Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 90 страниц)

– Взгляните сюда, – он указал на жмущихся к каменной стене людей из деревни. – Если мы просто её расстреляем, они так ничего и не поймут. Для того, чтобы в их тупые головы наконец-то улеглось, что нужно подчиняться, нужно нечто более убедительное.

Я с отвращением смотрел, как его солдаты продолжают поливать огнём беззащитную жертву, постепенно отрезая ей все пути отступления. Похоже они действительно получают удовольствие, загоняя её как добычу на охоте. Надеюсь никогда не опуститься до подобной мерзости. Мне никогда не приходилось допрашивать или расстреливать женщину, но даже красноармейцев я никогда бы не стал бессмысленно мучить. Да, я расстреливал их, потому что они враги, и сам готов, если попаду в руки партизан, к тому, что меня меня расстреляют. Но вот так быть не должно. Есть границы, которые нельзя переходить. Это уже не жестокая необходимость военного времени, а настоящий садизм. Возражать сейчас бесполезно. Мне хватило намёков Химмельштоса, чтобы понять, что связываться с СС означает нажить себе серьёзных проблем. Женщина что-то прокричала, и стоявший рядом со мной адъютант Штейнбреннера пробормотал:

– Что там орёт эта корова?

– Вы не переведете, фройляйн? – неожиданно повернулся тот к Эрин.

Вот не трогали бы они её, ей-богу. Стоит бледная, как стенка, словно вот-вот в обморок хлопнется. И ладно бы обморок, лишь бы не ответила как мне тогда, в городе.

– Она проклинает вас, – медленно ответила девчонка, не глядя ни на кого. – А также всех ваших детей до седьмого колена.

– Тварь, – сплюнул он.

Женщина тонко взвизгнула, в очередной раз уворачиваясь от пламени, и, споткнувшись, упала на землю. Наверное сломала или подвернула ногу, во всяком случае подняться уже не смогла, лишь беспомощно продолжала ползти, уже даже не понимая куда. Громкий смех её палачей зазвенел в морозном воздухе:

– Херман, давай заканчивая этот цирк!

– Пора поджарить русскую свинку!

Как бы дико это не звучало, но я порадовался тому, что здесь нет Фридхельма. Не представляю его реакцию, если даже такие циники как Шнайдер отводят глаза от этой картины. Я перевёл взгляд на русских – один из мужчин крепко зажмурил глаза, и что-то бормотал, другой тяжело осел на землю. По его морщинистым щекам медленно катились слёзы. Кто-то из женщин истерически разрыдался.

– А ну молчать! – в воздухе застрекотала предупреждением автоматная очередь.

Раздался полный боли крик, усиленный эхом от каменных стен церкви. Солдатам надоело забавляться, гоняя свою жертву, и кто-то из них направил огнемёт точно в цель. Женщина вспыхнула словно факел и закричала сорванным от нечеловеческой боли голосом. Я отвёл глаза и едва не выругался. Так и знал, что эта полоумная выкинет что-то подобное. Она думает, ей сойдёт с рук, если сейчас милосердно застрелит русскую? Что-то мне подсказывает Штейнбреннер не оставит без внимания подобную сердобольность во второй раз. А если командир СС что-то захочет раскопать, он обязательно найдёт тёмные пятна в биографии. Даже у меня если разобраться они есть – хотя бы та же дружба с Виктором. Мелькнула мысль: «А пусть делает, что задумала». Если за ней в один прекрасный день явится гестапо, и она бесследно исчезнет с горизонта, мне больше не придётся волноваться за их роман с Фридхельмом. Но как я себя при этом буду чувствовать, зная, что по сути она права? Я взрослый мужчина, стою сейчас, не рискуя вмешаться, а девчонка хоть и испортит себе жизнь, но при этом останется человеком. Русской уже не помочь, но я могу не дать Эрин совершить ошибку. Оглушительная пулемётная очередь взорвалась одновременно с моим движением. Я быстро притянул её к себе, перехватывая пальцы на застёжке ольстры. Вот же дура, она ведь уже вытащила пистолет!

– Что такое? – заинтересованно покосился на нас Штейнбреннер.

