Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 90 страниц)

– Предлагаешь искать наугад? – спросил я. – Если мы будем бестолково носиться по лесу, русские успеют перестрелять нас из своего укрытия.

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю допросить кого-то из них, – я кивнул на женщин, которые по утрам толпились у колодца. – У кого-то обязательно муж или сын подались в подполье.

– У них у всех мужья на фронте, – поморщился Вильгельм.

– Да, но основная армия русских сейчас далеко, а с этими партизанами они скорее всего держат связь. Мы же не следим, кто и куда пошёл, если соблюдается комендантский час.

Брат задумался, а Файгль заинтересованно посмотрел на меня:

– Я слышал, вы тоже немного изучали русский. Вот и поговорите с ними.

Да уж, не зря Рени всегда говорила, что инициатива… гхм… в общем, имеет инициатора. Постепенно в голове сложился нехитрый план. Мерзкий по сути, но только так мы выясним, где прячутся эти сволочи, которые вчера взорвали машину.

– Шнайдер, как там у тебя продвигаются дела с русской фройляйн? – я кивнул на девушку, с которой последнее время постоянно его видел.

– Тебе в подробностях рассказать, как мы с ней кувыркаемся? – усмехнулся он.

– Позови её.

Девушка, особо не смущаясь, подошла к нам. Конечно, может статься и так, что она не захочет выдавать своих односельчан, но если действительно влюбилась в нашего Казанову, то может, и выгорит.

– Ничего подозрительного в последнее время не замечала? – спросил я, отмечая как быстро она опустила глаза.

Наверняка что-то знает и сейчас колеблется, не говоря ни да, ни нет. Я решил зайти с другой стороны.

– Ты, наверное, слышала, что ваши партизаны прячутся где-то здесь.

– Я не знаю, где они могут быть, – уверенно ответила она, добавив с лёгким вызовом: – У нас в семье все приняли новый режим, и я, и мой отец готовы с вами сотрудничать.

– Это хорошо, – я постарался ей улыбнуться. – Если ты докажешь, что достойна доверия, тогда, возможно, мой друг возьмёт тебя с собой в Германию.

Это была бессовестная ложь с моей стороны, ведь я прекрасно знал, что Шнайдер в этом отношении тот ещё сноб, но главное, что нужный эффект достигнут. Глаза у девчонки загорелись, и она кокетливо улыбнулась.

– Да я бы с радостью вам помогла, но правда не знаю, где они могут прятаться.

– А ты подумай, кто из них может знать.

Девушка задумалась, затем быстро кивнула на высокую худую женщину, которая, подхватив коромысло, медленно пошла по улице.

– У Любки пару месяцев назад пропал сын. Всё говорит, в город подался учиться, да только сдаётся мне, он прячется с теми, кого вы ищете. Она что-то зачастила в лес. Говорит, ходит по грибы, а я когда в последний раз её видела, при ней даже корзины не было.

– Ну, что ты узнал? – спросил Вильгельм.

Я вкратце пересказал наш разговор.

– Приведите сюда эту женщину, – распорядился Файгль. – Припугнете её расстрелом, и если она хочет жить, ей придётся сказать, где прячутся эти мерзавцы.

Вот в этом я сомневаюсь. Мы уже не раз видели, какую стойкость при допросах проявляют русские, даже женщины. К тому же не хотелось проверять, способен ли Файгль на изощрённые пытки, какие устраивал Штейнбреннер. Тут нужен другой подход. Что-то противное шевельнулось внутри при мысли, как этого добиться, но я должен выяснить, где прячутся партизаны. Я не смогу спокойно есть, спать, дышать, пока они не будут ликвидированы.

– Позвольте я сам с ней поговорю, – Файгль, подумав, кивнул.

Я медленно подошёл к низкому забору, заметив, что хозяйка возится на грядках перед домом. Женщина выпрямилась, настороженно глядя на меня, затем взяла за руку копошившуюся рядом девочку и наигранно спокойно сказала:

– Беги, Катюша, поиграй в доме.

