Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 90 страниц)

– Для многих русских такие вещи служат напоминанием, стимулом отомстить нам, – ответил догадливый Кребс. – Для поддержки боевого духа так сказать.

– Если бы они сдались, то этих казней бы не было, – Вилли раздражённо бросил газету обратно мне на стол, посоветовав: – Сожги эту гадость, – он замолчал, заметив, как на пол спикировала бумажка. – Что это такое? – он нахмурился, разглядывая моё творение.

– Понятия не имею, – буркнула я.

Кребс заинтересованно взглянул и тут же взял найденную карту.

– Герр лейтенант, похоже, русский комиссар не просто так застрелился. Он не зря боялся плена, как огня. Это секретный план контрнаступления.

Винтер утащил карту за свой стол, долго что-то изучал и наконец выдал:

– Ершово и соседние деревни ещё с ноября – наша территория. Они хотят отбить их обратно? Нужно срочно связаться с Файглем. Мы не можем идти наугад, но игнорировать перехваченный план тоже нельзя.

Ну, это он погорячился. Связаться в ближайшее время возможно только голубиной почтой. Наши партизаны качественно вывели из строя все линии связи, так что Вилли придётся либо как послушному мальчику сидеть на жопе ровно и ждать «папочку», либо на свой страх и риск выдвигаться мочить коварных русских.

* * *

– Мать ужасно расстроена, что я не приеду на Рождество. Но ничего, к весне, я думаю, всё закончится, – да нет, родной, боюсь, что не закончится.

Но с другой стороны и понятно, что парни не хотели воевать вечно. Они всё ещё надеялись, что, выполнив по-шустрому свой долг перед страной, как ни в чём ни бывало вернутся по домам.

– Хотелось бы. Магда пишет, что Ганс учится делать первые шаги, – особенно тяжко им было в те дни, когда доставляли почту.

Мало кто действительно мечтал сделать военную карьеру. Вербински вон с удовольствием бы вернулся к своей благоверной и нянчился с мелким.

– Мне позарез надо к весне попасть домой, – распричитался Кох. – Родителям и так тяжело одним справляться с фермой, а весной начнётся пахота. Пусть хотя бы дают отпуска на это время.

Увы, медведик, уволиться по собственному желанию тебе отсюда никто не даст. Вообще до весны надо ещё дожить.

– Ты так и не написала отцу? – тихо спросил Фридхельм.

Я с досадой подумала, что раньше бы без всякого трепета послала его подальше с ненужными расспросами, но мы же вроде в отношениях. Придётся опять что-то врать, а мне это порядком осточертело.

– Нет, и вряд ли напишу, – я решила закрыть вопрос раз и навсегда. – У нас всегда были сложные отношения, а после смерти мамы вообще стало невыносимо. Я в любом случае бы не осталась жить с ним.

– Обычно девушкам для этого достаточно пораньше выйти замуж, – улыбнулся Фридхельм.

Что за маразм? Девушка прекрасно может получить образование и сделать карьеру. Хотя в сороковые это конечно да, из области фантастики. Женщин, которые в эти времена добились какого-то успеха, по пальцам можно пересчитать.

– Ну, вообще-то я рассчитывала получить образование.

– Я помню. Ничего, после войны ты сможешь поступить в университет, – обнадёживающе заявил синеглазка. – Да и я продолжу обучение.

А кстати, где он учился?

– Дай угадаю. Ты наверное поступил на филологический.

– Ты права, – кинул он.

Я и не видела его никак иначе, кроме как со стопкой книг в обнимку. Просто ещё раз поразилась насколько мы разные. Ну точно классические «физик» и «лирик». Один читает стихи, другой бьётся над формулами.

– Я всегда мечтал стать литературным критиком.

– Будешь писать разгромные отзывы бедным молодым писателям?

Представляю, как бесился его весь из себя уважаемый папик. Ну правда, что это за профессия для мужика? Но с другой стороны, кто ж виноват, что он такой?

