Текст книги "Золотая планета. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 140 страниц)

Да уж! Я про себя крякнул.

– Но прежде, чем вернемся к мышцам, может обсудим само нейронное ускорение и что ждет меня здесь?.. – Я почувствовал, как веки мои угрожающе прищурились.

Катарина кивнула.

– Что хочешь услышать?

– Какова степень "погружения"? То бишь, каков коэффициент ускорения?

– Для начала будет два. Двукратное увеличение скорости твоей реакции. Двукратное ускорение восприятия. Двукратное снижение времени оценки угрозы и принятия решения. После, если получим положительные результаты, доведем эту цифру до четырех. Для тебя, скорее всего, это будет максимум – твое тело не успеет и за четырехкратным ускорением, смысла подвергать тебя опасности и "погружать" больше мы не видим.

И вновь молчание. Она этим молчанием словно извинялась за то, что предстоит. Да, чем выше степень "погружения", тем больший риск сойти с ума. Но он есть и на коэффициенте "два", и "три", и даже "полтора". Он есть всегда.

Но с другой стороны четырехкратное ускорение? О таком я даже подумать не мог!

– Ты видел нас в действии, стоял в спарринге. Наверное, поразился результатам? – улыбнулась она, видимо, прочитав по лицу смену направления моих мыслей. – У нас нет особой тактики. У нас нет повышенной реакции или дара предвидения. Это просто высокая скорость анализа. Ты начал замах, а я уже просчитала его траекторию и поняла, что ты сделаешь в дальнейшем. Только и всего.

Вздох.

– Скорость принятия решений, малыш. Как реагировать на то или иное. Вот и все наши секреты. И с сегодняшнего дня ты будешь приобщен к ним самым непосредственным образом.

Я ошарашено покачал головой:

– А у меня есть право выбора?

– Нет.

– А если я не соглашусь?

Она пожала плечами.

– Но ведь речь идет о моей жизни! Больше того, о моем рассудке! А что если?.. – Только сейчас меня начала охватывать паника. Дошло.

На что я надеялся, когда шел сюда? Что она скажет: "Да, Хуан, мы нашли способ блокировки негативного фактора, у нас процесс проходит безболезненно для организма"? "У нас не сходят с ума"? Пардон, те, кто сошел с ума у них, отсеиваются на стадии малышни, живущей в отдельной закрытой для всех казарме. Таковые просто исчезают отсюда, и никто не замечает ни кто они, ни сколько их. А остальные к моменту прохождения Полигона благополучно о таковых забудут, всё перебьют более свежие и яркие эмоции – на Полигонах постоянно кто-то погибает, это не сказка.

Однако, моя собеседница стояла с самым непрошибаемым видом.

– Хуан, заходи. – Она указала на стеклянную же дверь в куполе. – Расслабься и ни о чем не думай. Ты не пилот, наши методы более щадящие.

Я вновь покачал головой.

– Какова ваша статистика по тем, кто не выдержал?

Она помялась.

– Около пяти процентов. Не пятнадцать, и не двадцать, как в королевских войсках. Бывают призывы, когда все остаются в здравии, статистика нулевая. Всяко бывает. И еще закономерность: когда не боишься, статистика ниже. Гораздо ниже!

Я поднял непонимающие глаза. Она пояснила:

– Они – девочки с улиц, из приютов. Пройдя курс молодого бойца, как ты сейчас, они больше не верят байкам и россказням про корпус. И когда садятся в кресло "мозговерта", свято уверены, что им врали и про него в том числе. Они не боятся, и от этого количество сбоев так же падает.

В училищах же этого нет, там все курсанты поголовно трясутся от страха, как ты сейчас. Потому, что умные и информированные. Потому успокойся, Хуан, возьми себя в руки и прими неизбежное.

– Почему ты не сказала раньше? – Мною вдруг овладела отпустившая было протестная волна. Я почувствовал то же самое, что во время попытки похищения меня "спецназом" дона хефе, когда уработал одного из его бойцов каменными шарами. И мне это не нравилось. Но еще более не нравилось отсутствие тех шаров в моей руке.

– Если бы ты сказала раньше, если бы подготовила, я бы иначе отнесся к этому! Почему ты ничего не сказала, Катарина?! – я повысил голос и пронзил ее глазами насквозь.

