Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 90 страниц)

– Ты что творишь? Как смеешь игнорировать приказ? – чтобы его остановить, пришлось крепко перехватить за руку.

Да что случилось с покладистым мальчишкой, у которого горели глаза от перспективы участвовать в войне? Смотрит чужим колючим взглядом в ответ на мои уговоры, хотя я смело мог сразу тащить его в штаб и писать рапорт. Потом вообще швырнул винтовку мне под ноги:

– Это без меня.

– Ты вообще соображаешь, что несёшь? – я поверить не мог такой разительной перемене.

Карл криво усмехнулся и грубо ответил:

– Ещё как. Повторяю, вытворяйте эту хероту без меня.

Чувствуя, что бунт Карла становится последней каплей в чаше моего терпения, я крепче стиснул его руку, припечатав:

– А ну живо поднял винтовку и вернулся назад, иначе…

– Что? – в его глазах плескалось презрение.

Я совсем не узнавал прежнего подростка. Сейчас он выглядел на добрый десяток лет старше. Не по внешности, нет. Какой-то слишком взрослый, жёсткий взгляд.

– Ударишь меня? – ярость начинала потихоньку нарастать.

Как он смеет «тыкать» своему командиру? Ну нет, я не позволю ему так с собой разговаривать. С меня хватило угодливого молчания в последние дни.

– А-а-а, нет, ты же у нас не станешь пачкать руки, прикажешь избить своим бойцам.

Прежде, чем я успел остановить себя, рука взметнулась, отвесив ему увесистую пощёчину. Он заслужил и не одну, но я всё же постарался взять себя в руки. Меня немного пугала собственная ярость, да ещё и Карл продолжал смотреть волчонком. Похоже, затрещина не отрезвила, а лишь подогрела его злость.

– Да кто ты такой, чтобы судить мои действия? – рыкнул, припечатывая упёртого мальчишку к стене. – Я забочусь о нём, как могу. Может, теперь он поймёт, что пора взяться за ум.

И вообще почему я перед ним оправдываюсь? Бросить мальчишку под замок и отдать под трибунал за открытое неповиновение командиру. На этот раз я не стану проявлять снисхождение.

– Если бы у меня был брат, который по жизни пацифист и вообще нежная ромашка, я бы в жизнь не позволил ему попасть на фронт, – со злостью процедил Карл.

– Напоминаю, если ты вдруг забыл, что уклонение от службы в армии карается законом. Думаешь, в тюрьме бы было лучше? Или надо было его искалечить, чтобы оставить дома?

– Да лучше бы ты переломал ему ноги, чем сейчас ломаешь морально. Кости, если что, срастаются намного быстрее.

Циничная жестокая правда из уст почти ребёнка звучала как-то дико. Я сгрёб Карла за шиворот и потащил к ближайшей машине. Потом разберусь с ним, сейчас важно закончить операцию. Но почему-то всё, что он сейчас сказал, никак не выходило из головы. Самое ужасное, что в глубине души я был с ним согласен. Немного остыв, я понял, что не могу судить Карла, раз признаю его правоту, но и совсем уж закрывать глаза на неподобающее поведение тоже не буду. Я прикинул, что никто особо не понял, что там произошло между нами в том переулке. Поэтому сказал Кребсу, чтобы запер Карла в наказание, мол он опять растерялся в ответственный момент и задавал лишние вопросы. Вечером прошёл в сарай, глядя, как сразу же воинственно вскинулся Карл. Несмотря на его напускную браваду, я видел в глазах страх. Правильно боишься, мальчик, здесь тебе не школьный класс, где можно спорить и дерзить учителям.

– Пока не извинишься за неподобающий тон и неповиновение, будешь сидеть здесь под замком, ясно? – с должной строгостью в голосе сказал я.

– Мне не за что извиняться, – Карл упрямо смотрел мне в глаза. – Я добровольно пришёл сюда и готов служить, но не палачом. И вам я сказал правду. Будете отрицать?

