Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 90 страниц)

***

– Зачем нас везут в город? – недоумённо спросил Каспер.

Да какая тебе разница? Обычно вы прёте, куда прикажут, не думая, как толпа зомби.

– Войска СС запросили помощь основной армии, – кратко ответил Кребс.

Что, не справляются? Столько приходится убивать, что нужна помощь? Мы въехали в Кричев. Я так скоро стану знатоком Белоруссии. Когда-то мечтала съездить в Брестскую крепость. За малым не попала и там в центр событий. Как всё-таки жутко выглядят города в оккупации. Деревни, где мы останавливались на постой, всё же особо не трогали, а здесь повсюду стёсанные бомбежками стены зданий, зияющие пустотой проемы окон. На улицах груды щебня, битого кирпича, осколков шифера. Люди, которые изредка встречались, выглядели ужасно – запуганные, лица отмечены той болью, когда теряешь кого-то близкого. Наверное, у многих на фронте отцы, мужья, братья. А ведь это только начало войны. Откуда у наших людей было столько мужества держаться, не сдаваясь долгие годы?

Нас привезли на городскую площадь.

– Вытряхивайтесь и поживее! – поторопил нас Кребс.

Я чуть ли не первой спрыгнула и в ожидании дальнейших приказов залипла на старую афишную тумбу. Точнее на объявление, наклеенное поверх красочных афиш ещё с того, счастливого довоенного времени. На грубой бумаге было отпечатано по-русски и по-немецки:

«Все жиды города Кричева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Докторовской (возле кладбищ). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также тёплую одежду, бельё и прочее.

Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян».

Я заметила что Кребс по два-три человека рассовывает бойцов в близлежащие переулки. Что за херота здесь готовится?

– Здесь будет проводиться операция СС, – Кребс что ещё и мысли умеет читать? – Майер, Винтер, Каспер, сюда! Стойте здесь, приказ никого не впускать и не выпускать.

Ничего не пойму, зачем в каждом переулке расставлять часовых, если боевых действий в городе не проходит?

Мы стояли, так и не поняв толком, что от нас требуется. Каспер со скучающим видом целился в крадущуюся по крыше сарая кошку. Синеглазка как всегда выглядел так, словно невинное дитяко, заброшенное в самый разгар разгульной вакханалии. Я же задницей чуяла очередную крипоту.

Эсэсовские ублюдки появились внезапно – подъехала пара военных грузовиков. И если бы только они – с ними приехали знаменитые полицаи. Похоже, действительно хохлы. По виду полуграмотные хитрожопые мужики и болтают на характерной национальной мове. Помощнички шустро ломанулись в подъезд дома и, когда они стали выгонять оттуда перепуганных жителей, я догадалась, что здесь творится. Это те самые жуткие зачистки евреев. Мужики гнали всех подряд: женщин, детей, стариков – причем не скупились на пинки и зуботычины. Парни надо сказать прифигели от такой картины.

– Что они делают, это же гражданские, – растерянно спросил Каспер.

Фридхельм смотрел с неподдельным ужасом, как полицаи стали гнать дубинками людей к машинам. Их наверное собираются отправить в концлагерь? А гады из СС даже руки не стали пачкать, стояли и преспокойненько наблюдали за тем, что происходит. И всё-таки зачем вызвали ещё и нас? Краем глаза я увидела, как девочка лет восьми пытается в суматохе ускользнуть обратно к подъезду. Вот зачем – наконец-то дошло до меня – чтобы не дать ускользнуть никому из них. Здоровенный полицай перехватил её поперёк живота и, не обращая внимание на плач, потащил к остальным:

– Ах ты жидовка, тикать удумала?

– Эй, а ну стоять! – крикнул Каспер ему в спину.

Мужик никак не прореагировал, и тот сразу схватился за винтовку, прицеливаясь.

– Отпусти ребёнка сейчас же! – Винтер, продублировал приказ на русском.

Мудила полицай прикинулся бревном с глазами. Застыл, мол моя твоя не понимать. К счастью, наш Вилли всегда умел нарисоваться вовремя.

– Что здесь происходит? Отпустите ребёнка.

Мудила стоял, не шелохнувшись. Винтер кивнул братцу, как эксперту в русском, и тот повторил:

– Отпусти её!

