Текст книги "Моя чужая новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Anestezya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 90 страниц)

Вечером я снова наткнулась на сладкую парочку. Конрад топал к знакомому подворью и вовсю лыбился, глядя, как барышня снова крадётся к дому.

– Опять нарушаешь? – добродушно спросил он.

Девушка подскочила как ошпаренная и замерла, что-то сжимая в руках.

– Я скотину кормила… Я уже захожу в дом… – ох, по-моему, кто-то очень неумело врёт.

– Да что ты так пугаешься? – усмехнулся он и протянул ей что-то.

Она взяла вроде бумажку и при этом неловко выронила свой баул. Немчик шустро поднял его и вопросительно уставился на неё.

– Что это?

По-моему, пора вмешаться под благовидным предлогом. Они так явно ни до чего не договорятся.

– Корова… заболела… – в её глазах плескался прямо-таки ощутимый страх, но Конрад простодушно спросил, кивая на сарай:

– Что ты там делала?

Присмотревшись, я увидела, что это «набор доктора» – какие-то ампулы, бинты. Ой, дурында, точно кого-то прячет, ещё и метнулась к двери, загораживая руками:

– Нельзя… там скотина заразная…

– Отойди от сарая, – скомандовала я.

Будь этот мальчишка поопытнее, влёт бы сообразил, что дело нечисто. Конрад заметил меня и недоумевающе спросил:

– Что она говорит?

– Говорит, там больная корова, – я кивнула на баул. – Наверное, пытается лечить её сама.

– Скажите, что заходить нельзя, я боюсь, это ящур, – найдя в моём лице поддержку, зачастила девушка.

Да поняла, не дура, сделаю всё в лучшем виде.

– А почему она так всполошилась? – всё же засомневался Конрад.

– Ну, а как ей не бояться? Вы друг друга явно не понимаете, а у коров бывают такие болячки, что и на людей перекинутся.

– Ничего себе, – нахмурился он, посмотрел ещё раз на сарай и сказал: – Скажите ей, чтобы завтра же избавились от больного животного и сожгла всю солому. Ещё на хватало, чтобы зараза распространилась дальше.

Я повторила его приказ, решив не извращать перевод, мало кто из них ещё знает русский. Мальчик выглядит нежной фиалкой, но не факт, что так и есть. Лишь когда он потопал прочь, я осмелилась прошипеть на ушко этой героине:

– Немцы не идиоты, несмотря на то, что тебе второй раз везёт. Так что советую больную скотину перепрятать куда-нибудь в подпол, а там смотри сама.

Она настолько шокировалась моей рекомендацией, что лишь нервно сглотнула. Ну что могла то сделала, хотя конечно на душе всё равно было неспокойно. Толку, что я запугала её как могла? Она же прекрасно знает и так, что рискует своей жизнью, укрывая красноармейца. Один Бог знает, чем всё это закончится. Незаметно переправить раненого солдата куда-то она явно не сможет. Конрад однако не спешил уходить, снова вызвался в провожатые. Не то чтобы я была в восторге, но грубить без повода тоже как-то перебор.

– Неужели родители так легко отпустили вас на фронт? – задал он вполне логичный вопрос.

– Я известила их о том, что приняла присягу, уже постфакум, – если уж в новой версии я фанатичный доброволец, значит её буду и придерживаться. – Конечно они за меня волнуются, но безусловно счастливы, что их дочь служит для блага страны.

– Один народ, один рейх, один фюрер? – улыбнулся он.

Мои познания рейховских слоганов иссякли, и я слегка подзависла с идиотской улыбкой.

– Эрин, а я тебя везде ищу, – Каспер бесцеремонно втиснулся между нами, и я готова была его расцеловать за своевременное появление.

– Всего хорошего, – я вежливо попрощалась с юным нацистиком, Каспер же недовольно покосился на него:

– Чего это он ошивается рядом с тобой?

– Возникла небольшая проблема с местной, пришлось немного помочь, – меня забавляло это ревнивое отношение, ведь я точно знала, что здесь нет привычного подтекста.

Может, всё дело в том, что они подружились с «Карлом», может, убедились, что кроме синеглазки никому романтики не светит, но относились ко мне как к сеструхе. Ну, разве что Шнайдер периодически бросал раздевающие взгляды. На его хотелки мне было плевать, я не бесправная унтерменша. В следующий раз если будет распускать руки, просто сдам его Вилли. Каспер проводил его неприязненным взглядом и повернулся ко мне:

– Ты поосторожнее с ними, хорошо?

