Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 90 страниц)

– Лиза? Ты здесь?

Я смущённо отвёл глаза. Надя в одном белье стояла перед зеркалом, расчёсывая волосы.

– Они с тёткой ушли купаться на речку, – улыбнулась девушка и, заметив, что я собираюсь уйти, торопливо добавила: – Останься.

– Что? – мне показалось, что я ослышался.

Надя скользнула ближе, мягко взяв меня за руку.

– Неужели не понимаешь? – девушка прижалась ко мне. – Ты давно нравишься мне…

Она довольно привлекательна, но сейчас я почувствовал не возбуждение, а злость. Значит, Эрин была права, а я словно слепой ничего не замечал, ещё и обвинил её в напрасной жестокости.

– Никогда так больше не делай, – я жёстко перехватил её руку, отстраняя девушку, и вышел, хлопнув дверью.

Постепенно злость немного утихла – девушка-то особо не виновата. Всегда есть такие, которых приходится долго добиваться, и такие, которые сами проявляют инициативу. Конечно же я не расскажу Рени об этом инциденте, но она может быть спокойна. Я не вещь, которую можно у кого-то забрать. С кем мне быть я всегда решал и буду решать сам.

– Как ты? – Вильгельм присел рядом со мной на ступеньку крыльца.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Плохо. Уже неделю ничего не знаю, что там с Эрин.

– Раз доктор до сих пор не позвонил – значит, она потихоньку поправляется.

Логично. Доктор звонит в двух случаях: смерти или выздоровлении раненых.

– Ты обижаешься, когда я завожу такие разговоры, но ведь это правда. Любовь на войне делает нас уязвимыми, слабыми. На поле боя ты думаешь не о том, сколько врагов уничтожить, а надежное ли укрытие у Эрин. И готов жертвовать собой не для Германии, а закрывая от пуль её.

Это старая пластинка. Я вот допустим видел, как дрожали губы Чарли, когда они прощались. Видел в их глазах несказанные слова и не понимал, для чего так мучить друг друга, откладывая объяснение, которое может никогда не произойти.

– Кто его знает как лучше, – я взял новую сигарету и наклонился, когда он щёлкнул зажигалкой. – Разве ты или Чарли счастливее, чем мы? Любовь делает в чём-то уязвимым, но также даёт и силу бороться, что бы ни послала судьба.

– Фридхельм, ваша любовь – это так хрупко, – он провёл ладонью по моей макушке, слегка притягивая к себе и настойчиво удерживая взгляд. – Послушай меня хоть раз, убеди её согласиться на перевод в госпиталь.

– Это наш выбор быть вместе, пусть и так, – я не буду заставлять её уехать.

Если мне так плохо без неё сейчас, когда мы не виделись неделю, что будет, если мы не будем видеться долгие месяцы? Увольнительные бывают не так уж часто, а постоянно сбегать, чтобы увидеть её, тоже не выход.

– Знал бы ты, как тяжело вот так не знать, что с ней. Я так скучаю.

– Я тоже, – усмехнулся брат. – В кои-то веки в нашем штабе всё тихо, спокойно и так пусто.

Я улыбнулся. Похоже, Вильгельм окончательно смирился с моим выбором. Они конечно до сих пор периодически препираются, но я знаю, брат как и я будет до последнего её защищать, пусть и не одобряя некоторые поступки. К счастью, он и половины не знает. Например, что Рени застрелила того полицая, и про морфий тоже…

* * *

– Мы едем за Рени, да? – уточнил я, заметив сдержанную улыбку на лице Вильгельма, когда он сказал готовить машину.

Он кивнул:

– Пойдём, поможешь.

Взяв объёмный бумажный пакет, он вручил мне второй. Довольно тяжёлый, и, судя по всему, там какая-то снедь.

– А это зачем?

– Думаю, пикник на берегу пруда нам не помешает. Главное, чтобы Чарли смогла отпроситься на пару часов.

– Есть какой-то особенный повод?

Слишком уж довольное у него лицо. Неужели решился поговорить наконец с Чарли? Но зачем тогда тащить нас с Рени?

– Есть, но это сюрприз, – загадочно улыбнулся брат.

– Ну, мне-то можешь сказать сейчас?