Вот оно значит как. Ну хотя бы сменил тон и снова обращается, как и положено подчинённому. Ладно, дам мальчишке последний шанс. Пусть посидит, подумает и если предпочтёт отправиться в штрафбат, так тому и быть. Но отправился Карл не в штрафбат, а в госпиталь. Мальчишка просто ходячая катастрофа. Я то со спокойной душой полагал, что в заключении он не натворит новых глупостей. Где он умудрился поранить руку в сарае с сеном, ума не приложу. Да ещё и молчал, как русский партизан. Естественно рана воспалилась. Через несколько дней Кох в тревоге позвал меня в сарай, и я понял, что дело плохо. Карл весь горел, воспалённая рана на ладони налилась гноем. Я подхватил лёгкого, как пёрышко, мальчишку и отнёс в машину. Лично отвезу его в госпиталь, заодно и узнаю, как там Фридхельм. Если повезёт, то увижу Чарли. Карл неразборчиво что-то пробормотал, и я нахмурился. На какой-то момент мне показалось, что говорит он не по-немецки.

– Карл? – обернувшись, я коснулся горячего, как печка, лба.

– Чего? – не сразу отозвался он, открывая блестящие от жара глаза. – Держись, мы едем в госпиталь, – сейчас я помнил, что он прежде всего напуганный, больной подросток. Отложим на время наши конфликты.

– И что толку? – с каким-то отчаянием глухо ответил он. – Заражение крови ещё не умеют лечить.

– Даже не думай о плохом, – а это уже интересно, откуда он соображает в медицине. – Тебе помогут.

Сдав мальчишку на руки санитарам, я спросил у медсестры, где находится Фридхельм. Войдя в палату, почувствовал, как сжалось сердце. Брат до сих пор выглядел не лучшим образом. Багровый шрам на разбитой брови, жуткие синяки под глазами, припухшая губа, но хуже всего был его взгляд – потухший, равнодушный ко всему. Сразу вспомнились обвинения Карла, и тягостное чувство вины стянуло что-то глубоко внутри.

– Как ты? – глупый вопрос, но ничего более путного сказать сейчас я не мог.

– Нормально, – он отвёл взгляд и сжал губы, явно не собираясь продолжать разговор.

Я потянулся привычным жестом погладить его по голове, но Фридхельм упрямо увернулся. Я почувствовал горький ком в горле. Неужели нашей дружбе конец? Я ведь ни разу не предавал его с того дня, как мама осторожно вручила мне спеленутый свёрток с крошечным братом и сказала:

– Это твой братик. Смотри, какой он маленький и слабый. Ты теперь старший и должен всегда защищать его.

– Я буду, – пообещал я.

И держал своё слово. Сколько раз приходилось колотить мальчишек во дворе после того, как Фридхельм приходил с синяками или разбитым носом. Когда он подрос, приходилось заступаться перед отцом, который вечно был им недоволен. Да и став студентом, брат умудрялся всё время куда-нибудь влипнуть.

Свежим упрёком вспомнились прощальные слова матери: «Возврати мне его живым». И вот по моей вине он лежит сейчас избитый и, кажется, теперь меня ненавидит.

– Поправляйся, – я слегка коснулся его плеча и, так и не дождавшись ответа, вышел.

– Вильгельм! – послышался знакомый голос. Обернувшись, я увидел Чарли и почувствовал как сердце радостно забилось от ее теплой улыбки .

– Как же я рада тебя видеть.

– Тебе очень идет медицинская форма. – я улыбнулся ей в ответ.

– Ты, наверное, приехал к Фридхельму, – Чарли чуть нахмурилась. – Его страшно избили. Надеюсь, ты наказал виновных? Доктор Йен сказал, у него сотрясение и сильные ушибы, но он поправится, не переживай.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты присмотри за ним.

– Мог бы и не говорить, – с мягким упрёком посмотрела на меня Чарли.

– И ещё за одним пациентом тоже, – я тревожился и за Карла. – Мальчик из моей роты, Майер. У него загноилась рана.

– Шарлот, нам нужно идти в операционную, – какая-то девушка тоже в форме медсестры подошла, с интересом поглядывая на нас.

– Иду, – Чарли мило улыбнулась и обняла меня. – Береги себя.

* * *

Наконец-то Файгль дал отмашку выступать на Смоленск. Заодно объявил, что наша часть будет сопровождать при переезде госпиталь. Про себя я радовался, что всё так удачно складывается. Мы наконец будем честно воевать на передовой, а не выполнять грязные приказы СС. К тому же я снова увижу Чарли. В тот раз мы толком и не поговорили. Как же я соскучился за эти месяцы. Ведь дома мы все постоянно встречались, ходили в кино, веселились в баре, где работала Грета. Мы с Чарли вроде как пока не были официальной парой, но это дело поправимое. Я уверен, что нравлюсь ей, и, когда мы все вернёмся домой, рискну предложить ей стать моей девушкой.