Интересно, что он имеет в виду?

* * *

Одним из самых бесячих моментов смены временного пространства я бы назвала постоянную ограниченность. Во всём. Нет, если серьёзно, самое ужасное конечно война, но война длиться вечно не будет, а вот если я выживу, тяжело мне придётся. Бытовая неустроенность, отсутствие выбора во всём, что привык считать необходимым как воздух – лекарства, косметика, одежда. А ещё я периодически рефлексировала из-за, скажем так, культурного голода. Книжные новинки, фильмы – всё это теперь не для меня. Я же смотрела и читала всё, что есть и что будет наперёд. Вот что делать вечерами, когда ещё и спать рано, и занять себя нечем? Я листала прихваченный в библиотеке томик Гоголя. Охотнее конечно я бы сейчас проглотила новый бестселлер Стивена Кинга, но черти и ведьмы от Николая Васильевича тоже сойдут. Кого там опять принесло на ночь глядя? Нина настороженно посмотрела на меня.

– Хочешь, я открою? – на всякий случай предложила помощь.

– Не нужно, это наверное соседка.

Я всё же прислушалась и с удивлением узнала голос Фридхельма.

– Можно войти?

Нина, прифигевшая от такого вежливого вражины, молча пропустила его и торопливо стала кутаться в платок.

– Ты куда? – тоже поднялась я.

– Куда подальше, – она накинула пальто и хлопнула дверью.

Что ж, я понимаю такую принципиальность. Для неё все немцы однозначно гады распоследние. И несмотря на мои попытки оправдаться перед собой всё равно тихо, но противно изнутри колет совесть, что неправильно я всё делаю. Надо было, наплевав на страх, бежать гораздо раньше, а получается, я вела себя как та мышь, которая плакала, кололась, но упрямо жрала кактус.

– Они все нас ненавидят… и боятся, – тихо сказал Фридхельм.

– И у них есть на то причины, – не став увиливать, ответила я. – Не все придерживаются гуманных взглядов на побеждённый народ.

– Солдаты Штейнбреннера ведут себя омерзительно, – Фридхельм присел напротив меня. – Тебе сейчас не перемывает кости только ленивый.

– Ну и пусть болтают, – отмахнулась я. – Главное что бы девушек не трогали.

– Ну, болтать им никто не даст.

Я только сейчас заметила, что у него сбиты костяшки на правой ладони. Грех конечно радоваться, когда любимый лезет в драку да ещё не абы с кем, а с таким зверьем, но мысленно я растаяла. А вместе с тем снова пришла боль. Фридхельм ради своих чувств менялся, причём конкретно, а я даже и не рассматривала возможность остаться с ним на его стороне.

– И что, не выскажешь мне, что нельзя быть такой безрассудной?

– Я тебя и люблю за это безрассудство, – улыбнулся он. – Ты находишь силы защищать более слабых и не боишься быть справедливой. А ведь это прерогатива мужчин, о чем сейчас многие забыли.

– Война нас меняет, и чертовски сложно сохранить верность своим принципам, – я мягко накрыла его ладони.

– Этого я и боюсь. Пообещай мне вовремя напомнить, если я всё же когда-нибудь забуду кто я есть, – его пальцы сжали мои чуть сильнее обычного.

Вместо ответа я пересела к нему на колени и поцеловала. Да так, чтобы забыл о дурацких обещаниях. Я же не железная. Врать, не моргнув глазом, тем более вот так, не могу. Так же, как и признаться, что не вижу нас вместе.

Он быстро перехватил инициативу, настойчиво сминая мои губы. Я почувствовала, как его ладони скользнули на талию, притискивая ближе.

– Рени, я поступил безответственно, я не должен был пользоваться твоей слабостью.

Чёрт, надеюсь он не начнёт рефлексировать, мол как можно жить во грехе?

– Мы можем пожениться, не дожидаясь возвращения в Берлин, – он чуть отстранил меня и настойчиво посмотрел в глаза. – Я знаю, фронтовиков регистрируют даже заочно.