О, а это у нас кто? К нам уверенно топал очередной эсэсовский хрен. Ну и наглая же у него самоуверенная морда. Хотя наверное и есть с чего, судя по количеству всякой дребедени на форме. Небрежно махнул рукой хохлу и зигнул Вилли: – Герр лейтенант!

Тот, отдавая честь, ответил:

– Герр штурмбаннфюрер!

– Что тут происходит? – скривился этот гад. – Девочка, как и все остальные евреи, находится в ведении нашей части. – Гражданские в зоне боевых действий находятся в ведении вермахта, – смело возразил Винтер.

– Это не гражданское лицо, а всего лишь еврейка, – мужик, я смотрю, без комплексов или мало что слышал об элементарном этикете. Закинул в пасть какую-то конфету и чуть ли не чавкал в лицо Винтеру. – Приказ есть приказ, сами знаете.

– Сомневаюсь, что фюрер приказывал связываться со всяким отребьем, – презрительно кивнул Вилли в сторону хохлов. – Есть же в конце концов честь офицера. Девочка остаётся у нас.

Штурмбанфюрер снисходительно слушал Винтера, нагло жуя конфеты, затем пожал плечами:

– Как хотите, лейтенант.

Он снова небрежно кивнул хохлу, и тот, словно послушная псина, выпустил девочку и побежал к своим. Винтер, уверенный, что всё удачно разрулил, снова зигнул коллеге и повернулся, чтобы идти. То, что сделал этот гад, не ожидал никто низ нас. Сначала дружелюбно протянул девочке жестянку с леденцами, дождался, пока ничего не понимающий ребёнок автоматически возьмёт конфету, и резко перехватил её за шею. Затем хладнокровно выстрелил в затылок девочки.

– Ах ты выродок, – тихо прошипела я, всё ещё не веря глазам.

Фридхельм сдавленно вскрикнул, Каспер перепугано смотрел, как немец небрежно, словно куклу, отшвырнул в сторону тельце ребёнка. Даже у Вильгельма дрогнули губы, когда он обернулся на звук выстрела.

Эсэсовская мразь, как ни в чем не бывало, отёр брызги крови с лица и, не глядя на нас, пошёл к своим. Вильгельм первый взял себя в руки. Чуть дрогнувшим голосом сказал:

– Мы сделали, что могли. Поменьше думайте о том, что видели.

Как у тебя всё просто, Винтер. Вроде и сердобольный, и справедливый, но я хорошо знала цену этой мнимой безобидности. Толку от моральных принципов, если не готов их отстоять? Ну вот как можно жить с насквозь промытыми мозгами? Хотя с другой стороны, что он бы сделал? Поднял оружие против своих и гордо отправился под трибунал, перед этим посетив подвалы гестапо? Не могу я его обвинять в том, в чём грешна сама. Вроде как выбирать не приходится, но градус мерзости от того, что мы творим, ниже не станет. В гробовом молчании мы вернулись в деревню. Я даже не хотела знать, что видели остальные.

И хотя все были немного подавлены сегодняшним рейдом, за обедом скользкая тема всплыла сама собой. Поскольку в деревне сейчас толклись несколько военных частей, и погода позволяла, парни устроились трапезничать на улице. Я протиснулась с миской к общему столу как раз к началу жаркой дискуссии.

– Это же ради чистоты нашей расы, – поучал народ Шнайдер.

– Ей было не больше одиннадцати, – в сердцах бросил ложку на стол Каспер.

Я думаю, наш блондинистый козёл просто не видел своими глазами, как это жутко, вот и повторяет заученное дерьмо: – Евреи портят немецкую кровь.

Идиотище, да у вас в каждом пятом сто пудово есть примесь этой самой еврейской крови. Неслучайно арийская раса делилась на несколько групп по степени чистоты. От всех сразу одним махом Гитлеру не позволил избавиться элементарный расчёт. Если уж затеял крупномасштабную войну, ясен хер, нужна огромная армия.

– Заткнись, Шнайдер, – не выдержал Вербински.

– Но это написано в «майн кампф».

Вот не пойму, он действительно такой прям идейный или просто тупой? Ведь потихоньку у многих начинали сползать розовые очки с носа.