Хотя вряд ли. Даже в детстве, если случайно узнавал какую-то новость раньше меня, он никогда не признавался.

– Сюрприз на то и сюрприз, – усмехнулся он и, заметив, что я обиженно вздохнул, добавил: – Тебе понравится.

Чарли с энтузиазмом восприняла идею устроить пикник, правда пришлось немного подождать, пока они с Эрин соберутся. Было непривычно видеть их без привычной формы, в лёгких летних платьях. Эрин похудела и до сих пор выглядела нездорово-бледной. Я бережно обнял её, всё ещё не веря, что она снова рядом.

– Можешь не бояться клещей, – улыбнулся я, расстилая на траве плед.

– Клещи уже не активны, зато можно запросто наступить на змею.

– Ты обязательно должна познакомиться с Гретой, – хихикнула Чарли. – Она тоже вечно боится мышей, пауков и прочую живность, а ещё утверждает, что выйти из дома ненакрашенной всё равно что отправиться голой.

– Она мне уже нравится, – усмехнулась Эрин. – К тому же это так и есть. Мне бы не помешал макияж. Не представляю, на кого я сейчас похожа. На полудохлую моль или панду, которая месяц бухала, не просыхая.

– Глупости, – возразила Чарли. – Ты немного бледная, но сейчас солнце это исправит.

Девушки разложили на салфетке деликатесы из пайка: сыр, банки с паштетом, ветчиной, порезали хлеб. Вильгельм даже успел нарвать в саду спелых вишен и положить в пакет бутылку шампанского.

– Оу, есть повод? – удивилась Чарли.

– Вот чёрт, так нечестно, – обиженно сказала Рени, наблюдая, как пенистая жидкость льётся в стаканы. – Мне же пока нельзя.

– Для тебя есть вот это, – Вильгельм достал банку персикового компота, ловко открывая её. – Ну что, я пожалуй скажу. Файгль вчера передал мне список отпускников, – он сделал паузу и улыбнулся. – Мы едем в Берлин.

– Я не поеду, – как бы мне ни хотелось хоть ненадолго попасть домой и увидеться с мамой, я не брошу Рени одну.

– Эрин тоже в этом списке, – Вильгельм правильно понял мои сомнения.

– Это же здорово, – обрадовалась Чарли.

– Как это Файгль отпустил нас вместе, ты же командир, – удивился я.

– Думаю, это своеобразный подкуп, – улыбнулся брат. – Чтобы я не упоминал нигде о его промахе.

– Но он действительно виноват, – я всё ещё не мог простить ему, что он подставил Эрин.

– Все мы ошибаемся, к тому же он хороший командир и много для меня сделал.

Чарли подошла к пруду и, попробовав рукой воду, обернулась.

– Тёплая. Кто идёт купаться?

– Я пас, – ответила Эрин. – Только утром швы сняли.

– А я быстро окунусь.

Стояла уже настоящая жара, ну, а то, что на мне не плавки, а обычное бельё,думаю, никого не смутит. Вильгельм правда купаться не пошёл, да и Чарли ограничилась тем, что зашла недалеко, подобрав повыше подол платья.

– Помнишь, мы раньше делали вот так? – я подкрался и, подхватив её, сделал вид, что хочу бросить в воду.

Чарли взвизгнула и бросилась меня догонять, плескаясь в лицо водой.

– Фридхельм, ну когда ты уже повзрослеешь!

Я быстро нырнул, отплывая подальше. Когда рядом с тобой друзья детства, невольно начинаешь вспоминать, что несмотря на то, что мы выросли, можно позволить себе немного подурачиться. Когда я вылез на берег обнаружил, что Рени сидит одна. Её взгляд был напряжённым, словно она обдумывала какую-то сложную стратегию. Странно, неужели её не обрадовало, что мы едем домой?

– А где Вильгельм и Чарли? – удивился я.

– Отошли прогуляться.

Я растянулся рядом с ней, надеясь, что успею обсохнуть, пока они вернутся.

– Может, всё-таки скажет ей, – пробормотал я.

– Вряд ли, – фыркнула Эрин. – Пока он у всех тараканов в голове спросит, точно ли можно, война как раз и закончится.

Я рассмеялся, уже без труда понимая её довольно специфичные шутки.

– Я так скучал по тебе, – я потянул её, укладывая рядом.