Да что ж у меня всё не как у людей? Может, я и загоняюсь, но у меня всегда были чёткие представления о собственной свадьбе. Во-первых, предложение должно прозвучать как-то пооригинальнее. И да, хотелось стильную красивую церемонию. Долго выбирать платье, причёску и макияж, чтоб был шикарный букет, многоэтажный торт и прочая лабуда. Может и глупо, но учитывая, что я считала брак ответственным шагом и не планировала постоянно менять мужей, почему нет?

– Знаешь, всё-таки брак это очень серьёзный шаг, – осторожно ответила я. – Мы любим друг друга, но зачем торопиться?

В моё время это звучало разумно, а ему небось кажется, что я несерьёзная и распущенная особа, но лучше так, чем окончательно разбивать ему сердце.

– Ты сказала, любим друг друга? – солнечно улыбнулся он. – Могу я считать это признанием?

В духе этого времени надо было ответить: «Я отдала тебе самое дорогое, что у меня было, а ты!» Но фарс нам здесь не нужен, поэтому я с должной долей возмущения воззарилась на него:

– Ты знаешь все мои тайны, я целовалась с тобой даже когда считала тебя геем. Да я даже позволяю называть себя этим ужасным «Рени»! Ты ещё сомневаешься, люблю я тебя или нет?

– Чем тебе так не нравится «Рени»? – прошептал он, касаясь губами мочки уха.

Тем и не нравится, что напоминает собачью кличку или марку машины, но озвучить я не решилась. Мало ли как в сороковые собак кличут, тем более в Германии.

– Я не люблю, когда по-всякому склоняют имена.

По этой же причине я и не пыталась звать его иначе как полным именем. Чёрт его знает как можно сократить многосложное «Фридхельм». Фридди? Хельми? Палиться же, что я не шарю в немецких именах – это дно разумности. В очередную историю, по-моему, не поверит даже Фридхельм.

– Ты меня вообще звала синеглазка, – припомнил он, продолжая легонько целовать меня.

Ну да, было такое. А вообще чего я так прицепилась? Пусть зовёт как хочет. Рени и Рина собственно мало чем различаются.

– Я давно уже так не делаю, – его тёплое дыхание на моей коже разбудило тягучую волну тревожно-чувственной сладости. – Когда ты должен возвращаться в казарму?

Снова крошечная спальня в чужом доме временно становится центром вселенной для нас обоих. Перед глазами словно вертится медленный калейдоскоп, всё тело становится каким-то чувствительным, отзываясь на каждое его прикосновение. Сейчас так легко забыть обо всём, что нас разделяет. Необходимость действовать согласно здравому смыслу не могла перевесить того, что я ощущала в такие вот моменты тёплой ласковой близости, разделённой друг с другом нежности.

* * *

Утром я проснулась почти счастливой. Фридхельм ушёл ещё ночью, но мне казалось я до сих пор чувствую на коже тепло его пальцев. Пока я умывалась и крутилась возле маленького зеркала с расчёской, явилась Нина. Молча грохнула у печки ведро со свежей водой и стала возиться с чугунками.

– Тебе необязательно было уходить из собственного дома.

В конце концов изначально Фридхельм зашёл, чтобы просто увидеть меня.

– Я не собираюсь терпеть рядом никого из… ваших, – отрезала она.

– Он бы не причинил тебе вреда, – я зачем-то стала оправдываться. – Не все солдаты конченые мрази.

– Это тебе они может и хорошие, но они пришли на нашу землю убивать. Все до единого, понимаешь? И то, что твой гость не врезал мне прикладом по лицу, не делает его лучше других, – Нина в сердцах бросила на пол кочергу и метеором пронеслась в своё убежище.

А я молчала, чувствуя, что не могу возразить ей ни слова. Что права она, а не я. И что нужно как можно быстрее поставить точку в биографии Эрин Майер.

Штаб сегодня гудел от новостей. Русские упорно стояли насмерть в битвах за Москву. Файгль был вынужден отступить ещё на одну позицию, но отозвать Вилли не решался. Ершово было действительно чуть ли не самой ближней точкой к Москве и терять её нельзя. Так что торчать нам тут ещё не знамо сколько. А точнее не так уж и долго – я смутно помнила, что все бои за Москву прошли примерно в декабре. Значит мне действительно нужно ещё немного потерпеть и затеряться при отступлении. От бесконечных мыслей к концу дня разболелась голова, но проситься уйти пораньше я не решилась. Винтер из вредности заставит ещё и задержаться. Знаю я его выходки, когда он наваливает мне гору бумаг и требует переводить всё подряд.

