Текст книги "Золотая планета. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 140 страниц)

– Да ничего…

«Всё, убедился? А теперь заткнись, подлое бестелесное создание!»

Перед входом была расстелена ковровая дорожка. Вокруг неё стояли и ходили, чинно беседуя, разные люди, мужчины и женщины, в таких нарядах и аксессуарах, что было неловко. Ноги слушались плохо, так и норовили развернуться и пойти прочь. Бэль, видя мою растерянность, крепко-крепко держала под локоть и не отпускала. Местами буквально тащила, подбадривая и попутно объясняя, кто перед нами есть кто.

– А этот пожилой сеньор – сам герцог Сантана, второй человек в государстве. Или третий – не важно. Контролирует половину банков планеты. Это София Монтеро, его жена.

– Она же ему во внучки годится! – опешил я, разглядывая шикарную сеньору, которой не было ещё и тридцати. Против минимум семидесяти старого герцога.

– Ну, сердцу не прикажешь… – усмехнулась девушка. – Не поверишь, они любят друг друга, и брак у них не договорной. Как так получилось, никто не знает, просто раз – и получилось. Теперь клан Монтеро поддерживает герцога, и вместе они отодвинули клан Ортега на третье место.

Ортега, Сантана… Вот тебе и политика на государственном уровне! От брака двоих людей зависит будущее планеты.

– Прикольно! А этот, герцог, он ещё это, того?.. Как мужчина? – Я подленько усмехнулся.

Дедуля не впечатлял. В таком возрасте, да ещё жениться, да ещё по любви? Бэль мою усмешку поддержала:

– Того. Но видимо, не так часто, как хотелось бы. Потому София организует собственные туры по постелям всей придворной знати. Только между нами! – шикнула она.

– Естественно!

– Но даже тут она верна клану. Знаешь, со сколькими представителями… различных важных структур она договорилась в горизонтальном положении? Сколько заключила союзов, сколько протолкнула нужных идей нужным людям? Клан процветает благодаря ей, а не герцогу, несмотря на всю его хищную деловую хватку и опыт.

Я прицокнул. Венерой управляли и управляют женщины, так уж повелось. А что методы у них… своеобразные?

Что ж, умный примет это как данность, как дедушка Сантана (чтоб такой человек и не знал о проделках жены?). Дурак же пойдет по миру. Не мы управляем обстоятельствами, а они нами.

– А это кто? Это же актриса… Забыл имя. Она ещё в фильмах играет…

– Да, она. А играет в фильмах благодаря вон тому человеку. – Моя спутница указала в сторонку, где стоял мужичок в неприметном сером скромном пиджаке с огромными очками. – Глава «Венерианских новостей», контролирует треть рынка информации на Венере, её любовник…

…И в таком духе. Олигархи, главы кланов, актрисы, балерины, спортсмены, жена премьер-министра… С комментариями, кто с кем спит, кто против кого дружит и какие в этом массиве людей родственные связи.

Через несколько минут с непривычки голова пошла кругом, и я попросился скорее внутрь.

Надо сказать, стояли мы дальше от основной массы людей, да Бэль ещё и прикрывала лицо цветами – боялась. Затем осмелела, и, видя, что очередь на дорожке рассосалась, мы подошли.

Преисполненный собственной важности секьюрити в расшитой золотом ливрее времен императора Августо Второго перегородил дорогу и вежливо поклонился:

– Сеньор, сеньорита, ваши имена.

Он был сама любезность, но сквозь эту любезность я видел готовность вышвырнуть нас отсюда, словно бродячих собак. Он не узнал нас, а значит, мы те, кто хочет незаконно проникнуть на светскую тусовку, не имея на это морального права. Как потом объяснила Бэль, так постоянно случается – каждый раз журналисты и другие любопытствующие пытаются это сделать, только успевай вышвыривать. Папарацци, бизнесмены, просители, которым нужно поймать определённого человека, к которому в обычной жизни на приём не попадут, и так далее. На мероприятиях такого масштаба охрана бдит в два раза сильнее, чем положено, но всё равно каждый раз кто-нибудь мимо них да проскочит.

– У нас пригласительные.