– Я тоже, – Рени коснулась моих влажных волос. – Тому, кто изобретёт средство связи, позволяющее в любой момент позвонить любимому человеку, надо памятник поставить.

– Не представляю, как это возможно, – всё-таки у неё бывают странные фантазии. – Таскать с собой громоздкий телефон и метры проводов?

Рени загадочно усмехнулась и коснулась моих губ лёгким поцелуем. Я обнял её за шею, прижимая к себе сильнее. От прикосновений прохладных ладоней к моей спине по телу бегут мурашки. Мы целуемся так, будто у нас обоих это впервые. Не в том смысле, что поцелуи кривые и неумелые, а в том, с каким желанием это происходит. Губы, нос, подбородок, снова губы. На этот раз уже с языком. Из простых и нежных, наши поцелуи быстро превратились в напористые и страстные. Близость её тела, мягкие податливые губы, ласковые ладони, гладящие мою нагретую от солнца кожу, быстро пробудили желание. Я прижал её ближе, скользнув губами по нежной коже шеи ниже, сдвигая мешающую ткань. Тягучее, тянущее ощущение постепенно охватывает всё тело. Последний раз мы были близки когда… Воспоминания о той ночи окатило горячей волной, усиливая возбуждение, которое уже болезненно давило в паху.

Я тогда вёл себя как животное и был готов к тому, что увижу в глазах Рени страх или отвращение, но ничего не мог с собой поделать. При мысли, что она уйдёт как пригрозила, я готов был на всё, чтобы она передумала. Заявить, что она моя и я никуда её пущу? Но ведь мы свободные люди и насильно удерживать её я никогда не буду. Но внутри проснулось что-то звериное, собственническое. А она лишь упивалась этой тёмной страстью, полностью отдаваясь мне. Разумеется, после этой ночи никто из нас о расставании и не заикнулся, но сейчас я помнил, что она недавно перенесла операцию и нельзя набрасываться с животной страстью, тем более здесь, где нас может кто угодно увидеть. Я слегка отстранился, целуя её уже более нежно, спокойно и стараясь не прижиматься слишком близко.

– Если не хочешь, чтобы наши скромники получили моральный шок, лучше остановиться, – Рени нехотя разорвала поцелуй и села, поправляя платье. – Кстати, Вильгельм всё ещё на меня злится? К чему мне готовиться, пока будем трястись в поезде? К новой нотации?

– Он скорее всего опять будет тебя уговаривать перейти в госпиталь.

– А ты тоже хочешь этого? – Эрин бросила на меня быстрый взгляд.

– Это было бы разумным выходом, но как быть, если сердце говорит совершенно другое?

Она долгое время молчала, затем тихо ответила:

– За последние дни я поняла, что голос здравого смысла и голос сердца зачастую говорят противоречивые вещи, и надо уметь делать выбор, – она склонила голову на моё плечо. – И свой я уже давно сделала.

Тёплая волна нежности затопила моё сердце. Как я мог сомневаться в её любви? Да, она привыкла решать всё, не оглядываясь ни на чьё мнение, но в тоже время ради меня идёт на многое. Мои подозрения по поводу русских тоже напрасны. Девушка, которая воспитана в непреложных основах гуманности и морали, обладающая обострённым чувством справедливости, просто не может закрывать глаза на царящую вокруг жестокость. Мне придётся следить, чтобы она не навредила себе, но по-моему, она уже и сама убедилась, что всё-таки русские прежде всего – враги. Нет нужды проявлять излишнюю жестокость, но и рисковать своим положением, чтобы помочь кому-то из них, зная, что при удобном случае они ударят в спину, по-моему, глупо. Как я уже убедился, давить на Эрин нельзя. Как бы мне ни хотелось, чтобы она осталась со мной, игнорировать слова Вильгельма я тоже не могу. Для начала сделаю ей ещё раз предложение, тем более она уже не против, а там постепенно смогу убедить, что ребёнок – это не так ужасно. В конце концов в женщинах природой заложен материнский инстинкт. Мне будет тяжело перенести разлуку, но я буду спокоен, зная, что ей ничего не грозит в Берлине и они с малышом ждут меня дома.

Глава 45 Девиз по жизни: «Пиздец конечно,но погнали!»

