Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 90 страниц)

– Давно меня ждёшь? Не замёрзла? Пойдём, здесь есть кафе для офицеров, выпьем кофе.

Ну, пойдём. Там, кстати, должен быть цивильный туалет, а то ехать обратно ещё долго. Пока я «пудрила носик», он успел заказать кофе и булочки.

– Ты купила, что хотела?

– Угум, – кивнула я, гадая, с чего это он интересуется.

Хотя в последнее время в наших отношениях наметился прогресс. Он вроде перестал строить из себя засранца-босса. Правда, если бы узнал, чем я занималась последние полчаса, опять бы разродился полуторачасовой проповедью: «Ко-ко-ко, сколько можно лезть на рожон и привлекать к себе ненужное внимание». Нет, он, конечно, бы справедливости ради попытался вмешаться, увидев, что прессуют ребёнка, но услышав категоричный ответ, мол проходите куда шли, герр офицер, так бы и сделал. Потом, может быть, напился, пытаясь заглушить зачаточную совесть, а толку?

– Ну раз ты успела обойти местные магазины, может, знаешь, где можно купить цветы?

Бо-о-оже, ну и тормоз. Это до него только сейчас дошло, что с Чарли нужно помириться? Но портить хрупкое перемирие было неохота, так что я благоразумно оставила своё мнение при себе.

– Ну ты даёшь. Откуда здесь возьмутся цветы? Это не Берлин, а полуразрушенный советский город.

Вилли согласно покивал с таким несчастным видом, что я всё-таки не выдержала.

– Девушкам прежде всего нужно внимание. Думаю, она будет рада просто увидеть тебя, поговорить, – он смотрел на меня без обычной враждебности, вроде как позволяя и дальше продолжать. – Ладно, ты не хочешь переводить всё в статус помолвки, но вы же и до войны много общались, дружили. Так что мешает лишний раз навестить подругу? Поверь, Чарли торчит здесь не из-за Йена.

Вилли беззлобно усмехнулся.

– Не хочешь после войны открыть брачное агентство? «Фрау Эрин поможет решить ваши сердечные проблемы…»

Хмм, после войны скорее придётся повсюду открывать кабинеты психологов лечить тотальное ПТСР.

– У русских есть хорошая пословица «Каждый сам кузнец своему счастью», – намекнула я. Пожалуй, хватит с него бесплатных консультаций, а то если перегну, опять оскорблённо заявит, что лезу не в своё дело. Чёрт, да что ж так есть всё время хочется? Последняя булочка так и манила соблазном.

– Ты не будешь? – на всякий случай уточнила я.

– Ешь, конечно, – он задумчиво смотрел, как я жую. – Тебе нужно следить за своим здоровьем. Фридхельм тогда переживал, что твои недомогания связаны с ранением. Если нужно, мы отправим тебя на лечение.

Ты даже не представляешь, как скоро это будет. Кстати, наверное надо до отъезда всё-таки заглянуть к Йену. Он хоть и не гинеколог, но посоветует, к кому обратиться в Берлине. К первому попавшемуся врачу я наблюдаться не пойду.

– Всё хорошо, – улыбнулась я.

Окончательно размякнув, я подумала, что Вилли, наверное, порадуется за нас. Не будь он моим командиром, мы бы уже давно раскололись, что он станет дядей. Мы вышли на улицу, и Вилли кивнул во двор штаба, указывая на высокого грузного мужика.

– Генерал фон Штауффернберг. Он, кстати, заинтересовался твоей историей. Хочет познакомиться с отважной переводчицей.

Вот это уже вряд ли.

– Да и тебе не помешает заручиться поддержкой, чтобы избежать предложений о нежелательном переводе.

Точно, Ягер, не к ночи будь помянут, небось до сих пор втихаря строит мне козни.

– Понимаешь, тут такое дело… – осторожно начала я, но Вилли отвлёкся, высматривая Беккера. Тот неподалёку болтал с кем-то из солдат и, увидев нас, бегом ломанулся к машине.

– Где тебя носит? – недовольно поморщился Вилли.

– Я просто отошёл покурить с парнями, – пробормотал он, открывая перед ним дверь.

– Так о чём ты хотела поговорить?

Нет, не хочу я делать важные признания вот так посреди дороги, тем более Беккер уши греет.