– Гауптман Файгль, лейтенант Винтер, как хорошо, что я застал вас обоих, – в избу уверенно прошел Химмельштос.

– Мы как раз обсуждали дальнейшие перемещения пехоты лейтенанта, – любезно пояснил Файгль. – Они отправляются на Смоленск.

– Не так быстро, – штурмбаннфюрер протянул ему какую-то бумагу. – Я слышал, лейтенант, у вас солдаты пачками попадают в госпиталь и причём не с поля боя.

Я молчал, в душе похолодев при мысли, что сейчас разом откроется вся скрываемая мной правда.

– Ваши парни хороши в бою, не спорю, но могут стать ещё лучше, – коварно улыбнулся Химмельштос. – В сорока километрах отсюда находится лагерь дивизии «Великая Германия». Я настоятельно рекомендую вашим солдатам пройти переподготовку.

– Но а как же приказ взять Смоленск?

– Через неделю присоединитесь к артиллерии гауптмана, – невозмутимо ответил штурмбаннфюрер.

Более униженным я наверное ещё никогда себя не чувствовал. Ткнули носом, как мальчишку, мол пора навести в моей роте порядок. Конечно же возражать бессмысленно. Машинально я отдал честь и проводил Химмельштоса тяжёлым взглядом.

– Не принимайте близко к сердцу, Вильгельм, – примирительно сказал Файгль. – «Великая Германия» – элитная дивизия. Фельдфебель Гальс выбьет лишнюю дурь из ваших солдат. После переподготовки они станут сражаться ещё лучше, – он подозрительно прищурился: – И всё-таки что там у вас случилось? Я слышал, в госпиталь попали ваш брат и этот паренек, Карл.

Я напряжённо застыл, уверенно солгав:

– Фридхельм пострадал при авианалете, его контузило, а Карл вовремя не обратился с пустяковой раной, и она загноилась.

Вот чёрт, и не скажешь, что там на уме у этого гауптмана. Умеет же держать абсолютно непроницаемое лицо.

– Хорошо. Тогда встретимся на подступах к Смоленску.

В госпитале была суматоха – медсёстры и санитары грузили вещи по машинам, помогали переносить раненых. Я обратил внимание на военного врача, который торопливо шёл к машине.

– Мы будем сопровождать вас. В последнее время участились нападения партизан.

Мужчина обернулся и резко ответил:

– Второсортные расы только и могут нападать, прячась, как крысы, исподтишка. В последнее время я боюсь отправлять раненых. Слышали, недавно эти твари взорвали железную дорогу?

Несмотря на то, что мы уверенно продвигались к Москве и захватили много стратегически важных городов, а русские сотнями сдавались в плен, до окончательной победы было ещё далеко. Партизан было сложно поймать в основном из-за того, что им мог оказаться кто угодно. Девушка, старик, мальчишка – приходилось всегда быть начеку. Может, в чём-то Файль и прав – это другая война.

– Чарли!

Она передала санитару коробки и подошла ко мне.

– Я так и не успел тебя толком ни о чем расспросить в тот раз. Ну как ты? Что слышно от Виктора и Греты?

– У меня всё хорошо, ты же знаешь, я мечтала стать фронтовой медсестрой. Грета мне часто пишет. Она теперь поет на радио, так что не удивлюсь, если действительно прославится как Марлен Дитрих.

Мы оба понимающе улыбнулись. Грета всегда мечтала о славе и была пожалуй самой амбициозной из нас.

– Ты расцвела, – никогда ещё Чарли не казалась мне такой красивой, как в этой скромной форме медсестры. – Наверное, у тебя здесь много поклонников?

Она замялась, как-то странно посмотрев на меня, и кивнула:

– Ну… Да.

Задавая вроде бы в шутку этот вопрос, я ожидал немного не такого ответа. С другой стороны, она красивая и пока что свободная девушка. Конечно же за ней многие будут ухаживать.