За всю свою прошлую жизнь я столько не валялась по больничкам, как за этот год. Честно говоря, когда я словила эту чёртову пулю, особо не рассчитывала выжить с местным уровнем медицины, но каким-то чудом мне удалось совершить прыжок с того света, показав фак Петру у известных ворот. Не знаю, что это было – клиническая смерть или глюки от наркоза, – но мне казалось, я пришла в себя в палате реанимации и вижу маму. Она неверяще смотрела, как я пытаюсь ей улыбнуться, а затем меня снова выключило. Скорее всего конечно глюки, ведь меня напичкали морфием. Перепугавшись перспективы остаться наркошей, как только очухалась, я попросила Чарли не колоть мне его. Лезла на стенку от боли, но старалась обходиться анальгином, который естественно был до одного места. Неудивительно – мне же распанахали пол-живота, чтобы удалить селезёнку. Чарли уверяла меня, что это ничего страшного, главное, я жива. Ну да, только теперь до конца жизни обеспечена хронически низким гемоглобином. Чувствовала я себя довольно паршиво. Знатно приложило напоминанием, что я смертна и второй раз умирать не менее страшно и больно. Что, как бы я ни сетовала на свою новую жизнь, я ещё не готова с ней расстаться. И что я окончательно провела границу, отрезая себя от своего народа. Зато немцы переживают как за родную.

Чарли проводила в моей палате каждую свободную минуту. Фридхельм ухитрился остаться, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке, и, как потом я узнала, стал моим донором. Как ни странно, я была рада, что возвращение в родное время оказалось галлюцинацией. Хоть я и плевалась, что здесь война и отсталый в техногенном плане уровень жизни, но благодаря синеглазке всё это уже не кажется таким ужасным. Как в анекдоте: «Что значит, выбирайтесь из жопы? Мы тут уже и обои поклеили, и интернет провели». В моём времени у меня было многое, но не было человека, который бы вот так сидел, скорчившись на полу у больничной койки, держа меня за руку.

Конечно же, приехал Вилли. Особо не сочувствовал, мол, сама дура виновата, но и не жестил с допросом. Всё-таки я грамотно подставила беднягу Файгля. Картина вырисовывалась вполне ясная – прибухнул мужик, вот и пришла по пьяной лавочке в голову блажь отправить меня на допрос, забив на элементарную безопасность. А с меня что взять? Все ведь знают, что я косоглазая, стрелять не умею. Да и навыками нинздя хрен знает какого уровня не владею. Вот и скрутили меня русские мужики. Ещё бы, такой подарочек! Допрашивай сколько угодно, и с переводчиком заморачиваться не надо. К тому же как можно подозревать меня, если я же и пострадала? Правда теперь не знаю, стоило ли оно того. Вилли сказал, что одного беглеца застрелили, и скорее всего, я так и не узнаю, кого именно. По идее, если дедулю, тогда меня бы не было вообще. Но возможно, это уже другая, альтернативная реальность. Я же не спец в хронофантастике. Знаю лишь кое-что по культовым фильмам, но не факт, что это работает.

Я провалялась в госпитале три недели в полном раздрае. Лето проходит, а я лежу овощем в душной палате, страшная как смертный грех. Нормальных лекарств ещё не придумали, и, конечно, я получила по полной программе осложнения после операции. Температурила, шов заживал плохо, сил хватало только на то, чтобы по стеночке допозти до туалета. Чарли конечно возилась со мной насколько позволяло время, и даже Хильди заходила поболтать. Забавно – несмотря на взаимные подъёбки, мы с ней стали неплохо ладить. Но в основном я часами лежала наедине с своими мыслями. Так больше не может продолжаться, сидеть на двух стульях нельзя. Нужно раз и навсегда определиться, чего я хочу и насколько это осуществимо. Естественно я душой на стороне своих, русских, но надо набраться смелости и признаться, что путь в родную страну для меня закрыт. Я не оставлю Фридхельма, да и засветилась уже как пособница «фашистских гадин», а чекистов я боюсь примерно также, как и ребяток Штейнбреннера. Что те, что другие живого места не оставят попади к ним на допрос. Но чтобы сохранить свои тайны, придётся завязать с геройскими выходками. Ни одна моя попытка вмешаться в судьбу соотечественников не закончилась благополучно, а мои жалкие потуги очистить совесть никому не нужны. Я стала предательницей уже давно – когда не стала травить парней Винтера, и когда спасала их от танкового снаряда, и когда осталась в армии Вермахта ради Фридхельма. История всё равно пойдёт своим ходом, а я буду жить как умею. В конце концов я же не собираюсь мочить из пулемёта красноармейцев или, распивая кофеёк с Гитлером, советовать ему, как получше отмудохать Союз.