– Это подождёт до вечера. Зайдёшь к нам?

– Ладно.

Нет, ну вот что у него за характер? Я бы уже всеми правдами и неправдами выведала, что да как, не дожидаясь вечера, а этому сказано подожди и «ладно».

* * *

Я залипла, глядя в окно. Надо бы перед отъездом как-то поаккуратнее сказать Вилли, чтобы готовился к тяжёлой и напряжённой зиме. Пусть проследит, чтобы у всех были тёплые вещи, пока их ещё в панике не размели со складов, и пополнит аптечки, ибо скоро будет острая нехватка лекарств. Чем ещё я могу помочь им остаться в живых? Сказать: «Ни в коем случае не суйтесь под Сталинград и на Курскую дугу»?

Зря я всё-таки слопала последнюю булку. Такое ощущение, что сейчас всё выверну обратно. Ещё и Беккер, видно, разжился где-то копчёным салом, и теперь густой чесночно-мясной дух вызывал тошноту. Может, к тому же, меня ещё укачало, не знаю, но чувствую, что надо срочно на воздух.

– Мне нехорошо, скажи Беккеру, пусть остановится, – сдавленно пробормотала я.

– Слышал? Останови машину, – Вилли обеспокоенно обернулся ко мне. – Эрин?

Я опустила голову, стараясь дышать через раз. Нехорошо будет, если я загажу сейчас тут всё.

– Герр обер-лейтенант, я пытаюсь затормозить, но что-то не получается, – пробасил Беккер.

– Что за глупости? – раздражённо ответил Вилли. – Ты же говорил, что отлично водишь.

– Похоже, тормоза неисправны, – растерянно пробормотал он.

Отлично, только этого нам и не хватало.

– Как такое может быть? – Вилли осенило догадкой. – Ты куда-то отходил?

– Никак нет…

– Как, блядь, нет? – рявкнула я. – Как минимум ты сбегал на рынок, чтобы купить это грёбаное сало, которым провоняла вся машина!

– Я отошёл буквально на десять минут, – продолжал оправдываться этот кретин.

Десять, пятнадцать, да хоть полчаса, неважно. Этого времени хватило, чтобы какой-то хитроумный партизан повредил нам тормоза. Так, сейчас главное успокоиться и попытаться найти выход из задницы, в которую мы дружно влетели. Я напрягла память, вспоминая уроки нашего инструктора.

– Нам конец, – тихо причитал Беккер.

– Подбери сопли и слушай сюда, – я перегнулась вперёд, пытаясь понять, что там творится на дороге.

Заметив вдалеке небольшую рощу, прикинула наши шансы.

– Максимально сбрасывай скорость и хреначь к тем деревьям. Как только подъедем ближе, со всей дури жми на тормоз, если ещё помнишь, что это такое!

– Делай, как она говорит, – отрывисто подтвердил Вилли.

– Лучше врезаться в дерево, чем машина окончательно потеряет управление, – я всё ещё надеялась выбраться из этой задницы с минимальными потерями, как вдруг страшная догадка молнией пронеслась в голове. – Стой, нет! – Вилли непонимающе обернулся. – Партизаны могли прицепить взрывчатку, и тогда нас точно размажет по дороге.

– Блядство, – неожиданно выругался он.

Согласна. Если я сейчас угадала, думаю, нам хана.

– Беккер сбрасывай скорость и приготовься. Придётся прыгать.

– Нет-нет-нет, прыгать на ходу – это же самоубийство.

– Рени, другого выхода нет, – он стиснул мои плечи, слега встряхнув. – Это не так страшно, как ты думаешь, в конце концов лучше отделаться переломами.

Я понимаю, только вряд ли мне повезёт отделаться лишь переломами.

– Вильгельм, я… я не буду прыгать, – может, я ошиблась, и партизаны ограничились испорченными тормозами.

– Всё будет хорошо, – он открыл дверцу и рявкнул на перепуганного не меньше меня Беккера: – Прыгай я сказал!

Следующие минуты слились в какой-то безумный вихрь. Помню лишь, что постаралась как-то сгруппироваться и прикрыть руками живот. Кубарем прокатившись по сухим комьям земли, ощутила, как остро заныла содранная щека. Осторожно перекатившись на бок, видела, словно в замедленной съемке, как машина, уже полностью потеряв управление, врезалась в дерево и с треском взорвалась. Значит, всё-таки я не ошиблась. Беккер ничком лежал на дороге, прикрыв голову руками, Вилли медленно поднялся и, прихрамывая, двинулся ко мне.