– Вы нездоровы, Эрин?

Я перехватила взгляд Штейнбреннера. Сейчас он смотрел вроде как действительно встревоженно.

– Ничего серьёзного, герр штурмбаннфюрер, всего лишь приступ мигрени, – я вымученно улыбнулась.

– Я думаю, вам стоит сегодня закончить работу пораньше, – он повернулся к Винтеру. – Что скажете, лейтенант?

– Иди отдыхай, – согласился он и не удержался от подъёбки. – Только я имею в виду действительно отдых, а не прогулки под луной.

Зараза, он что камеры на брата понатыкал? Или вчера стоял под окном свечку держал? Я действительно собиралась закинуться двойной дозой анальгина и лечь спать.

Проснулась я от дикого сушняка. Прошлёпала за водой и, взглянув на часы, заметила, что ещё и девяти нет. Самое правильное – завалиться обратно спать, но я чувствовала неслабое урчание в животе. Ужин я проспала, но пустому желудку на это похрен. Ничего, консервы у меня есть, а хлебом разживусь у Нины. Но к моему удивлению её в закутке не было. Вздохнув, я пошла одеваться. Придётся идти к соседям. Соседка встретила меня причитаниями:

– Опять приходили эти ироды, забрали с собой и Наденьку мою, и Ниночку.

Вот же скоты. Я ведь слышала как Штейнбреннер тоже поддержал тогда мою акцию протеста. Ничего, этот притон неподалёку, сейчас разберёмся. Я заставлю их выполнять приказы командира.

В избушке, смотрю, опять весело. Музычка, пьяный хохот, звон стаканов. Я приоткрыла дверь и сразу же заметила Нину. Сидит бедная с таким видом, будто её вот-вот вырвет, а рядом… Ну конечно, Шнайдер. Придурок, подсовывает ей стакан с самогонкой. Думает это её развеселит? Остальные девчонки тоже не шибко рады вечеринке. Кто-то вежливо улыбался, кто-то испуганно отмалчивался.

– Что вы опять устроили? – без особой вежливости прикрикнула я. – Или забыли приказ командира?

– Опять вы, маленькая фройляйн, – адъютант Штейнбреннера, кажется Херман, добродушно рассмеялся. – Могу вас успокоить, все девушки пришли сюда добровольно. Так что идите спать и ни о чём не волнуйтесь.

– Разрешите, я уточню, – я подошла к Нине. – Ты хочешь остаться здесь? – она медленно качнула головой. – А ты? – я повернулась к её соседке.

Та испуганно зыркнула на Бартеля и недоверчиво прошептала:

– Мне… можно уйти?

– Слышали? – пусть только кто-нибудь вякнет, я не поленюсь опять притащить сюда Винтера. – А вы?

Темноволосая девушка тоже поднялась с лавки, но Херман властно дернул её за руку обратно и с обманчивой мягкостью спросил:

– Ты уверена, милая? Твоя защитница быть здесь не всегда, а вот мы остаться до весны.

Девчонка едва не разрыдалась, но не посмела больше рыпаться. Ещё одна, глядя на такой поворот, не стала и пытаться. Что ж, я прекрасно поняла, что уёбок Штейнбреннер по-прежнему смотрит сквозь пальцы на шалости своих мальчиков, но хотя бы двоих девчонок я выручила.

– Быстро на выход, – прошипела я Нине. – Я полагаю бесполезно напоминать, что такое отношение к женщинам недопустимо.

– К женщинам конечно, но не к этим примитивным созданиям, – цинично усмехнулся Херман. – Доброй ночи, фройляйн.

В глазах правда читалось немного другое, но я ответила не менее красноречивым взглядом. Ничего, я завтра ещё раз поговорю всё-таки с Вилли, а то, смотрю, Шнайдер и Бартель прямо скорешились с этими ублюдками.

– Не так быстро, Майер, – чья-то рука бесцеремонно ухватила за плечо, с силой разворачивая обратно.

Здесь только один человек мог вытворить такую хрень. Я едва успела выставить руки, но всё равно оказалась прижатой к крепкой груди.

– Ты кое-что мне задолжала.

Глава 25 При встрече с медвежьим капканом Пойди объясни, что ты не медведь.

– Ты что творишь, придурок? – я рванулась из его хватки.– Пусти!

– Тебя давно пора проучить, чтобы не лезла куда не надо, – ухмыльнулся Шнайдер и, не обращая внимания на мои трепыхания, потащил в комнату.

– Отпусти говорю, больное ты идиотище! – пинала я его качественно, если бы дотянулась ещё бы и морду разукрасила, однако он, предусмотрев такие манёвры, обхватил меня поперёк живота, заодно пережав руки.

– Эй, дружище, а ты уверен, что эта дурочка не нажалуется вашему лейтенанту? – крикнул Херман. Ну, хоть кто-то здесь пока ещё с мозгами. Остальных, видимо, тотальный сперматоксикоз накрыл. Блондинчик злорадно любовался моими бесполезными попытками освободиться, да и остальные понимающе ухмылялись.

– Всё нормально, у нас с ней весьма своеобразные отношения, – Шнайдер затолкнул меня в крошечную комнатушку.

– Ты совсем ебанулся? – я чувствовала, как злость вперемешку с паникой поднимается изнутри взрывной волной.

Он, не отвечая, начал сдёргивать с меня бушлат. Он что вообще о последствиях не думает? Я умудрилась проехать по его лицу сжатым кулаком, как следует лягнуть коленом куда-то правее бедра и даже почти освободиться прежде, чем он швырнул на кровать мою брыкающуюся тушку. С необычной для пьяного быстротой тут же навалился сверху, накрепко обездвиживая и фиксируя сжавшимися коленями.

– Я тебя предупреждал не переходить мне дорогу? – нет, он всё-таки пьян и сильно, иначе как объяснить поехавший крышняк? – Раз ты лишила меня на сегодня женской ласки, значит, заменишь эту девку.

Несмотря на его хватку, я снова беспокойно задёргалась. Я до последнего не верила, что он зайдёт настолько далеко, чтобы изнасиловать меня, и лишний раз убедилась, что с моими габаритами я намного слабее любого мужика. Особенно, если он вот так на меня навалится. Надо попробовать воззвать к здравому смыслу.

– Ты конечно идиот, но не настолько же. Думаешь, я стану молчать? Напомнить, что с тобой сделает потом лейтенант?

– Все прекрасно знают, что наш лейтенант тебя терпеть не может, – гаденько ухмыльнулся Шнайдер. – Можешь конечно всё рассказать своему хлюпику, если так уверена, что у него хватит силёнок со мной справиться.

Я рванулась в очередной попытке спихнуть эту козлину:

– Он, может, и не справится, так остальные помогут.

– А ты уверена, что хочешь, чтобы все узнали, что я тебя поимел? – оскалился он в очередной усмешке.

Вот же гадство. Этого я точно не хотела. Просто не представляю как буду ходить с клеймом жертвы изнасилования.

Передавленные руки давно уже онемели, да и прижал он меня так, что не извернёшься. Отогнав панику, я попыталась трезво оценить ситуёвину. Неужели Вильгельм настолько меня не переваривает, что закроет глаза на такой беспредел? Память услужливо подкинула тот вечерок, когда он увидел, как Шнайдер меня зажал, а я самонадеянно посчитала, что сама в состоянии поставить на место озабоченного придурка.

– Не дёргайся, если не хочешь, что бы я тебя связал, – Шнайдер ещё сильнее вжался бёдрами, давая почувствовать свой стояк. – Или любишь пожёстче?

Нет, у него точно нездоровые фантазии. Пока он не выполнил свою угрозу, лучше притвориться, что я сдалась, а когда этот извращуга потеряет бдительность, не хлопать ушами, а пользоваться моментом.

– Руки отпусти, – как можно спокойнее сказала я, расслабленно затихнув. – Мне вообще-то больно.

– Успокоилась? – прищурился он, чуть ослабив хватку.

– А куда деваться? – решив особо не переигрывать, я старалась найти верный тон. – Ты же кого угодно уговоришь.

Шнайдер, всё ещё недоверчиво следя за моей реакцией, окончательно отпустил мои многострадальные запястья.

