Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 90 страниц)

Глава 32 Я закрыл бы рукой от страха глаза, я бежал бы назад, но нельзя. Я ползу по земле, как гюрза, без надежды на завтра.

Вильгельм

Перед отправкой на Восточный фронт нам рассказывали, что русские в основной массе наполовину безграмотный народ, отстающий в технологиях и экономике. Что они измотаны гражданскими войнами и погрязли в ложных убеждениях «чумы коммунизма». Мы собирались разбить их армию за считанные месяцы. Действительность же оказалась совсем иной. Лёгкие победы остались позади. Наше преимущество грамотно продуманного наступления больше не работало. Мы застряли в Союзе на долгие месяцы и пока что до победы далеко. Русские показали, что так просто не отдадут ни пяди своей земли. В этой стране даже природа помогает людям бороться с врагами. За эту зиму наша армия понесла существенные потери. Если даже техника выходит из строя, что уж говорить о людях. Хотя мне грех жаловаться, мои парни пережили зимовку можно сказать с особым комфортом. Пришлось признать, что Эрин в кои-то веки оказалась полезной. Во-первых, она всё-таки прошла первичный курс оказания первой помощи и выхаживала парней после ранений. Кроме того девчонка оказывается знала кучу разных ухищрений. Постоянно варила какие-то отвары, чтобы компенсировать скудное питание, придумала, как устроить примитивную баню. Так что за одно то, что мы не оказались съеденными вшами, ей стоит сказать спасибо.

Не сказать, что я в восторге от выбора Фридхельма, но похоже у них действительно всё серьёзно. Хотя я бы никогда не выбрал в жёны такую взбалмошную и противоречивую девицу. Временами она ведёт себя как взрослый адекватный человек, но наравне с этим может позволить такие выходки, что диву даёшься. Один только цирк, что она устроила с карточными играми, чего стоил. Или когда она собиралась в одиночку пересечь линию фронта, чтобы пробраться в госпиталь. Я понимаю. что это ради Фридхельма, но надо же хоть немного думать головой, особенно когда рвёшься под пули, не умея толком стрелять в ответ. В общем, я уже смирился с их романом и честно говоря ожидал, что Фридхельм вот-вот явится ко мне с просьбой их расписать, но он молчал, и это странно. Я знаю своего брата, он бы не стал морочить голову девушке, тем более если по уши в неё влюблён. Значит, это Эрин не хочет брака? Интересно почему, ведь по большому счёту все девчонки мечтают поскорее выйти замуж. Ладно, это не моё дело. Делаю вид, что не замечаю, как они бегают для свиданий в баню за казармой. Единственное, что я сразу пересёк – это открытое сожительство. Нет уж, мои дорогие, нечего разлагать дисциплину в казарме. Или уже расписывайтесь и тогда живите вместе, или так и продолжайте обжиматься украдкой.

Фридхельм, по-моему, опять обиделся, но я не требую от него ничего, чему бы не стал следовать сам. Потому-то я и откладывал объяснения с Чарли до окончания войны. Разве честно обязать девушку ждать тебя с войны, если ты запросто можешь оттуда не вернуться? А тем более жениться, зная, что она может остаться вдовой, возможно даже с ребёнком? Чарли… Как часто я доставал нашу единственную фотографию, рассматривая в полутьме любимые черты лица. Мы не говорили о своих чувствах, но её любовь чувствуется в строчках каждого письма. Я знаю, что должен был отвечать ей чаще, но когда нас припекло, трудно писать успокаивающую ложь. Матери я ещё могу отправить такое письмо, но не Чарли, которая прекрасно видит истинное положение вещей. Ведь провалы на фронте легко отследить по количеству раненых. Чарли конечно поступила как настоящая патриотка, но я бы предпочёл, что бы она была сейчас в безопасности дома. Женщины не должны видеть ужасы войны. Чарли хотя бы далеко от передовой, а Эрин отказалась от перевода в тыловой штаб понятое дело ради кого. Вот спрашивается кому нужна такая любовь, если постоянно вынужден испытывать леденящий страх, что очередной снаряд может убить твою любимую? Нет, я всё делаю правильно. Война рано или поздно закончится, и тогда я смогу быть с Чарли, не испытывая страха или вины. После стольких дней затишья русские сделали то, чего мы от них уже не ожидали – по крайней мере так скоро – прорвали восточную линию фронта. Когда мы отступали от Москвы, я видел столько сожжённых деревень, погребённых под сугробами разбитой техники, деревянных крестов, обозначающих братские могилы… Как они ещё только держатся? Когда-то парни шутили, что они сдаются в плен без единого выстрела. Мне же кажется, что они будут сражаться, даже когда кончатся последние патроны. Деревню атаковали неожиданно, с обоих флангов. Это не считая авиации. Но мы не собирались так просто сдавать с трудом отвоёванные позиции. Файгль должен был сдерживать танковое наступление, я же увёл парней к окраине. Лучше бы наоборот, слишком много в его роте новобранцев. Они конечно прошли подготовку, но в основном теорию. Хотя после того, как русские прорвались в село, уже было не до грамотно просчитанного плана. Нас всех ведёт первобытный инстинкт выжить. Пулемётные щелчки сливаются в одну непрерывную очередь. Глаза напряжённо всматриваются в мельтешащие фигуры с целью различить чужую форму.