– Эрин, – он склонился, осторожно пытаясь поднять меня. – Ты цела?

Я неопределённо кивнула, прикидывая, насколько плохи у меня дела. Неприятно ныло ушибленные бедро и плечо, и, похоже, я нехило приложилась лицом, но самое страшное, конечно же, не это.

– Я… мне нужно в госпиталь…

Лишь бы не началось кровотечение, но в конце концов, должны же у них быть хоть какие-то лекарства, чтобы мне помочь.

– Это само собой, – Вилли наконец удалось поставить меня на ноги. – Но сейчас нужно отсюда уходить. Кто знает, может, эти мерзавцы устроили засаду.

Вот ещё только перестрелки сейчас нам и не хватало. Хотя это вряд ли. Партизаны своё задание выполнили.

– Ты можешь идти? – Вилли подхватил меня под руку.

Я кивнула. Идти-то могу, но вот насколько меня хватит непонятно. Перепуганный Беккер дошкондыбал к нам и чуть ли не плача уставился на покорёженную машину, объятую пламенем огня. Охренеть, если бы не случайность, мы бы сейчас горели в ней.

– Пойдём, – Вилли настойчиво потянул меня вперёд.

Судя по сжатым губам, у него в голове сейчас примерно такие же мысли. Не обращая внимание на ноющее бедро, я старалась идти побыстрее. Даже примерно не представляю, сколько ещё километров нам топать до деревни. Мне как можно скорее нужно попасть в госпиталь. Я уже чувствовала, как низ живота и поясницу тянет знакомой как при болезненных месячных болью. Вилли наверняка тоже чем-то да приложился при падении, но шёл молча, зато Беккер разнылся:

– По-моему, я сломал руку.

– Радуйся, что живой, – прошипела я, чувствуя дикую злость на этого кретина, который так бездарно проебался.

– Ты лучше следи за дорогой, – терпеливо ответил Вилли. – Может, нам повезет, и попадётся машина.

Н-да, это вам не двадцать первый век, когда при любом шухере можно за считанные минуты вызвать хоть скорую хоть МЧС. Пиздец, конечно… Сколько ж мы будем так топать? До ночи? Я едва сдержала стон, почувствовав очередной болезненный спазм. Всё, не могу я больше идти.

– Эрин? – Вилли тоже остановился, встревоженно глядя, как я кусаю от боли губы. – Я понимаю, что тебе больно, но надо идти.

Я кивнула, заставив себя по инерции двигаться дальше. Меня мутило от боли, которая теперь уже накатывала горячими волнами, разливаясь от поясницы. К тому же я, наверное, ещё словила и сотрясение. Перед глазами всё плыло. Вот теперь точно всё… Бросьте меня здесь…

– Рени, – мою талию стиснула твёрдая рука, не давая упасть. – Потерпи…

Вилли подхватил мою обмякшую тушку, продолжая идти вперёд. Конечно, всё будет хорошо. Нас доставят в госпиталь, вот только смогут ли спасти ребёнка? В военном госпитале скорее всего нет препаратов для акушерства, да и время идёт на минуты, а мы по-прежнему торчим в чистом поле. Самое страшное, что винить в том, что случилось, мне кроме себя некого. Я закрыла глаза, старясь не думать, не вспоминать, как ещё утром Фридхельм обнимал меня уверенный, что у нас всё хорошо. Боль терзала словно раскалёнными щипцами. Я отчаянно хотела потерять сознание, чтобы не чувствовать, не понимать, что это конец. Прости меня, малыш, твоя мама – полная и безнадёжная идиотка…

Глава 53 Марс, бог войны, не слышащий молитвы, вали с Олимпа, к черту битвы....