Бэль протянула ему две пластиковые карточки, тиснённые золотом, на которых что-то было изображено. Секьюрити внимательно осмотрел их, и так и этак, подумал, затем скривился и с выражением превосходства вернул их назад:

– Сожалею, сеньорита. Я не могу пропустить вас.

Бэль опешила. Такого поворота событий она не ожидала.

– То есть как не можешь? Ты читать разучился? Это пригласительные!

– Повторяю, я сожалею, сеньорита, – улыбнулся он и бросил на меня такой презрительный взгляд… будто он – наследник имперской короны, а я – уличный попрошайка. Притом что он – всего лишь халдей, обслуживающий мероприятие.

Сказать, что у Бэль отвисла челюсть, – ничего не сказать. Она пару раз пыталась что-то произнести, но не вышло. Наконец собралась с мыслями.

– То есть как это – сожалеешь? Перед тобой пригласительные, придурок! Пригласительные на данное мероприятие!

– Сеньорита, – охранник делано вздохнул, словно намекая, что мы отвлекаем важного человека от важной работы глупыми притязаниями, – назовите имя человека из списка приглашённых, который может за вас поручиться. Я не вправе впустить вас только на основании этих бумажек.

Кажется, для моей аристократки это был удар. Она вспыхнула и молча потащила меня в сторону.

– Щас я ему устрою «поручиться»! Придурок! Сукин сын! Да я его…

– Кажется, когда тебя не узнают, это не всегда хорошо… – Я не зло рассмеялся.

Бэль хохотнула тоже и начала успокаиваться.

– Действительно, в таком глупом положении я ещё не оказывалась. Спасибо, что показал, каково это, когда тебя не знают! Сама бы не додумалась так поэкспериментировать. Подожди, ладно?

Она отошла в сторону метров на двадцать и принялась с кем-то разговаривать вполоборота ко мне, чтобы я не слышал и не мог прочесть по губам.

«Вот так так! Ты ещё не попал на мероприятие, Шимановский, а уже устроил девушке приключение! Это ведь из-за тебя, из-за твоего вида, вас не пустили. Пригласительные? Их можно купить, украсть, сделать копии (ну, не знаю, может, и можно), но на бал попадают всё равно лишь те, кому положено, а не все подряд. Эти пригласительные были не именные, потому охранник заупрямился.

А билеты не именные потому, мой друг, что она пытается скрыть своё имя от тебя. Если бы не скрывала – прошли бы внутрь, не задерживаясь ни секунды».

«Да знаю я! – ответил я сам себе. – Но может, ещё рано говорить имя? Эта девушка знает весь бомонд лично. Она сильно крутая, и быть в тени пока лучший выход. Ты вот думал, что нужен ей лишь в качестве игрушки, а может, она думает то же самое о тебе? Что нужна тебе лишь как мостик в высший свет? Или как дойная корова? И хочет проверить тебя».

«Затащив на тусовку? Вряд ли…»

Не придя ни к какому выводу, я решил продолжать нашу игру, раз она выгодна обоим, и наслаждаться моментом. Если дальше ничего не получится, если это свидание станет первым и последним, я уже счастлив тем, что побывал здесь, посмотрел на высший свет.

Бэль подошла через несколько минут:

– Всё, уладила. Он труп. Больше тут работать не будет. И нигде больше не будет.

– Жестокая ты! – Я усмехнулся. – Зачем так сурово?

– Это правила игры, Хуанито. Здесь один раз ошибёшься – и ты на дне. Кстати, это правило касается не только слуг. Понимаешь, о чём я?

– Конечно. От лакея до герцога Сантаны: одна ошибка – и adios. Жестокий мир!

Первый раз в жизни я порадовался, что живу в простом районе среди простых людей.

– Как с такими правилами игры можно выжить?

– И не спрашивай! – отмахнулась она.

– Кстати, это твоё. – Я вытащил и протянул ей забытый в кармане навигатор. – Ты забыла его. Помнишь?

Она кивнула. Восторга на её лице при этом я не увидел, обычное рядовое событие – вернули навигатор с архисекретной информацией. Ей каждый день по три штуки таких возвращают. Это задело, но я не стал акцентировать внимание – не тот случай.