– Но ты же говорила, что нам нужно собрать морковку.

– Позже соберём, иди.

Она догадалась, зачем я пришёл, что ж, это всё упрощает.

– Говори, где они, – глядя на её упрямо сжатые губы, я повторил: – Где прячутся ваши партизаны?

– Не знаю я никаких партизан, – сердито ответила она. – У меня вон своих забот полно, три рта кормить чем-то надо.

– А где твой старший сын?

– В городе он, – возможно, полгода назад я бы ей поверил и отступился, но не сейчас. – Подался в подмастерья обувь чинить, всяко лучше чем тут голодать.

– Ты лжёшь, и другой на моём месте бы уже пустил пулю тебе в лоб. Последний раз спрашиваю, где они прячутся?

– Можешь убить меня, – в глазах женщины засветилась плохо замаскированная ненависть. – Но я ничего не скажу!

– Думаешь, твоя смерть их спасёт?

Я заметил, что за её юбку цепляется ещё один ребёнок. Закутанный в теплый платок так, что непонятно мальчик или девочка, и совсем маленький – не больше года. Перехватив мой взгляд, женщина побледнела. Рука сама собой скользнула к ольстре. Вытащить «вальтер», направить дуло к маленькой головке – и она скажет мне всё, что нужно. Я действительно смогу это сделать? Ребёнок ни в чём не виноват, и использовать его в своих манипуляциях омерзительно, но разве мой ребёнок был в чём-то виноват? Рени пришла бы в ужас от того, что я собираюсь сделать. Меня всегда восхищало, что несмотря на то, сколько ей пришлось пережить, в ней сохранилась доброта, и она снова приходила на помощь кому-то из русских. Я застегнул ольстру, так и не достав пистолет, и жёстко посмотрел в глаза женщине.

– Мы не хотим вас убивать. Мы воюем с мужчинами, но если ты будешь продолжать упираться, нам придётся расстрелять всех. Даже их, – я кивнул на ребёнка, надеясь, что был достаточно убедительным.

– Что же вы за чудовища, – дрожащим от слёз голосом пробормотала женщина, прижав к груди малыша. – Пообещайте не трогать детей… и я… я скажу.

– Не только скажешь, но и покажешь, – я уже не раз убеждался, что русским верить на слово нельзя.

***

– Только русским могло прийти в голову построить лесопилку в такой глуши, – проворчал Бартель. Наша проводница указала нужное направление и сердито спросила:

– Я могу вернуться к детям?

– Отпусти её, – кивнул Вильгельм.

У нас теперь была другая задача – незаметно подобраться к заброшенному на первый взгляд зданию. Понятия не имею, сколько внутри человек и заметили ли они нас. Вильгельм подозвал Кребса, обозначая нужные позиции. Файгль выдал в подкрепление своих солдат, так что русских мы не упустим.

– Пять человек идут внутрь, остальные прикрывают.

Я без колебаний шагнул к Шнайдеру, который обычно первый вызывался на подобные задания. Кох молча двинулся следом.

Внутри здания было темно. Окон почему-то не было. Зловеще щёлкала черепица и скрипели старые доски под ногами. Мы прошли цех, в котором была пилорама, и оказались в огромном сарае. Неожиданно тишину разорвали сухие щелчки выстрелов – слева от меня вскрикнул Фриц. Я едва не выронил винтовку, когда пуля срикошетила о приклад и чудом меня не задела. В этой темноте было непонятно куда стрелять. Русские, видимо, делали это наугад, но если мы ответим тем же, есть риск зацепить своих же. С улицы раздался глухой взрыв.

– У них есть гранаты, – сдавленно прошептал Кох.

Я спрятался за огромной трубой и прислушался. Мне показалось, что в углу мелькнула чья-то тень. Я напряжённо всмотрелся. Из открытой двери проникало немного света, да и глаза постепенно привыкали к полумраку. Одетый в гражданское мужчина медленно полз к сложенным мешкам. Я поднял винтовку и прицелился. Русский в последний момент, возможно, что-то заподозрил, и я услышал щелчок. Не раздумывая, выстрелил и едва успел увернуться от ответного выстрела.

