеглазка и ребята выбрались отсюда.

– Видишь, вон там за кочками землю? Оттуда по-любому безопаснее идти дальше.

– Хватит тут сопли разводить, сам ответишь лейтенанту, какого хера тебя сюда понесло, – Шнайдер растянулся на кочке и протянул мне длинную ветку. – Хватайся.

Скользкими от тины руками я намертво уцепилась за ветку, старательно подтягиваясь. Вздрогнув от автоматной очереди и воплей Кребса, я плюхнулась обратно, на этот раз уйдя по самые подмышки. Блядь, да что там за шухер такой?

– Чертовы иваны, – выругался Шнайдер. – Воспользовались ситуацией и бросились врассыпную. А ты чего ушами хлопаешь? Тебе сказано было держаться!

Я в панике смотрела на него. Дыхание сбивчиво перехватывало судорожными всхлипами. Похоже спасение отменяется. Зато никто больше не пострадал – наши смогли сбежать, немцы благополучно выберутся из болота. Трясина медленно тянула вниз, и я представила, как скоро начну отплёвываться от мерзкой тины, борясь за каждый глоток воздуха.

– Блядь, Майер, ничего-то ты нормально сделать не можешь, – ну всё, он сейчас свалит.

Но Шнайдер вернулся со здоровенной палкой, которую для устойчивости воткнул возле кочки. Держась за нее, он сделал пару шагов и резко потянул меня за ворот куртки.

– Уходи, а то будем барахтаться тут вместе, – я понимала, что это лишь вопрос времени.

– Я в отличие от тебя не такой хлюпик, – Шнайдер упрямо тянул меня, и кажется трясина понемногу стала выпускать.

Бросив взгляд на его сапоги, я поняла, что радоваться рано – он тоже медленно, но верно погружался вниз.

– Парни, держитесь, – к нам пробрались Каспер, Вербински и Фридхельм.

Коллективное спасение удалось – с помощью палок и верёвок парни нас вытянули. Я обессилено растянулась на кочке, всё ещё не веря, что выбралась. Краем сознания услышала, как Фридхельм тормошит меня, настойчиво предлагая сухие вещи. Ну да, сильно меня спасёт китель и носки, учитывая, что я насквозь мокрая и грязная. Надо хотя бы вылить воду из сапог, но не было сил даже на малейшее движение.

– Вставай, неженка, – Шнайдер бесцеремонно встряхнул меня, приводя в сидячее положение. – Или решил тут валяться пока не окоченеешь?

– Тебе-то какая разница, – привычно окрысилась я, но вовремя осенило, что он вроде как спас мне жизнь.

Ох, как не хотелось мне быть в долгу у такого говнюка, но что есть, то есть. Недоверчиво взглянув в насмешливые глаза, я всё-таки выдавила:

– Понятия не имею, почему ты меня не бросил, но… Спасибо.

– Только не думай теперь, что я так просто забуду твои выходки, – хищно усмехнулся он.

Всё ясно – расслабляться мне не стоит. Он действовал по принципу «он конечно сукин сын, но он наш сукин сын». По мелочи враждовать мы вряд ли перестанем, но я могу не бояться, что, пользуясь ситуацией, он исподтишка вонзит мне нож в спину.

– Давай-ка хлебни, малыш, – Кох настойчиво сунул мне фляжку со шнапсом, скользнув взглядом по моему всё ещё перепуганному фейсу. – Ну, брось, мы выбрались, тебе можно сказать повезло.

Шнапс на голодный желудок ударил в голову, и я хмыкнула:

– Ага. Прямо как в анекдоте: «Пропала собака. Без хвоста, на трёх лапах, один глаз выбит, полностью глухая. Отзывается на кличку Счастливчик».