– Почему сразу разгромные? – усмехнулся Фридхельм. – Есть много достойных авторов, которых я бы высоко оценил. Твой любимый Ремарк в том числе.

– Ты всё-таки его читал?

– Конечно…

– Винтер, ты о чём-то вообще можешь говорить, кроме как о своих книжках? – Бартель уже минут пять прислушивался к нашему разговору и конечно же не преминул вылезти с очередным подъёбом. – Я на месте Эрин уже помер бы от скуки.

– А на большее у него смелости не хватит, – поддержал дружка Шнайдер.

Вот же два долботряса, всё никак не уймутся. Остальные давно уже оставили насмешки и относились к синеглазке как к своему, но это же Шнайдер. Та ещё тварь.

– Хочешь проверить, на что у меня хватит смелости? – огрызнулся Фридхельм.

– У-у-у, как страшно, – с издёвкой протянул тот. – Думаешь, если пару раз врезал брату, справишься и со мной?

Так, надо заканчивать этот цирк. В принципе я могла сразу же поставить на место этих любителей лезть в чужие отношения, но дискредитировать своего мужика вроде как неправильно. Вообще лучше просто молча покинуть чат. Если они всё-таки начнут махать кулаками, выясняя, у кого крепче яйца, для Вилли виноватой останусь по-любому я.

– Пойдём, проводишь меня?

Фридхельм бросил испепеляющий взгляд в сторону Шнайдера, но согласно поднялся следом.

– Ну чего вы всё время к нему цепляетесь? – услышала я за спиной.

– Из спортивного интереса.

Вот же скотина. Если выбрал жертву, хрен отцепится. Я сама старалась держаться подальше после того инцидента. Если он ещё раз попробует меня зажать, засуну гордость подальше и пожалуюсь Вилли.

На улице был самый настоящий дубарь, но я старалась идти помедленнее. Раз уж нормальных свиданий нам не обломится, нужно пользоваться каждым моментом.

– Кстати, Эрин, я давно хотел спросить. Ты говорила, что хочешь изучать химию, но я не представляю, где может работать девушка с таким образованием?

На самом деле много где. От производства лекарств и удобрений и заканчивая военными объектами. Так что химик – понятие растяжимое. Моя специфика выявлять посторонние вещества в почве или в воде, но всё это пока не актуально и будет оставаться на таком уровне ещё лет десять, а то и больше. Экология? Не, не слышали.

– Я может подамся в медицину, – соскочила я с темы. – Мне понравилась работать в госпитале. Чуть-чуть не успела получить сертификат медсестры.

Это по крайней мере звучит более понятно. На самом деле я довольно часто думала о своём будущем, но конечно прикидывала всё к советским реалиям. Были же и в это время женщины-инженеры. Тем более, что примитивные очистные хотя бы в городах уже должны быть. И заводов полно. Отучусь где-нибудь для вида и буду передовиком по своей специализации, но ему знать о моих планах необязательно.

Мы почти пришли, и я привычно обняла его, готовясь к прощанию с долгими поцелуями, но синеглазка меня удивил. Прервав поцелуй, он с довольной улыбкой спросил:

– Ты разве не замёрзла? По-моему, будет удобнее продолжить в доме.

– Э-эм… – зависла я. – А куда прикажешь девать хозяйку?

– Её там нет.

Блин, это же не то, что я думаю? Да нет, он бы не причинил ей вреда. Но куда тогда она делась?

– Я заходил днём, – пояснил Фридхельм. – И мы обо всём договорились. Оказывается, у неё на соседней улице живёт сестра.

Я конечно оценила его находчивость, но как мне ей смотреть утром в глаза? Типа так потрахаться приспичило, что мы выставили её на ночь глядя из родного дома. С другой стороны, мы отсюда вот-вот свалим, так что какая мне разница, что она думает о моём моральном облике.

В доме было непривычно тихо. Хоть я и посмеивалась над неопытностью Фридхельма, сейчас сама чувствовала нервное напряжение. Запал адреналина, благодаря которому я чуть не отдалась ему на ближайшей горизонтальной поверхности, прошёл, и сейчас в голову беспорядочным хаосом лезли явно лишние мысли. Как мне себя вести? У меня же чуть ли не год не было секса, а у него, скорее всего, вообще ни разу. Сделать всё самой? И как я буду сейчас раздеваться? На мне трусы, которые я раньше бы не надела под дулом пистолета, и лифчик, похожий на бронежилет. Единственное, что радует, – мы хотя бы чистые. Сегодня как раз был банный день. Так, надо срочно брать себя в руки. Чем вообще у меня забита голова? Да, я привыкла выглядеть как конфетка, но сама же пищала пару дней назад, что нужно жить здесь и сейчас. Это не пресыщенный мачо, а по уши влюблённый мальчишка. Его сейчас вряд ли волнует какого цвета на мне трусы и отсутствие укладки и макияжа. И чего я собственно нервничаю? В конце концов это просто секс.

А вообще надо проверить, что там у нас с отоплением. Обычно за печью следила Наталья, и, честно говоря, я не представляю, как обращаться с этим древним монстром.

– Давай я, – Фридхельм присел рядом и подкинул в печку дрова, оставленные на полу.

– Никак не могу привыкнуть к холоду, – я нервно поёжилась. – А ведь зима только началась.

– В тебе же русская кровь, – поддел меня синеглазка. – Разве ты не должна любить морозы?

Вот же дурашка. Если я русская, у меня что встроенный ген морозустойчивости? Я выросла в регионе, где в декабре зачастую плюсовая температура, а морозных дней раз-два и обчёлся.

– Чтобы привыкнуть, в таком климате нужно жить постоянно.

– Эрин, а ты не думала найти своих родных здесь?

Блядь, предупреждать же надо, когда задаёшь такие вопросы. Не задумываясь, я ответила:

– Скорее всего некого искать. Если кто-то пережил революцию, тех забрала гражданская война. Либо давно сгинули в лагерях.

– Прости, – Фридхельм виновато смотрел на меня. – Я подумал что раз… Твой отец тебя отослал, может, стоило бы попробовать найти кого-то здесь.

– С чего ты взял, что мне вообще нужна семья? – вспылила я.

Больше конечно от того, что вынуждена была сейчас опять молоть хрень, которая соответствует моей легенде.

– Я не собираюсь возвращаться домой.

– Ну, а другие родственники? Ты говорила, у тебя есть дядя.

Шлёпнуть бы тебя за такие расспросы. Надо же какой настойчивый там, где не нужно. Лучше бы целоваться лез. Я понимаю, что ты меня бедную-насчастную жалеешь, но не надо. Мне конечно периодически хотелось всё ему рассказать, но я вовремя себя осаживала. Слишком бредово это прозвучит. Я не буду проверять границы доверия.

– Ты не пишешь даже друзьям.

Я молча смотрела на огонь, продумывая, что сказать. Устала я держать себя в постоянном напряге, следить за каждым словом, лихорадочно вспоминать, что говорила, а чего нет. Словно чья-то маска намертво приросла к коже. Я никогда не смогу стать здесь собой, буду вечно рядиться в чужую личину. Даже если доберусь до Москвы. Снова придумывать правдоподобную легенду, позже дозированно сливать технические достижения двадцать первого века и помнить, что любое лишнее слово может быть использовано против меня.

– Родственников у меня немного, и я решила не провоцировать семейные конфликты, а сделать, как хотел отец. Уехать раз и навсегда. А друзья… Они есть, просто не вижу смысла писать им и объяснять, что я забыла на фронте. Вот закончится война тогда и посмотрим, – ничего не оставалось, кроме как слагать очередной эпос.

Шехеризада, блин. Что ни день – очередная сказка.

– Я понимаю, что у тебя всё иначе. У тебя есть Чарли, Вильгельм. Но и ты пойми, быть одной это не так уж страшно.

– Ты больше не одна, Эрин, – он притянул меня ближе, серьёзно глядя на меня.

Мне хорошо был знаком этот упрямый взгляд, когда он намертво что-то для себя решил. Думать о чём-то кроме его губ уже не получалось. Каждое нежное прикосновение к лицу, шее, волосам словно оседало на коже, оставляя невидимое клеймо. Распаляя жажду прикосновений.

– Ты нужна мне…

Конец его фразы тонет, сминается моими губами. Слова не нужны, так же как и обещания, которые никогда не станут реальностью. Чувствую, как он прижимается ко мне, как его пальцы обхватывают затылок, зарываясь в волосы, а горячий язык скользит всё более уверенно. Это ощущение близости снова ударяет по мозгам. Так, по-моему нужно срочно перемещаться в сторону кровати.

Словно читая мои мысли, Фридхельм подхватил меня на руки и направился в мою временную спальню. По пути правда врезался в ножку стула, но ничего. Говорят же, путь любви труден и тернист. Хотя тут собственно было всё просто. Спальня в домике одна. Он бережно сгрузил меня на кровать и опустился рядом.

– Я скучаю по тем временам, когда ты была все время рядом, – он нежно отвёл упавшую прядь волос с моего лба и улыбнулся. – Особенно когда я уже знал, что ты девчонка. Мне так хотелось тебя поцеловать…

– Ну теперь-то тебе ничего не мешает, – я тоже вспомнила,как мы ночами перешёптывались в казарме.

Он склонился ближе, требовательно очерчивая языком контур нижней губы, побуждая открыться навстречу, и я потянулась к нему, отвечая на поцелуй. Хотелось большего. Больше прикосновений. Ощущать его горячие ладони на обнажённой коже, забыться, раствориться в дымке возбуждения. Одежда стала досадной помехой, тем более я прикинула, что избавляться от этой многослойной «сбруи» мы будем часа три не меньше. Валяться бревенчатым изделием явно не в моём характере. Я привычно потянулась к пряжке ремня и почувствовала, как его пальцы накрывают мои, перехватывая инициативу.

– Я хочу сам…

Ну ладно, сам так сам. Я ведь этого и хотела, так? Он довольно уверенно расправлялся с одеждой: и своей, и моей. И даже ловко стянул вот это чёрте что, которое здесь называют «лифчик». Целиком отдавшись тактильным ощущениям, я трогала, гладила, изучала его тело. Кожа, которая постепенно оголялась, была горячей на ощупь, нежной. В форме он выглядел худеньким мальчишкой, но сейчас я видела, что это не так. На руках, груди, животе отчётливо проступал рельеф мышц. Его поцелуи словно горели на коже, на горле, ключицах, плечах. Оглаживая чуть подрагивающими ладонями мою грудь, он спустился на рёбра, живот, всё требовательнее прижимая к себе. И смотрит он сейчас на меня не робко и нежно как обычно, а с трудом сдерживаемой страстью, жарко, немного нахально – как я сама иногда на него смотрю.

– Только полный идиот мог путать тебя с мальчишкой. Ты такая красивая…

– Да ладно, вы и Карла считали красавчиком, – наверное, я сейчас мало похожа на невинную девицу, но раз уж мы собираемся заняться сексом, по-моему, глупо прикрывать сиськи ладошками в порыве ложной скромности.

Ладони Фридхельма были тёплыми, жадно-осторожными. Я чувствовала, как тело загорается ответным любопытством, покорно тянется навстречу чужой страсти. Пьянящие поцелуи, сбитое дыхание, манящие прикосновения… Его губы оставляют невесомые дорожки поцелуев на шее, спускаясь ниже.

– Эрин, если ты не уверена, мы не будем…

Так, спокойно, кто тут кого собрался девственности лишать?

– Хочешь сказать, ты сейчас в состоянии одеться и уйти? – я дразняще провела пальцем по его предплечью.

Синеглазка прерывисто выдохнул, и мы замерли глядя друг другу в глаза. Так близко, что смешивается дыхание. Он так трепетно реагирует на каждое моё прикосновение. Хотя я пока не прикасалась к его возбуждённому члену. Как-то преждевременно и слишком прямолинейно. Он мягко сжал мою грудь, и от этих неумелых осторожных касаний что-то сладко обрывалось внутри, вызывая судорожный выдох. Постепенно ласки стали смелее. Он быстро разобрался, что и как целовать и гладить, вызывая дрожь удовольствия. Мягко поглаживал мой живот, с каждым разом опускаясь ниже, но не решаясь коснуться более интимно.

Он навис надо мной, заглядывая в глаза:

– Ничего не бойся…

Я разве похожа на бьющуюся в истерике девственницу? Фридхельм осторожно потёрся напряжённой плотью, давая возможность привыкнуть к ощущению близости и мягко толкнулся внутрь.

Чёрт! А говорят, в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Еще как можно! Оказывается, лишиться девственности во второй раз не менее больно. Ещё же собиралась проверить верны ли мои догадки. Несмотря на неслабое возбуждение и полную готовность… гм… в нужных местах, я почувствовала, как протестующе тянется всё внутри даже при осторожном проникновении. Я невольно выгнулась, вцепившись в его плечи.

– Я не хочу делать тебе больно, – виновато замер Фридхельм.

– Девушкам первый раз всегда бывает больно, – надеюсь, мне сейчас не придётся проводить половой ликбез.

Он чуть отстранился, старясь сильно не двигать бёдрами, покрывая лёгкими успокаивающими поцелуями мою шею.

– Может, всё-таки не… – неуверенно прошептал он.

– Всё хорошо, – я огладила его напряжённую спину, давая понять, что можно продолжать.

Н-да уж, оказывается девственники мы оба. Но ничего, как говорится, было бы желание. Я представляла весь процесс намного хуже. По крайней мере, он не задаёт идиотских вопросов «А куда?» «А зачем?» «А почему так?»

Он не стал медлить, одним плавным толчком вошёл сразу и глубоко. Хоть я и была готова к вспышке боли, но едва сдержала стон, уткнулась лбом в его плечо. Он склонился к моим губам, целуя с тягучей нежностью и неспешно стал двигаться. Постепенно толчки становились более настойчивыми, но не сильными. Понемногу стали возвращаться изначально приятные ощущения. Не без периодических болевых всполохов там, где не надо, но не критично. Тягуче-горячая тяжесть знакомо разливалась в животе, делая меня податливой, как воск, под его прикосновениями. Медленный размеренный ритм его толчков, рваные стоны, его разгорячённое тело, руки, сжимающие в надежных объятиях…

Это слишком хорошо для просто-секса. Я словно тону, глядя в его глаза, горло перехватывает от плавящей нежности, когда он бережно целует мои искусанные губы.

– Эрин…

Я не улавливаю, что сейчас произносят его губы. Может, что-то важное, может, бессмысленные нежности. Меня словно вышвыривает за какую-то грань, оргазм настолько сильный, что исчезает всё вокруг. Сквозь судорожную пульсацию чувствую, как рвано сбивается ритм его движений, ускоряясь. Его оргазм ощущается так же остро – судорога за судорогой, до последнего рывка. Фридхельм осторожно сдвинулся, тут же подгребая меня ближе, и коснулся губами моего виска.

Ну надо же, я думала меня уже мало что может удивить в этом плане. Сколько слышала историй что-то не припоминаю, чтобы первый раз сопровождался фейерверком оргазмов. Главным образом потому, что это действительно больно. Невольно сравнивая ощущения, я поняла, что дело не только в физиологии. Тогда, много лет назад я была морально не готова. Когда чувствуешь неуверенность, невозможно расслабиться, а естественные для неопытной девчонки стыдливость и страх перед новыми ощущениями тем более добавляют негативных впечатлений. Да и мой первый партнёр был далеко не так нежен и осторожен. Нет, всё было разумеется по согласию, но он заботился только о своём удовольствии, эгоистично полагая, что мне должны понравиться дикие африканские страсти. А оказывается, должны быть искренние чувства. Ну и всё-таки немного опыта. Хотя физически я оказалась снова невинной, но морально я явно не подросток. Так что правы психологи – секс, он в голове.

Блаженная гулящая пустота в голове и чувственная истома в теле. Прижимающийся к боку Фридхельм, ласково перебирающий мои волосы.

Если у меня и были сомнения, влюбилась я или как, то сейчас они пропали. Я и так долго продержалась, отмахиваясь от очевидного, и сейчас поздно жалеть о том, что я таки попалась. Не сейчас, когда он рядом беззащитно-открытый:

– Я люблю тебя, Рени.

Что-о-о? Рени? Звучит как собачья кличка или реклама средства от изжоги. Ладно, потом разберусь с этим. Как и с лекцией про пестики-тычинки. В этот раз о предохранении никто и не заикнулся, но если это не разовая акция, то этот вопрос нужно будет решить. А будет ли он – второй (третий, четвертый…) раз? Время неумолимо бежит, и увы, только вперёд. Не хочу сейчас ни о чём думать. Хочу лишь чувствовать рядом его, медленно погружаясь в сон.

Я проснулась словно от толчка. Было ещё темно. Точнее раннее утро, судя по серой зимней полумгле. Фридхельм ещё спал, прижимая меня к себе, словно плюшевого медведя. Я осторожно пошевелилась, приподнимаясь на локте. Спящим он выглядел ещё совсем мальчишкой, юным, невинным. Он такой открытый, доверчивый. Пусть я не собиралась этим пользоваться, но тяжести с души это не снимало. Для меня всегда в отношениях было главное – доверие. А о каком доверии может идти речь, если я постоянно лгу ему? Если он даже не знает, кто я такая на самом деле? Фридхельм потянулся, видимо, просыпаясь. Наверное, надо что-то сказать, не со случайным же мужиком в клубе трахнулась, но идиотское, абсолютно неуместное сейчас чувство вины не давало произнести не слова. Фридхельм проснулся окончательно, солнечно улыбнулся и потянулся за поцелуем. Не хочу сейчас думать о том, что будет сегодня или завтра. Я хочу верить, что его поцелуи могут стереть всё, что нас разделяет. Что в моей голове перестанет звучать подслушанный разговор.

– Герр лейтенант, я считаю, что нельзя принимать такие решения в одиночку. Через три дня мы восстановим связь, и вы сможете разыскать Файгля.

– Думаешь, русские станут столько ждать? Этот отряд разведки мы уничтожили, но остальные уже вполне могли атаковать Ершово. А эту позицию нам терять нельзя.

– Тоже верно. Но я бы всё же немного подождал.

– Я всё решил, Кребс. Отправляемся завтра.

В его глазах столько неподдельной искренности и нежности, что хочется выть от отчаяния. Перед грёбаным чувством на букву Л все люди одинаково беззащитны. Я хотела остаться с ним, хотела смотреть в глаза без тени обмана, позволить ему стать по-настоящему близким, но это всё перечёркнуто красным флагом с чёрной свастикой. Потому что есть вещи, которые принять нельзя. Никогда и ни за что. Я не могу перейти на их сторону. Просто не могу. Любовь или чувство долга – этим вопросом терзались сотни людней до меня. И я не изменю своего решения даже ради него.