– Ручные гранаты к бою!

Хольман растерянно смотрел, как на нас медленно надвигается смертоносная многотонная махина. Вот почему я не люблю новобранцев – подведут в самый ответственный момент. Я вырвал из его трясущихся пальцев гранату и бросил вперёд.

– Отвинчивай капсюль, идиот! Живее! – он что и со следующей не справится? Каспер, не дожидаясь, пока тот придёт в себя, точным броском забросил гранату, но русский танк успел выпустить очередной заряд, попав в сарай, где укрывались наши пулемётчики. Ещё один бросок, и танк наконец-то останавливается. Слышны треск горящего пламени и стоны, всё заволокло дымом. Я спотыкаюсь и падаю на чей-то окровавленный живот. Когда-то я испытывал страх, видя, как бегущий рядом со мной солдат падает замертво. Это дикое ощущение, когда кажется, что смерть дышит тебе в затылок, и ты будешь следующим. Сейчас же пришло понимание, что жизнь солдата зависит от случайности. Я видел с начала войны наверное уже тысячи изувеченных мертвецов с застывшим в широко открытых глазах выражением ужаса и научился не поддаваться панике, а делать всё возможное, чтобы выжить.

– Если не пришлют противотанковые орудия, нам крышка, – пробормотал Кребс, кивнув на мелькнувший за избами танк.

Я же думал о складе боеприпасов, которые нам доставили буквально на днях. Если хотя бы маленький снаряд попадёт в деревянный сарай, в радиусе ста метров не останется ничего живого.

– Герр лейтенант, русские взяли нас в окружение. Гауптман приказал остановить наступление с левого фланга, – прохрипел связной присланный от Файгля.

Я кивнул, прикидывая, сколько солдат осталось в моём распоряжении. Шнайдер, Хайе, Каспер и Кох. Где же Фридхельм? Последний раз я его видел, когда поднял их по тревоге. Я должен найти его, но сначала нужно выполнить приказ. Под сапогами хрустят отстрелянные гильзы, где-то в небе зловеще гудят русские «Яки», в десяти метрах от нас очередной снаряд вспарывает землю. Совсем рядом убило троих солдат, засевших за небольшим сараем. Слева загорелось сразу несколько изб. Дым поднимался высоко в небо. Огонь разрастался с потрясающей быстротой. Из горящих домов бросились бежать русские, и тут же кто-то из их пехоты стреляет в наших солдат. Мы продолжаем бежать, стреляя так же бездумно, ожесточённо в ответ. Перед прицелом моей винтовки время от времени появляется силуэт русского. Спуск курка, облачко дыма, и я ищу уже новую жертву. Раненый молодой парень на несколько секунд замер передо мной, а затем бросился бежать, но было поздно. Его лицо посерело. Он схватился обеими руками за грудь и упал лицом на землю. Виноват ли я? Буду ли я прощён? Смогу ли это забыть? Я не могу не думать об этом, несмотря на то, что ни за что бы не хотел сейчас оказаться на его месте.