Стен-ап смотрю зашёл – парни немного расслабились. Я тоже не сдержала улыбки, глядя на своих «кентов». Да уж, вид у нас сейчас – закачаешься. Лощёные солдатики с начищенными сапогами и в безукоризненно сидящей форме представляли сейчас жалкое зрелище, в стиле пресловутых фильмов о зомби-апокалипсисе.

* * *

Стоило вспомнить липкую трясину, которая тянула меня вниз, как мертвенный холод снова разливался в груди. А может, я снова заболеваю, и меня поэтому нещадно трясёт озноб? Я знала один верный способ прийти в себя. По традиции дождавшись, пока баня опустеет, я подхватила вещьмешок и проскользнула внутрь. Кое-каким бытовым хитростям я вынужденно научилась, поэтому ловко закинула в печку несколько поленьев и поставила греться принесённые вёдра с водой. С наслаждением вытянулась на деревянной полке, чувствуя, как наконец-то начинаю согреваться, и напряжение постепенно уходит из сведённых мышц. Ещё хотелось бы по-человечески привести себя в порядок, но какое там. Эпиляцию я теперь проводила жуткой на вид опасной бритвой. А куда деваться? Терпеть не могу волосатые подмышки и прочие места. Мыло правда у немцев хорошее, но это же изврат – мыть им волосы. Даже не знаю, есть ли в этом времени нормальные шампуни, но если и есть, то явно не в Союзе. Вместо нормального дезика пришлось вспомнить ноу-хау моей бабули. Хорошенько вымывшись, я не спешила покидать уютное тепло, даже почти задремала. Резкий хлопок двери быстро привёл в чувства, и я сразу перекатилась на живот. Ибо лучше светить голым задом, чем так бездарно спалиться. Повернув голову, я увидела как к лавке невозмутимо топает полуодетый Вильгельм. Твою же мать!

– Можешь не вставать, – добродушно кивнул он.

Даже и не собиралась, хотя как буду сейчас разруливать этот перформанс, понятия не имею.

– Говорят, русская баня помогает от простуды, а тебе сегодня досталось.

– Да уж, – согласно кивнула я.

Вот же хрень – вроде и демонстративно отворачиваться от командира как-то некомильфо, но и пялиться, пока он снимает исподнее, тоже приятного мало. Нет, он конечно вполне секси – не задохлик, но и не бугай, и в нужных местах природа не обделила. Но блин, как-то всё равно мне не по себе, что ли. Надеюсь, он сейчас не попросит меня подвинуться? Я конечно понимаю, что шансов сохранить свой секрет у меня сейчас мало, но тут главное – чтобы он держался подальше. К моему облегчению, Вилли не стал лезть наверх, остался на нижней полке. Немцам не понять, что весь кайф от бани именно в том, чтобы хорошенько пропариться, но мне это на руку. Может, пока будет мыться, я и ускользну втихаря.

– Сегодня ты проявил мужество и находчивость, спас наш отряд, – вот же зараза и не думает ложиться, сидит, чуть ли не в упор на меня смотрит.

– И всё же как ты понял, что русские вели нас в ловушку?

Чёрт, он что-то заподозрил. С другой стороны куда бы ещё вас могли вести враги, как не в ловушку? Нечего впадать в маразм, товарищи. Натянув на губы осторожную улыбку, я заученно ответила:

– Вы же сами говорите, что все русские – партизаны.

Винтер ещё раз всмотрелся мне в глаза и вроде как успокоился, наконец-то улёгся на полку. Я терпеливо выжидала удобный момент, мысленно прочерчивая траектории отступления, а то чувствую, сейчас поджарюсь в ожидании. Русская баня она такая. Вильгельм расслабленно прикрыл глаза и сказал:

– Кажется я оставил в раздевалке и мыло и полотенце. Не принесёшь?

А спинку тебе не потереть? Или может, лучше сразу массаж? Ишь, раскомандовался, моё вон можешь взять, но момент действительно удачный. Пока он кайфует, постигая дзен, я по-тихому улизну сейчас в предбанник. Я неслышно спустилась вниз и осторожно двинулась к двери.