Фридхельм

Как бы ни банально звучало, но нам всем постоянно приходится принимать решения. И хорошо тем, кто умеет, не колеблясь, выбрать верное. Как, например, мой брат. Ему и в голову не приходит оспаривать принятые правила или отступить от собственных принципов. Другие же действуют спонтанно, как Виктор, и тем не менее это приводит к нужным результатам. Я рад, что он не побоялся трудностей и успел эмигрировать в Штаты, хотя многие евреи до последнего надеялись, что всё как-то наладится, и вовремя не покинули Германию. Я же никогда не умел принимать быстрые решения. Помню, в детстве Виктор частенько подбивал нас на какую-нибудь авантюру. Обычно Грета с лёгкостью соглашалась сбегать в соседний квартал в магазин за лакрицей или вечером пробраться в пустое ателье, чтобы примерить новые платья. Вильгельм или Чарли пытались их отговорить, я же вечно колебался. С одной стороны – страх получить нагоняй от отца, а с другой – ни с чем не сравнимое удовольствие от исследования нового двора или внеочередных сладостей. Однажды Виктор с Гретой убежали в парк, я долго раздумывал, прежде чем решился отправиться за ними, и естественно потерялся в незнакомом квартале. Вильгельм тогда ничего не сказал родителям, успел вовремя найти меня. Никогда не забуду его перепуганное лицо. Тогда он, кажется, даже отвесил мне подзатыльник, и страшно ругался.

– Если уж решил пойти с ними, нужно было делать это сразу.

Ещё помню, как в тринадцать собирался сбежать из дома после очередной ссоры с отцом. Рассвирепев из-за единственной тройки в моём дневнике, он отобрал все книги, заперев их в шкафу в своём кабинете, и долго орал, как всегда предрекая мне никчёмную судьбу. Я два дня обдумывал, куда можно уехать, но в голову приходила лишь деревня, где жили тётя и бабушка. Естественно, туда родители заявятся в первую очередь. Я даже несколько раз приходил на вокзал, представляя, что покупаю билет и уезжаю… да хотя бы в соседний город! Но так и не решился уехать в никуда. Вильгельм подтянул меня по этой дурацкой физике, мама всё же уломала отца смягчить наказание, и через пару недель всё улеглось, оставив внутри смутное чувство презрения к собственной слабости. Точно так же я чувствовал себя сейчас. Отговаривал Эрин от побега и вспоминал, как сам мечтал в первые месяцы оказаться где угодно, только подальше от фронта. А сейчас… С одной стороны меня коробило, с какой уверенностью она утверждала, что мы проиграем войну, обрисовывая детали с чудовищной чёткостью. Это непохоже на фантазии испуганной девчонки. Скорее, грамотно выстроенная стратегия военного тактика. Тем более странно, ведь меньше всего Рени можно считать таковой. Я давно не допускаю мысли о её предательстве. Скорее всего, она случайно подслушала эти разговоры в доме своего отца. Думать всерьёз о том, что нас могут снова раздавить, как в прошлой войне, было страшно. Всё-таки хочется верить, что мы сейчас сражаемся за лучшее будущее. Каждый живёт ожиданием, что сможет вернуться домой и жить по-прежнему, хотя в глубине души я понимаю, что с каждым днём это всё сложнее. Наши души постепенно черствеют – сегодня ты пожалеешь мальчишку, который примкнул к партизанскому отряду, а завтра он же выстрелит тебе в спину или закидает машину бутылками с горючим.

А потом выяснилось, что Рени ждёт ребёнка, и я уже не мог отмахиваться от её страхов.

– Фридхельм, мы ещё можем изменить всё это, спастись…

Тихая мольба в её голосе задевала что-то глубоко внутри. Раньше я думал, что главное – дать своим детям ласку и любовь, которой никогда не видел от отца. Причем не я один. Никогда не видел, чтобы он обнял Вильгельма или поиграл с нами, как это делали другие отцы. Но естественно, одной любви мало. Нужно делать всё для благополучия своей семьи. Рени и малыш должны быть в безопасности, хотя сейчас трудно представить, что ещё есть места, куда не дошла война. Разве что Швейцария. Добраться туда, конечно, будет чуть легче, чем невозможно. Допустим, я смогу отвлечь Вильгельма и стащить печать, поставив штампы на отпускные пропуска. А дальше? Нужны поддельные паспорта, и я не представляю, где их взять здесь. Как только мы подадимся в бега, Файгль объявит нас дезертирами и подаст в розыск, а значит, на ближайшем вокзале нас загребёт патруль. Я не спал ночами, снова и снова прокручивая в голове всевозможные варианты. Если мы всё-таки решимся бежать, придаётся навсегда попрощаться с близкими. Рени, допустим, уже сделала это. Насколько я знаю, она так и не повидалась с отцом, когда мы были в Берлине. Разрыв со своим я бы, пожалуй, пережил, а вот мама… Невыносимо было представлять, как она плачет, получив письмо от брата. Он, может, и не скажет ей, что я сбежал, но годами будет считать сына пропавшим без вести. Я ведь ей не смогу послать весточки, даже когда закончится война. А Вильгельм? Имея в личном деле упоминание о брате-дезертире, о дальнейшем продвижении по службе ему придаётся забыть. Он бы никогда не перешагнул через меня ради личных целей. Получается, я могу? Несколько раз я начинал писать ему прощальное письмо и каждый раз мелко рвал в клочки листок. Если кто-то найдёт это на его столе, Вильгельма ещё и обвинят в сговоре со мной.