– Винтер, живой? – тихо окликнул Каспер.

– Да.

Где же прячутся остальные? Здесь не так уж много мест, позволяющих отсиживаться десятку человек. Мы по прежнему не видели своих противников и стреляли, ориентируясь по звуку.

– Держитесь ближе к выходу и не дайте им уйти, – крикнул Кребс.

Снаружи пулемёт разносил ангар на куски, пули постепенно пробили часть крыши и стало намного светлее. Теперь понятно откуда нас обстреляли – за стропилами, почти под крышей прятались не менее пяти партизан.

– Ложись! – заорал я, заметив, как русский замахнулся.

Меня оглушило взрывом. Повезло ещё, что гранату бросили не в сарае, а рассчитывая вывести из строя пулемёт.

– Они уходят! – крикнул Шнайдер, продолжая палить вслед.

Русские воспользовались суматохой и решили, видимо, уйти по крышам. Ну, пусть попробуют. Нас всё равно ведь больше.

– Похоже, здесь уже всё, – Кребс окинул взглядом разгромленный ангар, где повсюду лежали трупы. – Проверьте, есть ли раненые.

Я заметил, что Шнайдер и Кох подхватили безжизненное тело Фрица.

– Не приживаются у нас новобранцы, – хмуро пробормотал Шнайдер. – А жаль, неплохой был пацан.

Вынести убитых мы успеем, а вот упустить кого-то из партизан ни за что нельзя. Я вышел на улицу и заметил неприметный сарай чуть в стороне. Не дожидаясь приказа, я бросился туда. В другое время было бы страшно соваться в эту зловещую темноту, но сейчас я помнил лишь то, что они не должны уйти. Ни один из них.

– Петенька, сынок, уходи! – надрывно закричала женщина, замахиваясь на меня топором. – Отойди, – я не собираюсь с ней драться, но если она не бросит эту штуку, мне придётся нажать на курок.

– Беги! – не оборачиваясь, крикнула она сыну и решительно двинулась на меня.

Никогда ещё я не стрелял в кого-то так близко, практически в лоб, а тем более в женщин. Я мог её ранить, чтобы просто обезвредить, но в последний момент переместил прицел на грудь.

– Будьте вы прокляты, твари, – прохрипела она, тяжело оседая на пол.

Уже не первый раз я сталкиваюсь с таким самопожертвованием ради близких, но сейчас меня это не тронуло. Этот заряд был последним, и я отбросил уже бесполезный пистолет. Судя по всему, мальчишка безоружен, иначе бы давно уже пальнул в меня. Я шагнул ближе и почувствовал, как накрыло новой волной ярости. Этот ублюдок пытается примотать к ящикам в углу взрывчатку. Возможно, именно он повредил машину Вильгельма. К счастью, он не успел соединить нужные проводки.

– Сволочь! – я бросился к нему, сбивая с ног, нанося удары куда придётся. – Такие как ты только и можете действовать исподтишка! – кажется, я сломал ему нос, но это не остановило меня. – Что же ты не пошёл в армию, чтобы открыто сражаться как мы?!

Парень был довольно щуплый и даже не сопротивлялся моим ударам. Я придавил его, продолжая наносить удары, не обращая внимание на сбитые костяшки.

Он сплюнул кровь и вдруг хрипло рассмеялся.

– Это говорит мне тот, кто вероломно напал на мою страну. Открыто мы сразимся, когда Красная Армия придёт в Берлин и наши солдаты разрушат ваши дома…

Я с силой ударил его в челюсть, но тот продолжал смеяться глухим, булькающим смехом.

– Как вам это понравится, а, фриц?

– Заткнись, – прошипел я, стиснув пальцы на его горле.

Этот мерзавец ещё смеет издеваться! Ну, так я заставлю его замолчать…

– Фридхельм, довольно, – попытался оттащить меня Кох. – Хватит, слышишь? Он уже и так в отключке.

– А ты посмотри, какой он напоследок приготовил подарочек, – я с силой пнул неподвижное тело. Это точно из-за него Рени и Вильгельм едва не погибли!

– Хватит, – меня привёл в себя резкий голос брата. – Раз он виновен, значит, подлежит расстрелу, но самосуд устраивать я не позволю.

Я молча прошёл на улицу, спиной чувствуя пронзительный взгляд брата. Во дворе наши согнали уцелевших партизан, Кребс огласил положенный приговор и через несколько минут с ними было покончено. Я заметил под брезентом тела убитых – помимо Фрица погибли ещё двое солдат Файгля. Ещё трое были ранены. Крейцер досадливо морщился, неловко придерживая пострадавшую руку.

– Держи, – я достал свою аптечку и протянул ему бинт.

Подходя к машине, я услышал:

– Что это на него нашло? Он едва не забил его насмерть.

– Да какая к чёрту разница? Мы же всё равно расстреляли этого подрывника. А что Винтер его отметелил, так и правильно.

***

Файгль распорядился всем выдать шнапс из запасов, и я, прихватив бутылку, вернулся домой. Хочу надраться в хлам. Обычно мне хватает несколько рюмок, чтобы захмелеть, но сейчас я не чувствовал привычного расслабления, даже выпив полбутылки. На душе была пугающая пустота. Я не чувствовал облегчения от того, что мы сделали. Это не вернёт моей утраты. Не чувствовал больше боли. Внутри была выжженная пустыня. Не чувствовал сожаления от того, что переступил через свои убеждения. Не знаю, останется ли во мне эта жестокость… я больше не знаю ничего…

Ночью мне приснился кошмар.

Я снова стрелял в эту русскую, мои руки были скользкими от крови. Её было так много, что она стекала на сапоги. Рени смотрела на меня застывшим взглядом, а потом медленно повернулась, чтобы уйти…

– Нет, постой, – я безуспешно пытался догнать её. – Не уходи…

Она молча кивнула на мои руки, перепачканные кровью, и медленно покачала головой.

Я никогда не мог долго обижаться на Вильгельма. Мы оба наговорили друг другу гадостей, и у меня до сих пор звучали в ушах хлесткие, но к сожалению, правдивые слова. Я не ждал от него извинений, но разъедающая пустота внутри мучила, не давая покоя. Хотелось как раньше поговорить с ним, да даже просто помолчать вместе, чувствуя поддержку близкого человека. Вчера он был занят – нужно было похоронить убитых, написать их родственникам, отправить в городской штаб донесения. Сегодня я заступаю в караул. Может, удастся перехватить его, когда он закончит дела. Проходя мимо дома, в котором они с Файглем квартировали, я заметил на крыльце знакомую фигуру. Я был ослеплён своим горем, а ведь ему тоже нелегко пришлось в последние дни.

– Прости, что наговорил тебе тогда.

Вильгельм медленно поднял голову. В его глазах мелькнула какая-то обречённая усталость.

– Незачем извиняться, если ты действительно так считаешь, – вздохнул он.

Я присел рядом и протянул пачку сигарет.

– Это не так, просто мы все чувствуем по-разному.

Он щёлкнул зажигалкой и пристально посмотрел мне в глаза. Мы ещё не говорили о вчерашнем, но я примерно догадывался, о чём он думает.

– Файгль доволен тем, как мы провели вчера операцию по зачистке, – медленно сказал он.

– А ты, видимо, нет?

Не будь я настолько морально опустошён, тоже бы, наверное, чувствовал отвращение к себе. В глазах брата не было осуждения, но эта жалость была в сто крат хуже. Он смотрел на меня, словно я подцепил неизлечимую болезнь.

– Как ты думаешь, почему опытные командиры советуют солдатам сохранять хладнокровие в любой ситуации? Мы здесь, чтобы исполнить свой долг, и если каждый начнёт воплощать на поле боя личную месть, в кого мы превратимся? В таких же нелюдей, как солдаты Штейнбреннера? Ты готов к таким переменам?

– Думаешь, я испытывал удовольствие, когда угрожал расстрелять детей этой крестьянки или когда избил русского? У нас была цель – ликвидировать их центр, и мы это сделали. А иначе… иначе я бы не смог смотреть в глаза Рени.

Вильгельм смотрел на меня как в детстве, когда я рассказывал ему про свои фантазии, явно не понимая.

– Мне жаль вас обоих, но месть – последнее, о чём ты должен сейчас думать. Как бы жестоко это ни звучало, ты должен уяснить, что бывают такие ситуации, которых уже не исправить. И что некоторые решения нужно принимать не сердцем, а головой.

Я понимал, что он хочет донести, и также понимал, что он по-прежнему хочет меня защитить, но привычные парадигмы добра и зла не работают, когда действуют законы военного времени. Я не собираюсь становиться чудовищем и убивать всех, кто встанет у меня на пути, но никому не позволю безнаказанно навредить моим близким. И вообще, мне сейчас нужно думать не об этом, а о том, как поддержать Рени. Чарли говорила, что её отпустят через несколько дней. Не представляю, каково ей сейчас одной переживать горе.

***

– Милая, – я осторожно обнял её, отметив, как она снова похудела. – Как ты?

– Нормально, – кивнула она.

Нормально? Я недоверчиво заглянул ей в глаза. Она действительно была спокойна.

– Что?

– Я просто подумал, что ты переживаешь потерю малыша.

– Ничего не поделаешь, на войне и не такое случается, – её взгляд стал жёстким.

– Но ведь…

Я опешил. Разве можно так спокойно говорить об этом?

– Нужно думать о хорошем. Доктор сказал, со мной всё в порядке, у нас ещё будут дети.

Ну ладно, может, она всё ещё в шоке и не осознала полностью, что случилось. Следующие дни я внимательно присматривался и всё больше убеждался, что с ней далеко не всё в порядке. Она не пролила ни слезинки, держалась так, словно ничего не произошло, и пресекала любые мои попытки поговорить на эту тему.

– Рени, меня тревожит твоё состояние.

– Интересно, с чего бы? Я что неадекватно себя веду, бьюсь в истерике?

– Это и пугает. Переживать горе – нормально, а ты ведёшь себя так, словно ничего случилось.

– Каждый переживает горе по-своему, – раздражённо ответила она. – Я хочу поскорее всё забыть, а если ты будешь каждый день напоминать мне о выкидыше, это мало поможет.

Может, ей действительно требуется всё забыть, но я так не могу. Чёрт, мне даже поговорить о том, что на душе, не с кем. К брату я с этим не пойду. После того разговора мы толком не общались. К тому же я знал, что он в случившемся винит меня. Следующее, что меня насторожило, Рени почти перестала появляться дома, возвращаясь чуть ли не ночью. Не выдержав, я всё-таки пришёл к Вильгельму:

– Ты не мог бы немного разгрузить Эрин? Всё-таки она недавно вышла из больницы, не стоит ей сутками напролёт сидеть в штабе.

– Думаешь, это я завалил её работой? – нахмурился он. – Я наоборот предложил ей неделю отсидеться дома, а она пошла к Файглю и попросила найти ей как можно больше дел. Она даже взялась вести его личную документацию.

Значит так… Слишком уж этот всплеск трудоголизма похож на попытку сбежать от тяжёлых мыслей.

– Фридхельм… у вас точно всё порядке?

– В полном, – невесело усмехнулся я.

– А по-моему, с Эрин что-то неладно, – брат кивнул в сторону столовой.

– Неужели так сложно смотреть, куда идёшь? – Беккер весь съёжился под грозным взглядом Эрин.

– Прости…

– Что мне с твоего прости?