– Такое зрелище явно не для молоденькой девушки, – не скрывая недовольного тона, ответил я, одновременно заталкивая её пистолет обратно. – Как бы в обморок не упала.

– Как видите, всё закончилось, – он кивнул на обгоревший труп русской. – Можете расходиться.

Русскую застрелил молоденький парень, у которого судя по виду чуть ли не истерика. Его товарищи добродушно посмеивались, что у него слабые нервы, мол такое развлечение чуть не испортил.

– Пусти, – с неожиданной силой для девицы в полуобморочном состоянии, Эрин отпихнула меня и рванулась к ближайшей стене. Несколько минут её выворачивало, что немудрено. В воздухе стоял густой дым и жуткий запах горелой плоти. Смотрю, девчонке совсем плохо – практически обнимается со стенкой в попытке не свалиться в снег. Снова чувствую, несмотря на нашу личную «войну», жалость.

– Пойдём, я отведу тебя в машину, – протягиваю руку, но она упрямо уворачивается, процедив:

– Не трогай…

Да и чёрт с тобой, хочешь упасть лицом в сугроб – на здоровье!

– Эрин, тебе плохо? – о, уже набежали сочувствующие.

Кох её чуть ли не на руки подхватил, она и слова против не сказала, а на меня смотрит как на чудовище. Как будто я в состоянии был прекратить эту казнь или это я отдал такой чудовищный приказ.

– Проводите её в машину, – сказал я Касперу.

Пусть сидит там, пока я обговорю завтрашнюю вылазку с Штейнбреннером. Нужно поделить территорию и желательно так, чтобы каждый занимался своим делом. У меня нет ни малейшего желания больше принимать участия в подобных «развлечениях». Я стараюсь держать своих парней в рамках, которых придерживаюсь и сам. Ничего хорошего в том нет, что они сейчас видят такую вседозволенность.

Я настороженно посматривал на Эрин, ожидая очередной истерики, но девчонка сжалась в комок, не обращая на меня внимания.

– Ты понимаешь, что бы с тобой было, если бы ты в неё выстрелила? – не выдержав, спрашиваю, но она даже не поворачивает головы. – Тебе нужно держаться как можно незаметнее, учитывая, что у тебя русское происхождение.

По прежнему молчит. Зачем я вообще трачу своё время на бесполезные нотации? Теперь она ещё и смотрит на меня всё с тем же осуждающим презрением.

– Что я мог сделать? Оспаривать решения штурмбаннфюрера? Ты знаешь, я никогда не отдавал подобных приказов! Я не собираюсь рисковать своим положением ради какой-то русской бабы и тебе не советую.

– А тот солдат не побоялся выстрелить, – медленно говорит, продолжая смотреть всё тем же взглядом.

– У того солдата своя голова на плечах должна быть. В конце концов, Штейнбреннер его командир пусть сами разбираются. Моё положение сейчас и так висит на волоске… – чёрт, зачем я ей всё это объясняю. – Я вообще не обязан перед тобой оправдываться!

– Передо мной и правда не стоит, – снова мелькает ощущение, что я говорю сейчас не со вчерашней школьницей, а с равным мне по возрасту и опыту противником. – А вот интересно, ты себя сможешь простить потом, когда кончится война? Ведь память не сотрёшь.

– Замолчи!

С трудом сдерживаю желание придушить эту мерзавку. Да только от этого её слова ложью не станут. Вот как у неё получается каждый раз вытащить на поверхность то, в чём я порой не могу признаться даже перед самим собой?

– Я больше не стану ничего тебе говорить и прикрывать тоже. Делай, что хочешь, посмотрим куда это тебя приведёт.

Она довольно долго молчит, и постепенно все эмоции в её глазах словно выцветают, оставляя лишь пустоту.

– Можете успокоиться, герр лейтенант, я больше не доставлю вам неудобств. Как только мы присоединимся к роте герра Файгля, я поговорю с ним. Попрошу его перевести меня куда-нибудь в канцелярию подальше от фронта.

Надо же как заговорила. Неожиданно и… странно. Хотя бы потому что – а как же Фридхельм? Что, закончилась великая любовь? Или не всё так просто?

– И что взамен? – на всякий случай спрашиваю, готовый к тому, что она выдвинет какие-нибудь условия.