– Он мне здорово помог позавчера, так получилось. Спасибо.

Схему камер в школе я удалил, остальные данные не трогал. Дэбэшники вроде тоже ничего с ним не сделали – изменений не нашёл. Значит, всё в порядке, отдал в первозданном виде, моя совесть чиста.

– Да не за что.

Она тут же надела его, подключая к браслету. Просмотрела какие-то странички, затем отключила.

– Пока без него похожу. О, смотри, началось!

Из здания вышел маленький неприметный человек в деловом чёрном костюме, выделявшем его среди пёстрой толпы строгостью, занятостью. Какой-то менеджер мероприятия. Рыкнув на того самого охранника, он указал ему сначала на нас, потом на дверь за спиной. Охранник ошарашенно вытаращил глаза, попытался что-то сказать, но человек в чёрном вновь рыкнул и кивнул себе за спину. Тот развернулся и ушёл.

После этого человек спустился к нам и вежливо поклонился моей спутнице:

– Сеньорита, произошло недоразумение. Прошу простить меня, виновные будут наказаны, подобное не повторится.

По его лбу стекал пот. Он боялся Бэль, говорил с трудом, словно выдавливая слова из себя.

– Хорошо.

Бэль не стала строить из себя оскорблённое достоинство, подозреваю, из-за меня, и мы направились к входу. Человек засеменил следом, я даже спиной чувствовал, какое облегчение он испытал.

Остальные охранники в ливреях при нашем приближении поклонились. Урок даром не прошёл.

Мы вошли внутрь. Бэль сунула букет чёрному человеку и что-то сказала. Потом взяла меня за руку и потащила дальше, не давая рассмотреть холл и окружающих.

– Я распорядилась отвезти цветы домой, а то завянут. Пойдём в буфет?

– Зачем?

– Я не завтракала. Покраска, сушка, макияж… пока всё сделаешь!

«Шимановский, читай между строк: чтобы тебе понравиться, я всё утро провозилась, даже не завтракала».

«Ой ли из-за меня?»

«Придурок! А то ты женщин не знаешь! А из-за кого ещё?»

* * *

Я не стал себе ничего заказывать. Цены тут не просто кусались, сильно кусались, а неограниченными финансовыми возможностями, как некоторые, я не располагал. Бэль же трескала за обе щеки, не забыв заказать и мороженое. Не много, порции четыре.

– Как я понял, ты – фанатка Золотого века, – решил я начать отвлечённую беседу, чтобы не скучать, пока она при деле.

– Это плохо?

– Нет. Просто интересно, откуда такая направленность? Не так много в нашем мире людей, уважающих старину, слушающих старинную музыку, изучающих старинную культуру не потому, что в универе учатся, а потому, что самим интересно.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – У меня бабушка очень любила старину. Я её не застала, к сожалению, но мне рассказывали. А потом я повзрослела, начала интересоваться. Не поверишь, подсела, прямо как на наркотик! Никому это не интересно, всем нужны лишь деньги, деньги, деньги… Если кто-то интересуется эпохой, то только как коллекционер.

Вокруг нас расхаживали расфуфыренные представители их общества. Им было откровенно плевать на экспонаты, они лишь делали вид, что чем-то интересуются.

– Это точно.

– А ведь эта эпоха уникальна, Хуанито! – с жаром продолжила моя спутница, принимаясь за любимое мороженое. – Такой никогда не было и не будет! Ближайшее время точно не будет. Золотой век – это неограниченный источник того, что мы могли иметь, но растеряли, но что можем возродить. Хоть в какой-то степени, самое ценное.

Я скептически усмехнулся:

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Золотой век – эпоха лицемерия и морального регресса. Как можно возрождать идеи вроде «Люби ближнего своего даже в ущерб собственному народу и собственному национальному сознанию»? Ты хочешь, чтобы мы полюбили марсиан, переселили их всех сюда, а потом они нам тут очередную Третью мировую устроили? А как можно «любить» гомосеков? Как можно пропагандировать их ориентацию и терпимое к ним отношение?