Гребаное ведро!

Ну когда я уже заведу полезную привычку смотреть под ноги? Услышав грохот, Винтер моментально открыл глаза, а я, кое-как прикрывшись полотенцем, рванула к двери. То есть собиралась рвануть – реакции у лейтенанта были на высоте, ничего не скажешь. Он цепко ухватил меня за локоть, заставляя приблизиться, и резко выдернул полотенце из моих намертво сцепившихся пальцев. Вот он, исторический момент моего разоблачения. Были десятки ситуаций, когда я ходила по грани, но судьбе видно нравится издеваться по полной. Худшего варианта и представить невозможно. Потрясённый, как будто увидел перед собой Годзиллу, а не симпатичную девушку, Винтер смог разродиться только на банальное:

– И что это значит?

Я безуспешно пыталась высвободить руку из его сильных пальцев. Поняв, что это бесполезно, сердито ответила:

– Может я сначала оденусь?

Винтер прошёлся по мне нечитаемым взглядом, и я малость напряглась. Да, он вроде порядочный и всё такое, но как ни крути голый мужик, страдающий от недотраха, наедине с голой бабой не есть гут. В смысле инстинкты запросто могут взять верх, но похоже я не ошиблась в его моральных качествах. Вилли отпустил моё запястье, и как-то поспешно ретировался, чуть задержавшись у двери:

– Чтобы через десять минут был… была в штабе, ясно?

Н-да, пиздец в моей жизни, смотрю, растёт в геометрической прогрессии.

Глава 17 Иногда то, что мы знаем, бессильно перед тем, что мы чувствуем.

Фридхельм

Прошли бесконечно долгие полгода, а войне похоже ещё далеко до конца. Никто больше не смеётся, что русские дикари пачками сдаются, и не собирается прогуливаться по Красной площади. Все убедились, что русские так просто не отдадут победу. Они готовы биться за каждую деревню, каждый метр своей земли. Мы почти вышли на Москву, но победы даются слишком дорогой ценой. Мы постепенно теряем человечность и страх тоже. Прав был Юнгер – гибель товарищей приводит в ужас только поначалу. После нескольких месяцев приходит фатализм – возможно ты будешь следующим. Жизнь слишком коротка, и в полной мере понимаешь это только сейчас.

Поначалу хотелось быть справедливым к этому народу, но сейчас я уже не уверен в целесообразности гуманности. Я по-прежнему не смог бы расстрелять толпу гражданских, но вот жалости к хитрым расставляющим на каждом шагу ловушки партизанам у меня больше нет. Они ведь ненавидят нас и желают смерти захватчикам своей страны. Они быстро учатся от нас жестокости. Либо я позволю себя убить, либо буду убивать сам. Я вспоминаю, как не хотел ехать на фронт именно потому, что понимал – война вытащит из каждого самое плохое. Бороться с политикой собственной страны мне не по силам. Я пробовал единственно верный, как мне казалось на тот момент, выход – покончить с этим всем. Позволить русскому бомбардировщику беспрепятственно совершить налёт. Не было бы больше этих мучительных сомнений и ломки собственных принципов. Однако я всё ещё жив. Парни тогда здорово избили меня, но я не держал на них зла – из-за моей выходки могли погибнуть многие. В том числе и Карл. Именно он помог мне прийти в себя и найти силы жить дальше. Мои чувства к нему не стёрлись, лишь крепли с каждым днём, но я больше не страдал от осознания своей извращённой убогости. Ведь уже пару месяцев я знаю его секрет. Знаю, что Карл – это переодетая девушка. Выяснил я это совершенно случайно. В один из тех вечеров, когда, мучаясь от ревности к русской девке, решился проследить за ними. Мне не верилось, что Карл, который трепетно замирал в моих неловких объятиях, будет обжиматься с этой русской. Слабая надежда, что он такой же как я, заставила пойти на этот низкий поступок. Девица потащила Карла на сеновал, и я услышал как она бормочет отнюдь не ласковые глупости. Я так и знал, что всё непросто – она ненавидит его, как и любого немца. Наверное решила задобрить, чтобы получить поблажки. Я слышал, многие девушки именно из этих соображений заводили отношения с солдатами. Немного порадовало, что Карл без всякого энтузиазма реагировал на её попытки соблазнить. Я уж было облегчённо улыбнулся, и тут эта дрянь полезла его целовать, а потом я услышал её вопль: «Так ты девка!» Этого просто не может быть, но тут я вспомнил некоторые странности Карла. Да и ошибиться с переводом такой простой фразы я не мог. «Это же меняет всё дело!» – радостно подумал, чувствуя, как накрывает облегчение. Хотя ради «Карла» готов был смириться и с нетрадиционной ориентацией.