– Ничего, – непонятно почему, но я верю ей.

Может, поняла, что на войне не место впечатлительным девчонкам. Может, действительно боится, что рано или поздно какой-нибудь дотошный эсэсовец раскопает её тайны. Для меня главное, что она исчезнет. Фридхельм конечно попытается поддерживать с ней отношения. Да только как оно говорится, с глаз долой из сердца вон. А к тому моменту, когда закончится война ещё всё десятки раз поменяется. Может, она всё-таки уедет в Швецию, как изначально и хотела. Может, замуж выскочит. Главное – Фридхельм больше не будет смотреть на меня как на врага. Конечно когда-нибудь мне придётся отпустить его в свободное плавание и не вмешиваться в его жизнь, но для этого пусть хотя бы немного повзрослеет, наберётся опыта. Вот закончится война, тогда и посмотрим, а пока что да, я «сторож брату моему…»

Глава 24 В жизни всегда есть две дороги. Однa лёгкая, дрyгая та, по которой е6ашу я.

Арина

Наверное, меня всё же прокляли. Там, в небесной канцелярии, когда засунули в это тело с пожеланием: «Да пребудет с тобой вечный пиздец». Не сказать, что и до этого моя жизнь была, как у диснеевской принцессы, но я привыкла ставить цели и их добиваться. Нет богатеньких родителей? Значит буду зубрить лекции до кровавых мальчиков в глазах, но сдам сессию. Хочется одеваться не в рыночные тряпки и мыть голову чем-то получше «Чистой линии»? Значит найду возможность подработки. Надоело мыкаться по съёмным квартирам? Берём ипотеку и побольше частных проектов. Здесь же от меня не зависело ровным счётом ни-хре-на. И предугадать, во что выльется моя авантюра, я при всём желании не могла. А ведь это старая непреложная истина – у каждого действия имеются последствия. Нашим бойцам в Садках я может и подсобила, да и Вильгельм огрёб неслабо, но бонусом ко всему этому прилагался отряд СС, с которым теперь неизвестно сколько придётся куковать. Если я уже привыкла к «нашим» солдатикам и особо не боялась ни Винтера, ни Файгля, то сейчас снова почувствовала леденящий страх разоблачения. Я до сих пор считаю, что выплыть из истории с блудной дочерью мне помогло чистое везение. Файгль может и видел некоторые нестыковки, но скорее всего решил пользоваться ситуацией, ну и личную симпатию конечно никто не отменял. Вилли несмотря на то, что охотно бы от меня избавился, всё-таки полной сволочью не был. Благо считал меня всего лишь девицей без царя в голове, а не опасной диверсанткой. А вот если кому-то всё-таки придёт в голову копнуть поглубже и проверить кто такая Эрин Майер, то мне конец. При всей изворотливости я уже не смогу отбрехаться. С новыми солдатами благо я почти не пересекалась, но вот в штабе мне приходилось торчать постоянно, а там отирался тип похуже, чем Винтер и Файгль вместе взятые.

Штурмбаннфюрер выглядел в лучших традициях русского военного кино. Высокомерная морда кирпичом, цепкий взгляд и обманчивая велеречивость. Штейнбреннер время от времени бросал на меня такие взгляды, что хотелось стать невидимкой. Хотя он был безупречно вежлив со мной в отличие от того же Вилли, который по-прежнему обращался со мной как строгий препод с раздолбайкой-студенткой. Но, во-первых, мне не нравилось, что он как бы невзначай пялился в бумаги, которые я переводила. Естественно, я теперь работала без всяких выкрутасов, тем более списки лекарств и интендантские расчёты на содержание госпиталя – не самая важная информация, а, во-вторых, этот эсэсовский хрен постоянно задавал мне каверзные вопросы. Причём такие, на которые я понятия не имела как ответить.

– Ваше мужество достойно уважения, фройляйн. Не каждая дочь решилась бы ехать в чужую страну, чтобы поддержать родителей, – Господи, что он несёт? – Но надеюсь, путешествие в СССР не помешало вам хранить верность традициям своей страны? Вы состоите в «Союзе немецких девушек»? Так, по крайней мере название знакомое. Кое-что я когда-то читала, кое-что слышала от Чарли и Хильлегард. На мой взгляд типичная секта, где промывали мозги молодым девкам. Мол, ваше дело быть здоровыми племенными кобылами, безупречно вести дом и бла-бла-бла.