– Может тебе ещё и понравится, – пробормотал он, впиваясь в мою шею, как оголодавший вампир. Вот только засосов мне для полного счастья и не хватает. Чувствовать на себе чужие руки было невыносимо, но я терпеливо выжидала нужный момент. Он же должен меня раздеть перед тем как приступить к главному, так? А для этого ему придётся с меня слезть – снимать придётся много чего. Впервые я порадовалась русской зиме, ведь благодаря холоду я всё ещё продолжала носить многослойную солдатскую форму. Будь я сейчас в чулках и юбке, он бы уже наверное десять раз успел меня трахнуть. Шнайдер слегка подвинулся, успев перелапать меня везде, где только можно.

– Хочу увидеть тебя без этих тряпок, – проурчал он, продолжая мусолить мою шею.

– Ну так слезь с меня, – кто бы знал, каких трудов мне сейчас стоило вот так спокойно лежать. – Может и увидишь.

Он перелёг, устроившись рядом со мной, и потянул вверх свитер, оглаживая обнажившуюся кожу:

– Ты же будешь хорошей девочкой, снимешь…

Я прицельно пнула его со всей дури коленкой в пах и, судя по сдавленным ругательствам, попала куда надо. Вот теперь можно и нужно бежать, пока он не опомнился.

– А ну вернись, дрянь, – он догнал меня уже в общей комнате.

Я прекрасно понимала, что эти гады за меня впрягаться не будут и мысленно взвыла. Может, пригрозить разборками со Штейнбреннером? Сейчас ярость во мне перевесила страх.

– Руки убрал, мудила! – я поискала глазами, чем можно огреть этого маньяка.

– Что здесь происходит? – ну надо же, хоть раз Вилли заявился вовремя.

Слушая, как Шнайдер что-то уверенно ему задвигает, мол всё в порядке, проходите себе куда шли, герр лейтенант, я не сдержалась:

– Может, вам стоит более доходчиво объяснить своим солдатам, что такое приказы командира, герр лейтенант? Особенно разницу между насилием и согласием.

Реакция Винтера была конечно шедевральная:

– Он что, приставал к тебе?

Нет, блядь, это у нас такие ролевые игры! Судя по его скептической улыбке он мне не верит. Шнайдер всё же не распоследний дебил, не рискнул бы лезть ко мне, если бы не был уверен в полной безнаказанности. Ну правильно, как там говорится «сама дура виновата, значит дала повод». Тем более Вилли действительно, мягко говоря, меня недолюбливал. Ну и ладно, я сама позабочусь о своей безопасности, хрен я куда без пистолета теперь выйду.

– Если он ещё раз меня тронет, я отстрелю ему яйца и мне плевать, что вы потом со мной сделаете!

Винтер скривился, словно съел десяток лимонов. Ну еще бы, небось уши завяли слушать такие хитросплетения эпитетов и фразеологизмов. Я понимаю, что девушке негоже ругаться как портовый грузчик, но раз меня не понимают по-хорошему, значит будем выражаться грубо, но доходчиво.

Я не сразу вошла в дом. Меня настолько трясло от злости и страха, что я выкурила две сигареты подряд. Сегодня я впервые столкнулась с такой реальной угрозой насилия. Я знала, что такое было и наверное будет всегда, но как-то Бог миловал. Бывало, конечно, горячий поклонник пытался начать прелюдию раньше времени в машине. Ну, разок подвыпивший чудик в клубе слишком настойчиво уговаривал поехать к нему, но это все не то. В клубе на такие случаи имеется охрана, а адекватный мужик в принципе всегда с первого раза понимает, что не стоит совать свой член в девушку, предварительно не согласовав с ней этот вопрос. Присмотревшись, я заметила, что Винтер всё ещё стоит возле избы. Ой, а что это он делает? Зажал у стенки нашего альфа-самца и вряд ли для горячих поцелуев. Неужто Шнайдер всё же отхватил? Та-а-ак, а где хор толстых негритянок, поющий «Аллилуйя»? Похоже у Винтера чувство справедливости всё же перевесило личную неприязнь ко мне. Нина ещё не спала, суетилась у печки. Окинув меня быстрым взглядом, предложила:

– Садись пить чай. Я мяту заварила с шалфеем, поможет успокоиться.

Да что ж они все считают, что чай – суперсредство от бунтующих нервов? Но спорить я не стала, села за стол. Она не спрашивала, почему я задержалась, лишь настороженно вскинула глаза, когда я потянулась за чашкой. Перехватив её взгляд, я заметила, что на запястье уже наливается здоровенный такой синяк.

– У тебя есть какая-нибудь настойка? – я знала, что мне поможет немного прийти в себя. – Ну или вино?

Сомневаюсь я конечно, что у неё спиртное найдётся, но Нина меня удивила.

– Есть немного водки. Для компрессов берегу.

– Тащи сюда, – скомандовала я. – Я тебе завтра компенсирую.

Куплю у местного деда, который снабжает немцев самогоном, бутылочку. Делов-то.

«Ну, чисто алкашка», – хихикнула я про себя, глядя на живописную композицию.

Шкалик водки, гранёный стакан и парочка сморщенных яблок на блюдце. Лень мне сейчас идти за закусью, да и есть я перехотела. Ну, поехали. Я сделала хороший такой глоток водочки, чуть не вывернула её обратно и лихо загрызла яблоком. Нина в шоке смотрела на всё это дело и вздохнула:

– Ну кто так пьёт? Враз же сомлеешь. Обожди.

Она переживает, что меня вырубит? Да я этого и хочу. Напиться вдрызг, чтобы вытравить хоть немного из памяти сегодняшние приключения.

– Давай-ка, ешь, – передо мной оказались тарелочки с кусочками сала, солёными огурцами, квашеной капустой.

– Тебе бы тоже не помешало успокоить нервишки, – глядя, что она колеблется, я подбодрила. – Давай, у нас с тобой вышел на редкость поганый вечерок.

– Я вообще-то не пью, – Нина посмотрела ещё раз на меня и всё же притащила второй стакан. – Только чуть-чуть.

Вторая порция пошла мне легче. Нина же бедная, зажмурившись, отпила из стакана с таким видом, словно там цианид. Какое-то время мы молчали, думая каждая о своем.

– Они тебе ничего не сделали? – неожиданно спросила девушка.

– Пытались, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности.

– Но ты же для них своя… – как-то растерялась она.

– Как видишь, от насилия никто не застрахован, – я снова вспомнила, как Шнайдер тискал меня, и одним глотком допила содержимое стакана. – Мерзко это всё, но такова жизнь.

– Этот Херман сказал, что скоро вы уедете, – Нина пристально смотрела на пламя свечи. – Если кто-нибудь из них меня… Я руки на себя наложу…

– Ты что мелешь, дура? Жизнь, конечно, бывает той ещё сукой, так что? Чуть что с собой кончать? – я бы точно не стала лезть в петлю, заставила бы себя забыть и жить дальше.

– Знала бы ты, чего мне стоит даже просто сидеть рядом с этими тварями, – всхлипывала Нина.

– Поверь, знаю, – я разлила по стаканам остатки водки и подтолкнула один ей. – Давай, считай это лекарство, а то неизвестно до чего ещё договоришься.

Я, наконец-то, тоже почувствовала нужный эффект. Пусть и ничтожная доза, но на голодный желудок действовала быстро. Нину тоже немного развезло, но по крайней мере рыдать она перестала.

– Знаешь, мне сейчас тоже как никогда страшно, и я тебя понимаю. Как это мерзко, когда тебя лапает какой-то мудак, а ты ничего не можешь сделать, – может, мне и придётся ещё пожалеть о такой откровенности, но я тоже человек, и иногда нужно хоть немного выговориться. – Только я в отличие от тебя не стала бы лезть в петлю, а искала выход.

– И какой же выход у меня может быть? – невесело усмехнулась Нина.

– От ты дурында, у вас же Москва под боком, – видимо, всё же водка дала мне в голову, потому что высказала я намного больше, чем могла себе позволить. – Ты же наверняка знаешь тут каждую тропинку, а Москву взять немцам не удастся. Это я тебе точно говорю.

Нина смотрела на меня глазами-блюдцами, в которых читалось: «Кажется кому-то больше не наливать», – затем покачала головой.

– Я не знаю, почему вообще всё ещё с тобой разговариваю, но знай, что никуда я бежать не собираюсь.

– Понятно что ты мне не веришь, да и боишься…

– Даже если и не боюсь, я не могу вот так убежать. У меня отец рядом воюет, мало ли что случится, вдруг ещё свидимся. А что Москва…

– А мама?