Я едва успел отскочить от дверей, как мимо вихрем пронеслись обе девушки. Уж не знаю как «Карл» выкрутился, да только русская промолчала о своём открытии, таскалась к нему как ни в чём ни бывало. А я не одну неделю ломал голову, пытаясь разгадать, кто же «Карл» на самом деле. Почему-то даже в голову не пришло сдать её Вильгельму. Я хотел сам во всём разобраться. Через пару дней мы с парнями угодили в госпиталь, а когда вернулись, узнали, что партизаны напали на село, и Карл пропал. Я места себе не находил. Даже думал, что девчонка сбежала сама, учитывая, что однажды она уже пыталась. Но когда увидел её в лесу, чудом избежавшую расстрела, понял, что её обман не связан со шпионажем.

Конечно я подстраховался и следующие недели внимательно наблюдал, но она не делала ничего подозрительного, даже писем никому не писала. Это было тоже странно – должна же быть у неё семья, друзья в конце концов? Также я окончательно отмёл версию, что она сбежала на фронт, желая послужить стране. Она же словно в насмешку упрямо повторяла заученные речи, которые совсем не соответствовали её поступкам. Странно, что остальные не замечали, как она с жалостью смотрела на русских. Уловки, к которым она прибегала, избегая участия в боевых действиях. Разгадать её тайну оказалось не так и просто. Я измучился ещё больше чем в те дни, когда подозревал в себе извращённые наклонности. Всё чаще я чувствовал злость, видя, как она каждый день бессмысленно рискует собой. Она могла погибнуть под пулями. Могла, забывшись, выдать себя. Но больше всего я боялся, что ошибаюсь, и она всё-таки окажется сбежавшей преступницей. Ведь порой её рассуждения выходили за рамки кругозора подростка, едва закончившего школу. Чего стоило одно то, что она цитировала запрещённых писателей. А откуда у неё умения профессионально водить машину и познания в медицине? Но когда в очередной раз она слегка приподнимала маску и позволяла чуть более откровенный разговор, или когда я видел неподдельную грусть в её глазах, я моментально забывал о своих подозрениях. Она могла быть резкой, насмешливой, даже грубой, но я видел и её уязвимость и боль, которую она старательно прятала от всех и не верил, что она опасна.

Отчасти я хотел, чтобы это время не заканчивалось. Девушка, которую я люблю, рядом, но я прекрасно понимал, что каждый день, проведённый на фронте, даётся ей нелегко. Во-первых, такие нагрузки тяжело вынести девушке, во-вторых, постоянно изворачиваться, сохраняя свою роль – это нужно постараться. Я всё больше удивлялся, что никто ничего не заподозрил. У неё ведь нежные правильные черты лица, но это ладно, ведь парни тоже бывают смазливые, но когда её волосы начали отрастать, она ведь всё меньше походила на мальчишку. Наверное, наши просто привыкли и не заостряли внимания. Всё, что я мог сделать – это незаметно присматривать, чтобы вовремя прийти на помощь. «Карл» конечно в состоянии и сам постоять за себя, но мне было спокойнее, когда она под моим присмотром. По возможности защитить её на учениях, проследить, чтобы не доставал Шнайдер, с которым они вечно цапались. Не такой уж я оказывается бесполезный слабак. К тому же снова вылезла ревность. Нелепая, бессмысленная. Я ведь понимал, что парни воспринимают её как мальчишку, но порой казалось, что она специально дразнит меня, позволяя Коху трепать волосы или тепло улыбаясь Касперу. Я сам связал себе руки и теперь мучился догадками – а я хоть немного нравлюсь ей? За эти месяцы мы сблизились, я знал её лучше чем кто-либо другой. Всё упиралось в то, что она по-прежнему считала меня геем.