– Конечно, – правильный ответ тут может быть только один, и надеюсь, он от меня отвяжется.

– Что будет после Третьего Рейха? – с лёгкой улыбкой спросил он, пристально глядя мне в глаза. Что, что? Пиздец вашему Рейху через четыре года, вот что. Но тут я оказалась подкована. Слышала в каком-то фильме подходящие случаю пафосные фразы.

– Тысячелетний Рейх будет существовать вечно, – на этот раз пронесло, если конечно он не начнёт выспрашивать дальше всю эту партийную муть.

И с чего это Вилли смотрит на нас с таким видом, будто забыл дома выключить утюг? Та-а-ак, кажись, начинаю хоть что-то понимать. Этот перестраховщик, видимо, побоялся озвучить Штейнбреннеру мою версию появления на фронте, что в общем-то правильно. Неужто пошёл по моим стопам и наплёл с три короба? Похвально конечно, но мог бы хоть предупредить меня, чтобы наши версии не разнились.

– И всё же как вы оказались здесь, фройляйн Майер? Вы вряд ли могли быть призваны на службу, учитывая юный возраст и отсутствие специального образования.

– Я пришла как доброволец, – снова нацепив маску простодушной идиотки, я невинно улыбнулась этому дотошному гаду.

– Мне остаётся только гордиться тем, что в нашей стране есть такие самоотверженные девушки, – меня ни разу не успокоила его покровительственная улыбка.

Самый настоящий змей. Смотрит так холодно-расчётливо, как не снилось даже нашему ледышке-Файглю. Самое разумное было держаться от этого упыря как можно дальше, что было, увы, невозможно, пока мы не свалим из этого злосчастного Ершово. А тут ещё Вилли устроил мне проверку. Я конечно совсем уж идиотом его не считала, несмотря на то, что мне многое сошло с рук, но одно дело в общем-то заслуженная пощечина, а другое дело проворачивать у него под носом такие подставы. С удовольствием или без, но он без колебаний отправил бы меня на расстрел. В этом я не сомневалась, несмотря на его довольно гуманное отношение к гражданским.

– Напиши по-русски «Ершово».

Да пожалуйста. Тебе ведь и в голову не придёт, что я писала те каракули, как курица левой лапой. – Что-то ещё, герр лейтенант?

Ну надо же, неужели стало стыдно за то, что копаешь под меня? Во всяком случае, что-то похожее мелькнуло в его взгляде.

– Продолжай работать с бумагами из госпиталя, – он смял листок и, когда проходил к своему столу, небрежно бросил в печь бумажный комок.

Мало того, что я теперь постоянно чувствовала себя как Штирлиц в логове гестапо, так ещё я почти не видела Фридхельма. Казарма у них была у чёрта на куличках, где-то в бывшем монастыре. Может, это и к лучшему – я всё ещё не теряла надежды, пользуясь моментом, смыться. По крайней мере, не видя его каждый день, мне будет легче решиться. Я и так затянула, бесконечно всё обдумывая и просчитывая. А мы сейчас как раз близко к Москве. Срываться с места в карьер при том, что вокруг сплошь немцы, было по-прежнему мягко говоря страшно. С другой стороны когда оно будет по-другому? Сейчас же меня ещё останавливали вполне естественные опасения. Как я смогу продержаться несколько дней на морозе, не превратившись при этом в сосульку? И где прятаться, если немцы устроят облаву, а они её устроят. Может, внаглую угнать машину? Но это я конечно дала маху – караульные тут же засекут угон, и далеко я не уеду. Думать о том, какие будут в мою сторону санкции, не хотелось от слова совсем. Вилли бы жестить может и не стал, а вот Штейнбреннер в прямом смысле слова кровь по капле выпустит и на пазлы покромсает. И тем не менее нужно уже на что-то решаться.

– Герр штурмбаннфюрер, доставили обед, – в дверях замаячил какой-то солдатик.

В казармах нашим важным шишкам жрать статус не позволяет, так что в штаб регулярно моталась «курьерская доставка». Я тоже относилась к элите, ибо не дело молоденькую девчушку гонять обедать хрен знает куда. Я выглянула в окно, особо конечно ни на что не надеясь, но мало ли? Может солнечный мальчик придумал предлог смыться в деревню. И не сдержала дурацкой улыбки, заметив знакомую фигуру. Вон помогает разгружать контейнеры. Засмотревшись, я невольно представила, как бы Фридхельм смотрелся в моём мире. Заменить форму на джинсы и пуховик, военный грузовик – на машину с лейблом пиццерии, и помечтать, что сейчас мы поедем в какую-нибудь уютную кофейню, потом будем до одури целоваться под мягким светом фонаря. И чтоб вокруг падали мягкие снежинки, а не вот этот вот не-хочу-знать-минус-сколько мороз. Потом уже можно завалиться в уютное и безопасное тепло квартиры и дать, как говорится, волю страсти… Вот только в моём времени я бы вряд ли обратила внимание на такого мальчишку.

Штейнбреннер, казалось, с головой закопался в изучение каких-то бумаг, и я по-тихому вышла во двор. Фридхельм пока ещё меня не заметил, и я не удержалась от детской выходки. Подкралась к нему сзади и закрыла глаза руками.

– Ты надолго?

– Наверное нет, – Фридхельм сжал мои ладони. – Ну куда ты выскочила почти раздетая?

– Раз ты ненадолго, значит не успею замёрзнуть, – про себя я подумала, что было бы даже неплохо заработать лёгкую простуду, чтобы на законных основаниях прогулять «работу». – Как тебе новая казарма?

– Странное место, – он поморщился. – Вроде бы церковь, но почему-то нет ни икон, ни алтаря.

– Коммунисты же придерживаются атеизма, – усмехнулась я. – Во времена революции церкви или разрушали, или переделывали под нужды новой власти.

– А куда делись священники? – бедняга явно не понимал, как можно вот так лихо расправиться с христианскими святынями.

– Кого расстреляли, кого отправили в ссылки.

Они там в Германии вообще не в курсе, что происходит в соседних странах? Хотя о чём это я, если они все через одного верят, что агрессоры именно мы.

– Так что вполне возможно, в старой церкви водится парочка привидений.

– Не будь ребёнком, Рени, – скептически улыбнулся он. – Кто сейчас верит в привидения?

Ну, не знаю. После того, как я очутилась здесь, хочешь-не хочешь, начнёшь верить и в призраков, и в бермудский треугольник, и в обмен телами и прочую чертовщину.

– А что насчёт новых соседей? – глядя на их командира, не удивлюсь, если они окажутся полными отморозками.

– Нормально, – уклончиво ответил Фридхельм. – Кое с кем из наших они нашли общий язык, а я, ты знаешь, в свободное время всегда предпочту книгу.

Знаю, и с точки зрения типичных солдафонов это не самое нормальное занятие для бойца. Но не спрашивать же в лоб: «Малыш, тебя там не обижают злые мальчишки?»

– Будь добр найти время и зайти ко мне, – а вот и наш цербер.– Есть разговор.

Вот так значит – ни здрасьте, ни до свидания, наехал и гордо удалился в штаб. Эх, Вилли, косячит и не кается. Если он думает наладить отношения с братом, то явно стоит хотя бы сменить этот командирский тон. Перехватив расстроенный взгляд Фридхельма, я не сдержала смешок:

– Кажется, непогрешимый Вильгельм Винтер ступил на скользкую дорожку. Сочинил для Штейнбреннера историю не хуже моих.

– Интересно, – синеглазка недоверчиво усмехнулся.

– Похоже, он слегка подкорректировал мою биографию, – пояснила я.

– Всё правильно, – кивнул он. – Я тоже считаю, что незачем особо распространяться о том, что у тебя русские предки.

– Мне казалось, он просто не умеет врать.

– Не умеет и не любит, – согласился Фридхельм. – Да и я тоже предпочитаю правду, но иногда ложь – вынужденная необходимость.

– Кому как не мне это знать, – пробормотала я.

– Винтер, нам пора возвращаться, – прокричали из машины.