Правильно ли я сейчас собираюсь поступить? Медленно, осторожно переворачиваюсь, понимая, что в очередной раз не смогу заснуть. Слишком много в голове мыслей, на которые пока не могу найти нужного ответа. Рени мирно спит, и я придвигаюсь ближе, прижимаясь к её спине. Она рядом, такая тёплая, родная… Осторожно провожу ладонью по её плечу, медленно, прядь за прядью, убираю рассыпавшиеся по подушке волосы, обнажая тонкую шею. Её запах пьянит, хочется прикасаться к ней бесконечно, целовать её всю… Накрываю ладонью упругий холмик груди, другой мягко касаюсь её живота.

– Фридхельм? – она сонно улыбается, слегка поворачиваясь ко мне и накрывая мою руку своей. – Опять не спишь?

Не хочу сейчас ничего говорить, пугать её своими сомнениями. Вместо ответа мои губы скользят по щеке, находят приоткрытый рот, жадно целуют.

– Может, сначала расскажешь, что тебя так тревожит? – осторожно спрашивает она, мягко отстраняясь.

– Всё будет хорошо, – выдыхаю ей в затылок, зарываясь носом в волосы, касаюсь губами шеи. Отбрасываю мешающее одеяло, подтягиваю её за бёдра, чтобы ближе, теснее. Губы приникают к уютной ложбинке между лопаток, впитывая сладость её кожи. Рени сладко стонет, подаваясь ко мне ближе, когда я беру её. Изгиб её тела повторяет изгиб моего, мы словно сливаемся в единое целое. Помня о ребёнке, которого она носит, стараюсь сдерживаться, двигаясь в ней медленно и не слишком глубоко. Её губы что-то шепчут, но я не слышу ничего, кроме своего сбитого дыхания.

Уже позже она лежит в моих объятиях сонно-разнеженная, и я наконец понимаю, как надо поступить. Сейчас не время для авантюр. Наконец-то всё идёт как надо. Ни Рени, ни я не заслужили того, чтобы прятаться годами, как крысы, того, чтобы наши имена покрыли позором. Я хочу, чтобы у моего ребёнка было все: родители, которые не в бегах, любящая бабушка, уютный дом, а не временное убежище.

– Люблю тебя, – шепчу в её макушку, и моя ладонь чуть сжимается на её животе, словно закрывая будущего малыша от этого враждебного мира.

Она невесомо целует меня в уголок рта, и от щекочущей нежной волны у меня перехватывает дыхание. Тревожно мелькает мысль, что меня не будет рядом, когда родится наш ребёнок, но я тут же её отгоняю. Как бы нас ни тяготила предстоящая разлука, тянуть с решением больше нельзя. Я должен как можно скорее отправить её в Берлин.

***

– Не понимаю, для чего нас всех согнали разгружать вагоны? – проворчал Фриц. – Хватило бы и пяти человек.

– Так ведь кругом партизаны, – Вальтер поставил ящик и достал фляжку с водой.

– Где? – насмешливо уточнил Фриц. – Мы уже две недели торчим в этом захолустье – и тишина. Русские трусливо попрятались. Нужно пользоваться моментом и снова идти на Москву.

– Я смотрю ты у нас прямо генерал, – лениво процедил Шнайдер.

– То, что сейчас затишье, ничего ещё не значит, – подошёл к нам Кребс. – И советую оставить этот легкомысленный тон. Заканчивайте и грузите всё в машины.