Время словно застывает, и в то же время минуты летят стремительно, словно шквальный огонь. За деревьями пылает падающий советский самолёт, сбитый нашими штурмовиками. Значит подкрепление уже близко. Земля вокруг нас испещрена воронками от снарядов. Один из танков догорал, из открытого люка виднелось наполовину высунувшееся обуглившиеся тело. Бой теперь перенёсся на старое деревенское кладбище. Мы взяли противника под перекрёстный огонь, благо их артиллерия сейчас нам не грозила. Движущийся со стороны деревни танк я заметил слишком поздно. – Открыть огонь из обоих пулемётов!

Но пробить броню танка пулемётом тяжело, а чтобы прицелиться в смотровую щель, нужно подпустить его совсем близко. Ещё лучше подорвать гусеницы. Если парни меня не прикроют, это безнадёжное дело, но сейчас каждый из них нужен, чтобы сдерживать русских, ведь неизвестно сколько ещё их скрывается в лесу. Чего уж скрывать, мне страшно соваться в одиночку к этому бронированному чудовищу, но иначе я потеряю всех своих солдат.

– Давай сюда гранаты! Все, что остались, – рявкнул я на бледного как мел новобранца.

Совсем рядом раздались пулемётная очередь и шелест танковых гусениц. Думаю только о поставленной задаче – ползком преодолеть эти несчастные метры, что нас разделяют, и не промахнуться. Одну за другой отправляю гранаты в цель. Есть! Теперь нужно возвращаться на позицию. Русских нужно сдержать любой ценой. Судя по тому, что пулемёты продолжают строчить, наши ещё удерживают участок. Артиллерия с воздуха снова открыла огонь. Я поискал глазами хотя бы какую-то воронку для временного убежища.

– Всем в укрытие! – кричал где-то Кребс.

Тяжело найти укрытие на ровном месте, но воронок я думаю здесь уже немало. Обернувшись, я застыл словно зелёный новобранец, глядя, как из нижнего отсека танка выбирается мехвод. Пошатывающийся, весь перепачканный кровью и копотью боец занёс вперёд руку. Я едва успел пригнуться, граната тяжело упала в землю всего в нескольких метрах от меня. Меня тряхнуло взрывной волной, словно кто-то с силой ударил в грудь. Временно я оглох от грохота, голова словно взорвалась болью. Мне показалось, что я падал бесконечно долго. Приземлился я не на ожидаемо рыхлую землю, а на прогнившие доски.

– Что за…

В сгустившихся сумерках практически ничего не видно, но я четко ощутил, что рукой задел чье-то тело. Машинально выхватив нож, я шёпотом спросил:

– Кто здесь?

Глаза с трудом привыкали к темноте, но по-моему, цвет формы у этого солдата серый. Приглядевшись, я заметил светлые пряди волос и услышал знакомое язвительное:

– Добро пожаловать в команду неудачников, герр лейтенант.

– Эрин? – недоверчиво переспросил я.

Почему она опять оказалась в самой гуще событий вместо того, чтобы дождаться эвакуации штаба? Впрочем чего ещё ожидать от этой своевольной девчонки?

– Ты цела?

– Вроде бы да, – она болезненно скривилась. – Но это не точно.

Я сам чувствовал нарастающую боль в правой лодыжке, наверное ушиб или подвернул при падении, но выбираться из этой воронки как-то надо. Почему она оказалась намного глубже, чем положено? Я всмотрелся, прикидывая, что глубина здесь как минимум с два моих роста.

– Будет непросто выбраться отсюда, – пробормотал я, пытаясь встать.

Ногу прострелило острой болью от кончиков пальцев до бедра, и я заподозрил, что это не простой вывих.

– Да уж, «удачно» нас забросило в чью-то могилу, – отозвалась Эрин. – И главное символично, не находишь?

Она права. Доски, на которые я приземлился, при ближайшем рассмотрении оказались остатками гроба. Я почувствовал, как неприятный холодок пробежался по затылку при виде белеющего в свете луны черепа. Странно, когда видишь раненых и умирающих на передовой, чувствуешь лишь дикое желание выжить и не оказаться на их месте, а сейчас на какой-то момент стало по-настоящему страшно. Как от смерти не бегай, все мы однажды станем грудой изъеденных временем костей. До этого момента хочется взять от жизни как можно больше. Вопрос в том, что оставит нам после себя эта война? Я всё-таки поднялся, стараясь не сильно опираться на пострадавшую ногу:

– Здесь довольно глубоко, но я подниму тебя насколько возможно повыше. Попробуй вылезти, а дальше по ситуации. Если поблизости есть кто-то из наших, пришлёшь ко мне, а если нет, уходи и спрячься в лесу.