– Я постараюсь приехать ещё, – его губы торопливо мазнули меня по щеке.

Хотелось бы ещё хоть раз увидеть его перед тем, как я всё-таки решусь на побег. Ну, а пока что вернёмся к нашим баранам. То бишь господам офицерам. Винтер и Штейнбреннер уже вовсю уплетали суп. Штурмбаннфюрер гостеприимно кивнул:

– Присаживайтесь, фройляйн Майер. Я конечно понимаю, что у молодёжи в голове сплошная романтика, но не стоит забывать о прописанных правилах.

– Простите, герр штурмбаннфюрер, – я покаянно улыбнулась и уселась рядом, подвинув ближе тарелку.

Небось корона померкла самому сервировать обед. Обычно этим занималась я и грязной посудой, кстати, тоже.

– Я тоже считаю, что нечего на фронте отвлекаться на романтическую чушь, – поддакнул Вилли, выразительно глядя на меня.

– Ну, не стоит быть столь суровым, – с видом доброго дядюшки продолжал разглагольствовать Штейнбреннер. – Вполне естественно, что молодая девушка может поддаться чувствам. Главное – соблюдать приличия. Вы знали, что наш фюрер, чтобы поддержать институт семьи, разрешил для фронтовиков даже заочные браки? Я думаю, если всё зайдёт достаточно серьёзно, вы как командир уполномочены провести церемонию бракосочетания.

– О, как интересно, – я расплылась в лучезарной улыбке. – Расскажите поподробнее, герр Штейнбреннер.

Естественно свадьба в окопах было последним, о чём я думала здесь, но почему бы не подразнить Вилли? Он, бедный, аж супом поперхнулся, Штейнбреннер ведь и не подозревал о шексипировских страстях вокруг меня. Может, не стоит его всё-таки доводить до мысли реально избавиться от меня? Хотя это вряд ли. Максимум на что он способен – это кидать в мою сторону взгляды хомяка, у которого сломалось любимое колёсико. Слишком он правильный, чтобы подставить или физически как-либо расправиться с девушкой.

* * *

В штабе я засиделась допоздна и, несмотря на холод, решила немного пройтись. Хотя конечно променад по оккупированной территории то ещё «удовольствие». Если днем ещё было более-менее оживлённо, то сейчас деревня как вымерла. Во многих избах даже свет не горит. Услышав немецкую речь, я машинально поискала глазами говорившего. По-моему, часовой прессует кого-то из местных. Я подошла ближе, может, нужно помочь с переводом. Хм-м, что-то до боли знакома мне эта картина. Перепуганная девушка неловко бормотала бессмысленные оправдания:

– Простите… Я на минуточку вышла…

– Глупая баба, иди в дом, – вроде положенный выговор, но как-то слабовато он ругается.

Я присмотрелась. Парень совсем ещё мальчишка, даже наверное усы ещё не бреет и смотрит на неё слишком уж мягко, а она, кстати, хорошенькая, и по возрасту не совсем уж девчонка. Смотрит на него так умоляюще, продолжая оправдываться:

– Я больше не буду…

– Иди, не задерживайся, – говорит строго, а сам чуть ли не глазки ей строит.

Поневоле задумаешься – а что вообще происходит? Ну, допустим он ещё не заматерелый вояка, пожалел её наказывать, но она? Она должна не улыбаться ему, а шуровать быстрее в дом. Нет же, подбежала ближе, чуть ли не ручки ему гладит:

– Спасибо… У меня дома детки и муж спят…

Ну, точно ведёт себя как Олеська, когда пыталась заговорить мне зубы. Самое смешное, что оба же ни хренасеньки не понимают. Заметив меня, девушка быстро шмыгнула в дом, а парень, присмотревшись, улыбнулся:

– Вы и есть загадочная фройляйн, о которой все говорят в нашей казарме?

– Видимо, да, – интересно, что же они там обо мне говорят?

– Я Конрад, – Господи, да он стесняшка ещё почище Фридхельма, чуть ли не покраснел, а всё туда же. – Разрешите вас проводить? Уже ведь поздно.

Ну, пойдём, благо мне идти недалеко.

– Мне рассказывали, что зимы в СССР очень холодные, но я не представлял себе насколько.

Вот это подкат я понимаю – ныть о погоде. Зачётно, мальчик.

– Они ещё и долгие, – злорадно добавила я.

Оказалась, зря я грешу на парнишку. Наш недолгий разговор ограничился вежливыми общими фразами. Похоже, он просто был рад поболтать с девушкой, которая смотрела на него как на своего, без ненависти и страха.

Мне в последнее время тоже этого хотелось. Поселилась я у молоденькой девчонки и наивно думала, что мы поладим. Ведь с Натальей же как-то я уживалась, и она не считала меня монстром, а вот Нина при моём появлении обжигала непримиримо-презрительным взглядом и тут же уходила в отгороженный занавеской угол. Дома здесь похоже все стандартные – общая довольно большая комната и крошечная спальня, которую я заняла и на этот раз. Я поначалу пыталась её разговорить, но кроме односложно-враждебных ответов ничего не добилась.

– Ты живёшь одна?

– А тебе какое дело?

Никакого, согласна. Предложенные вкусности вроде пайкового паштета и колбасы она гордо заигнорила.

– Мне ничего не надо от предательницы, – вот тут стало обидно, хотя по сути она права.

– Почему сразу предательницы? Я штатный переводчик.

– Сказки эти фрицам рассказывай. Я русский преподаю, уж могу отличить, когда говорят с акцентом. Испугалась за свою шкуру и переметнулась к ним, да?

– У меня просто была русская няня, – возможно стоило её припугнуть.

Не хватало только зародить новые подозрения у этого змея Штейнбреннера. До угроз опускаться всё же я не решилась и сочла за лучшее не обращать на неё внимания. Вчера, когда я пришла, Нины не было, и уже ночью я проснулась от приглушённых рыданий. Подавив порыв спросить в чём дело, я легла обратно. Действительно мало или у неё горя – может письмо с фронта получила, может ещё что.

Я зашла в избу, натолкнувшись на всё тот же неприязненный взгляд. Заметив на столе нехитрый ужин – варёную картошку и солёные огурцы, я не стала её смущать и ушла в спальню. Спать хотелось дико, но я всё же решила немного обождать. Нужно нагреть воды и совершить ежевечерние омовения. Это было отдельной болью – мыться кое-как в тазике. Но всё же лучше, чем обрасти грязью и вонять как бомж. Снова прикидывая на все лады план своего отступления, я сначала не очень поняла, что происходит. Вроде бы кто-то стучал в дверь.

– Почему не прийти как быть сказано? – по-моему это кто-то из орлов Штейнбреннера.

– Я плохо себя чувствую, – тихо ответила Нина.

Что им вообще нужно от неё?

– Стакан ваш шнапс и горячие поцелуй излечивать от любой болезнь, – пьяно хохотнул солдат. – Давай, выходить.

Кажись дошло, в чём дело и почему она вчера пол-ночи рыдала. У меня конечно не было особой симпатии к этой девчуле, но позволить мелким обидам взять верх над совестью я тоже не могу.

– Что происходит? – моего появления они похоже не ожидали.

Так, их трое и уже похоже накидались местным самогоном, за спинами маячат ещё две перепуганные девчушки.

– Ты тоже идти с нами, красотка, – широко улыбнулся блондинчик, сразу напомнивший мне Шнайдера.

Где они их делают, дебилов таких, как под копирку? Товарищ толкнул его локтем и что-то зашептал на ухо. Видимо, опознав «свою», напомнил, что немецкая фройляйн неприкосновенна и нагнуть её как простую пленную на вариант.

– Простите за беспокойство, фройляйн, – без малейшего раскаяния улыбнулся блондин. – Я немного ошибся.

– Я вас не задерживаю, – я отодвинула Нину в сторону с намерением закрыть дверь перед их носом.

Однако это гад удержал дверь и прищурился:

– Русская идёт с нами, а вы поменьше забивайте свою головку тем, чем не следует.

– Я никуда не пойду, – внезапно осмелела Нина.

Я вскрикнула, когда этот мудак со всей дури приложил её лицом об дверной косяк:

– Не идти сама – я тащить тебя в казарму допрашивать. Если ты перечить немецкому солдат, может, ты партизанка?

Нина беспомощно всхлипнула, и нехотя стала надевать пальто.

– Послушайте, так нельзя, – я с трудом заставляла себя выражаться приличными словами. – Если эта девушка не хочет, она не обязана идти с вами.

– Уверяю вас, фройляйн, девушке ничего не грозит кроме мужской любви и веселья, – ко мне шагнул высокий мужик, держался он повежливее блондина, но это снисходительная улыбка бесила куда сильнее открытой грубости. – Вы в силу юности и воспитания возможно не понимаете, что у мужчин есть свои потребности, а тем более на войне. Так что успокойтесь и ложитесь спать.

Ну да, конечно, так я и сделаю. Выглянув в окно, я заметила, что они двинулись к местному кабаку и там маячат ещё человек семь солдат. Значит, мне предлагают спать спокойно, а девчонок тупо пустят по кругу, может, и не один раз. Я понимала, что всем помочь нельзя и что насилие на войне неизбежно, но раз командир у нас пока ещё сохраняет адекватность, надо этим пользоваться. Я накинула шинель и пробежалась к штабу. Даже если Винтера там нет, я если надо из постели его вытащу. Благо и он, и Штейнбреннер обретались в соседних избах. На удивление оба были на месте. – Герр лейтенант, я прошу вас прекратить этот беспредел.

– Что у тебя случилось? – недовольно скривился он, Штейнбреннер тоже навострил уши.

– Почему ко мне среди ночи врываются пьяные солдаты, избивают девушку, у которой я живу, и насильно тащат её якобы веселиться? Мы все понимаем, что означает подобное веселье. Разве вы не запретили подобные забавы? А когда я попыталась их выставить, они были грубы и со мной.

Вильгельм правда молча стал одеваться, а вот штурмбаннфюрер вогнал меня в ступор вопросом:

– Вам жаль этих девок, фройляйн?

Для любого адекватного человека этот вопрос был абсурдным, но это же эсэсовская тварь. Ему нужно придумать приемлемый ответ.

– Любая порядочная фрау была бы оскорблена таким неподобающим поведением. Можно подумать, я живу в доме терпимости, куда в любой момент может заявиться кто угодно.

– С вами были грубы мои солдаты? – уточнил он.

– Да, – без колебаний кивнула я.

Этих ублюдков я особо не различала и даже не собиралась уточнять кто есть кто.

– Ну что ж, герр лейтенант, похоже нам следует разобраться, что происходит, – он наконец-то соизволил оторвать задницу от стула.

Я не смогла не сдержать злорадной улыбки, когда этих горячих мачо разогнали оба командира сразу. Попкорна бы сюда и побольше. Между прочим в развесёлой избушке сидели и наши – Шнайдер, Бартель и по-моему кто-то ещё. Все они дружно сверлили меня недовольными взглядами, но мне было честно говоря глубоко на это похер. Девчонки врассыпную разбежались по домам, и это того стоило. Мысленно пожелав немчикам всю жизнь баловать себя исключительно вручную, я с лёгким сердцем вернулась «домой». Нина сидела за столом, держа у опухшей щеки тряпицу со снегом. Я молча прошла к себе и вдруг услышала тихое:

– Спасибо.

* * *

На следующий день Винтер, забрав парней, отправился прочёсывать окрестности. Мне же предстоял «весёлый» денёк наедине с Штейнбреннером. Тот правда сидел на удивление молча. «Весело» мне стало за обедом.

– Я бы с удовольствием пообщался с вашим отцом, фройляйн Майер. Вы конечно вряд ли имеете представление, какую именно модель танка он разрабатывал с русскими, но сейчас бы эта информация весьма пригодилось.

Блядь, Вилли, придушить бы тебя. Я уже примерно въехала, что он имел в виду, но легче мне от этого не стало. Что я должна сейчас отвечать? Правильный ответ подразумевал выдать адресок и заочно знакомить с папашей.

– Я думаю, обсуждение столь важных вопросов неуместно в переписке, – осторожно ответила я. – Но с радостью представлю вас друг другу, когда мы будем в Берлине.

– Буду ждать, – улыбнулся он.

То ли я настолько его боюсь, что уже во всём вижу угрозу, то ли он действительно постоянно проверяет меня.