Ее губы растянулись в довольной усмешке – кажется, она ждала от меня именно такого поведения и такой постановки вопроса. Но то, что последовало в дальнейшем, выбило меня из колеи.

– Хуан, давай не будем наступать на грабли? Я озвучила приказ, ты его услышал. Возьми себя в руки, зайди и сядь, – произнесла она голосом, смахивающим на эталон безразличия. – И делай всё, что тебе скажут.

Я перевел глаза на ожидающих под куполом. Они прислушивались к разговору через приоткрытую дверцу, и лица их были озадачены.

– Твои девчонки принесли успокоительного, – продолжала Катарина все тем же бесцветным голосом.

– Нет. – Я сам не понял, откуда во мне взялась эта протестность. Просто вдруг захотелось, чтоб не все было по её. Ну, не сразу. – Пока ты не объяснишь, в какую игру играешь и в чем ее смысл.

– Хуан, я не играю в игры. Всё предельно серьезно.

Она расстегнула кобуру и вытащила игольник, который наставила на меня медленным картинным жестом. – Давай, Хуан.

Такого финала я не ждал и опешил. Вот так, тупой грубой силой? Где явно можно решить вопрос словами? С ее опытом решать словами любые вопросы? Она что, дура?

В себя смог прийти лишь через несколько долгих секунд, но что происходит, все равно не понимал.

– То есть, я выйду отсюда либо через "мозговерт", либо вперед ногами, и это не обсуждается. Так?

Она кивнула.

– Не верю. Ты не сделаешь этого. Не выстрелишь, – указал я глазами на ствол в ее руке. – Не сможешь.

Напрасно я сомневался. Через мгновение от ее оружия донесся тихий высокий звук "У-у-у-у-и-и-и-и-и", а еще через секунду плечо мое обожгло.

– Аааай!!! – воскликнул я и непроизвольно отшатнулся. Ах ты ж!..

– Навылет. Задело только кожу. Ничего страшного, через пять минут пройдет. Игла тонкая и холодная – последний соленоид отключен. Китель тебе заменят. Это предупреждение. – Ее тон вновь приобрел ледяные нотки.

– Да пошла ты!.. – я хотел сказать, куда, но вновь схватился за плечо – теперь было гораздо больнее.

– Хуан, я не шучу.

Я уже понял. И про себя выматерился.

Она нажала на курок еще раз. Плечо буквально прострелило от боли, я заорал и даже присел. А подскочившие девчонки навалились, удерживая меня, чтобы я не набросился на нее.

– Хуан, повторюсь, это не шутки. Ты или пройдешь "мозговерт", или не выйдешь отсюда. Вариантов нет. А на меня бросаться бесполезно, Мое восприятие в боевом режиме в шесть раз быстрее твоего. А скорость движения – минимум в три. Ты не успеешь.

– Сука! – Я поднялся, показывая девчонкам, что контролирую себя. – А стрелять зачем? Ты же знаешь, что я войду! Все равно ведь войду! К чему цирк с пушкой?

Она выдала фирменный оскал, убирая игольник назад, в кобуру.

– Ненависть лучше страха, Хуан. Если бы не пушка, мне пришлось бы дать тебе в морду. Или твоим девочкам пришлось бы. Пауле, например, – она довольно хмыкнула, а меня вновь охватила волна злости. Она видела, что к красноволосой я отношусь не совсем так же, как к остальным. – Лучше ненавидь меня, тебе не привыкать. Ладно, малыш, до встречи! Жду снаружи!

Затем развернулась, открыла люк и вышла из помещения.

– Мия, – обернулся я к одной из девушек, чувствуя, что меня трясет, – у вас и правда есть успокоительное?

Мия кивнула. Кассандра же протянула белую желатиновую капсулу. Маркиза побежала в угол, к стоящему на столике графину, за водой – видимо, стоящему как раз для этих целей.

– Действительно, Хуан, главное не бояться, – произнесла Паула, отпуская меня и нарушая молчание. – Я тоже проходила "Мозговерт" не в двенадцать. Ничего, живая!..

Я улыбнулся ей, глотнул капсулу и запил водой.