Пришлось ускориться, хотя мы все устали. Интересно, сколько уже времени? Как назло оставил где-то часы. Уже темнеет. Наверное, когда мы вернёмся, Рени уже будет дома. Завтра я поговорю с братом, хотя он, конечно, разозлится, узнав, что мы столько утаивали от него, что он станет дядей.

– Дашь спички? – подошёл ко мне Кох.

– Конечно, – я тоже достал сигарету.

– Сегодня должны доставить почту, – вздохнул он. – Надеюсь, Марта написала мне хоть пару слов.

– Главное, она в безопасности и ждёт тебя, – сердце царапнуло от мысли, что я тоже скоро буду вот так ждать писем от Рени, не имея возможности узнать лишний раз как она, все ли хорошо.

– Я каждый день молюсь, чтобы хотя бы раз увидеть нашего маленького, – смущенно улыбнулся Кох.

– Так уверен, что будет мальчик?

– Это всё Марта, вбила себе в голову, что у них в роду первыми рождаются мальчишки, она уже и пинетки голубые связала.

– Паршивая штука война, верно?

Для русских мы были врагами, мерзкими исчадиями ада, которых нужно уничтожить, стереть с лица земли. Для своего правительства мы всего лишь пушечное мясо, которое расчётливо бросили в угоду политическим играм. Никому нет дела, что мы думаем и чувствуем, кроме наших жён и матерей.

– Тебе-то грех жаловаться, – беззлобно отпарировал Кох. – Вы с Рени неразлучны.

Ну да, неразлучны, и этому скоро придёт конец. Перехватив мой взгляд, он удивлённо спросил:

– Так вы… тоже?

Я кивнул:

– Только никому пока не говори, даже мой брат ничего ещё не знает.

– Фридхельм, но ей же нельзя оставаться здесь, – тут же всполошился Кох.

– Знаю, – я отбросил окурок. – Скоро она уедет, так что будем с тобой на пару страдать в ожидании известий.

– Кох, Винтер, вам нужно особое приглашение? – как всегда «нежно» рявкнул Кребс. – Или вы надумали остаться здесь ночевать?

– Пойдём, – я открыл дверь, залезая в кабину.

***

Загнав машину в гараж, я огляделся. «Хорхи», в которой утром уехали Вильгельм и Рени, до сих пор нет, но уже почти вечер. Они давно должны были вернуться. Чувствуя, как на душе тяжелеет от тревоги, я бросился, к штабу. Гауптман, увидев меня, кивнул:

– А я ищу вас, Винтер. У меня неприятные известия. Машина вашего брата попала в аварию, пока неясно, что случилось. Он позвонил из госпиталя.

– Они живы?

– Я так понял, да. Вильгельм просил прислать машину. Думаю, стоит поехать вам.

Всю дорогу в голове тяжело билась мысли, как там Рени. Даже если авария была не очень серьёзная, она могла пострадать сильнее остальных. Она ведь беременна…

Я заметил на скамейке у входа Беккера. Его рука была в гипсовом лубке.

– Где они?

От неожиданности он выронил сигарету и неловко забормотал:

– Партизаны повредили тормоза и прицепили взрывчатку… Нам пришлось на ходу выпрыгивать из машины…

Не дослушав его, я бросился к двери. Наверное, для начала стоит найти Чарли.

– Фридхельм? – меня перехватила чья-то рука.

Я обернулся, встретив тяжёлый взгляд брата. Машинально отметил глубокую ссадину на его щеке, разорванный рукав кителя, но хуже всего был этот взгляд. Обвиняющий, в котором плескался едва сдерживаемый гнев.

– Где Рени? – тихо спросил я.

– Ты знал, что она ждёт ребёнка? – проигнорировав мой вопрос, спросил он.

– Я… да, – не так он должен был узнать, но сейчас речь не об этом. – Так где она?

– В операционной, – Вильгельм вдруг со злостью встряхнул меня. – Чем ты думал, когда позволил ей остаться? Ладно она – дура, но ты-то должен был понимать, чем это всё может закончиться? Вы что забыли, где находитесь? Это война! В город ей, видите ли, приспичило поехать! И ты отпустил, зная, что мы так и не выловили всех партизан, зная, что она носит твоего ребёнка, позволил так рисковать?!

Я молчал. Бессмысленно оправдываться, ведь по сути он прав. Я шёл на поводу у Рени, понимая, как тяжело нам будет перенести разлуку. А что касаемо поездки… Я был уверен, что с Вильгельмом она в безопасности. Как вообще получилось, что партизаны смогли подобраться к машине? Во дворе штаба, где полно солдат?

– Когда ты уже поймёшь, что долг важнее чувств? – он снова встряхнул меня, и я сердито вывернулся.

– Не вздумай устроить разнос Рени.

Не хватало ей ещё ко всем переживаниями услышать эти безжалостные обвинения. Я знаю, она не хотела уезжать из любви ко мне, последние недели были такими мирными, тихими. Откуда она могла предвидеть, что сегодня с ними случится такое?

– Ты ещё будешь мне указывать, что делать? – окончательно разозлился брат. – Эта девчонка сроду не думала головой, вот и сейчас вместо того, чтобы, как любая другая нормальная женщина, поберечься, осталась в центре боевых действий. Да ещё и как ни в чём ни бывало разъезжает по оккупированной территории! Только о себе и думает, эгоистичная, избалованная…

– Хватит! – он может сколько угодно обвинять меня, но пусть не трогает Рени. – Она моя жена, и не смей так говорить о ней!

– Думаешь, женитьба – это сплошь романтика и поцелуи по луной? Нет, мой милый, это ещё и ответственность! Ты должен был поступить правильно и настоять на своём! А получается, она вертит тобой как хочет!

– Не тебе давать мне советы, ты не можешь разобраться даже со своей личной жизнью, – возможно я потом и пожалею о словах, брошенных в гневе, но сейчас я был слишком на него зол. – Ты просто не умеешь любить, особенно если это не вписывается в твои понятия о том, как «правильно»!

Вильгельм замер, словно от удара. Правду говорят – чтобы ранить, необязательно бить физически, порой достаточно пары слов.

– Прекратите, – я только сейчас понял, что мы стоим посреди холла и орём чуть ли не на весь госпиталь. У меня упало сердце. Халат Чарли был весь заляпан потёками крови.

– Ты видела Рени? Как она?

– Фридхельм, – Чарли отвела глаза. – Эрин потеряла ребёнка, доктор не смог остановить кровотечение, – Она сжала мою ладонь. – Мне жаль.

Мне показалось, в комнате резко закончился воздух. Горло стиснуло спазмом. Малыш, о котором мы мечтали, не родится, и неизвестно ещё, в каком состоянии сама Рени. Я должен увидеть её, иначе просто не смогу уехать.

– Где она?

– Она ещё не пришла в себя после наркоза. Доктор Йен предполагает, что у неё ещё и сотрясение, поэтому дал морфий, она проспит как минимум до утра. Вильгельм, – она повернулась к брату. – Пойдём, твои ссадины тоже нужно обработать.

Я вышел на улицу, решив дождаться Чарли и упросить её провести меня к Рени хоть на минутку. Достал сигарету и понял, что не могу нормально поджечь спичку. Пальцы дрожали, перед глазами всё плыло. Мужчина не должен плакать, это я хорошо помню…

– Я хочу, чтобы у нас была девочка…

– А чем плох мальчик?

Вильгельм прав. В своём счастье мы забыли, что на войне мечтам не суждено сбываться, что твои надежды в любой момент могут рухнуть, что можно потерять абсолютно всё. Я сердито стёр с щеки горячую влагу. Какого чёрта это случилось именно с нами? Почему пострадала именно Рени, которая никому не причиняла зла? Это бессмысленный вопрос. Так же наверняка в душе кричала мать убитой девочки, которую я тогда нашёл в развалинах на Хакенштрассе.

Тошная вина комом застыла где-то под рёбрами. Вильгельм винил нас обоих, но я знаю, что виноват сам. Я должен был просчитать все риски и убедить Рени уехать раньше. Услышав тихие шаги за спиной, я обернулся. Вильгельм молча смотрел на меня, и на секунду в его взгляде мелькнула жалость.

– Поднимись наверх, – он стиснул моё плечо. – Тебя ждёт Чарли. Эрин требуется кровь для переливания.