Бэль рассмеялась:

– Ты глупый. Очень глупый. И рассуждаешь принятыми штампами. Согласна, многое они делали неправильно, жители той эпохи, за что и поплатились. Но не всё же! А ты знаешь, что многие штампы того времени в обществе культивировались намеренно? – воскликнула вдруг она.

Я задумчиво покачал головой:

– Нет. И зачем это сделали?

– Чтобы такие, как ты, простые парни, не задумывались над важными вопросами. Жили по установленным правилам и не заморачивались высокими материями.

– Например?

– Например, что такое власть. Каковы должны быть её взаимоотношения с народом. Обратная связь от народа к власти. И всё в таком духе.

Она распалялась, входила во вкус, и я понял, что ей нравится так вот объяснять людям подобные вещи, спорить, дискутировать. Самое удивительное: я начал втягиваться.

– Понимаешь, идеи, которые считались в то время чем-то само собой разумеющимся, несут в себе скрытый ядерный заряд для власти. И если допустить, чтоб этот заряд распространился среди народа и подбил людей к активным действиям… В общем, мы окончим так же, как они.

Она прокашлялась, подбирая слова.

– Свобода, настоящая свобода, – она не для всех, а лишь для тех, кто может её понять. Народ не должен быть свободным, Хуан. Народ должен быть скован цепями порядков, обычаев и традиций. Когда голытьба кричит о свободе… это бунт и кровь, ведущие к тирании и тоталитаризму. Хотя это не значит, что свободы не должно быть в принципе.

Вздох.

– Понимаешь, люди тогда ошибались. Власть имущие подменили понятия, объявив собственную личную выгоду идеалом всех, потому та система и рухнула. Их демократия стала жертвой собственных достижений, но это не значит, что, если мы устроим нечто подобное сейчас, произойдёт то же самое. В этом и ценность истории Золотого века – мы должны понять его и возродить, но так, чтобы не повторять их ошибок. Понимаешь меня?

Я весело усмехнулся:

– И этим ты занимаешься? Анализируешь? Ищешь ошибки?

– В общем… да. – Она не обиделась на мою иронию. – Это захватывает. И не делай такие глазки, да, этой проблемой занимаются историки. Много историков, целые институты. Однако сколько историков, столько и мнений, слишком многогранный век, каждый находит в нём своё, отличное от других. А я… А мне… В общем…

Продолжать не требовалось, я её понял. А ей, возможно, придётся управлять структурой, оказывающей влияние на политику одного из самых сильных государств человечества. Что ж, полезное у девочки хобби!

От всех этих рассуждений кругом пошла голова, о чём я ей тактично намекнул. Она вновь рассмеялась:

– В нашем полку прибыло! Не переживай, поначалу трудно вникнуть, но у тебя получится. Ты не первый, которого я совращу Золотым веком и его ценностями. И гарантирую, станешь его фанатом. Совращать?

– Совращай. – Я обречённо кивнул. – Только медленно и постепенно, чтобы я понял, о чём речь.

Она кивнула.

– Скажи, вот ты слушал мою музыку на неделе?

– Конечно. Всё переслушал. Почти.

– Что можешь сказать о ней в целом?

– В целом? Ну… – Я задумался. – Сейчас так не играют.

– Почему? – Она смотрела на меня с лёгкой ехидцей, как бы проверяя интеллектуальные способности.

Я задумался. Хороший вопрос. Я чувствовал, ощущал, это есть в записях Бэль, но нет в современной эстраде, но как объяснить музыку словами?

– Какой-то драйв, безумие, что ли. Не знаю. Не ритм, а именно… Ну, это когда музыка вытягивает из тебя что-то или, наоборот, проникает внутрь, заставляя тело делать то, что нужно ей, а не хочешь ты.

– Ты сказал правильное слово. Драйв. – Её глаза довольно заблестели. – В нём всё кроется. Даже в медленных композициях есть этот скрытый драйв. Так?

Я кивнул.

– А ты знаешь, что со времени последней битвы парусного флота до создания полностью бронированных океанских флотов прошло каких-то тридцать лет?

Резкий переход. К чему он – не понял, но честно отрицательно покачал головой.

– А с момента отрыва от земли первого самолёта и до первого полёта человека в космос – жалкие полвека?

– И что?

– Мир в те годы развивался такими темпами… бешеными, нереальными. За тридцать лет он менялся полностью, от старого ничего не оставалось. Компьютеры, генетика, атом, нанотехнологии… Ты не представляешь, сколько всего было тогда изобретено и за какие ничтожные сроки!

Это был бешеный мир, Хуанито. Это было время… очень быстрое. Их музыка, их искусство – все их искусства – всё развивалось так же, было подчинено эпохе. Потому они и слетели в итоге с катушек – реалии жизни не успевали за их развитием. Они перемудрили сами себя, наши бравые предки.

А ты знаешь, что со времён Золотого века не сделано ни одного стоящего открытия?

Я засмеялся от всего сердца. В её речи были спорные моменты, с которыми можно было согласиться или нет, но сейчас она сказала полную чушь.

– И не надо смеяться. Назови мне хоть одно изобретение, ГЛОБАЛЬНОЕ изобретение, сделанное за последние четыреста лет? Такое, что продвинуло человечество на качественно новый уровень?

Я начал перечислять известные мне изобретения, приходя к выводу, что почти все они касаются оружия. Бэль скептически покачала головой:

– Нет и ещё раз нет.

– Почему?

– Ты говоришь о вещах… неглобальных. Путаешь эволюцию и революцию. А я прошу назвать научные революции.

– ?!!

– Хорошо. Смотри, генетика. Люди до её открытия знать не знали, что такое гены, а потом смогли накормить миллиарды людей, создали модов, улучшив себя самих. Понимаешь?

Кажется, начал.

– Электронные технологии, сети, виртуал – это всё продукт одного-единственного изобретения под названием ЭВМ. Предназначенного решать чисто математические задачи. Он был изобретён…

– Понял, – перебил её я.

– А известно тебе, что всё… не так, ВСЁ, что мы сегодня имеем, – от виртуала и сетей до систем ведения боя эскадрой линкоров – существовало в начале двадцать первого века?

Я вновь скептически хмыкнул. Неуверенно, но пока ещё надеялся, что она не сможет доказать правоту. Напрасно.

– Да, существовало. В более примитивной форме, доступно было не каждому, с очень большой дифференциацией функций… Но все это БЫЛО.

Пауза.

– Со времён Третьей мировой войны, Хуан, мы не изобрели ничего нового. Наши истребители летают лучше, дальше, выше, космические корабли перелетают с планеты на планету за несколько дней, а не за месяцы и годы, наши двигатели экономичнее и мощнее в тысячи раз, у нас много новых композитов, из которых мы строим сверхпрочные купола и космолеты… Но это те же самые купола, что возводились сто и двести лет назад, те же самые корабли, что несли пионеров Марса и Юпитера, те же истребители, что использовались в Четвёртую и Пятую мировые.

Мы не регрессируем, нет. Но и не растём. Мы, весь наш мир, четыреста лет топчемся на месте.

Четыреста лет стояния против их двух сотен бешеной гонки быстрее самого времени. Ты не задумывался, почему так?

Вот теперь она точно меня озадачила.

Я никогда не задумывался о таких вещах. Прогресс? Все свято верят, что он есть, каждый год защищаются тысячи патентов, выпускаются сотни наименований новой продукции. Новая техника, новые продукты, сделанные из воды и углекислого газа, которые не отличишь от настоящих по вкусу и полезности и которые в разы дешевле…

…А оно вон оказывается как. Всё относительно, главное – точка, откуда смотреть. Относительно и наше общество, закостенелое и консервативное, не принимающее новых идей. В этом заключался смысл нашей дальнейшей беседы.

Эта беседа многое открыла мне. Например, что Венера – передовое государство в политическом плане, оно единственное, где придерживаются хоть каких-то принципов демократии. Не той, что умерла сотни лет назад, иной, сдерживаемой традиционными порядками, но таких свобод, как у нас, нет даже в богатой сытой Империи или высокомерной России. Королева наша, хоть и не фанат тех времён, стремится к либерализации и демократизации, пытается сделать народ активнее, надеясь вызвать в стране волну прогресса на всех фронтах. Пока не слишком удачно, но она никуда и не спешит.