Глава 14. Мозговерт

– О чем задумался?

Катарина, лежа на моем плече, водила пальцем по груди, по бицепсам, получая от этого какое-то свое, понятное только ей удовольствие. Отвечать не хотелось, хотелось умереть, но по здравому размышлению я понял, что лучше все-таки поддержать разговор.

– Ты специально переспала тогда со мной? Чтоб со спокойной совестью давать здесь, как ни в чем не бывало? Будто так и должно быть? Очередная форма контроля?

Она усмехнулась и сдула со лба выбившуюся пядь.

– Форма контроля? Ты считаешь, что я так низко себя ценю? Малыш, я справлюсь с тобой и без секса. А тогда… – Вздох. – …Не спрашивай женщин, почему они совершают подобные поступки. Они сами не знают. Просто они решают так поступить, и всё. Но решения эти основаны на интуиции, а интуиция подводит редко, ты и сам это знаешь.

Я согласно кивнул. Да, знал.

– Я не знаю, почему сделала это тогда. Самой себе сказать не могу. Но не жалею.

Катарина подалась вперед и одарила меня жарким поцелуем, впрочем, не переходящим в нечто большее.

– Еще один урок, Хуан. Никогда не требуй с женщины отчетности. Когда не можешь ответить сама себе, требование мужчины… Напрягает.

Я задумался. Пожалуй, такой мощной школы межполовых взаимоотношений, которую я пройду здесь, за воротами мне не пройти никогда в жизни! И это мне нравилось.

…И это первое за прошедшие два месяца, что мне нравилось!

– Хорошо, без отчетности, – вздохнул я. – Это я понял. Но почему ты все-таки стреляла? Если честно? Без детсадовских аргументов о злости и страхе?

Она вновь подалась вперед:

– Это повод. Два месяца без секса в обители амазонок, где даже те, с кем живешь в одной каюте, бегают перед тобой нагишом, не стесняясь – думаешь, это нормально для человека восемнадцати с половиной лет? – Она довольно, как кошка, улыбнулась и залезла сверху. – А так я должна тебе, "виновата", и искупаю свою вину. И ближайшее время искуплю еще раз. А потом, наверное, еще. Если получится…

…Хотя, на самом деле так и есть, – подалась вдруг она назад. – Ненависть возбуждает некоторые центры, которые подавляет страх. А я очень… Очень-очень хотела бы, чтобы ты выжил!..

Руки ее начали путешествие по моему телу, вызывая под кожей мелкое покалывание. Я же снова потерял дар речи при виде ее роскошной груди. А заодно понял, что мне еще очень… Очень-очень далеко до того, чтобы понимать этих странных созданий под названием "женщины"…

* * *

С кресла «мозговерта» я не мог встать долго. Минут двадцать. Сидел в прострации, вцепившись в подлокотники – мир вокруг нещадно кружился. Сеньора инструктор качала головой, говорила, что такая реакция нормальна, но я видел, что она взволнованна не на шутку. Вколола какую-то дрянь, от которой тошнота прошла, но головокружение только усилилось. Мои девчонки топтались сзади, что-то спрашивали, но решение, что делать дальше, принято не было.

Через двадцать минут зашла Катарина, осмотрела меня, задала дебильные вопросы, чтоб проверить рассудок, и приказала брать меня под белы рученьки и вести в каюту – спать. Несмотря на то, что было утро.

Вас когда-нибудь вели под руки в момент, когда кажется, что земля вращается, и тебя мотает по ней то влево, то вправо? Я не мог даже стоять, схватившись за стенку – стенка вначале наваливалась на меня, потом убегала, и я вновь оказывался на руках девчонок. Полный кайф!

Правда, уснул я, несмотря на "вертолетики", быстро – помогла хроническая усталость и то, что не было тошноты. Но на следующее утро кошмар не кончился.

– Это точно нормально? – спросил я взволнованную сеньору, носящую не кличку, а вполне себе латинскую фамилию Рамирес. Причем фамилия являлась и ее позывным – да-да, такое в корпусе тоже встречается. Правда, редко. Сеньора Рамирес – специалист, глава отдела нейронного ускорения, состоящего из нее самой, пары помощниц и нескольких стажеров, которых я вчера видел. Само собой, ветеран корпуса.