В палате было темно, горела лишь переносная лампа. Это какое-то дурное дежа-вю. Я с трудом отогнал воспоминания, как Рени точно так же лежала после ранения. Бледная, на щеке огромный синяк, такая трогательно-беззащитная. Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Я не мог отделаться от мысли, что всё могло было быть по-другому, расскажи я Вильгельму о её беременности на пару дней раньше. Или если бы сделал, как она просила. Сейчас это казалось не самым плохим вариантом – послать всё к чёрту и сбежать хоть на край света. Подальше от этой бессмысленной жестокости, от постоянной опасности, от невозможности жить привычной жизнью. Чарли быстро установила капельницу и присела, чтобы ввести мне иглу.

– Чёрт… – пробормотала она, приложив ватный тампон к месту прокола. – Прости, я немного нервничаю. Очень больно?

– Нет, – я даже не почувствовал боли. – Скажи, ты тоже винишь меня?

– Господи, Фридхельм, да какая разница кто виноват! – в её глазах блеснули слёзы. – Тысячи невинных людей ежедневно погибают здесь и в Германии. Война вытягивает из нас самое худшее, и если мы не будем держаться вместе, а перессоримся, мы проиграем независимо от её исхода.

– Шарлотта, тебя ищет доктор Йен, – в палату заглянула медсестра.

– Иду, – поднялась она. – Последи за капельницей.

Девушка присела на стул возле кровати Рени и сочувственно сказала:

– Вот бедняжка, как это ужасно – потерять ребёночка.

Я отвернулся, пресекая дальнейшие разговоры. Когда закончится переливание, Вильгельм велит возвращаться, и вряд ли я смогу убедить его остаться хотя бы до утра. Как же не хочется оставлять Рени одну.

– Вы можете идти.

Девушка отцепила катетер капельницы и бросила на меня любопытный взгляд, когда я подошёл к Рени. Осторожно взял её ладонь, холодную как лёд, и поднёс к губам.

– Родная, я вернусь как только смогу…

Я нашёл Вильгельма в холле. Он сидел на диване рядом с Чарли, которая что-то тихо ему говорила. Брат выглядел уже не таким грозным. Суровый взгляд смягчился тёплой нежностью, уголки сжатых губ дрогнули в лёгкой полуулыбке. Чарли обняла его и, несмотря на паршивое настроение, я тоже улыбнулся. Как бы цинично ни звучало, но в этой трагедии есть один положительный момент – эти двое снова общаются. А как иначе? Только когда случается непоправимое, мы понимаем, что жизнь коротка и надо не бояться жить, пусть даже совершая ошибки.

– Нам пора ехать, – Вильгельм наконец-то заметил меня.

Словно ожидая, что я начну как всегда протестовать, он добавил:

– Задерживаться нельзя, Файгль наверняка уже объявил тревогу.

– Присмотри за ней, – я обнял на прощание Чарли.

– Ты мог этого не говорить, – мягко упрекнула она. – Я сделаю всё, что нужно.

За всю дорогу Вильгельм не сказал ни слова, и я был благодарен ему за это молчание.

Дома было ещё хуже. Повсюду были вещи Эрин, подушка всё ещё пахла её духами. Не раздеваясь, я лёг, понимая, что нужно поспать хотя бы пару часов перед завтрашней вылазкой, но даже усталость не могла перебить нервное напряжение. Я с пугающей чёткостью осознал, что сегодня мог потерять не только ребёнка, но и Эрин. И насколько я её знаю, теперь она нипочём не согласится уехать. Да и оснований для освобождения от службы больше нет. Как бы мне хотелось увезти её, чтобы ничего не могло нас разлучить. Сколько я ни убеждал себя, что эта война необходима и назад уже пути нет, в глубине души я знаю, что Рени права. Вынужденно или нет, но мы все убийцы, и дальше всё будет только хуже.

Утром в столовой парни молча косились на меня, не решаясь заговорить, и я понял, что великая тайна уже известна.

– Фридхельм, – Кох неловко приобнял меня. – Ты это… держись. Мы все переживаем за Рени.

Я кивнул, не желая обсуждать подробности.

– «Дамы», ешьте быстрее, – поторопил Кребс. – обер-лейтенант приказал побыстрее выдвигаться на задание.

Вильгельм, как всегда собранный, уже стоял возле машины что-то обсуждая с гауптманом. Лишь небольшая хромота выдавала вчерашнюю аварию. Наверняка подвернул или ушиб старый перелом.

– Парни, нам придётся заново прочесать здесь всё. Они точно прячутся где-то в этом секторе.