– Нет у меня мамы уже лет как десять, – тихо ответила Нина. – Ладно, поговорили и забыли. Я тебе благодарна, но это не значит, что мы теперь подруги.

– Конечно, – я тоже поднялась, чтобы помочь убрать со стола.

Я уже засыпала, когда услышала, как она тихо зовёт меня:

– Эрин…

– М-м-м?

– А почему ты уверена, что Москву не возьмут ваши?

– Просто знаю и всё, спи давай.

Может, я и выпила немного, но совсем из ума не выжила. Я никому и никогда не расскажу, кто я на самом деле.

Утром Вильгельм выждал, пока Штейнбреннер уедет в казарму, и подошёл к моему столу.

– Я уладил ваши… разногласия со Шнайдером, но и ты впредь не молчи, если кто-то из солдат позволит себе недопустимые вольности.

Окей, в следующий раз буду сразу орать дурным голосом: «Помогите, насилуют!»

– И ещё, Эрин, я надеюсь, всё, что вчера было, останется между нами, – ну надо же, даже вспомнил как меня зовут. – Я сам буду разбираться, если возникнет такая необходимость. Ты же понимаешь, мне не нужны драки на почве ревности.

Вон оно что. Видимо считает, что отхватил тогда от братика по моей милости, и сейчас тоже всполошился из-за него. Но тут я с ним была согласна. Толку от того, что я нажалуюсь Фридхельму? Ну, кинется он на Шнайдера в пустой след, а потом эта злопамятная скотина будет ему мстить.

– Ладно.

Вилли просканировал меня недоверчивым взглядом. Что? Ожидал, что я буду вести себя как истеричная малолетка? Конечно, раньше, если бы вдруг возникла похожая ситуация, я без колебаний бы устроила бойфренду шикарную истерику – мол ты же мужик, разберись. Чего уж, оглянувшись в прошлое, я смело могу назвать себя эгоисткой. Не совсем конечно полной стервозиной, но мои интересы всегда были на первом месте. Но с Фридхельмом с самого начала шло всё не так. Откуда что взялось – эта бережная нежность, желание защитить. Хотя это совсем не моя тема. Мое исчезновение и так причинит боль, так что ещё больше усложнять ему жизнь, чтобы потешить оскорбленное самолюбие, я точно не буду.

* * *

Можно сколько угодно смотреть и читать о войне, но самые жуткие вещи всегда остаются за кадром. Даже несмотря на то, что я знала, на что способны немцы, оказалось абсолютно не готова воочию увидеть по-настоящему жуткие казни. Тот день поначалу не отличался от остальных. Винтер потащил меня в соседнее село провести профилактическую беседу с населением. Я заподозрила неладное ещё когда заметила знакомую эсэсманскую форму. Интересно, о чём это Вильгельм шушукался с Конрадом.

– Что-то случилось? – невинно спросила я, подловив мальчишку возле машины.

– У нас появились новые данные о партизанах, – как-то напряжённо улыбнулся он. – Местные сами выдают предателей.

Это могло означать только одно – они перехватили кого-то, и даже не хочу представлять, что сейчас делают с этим парнем или девушкой.

Когда мы, не доехав до Ершово, свернули в сторону церкви, я окончательно убедилась, что очередная крипота не за горами. Засунув гордость подальше, я попробовала убедить Винтера, что мне там явно нечего делать. Я готова была отсидеться в машине, идти в деревню пешком, что угодно. Только бы не видеть, как они расстреляют или повесят кого-то из наших. Скорее всего попалась та девушка, к которой бегал Конрад. Хотя возможно я и ошибаюсь, но в любом случае я не хочу смотреть на казнь. Вилли же как всегда упёрся рогом, мол моя работа быть там где прикажут, и одну пешком он меня отпустить не может, и вообще мы якобы ненадолго. Короче нашёл сотни причин, а попросту не захотел со мной возиться. Действительно, с чего бы ему щадить мои чувства? Возможно он и подозревал, что мне не по душе торчать на фронте, но пока не доказано обратное, я преданная Германии и фюреру фройляйн, готовая всегда и везде выполнять свой долг. Отсидеться в машине тоже не вышло. Штейнбреннер лично встретил нас у порога, и качать права, что я никуда не пойду, было бы мягко говоря странно.