– Сигаретки не найдется? – неожиданно возникла рядом с нами медсестра, заинтересованно окидывая меня взглядом соблазнительницы.

Я достал портсигар и зажигалку, попутно отметив, что такие самоуверенные девушки меня никогда не привлекали. Краем глаза я заметил, что по ступенькам спускаются Карл и Фридхельм. Оба бледные, осунувшиеся, у брата до сих пор под глазом темнеет синяк.

– Фридхельм, как ты? – я не решился его обнять, слишком много вокруг крутится народу.

– Хорошо, – спокойно ответил он.

Я заметил, что взгляд больше не пугает равнодушной пустотой. Интересно, что так повлияло на его настрой? Уж не Карл ли? Тот, кстати, тоже выглядит успокоившимся, но по-другому. Если от брата веет каким-то умиротворением, то у Карла спокойствие похоже на обречённую усталость. Сейчас я должен окончательно решить, остаётся ли он в моей части или нет. Конечно под трибунал я его не сдам, но если он так ничего и не понял, оставлю Файглю. Пусть он добивается послушания мальчишки своими методами, а я умываю руки.

– Ну что, до встречи в Берлине? – ободряюще улыбнулась Чарли, а я опять не успел сказать и малой части всего, что хотел.

– Береги себя, – она обняла Фридхельма. – А ты, Карл, больше не скрывай, если поранишься, – она потрепала его по щеке и наконец обернулась ко мне. – Я буду очень ждать этого Рождества, Вильгельм.

От её объятий веяло теплотой, лаской, и я решился поцеловать её. Конечно же в щёку.

– Мы обязательно соберёмся на Рождество в Берлине. И мне наверное придётся воевать ещё не раз. С твоими поклонниками.

Чарли покраснела и хихикнула:

– Я уверена, ты одержишь победу.

Я проводил взглядом её стройную фигурку, проследив, как она села в машину, и обернулся к брату:

– Мы тоже уезжаем.

– Идём? – Фридхельм кивнул Карлу.

– Иди в машину, мы чуть задержимся, – спокойно ответил я, отметив лёгкое беспокойство в глазах брата.

Карл же смотрел на меня, с насмешливым пониманием, мол, давай, сдавай меня, кому собрался. Не знаю, буду ли я жалеть о своём решении, слишком уж неоднозначные чувства вызывает этот мальчишка. Я заметил, что мы сейчас стоим, оба напряжённо подобравшись, как противники перед сражением.

– Поговорим?

Глава 14 День, ночь – боль, страх... Ты живёшь в клетке, но мир в твоих руках.

Нет, я конечно ожидала, что медицина в этом времени на уровне каменного века, но чтоб так! Суки! Вскрывать нарыв и чистить рану без обезболов – это ж какими садюгами надо быть. Я орала благим матом, не обращая внимания на презрительно-брезгливый взгляд местного «доктора Хауса». Чарли подавала ему то скальпель, то пинцет с ватой, пропитанной спиртом, а ещё одна медсестра на удивление крепко меня держала. Как там говорилось в анекдоте – зафиксированный больной в анестезии не нуждается.

– Вам что, жалко вколоть обезболивающее? – простонала я.

– Ты, в отличие от тяжелораненых, терпеть можешь, – сурово припечатала тётка. – На такие случаи мы даём пару раз глотнуть спирта, но ты ещё мальчишка.

Да я бы выпила сейчас что угодно: спирт, морфий, мочу дракона – лишь бы хоть немного утихла боль. Впрочем сама виновата. Ведь в больничку я попала благодаря своему ослиному упрямству. Показательное швыряние винтовкой перед Вилли естественно вышло мне боком. Ещё я чуть было не спалилась окончательно, наговорив ему всё, что думала на тот момент, и пока что довольно легко отделалась – всего лишь схлопотала по мордасам и снова угодила под замок. Когда дурная волна адреналина схлынула, и я снова могла хладнокровно соображать, дошло, чем грозит моё геройство. Нет, жалеть я не жалела. Хотя могла бы технично съехать – мол не выдержал Карлуша такой жестокости, вот нервишки и сдали. Детская неоформившаяся психика – вещь хрупкая. Так нет же, понесло Остапа. Чую, моё разоблачение не за горами. Если после трибунала полагается штрафбат или тюряга, вопрос времени, как скоро они узнают, что я девушка. У меня должна быть правдоподобная версия на этот случай, а её, блядь, не было. Если уж врать, то надо было делать это сразу. Например, придумать трогательную историю, что я ищу отца, или брата, или жениха. А теперь как объяснить, что я столько времени молчала? Больше, чем смерти от пули, я наверное боялась хрестоматийно известных пыток и издевательств. Можно было конечно снова пытаться втереть очки Вилли, мол не соображал, что несу, прошу понять и простить. Но теперь это дело принципа – зря я что ли устраивала бунт на корабле? Выход напрашивался только один – бежать, не глядя.

Я придирчиво осмотрела сарай. Дверь, естественно, заперта надёжно. Зато окошко есть, пусть и небольшое. Правда немного высоковато, но если натаскать побольше сена, вроде, должна достать. Сено я натаскала и, прыгая, как кенгуру, после наверное пятой попытки уцепилась за проём. Ох, надеюсь, пролезу, какое-то оно узковатое. Я активно дёргала задницей, пытаясь вылезти, словно разжиревший хомяк, застрявший в норе, и сверзилась вниз, правда, не с той стороны, с какой хотелось. Приземлилась обратно в кучу сена и скатилась вниз, взвыв от боли. Блядские грабли! Какой идиот оставил их тут? Специально для меня, что ли?

Распанахала ладонь будь здоров. И как назло, нечем не то что обработать, а даже промыть рану. Надеюсь, этими граблями не перекидывали навоз? Память услужливо напомнила, что есть такая срань, как столбняк. Естественно, прививки от него ещё делать не додумались, и тело мне досталось абсолютно в этом плане незащищённое. Мой ранец с запасами йода и бинтов остался в казарме, и никто мне его не принесет. Остаётся только надеться на крепкий иммунитет девушки, выросшей на натуральных продуктах. Экология ведь ещё ничем особо не загажена – Чернобыль и Хиросима впереди.

Винтер явился вечером. Размазал меня взглядом по стенке и заявил, что ждёт горячих извинений и дальнейшей службы без выебонов, а иначе светит мне штрафбат. Нет уж, так легко я не сдамся. Поднять лапки вверх я всегда успею, но оказалось, очередная попытка побега провалилась, не успев начаться. Какая-то предусмотрительная тварь заколотила спасительное окошко снаружи, оставив лишь маленькую щель. На фоне всего, что сыпется здесь на мою голову, эта подлянка уже не удивляет. Тем более через несколько дней мне стало не до побега. Несмотря на то, что в пустой след я промыла рану и кое-как замотала её носовым платком, в одно далеко не прекрасное утро стало ясно, что дела мои плохи. Вся кисть покраснела, рану простреливало болью. Скорее всего гноя там немерено. Тело ломило, словно при гриппе, голова противно ныла. Когда открылась дверь и Бартель зашёл, чтобы отдать мне положенный паёк – хлеб и воду, – я решилась просить помощи. Засунула гордость подальше, понимая, что только Винтер может меня отсюда вытащить:

– Передай лейтенанту, что я хочу с ним поговорить.

– Ага, уже бегу, – хохотнул он. – Сколько он сочтёт нужным, столько ты тут и просидишь. Надо будет – сам придёт.

Ну да, чего бы ещё ждать от дружбана скотины Шнайдера? Они же меня оба терпеть не могут. Ничего, в следующий раз придёт кто-то другой, попрошу ещё раз. Но следующий, как назло, пришёл Шнайдер. К вечеру я окончательно слегла – весь день меня мутило, хотелось лишь пить и желательно литрами, и в довершении начал бить озноб. Я свернулась клубочком в этом чёртовом сене, но никак не могла согреться. Почувствовала, как кто-то слегка толкнул меня в плечо, и едва смогла разлепить глаза.

– Что такое, малыш? – насмешливо протянул блондинистый козёл. – Вместо того, чтобы переживать о своём незавидном положении, ты сладко спишь?

– Отвали, – вяло пробормотала я.

И так тошно. Но эта сволочина присел на корточки рядом и явно собирался вдоволь поглумиться.

– Что, даже пожрать не встанешь? – он повёл перед моим носом хлебом.

Представь себе не встану. Так что выбрасывай попкорн, шоу отменяется.

– Ну как знаешь.

Он позволил хлебу упасть на пол и, продолжая дразнить, протянул фляжку с водой:

– Не поднимешься, останешься без воды до утра.

– Дай сюда, – я перехватила его руку.

– Ну держи, – ухмыляясь, он легко стряхнул мои пальцы, и я услышала глухой стук упавшей на пол фляжки. Неловко приподнялась, пытаясь рассмотреть в полутьме, куда этот долбодятел бросил мою воду. Шнайдер окинул меня скептическим взглядом и небрежно подтолкнул фляжку ближе:

– Да ладно, Майер, хорош притворяться. Это в тебе и бесит – натворишь дел, а потом похлопаешь ресничками, как девчонка, и все тебя жалеют. Почему-то всё сходит с рук.

– А тебе и завидно?

Боже ну и голос у меня. Как у мультяшного волка-курильщика. Неужто помимо нагноения ещё и простуду словила? – Неплохой, кстати, способ, бери на вооружение.

Шнайдер криво усмехнулся и небрежно похлопал меня по щеке:

– Знаешь, я надеюсь, лейтенант тебя оставит. Я с огромным удовольствием ещё пару раз тебя проучу. Вам с Винтером давно пора укоротить языки.

Я бы тебя тоже с большим удовольствием проучила, чтоб не распускал руки. Но сейчас это всё стало неважным. Даже не волновало, что со мной сделает Винтер. Я больна и возможно очень серьёзно.

– Ариша, ну сколько можно спать? Вставай, соня, – ласково будит меня мама.

Мне так холодно, что я лишь сильнее натягиваю одеяло, прячась в него с головой. Но мама почему-то продолжает меня тормошить.

– Карл, да ты весь горишь, – с трудом разлепив глаза, я увидела перепуганного Коха.

Что-то совсем мне херово. Во рту словно пустыня, виски ломит так, что больно даже моргать.

– Попить дай, – смогла прохрипеть я.

– Сейчас, – Кох подсунул к губам фляжку, приговаривая: – Ну как же тебя угораздило заболеть, а? Я сейчас же доложу лейтенанту.

Пока он бегал в штаб, я успела снова провалиться в полудрёму-полуобморок.

– Аринка, да у тебя жар, – мама встревоженно заглядывает в мои глаза, гладит прохладной рукой по щеке, и я невольно тянусь за этим исцеляющим прикосновением. – Опять без шапки ходила? Ну что мне с тобой делать? Сейчас контрольные на носу, а ты теперь на неделю сляжешь.

– Мам, прости, – покаянно бормочу я. – Не люблю я эти шапки, ты же знаешь…

– Карл? – вернул меня к реальности голос Вильгельма.

Я попыталась собрать мозги в кучу. Где сон, где реальность?

– Кох заметил, что у тебя поранена рука. Где ты умудрился?

– Грабли, – честно ответила я. – Знаете, лейтенант, в сараях люди обычно хранят всякие инструменты.

– Мы едем в госпиталь, тебе помогут.

В его глазах снова мелькнула знакомая теплота. В душе не разумею, чем ему так запал паренёк, от которого одни проблемы.

– Ну да, помогут, – скривилась я, с отчаянием вспоминая плачевное состояние фармакологии этого времени. – Если это сепсис, мне конец.

В больничке Винтер сдал меня с рук на руки дородной медсестре. Та спровадила меня в смотровую, напоила аспирином и ускакала за доктором. Я конечно не великий специалист в хирургии, но то, что они проделали с моей раной, внушало сомнения. Прочистили от гноя, залили антисептиком и что, всё? Я припомнила, что антибиотики в принципе уже изобрели, но широкого применения они не получили. Чарли ещё раз обработала мою ладонь йодом и туго забинтовала, приговаривая:

– Ну вот, теперь ты поправишься. Давай-ка измерим температуру.

После аспирина жар конечно у меня спал, да и варварская операция взбодрила нехило. Чарли показала палату, где мне полагалось обитать, и отправилась дальше. Но прежде, чем улечься в постельку, как и положено примерному больному, я хотела кое-кого увидеть. Осторожно загадывая в палаты, в третьей по счету я и обнаружила синеглазку. Выглядит он конечно… В гроб краше кладут. Жуткие синяки, ссадины, багровый шрам на брови. Лежит и смотрит в одну точку, пока Чарли воркует:

– Всё хорошо, ты понемногу идёшь на поправку.

Ну да, ключевое слово здесь «понемногу».

– Вильгельм меня вспоминает? – тихо спросила девушка, и шиппер во мне радостно потёр лапки.

Ага, значит, ботан не врал, утверждая, что они друзья, и наша медсестричка сохнет по его братцу. Хм-м, почему нет – правильный, немного замороженный Вилли и нежная трепетная лань Чарли. Кстати, хоть убейте не понимаю, с хера она «Чарли», если остальные обращаются к ней «Шарлот»?

Я решила навестить Винтера чуть позже. Тем более надо бы осмотреться, что здесь и где находится. Особенно интересуют такие стратегически важные места как сортир, ибо писать при всей палате в судно я точно не стану. Ну и на дальние планы неплохо бы выяснить, насколько реально смыться из этой больнички. Нет, конечно пока не залечу руку, я и шага отсюда не сделаю, но вот потом может что и выгорит.

Вернувшись, я обнаружила, что Фридхельм мирно спит. Внутри что-то уже привычно кольнуло. Как-то многовато эмоций для простой жалости. Не назвала бы себя сентиментальной особой, но на его фингалы больно смотреть. Неожиданно для самой себя я осторожно провела ладонью по его щеке. Ладно, убедилась, что он в относительном порядке, надо подумать и о себе. Раз уж лечить по-нормальному меня не будут, надо хотя бы отлежаться и набраться сил. Я вздрогнула – мои пальцы перехватила его рука.

– Карл, – тихо позвал он. – Это правда ты?

– Нет, блин, призрак Гамлета, – фыркнула я.

– Я глазам не поверил, думал, ещё сплю, – слабая улыбка скользнула по его губам, но он тут же нахмурился. – Ты ведь здесь не для того, чтобы меня увидеть, значит…

– Ага, – подтвердила я его догадку и помахала забинтованной конечностью.

– Что случилось? – Фридхельм требовательно потянул меня за руку, вынуждая присесть.

– Ты же знаешь, какой я невезучий, – беспечно ответила я. – Вовремя не обработал царапину, вот и загноилась.

– Карл, вот ты где, – окликнула меня Чарли. – А я везде тебя ищу. Ну-ка быстро идём со мной, здесь тяжёлые больные, которым нужен покой.

***

Пожалуй я погорячилась, поверив, что всё обойдется. К вечеру меня снова начало знобить, а ладонь простреливало резкой болью. А ещё меня пугало то, что краснота всё больше распространялась. Блядь, чувствую, оттяпают мне рученьку по самое не балуйся. И ещё очень повезёт если не добьёт сепсис. Это собственно подтвердил на вечернем обходе и доктор. Тихо отдал распоряжение Чарли:

– Следите за его температурой. Хотя тут картина вполне ясная. Если через пару дней не будет улучшения, придётся ампутировать.

Нет уж, я не буду лежать бревном и дожидаться приговора хирурга. Выждала время и кое-как собрав себя в кучу, слезла с койки. Дотащилась к двери и выглянула в коридор, убеждаясь, что всё тихо. Хотя это дело ненадёжное – в любой момент могут привезти раненых, или дежурная медсестра нарисуется. И вообще госпиталь, наверное, охраняется солдатами. Надо быть предельно осторожной. Я примерно помнила, где находится смотровая, и уверена, там есть шкафчик с лекарствами. Пороюсь, посмотрю, что у них вообще есть.

– Карл, – услышала я знакомый голос за спиной.

Оглянулась. Синеглазка чуть ли не по стеночке полз, а всё туда же.

– И какого же хрена ты встал? – шикнула я. – Тебе после сотрясения лежать надо ещё как минимум дней пять. Фридхельм смотрел на меня знакомым упрямым взглядом и усмехнулся:

– А сам куда собрался?

– В сортир, ясно? – резче, чем хотела, рявкнула я.

Ну, а как ещё мне реагировать, если он обламывает все планы? Вряд ли ботан поддержит мою идею порыться в местной аптечке.

– Ну вот вместе и пойдём.

Да он что издевается? Деваться некуда, придётся говорить всё , как есть. Не дожидаясь, пока на нас наткнется кто-нибудь ещё, я как могла, быстро пошла к смотровой.