Она вздохнула, задумчиво поскребла электронным карандашом переносицу.

– Вообще-то нет. Такую сильную реакцию я встречаю впервые. Несмотря на то, что уже много лет работаю в центре подготовки пилотов ВКС.

Она вновь задумалась.

– Твой организм адаптируется, Хуан. Твоя нервная система… Очень "прочная", стабильная. Говоря языком обывателя, ее очень трудно расшевелить. Но после того, как мы ее расшевелим…

– Я стану или суперменом, или дебилом.

Она опустила голову. Подтверждения не требовалось.

– Что же мне делать сейчас? Пока она "расшатывается"?

Сеньора Рамирес покачала головой.

– Как я и сказала, ничего. Пока. Дай ей прийти в себя. Говоря техническим языком, равновесие сместилось, и системе нужно найти новую точку равновесия. Она активно ищет ее, перебирая все свои составные части, делая "инвентаризацию". Я понятно объясняю?

Я кивнул. Да уж, высоконаучные медицинские термины обывательским языком? Как не понять! Язык этот изначально предназначен для уличных бродяжек, чтобы те понимали, о чем речь, и за годы работы сеньоры не мог не сформироваться, обретя четкие формы.

– Ходи. Ешь. Пей. Общайся. Никакого алкоголя, но последний тебе, кажется, и так запрещен. Как можно больше общайся, нагружай мозг информацией. Но не научной, книжной, той ты лишь усугубишь, а легкой, обывательской, повседневной. Не напрягающей мозги. Помоги системе найти точку равновесия, Хуан. Пока это все, что я могу порекомендовать.

Она собралась входить, но я окликнул:

– Это долго продлится?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Скорее всего, несколько дней. Максимум неделя.

– Неделя?! – воскликнул я, но сеньора не стала повторяться. Развернулась и вышла.

– Тебе же сказали, это по максимуму. Скорее всего, меньше, – довольно усмехнулась стоящая рядом Катарина. – По крайней мере, с тобой ничего серьезного, и это радует.

– Это по-твоему "ничего серьезного"? – не мог не пробурчать я, все-таки отдавая себе отчет, что она права – да, ничего серьезного. Подстрой нервной системы и ее необратимые деструктивные изменения – разные вещи.

Катарина в ответ лишь усмехнулась и поднесла браслет к губам:

– Можете заходить.

Гермозатвор поднялся, в каюту вошли девчонки, все пятеро.

– Значит так, слушайте сюда…

Далее она поведала о рекомендациях сеньоры Рамирес, но отдала их в виде приказа. Которого нельзя ослушаться и который невозможно игнорировать.

– Одного его не оставлять, – подвела она итог. – Постоянно болтайте с ним, что-нибудь рассказывайте или спрашивайте. Его мозг должен работать, и эту работу вы должны ему обеспечить. Все ясно?

Мои напарницы угрюмо кивнули.

– Выполняйте.

Первой по жребию "ублажать" меня выпало Пауле. Впрочем, мне кажется, девчонки схитрили, и жребий в руках у красноволосой оказался не так уж случайно. Однако, она была не против.

В чем интрига? Да в том, что они меня до сих пор боялись, все вчетвером. Кроме огненного демона, пришедшей, как и я, с "воли", гораздо позже тринадцати лет, и не боящейся мальчиков в принципе – привыкла к ним в ТОЙ жизни. Приютские же держали дистанцию, как бы показывая, что хотят общаться, но пока в раздумьях. Даже Маркиза, подобная своим спокойствием и уравновешенностью королевскому питону, держала между нами высокую стену, тесно общаясь только на занятиях, и только по делу.

Паула же в общении не боялась и не стеснялась совершенно ничего. Но при этом она была единственной, кто стеснялся разгуливать нагишом, и единственной кто отворачивалась, когда мимо нагишом пробегал я.

– Итак, чем же тебе засирать мозги? – улыбнулась она, садясь напротив.

– "Засирать"? – потянул я. – Для аристократки у тебя слишком богатый лексикон нецензурных и околоцензурных слов. Может, об этом?

Она улыбнулась.

– Этого я нахваталась уже здесь. В пику тому, чему меня учили ТАМ.

– А чему учили ТАМ? – улыбнулся я. Кажется, разговор пошел.

– Быть "благовоспитанной сеньоритой" – перекривила она чей-то голос и рассмеялась. – "Достойной представительницей своей семьи". Меня всегда учили, что плебеи говорят, как плебеи, а высшее общество, как высшее общество, – продолжила она. – На то оно и высшее. Мы не можем позволить себе говорить, как они, потому, что мы не грязные нищие оборванцы. Ну, и в таком духе.

– "Истиный кабальеро – это человек, который назовет кошку кошкой, даже если он споткнулся о нее и упал"? – процитировал я древнюю истину. Она засмеялась.

– В общем, да. "Мы не такие, как все" – это один из столпов, на котором держится философия аристократии. Философия того, что они – избранные, сверхлюди. Что даже какают не так, как остальные.

– Арахисом в шоколаде? – рассмеялся я.

– Вроде того. – Паула кивнула. – А здесь со мной были обычные нормальные девчонки, которые в сто, в тысячу раз лучше тех заносчивых самовлюбленных стерв, с которыми приходилось общаться там! И я пыталась походить на них, на девчонок, пыталась влиться в их ряды. В том числе, изменив лексикон.

– Но это еще не все, – заметил я, видя, что она опустила глаза. – Ты делала это не только, чтоб стать "своей". Ты мстила. Так?

Она обреченно кивнула.

– Я была под замком, Хуан. Много лет. Меня унижали те, кто "какает арахисом", а я даже не могла сбежать. Мне есть за что мстить! – повысила она голос. – Пусть даже таким детским образом.

Я покачал головой. Какие бы словечки она в лексикон не добавила, что бы она ни делала, она всегда будет аристократкой. Не такой, как остальные. Но пока ей этого не понять.

– А твои фокусы… С противоположным полом? Типа, тоже месть семье? – усмехнулся я, переводя тему на то, о чем собирался поговорить уже давно.

Она вновь опустила голову, но затем гордо вскинулась:

– Тебя это не касается, Хуан! Это только мое дело!

– Ты думаешь, твоим родственничкам не все равно, с кем ты спишь, с кем гуляешь, и в каком количестве? Что ты подобна шлюхе не только внешне, из-за волос, но и благодаря своему поведению? А мне кажется, им плевать!

– Я думаю, Хуан, что тебя это не касается, – повторилась она, произнеся на полтона ниже, сверкнув глазами для убедительности. – Ты мне никто, и уволь от своих нотаций. Я же вижу, ты давно хочешь мне их прочесть.

– Шлюха? – продолжила она и повысила голос. Видно, давно кипело и прорвало. – Ну, не общайся со мной, раз я шлюха! А мне нравится встречаться с несколькими мальчиками! Мне нравится групповой секс! И ни перед кем отчитываться я не собираюсь!

Я вновь покачал головой. Никогда не думал, что развести Паулу на подобную дискуссию будет так легко. Однако, она права, это действительно, это меня не касается.

– Во всяком случае, добавила она уже тише, – Катарина говорит, что я перебесюсь и успокоюсь. Надеюсь, такой аргумент тебя устроит?

Устроит? Да меня это не слишком и напрягает! Почти. Просто иногда просыпаются то ли отеческие чувства, вместе с желанием объяснить, наставить на путь истинный, то ли собственнические, с тем же результатом. Хочется объяснить ей, какие сеньориты нравятся мужчинам для одного, какие для другого, и что мужчины никогда этих сеньорит в один коктейль не смешивают. Либо "жена", либо "шлюха".

Но нет – так нет. Ее жизнь, ее грабли.

Посвящение Паула прошла лишь в этом году, весной, для нее посвящение и присяга совпали. В отличие от "малышни", проходящей Полигон коллективно, ее послали на индивидуальное задание, с которого она могла не вернуться – в частности, подготовить штурм дома-крепости какого-то криминального барона далеко в провинции, внедрившись в персонал. Она выполнила задание влегкую, но по ее словам, малейший срыв – и живой бы она из того дома не вышла. Примерно то же самое будет ждать и меня – индивидуальное сложное задание, где придется проявить чудеса всех способностей, а не только физических, как "малышне".