…Но с другой стороны, я точно знал, что у власти достанет репрессивных механизмов и она подавит в зародыше любые очень уж активные «активности» народа. Мы впереди всей Солнечной системы, но не настолько, как хочется Бэль. Просто народ – это одно из средств защиты королевской власти от всесилия кланов. Если бы не народ, привыкший к патернализму, что над ними монарх-заступник, которого, в свою очередь, надо беречь и защищать, жить бы нам всем в раздираемой на клочки буржуями чахлой республике…

* * *

В высокоинтеллектуальных спорах прошёл не один час. Мы бродили по выставке, глазели на экспонаты, вели диспут. Попутно Бэль объясняла мне кое-что из виденного. Честно, меня выставка не впечатлила. Ну да, предметы быта, картины. Фотографии – непривычные, плоские, без эффекта объёма. В конце концов я открыто сказал ей об этом.

– Зачем это всё нужно? Кому интересно, кроме фанатов и коллекционеров? Я так понял, понты, – я обвёл рукой гуляющую публику, – будут только сегодня и завтра. А кто пойдёт сюда потом? Выставка же не окупится, это Королевская галерея, представляешь, сколько здесь стоит арен…

Она приложила палец к губам и улыбнулась, как улыбаются наивным детям:

– Пойдём, – и вновь куда-то потащила. – Ты прав. Выставка – это понты. Это вообще понты, не только на сегодня и завтра. Просто надо что-то выставлять, вот и собрали до кучи. Но выставка не билетами окупается.

– А чем?

Она помялась:

– Сейчас покажу. Понимаешь, ценность ЭТОЙ эпохи не в том, что можно потрогать, – вещах, фотографиях, – а в идеях. В философии, музыке. Вот, смотри…

Мы вышли к маленькой неприметной двери с надписью «Распродажа коллекций».

– Пошли.

Это оказалась антикварная лавка… или не так, выставка-лавка. Но не простая, а древних музыкальных дисков. Они стояли на полках в несколько ярусов, причём, в отличие от стеллажей в наших магазинах, в каждом ряду стояла не стопка одинаковых дисков, а по одному, максимум два-три.

– Вот то, куда я хотела попасть и ради чего пришла. – Она зашлась в счастливой улыбке. – Ради таких мест эти выставки и организуются. Остальное ерунда, фон…

И она исчезла.

Нет, не исчезла в прямом смысле слова, бродила между деревянными, из настоящего дерева, приятно пахнущими временем стеллажами, но я её потерял. Всем её вниманием завладели антикварные диски, в которые она жадно вчитывалась, глаза её горели алчностью ребёнка, во дворе которого перевернулся грузовик с мороженым. М-да, у каждого свои причуды.

Я тоже двинулся по магазину, но в противоположном направлении. Сказать, что был сильно рад или удивлён этим сборищем антиквариата… не скажу. Всю эту музыку можно найти в сетях. Порой придётся долго искать, но всё равно можно. Мне этого достаточно. А диски… Фетиши это всё!

Я взял в руки один из продаваемых экспонатов. Пластиковая коробка, хорошая, надёжная, но материал неизвестен – таких сейчас не делают. Какая-то мягкая на ощупь. С обратной стороны на ней была трещина… Нет, не трещина, линия сгиба. Но на линии произошёл разрыв внешнего слоя, и казалось, будто сейчас она распадётся.

Я недовольно хмыкнул и принялся рассматривать чёрно-белое изображение сверху. Чернокожий добряк с пухлыми щеками самозабвенно играл на трубе.

– «Луис Армстронг», «Парижский блюз»? Интересуетесь джазом, молодой человек?

Я чуть не выронил от неожиданности коробку из рук. За мной стоял пожилой седовласый сеньор с добрыми глазами.

– Вообще-то нет. Просто моя подруга ушла смотреть, что здесь продаётся, она давно грезила этой выставкой… А так я не очень разбираюсь в музыке того времени, – честно признался я.

Пожилой сеньор довольно усмехнулся:

– Ничего страшного, молодой человек. Полюбив эту музыку однажды, вы полюбите её до конца жизни. Ваша подруга правильно поступила, приобщив вас, вы не пожалеете.

Что-то меня уже второй раз за сегодня «приобщают». К чему бы это?

– Но я даже не имею представления, что здесь. – Я указал на коробку.

– Пойдёмте со мной. – Старик поманил следом.

Мы вышли из закутка стеллажей к большой площадке, на которой стояли непонятные приборы с раструбами.

– Это не проблема. У нас есть всё, что может понадобиться клиенту, мы – уважаемая фирма и оказываем самый широкий спектр услуг.

Говоря это, он аккуратно открыл коробочку и извлёк из неё белоснежный пластиковый диск. Странно, современные диски подобного формата серо-стального цвета.

– Конечно, это «Белу», жалкая переделка семидесятых, – продолжал разглагольствовать он. – Но зато обратите внимание на качество, на материал – он вечный!

Я кивнул. Старик положил диск на пластину проигрывателя, а это был проигрыватель, нажал архаичную кнопку, чтобы та начала вращаться, и плавно опустил на каёмку диска вращающееся устройство, напомнившее мне почему-то перо. Из динамика, а раструб на самом деле оказался архаичным динамиком, полилась нежная лирическая мелодия. Качество её было… не просто ужасно, а отвратительно, но звучание завораживало.

– Редкая вещь, – повернулся улыбающийся сеньор. – Но наша фирма только такими и занимается. А если вам нужно что-то, чего нет у нас, мы найдём вам это под заказ.

– Спасибо, конечно… – только этого мне не хватало, – но я не фанат, я говорил…

– Да, конечно, конечно. – Сеньор согласно покачал головой. – Мистер Смит. – И протянул мне руку.

Я опешил, но руку пожал. В вывеске над входом значилось: «Лавка мистера Смита».

– Шимановский. Хуан Шимановский. Вы…

– Да, я хозяин этой фирмы. Кто ещё может разбираться в музыке гринго, как не чистокровный гринго? – Он расхохотался.

Я тоже улыбнулся.

– Так что, если у вас появится интерес на какую-нибудь редкую вещь, мистер Шимановский, смело обращайтесь к старику Адаму.

– Вы знаете, се… мистер Смит, я как бы… небогатый человек.

– Какие ваши годы, юный сэр, какие ваши годы!

Он как-то странно улыбнулся, мне стало не по себе.

– Просто помните, когда станете богатым и знаменитым, старина Смит выполнит любой ваш каприз – в память о старой дружбе и том времени, когда вы были молоды и ничего собой не представляли.

– Конечно, мистер Смит, обязательно.

– А сейчас разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер. – Он поманил меня за собой.

Мы вновь прошли через весь магазин в маленькую подсобку. Ну, подсобка только казалась маленькой, на самом деле она была огромной, просто заставлена ящиками и стопками с дисками от пола до потолка, а подойти к нужному ящику в противоположный конец помещения можно было лишь через небольшой проход.

Покопавшись в стопке с ведомыми одному ему ориентирами, старик вытащил на свет божий диск, но немного не такой, не в пластиковой коробке, а…

– Это что, бумага? Картон? – Я опешил.

Мистер Смит, глядя на моё удивление, вновь рассмеялся:

– Разумеется, нет, молодой человек. Та жалкая подделка – «Белу Оризонти», 2373 год. Эта вещь издавалась гораздо раньше, когда ещё не существовало тех материалов. Конечно, это тоже переиздание, и оно в разы крепче оригинала, но оригинал стоит столько… что продаваться будет на престижнейшем из аукционов (если будет продаваться), куда до них старому Смиту!

Это «Мехико», 2258 год, – продолжил он, повертев коробку в руках. – Студия «Золотой дракон». Лучшее переиздание классики всех времён и народов. Держите, юный мистер. В знак того, что я не шучу, когда говорю про будущее.

– Я…

Я молча взял диск в руки. Нет, правда, не картонка, пластик, но уж очень древний пластик, выцветший и потёртый.

На диске была изображена белая гора американских президентов на чистом небесно-голубом фоне неба. Та самая, которую имперцы разрушили во время оккупации Северной Америки в начале двадцать второго века. Я изучал эту тему, когда писал реферат по истории, и точно помню, что президентов было четыре. Линкольн, Рузвельт, Джефферсон, Вашингтон. Здесь же их нарисовано пять. И президенты эти… не такие.

– Диип Пу… – попытался я понять название без переводчика.

– «Глубокий пурпур», – помог мне мистер Смит. – «В скале». Лучший альбом этих ребят. Ну, один из лучших. Ну что, пойдём поищем твою подругу, мистер?

Мы вышли. Я не удержался и спросил:

– Мистер Смит, мне неудобно, скажите хотя бы, сколько это стоит?

Старик рассмеялся:

– Тебе не купить, мальчик. Поверь старому гринго. А насчёт удобства… Неудобно с женщиной в гамаке спать. А подарок – это подарок, сколько бы он ни стоил.

– Спасибо, мистер Смит! – от всего сердца произнёс я. – Я вас никогда не забуду. Чем смогу быть полезен – обязательно помогу.

– Да что там! – махнул он рукой. – Какая помощь! Вот когда придёшь за следующим диском, захвати старому Адаму хорошего виски. А ты придёшь, я знаю, я хорошо разбираюсь в людях.

И, посмеиваясь под нос, мистер Смит отправился к стойке с кассой, возле которой что-то обсуждали двое его помощников, работников магазина, и клиент.

Бэль нашлась в соседнем ряду. Скача от радости, она показала мне несколько коробочек, идентичных первой мной увиденной (внутри которой диск белого цвета). На одной из них надпись была сделана на французском, и я смог прочесть «Эдит Пиаф».

– Глянь, что я нашла! – И она принялась щебетать, рассказывая про каждую из своих находок.

Я же стоял ошалевший, пытался прийти в себя. У меня в руках лежала вещь, которой более двух сотен лет. И её мне только что подарили. Просто так. Сказав, чтобы я, когда стану богатым и знаменитым, придя сюда за пополнением коллекции, принес бутылочку виски. De puta madre!

– Бэль, сколько это стоит? – почти шёпотом от волнения спросил я, кивая на французский диск. Который издан в «Белу Оризонти» в семидесятых годах прошлого века. Почти семьдесят лет назад.

– Дорого! – потянула она, покачав головой. – Это же антиквариат. Этот около десяти тысяч. А этот, наверное, все двенадцать. Сейчас узнаю. А что?

– Ничего. – И показал ей свой. – А это мне только что подарили.

После происшествия в «Лавке мистера Смита» Бэль ходила сама не своя, как придавленная. Что это, зависть? Неприязнь к чему-то, мне непонятному? Диск этот, по её словам, стоит от пятидесяти до ста тысяч империалов. Иначе говоря, матери, чтобы заработать на такой, нужно работать, не есть и не пить много лет. Пока объяснения реакции Бэль я не находил, и мы просто шли, разглядывая экспонаты, вяло перебрасываясь ничего не значащими фразами. Жаркие споры получасовой давности канули в Лету.

Это случилось внезапно. Я не успел ничего сообразить и тем более предпринять, как моя спутница ужом юркнула за колонну, приложив палец к губам.

– Меня нет… – прошептали её губы, а палец указал в сторону противоположного выхода, из которого выходили…

…Две девочки в хороших, но «рабочих» костюмах. Строгие закрытые серые пиджаки, строгие юбки почти до колена… Красивые девочки, но что-то сразу не понравилось в них, что-то смутно знакомое.

Что – понял через секунду, когда разглядел у каждой за поясом небольшой ручной игломёт. Здесь, в охраняемой галерее, куда допуск с оружием категорически запрещён. И шарили глазами по находящимся в зале они профессионально, замечая малейшую деталь, могущую представлять угрозу.

Телохранители.

Вторая моя догадка одновременно и подтверждалась, и опровергалась. Подтверждалась в том, что да, это «ангелы». А опровергалась в том, что в зал вошла не её величество, как я подумал, а её высочество инфанта.