– Опять ты подкрадываешься как… в общем незаметно, – рассерженно шипит «Карл», когда я нахожу его сидящим на заднем дворе казармы.

– Как всегда один? – я присаживаюсь на грубо сколоченную скамейку, снова отмечая острую тоску в её глазах.

– Не самый плохой вариант, – усмехается «Карл», и мне хочется укрыть её от этой жестокой реальности.

– Ну куда ты опять тянешь ручонки? – дёргается от моего осторожного прикосновения. Чувствуя раздражение от этого затянувшегося маскарада, я решаюсь поддразнить:

– По-моему, ты уже особо и не против, когда я обнимаю тебя.

В её глазах мелькает смятение, и она отвечает фразочкой из арсенала задиристого Карла:

– Вот вломлю всё-таки пару раз, увидишь, против я или нет.

Я убираю руки, но сдаваться так легко не собираюсь.

– Интересно, а если бы один из нас был девушкой, что-нибудь могло получиться, как думаешь? Чисто теоретически.

«Карл» смотрит немного удивлённо, но быстро берёт себя в руки и насмешливо отвечает:

– Ну если чисто теоретически, то я чур парень. Ты создание нежное, трепетное за девчонку сойдёшь, – окидывает меня смешливым взглядом и продолжает: – Хм-м… Мордашка у тебя смазливая, целуешься ты неплохо… На пару свиданий я бы тебя пригласил… Доволен? Дурацкая счастливая улыбка ещё долго в тот вечер не сходит с губ.

Всё рухнуло, когда я обнаружил её возле трупа какого-то полицая. Заметив, что «Карл» смылся из кинотеатра, я решил проследить. Больше из любопытства и привычного желания уберечь от очередной глупости. Я ожидал увидеть всё, что угодно, кроме этого. Неужели девочка, которая с отвращением держала в руках винтовку, смогла хладнокровно застрелить человека? Можно было не спрашивать почему она это сделала – из переулка испуганно выбежало несколько русских женщин. Этот полицай, застреливший ребёнка, был конечно последней мразью, но безусловно не стоил, чтобы из-за него идти под трибунал. Девушка при всём этом не выглядела напуганной. На какое-то мгновение мне стало страшно, когда я посмотрел ей в глаза. Неприкрытая ненависть заставила замереть. Такой взгляд мог бы быть у человека, который испытывает удовлетворение от свершившейся мести. Я ждал хоть каких-то объяснений, но она молчала, не делая даже попытки уговорить меня промолчать. Выругавшись про себя перенятыми у неё словечками, я принял единственное верное решение – избавиться от трупа. Она недоверчиво смотрела на меня, а я решил сегодня же вытрясти из неё правду.

Я был близко к её капитуляции, если бы не чёртов Шнайдер, который как всегда не вовремя появился с привычными насмешками. Потом маленькая хитрюга мастерски меня избегала, всё время крутилась среди парней. Ничего, я всё-таки решусь надавить на неё.

– И долго ты думаешь избегать меня? – наконец-то умудряюсь перехватить девчонку у колодца. Она невозмутимо опускает верёвку с ведром и хмыкает:

– Издеваешься? Разве в этом муравейнике такое возможно?

– Карл, я прошу тебя, объясни, что происходит. Я в любом случае на твоей стороне, просто я должен понимать, кто ты и зачем делаешь такое.

Она устало вздыхает:

– Поверь, ты не хочешь знать мою историю, – в голубых глазах явно читается сожаление и молчаливая просьба остановиться.

– Карл, однажды это может зайти слишком далеко.

– Расслабься, синеглазка, в одном я могу тебе точно признаться. Я не партизан и не шпион, – «Карл» грустно улыбается, а у меня перехватывает дыхание от ощущения, что мы сейчас находимся по разные стороны… но чего? – Не буду скрывать, что война это совсем не моё. Скажем так, я оказался в неудачное время в неудачном месте.

– Но ты же убил вроде как союзника.

Мне почему-то важно выяснить, что мы по-прежнему на одной стороне. Я тоже был против войны, но я не стреляю без разбора в тех, кто мне не нравится.

– Я убил мразь, которая не заслуживала как ни в чём ни бывало ходить по земле после того, как погубил столько невинных. Мы все здесь лишь солдаты, выполняющие приказ, а тот мудак имел выбор! Он мог защищать свою Родину, мог затаиться и не вмешиваться, но он выбрал предательство.

Она выжидающе смотрит, и я перебарываю искушение дожать и выяснить её тайны. Пусть понемногу, но я завоёвываю её доверие и не хотелось бы всё испортить. Зная «Карла», если начну настаивать и давить, снова замкнётся в себе и будет огрызаться. Я давно уже перестал сомневаться и ждать подвоха. А убийство… Я по-прежнему считаю, что война меняет людей и в большинстве случаев в худшую сторону. Если я не хотел убивать и со временем сдался, не в силах идти на открытый бунт, то с ней всё сложнее. Вынужденная также не вмешиваться, день за днём наблюдая за бессмысленной жестокостью, она сорвалась. Решила, что может хотя бы немного остановить геноцид, который происходит на наших глазах. Война так быстро не кончится. Во всяком случае на это Рождество попасть домой нам точно не светит, а значит мы оба не сможем остаться прежними. Я молча киваю, уступая и остро чувствую, как тоска по неуловимо исчезающей невинности колет изнутри.

* * *

"Сколько ещё это будет продолжаться?" – я в очередной раз мысленно зарычал на эту невозможную девчонку. Благодаря дурацкому маскараду сегодня она едва не погибла. До сих пор всё внутри холодеет, когда вспоминаю, как она беспомощно барахталась в проклятом болоте. Потом естественно ходила кругами, тянула время до последнего, чтобы без помех уединиться в бане. Я же не смогу всё время присматривать за ней, рано или поздно кто-нибудь из наших на неё наткнётся. Я успел выкурить пару сигарет, поболтать с Каспером, но она по-прежнему не объявилась. Может, пока я носил на кухню вёдра с водой, она как-то успела пройти?

– Ты не видел Карла? – спросил я Бартеля, который вышел из казармы.

– Я за ним и иду, – он направился прямо к бане, и я поспешно перехватил его локоть:

– Подожди…

Что бы такого придумать? Он же сейчас застанет её в самом неподобающем виде.

– Винтер, мне некогда, – он отстранился. – Герр лейтенант приказал привести к нему Карла немедленно.

– Что? – я непонимающе смотрел на него.

Девушка не могла успеть ничего такого натворить, чтобы мой брат на ночь глядя вызвал её к себе. Или успела?

– Ты не знаешь зачем?

– Да откуда мне знать? – пожал он плечами. – Ворвался в казарму и велел привести мальчишку. Ты же знаешь своего дружка. Небось опять дерзить начал или…

Но я уже не слушал его, побежал в штаб. Нетрудно догадаться, что Вильгельм скорее всего не вовремя зашёл помыться. Я ещё с порога заметил, что брат в ярости – расхаживает по комнате, периодически поглядывая в окно.