– А ты умеешь читать? – нежданчиком огрызнулся синеглазка.

Я только сейчас заметила, что он какой-то нервный, есть уселся отдельно. Что там происходит с его нежной психикой, непонятно. Подозреваю, что ничего хорошего. Подойти, что ли, побеседовать по душам? Не, сначала надо самой прийти в норму.

– Мы защищаем нашу Родину, – поддержал дружбана Бартель.

Господи, иногда мне кажется, что я единственный адекват среди психов.

– А что они делают? – усмехнулся Кох. – Тоже самое.

Я отвлеклась, наблюдая, как из штаба выходит Вильгельм. Какой-то дёрганый, с посеревшим лицом. Что там интересно с ним делали? А тут ещё по закону подлости к нам пожаловал штурмбаннфюрер собственной персоной. Уж не знаю, что он там ему сказал, да только Винтер, резко сменив траекторию движения, подошёл к нам.

– Внимание! – он присел на лавку и немного завис, видимо, собираясь с мыслями.

Подозреваю получил от начальства люлей за свою сердобольность и теперь должен как-то подать, что мы должны мочить всех без разбора, как и учат «доблестные» эсэсовцы. И, да, примерно это он нам и поведал.

– Вы должны понимать, что на этой войне мы действуем по новым правилам. Приказы не должны подвергаться сомнениям ввиду личных причин. Мы не можем подвести нашего фюрера. Назад пути нет – обеспечим победу Германии любой ценой.

* * *

Я сейчас не могла спокойно смотреть ни на кого из них. Отошла подальше за село и не заметила, как ноги принесли меня к реке. Я рассеянно брела вдоль берега и не сразу заметила назойливое жужжание над ухом. Что за чёрт, откуда здесь столько мух? Переведя глаза вниз, я вскрикнула – земля была пропитана густой бордовой кровью. Идиотка, как я раньше не заметила этот уже знакомый острый запах. Точнее что-то такое я отметила краем сознания, но списала на глюки. Слишком часто последнее время меня стал окружать запах крови и смерти. Спотыкаясь, я отступала, не смотря, куда иду. В ушах словно стоял похоронный звон. Вот что значит выражение «земля, пропитанная кровью». В буквальном смысле это запредельно жутко. В очередной раз споткнувшись, я едва не улетела в какой-то овраг и не смогла сдержать вопля ужаса. Это просто ожившая картина из моих кошмаров – мёртвые тела, очень много тел. Мужчины, женщины, дети лежат вповалку в крови. Лица искажены ужасом, болью, открытые глаза смотрят в небо застывшим взглядом. Вот оказывается куда эсэсовцы вывезли городских на расстрел. Люди, виновные только в том, что уродились евреями. Которые, блядь, проживая в другом государстве, умудрились чем-то помешать арийским выродкам! Ноги словно приросли к земле, я не в силах была сделать ни шага.

Внезапно моё внимание привлёк слабый не то вой, не то плач. Неужели кто-то умудрился выжить? Я прислушалась – звуки неслись снизу. Переборов себя, спрыгнула прямо в кучу мёртвых тел. Убедилась, что мне ничего не послышалось – плач теперь отчётливо слышался в самом низу ямы. Глубоко вдохнув, борясь с подступающей истерикой, я сдвигала уже застывшие тела, пытаясь найти этого везунчика. Никогда до этого я не касалась, да и не видела ни одного покойника. Жизнь в этом плане меня баловала. Мне всё ещё казалось, что это дурной сон, что это не я, пачкая руки чужой кровью, перекидываю мёртвые тела в стороны. Этот запах смерти наверное останется на моей коже, одежде навсегда. Дыхание подозрительно срывалось на судорожные всхлипывания, хотя до этого я не причисляла себя к людям, подверженным паническим атакам. Чую обморок уже где-то близко.

Внезапно мою ладонь крепко стиснула чья-то рука, и я снова заорала. Сообразив, что это и есть выживший человек, я потянула на себя руку. Из-за тела молодой девушки постепенно появился… мальчишка? Он смотрел на меня в таком же ужасе, как и я на него. На лице, покрытом пылью и кровью, светлели дорожки от слёз. Он тихо скулил на одной ноте и я испугалась, что ребёнок ранен.