– Не уверена, что получится, – Эрин с трудом поднялась и снова сморщилась от боли. – Я по ходу отбила весь левый бок, больно шевелить рукой.

– Если русские прорвали оборону, нас либо убьют, либо возьмут в плен. Мы должны убраться отсюда как можно скорее.

Помня о её ушибах, я постарался как можно осторожнее придерживать её, что конечно было невозможно. Мне тоже не удалось избежать новой вспышки боли. Чтобы подтянуться и подтолкнуть её вверх, пришлось опираться на обе ноги.

– Давай, подтянись ещё чуть-чуть, – подбодрил её, чувствуя, как от боли потемнело в глазах. Руки дрожали от напряжения. Я чувствовал, как она подалась вверх, и только подумал, что у нас почти получилось, как она заскользила обратно.

– Чёрт, – глухо простонала Эрин. – Говорю ж, я руку сломала… Не могу…

– Так легко сдаёшься?

Я едва сдержал стон, когда её ноги проехались по бедру. Я понимаю, что она не тренированный солдат – сколько Кребс ни бился, гоняя «Карла», всё без толку – но чёрт возьми, у нас есть только один шанс выбраться из этой могилы. Я не позволю ей так просто его похерить.

– Блядь, посмотри на это, – она протянула ближе руку – пальцы торчали под неестественно выгнутым углом, опухшее запястье наливалось нездоровой синевой. – Как-то не очень подходит для цирковых трюков, правда?

Конечно я не изверг. Придётся смириться, что мы застряли здесь неизвестно насколько. Я устало опустился на землю, Эрин примостилась напротив.

– Как ты вообще оказалась здесь?

Я постарался поудобнее пристроить ноющую болью ногу. Как бы это был не перелом.

– Можно подумать в деревне было безопаснее, – хмыкнула она. – В штаб, где ты приказал мне оставаться, попал снаряд, я надеялась переждать этот пиздец в лесу.

– Не выражайся, – я всё понимаю, у неё стресс, но меня коробит, когда я слышу такие словечки от девушки.

– Как скажешь, капитан Америка.

Нет, она ещё и смеётся. По-моему, ситуация мало располагает к веселью.

– Я смотрю тебе всё нипочём. Мир летит к чёрту, а ты продолжаешь сыпать дурацкими шуточками.

– Это нервное, – вздохнула Эрин, повертев в пальцах сигарету. – Есть зажигалка?

Я полез в карман, доставая заодно и портсигар. Автоматически прислушался, но похоже штурмовики улетели. Делая первую за долгое время затяжку, я пытался прикинуть, что сейчас происходит наверху. Если подкрепление до сих пор не прислали, то неизвестно чем закончится этот бой. Остаётся только ждать, что нас обнаружит кто-то из солдат. Лучше бы из наших. Сколько из моих парней остались живы? Я старательно гнал мысли, что Фридхельм тоже может лежать с развороченным животом или пробитой грудью, как те солдаты, что попадались мне на глаза. Он конечно уже не зелёный юнец, кое-чему научился, но разве кто-то из нас застрахован от случайной пули или брошенной в спину гранаты?

– Дурацкие шуточки, как ты это называешь, порой единственный способ не сойти с ума, когда мир летит к чёрту, – тихо заговорила Эрин. – Когда я закрываю глаза, то вижу месиво из окровавленных тел, и кажется до сих пор слышу крики горящих заживо. Если это можно развидеть и выкинуть из головы хотя бы на пару минут, какая разница каким способом я это делаю?

За столько недель я привык видеть в её глазах раздражение, насмешку, страх, но сейчас в них читались усталость и какое-то презрение. Поскольку смотрела она не на меня, оставалось только теряться в догадках, на кого направлены эти эмоции. Мне снова показалось, что передо мной сидит не вчерашняя школьница, а проживший не один десяток лет человек.

– Ты всё ещё можешь передумать насчёт перевода.

Я не хотел, чтобы это прозвучало злорадным упрёком, но ведь жалко эту дурёху. Даже мужчины ломаются, не выдерживая тягот войны, а она хрупкая девчонка. Она лишь помотала головой. Действительно такая сильная любовь, что она не хочет разлучаться с Фридхельмом даже ценой своей жизни?

– Как думаешь, что сейчас происходит там?

– Файгль должен был вызвать подкрепление и лютваффе уже отреагировали, – где-то издалека всё ещё слышались отзвуки выстрелов и взрывов. – Я уверен, парни скоро найдут нас.

– Кестер погиб, Хайе тоже.

Я в бессильной злости сжал пальцы. Каждый раз я чувствовал одно и тоже: боль, вину, бессилие. Как бы я ни старался вести бои с минимальными потерями, я не мог уберечь их от смерти. Скольких солдат я уже потерял с начала войны… Кестер попал к нам всего лишь три недели назад, мальчишка не пережил своего первого боя.

– А… Фридхельм? – осторожно спросил я. – Ты видела его?

– Он вернулся за мной в штаб, сказал спрятаться в доме, – голос Эрин чуть дрогнул.

Вот почему его не было с остальными – бросился в первую очередь спасать её. Конечно он всё сделал правильно, но именно поэтому я и был против их романа. Солдат, для которого на первом месте стоит личное, уязвим. Будь он рядом, я бы всегда смог прикрыть его, а теперь остаётся только гадать, жив ли он. Словно прочитав мои мысли, Эрин резко сказала:

– Он жив! Я бы почувствовала, если бы это было не так! Он обещал за мной вернуться…

Я скептически отношусь к этим всем женским предчувствиям, но видя, что она вот-вот расплачется, не стал спорить.

– Конечно он жив. Я тоже это чувствую, он ведь мой брат.

Я не знал, сколько мы так уже просидели. Может час, может полночи. Ногу периодически простреливало болью, и глядя на Эрин, я видел, что ей тоже несладко. Она неловко завозилась, пытаясь одной рукой открыть фляжку с водой.

– Давай помогу.

Её пальцы были холодные как лёд. Хорошо, что сейчас не зима, иначе мы свободно могли не дотянуть до утра.

– Вот же хрень, – пробормотала она. – Где-то посеяла ранец, а сейчас бы пригодилось обезболивающее.

– Нас скоро найдут.

Скорее всего атаку русских удалось отразить. Будь оно иначе, нас бы уже обнаружили их солдаты.

– Пока нас найдут, я созрею отгрызть себе руку.

Я полез в карман за портсигаром и задел рукой плоскую бутылку. Да это просто подарок! Я только сейчас вспомнил, что вчера Файгль презентовал мне этот напиток, «достойный офицера».

– Обожди с этим, – я почувствовал себя фокусником, доставая эту чудом уцелевшую бутылку.

– Живём, – усмехнулась Эрин. – И согревающее, и обезболивающее. Правда на пустой желудок нас разнесёт в хлам. Давай-ка проведи ревизию, может и закуска найдётся.

Мы дружно зашуршали по карманам.

– Гляди, что я нашла, – она продемонстрировала небольшую шоколадку. – Спасибо Коху.

– У меня всё гораздо скромнее, – я выудил начатую пачку галет, даже не вспомнив, сколько они у меня болтаются.

– Ваше здоровье, фройляйн, – я приподнял бутылку и сделал первый глоток, затем передал её Эрин. При неловком движении боль вспыхнула с новой силой.

– А с тобой-то что? – заметив болезненную гримасу, насторожилась она. – Ты же вроде не ранен?

– Не ты одна «удачно» приземлилась. У меня скорее всего перелом ноги.

– Говорю же, здесь клуб неудачников. Нарочно не придумаешь. Ты ногу сломал, я руку. Хотя-я-я, – она насмешливо прищурилась. – Не так уж тебе не повезло.

– В смысле? – я протянул руку, возвращая бутылку – не стоит ей увлекаться спиртным.

– Ну как же, герр лейтенант, раз вы ранены, значит, попадёте в госпиталь в заботливые руки хорошенькой медсестры, – вот же зараза, хитро улыбается, намекая на мои отношения с Чарли. – Главное не тупить, и будет вам счастье.

– Давай определимся. Я готов прислушиваться к твоим советам, но не когда они касаются моей личной жизни.

– А что так? – невинно спросила она. – Я плохого не посоветую. Давно уже не секрет, что вы с ней неровно дышите друг к дружке. Ну и к чему ходить вокруг да около? Хочешь дождаться, что её кто-нибудь уведёт у тебя из-под носа?

– Повторяю, моя личная жизнь тебя не касается, – я чувствовал, как нарастает глухое раздражение. Эта девчонка умудрилась всколыхнуть мои сомнения, да к тому же ещё намекнула, что Чарли может влюбиться в другого.

– Всему своё время. И я, и Чарли сейчас сосредоточены на том, чтобы исполнить свой долг. Крутить романы, когда идёт война, могут только такие безголовые личности как…

– Как я? – насмешливо закончила Эрин. – Ладно успокойся, не лезу я в ваши до хера сложные высокие отношения. Всего-то обозначила свою позицию и теперь буду спокойно ждать, чем дело кончится. Как говорится, тормоз тоже механизм.

Она сделала очередной глоток коньяка и теперь похрустывала печеньем, всем видом давая понять, что я полный идиот и вообще неправ.

– Неужели даже сегодняшний день тебя ничему не научил? Не хочешь связывать Чарли обязательствами, но если бы ты погиб, разве её боль была бы меньше?

Не знаю, никогда не думал об этом. У мамы была сестра, которая всю жизнь оплакивала погибшего на войне жениха. Я бы не хотел, что бы и Чарли поставила крест на своей жизни, если я погибну. Кстати, у меня тоже есть что сказать этой чересчур умной советчице.

– Ну, допустим, я, как ты выразилась, тормоз, а с тобой что не так? Если ты считаешь, что в любовь нужно бросаться очертя голову, почему вы с Фридхельмом до сих пор не расписались, а?

– Это другое, – чересчур быстро ответила она. – Я девушка, у меня вполне себе могут быть капризы. Красивое платье, цветы, праздник.

– Для Фридхельма это всё неважно, он бы был счастлив и скромной церемонии. Пусть и вдали от дома.

Наконец-то она не выглядит такой вызывающе самоуверенной. Что бы там она ни говорила о платьях и цветах, по её глазам я видел, что она прекрасно понимает, что я хочу сказать.

– А я вот тоже хочу, чтобы моя невеста получила от меня предложение руки и сердца при более подходящих этому случаю декорациях. Так что видишь, все люди разные, у каждого своя правда.

– Согласна, ты тоже по-своему прав, – Эрин снова забрала у меня бутылку и помахала пустой пачкой сигарет. – Я знаю у тебя есть, так что делись.

Я протянул ей сигарету, в портсигаре оставалось штуки четыре, не больше, но это ладно. Что мы будем делать, когда закончится вода? Да и галеты вприкуску с шоколадом закончились очень быстро.

– Тяжело придётся, если нас не найдут в ближайшее время, – я допил остатки коньяка.

– Да ладно, все могло быть и хуже, – неожиданно улыбнулась Эрин.

– Например?

– Ну, если бы мы сражались с ожившими мертвецами, нас бы с тобой уже сожрали, – она кивнула на истлевшее тело, виднеющееся через прорехи досок.

Сначала я в недоумении поморщился, потом вспомнил, что что-то такое она рассказывала по вечерам в землянке. Ну вот как она может знать действительно умные вещи и в тоже время держать в голове неиссякаемый запас полудетских страшилок?

– Где ты только умудрилась начитаться такой чуши?

– Я прочитала столько заумной литературы, что тебе и не снилось. Почему бы иногда не расслабить мозги, пусть даже и чушью? – воинственно спросила Эрин. – Но ты же у нас весь из себя правильный зануда, тебе этого не понять.

– Я зануда? – искренне удивился я. – Что ты называешь занудством? Не поддаваться на лишние эмоции и всегда сохранять трезвую голову? Планировать свою жизнь вместо того, чтобы импульсивно совершать глупости?

Я ожидал горячего спора, но Эрин снова замолчала. Чёрт, ну что мне стоило не поддаваться на её провокации? Пусть бы и дальше продолжала отвлекаться на дурацкие истории, если это ей помогает. Я не могу от неё требовать собранности солдата, ведь она перепуганная девчонка, да к тому же и ранена.

– Думаешь, я легкомысленная пустышка, живущая одним днём? Поверь, я сама в шоке от того, что мне приходилось совершать за эти полгода, – и снова этот взгляд, в котором больше нет ни капли игривой насмешки. – Когда-то я тоже жила строго по плану. Выучиться, найти хорошую работу, съехать от… отца. А потом бац и «в соседней вселенной случилась война». По-моему, уже никакие планы и правила не работают, когда день через день сплошной форс-мажор. Что ещё остаётся, кроме как жить по принципу здесь и сейчас?

Где-то наверху снова взвыли зенитки, дрожь от взрыва прошлась слабым эхом по краю воронки. Эрин вздрогнула, и я придвинулся ближе. Говорят в одну и ту же воронку снаряд не бьёт дважды, но если сюда явятся русские, я должен её защитить.

– Этот бой ещё не закончен.

Как же противно чувствовать себя беспомощным. Я даже не знаю, что там происходит, на чьей стороне перевес.

– Но мы всё ещё живы, – Эрин не пыталась вцепиться в мою ладонь или спрятать голову на плече, спокойно сидела рядом, и я чувствовал какое-то успокаивающее тепло.

– Возможно это ненадолго, – то ли коньяк ударил в голову, то ли я действительно устал ожидать смерти, но глядя в её такие же расслабленные глаза, я медленно улыбнулся.

– Всё будет хорошо, – улыбнулась она в ответ. – Смерть не приходит к тем, кто её ждёт. Она всегда, сука, подкрадывается внезапно…

Позже сколько я ни анализировал, что заставило меня так поступить, так и не пришёл к объяснимым выводам. Меня просто потянуло к ней так, словно она последний человек на этой земле. На какие-то минуты я совершенно забыл, что она невеста моего брата, что я люблю другую девушку, что она как никто умудряется меня бесить. Не отрывая взгляда от её глаз, в которых плескалась ласковая насмешка, я склонился к её лицу. Не дав ей опомниться, я прижался к мягким губам, аккуратно пробуя их разомкнуть. Рука сама легла на её затылок, зарываясь в растрёпанные волосы, притягивая ближе. На какие-то секунды она напряжённо замерла, а затем я почувствовал, что она отвечает мне. Я целовал её не торопясь, словно боясь спугнуть это мгновение, когда время замерло внезапной тишиной. Когда я остановился, в глазах Эрин жарко мелькнуло что-то, и это заставило меня потянуться к ней снова.

– Нет, Вильгельм, – я вздрогнул, словно проснувшись, услышав её голос. – Дальше мы заходить не будем.

– Прости…

Я не знал, куда девать глаза, осознав, что сделал. Я чуть не предал Чарли и Фридхельма, воспользовался её беспомощностью.

– Я не должен был…

– Да уж, удивил так удивил.

– Ты не злишься на меня? – недоверчиво переспросил, взглянув ей в лицо.

В её глазах светилась знакомое чуть насмешливое выражение, и лишь в глубине зрачков тенью мелькнула непривычная растерянность.

– Пытаюсь, но честно говоря, пока что охиреоз перевешивает.

– Ещё раз прости, – из-за её спокойной реакции на этот злополучный поцелуй, я быстро взял себя в руки. – Я не знаю, что на меня нашло.

– Зато я знаю. Когда неизвестно, доживёшь ли до утра, хочешь успеть почувствовать что-то помимо страха, – она кивнула на пустую бутылку. – Ну и конечно коньячок сыграл свою роль.

– Ты так спокойно к этому относишься.

Она конечно довольно точно охарактеризовала ситуацию, но я не мог так легко закрывать глаза на то, что полез целоваться к девушке, которую любит мой брат. Конечно я не принуждал её, да и в любом случае не стал бы заходить дальше, но всё же оправдать мой поступок можно с трудом.

– Тебе станет легче, если я залеплю тебе пощёчину и начну истерить: «Ах ты мерзавец! Да как ты посмел посягнуть на мою честь?»

А кстати, почему она так не сделала? Я же видел, что постоять за себя в таких случаях она может. Я невольно улыбнулся. Всё казалось уже не таким ужасным.

– Рени…

– А вот если ещё раз так меня назовёшь, я действительно тебя стукну, – резко переходя на серьёзный тон, отрезала она.

Я припомнил, как она злилась, если кто-то обращался к ней так кроме Фридхельма. Хотя что здесь такого? Это же её имя, пусть и в уменьшительном варианте.

– Ну что ты как капризная школьница? Это всего лишь имя, какая разница как его произносят?

– У каждой истории любви есть своя карта памяти, – в её улыбке промелькнула щемящая грусть. – Любимое кафе, где тебе первый раз признались в любви. Старый парк, где вы гуляете каждую субботу. Фильмы, которые можно бесконечно пересматривать вдвоём. Фотографии, которые хранишь, вспоминая, как были счастливы вместе. «Всего лишь имя» – это пока всё, что я могу вписать в нашу с ним историю. Так что мне плевать как это выглядит, ясно?

Я почувствовал, как где-то внутри кольнула тоска. Слишком хорошо понимал, о чём она сейчас говорит. У нас с Чарли была такая карта памяти. Маленький бар, где работала Грета, кинотеатр на углу Розен-штрассе, куда мы бегали каждую пятницу, кондитерская, в которой мы с Виктором брали девчонкам яблочный штрудель, старые липы на бульваре, где мы любили допоздна гулять весной… Разве я не прав, пытаясь сохранить эти воспоминания? Не хочу, чтобы в нашу историю были вписаны скомканные объяснения в пропахшем лекарствами госпитале, слёзы при очередном прощании возможно навсегда и тоска в ожидании новой встречи. Взглянув на Эрин, я почувствовал непривычную жалость. Действительно, что хорошего они с Фридхельмом видели за эти месяцы? А тут ещё я такое сотворил, можно сказать накинулся на неё, вместо того чтобы защищать.

– Я не знаю, как скажу ему об этом, – пробормотал я.

– Ты нормальный, нет? – тут же отреагировала Эрин. – Что и главное зачем ты собрался ему говорить? Совесть замучила, да? А ты подумал, что ему делать с этой информацией? Давай ещё и Чарли расскажем, если хочешь, чтобы ваш роман закончился, не успев начаться.

– А что ты предлагаешь? Молчать и как ни в чём ни бывало смотреть ему в глаза?

Всё-таки странно она реагирует. Девушка, у которой есть жених, должна по идее испытывать больше эмоций в такой ситуации. Хотя бы смущение или гнев. Да и раскаяние бы не помешало! В конце концов, ответила же она на мой поцелуй.

– Именно это я и предлагаю! Устроил тут драму на пустом месте. Мне, знаешь ли, тоже несвойственно сосаться за спиной у любимого человека с первым встречным, но раз уж так получилось, я не собираюсь никому портить жизнь и рефлексировать. Забудь, ничего не было, и я забуду.

Эта ночь казалась бесконечной, уснуть я так и не смог. Тупая боль глухо пульсировала, волнами расходилась от ступни всё выше. Раскаты орудий долетали уже откуда-то издалека, и я устало прикрыл глаза. Я хочу, что бы скорее наступил рассвет, чтобы лучи солнца выжгли всю кровь и грязь вокруг. Неизвестность медленно убивала, я старался подумать о чём-то кроме бесконечных догадок, что сейчас творится в радиусе этой чёртовой могилы, но в голову лезла лишь всякая дрянь. Я не мог не думать, где сейчас Фридхельм, что испытают родители, если получат жетон с припиской: «Пал смертью героя на поле боя во имя славы Германии и за фюрера». Я часто слышал, что война оставляет отметины до конца жизни. Мне страшно, что воспоминания последних двух лет постепенно заглушат все те светлые, что хранились в моей памяти.

Эрин к моему удивлению по-прежнему сидела, тесно привалившись к моему плечу. Держаться подальше друг от друга мы будем, когда отсюда выберемся, а сейчас важно сохранить даже эти жалкие крупицы тепла. Бросив осторожный взгляд, я решил, что она похоже спит. В слабом лунном свете она снова казалась почти ребёнком. Ребёнком, потерявшимся в огромном мире. Я подавил порыв погладить её по макушке, как обычно успокаивал Фридхельма. С этого и надо было начинать, а не лезть целоваться. Теперь даже дружеское участие будет выглядеть двусмысленно. Словно почувствовав на себе мой взгляд, Эрин открыла глаза: