Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 90 страниц)

– Боюсь, не получится, – вежливо ответила я. – Я скорее всего уже уеду.

– Вернётесь на фронт?

От неожиданности я поперхнулась вином.

– Конечно, как же иначе.

– А что думает по этому поводу ваш муж? – он кивнул на обручальное кольцо.

– Разумеется, он ждёт, когда я присоединюсь к нему, – натянуто улыбнулась я. – Понимаете, мы служим в одной части, и разумеется, мой долг быть рядом.

– Долг… – медленно повторил барон. – Как я ненавижу это слово.

– Почему? – я пожала плечами. – Если вдуматься, вся наша жизнь – сплошной долг. Да, частенько бывает, что нам не по нутру его исполнять, но разумный человек прекрасно понимает, что иначе поступить нельзя.

– К сожалению, милая деточка, бывает трудно определиться, что есть навязанный нам долг, а что – долг по велению сердца. Неужели ваш супруг одобряет, что вы рискуете жизнью? В конце концов, выполнить долг перед страной можно и в более спокойном штабе.

Я смутно почуяла, что разговор приобрёл опасный подтекст, и снова расплылась в дурацкой улыбке.

– Видите ли, господин фон Линдт, к счастью, стезя моего гражданского долга и «долга по велению сердца» лежат в одном направлении.

– Semper immota fides, – фон Линдт скупо улыбнулся.

– Простите не поняла, – по-моему, это латынь, если я ничего не путаю.

– «Вечно непоколебимая верность» – девиз фон Линдтов. К сожалению, я всегда понимал его по-своему.

– По-моему, эту фразу трудно трактовать иначе, – засомневалась я. – Всё же просто – верность, она и в Африке верность.

– К сожалению, для меня на первом месте стояла верность государству, – ни черта не могу понять, куда он клонит разговор. – И сыновей я воспитал именно так.

– Они сейчас на фронте?

– Вольф погиб ещё в начале сорок второго, – он помолчал. – А Лотар пропал без вести. Последнее письмо я получил от него перед тем, как их перебросили в Сталинград.

– Мне… мне жаль, – я замялась.

Нет, от того, что я расскажу, что там творилось, ему легче не станет.

– Простите, я вас расстроил, – он, видимо, вспомнил моё нежелание говорить о войне.

– Всё в порядке, – я покачала головой.

В полном молчании мы допили кофе. Аппетитные эклеры показались мне безвкусной трухой, стоило вспомнить плесневелые сухари и конину, которые мы тогда ели.

Фон Линдт поднял руку, подзывая официантку.

– Думаю, нам пора возвращаться.

***

«Дорогой Фридхельм, мои опасения подтвердились. Здешний доктор настаивает на продолжении лечения и рекомендовал мне обратиться в санаторий в Швейцарии…»

Чёрт, терпеть не могу пафоса, но похоже, это моё последнее письмо, которое я могу без риска отправить ему. Несмотря на мой решительный настрой, я почувствовала, как острая тоска сжала сердце. Прошёл почти месяц, мы никогда не разлучались так надолго. Где он сейчас? Когда мы теперь увидимся и увидимся ли? Я раздражённо пошарила по карманам и, убедившись, что сигареты закончились, полезла в ранец. В боковом кармане что-то зашуршало. Я вытащила сложенный листок. Давно собиралась избавиться от лишнего мусора, да всё руки не доходили. Я развернула бумажку, пытаясь припомнить, откуда у меня это. А-а-а, точно. Помню, как мы разгребали развалины штаба в пригороде Сталинграда. Молодой мужчина неподвижно сидел за столом, сжимая в руке карандаш. Не знаю, чем я тогда думала, ведь переслать его недописанное письмо просто некуда. Ни адреса, ни даже фамилии.

«Ты жена немецкого офицера, поэтому ты примешь то, что я тебе говорю, прямо и не пошатнувшись. Так прямо, как ты стояла на платформе вокзала в тот день, когда я поехал на Восток.

Я не умею писать письма, и мои письма никогда не были длиннее страницы. Сегодня многое можно было бы сказать, но я оставлю это на потом.

Если всё пойдёт хорошо, мы сможем долго об этом говорить, так зачем пытаться написать много сейчас, если мне это так тяжело. Если всё пойдёт плохо, то слова всё равно не помогут. Ты знаешь мои чувства к тебе, Августа. Я тебя очень люблю, и ты любишь меня, и ты поймёшь правду. Она в этом письме.

Правда – это осознание того, что наша борьба – самая мрачная борьба в безнадёжной ситуации. Несчастье, голод, холод, отречение, сомнение, отчаяние и ужасная смерть. Больше я об этом не скажу. Я не говорил об этом во время своего отпуска, ничего об этом нет и в моих письмах.

Когда мы были вместе, мы были мужем и женой, а война – какой бы необходимой она ни была – гадким сопровождением нашей жизни. Но правда также и то, что знание, о котором я написал выше, – не жалоба или крик, а констатация объективного факта.

Я не собираюсь избегать ответственности: я говорю себе, что отдав свою жизнь, я оплачу свой долг. Нельзя спорить о вопросах чести. Августа, в час, когда ты должна будешь быть сильной, ты это почувствуешь.

Не чувствуй горечи и не слишком страдай от моего отсутствия. Я не трус. Мне только грустно, что я не могу предоставить больших доказательств своей смелости, чем умереть за это ненужное – чтобы не сказать «преступное» – дело.

Ты знаешь семейный девиз семьи фон Л. «Вечно непоколебимая верность».

И все-таки...не забывай меня слишком быстро…»

Вполне возможно, что я ошибаюсь… Но а вдруг это письмо его сына? В любом случае я ничего не теряю. Выглянув в окно, я заметила одинокую фигуру среди темнеющих в сумерках деревьев.

– Эрин? Вы снова забыли зонтик? – я неуверенно улыбнулась, потянув его в сторону беседки.

– Я прошу прощения, если ошиблась, но взгляните на это, – фон Линдт медленно взял письмо. Вряд ли я ошиблась. Его пальцы, держащие листок, слегка задрожали, а когда он посмотрел на меня, последние сомнения отпали.

– Где вы это взяли?

– Нашла в заброшенном штабе под Сталинградом.

– Лотар мертв?

– Да.

– Бедный мальчик… – фон Линдт медленно присел на скамейку.

Надеюсь, его не прихватит инфаркт.

– Он прекрасно понимал, куда привели Германию, и всё-таки не сбежал, как я…

– Оттуда, где мы оказались, сбежать было бы трудновато, – мрачно заметила я.

– Я воспитывал их с Вольфом одинаково, внушал, что верность своей семье и своему государству лежит на одной чаше весов. Я ведь и сам в это верил. После той войны я присутствовал на заседаниях рейхстага и мне казалось, что мы идём правильным путём. Все верили, что для ума нет преград, что мы скоро откроем все законы науки и общества, построим земной рай. И я в это верил. Конечно, на свете есть мерзавцы, но их можно переиграть. Есть алчные хапуги, но они понимают свою выгоду, а значит, с ними можно договориться. Ведь когда все люди счастливы и довольны, это же всем выгодно?

– Чистой воды утопия, которая ещё никого не довела до добра.

Что-то мне это напоминает. У нас в семнадцатом году, кажется, всё тоже начиналось с этого.

– Безусловно, вы правы. Оказалось, что миром правит нечто иное. То, чего я не понимаю и не принимаю. Я сложил с себя полномочия после Хрустальной ночи. Хотел переехать, но увы. Вся Европа была уже охвачена чумой национал-социализма. Быть немцем в стране, оккупированной немцами, невыносимо, даже если лично ты ни в чём не виноват. С отвращением и безнадёжностью я наблюдал за тем, что происходит. А потом Вольф отправился на Восток и погиб через полгода где-то под Москвой. Город, который невозможно захватить, – горько усмехнулся старик. – Даже Наполеон недолго наслаждался своей победой. Возможно, если бы я поговорил по душам с Лотаром, я не потерял бы и его.

– По крайней мере, теперь вы точно знаете, что он не пропал без вести, и можете сообщить это его жене.

Фон Линдт тяжело вздохнул.

– Месяц назад при очередной бомбёжке снаряд попал в наш особняк. Погибли моя жена, Августа и мой внук.

Я промолчала. Что тут скажешь?

– Я всё время спрашивал себя: «Почему ты не погиб вместе с ними? Это было бы так естественно. Но ты остался. Один, беспомощный, никчёмный». А потом понял – это кара. Потому что я тоже виноват. Нет, не тоже. Я виноват больше остальных. Больше Гитлера. Что взять с бешеной собаки? А я умный, ответственный, родился с золотой ложкой во рту, все пути мне были открыты, судьба сдала мне самые лучшие свои карты. И что же? Я позволил мерзавцам, хапугам и дуракам победить себя. Отобрать у меня Германию, Европу, цивилизацию, мир, сыновей! Пока небо не свалилось мне на голову и не убило всё, что я любил…

– Почему вы не уехали?

У него же наверняка куча бабла и связей.

– Прятаться под чужим именем как крыса? – он презрительно усмехнулся. – Это не для меня. К тому же Августа ни в какую не желала уезжать. Она до последнего надеялась, что Лотар вернётся. Простите мой приступ болтливости. Я действительно наговорил вам сегодня много лишнего.

– Не беспокойтесь, я никому не скажу.

– О, вы решили, я опасаюсь, что вы донесёте на меня за провокационные речи? – рассмеялся фон Линдт. – Это не в моих правилах. Уж если я что-то говорю, я всегда отвечаю за свои слова. Я боялся расстроить вас, ведь вы юны, а юности свойственно верить в лучшее и не замечать неприглядной истины.

– Господи, да о чём вы? – в сердцах пробормотала я. – Там, под Сталинградом был настоящий ад. Трудно, знаете ли, сохранять наивность после такого. Я уверена, многие солдаты думают так же, как и ваш сын.

– И тем не менее, вы собираетесь вернуться на службу, – он пристально посмотрел мне в глаза. – По одной-единственной причине – я люблю своего мужа.

– Думаете, он не хотел бы, чтобы вы сейчас были в безопасности?

– Какой смысл об этом говорить? – раздражённо ответила я. – Я военнообязанная и, если попытаюсь скрыться… С дезертирами разговор короткий.

Чёрт, по-моему, это я наговорила ему много лишнего. Дедуля, кажется, вполне адекватным, но всё же он немец, бывший депутат рейхстага. Я нервно проворочалась в постели почти до утра. Но, спустившись к завтраку, с облегчением убедилась, что гестапо по мою душу не явилось. Правда, барона тоже нигде не видно. Да ладно нагнетать, может, он отдыхает в своём номере. Всё-таки получить такую новость в его возрасте…

Фон Линдт подошёл ко мне незадолго до ужина и сходу огорошил предложением:

– Не хотите составить мне компанию? Я собираюсь перед сном прогуляться.

– А не слишком поздно? – я нутром чуяла, что он что-то задумал, и ломала голову, как бы повежливее соскочить.

– Сегодня достаточно тепло, но если вы боитесь замёрзнуть, возьмите мой плащ.

– Не стоит, – я неохотно поднялась.

Ладно, в конце концов, мы же не в безлюдный лес идём. Что он мне сделает?

– Эрин, я знаю, послезавтра вы собираетесь уезжать.

– Ну да, – бодро улыбнулась я. – Хорошего понемножку, долг зовёт.

– Вам необязательно ехать в Союз, – осторожно сказал он.

– А? – непонимающе зависла я.

– Я говорил с доктором Збышеком, он согласен выписать вам направление на дальнейшее лечение.

Ничего себе выходки! А как же врачебная тайна и всё такое? Видать, дедуля не зря отрабатывал свой хлеб в рейхстаге. Тот ещё интриган.

– Вы позвали меня сообщить, что я могу продолжить лечение в Швейцарии? – я с неприязнью посмотрела на него. – Так я это и без вас знаю.

– А что вы скажете, если я предложу вам остаться там? – я в шоке захлопала глазами. – У меня есть хороший знакомый, я бы даже сказал друг. Он поможет с документами.

Ни хера себе подарочек судьбы. Я о таком даже мечтать не могла. Но все же прекрасно понимают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– И? – прищурилась я.

Фон Линдт немного озадаченно посмотрел на меня.

– Что я за это буду вам должна?

– О, кажется, вы меня неправильно поняли, – снисходительно улыбнулся он. – Безусловно, вы привлекательная девушка, но слишком юны для меня. Я всегда с насмешкой относился к парам с такой вопиющей разницей в возрасте. Ваши деньги мне не нужны, свои девать некуда, так что считайте это вполне бескорыстным предложением.

Ну нет, дедуля, так не бывает. Я не вчера родилась и достаточно повидала, чтобы утратить веру в людей. Пока не услышу внятного объяснения этому аттракциону невиданной щедрости – разговора не будет.

– Почему вы это делаете?

– Не ищите подвоха, Эрин, – устало вздохнул он. – Всё просто. Я не смог спасти никого из своей семьи. Цеплялся за дурацкие принципы, малодушно рассчитывал выждать, пока прекратится этот кошмар. Если напоследок я могу кому-то помочь, значит, умру, хоть немного примирившись со своей совестью.

Правильный выбор. Порой его просто невозможно сделать, ведь понимаешь, что бы ты ни выбрал – будешь жалеть о принятом решении. Я скользнула взглядом по кровати, на которой были хаотично разложены мои немногочисленные шмотки. Пора собираться… Фон Линдт снабдил меня рекомендательным письмом и адресом, доктор выписал направление. «Ветер в соснах». Звучит отлично. Там наверняка тишь да благодать, и война кажется чем-то нереальным. Я представила себе тихую размеренную жизнь. Накуплю себе нормальных платьев и снова буду выглядеть как девушка, а не солдат-оборванец. Займусь здоровьем, а то такими темпами к двадцати можно превратиться в развалину. А самое главное – я буду засыпать, твёрдо зная, что следующий день будет таким же как и предыдущий. По крайней мере, там точно не будет стрельбы, авианалётов и чьих-то смертей. Разве это не то, к чему я изначально стремилась и ради чего наломала столько дров? Вот только Фридхельм… Я бережно разгладила немного примявшуюся фотку. На ней он такой счастливый. Ну ещё бы, это же наша свадьба. Как же я соскучилась… Пройдут недели, а может, и месяцы прежде чем он сможет присоединиться ко мне. А что если… Сколько тех, кого война разлучила навсегда. Не могу даже думать об этом.

«Непоколебимая верность…». Раньше я считала, что верность – не изменять любимому человеку, но ведь это не совсем так. Верность – это быть рядом, деля проблемы и вместе выбираясь из любой задницы. Это принятие его тараканов, умение не отвернуться, если он не оправдывает твоих ожиданий. Выдержит ли моя любовь это искушение? Не знаю… Однако что-то решать нужно уже сейчас. Вздохнув, я стала медленно укладывать вещи.

Глава 64 Не стоит отчаиваться! На смену унылому и хмурому депрессняку пришёл веселый и задорный пиздец.

– Рад видеть вас в добром здравии, Эрин, – едва узрев меня на пороге штаба, Файгль расплылся в счастливой улыбке. – Вижу, пребывание в санатории пошло вам на пользу.

– Надеюсь, что так, – улыбнулась я в ответ.

Вилли улыбнулся не так радостно, но всё же пробормотал положенные слова приветствия. Блин, по его физии никогда не поймешь, что он думает на самом деле. Он же был в курсе нашего тайного сговора или нет?

– А где Фридхельм? – я бросила ранец у ближайшего стола.

– Проводит ревизию обмундирования, – подсказал Файгль.

Я торопливо вышла на крыльцо, оглядываясь в поисках нужного склада. Как же я соскучилась… Надеюсь, мы избежим извечных споров, что я всё делаю по-своему. Надо же, здесь оказывается уже весна. Помню, когда я уезжала, были жуткие морозы. Даже не верится, что прошло почти два месяца. Я остановилась, наблюдая, как Фридхельм деловито пересчитывает коробки. Словно почувствовав мой взгляд, он обернулся.

– Рени…

Все слова вылетели из головы, пока я смотрела в его глаза, в которых смятение и растерянность постепенно менялись на щемящую нежность.

– Парни, заканчивайте без меня, – бросил он и стиснул меня в крепком объятии.

Я прерывисто выдохнула, когда горячие губы приникли к моим в жадном поцелуе. Послышался одобрительный свист.

– Интересно, кто эта красотка?

– Офицерам, видимо, везёт во всём…

– Когда у нас уже будет отпуск?

– Заткнитесь, идиоты, – прошипел знакомый голос. – Это его жена.

Точно, я как-то не подумала, что у нас теперь в основном новенькие. Кроме Вилли и Кребса остались только Шнайдер и Бартель.

– Идите уже куда-нибудь и там милуйтесь, – ухмыльнулся Шнайдер.

Чёрт, я даже соскучилась по нашим взаимным подколам. Вот только куда можно пойти, если мы как всегда торчим в глухой деревне? Впрочем, тихая рощица нашлась и здесь.

– Всё-таки вернулась, – Фридхельм с укором посмотрел на меня. – Мы же договаривались.

– Ты не рад меня видеть?

– Конечно рад, – улыбнулся он. – Но ещё больше бы радовался, зная, что ты в безопасности.

Ну что ж поделать, родной, если ты для меня дороже надёжной Швейцарии? О своём решении я жалеть не буду. Я рассеянно смотрела, как ветер колышет ветки берёзы, на которых уже проклюнулись нежно-зелёные листья.

– Весна каждый раз возвращалась, каждый год, с ласточками и цветами, ей не было никакого дела ни до войны, ни до смерти, ни до печали, ни до чьих-то надежд…

– Красиво, – заценил Фридхельм. – Кто автор?

– Старина Ремарк, – правда это из книги, которую он ещё не написал.

– И всё-таки ты не ответила, почему вернулась?

Почему? Разве такие вещи нужно объяснять? Из всех чувств, пожалуй, только любовь даёт нам основание, чтобы жить, и оправдание, чтобы совершать любые преступления.

– Рени?

– Просто я поняла, что не смогу жить, сходя с ума от неизвестности, – я вспомнила неотправленное письмо фон Линдта. – Каждый раз, когда мы расстаёмся, новой встречи может и не случиться.

– Сейчас мы временно отступаем в тыл, но в любой момент линия фронта может сместиться, и здесь снова будет опасно.

– А жить вообще опасно. И довольно об этом, всё равно никто не может изменить свою судьбу.

Кто вот ожидал, что меня собьёт машина на пешеходном переходе? По идее, я давно уже мертва и живу сейчас, можно сказать, в долг.

– Если с тобой что-нибудь случится, я никогда себя не прощу… М-м-м, что ты делаешь?

– Пытаюсь как-то ласково закрыть тебе рот.

Фридхельм улыбнулся, позволяя увлечь себя в долгий нежный поцелуй. Мы не первые влюблённые, которые хотят верить, что их любовь выдержит любые испытания и время будет милостиво к ней.

* * *

Поражение под Сталинградом здорово подкосило немцев. Пришлось нехило отступать. Сейчас наш полк торчал где-то под Орлом, но до конца войны ещё ой как далеко. Неплохо бы как-то выяснить, к чему следует готовиться. Я пыталась припомнить уроки истории – куда нас могут перебросить? К лету немцы вновь должны занять Харьков и Белгород, но Украина достаточно далеко отсюда. Могут отправить в тыл, в Белоруссию, но вряд ли, мы же штурмовики. Неужели бросят на Курскую дугу? Если так, то у нас есть относительно спокойные два месяца, а о большем на войне нельзя и мечтать. Генерал Штауффернберг избрал местом дислокации какой-то захолустный городишко, но по мне, любое место, отдалённо напоминающее цивилизацию – уже гут. Ходишь как белый человек по нормальным тротуарам, а не по пояс в грязи, живёшь в цивильной квартире, а не в землянке с крысами. Даже можно иногда сходить в кино или ресторан. Нет, конечно, мерзости оккупации никуда не делись, но а где сейчас по-другому?

Поскольку Фридхельм теперь был офицером, нам перепала вполне милая квартирка. Я старалась не думать, кто в ней жил раньше. Главное здесь есть нормальная ванная. Я даже обзавелась домработницей. Ну как обзавелась, пришлось. Катю мы нашли по пути в город. Сколько раз я зарекалась ни во что не вмешиваться, но не смогла промолчать, когда увидела как полицаи прессуют перепуганную девчонку.

– Останови машину, – Фридхельм покосился на Вилли, но выполнил мою просьбу.

– В чём дело? – тут же отреагировал «братик».

– Это я и хочу выяснить, – я подошла к полицаям, которые услужливо вытянулись по струнке.

– В чём она виновата? – без предисловий спросила я.

– Эта девка болталась в лесу, а у нас приказ всех подозрительных свозить в комендатуру, – пояснил один из мужиков.

Я скользнула взглядом по испуганной мордашке. По хорошему мне следует вернуться в машину и забыть о том, что я видела.

– Что ты делала в лесу?

Девушка смотрела не так непримиримо как закалённые партизанки, в её взгляде была какая-то детская открытость. Я вспомнила, сколько раз вот так же хлопала глазами, пытаясь спасти свою жизнь.

– Я… я шла в город. У меня в деревне больная бабушка, думала устроиться работать чтобы помогать ей.

У всех подпольщиков одна история – «я тут мимо проходил». Но в принципе может оказаться правдой. Одета она действительно простенько – ситцевое платье, туфельки, носочки – куда ж без них. В общем, классический стиль бедных сороковых. Правда без платка на голове, но может, потому что ещё совсем молодая.

– Я сама отвезу её в комендатуру, – не стоит давать полицаям повод для лишних размышлений. – Её допросят. А вы продолжайте патрулировать территорию.

– Ну и что это значит? – спросил Фридхельм, когда мы вернулись в машину.

– Эта девушка шла в город в надежде найти какую-нибудь работу. Попробую помочь ей.

– А если она действительно партизанка? – скептически спросил Вилли.

– Разберёмся, – отмахнулась я.

Ну ни фига себе они отгрохали здесь штаб. Я вылезла из машины, уставившись на красивый старинный особняк. Это вам не зачуханное сельпо.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что вольности, которые ты себе позволяла, здесь недопустимы? – тихо спросил Вильгельм.

– Не держите за меня дуру, герр обер-лейтенант, – проворковала я.

Блин, это же придётся знакомиться с новыми «коллегами». Так, генерала я помню, а кто эти двое?

– Фрау Винтер, рад снова видеть в строю, – пророкотал генерал. – Я восхищён мужеством, которое вы проявили под Сталинградом.

– Надеюсь и дальше преданно служить Рейху, – вежливо улыбнулась я.

Надо бы, конечно, упомянуть и усатого, да как-то язык не поворачивается.

– Поверьте, работы у вас будет достаточно, – пообещал он. – Обер-лейтенант, – кивнул он Вилли. – Давайте я вас со всеми познакомлю. Это майор Шварц.

Блин, он прямо вылитый злодей из военного фильма. Серьёзно! Типаж один в один, как любит обыгрывать наш кинематограф. Грубые черты лица, самодовольная улыбочка, блеклые невыразительные глаза.

– Какая приятная неожиданность, что с нами будет работать такая красавица.

Мне стоило больших трудов сохранить вежливую улыбку. Терпеть не могу таких мужиков – уже вон ползает по моим коленкам сальным взглядом.

– Вынужден вас огорчить, майор, фрау Винтер замужем, – добродушно усмехнулся генерал. – Так что придётся вам отложить романтические ухаживания до возвращения в Германию. У вас, кажется, там осталась невеста?

Майор сразу скукурузил рожу. Видать, там такая красотка – под стать ему.

– А это гауптман Вайс, – я чуть не вздрогнула.

Ну надо же, как этот тип похож на Ягера. Те же волевые черты лица, холодный расчётливый взгляд и высокомерная усмешка.

– Позвольте спросить, в качестве кого здесь находится фрау Винтер? Стенографистка?

– Эрин наша переводчица, – подсказал Файгль.

– И что, вы действительно сносно говорите по-русски? – снисходительно спросил Вайс.

– Не просто сносно, а великолепно, – отпарировал Файгль.

Ты смотри, говорит с такой гордостью словно лично меня учил.

– Так, что даже местные принимают её за русскую.

– Надо же, как интересно.

Ох, не нравится мне это выражение в его глазах. Ягер, помнится, смотрел точно так же – как волчара на беззащитного кролика.

– О, это действительно невероятная история, – воодушевлённо распелся Файгль.

Чёрт! Он же не в курсе моей второй версии с папашей-инженером, сейчас выдаст, что я потомок русской княгини. Может, пнуть его или ущипнуть, чтобы заткнулся?

– Простите, герр гауптман, – ненавязчиво вмешался Фридхельм. – Дорога была утомительна, и я бы хотел, чтобы Эрин немного отдохнула.

– Конечно, – Файгль подошёл к столу и достал ключи. – Сейчас распоряжусь, чтобы вас отвезли.

– Было приятно познакомиться, – встрял Шварц. – Мы завтра устраиваем небольшой вечер для вновь прибывших. Надеюсь, вы придёте.

– Конечно, – кивнул Вильгельм.

– А вы? – он настойчиво продолжал пялиться в моё декольте.

– Я буду занята обустройством на новом месте, – холодно ответила я.

– Не думаю, что вам нужно самой заниматься неприятными хлопотами по хозяйству, – рассмеялся Файгль. – Пройдитесь к городскому рынку и подберите для этого какую-нибудь девушку.

– Даже не знаю, – я нахмурилась – как-то не по душе мне использовать рабсилу. – Я привыкла обходиться сама.

– О, бросьте, – поддержал его генерал. – Вы будете так заняты в штабе, что оцените, когда кто-то прибрался и приготовил обед.

Я вспомнила про девчонку, которая всё ещё дожидалась в машине, и задумчиво ответила.

– А знаете, пожалуй вы правы.

***

– Если ты не против, я оставлю эту девушку, – я осторожно посмотрела на Фридхельма.

– Ты уверена, что она не партизанка? – он с сомнением оглядел девушку.

Она застыла как перепуганная мышка под нашими взглядами. Не уверена, но, пожалуй, рискну. Наверное, это запоздалые попытки моей совести хотя бы немного обнулить счётчик грехов.

– Если я что-нибудь замечу, обещаю избавиться от неё.

Заметив Вилли, Фридхельм отошёл к нему, а я ещё раз оглядела девчонку.

– Как тебя зовут?

– Катя, – охотно ответила она.

– Если ты не передумала насчёт работы, то можешь остаться. Будешь домработницей. Или это слишком унизительно работать на немецких гадин?

– Нет, что вы, – торопливо залопотала она. – Я… я всё умею. И постирать, и полы помыть.

– Ну и отлично.

В принципе, вариантов у неё не особо много – либо домработница, либо официантка в каком-нибудь кабаке. А если припомнить, что более-менее красивых девчат добровольно-принудительно сгоняли в бордели – вообще, считай, повезло.

Ну, что я могу сказать. Жизнь в тылу однозначно будет получше. Я даже стала представлять, что мы живём обычной семейной жизнью. Ну а то, что каждый день на несколько часов прихожу в штаб, это работа у меня такая. Коллеги, правда, тёмные лошадки, но да ладно, не будем придираться. Отдельного кабинета мне, к сожалению, не дали, так что мы сидели дружной толпой. Хотя при мне военные советы не проводили, но понятно и так, что все ждут дальнейшей отмашки из Берлина. Судя по разговорам, намечается решающая битва. Так и тянуло сказать, что взять реванш им уже не светит, и куча народа погибнет зря.

Пару раз я забегала в казарму, поболтать с нашими. Лучше бы не ходила. Шнайдер теперь вечно злой как собака, почём зря строит новеньких. Кребс и так был немногословен, а сейчас так вообще замкнулся в себе. А мне было больно смотреть на чужие незнакомые лица. До сих пор не верится, что Каспер больше никогда не растреплет мне волосы, рассказывая очередную историю, а Кох не обнимет, пытаясь утешить. И вообще, пора заканчивать с привязанностями – слишком больно потом терять друзей.

К тому же, я смотрю, «коллеги» здесь «интересные» на всю голову. Первое впечатление меня не обмануло – майор оказался тем ещё мудилой. Одни попойки да развлекухи на уме. А параллельно он обожает спускаться в камеры и с пристрастием допрашивать тех несчастных, кому не повезло оказаться под подозрением в подпольной деятельности. Благодаря тому, что Фридхельм был постоянно рядом, он не решался меня откровенно клеить, но видимо, замутить хоть с кем-то хотелось.

– Скажите, Эрин, а у вас есть подруги? – он плюхнул на стол плитку шоколада.

– Вы смеётесь надо мной или откровенно издеваетесь? – я отодвинула в сторону его подношение.

– Ну почему издеваюсь? Понятное дело, что здесь девушке вашего круга общаться не с кем, но может быть, вы дружны с кем-то из медсестёр?

– Хотите замутить с хорошенькой медсестрой? – усмехнулась я. – Нет ничего проще – дайте подстрелить себя.

– Ну зачем вы так? – обиженно засопел он. – Можно устроить небольшой вечер, и вы бы пригласили пару-тройку девчонок. Понимаете, мужчинам здесь очень непросто. Не с русскими же заводить интрижки.

Бедненький. Я сейчас прямо расплачусь.

– Знаете что, – прищурилась я. – Решайте ваши личные проблемы как-нибудь сами.

Вайс правда не лез ко мне с мутными разговорами, зато периодически бросал нечитаемые взгляды. Ну точно Ягер. Смотрит как кот, подстерегающий мышь. Самым адекватным в этом зоопарке был генерал, правда, и он неприятно меня удивил.

– Эрин, я знаю, что у вас достаточно много работы, но…

Ну, начинается. Из таких вот «но» обычно и получается какая-нибудь дрянь.

– Понимаете, мы вынуждены сотрудничать с местными, но я не доверяю полицаям. Большинство из них, конечно, верно служит нам, получая прекрасный паёк и зная, что их семьи в безопасности, но среди них могут быть и предатели.

– В военное время вообще тяжело кому-либо доверять, – осторожно заметила я. – Предателем может оказаться кто угодно.

– Вы правы, – вздохнул он. – И поэтому я хочу попросить вас немного поработать тайным агентом.

– Простите, не поняла…

– Я не предлагаю ничего опасного или сложного. Просто, допустим, пару раз в неделю вы одолжите платье вашей домработницы и прогуляетесь на рынок. Герр гауптман говорил, местные вас часто принимали за свою.

– И смысл этого маскарада? – уточнила я.

– Внимательно смотрите и слушайте всё, что происходит вокруг. Я уверен кто-нибудь да выдаст себя.

– Думаю, можно попробовать, – что ж, это самое безобидное, что он мог потребовать от меня.

К заданию я подошла творчески. В шкафу как раз висели подходящие платья. Я посмотрелась в зеркало – полный улёт. Бесформенное скрывающее фигуру платье, косы уложенные бубликом – ну а что, это ж модно сейчас, – какая-то вязаная кофта. Прихватив корзинку, я отправилась на рынок.

– Почём молоко?

Можно взять побольше и замутить блинчики. Фридхельм их любит.

– Сорок рублей.

Я протянула нужную сумму и собралась поискать ещё свежих яиц, как вдруг услышала подозрительный шум. А вот и облава. На этот раз не полицаи – немцы лично проверяют, кто разгуливает без документов. Кому-то сегодня не повезло – я отстранённо смотрела, как они потащили к машине какого-то мужчину. А что здесь делает Катерина? Не раздумывая, я бросила корзину и бегом бросилась к машине.

– Отпустите её!

Парни непонимающе уставились на меня. Ах ты ж чёрт, совсем забыла, что я ряженая. Ну ничего, сейчас ткну им в морду военником.

– Да кто ты такая? – меня грубо схватили за локоть.

– Уберите руки! – рявкнула я. – У меня есть документы!

Я судорожно пошарила по карманам кофты. Мать твою, где военник? Неужели забыла? Или он в корзине?

– Ну? Где твои документы? – меня сверлили подозрительными взглядами.

– Тут такое дело, – примирительно улыбнулась я. – Кажется, я их забыла. Но мы можем проехать в штаб и решить это недоразумение. Моё имя фрау Винтер, я переводчица.

– Если ты действительно фрау Винтер, почему одета не по форме? – грубо спросил один из них.

– Да чего мы с ней вообще разговариваем, – процедил его товарищ. – По роже видно ведь, что русская. А ну пошла!

Он пнул меня, пытаясь затолкнуть в грузовик. Это надо было так лохануться!

– Я выполняю задание генерала Штауффернберга! – в отчаянии завопила я. – Можете явиться в штаб и спросить у него!

Они переглянулись, явно не поверив мне. Я заметила Бертока и активно замахала руками, привлекая его внимание.

– Что здесь происходит? – подбежал он.

– Вот эта, – солдат презрительно кивнул на меня. – Утверждает, что она фрау Винтер.

– Но это так и есть, – подтвердил он.