Да, Паула не приютская, вы правильно поняли. Она попала сюда в шестнадцатилетнем возрасте, и как меня, ее прикомандировали к "чертовой дюжине", заставив девчонок дрессировать ее, делать из нее человека. Подробности того, как она в корпусе оказалась, я пока еще не слышал, но, возможно, ближе всех мы с нею сошлись именно поэтому – из-за схожести попадания.

По словам девчонок, самое трудное с Паулой было укротить ее, выбить из головы аристократическую дурь. Несмотря на то, что она бастард, от нее разило такими замашками, что хоть вешайся. Она лётала, как не лётает "малышня"; ее били, наказывали, загружали работой. И додавили – великосветские понты из нее вышли. Но на это потребовалось несколько лет.

Со мною же, по их словам, легче, я не кручу пальцы веером. Я простой, и девчонок это обрадовало. Потому, что они не представляли, как будут бить меня, им очень не хотелось делать этого. Ну что ж, хоть в чем-то есть плюсы происхождения!

Еще о Пауле. После посвящения она стала ангелом, ее начали выпускать в город. И тут, по словам остальных девчонок, понеслось. Она коллекционировала мальчиков пачками, в таком количестве, что даже им, как бы не обремененным излишней моралью в этом отношении, стало дурно. Это закономерно, в них за годы изоляции глубоко засел страх общения с сильным полом, которого никогда не было у Паулы, но закономерно не значит хорошо. Даже у меня вяли уши, когда я несколько раз, засыпая, вынужденно слушал ее россказни и хвастовство о приключениях в "увале".

– Расскажи о себе, – вздохнул я и прогнал невеселые мысли. – Кто ты. Как оказалась здесь. Почему. Я думаю, это интереснее, чем читать тебе мораль. Нам давно пора познакомиться поближе, перейти на следующий уровень доверия. Не считаешь?

Она кивнула, с последним утверждением согласилась. И начала рассказ.

– Мой дядя – глава семьи, по-вашему, клана. Очень крупного клана, аналога ваших Сантана или Феррейра по влиянию. Мать – его младшая сестра. Она нагуляла меня с кем-то из прислуги, дискредитировав этим себя, поставив на себе крест. На самом деле ничего страшного, было бы гораздо хуже, если бы мой отец был аристократом, а мать – служанкой. Я по сути все-таки аристократка, раз дочь аристократки, и многие, поверь, очень многие меня таковой считают. Но к сожалению, далеко не все.

И первая из них – тетка, жена дяди. Это мегера, гарпия, фурия – у меня нет слов, чтоб описать ее! – Паула вспыхнула. Видать, большая у нее к тетке "любовь". – Она пакостила нам всю жизнь, из-за спины дяди. Причем всегда делала это с улыбкой на лице. Это властная, очень властная женщина! Она сама из такого же влиятельного знатного рода и помыкает дядей, хоть тот боится признаться в этом, даже самому себе. И я для нее – позор семьи.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями.

– Когда я была маленькой, дядя отправил нас с мамой в семейное поместье недалеко от Пуэрто-ла-Крус. Спрятал. Там я выросла и повзрослела. Эта мегера забыла о моем существовании, и те годы были самыми счастливыми в нашей жизни. Но в тринадцать лет дядя вернул нас домой, в Каракас.

– Как я понимаю, твоя мать замуж так и не вышла, – уточнил я. Как-то слишком мало она говорила о маме, это бросалось в глаза.

Паула скривилась.

– Нет, не вышла. Так что дядя был и остается главой моей семьи. Мне никуда от этого не деться.

Так вот, мы вернулись, и начался ад. Эта женщина, она ведь все делает с улыбкой на лице, Хуан! Так у нас принято! А я за время в поместье забыла об этом. И эта женщина, пользуясь моей простотой, вначале расположила нас к себе, а затем начала подставлять меня, выставлять идиоткой везде, где только можно. И при любом удобном случае напоминать, каких я кровей. – Паула сжала кулаки в бессильной ярости. – Дядя осаждал ее, когда мог, но он занятой человек, его почти никогда не бывает дома, и я… И меня тыкали в грязь лицом постоянно, изо дня в день.

Дальше мои кузены, чтоб их анаконда сожрала, обоих. Видя такое отношение матери, почувствовали, что сами могут поиздеваться надо мной. Один из них мой ровесник, другой на два года старше, – объяснила она. – Возраст, когда хочется самоутвердится за чужой счет. Вот они и самоутверждались. Это мне Катарина позже объяснила, уже здесь. – Смешок. – Но сам понимаешь, тогда мне было плевать, что ими движет. Как и сейчас.

– Они издевались надо мной, дразнили, – продолжила она. – Меня спасало только то, что я была сильнее, и пару раз, когда они перешли границы, устроила им веселый мордобой. После этого они не рисковали делать это в открытую, но исподтишка все равно пакостили.

– С этого места подробнее! – оживился я. – С "сильнее" и с "мордобоя".

Губки Паулы довольно вытянулись.

– Я занималась, с детства. Восточными единоборствами. Очень серьезно, с лучшими тренерами, мне нравилось. – В ее голосе я почувствовал гордость. – А еще занималась контрас, любила побегать и пострелять. Мне дядя даже купил и подарил клуб, в котором я занималась.

– Здорово! – вырвалось у меня. Я про клуб, конечно, но она поняла по своему и покачала головой:

– В Империи не очень. Это же не милитаризованная Венера, у нас всё не так. Тетка вообще слюной брызгала, что "такое увлечение недостойно юной сеньориты, истиной представительницы высшего общества". Требовала, чтоб дядя запретил мне заниматься.

– Но он не запретил.

– Естественно. – Усмешка. – Чем-то же нужно было меня занять? И тетка смирилась. Правда, подозреваю, смирилась только потому, что я – полукровка. Дескать, нищебродному быдлу все можно, даже это.

Тут уж кулаки сжал я, что не осталось незамеченным для Паулы, которая довольно ухмыльнулась.

– Ты же говорила, среди знати занимаются все? – спросил я. – Почему ж она была против?

– Заниматься-то занимаются. Но никто профессионально. А я выступала. "Показушничала". Завоевывала призы. А это недостойно настоящей аристократии, и тем более девушки. Особенно девушки! – Грустная усмешка.

– Итак, эти два демона с ангельскими личиками, – продолжила она, – мои кузены, попытались проучить меня, "безродную потаскушку", поставить на место. Но я им дала понять, что они затеяли это зря. Била не жалеючи. А после их наказал дядя. Он объяснил, что я – их сестра, и если они будут обижать собственную сестру, то бедные они будут. Он лишит их наследства, как последних дегенератов. Семья – это святое.

Я помнил выдержки из книжицы про аристократию. Да, для них семья – не пустой звук. К сожалению.

– А они?

– Разумеется, ничего не поняли! – Паула фыркнула. – Но отныне выступить против меня в открытую не решались. А ненависти, желания напакостить мне, в них только прибавилось. Эти подонки посчитали, это я во всем виновата, что их наказали. И искали способ отомстить так, чтобы им самим не попало.

– Нашли? – усмехнулся я.

Паула опустила голову.

– Мне исполнилось пятнадцать, и меня начали таскать по балам и раутам. В пятнадцать в семьях начинают подыскивать пару, искать возможных супругов, и дядя, несмотря на испорченную кровь и неизвестного отца, хотел выгодно меня "продать". Причем достойным людям – дядя все-таки любил меня. Единственный в нашей дурацкой семейке, кто меня любил! – она вновь сорвалась на эмоции.

– Ты не сожалеешь об этом, – заметил я.

Она покачала головой.

– Это жизнь, Хуан. Закон жизни. НАШЕЙ жизни. Повторюсь, для всех я была… И есть аристократка. Хоть и не самого лучшего пошиба. А семья мужа – это щит, это крепость, где меня бы никто не обидел. Меня готовили к этой мысли с детства, я не боялась этого. Но то, что сделали кузены с теткой… – Она вновь покачала головой.

– Понизили твои акции? – предположил я.

– Обрушили! Если до этого меня дразнили только дома, то теперь я превратилась во всеобщее посмешище. Я стала белой вороной, которую никто не выгоняет из опасения гнева дяди, но разговаривать с которой – не уважать себя. Полукровка. Плебейка. Нищенка.

Надо мной смеялись, Хуан. За моей спиной, но в открытую. Показывали вслед пальцами. И я ничего не могла этому противопоставить! Совсем ничего! От меня начали отворачиваться даже те, кто общался и дружил со мной всю жизнь, еще со времен Пуэрто-ла-Крус…

– …Как же я их ненавижу, Хуан! – закричала она. – Всех их, этих долбанных аристократов!.. – на ее лице проступила гримаса отчаяния.

– И ты не выдержала, – вновь предположил я. – Кого-то избила.

Я оказался прав, ответом мне стал тяжелый вздох.

– Да. Двух дружков этих сволочей кузенов. Которых они подзюзили поиздеваться надо мной. А те подвыпили и… Ну, я им и…

– А потом?

– Потом приехал дядя и наказал меня. Дескать, моя выходка чуть не стоила нашей семье потери дружбы с другой влиятельной семьей, из которой был один из моих обидчиков.

– Как я понимаю, это был не единичный случай? – продолжил я разговор, похожий на дознание. Или исповедь.

– Да. – Паула кивнула. – Но второй произошел не скоро. Я плюнула на светские мероприятия и с головой ушла в занятия. Занималась до изнеможения. И на соревнованиях в Баркисименто, на кубке Венесуэлы, заняла четвертое место среди юниоров. Это много для полумиллиардной Венесуэлы, Хуан! Очень много!

При этих словах внутри меня что-то ёкнуло. Deja vu, блин!

– Да и наша команда по контрас пробилась-таки во вторую региональную лигу. Туда меня уже не взяли – возраст – но стрелять с обеих рук я научилась.

А потом… – Снова вздох – …Дядя вновь затребовал меня к себе и снова попытался "продать". Потащил на очередной бал. Я не стала долго ждать, и сразу же дала в морду одному из парней из окружения кузенов, сказавшего обо мне вслух что-то непристойное.

– И дядя вновь тебя наказал, – понял я, поразившись ее злоключениям. Действительно, не позавидуешь.

Кивок.

– Мы долго ругались, ссорились, но он был непреклонен. Говорил, что это я во всем виновата. Ставлю на первое место свою гордость, не думаю об интересах семьи. Подставляю его. Я объясняла, но он не хотел слушать. Он вообще к этому моменту изменил обо мне мнение не в лучшую сторону.

– Рука тети?

– А чья ж еще! – Усмешка. – Она таки промыла ему мозги, дядя начал относиться ко мне с раздражением. С каждым днем все более и более. Он посадил меня под замок, и я решила, что справедливости ждать не стоит. Решила плюнуть и на него, и на высший свет, и пытаться жить самой. Своей жизнью. И сбежала.

Повисла пауза. На лице моей собеседницы заиграла грустная улыбка.

– Полиция ссадила меня с поезда на границе Никарагуа и Коста-Рики, я даже до Северных территорий [16] не доехала, не говоря о Северной Америке. А через час я стояла в кабинете дяди, пред его грозными очами.

– Сильно досталось? – усмехнулся я.

Она съежилась, по лицу пробежала рябь, и я посчитал за лучшее не уточнять.

– После этого он стал относиться ко мне откровенно враждебно. Эти же демоны будто ждали момента, и вновь несколько раз меня подставили.

Тогда я не удержалась и уработала одного из них, после чего вновь сбежала.

Вздох.

– Я решила отсидеться где-нибудь на Юге. Раз путь в Северную Америку хорошо охраняют, лучше потеряться там, где искать не будут. Например, в двухсотпятидесятимиллионном Буэнос-Айресе. Подождать, отсидеться, пока дядя не успокоится…

Меня покоробило от названной цифры. Не то, чтобы я не знал численность населения на Земле, но в разговоре сталкивался впервые.

– Но до Буэнос-Аэреса ты не доехала, – вновь предположил я.

Она отрицательно покачала головой.

– Странно, но доехала. Перекладными до Манауса, а там села на континентальный экспресс. Так добралась до Монтевидео, это рядом, пригород Буэнос-Аэреса – и только там меня взяли. Прямо на вокзале, местная полиция. И тут же передали людям дяди, которые посадили на катер до Каракаса.