Как-то слишком резко она реагирует на то, что он её случайно толкнул. И такое происходит уже не первый раз.

– Она в последнее время немного нервная, но это пойдёт, – Вильгельм ответил мне скептическим взглядом.

То, что дело намного хуже, чем я представлял, выяснилось через пару дней. Мне никто ничего не говорил, но я слышал, что Эрин успела ещё не раз устроить разнос. Парни понимающе молчали, зная, как ей досталось. Все, кроме Шнайдера.

– Послушай, это уже переходит все границы! – он ворвался в гараж и едва не опрокинул канистру с машинным маслом. – Уйми свою ненаглядную, иначе это придётся сделать кому-то другому.

– Только попробуй тронуть её!

Эти двое никогда не ладили и, конечно, глупо было ожидать, что Шнайдер будет терпеливо пережидать, пока Эрин войдёт в норму. Надо всё же поговорить с ней. Постоянно устраивать скандалы не дело.

– Рени, я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но нужно взять себя в руки, – осторожно начал я разговор вечером, пользуясь тем, что застал её дома.

– Что ты имеешь в виду? – она набросила шинель и полезла в карман.

– Чёрт… опять сигареты закончились…

После выписки она снова вернулась к этой привычке, к тому же я знал, что последние дни она толком не спит. Всё это явно говорит о нервном срыве, который сам по себе не пройдёт, хотя она утверждает обратное.

– Хватит скандалить по пустякам, – я обнял её, разворачивая к себе и почувствовав, как она тут же напряглась.

– Я не скандалю по пустякам. Если некоторые носятся, сшибая всех вокруг, или лезут с мутными разговорами, я не обязана это терпеть.

– Ты говоришь, что всё в порядке, но ведь это не так, – я прижал её ближе, не обращая внимания на попытки вывернуться. – Прошу, поговори со мной, я ведь хочу помочь…

– Да с чего вы все решили, что мне нужна помощь? – она отстранилась, собираясь сказать что-то ещё, и вдруг сама обняла меня, уткнувшись в плечо. – Просто дай мне ещё немного времени, и я приду в норму. Ладно?

Вот то, что меня периодически напрягало, – её скрытность. С другой стороны, каждый имеет право на личный уголок в душе, и если ей сейчас не хочется никого туда впускать, я должен уважать её право. Мне тоже теперь есть что скрывать. Я никогда не смогу рассказать ей, что застрелил женщину.

– Как ты собираешься поступить с Беккером? – каждый раз, кода его вижу, не могу не думать, что из-за его безалаберности Эрин потеряла ребёнка. – Ему что сойдёт с рук то, что он оставил свой пост?

– Если я начну отправлять солдат в штрафбат за малейшую провинность, скоро некому будет воевать, – вздохнул Вильгельм и бросил на меня внимательный взгляд. – Вспомни себя год тому назад.

Брат как всегда пытается быть справедливым, а я в свою очередь прекрасно помню, что делают в таких случаях, чтобы поставить мозги на место.

– Чёрт с тобой, сам разберусь, – пробормотал я и повернулся, чтобы уйти.

– Фридхельм! – резко окликнул он.

Я захлопнул дверь, не став его слушать. Где-то внутри шевельнулась застарелая обида. Сейчас он значит пытается быть лояльным рассудительным командиром, а тогда позволил Шнайдеру избить меня?

– Скорее! Пойдём со мной!

– Да что случилась? – Вальтер настойчиво тянул меня в сторону заброшенных построек.

– Я не понял, из-за чего они сцепились, увидел только, как Шнайдер потащил Эрин туда, – сбивчиво стал объяснять парень.

Нет, это уже слишком! Они, конечно, всегда собачились, но я не думал, что он посмеет что-то ей сделать. Ладно, Эрин сейчас немного не в себе, а этот кретин чем думает? Я не знаю, что с ним сделаю за такие выходки, и парни меня поддержат! Я толкнул дверь сарая, которая на удивление легко поддалась, и услышал какой-то задушенный всхлип Рени.