Ну и конечно мелькали пару раз мыслишки – может хватит, может уже я навоевалась? В госпитале конечно тоже не сахар, но по крайней мере потише чем на передовой. Фридхельм сможет приезжать. И уж точно никому не придёт в голову интересоваться биографией скромной медсестры. Правда они быстро улетучились, когда Фридхельм приехал забрать меня. Я была, скажем так, не в лучшей форме. От первобытных антибиотиков ядрёного розлива меня до сих пор мутило, и стоило дать ослабевшему организму небольшую нагрузку, перед глазами начинали плясать чёрные точки. К тому же я примерно представляла, как убого выгляжу – бледная аж до синевы, под глазами круги как у панды-алкоголика и опять беда с одеждой. Блузка естественно оказалась безнадёжно испорчена, а летнее платье, что одолжила мне Чарли, сочетались с берцами крайне плохо. Да ещё болталось на мне как на вешалке, учитывая, что я нехило схуднула. В общем принцесса гранжа, ну или сиротка Хася, кому как больше нравится. Фридхельм же смотрел на эту «неземную красоту» так, словно перед ним Моника Белуччи. Сейчас я уже понимала, что действительно существует такая любовь, когда любишь человека любым: больным, грязным, – но недоверчивого циника в себе побороть всё-таки нелегко. К моему удивлению, Фридхельм приехал не один. Вилли, сияя словно рождественская гирлянда, предложил отправиться на пикник. Ты смотри, всё он оказывается может, если захочет. В два счёта уломал Чарли смыться на пару часов с работы, прихватил вкусняшек из офицерских запасов, даже стаканы под шампусик не забыл.

– У меня есть хорошие новости, – торжественно заявил он. – Нам дают отпуск. Через неделю уже будем в Берлине.

Ну чё, ребята, я за вас рада. Чарли, смотрю, тоже, а вот Фридхельм сразу напрягся, пытаясь отказаться от этого бонуса.

– Эрин, ты тоже в списке отпускников.

Хм-м-м, интересное кино… Помнится, Вилли не так давно говорил, что отпуск мне вряд ли светит в ближайшее время, ведь солдат много, а переводчик к сожалению один. Неужто это Файгль пытается загладить «вину»?

– Видишь, Эрин, как всё удачно складывается? – щебетала Чарли.

Я рассеянно кивнула. До меня с опозданием дошло, чем грозит эта поездочка. Вот что я скажу Фридхельму, если он захочет познакомиться с моими родными и друзьями? Ну с отцом понятное дело, легко отмазаться, мол, я даже не хочу появляться дома, остановлюсь в какой-нибудь гостинице. И кстати, он вполне логично может спросить, почему в гостинице, а не у какой-нибудь из подруг? А как объяснить то, что я не ориентируюсь в городе, в котором по идее выросла? Я-то конечно бывала в Берлине, но простите семьдесят лет спустя. Что там на каких улицах было раньше я не знаю. Я и в своём Ростове бы не ориентировалась, попади туда сейчас. А если по закону подлости я наткнусь на Штейбреннера? Короче, подумать было над чем. Видя, что из меня сейчас никудышный собеседник, Чарли и Вильгельм как-то шустро скооперировались и удалились «немного прогуляться». Идите-идите, может, до чего и договоритесь.

– Я так скучал по тебе, – Фридхельм ласково провел пальцами по моей руке.

– Представь, если бы кто-то изобрёл телефон, который можно таскать с собой…

Мне иногда хотелось проверить его реакцию на своё возможное признание. Посчитал бы он меня ку-ку или поверил? – Сколько влюблённых могли бы в любой момент услышать друг друга.

– Фантазёрка ты моя, – улыбнулся он.

Н-да, похоже, никто мне не поверит, расскажи я когда-нибудь правду. Прямо как в рекламе: «А снежный человек существует? Не-е-ет, сынок это фантастика».

– Эрин, я рад, что вы снова в строю, и прошу простить мою оплошность, из-за которой вы получили ранение. Файгль так искренне извинялся, что меня немного куснула совесть. Ой, ладно, в конце концов, своими интригами я навредила только себе.

– Надеюсь, поездка домой поможет вам поправить своё здоровье.

– Благодарю вас, герр гауптман, – я мило улыбнулась, едва не добавив «Или всё же Мартин?»

Файгль, видимо, кое-что всё-таки вспомнил и, покраснев, сказал:

– Учитывая, что вы только что выписались, оставшееся до отпуска время можете быть свободны от своих обязанностей.

Вот за это тебе человеческое спасибо. Шов до сих пор периодически тянуло, да и силы возвращались ко мне крайне неохотно. Выйдя из штаба, я увидела Фридхельма.

– Пойдём ужинать? – он взял меня за руку.

Я заметила, что возле столовой царит странное оживление.

– Что празднуем?

– Кох и Бартель вернулись из отпуска, – ничего себе, сколько времени уже прошло.

– Малышка, ты снова с нами! – Каспер чмокнул меня в щёку, не обращая внимание на недовольный взгляд Фридхельма. – Ну и перепугались же мы за тебя.

– Мне так жаль, Рени, – Кох осторожно обнял меня.

– Наверное, никому не удавалось пройти войну без единого ранения, – ответила я.

– Будешь у меня каждую свободную минуту тренироваться на стрельбах, – зловеще пообещал Кребс.

Не поможет. Стрелять-то я в принципе умею, весь вопрос в том, хочу ли я это делать.

– Придётся вам отложить это до моего возвращения, – усмехнулась я.

– Никак в отпуск собралась? – спросил Крейцер.

– Ну да.

Не знаю, кто был главным по кухне, пока Кох прохлаждался в отпуске, но готовка явно не его призвание. На ужин были пересоленные макароны и тушёнка. Прямо в банках. Ну, что ж вы такие дурашки, даже не додумались перемешать их вместе? К счастью, Кох не успел схомячить по пути мамины пироги и колбасу, и охотно поделился вкусняшками, тем более что на столе опять красовалась пара бутылок со шнапсом.

– Тебя можно поздравить? – я заметила на его руке обручальное кольцо.

Судя по довольной мордахе Коха, медовый месяц прошёл на ура. Он воодушевлённо стал рассказывать, как обрадовалась Марта его предложению, и как они всей деревней гуляли свадьбу чуть ли ни неделю.

– Я так чувствую, кое-кто тоже вернётся из отпуска с обручальным кольцом на пальчике, – хихикнул Бартель, поглядывая на меня.

– Всё возможно.

Фридхельм добродушно улыбнулся, слушая одобрительные шутки, а я снова отметила, что Шнайдер, непривычно молчаливый, лениво цедит шнапс, поглядывая в мою сторону. Мне было как-то не до того, чтобы переживать по поводу неловкости, которая обычно приходит наутро после весёлых вечеринок из серии: «Бли-и-ин, что вчера было? Я что обжималась с вот этим вот чудиком? Мда-а-а…»

– Так, курить идите на улицу.

Дышать нечем – хоть топор вешай. К тому же я благополучно завязала с этим делом. Когда тебе херово, давиться крепким дымом как-то не тянет. И вообще пора завязывать с посиделками, Лизу вон ещё спать укладывать. Надо признаться, я соскучилась за мелкой. Может, и правда протащить её как-то в Германию? Ага, и кому мы её оставим, когда придётся возвращаться обратно?

– Значит, уезжаешь? – тихо спросил Шнайдер, подсаживаясь ближе.

– Только идиот бы стал отказываться от отпуска, – пожала плечами я.

– Если ты не дура, как утверждаешь, то не станешь возвращаться сюда.

– Предлагаешь дезертировать?

– Сколько ещё раз русские должны тебя попытаться убить, чтобы дошло, что бабам не место на фронте? – с неожиданной злостью спросил он. – Попроси Файгля о переводе хотя бы в госпиталь.

– Тебя забыла спросить, что делать, – отмахнулась я.

– Нет, ты всё-таки дура! Гробишь свою жизнь ради этого…

– Остынь! – перебила я его. – Откуда такие предъявы?

– Оттуда, что этот умник не способен тебя защитить, только и умеет что читать стихи под луной.

– А может, меня это устраивает?

– А вот врать нехорошо, – усмехнулся он. – Все прекрасно знают, как тебя воротит от этих допросов и что ты неспособна ни в кого выстрелить. Ты по дурости угодила в армию, но Винтер прекрасно должен понимать, как это можно уладить. Неужели так сложно заделать ребёнка и отправить тебя в отставку?

– Я не собираюсь продолжать этот разговор! – возмущённо вскочила я. – И прекрати лезть не в своё дело!

– Так уж и не моё? – Шнайдер потянул меня за руку, вынуждая сесть обратно. – Мне же не привиделся тот поцелуй.

– Считай, привиделся, – я на всякий случай отодвинулась подальше, но он больше не делал попыток как-то облапать меня. – Послушай, я не хочу сейчас ругаться и устраивать эпичное шоу, хотя для этого мне достаточно заорать, что ты грязно домогаешься. Просто уясни, что ничего у нас не выйдет.

– Ну откуда тебе знать? – непривычно серьёзным тоном спросил он. – Ты же ещё девчонка и совсем не разбираешься в мужчинах.

Мой Внутренний голос истерически захихикал. Ну да, почти так и есть.

– Может, тебе и нравится, что Винтер позволяет собой командовать, но это ни к чему хорошему не приведёт. Женщинам нужна твёрдая рука.

– Да ты прямо неандерталец, – фыркнула я. – Двинул дубинкой по башке и – в пещеру, готовить мамонта и размножаться в добровольно-принудительном порядке, да?

– Ну, можно и понежнее, но в общем всё так, – усмехнулся он, настойчиво притянув меня ближе, склонился, почти касаясь моих губ. – Давай хотя бы попробуем…

– Ты совсем рехнулся? – я резко отпрянула. – Если кто-то увидит…

– Хотя бы не торопись выходить за него, – Шнайдер ослабил хватку и мурлыкнул, обжигая горячим дыханием шею. – Или просто не мешай мне…

Вот это и бесит в таких мужиках – толика властности хороша под настроение в постели, но когда пытаются почём зря распоряжаться твоей жизнью? Нет уж, на эти грабли я больше не наступлю.

– Я уже сказала нет, – я наконец-то высвободилась из его рук. – Сколько раз ещё нужно повторить?

Всё, хорош разводить демократию, если ещё раз тронет меня – молчать не буду. Но Шнайдер не стал меня преследовать. Вот же придурок! Так одержим целью трахнуть меня? А к чему тогда эти идиотские разговоры?

Да куда опять все делись? А-а-а, вижу. Кребс припахал парней что-то грузить из склада. Я сказала Фридхельму, что иду домой, но и там меня поджидал сюрприз. Раиса, когда я пришла забрать Лизу, заискивающе затараторила:

– Ох, тут такое дело… в общем Лизоньку нашла её тётка, – я заметила что за столом сидит молодая женщина, которая сверлила меня настороженным взглядом. – Вы же отдадите ей девочку?

Посмотрим ещё, что это за тётка. А то, может, она и не горит желанием в такое время брать на себя обузу.

– Пойдёмте на улицу, – лучше поговорить без лишних ушей.

– Я приехала навестить сестру с племянниками. Думала, раз наши мужья на фронте, вместе легче будет, да и с детишками хотела помочь, своих пока нет, а тут такое… – женщина всхлипнула. – Лиза рассказала, что Ванечку… убили, а мама, говорит, с дедушкой уехали на войну помогать папе…

Женщина вопросительно посмотрела на меня, скорее всего догадываясь, что я отвечу, но видимо надеясь, что вдруг это не так. Я оглянулась, чтобы убедиться, что Лиза не бегает поблизости.

– В Алексеевке обнаружили партизанскую деятельность, отряд СС провёл карательную операцию, – тяжело сообщать такие новости – женщина судорожно разрыдалась. – Лиза не знает, что мамы больше нет, я не смогла сказать такое ребёнку. Говорить ей или нет – теперь дело ваше.