– Куда ты идёшь? – бедняга едва поспевал. Сам виноват, что увязался. – Карл, что ты задумал?

– Что-что? – я остановилась перед нужной дверью. – Стой тут и дашь мне знать, если кто-то будет идти. Объясню всё потом.

– Но, – попытался возразить он.

– Если «но», вали в палату и забудь, что меня здесь видел, ладно?

Не до сантиментов мне, когда на горизонте маячит инвалидность. А объяснять ему так, чтобы поверил, откуда я соображаю в лекарствах, сейчас нет времени. Я занырнула в комнату и бросилась к вожделенному стеллажу. Ну-ка что тут у нас? Йод, морфий, аспирин. Всё не то. Так, а что это за ампулы? Я всмотрелась и едва не заорала от счастья, обнаружив знакомое название: «Стрептоцид». Не Бог весть что, но хотя бы проверенный антисептик. И неплохо борется с инфекциями.

Помню в детстве, когда ещё не было всяких леденцов вроде «Стрептилса», мама при ангине давала нам с Полей рассасывать эти противные горькие таблеточки. И раны он неплохо залечивает. Нужно захватить побольше чудо-порошочка. Не знаю почему немцы тупят и не пользуются – ведь пока нет более сильного антибиотика, хорош и стрептоцид. Кривясь от забытого противного вкуса, я проглотила содержимое ампулы и быстро сунула в карман ещё несколько штук.

– Ну вот и всё, а ты боялся, – с напускной лёгкостью кивнула я Винтеру.

– Ты можешь мне объяснить, что происходит? – рассерженно косился он, пока мы возвращались в палату.

Я присела на свою койку, размотала бинт и достав ампулу протянула.

– Помоги разломить.

– Пока не скажешь, что ты вытворяешь, я и пальцем не пошевелю, – упёрся он.

– Это лекарство, которое поможет мне не сдохнуть от заражения крови, – нехотя пояснила я и попыталась забрать ампулу обратно. – Ладно, я сам.

– Откуда ты так уверен? – Фридхельм с сомнением смотрел на меня. – По-моему доктор лучше знает, как надо лечить.

– Доктор просто почистил рану, а мне явно хуже. Кончится тем, что мне покромсают руку, – я едва не перешла с шёпота на возмущённый ор. Благо, соседи по палате крепко спят и им не до наших выкрутасов. – Давай сюда порошок. Пока твоя подруга не засекла, я хочу успеть забинтовать всё обратно.

Фридхельм снова окинул меня внимательным недоверчивым взглядом, и это немного нервировало. Он же вроде как всегда на моей стороне, неужто сейчас сдаст? Винтер протянул мне вскрытую ампулу, молча наблюдая, как я распределяю порошок по ладони. Вот только бинтовать одной рукой не совсем удобно.

– Давай помогу, – он перехватил бинт, довольно умело продолжив перевязку.

Я всё-таки снизошла до придуманных наскоро объяснений:

– У моего дяди была аптека. Собственно поэтому я с детства люблю химию и немного разбираюсь в ней. Не знаю, почему местный доктор не применяет стрептоцид, но это хороший антисептик. Убивает микробы, а у меня, как видишь, начинается заражение. Я знаю, что делаю, поверь.

Не знаю, верил ли синеглазка, но судя по огромным, как блюдца, глазищам что-то не очень. Да в чём дело? У меня что, голова вторая выросла?

– Карл, – неуверенно прошептал он. – По-моему, с тобой что-то не так…

Да ладно, родной, что со мной может быть не так, кроме того, что я младше тебя лет на семьдесят и свободно могу подрабатывать местным экстрасенсом? Но что-то правда мне нехорошо. Кожа словно горела и, по-моему, температура подскочила ещё больше. Чёрт, ощущения точь-в-точь как те, когда меня ужалила пчела, и я выяснила, что у меня аллергия на укусы.

– У тебя тут… пятна, – пригляделся Фридхельм к открытой шее.

Блин, если даже в полумраке он углядел, что я выгляжу как Франкенштейн, значит дело плохо. Вывалившись в коридор, где было больше света, я с ужасом увидела действительно красные пятна, расползающиеся по рукам и скорее всего по всему телу.

«Твою же, у девчонки, в чьём теле я застряла, аллергия на лекарство!» – наконец-то осенило меня.