– Не бойся, – насрать мне сейчас опасно или нет говорить по-русски. – Я помогу.

Крепче перехватив его ручонку, я извлекла его из-под убитых. Мальчику навскидку лет десять, и он продолжал перепуганно дрожать. Беглый осмотр показал, что явных ран нет. Хотя чёрт его знает, он весь перепачкан в крови.

– Послушай, в этом селе сейчас немцы, – медленно, стараясь не напугать его ещё больше, говорила я. – Тебе есть куда пойти?

Он невнятно мотал головой и я вздохнула. Не уверена, что если приведу его с собой, тот же Файгль не добьет мальчишку. Вилли может и пожалел бы, но гауптман железобетонно придерживается гитлеровской ереси.

– Тебе надо спрятаться, – повторила я. – Знаешь кого-нибудь, кто может помочь?

– Тётка… в городе, – охрипшим от плача голосом ответил он.

– Сможешь незаметно добраться? – постепенно мальчишка успокаивался, но на меня поглядывал недоверчиво. – Не бойся, если бы я хотела тебя убить, не стала бы доставать отсюда.

В голубых глазёнках по-прежнему ничего кроме страха. Я тебя понимаю, малыш, трудно верить кому-то после того, то с тобой сделали. Надо сыграть на чём-то понятном ему, внушающим доверие.

– Веришь в победу Красной армии? – дождалась утвердительного кивка. – Так вот ты тоже можешь им помочь – не дай себя сцапать фрицам. Сейчас спрячься, а ночью попробуй добраться в город.

– А ты разве не фриц? – наконец-то задал он логичный вопрос.

– Своя я, русская, – язык не поворачивался нести ребёнку чушь про партизанку на задании.

Мальчик, всё ещё недоверчиво глядя на меня, отодвинулся и серьёзно сказал:

– Ежели выдашь меня, пусть не будет тебе покоя даже на том свете.

Вот уж точно сказано. Правда я понять не могу, за что получила такой «подарочек» от вселенной. Ну, значит, было за что, какая теперь разница.

– Главное сейчас сиди, не высовывайся, – напомнила я и полезла обратно.

Как-то гадко оставлять ребёнка среди кучи трупов, но больше ничего для него я сейчас не могу сделать. Раз он местный, буду надеяться, что он сможет ночью просочиться к своей тётке.

Выбравшись и отойдя на безопасное расстояние, я столкнулась с младшим Винтером. Он видно тоже успел потоптаться по кровушке – в глазах какая-то отчаянная паника, на щеке кровавый след от прихлопнутой мухи. Его судорожные вдохи подозрительно смахивают на сдавленные рыдания. Сейчас я не чувствовала ничего, кроме горячей, обжигающей ненависти ко всем, кто причастен к этой войне, и встретила я его отнюдь не сочувствующим взглядом. Ну, а как ты хотел, мальчик, смотри, что творят такие, как ты, люди идеальной расы и высокой морали и интеллекта. Смотри и не отворачивайся. Стоит ли макаться в такую грязь по велению какой-то мрази? И тут безобидный солнечный мальчик меня удивил.

– Сегодня погиб Штейн и ещё парни из части Файгля. Они не вернутся к своим матерям, за что они погибли? Ради чего останутся гнить в чужой земле? Оставив после себя это? – судорожно кивнул на кроваво-бордовую землю. – Их будут помнить, как невинно убитых жертв, а мы останемся в истории как убийцы!

Я вспомнила своё время – война в Сирии, на Украине. Люди не учатся на ошибках.

– Так уж вышло – единственное, что за столетия истории в совершенстве освоили люди, это убивать.

С неожиданной злостью он крикнул:

– Это то, чего ты хотел, Карл? Для этого ты сбежал на фронт, да? Нравится?

О-о-о, да у кого-то похоже истерика. Кстати, мысли такие же, как и у меня. Я медленно покачала головой.

– Тогда для чего ты здесь? – срывающимся голосом снова выкрикнул он. – Хочешь превратиться в такую же бездушную тварь как те, что расстреляли мирных жителей?

– Я смотрю ты у нас добренький. Пацифист, да? – не осталась в долгу я. – И толку? Как долго ты будешь отсиживаться в стороне во время таких карательных зачисток? Кончится всё тем, что ты тоже превратишься в бездушную мразь, разве нет?

Увидев на его мордашке выражение неподдельной боли и отчаяния, меня на пару секунд кольнула совесть. Ну зачем правда было морально бить того, кто и так осознает в полной мере, какие они сволочи? Но он тоже хорош – озвучил все мои тайные мысли и переживания. Со стороны это звучало совсем уж горько-безнадёжно. Я ведь, поддаваясь трусости в стремлении спасти свою задницу, действительно рискую дойти неизвестно до каких глубин морального падения. Рано или поздно наверняка назреет такая ситуёвина, когда мне прикажут расстрелять неугодных русских или евреев. Это настолько тяжко, что в голове периодически мелькает мысль – а не нахер ли всё? Можно я больше не буду вот таким вот мерзким образом барахтаться за свою однозначно не бесконечную жизнь?

Глава 12 Ты должен быть сильным , иначе зачем тебе быть?

Вообще-то я всегда считала себя человеком отходчивым. Спешно ретировавшись подальше, побродив неприкаянной тенью по селу, я уже через полчаса перестала злиться на Фридхельма. Чего обижаться на правду? Но на душе было тоскливо и муторно. Видать, совсем плохо дело, если даже немец переживает за градус моей морали. Всё , что в последние дни свалилось на мою непутёвую головушку, заставляло крепко задуматься. Мне надо было линять намного раньше, пока ещё не примелькалась среди немцев. Потому что прятаться среди местных в то время, как меня будут искать, теперь задача не из лёгких, а если ещё нарвусь на душку-НКВДшника, чувствую, пожалею, что не померла сразу и навсегда.

Чёрт, ну вот куда он умудрился затеряться? Когда не надо, так хвостом за мной ходил. Если бы сейчас я столкнулась с Фридхельмом, то попыталась нормально поговорить. Всё-таки как ни крути, я лет на восемь постарше. Надо же было нам обоим так некстати засбоить. Так и не обнаружив нигде синеглазку, я отвлеклась на более важное дело. Вечером, до отбоя рискнула пробраться к жуткой братской могиле. Мальчишка всё ещё был там.

– Держи, – я протянула ему пол-булки хлеба и фляжку с водой.

Бедный ребёнок давился взахлёб сухим хлебом и уже не шарахался от моего присутствия. Наверное, всегда хочется верить до последнего, что какое-то чудо может спасти даже в самой безнадёжной ситуации.

– Тебе надо уходить, – мягко сказала я. – Сейчас вроде бы удачный момент.

А когда ещё? В казармах скоро скомандуют отбой, часовые будут меняться. Мальчишка ничего не ответил, положил недоеденный кусок хлеба в карман, протянул мне фляжку и посмотрел в лицо совсем не детским взглядом.

– Наши всё равно победят, – с неожиданной твёрдостью выдал ребёнок.

– Даже не сомневайся в этом, – кивнула я.

Сердце сжалось от острой жалости, пока я провожала взглядом худенькую фигурку детёныша. Боженька, когда ты хоть иногда начнешь заглядывать на свой пост? Ведь для чего-то ты его уже раз спас, так доведи дело до конца. Корявая конечно молитва. Я вообще не особо верующий человек, но когда вокруг беспросветный пиздец, нужно верить в чудо милосердия, в то, что кто-то невидимый в последний момент подарит шанс на спасение.

Вернувшись в казарму, я мышкой прошмыгнула на койку и на удивление быстро забылась тяжелым сном, когда проснулась, поняла, что мир вокруг снова сошёл с ума. Кое-как одевшись вместе с поднятыми по тревоге парнями, я выбежала на улицу. Там снова царил огненный ад – полыхала соседняя изба, где-то рядом взорвался очередной снаряд. Народ бестолково сновал туда-сюда. Из окопа доносилась пулемётная очередь. Блин, никогда я не смогу привыкнуть к тому, что с неба сыпятся бомбы, и в любой момент шальная пуля может оборвать чью-то жизнь. Каждый раз впадаю в ступор ударенного по голове оленя.

Зато, смотрю, некоторым война – родная стихия. Кребс вон как шустро мечется. Раскидал парней на позиции, распределяя, откуда лучше сбить наш самолёт. Он наткнулся на меня взглядом и как всегда рявкнул:

– Скройся куда-нибудь в укрытие!

Можно подумать, я против. На ватных ногах сползла в ближайший окоп и зажала руками уши, обмирая от страха среди этого воя, криков, грохота. Что ни день, то очередная засада. А я ещё когда-то жаловалась друзьям, что живу в бешеном ритме. Да моя прежняя жизнь была безмятежной сказкой из тех, где вокруг сплошь радужные пони и зефирно-мармеладные облака.

– Испугался, малыш? – ко мне спрыгнул Кох и потрепал по плечу.

– Всё кончилось, вылезай.

Ну вот, сейчас меня опять начнёт гнобить Шнайдер или Каспер, мол, я струсил. Можно подумать, никто из них не прятался в окопах, когда шла бомбёжка. Не всем же стрелять из пулемётов. Но на удивление, парням было не до моих моральных качеств, они наперебой орали на Фридхельма.

– Винтер, ты идиот! Тебе это с рук не сойдёт!

– Ты это сделал нарочно!

Интересно, что он натворил? Тоже отсиделся, как и я, в окопе?

– Что случилось? – спросила я у Каспера.

– Мы с ним были в карауле, и этот кретин нарочно не потушил сигарету, когда русские начали кружить над нами, – со злостью ответил он. – Я не знаток чужих заёбов, но если так охота было сдохнуть, зачем тащить за собой всех? Бросив взгляд на потерянное лицо Фридхельма, я сразу поняла, зачем он это сделал. Рано или поздно придётся повторить то, что сделал сегодня штурмбаннфюрер. Кто из них пойдёт против приказа расстреливать, жечь, мучить? Имеет ли право каждый из присутствующих жить после того, что натворили и ещё натворят? Не имея смелости на открытый бунт, синеглазка решил выпилиться. Я почему-то чувствовала горечь вины. Ну что мне стоило для разнообразия пожалеть не себя, а найти время для разговора? Могла бы при желании и найти его вчера. Дичь, конечно, отговаривать нациста от суицида, но элементарная честность заставляла признать, что по отношению к этому запутавшемуся мальчику мои принципы уже давно не работали. Самое страшное, что меня саму сегодня накрывали похожие мысли, и я отлично понимала, что он сейчас чувствует. Винтер так и остался стоять возле злополучного окопа. Я оглянулась – большинство парней ускакали тушить пожар. Думаю обойдутся без меня, вон их как много. Я решительно потопала к синеглазке. Бросив взгляд на его мордашку, поняла, что его всё ещё кроет.

– Это не выход, – я стала рядом, как загипнотизированная смотря на огненные всполохи.

А ведь мы все могли погибнуть, даже не проснувшись. Так что злость парней тоже вполне логична.

– Ты не понимаешь, – после довольно долгой паузы отозвался он.

– Понимаю, – я вздохнула. – Возможно, мы все здесь не самые хорошие люди, но даже если бы сейчас мы погибли под русскими бомбами, глобально это не изменило бы ничего.

– Почему ты так считаешь? – Фридхельм повернулся ко мне и наконец-то посмотрел более осмысленным взглядом. – Зла вокруг однозначно стало бы меньше.

– Возможно, – согласилась я. – Но смерть не позволяет ничего не изменить, ни исправить. Мир меняют поступки. – А если ничего изменить нельзя? – с горечью спросил он. – Ты же знаешь, как я отношусь к войне, Карл. Однако не смогу бороться против системы.

– Это да, если идти против течения, тебя рано или поздно снесёт, – я пыталась убедить его в том, во что сложно верить самой. Действительно ли возможно оставаться человеком, когда больше нет ни правил, ни морали? – Ты можешь либо утонуть, либо куда-нибудь выплыть.

Винтер снова смотрел на меня знакомым взглядом, пытаясь прочитать, что кроется за фасадом мальчишки Карла. Пусть лучше ломает голову над моими тайнами, чем занимается всякой хренью. Почему-то я была уверена, что все его догадки насчёт странностей Карлуши останутся с ним.

– А куда пытаешься выплыть ты, Карл?

Хороший вопрос. Можно я не буду ничего отвечать?

– Майер, ты почему здесь прохлаждаешься? – рыкнул позади нас Кребс. – А ты, Винтер, вообще-то до утра ещё числишься на посту, не забыл?

***

Всё утро я тревожно приглядывалась, чем кончится ночная выходка мальчика-одуванчика. Пока что всё было в обычном режиме солдатских будней. Возможно, благодаря братику, дело спустят на тормозах, и его не отправят под трибунал. Сегодня Кребс особо лютует – отработка маневрирования едва не довела меня до истерики. Да я так скоро при малейшем шорохе буду падать оземь и кун-фу пандой уворачиваться от теоретических пуль. Уставшая, как будто сутки разгружала вагоны, я приползла в столовку и сначала не заметила, что как-то подозрительно тихо эти гады себя ведут. Молча стучат ложками, словно куда-то торопятся. Не то чтобы меня это напрягало, или я так уж хотела вести застольные беседы, но все же странно.

– Карл, ты не принесёшь воды? – немного суетливо спросил Кох.

Я медленно обернулась, всё больше уверяясь, что вокруг затевается какая-то дрянь, а от меня тупо и неумело пытаются отделаться. Хренушки куда я уйду, загадочные вы мои.

– Я вообще-то ещё ем, – я медленно помешала ложкой наваристый супец.

Кох скорчил гримаску, мол, ну что ж ты такой упёртый, малыш?

– Да к чёрту, хочет торчать здесь, пусть остаётся, – вякнул Шнайдер, резко отодвигая стул.

Я не успела понять, что к чему, а он уже подлетел к мирно жующему ботану и со всей дури вломил ему в челюсть. Тут же подхватил его за шкирку и снова проехался кулаком по физиономии. Бартель, Каспер и новенький, кажется Мориц, обступили их кружком и тоже принялись пинать не сопротивляющегося Винтера. Он, словно ростовая кукла, летал между ними, даже не пытаясь закрываться от ударов.

– Вы что творите, сволочи? – не раздумывая, как я буду выглядеть в центре этого замеса, вскочила я.

– Не лезь, Майер, он заслужил, – Шнайдер с чувством врезал кулаком Винтеру под печень, а Мориц подсечкой свалил его на пол.

Я конечно всё понимаю, крепко они осерчали, но пинать толпой лежачего это как-то перебор. Шнайдер с чувством плюнул в сторону беспомощно валяющегося Фридхельма и прошипел:

– Ты позор нашей роты и своего брата.

Синеглазка сделал слабую попытку приподняться и пробормотал:

– Слушай, а тебе ещё не говорили, что ты похож на еврея?

В ответ этот мудила со всей дури заехал ногой ему по фейсу.

– Хватит! – я рванулась ближе, и меня тут же перехватил Бартель, сунул в руки ведро и пинком выпихнул из избы: – Сказано же тебе сходить за водой, вот и иди!

Я замерла на пороге – судя по звукам этот беспредел продолжался. Нет, никогда мне не понять эти пацанские разборки по понятиям, я должна их остановить. Сейчас не до негласных правил, мне надо найти Вилли или Кребса. К моему удивлению, Вилли обнаружился не так уж и далеко. Он нервно наворачивал круги у соседней избы.

– Герр лейтенант, идемте со мной скорее, там… – я осеклась, когда он обернулся.

Перекошенное смятением лицо, измученный взгляд говорили о многом. Получается, он решил повоспитывать братика чужими руками. Тьфу, безвольный соплежуй. Ну ладно бы ещё сам накостылял младшему, возможно, тот и заслужил трёпку. Но чтоб так – отдать не умеющего драться пацана на растерзание матёрым солдатам? Я действительно никогда не смогу понять мужиков.

– Не вмешивайся, Карл, – скупо бросил Винтер, окидывая меня нечитаемым взглядом. – Так надо.

Ну и пошёл ты со своим «надо», сама как-нибудь справлюсь. Я ломанулась обратно и ворвалась в столовку, как пресловутый герой вселенной Марвелл. Да сколько можно бить человека, который и не думает сопротивляться, совсем охирели? Шнайдер расселся на безвольно лежащей тушке Фридхельма, продолжая молотить его.

– А ну отвали от него, мудила!

В подкрепление своих слов я швырнула тяжёлое ведро, которое на автомате таскала всё это время, на удивление метко задев блондинистую башку. Шнайдер медленно поднял глаза, узрев, откуда ему прилетело, и глумливо оскалился:

– А-а-а, малыш, всё не успокоишься. Не волнуйся, я и тебе всыплю по первое число.

– Только помни, что в отличие от него, – я кивнула на отключившегося Фридхельма. – Я тебе отвечу.

Я уже приметила сложенные у печки дрова для растопки, вон если что найду, с чем продержаться хоть немного.

– Э-э-э, Шнайдер, по моему это уже перебор, – Кох бочком двинулся ко мне, загораживая.

Глядя на растерянные лица парней, я подумала, что они возможно не ожидали, что всё зайдёт так далеко. Ну, попинали бы накосячившего ботана немного и хорош, нет же этот разбесившийся маньяк всё не остановится.

– Прекратить! – в пустой след приказал Вильгельм.

Ворвался, блин, изображая тут ОМОН в действии, и тоже, видимо, прихирел, увидев братца. Фридхельм выглядел ужасно. На лице не осталось живого места – рассечённая бровь, разбитый нос и кровищи, как в лучшем голливудском боевике. У него как минимум нехилое сотрясение и пара треснувших рёбер. Парни, надо сказать, мастерски прикинулись безмолвными изваяниями, мол ничего не видели, не знаем. Вилли в шоке смотрел на Шнайдера – это же как надо было бить, чтобы по уши измазаться в чужой крови? Правда тут же взял себя в руки, приказав:

– Несите его к санитарам.

Небось не ожидал, что непутёвому брату теперь придётся отлёживаться в госпитале? Винтер выразительно припечатал всех тяжёлым взглядом:

– И чтоб я больше не слышал о подобных инцидентах, ясно?

По-моему, немного поздно разыгрывать из себя моралиста. Я отвернулась, собираясь валить отсюда. Пусть лучше Кребс опять вымотает по полной, похоже физическая выносливость мне всё же пригодится.

– Карл, – Кох легонько коснулся моего плеча. – Ты же понимаешь, так было нужно.

– Вы животные, – я сбросила его руку. – Не обязательно было превращать это в такую бойню.

Больше меня, к счастью, никто не трогал, и я наивно полагала, что Шнайдер, удовлетворив свои замашки маньяка, на какое-то время успокоится. Вечером забежала в казарму одеться потеплее. Сегодня была моя очередь заступать в караул, и лишняя пара носков и пуловер не помешают. Быстро, пока никого нет, управилась с переодеванием и, достав расчёску, старательно пригладила критически отросшие волосы. Нет, с этим надо срочно что-то делать. Попрошу Коха меня обкорнать. Смешно, но свои настоящие волосы я наверное и под страхом смерти не позволила бы обстричь, а эти блондинистые вихры почему-то особо и не жалко. Услышав, как скрипнула дверь, я спокойно убрала ранец, собираясь идти в свой ночной дозор.

– Предупреди, если кто-то будет идти, – услышала я негромкий голос Шнайдера.

Чего? Никак явился по мою душу? Я вскочила, прикидывая, что можно использовать в драке, ибо голыми руками от этой скотины мне явно не отбиться.

– По-моему мы не договорили, Майер. Как думаешь? – криво улыбнулся он, лениво подходя ближе.

Ещё и верный дружбан рядом вьётся, как шакал. Умом-то я понимала, что они не осмелятся повторить дневной спарринг, но всё равно было не по себе.

– Думаю, тебе стоит пойти на хер и не задерживать меня, – нагло усмехнулась в ответ, с удовлетворением подмечая небольшую шишку на его виске. – А то кто знает, вдруг Кребс заглянет проверить, где меня носит.

– Ай-яй-яй, мамочка не учила тебя, что ругаться – это некрасиво?

Шнайдер подошёл ко мне вплотную, перекрывая пути отступления и быстрым пинком отправил в лежачее положение. Благо, приземлилась я на свою койку. Не успев даже дёрнуться, я оказалась ловко перевернутой на живот. Да ещё этот козёл с силой вжал меня лицом в подушку, а Бартель, зараза ловко скрутил руки, помогая удерживать в такой вот омерзительно-беспомощной позе. Блядь, это ведь не то, что я думаю?