– Вы позволите мне её увезти? – немного успокоившись, спросила она.

– Да.

На данный момент это оптимальный выход. Девочка будет жить на родине, да ещё и не у чужих людей. К тому же кто знает, может, и отец потом её разыщет. А что могу дать я, если моя судьба постоянно висит на волоске? Фридхельм без особой радости, но согласился со мной. Всё-таки ребёнок – не игрушка. У неё нашлись родственники, да и мы с таким кочевым образом жизни не самые лучшие родители. А если бы меня ранило, когда мы отсиживались в окопах? Сложно представить, что парни по очереди стали бы нянчиться с перепуганной девчушкой. Я старалась утешаться этими аргументами, игнорируя мысли, что у нас могла бы быть своя малышка.

– Ты правда хочешь остаться с тётей Верой? – всё-таки спросила я.

– Ага, – кивнула Лиза. – Я попрошу её отвезти меня к маме с папой.

Бедная тётя Вера. Ей теперь предстоит частенько отвечать на каверзные Лизины вопросы. Девочка смотрела, как я неторопливо укладываю вещи, и неожиданно подвинулась, крепко обняв меня за шею.

– Я больше не увижу тебя?

– Скорее всего нет, – честно ответила я, достав фотографию её родителей, прихваченную из опустевшего дома. – Вот, возьми, – протянула её девочке. – И помни, что они любят тебя, даже если сейчас не рядом.

Девочка бережно разгладила слегка загнувшиеся уголки и вздохнула:

– Жалко, что Ванькиной карточки у нас нет.

– Ты будешь помнить его здесь, – я коснулась её лобика.

* * *

Дойчланд, дойчланд, юбер аллес…

Этот блядский гимн уже успел надоесть до чёртиков, а ехать нам ещё долго. Меня конечно мало что может смутить после проживания в солдатской казарме, но блин как-то я уже отвыкла от этой экзотики. Чёртовы бюрократы-немцы засунули меня в общий вагон, опираясь на безликие инициалы Э. Майер. Видимо, и в голову не могло прийти, что это девушка. Вильгельм попробовал договориться, чтобы меня перевели в купейный вагон, но пока что безуспешно. Так что придётся «наслаждаться» пьяным исполнением национального гимна, пошлыми шуточками, храпом, запахами колбасы, перегара и нестираных сто лет носков. Фридхельм недовольно покосился на наших соседей, которые увлечённо резались в карты, громогласно матерясь на проигрышных моментах, и вздохнул:

– Потерпи, Вильгельм обещал что-нибудь придумать.

– Да ладно, – усмехнулась я. – Это напоминает времена, когда «Карл» в ужасе приобщался к солдатской жизни.

– Знала бы ты, как я боялся, что кто-нибудь догадается, что ты девушка, – его глаза потеплели от этих, сейчас уже забавных, воспоминаний.

– А ещё кое-кто мог бы мне и сказать, что раскрыл секрет «Карла».

– Я боялся, что с перепугу ты вообще сбежишь. К тому же кое-кто постоянно ершился, стоило мне подойти ближе. – Дурачок, я ведь действительно считала, что ты запал на задницу «Карла».

– Мне удалось договориться, тебя переводят в купе, – к нам протиснулся Вилли. – Пойдём.

В тамбуре нас остановил солдат, в полутьме я не разобрала его звание.

– Предъявите документы.

Винтер протянул свой военник, и я тоже стала рыться в сумке.

– Проходите, – вежливо улыбнулся парень. – Желаю приятного отпуска, герр обер-лейтенант. И вам тоже, фройляйн.

Это они дезертиров отлавливают? То, что он шёл прямо за нами, слегка напрягало. Я так и не научилась спокойно воспринимать левых солдат, казалось, от них постоянно исходит угроза. Особенно, когда они лезут копаться в моих документах. Я оглянулась – парень резко подёргал дверную ручку туалета.

– Там уже давно кто-то заперся, – к нему подошёл фельдфебель. – Откройте дверь, или нам придётся её сломать! – Ну чего ты встала, пойдём, – поторопил Вилли, но услышав громкий треск двери, тоже оглянулся.

– Ваши документы.

В туалете пряталась молодая женщина с мальчиком лет трех. Она немного растерянно смотрела на мужчин: