Текст книги "Золотая планета. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 127 (всего у книги 140 страниц)

  – Парень, к нам нельзя! Не в таком виде! – вежливо выталкивал меня пузом дюжий охранник. В принципе, я бы с ним справился, в нем чувствовался лишь стандартный армейский контракт, но он был трезв, а я нет. Да и вел он себя вежливо, лишь выталкивая, загораживая проход телом. И я не стал обострять.

  – Слышишь, служивый, будь человеком? – по-хорошему попросил я. – Ну, дай надраться! Надо! Очень надо!

  – Куда тебе, сопляк, надираться? Мал еще!

  Он кривился и показно усмехался, но я видел понимание в глазах. Что так же говорило в его пользу. – Вот пущу тебя, а ты драку устроишь. И меня уволят. Ну и зачем это мне? Иди-ка лучше отсюда!

  – Не устрою, – покачал я головой.

  – Не устроит, – раздался сзади голос моей красноволосой родственницы. – Я за ним присмотрю.

  Я обернулся, бросил на Паулу ненавистный взгляд. Та не шелохнулась.

  Ярость медленно поднималась изнутри, и когда я уже хотел высказать ей пару ласковых, ситуацию разрядил охранник, посторонившись:

  – Ладно, muchacho. Сеньорита за тебя поручилась. Но смотри, если что, вылетите отсюда оба, пробкой!

  В том заведении мне не понравилось. Но я был еще слишком трезв, чтобы идти куда-то еще. Помню, сидел за стойкой, что-то пил, что-то кому-то рассказывал. Дальше в воспоминаниях значился провал.

  – Эй! Вставай! Давай, брат, вставай! – тряс меня кто-то за плечо. Голос жесткий, властный, насмешливый.

  – Аа-а-а? – Я приподнялся. Навел резкость. Желто-синяя форма патруля гвардии. Два человека, при оружии.

  – Кто таков? Что тут делаешь?

  Я заозирался вокруг. Хм, хотел бы я сам ответить на этот вопрос!

  – Сплю, – предположил я, рассуждая вслух. – На лавочке, возле памятника пионерам-китайцам. А почему?

  – Это, друг, мы у тебя хотели спросить.

  Я пожал плечами.

  – Не знаю. Не помню. Наверное, до дома не дошел.

  – Где живешь?

  В голове гудело, но я ответил. Видно, часть алкоголя выветрилась, полегчало, голова начала соображать.

  – Сам кто таков?

  Я снова ответил. И зачем-то добавил:

  – Позывной "Ангелито", тринадцатый взвод.

  С последней части фразы они рассмеялись.

  – Смотри сюда! – поднес один из них к глазам ручной терминал считывания сетчатки. Другой взял мою руку и считал данные электронного паспорта.

  – Правда, он. Хуан Шимановский, улица первого космонавта Гагарина, – подтвердил первый, сверяясь со своей базой данных. – Школьник. Чист.

  – Ну что, оформляем или как? – задал он напарнику риторический вопрос, предназначавшийся мне. Но тот неожиданно ответил, покачав головой:

  – Его из школы выпрут. – Пускай себе валяется. Проспится – домой пойдет. Зеленый еще, жалко.

  Командир отдал честь, они отошли. Нет, не думайте, порядочные гвардейцы у нас тоже встречаются. Но если бы я был, скажем, этническим русским, или не дайте высшие силы, марсианином... Или гастербайтером каким... Не уйти мне домой, не расставшись с энным количеством империалов. Причем количеством, обратно пропорциональным статусу.

  Посмотрел на часы. Полпятого. Огни на куполе уже начали набирать мощность, ночные сумерки сменялись очередным венерианским днем. Идти домой по-прежнему не хотелось, да и рано еще. Не охота маму будить. А там она, глядишь, на работу уйдет...

  Я прикрыл глаза. Перед взором тут же предстала кудрявая девочка, обнимающая собаку. Девочка прокаркала мне противным тягучим басом:

  – Это был мой отец, Шимановский! Я любила его, а ты взял, и убил.

  – Твой отец был преступником, – пытался отвечать я, но она смеялась смехом адских чудовищ из фильмов ужасов:

  – Его убил ТЫ, Чико! Без приговора суда! Без доказательства вины, по одним лишь данным, "слитым" тебе этими прошмандовками! Без возможности оправдаться! Ты ищешь справедливости для всех, чтобы слабые могли быть равными сильным, чтобы могли защититься! Но сам, оказавшись на месте сильного, показал себя таким же, как они! Такой же сволочью! Да еще и убийцей!

  Смех.

  – Как Бенито Кампос! Как Виктор Кампос! Как Катарина и ангелочки! Ты плохой "император", Хуан!

  И сними со стены игровой портрет Гагарина! Ты никогда не создашь для мира сказку, как он! Ты УЖЕ убиваешь ее в себе!..

  ...Далее в моем кошмаре она превращалась в какого-то монстра и летела мне в лицо, но в тот момент я тряхнул головой и видение исчезло. Но осадок остался.

  Я не знал, как сделать так, чтобы не чувствовать это, не слышать голоса девочки. Потому вздохнул, встал и побрел к метро. В центр, в Центральный парк. Куда-нибудь, только не сидеть и не слушать эту девочку.

  В дверь туалета раздался стук. Вспоминая, что произошло со мной, я чуть не уснул.

  – Хуан, все в порядке?

  – Да... – прокаркал я. Голос осип.

  Вздохнул, встал, вышел. Марина стояла на кухне и что-то готовила.

  – Я заказала еще снизу продуктов. Расплатилась с твоей карточки. Ничего? Тебе сейчас нужно поесть.

  Я пожал плечами. Карточка и деньги меня заботили меньше всего. Присел.

  А она красивая. Очень, невероятно красивая! Хорошо, что я к ней подошел. Хорошо, что именно к ней!

  Видно, детоксин уничтожил львиную долю алкоголя, потому, что я вновь оценил девушку, с которой просыпался вот уже два дня. Так сказать, напоследок. Стройная. Плечи широкие, но не портящие женственности. Приличная грудь. Поменьше, чем у Паулы, но побольше, чем у Розы или Кассандры. Попа тоже ничего. Сама смуглая, но с великолепными европейскими чертами лица. Явно полукровка, и явно не одного поколения. Густые иссиня-черные волосы почти до талии, каким позавидовала бы даже наша незаконнорожденная аристократка.

  – Ты обо мне так заботишься, – вырвалось у меня. – Наверное, мама обо мне так не заботилась. Ну, может быть только она!..

  Девушка обернулась.

  – Ты дурак, Хуан.

  Я на всякий случай убрал глаза в пол. Почувствовал, что Пантера в ней начала заводиться, а когда женщина так заводится, лучше всегда убирать глаза в пол и делать виноватый вид. Знаю по опыту, быстрее все кончится.

  – Нормальный вроде парень, а дурак.

  Ты кто, мужчина или тряпка? – начала повышать она голос. – Человека он убил. Ну и что, что убил? Ну и что, что человека?

  – Тряпка! – закричала она. – Здоровый! Сильный! Крепкий! Умный! Да-да, умный! Я разбираюсь в людях, и все вижу!

  Пауза. И с новой силой:

  – И ты, Хуан, несмотря на свой ум и силу, ноешь, как последний хлюпик?

  Я молчал.

  – Да ты рвать должен! Рвать и метать! Молнии из глаз! С твоими способностями можно каудильо быть, не меньше! А то и капитаном! А он, видите ли, из-за мокрухи плачет!

  – Ты не знаешь, каково это, убить безоружного, – вяло начал сопротивляться я, но слишком вяло. М-да, неплохой концерт напоследок. Для протрезвления мозгов.

  – Ты сам сказал, он был наркобароном! Сказал?

  – Ну, сказал.

  – Хуан, поверь, в этой сфере не бывает невинных. Они все виновны, все повязаны. Деньгами. И если кто-то из них кого-то убивает, это всего лишь передел денег, вот и всё.

  Твой наркобарон перешел кому-то дорогу, более крутому, более сильному. Но этот сильный такой же бандит, и у него так же руки в крови по локоть. И в свое время его так же кто-то уберет. Нет в этой среде агнцев божьих. Поверь, я знаю. Мой жених из эскадрона, я много чего знаю и много чего повидала.

  Так что хватит ныть. Ешь и бери себя в руки. – Она повернулась и поставила тарелку с разогретыми мясными полуфабрикатами, от которых шел ароматный пар. – Понимаю, все мы люди, каждый имеет право на минуту слабости, но МИНУТУ, Хуан! А не почти недельный загул. Это все, что я могу сказать, и все, что могу для тебя сделать.

  – ...В конце концов, ты знал куда шел, Хуан, – подвела она итог. – Знал, что тебе придется делать, чем заниматься. Так откуда такие нежности? Кончай хандрить и берись за ум. Я уже сказала, в бандах не все поголовно тупые отморозки. И ты, если захочешь, когда-нибудь свой эскадрон возглавишь. Если не будешь ерундой заниматься и по подонку убиваться.

  – Спасибо. – Я встал и притянул ее к себе, нашел сзади застежку платья. За неимением другой одежды она вновь облачилась в него. – Спасибо тебе. За всё!..

  – Ох, Хуан! Опять?

  – Только не говори, что не хочешь!.. – посадил я ее на колени и уткнулся в волосы. Она возбуждала меня. Дико. И я ничего не мог с собой поделать.

* * *

  Окончательно проснулся я так же на лавочке, но в Центральном парке. Дело шло к полудню, голова раскалывалась. Меня больше не трогали, но оглядевшись по сторонам, понял, почему – на соседней лавочке сидела красноволосая.

  Увидев, что я встал, поднялась, подошла. Протянула бутылку с прозрачной жидкостью. Я залпом выпил, почти не почувствовав вкуса.

  – Сейчас полегчает, – улыбнулась она.

  Действительно, через пару минут полегчало, головная боль унялась. Но земля запрыгала – видно, это было что-то спиртосодержащее, и она не сняла проблему, а лишь отсрочила ее решение.

  – Можно присяду?

  Я отсел ближе к краю и хлопнул на место рядом с собой. Она грациозно присела – в ее движениях промелькнуло нечто знакомое, виденное мною в манерах другой аристократки, так же сидевшей со мной на лавочке в Центральном парке.

  – Нам нужно поговорить.

  Такая преамбула не понравилась. Я поежился, примерно представляя, что происходит.

  – А мы с тобой сейчас не разговариваем?

  Она замялась.

  – Я не об этом. Я хочу поговорить на скользкие для тебя темы.

  – Ну, говори, – хмыкнул я.

  – Хуан, не думай, я хочу помочь тебе. Ты не безразличен нам. Всем нам.

  Пауза.

  – Почему ты нас ненавидишь? – Она повернулась, но глазами встречаться не стала.

  – Вас? – Я сделал удивленное лицо.

  – Не конкретно нас, тринадцатый взвод. Корпус вообще. Вчера ненависть лилась из тебя, словно желчь. Так не должно быть, и я хочу...

  – Помочь мне, – перебил я. – Я понял.

  – И не надо ехидсва! – обижено вскинулась она. Точнее, играя обиженную. – Это ведь важно. Мы не хотим тебе зла. Ты стал для всех... Своим, и твоя ненависть...

  – Понял. – Я усмехнулся, покачал головой. Голова соображала еще плохо, но я делал все возможное, чтобы делать это с наименьшими потерями. – Что ты предлагаешь? Вот так взять и не злиться на вас? Не получится.

  – Сразу – нет. Но ты попробуй найти корень проблемы. Задай себе вопрос, почему так происходит, и попытайся ответить. Вот увидишь, твою ненависть ответ разочарует.

  – Катюш, чтоб сказать это обязательно было "вести" Паулу? Не могла сказать сама, в лицо?

  Моя красноволосая напарница стушевалась, заблымала ресницами. Но, видно, получив указания, обмякла и успокоилась.

  – Ты бы не стал с ней разговаривать, – перевела она услышанное, говоря от собственного имени. Ну, хорошо, хоть чистым передатчиком не работает, уважает себя. – Не готов к беседе. А как ты догадался?

  Последний вопрос, видимо, исходил от самой Паулы – Катарина бы такую глупость не спросила. Я мило улыбнулся.

  – Паулита, ты живешь развлечениями. Мальчиками, девочками, стрельбой, единоборствами, оружием. Даже корпус для тебя одно большое развлечение. И несмотря на незаурядный ум и способности, склонностей к анализу, попыток психологических копаний за тобой замечено не было. Да, ты хочешь помочь, но у тебя свой предел.

  Она опустила голову. Я улыбнулся.

  – И не обижайся. Я все понимаю.

  Кажется, получилось. Не обиделась. Отлично, теперь поговорим с "ведущей".

  – Катюш, ты ведь это специально устроила, да? Испытание кровью?

  Пауза.

  – Да, – пробормотала Паула, работая на два фронта.

  – Знала, что я не смогу ударить. Не в данный момент, не сразу после устроенного вами противостояния. Потому приготовила это испытание именно сейчас, подкорректировав мой возможный отказ прицелами винтовок "виолончелисток" – чтоб наверняка. Да?

  Вновь пауза.

  – Да.

  – Зачем?

  Паулита долго вслушивалась и решила все-таки побыть чистым передатчиком – слишком большой и содержательный шел объем информации.

  – Мне не понравился твой настрой, Хуан. Твои мелочные детские обиды, подколки на каждое сказанное слово, выпендреж. Показная развязанность. Это детский сад, Хуан. А нам надо работать, и работать серьезно.

  Я, действительно, сделала именно так, чтобы сорвать тебя с петель, чтобы все твои обиды вышли наружу. Чтобы один раз переболел и успокоился.

  Ты успокоишься и сам, со временем. Но обиды останутся. И будут наслаиваться одна на другую. Так я повторю вопрос: почему ты нас ненавидишь? Ответь на него, вслух, и, надеюсь, поймешь, что это на самом деле детский сад.

  Паула помолчала.

  – Видишь, я не давлю. Ты должен сделать это сам, и ты достаточно умный мальчик, чтобы такое осилисть.

  Я усмехнулся.

  – Знаешь, это твоя исключительная черта – ты никогда не давишь. Но на самом деле ты лишь не заставляешь ничего делать прямо, а только подводишь манипулируемый объект к тому или иному решению. Принимает же его он сам, и пенять, следовательно, тоже должен только на себя. Здорово, правда?

  Помолчал.

  – Возьми хотя бы меня для примера, как я оказался в вашем сраном корпусе. Я ведь не хотел к вам идти, ушел. Более того, позвонил и сказал, что сруливаю, что мне это не нужно. Помнишь?

  Паула молчала.

  – А что потом? Блестящие операции, где вы предстали в полной красе, в белых сияющих доспехах? Бандиты, перед которыми я бессилен? Сильные мира сего? Уголовники, случайное отребье, перед которыми бессилен не менее?.. – я почувствовал, что начинаю заводиться, и мне это не нравилось. – Да, я пришел к вам сам! Вновь пришел! – повысил я голос. Нечастые прохожие удивленно оборачивались и старались побыстрее отойти. – Но это было не мое решение, а твое! Твоя заслуга! Ты засунула меня в ваш чертов корпус, где все кипит от подлости и высокомерия, и я даже не могу никого обвинить в этом!

  Так почему я должен быть благодарным? Что корпус сделал для меня эдакого, чтобы я его полюбил, считал родным домом? Что он дал кроме ненависти и ощущения безысходности?

  Я почувствовал, что захлебываюсь и сбавил обороты – алкоголь, помноженный на ярость – плохая игрушка. Особенно учитывая, побочные эффекты модификации.

  – Да, мне некуда было идти, везде ждала бы засада, – продолжил я почти шепотом. – Мне и сейчас некуда идти, несмотря на то, что королева отпустила. Вы отпустите, да, и она и вы, но мне по-прежнему НЕКУДА от вас идти. Вы просто не оставляете выбора.

  – Так почему я должен вас любить, если вы держите меня силой? – вновь взорвался я, теряя контроль. – Эдакой благородной и добровольной, но на самом деле просто хитрой силой? Ведь отсутствие альтернативы, это тоже веревка! Цепь, ошейник, удерживающий крепче металлических оков! И ваше вчерашнее испытание гораздо более прочный поводок, чем все цепи из сверхсплавов вместе взятые!

  Да, я ненавижу вас. Вас всех. Тебя, Мишель, прочих. Ненавижу и девчонок. Каждую в отдельности – нет, вот, ту же "чертову дюжину" по отдельности люблю. Но корпус в целом – ненавижу.

  – Я вернусь. Побуяню и вернусь, – оскалился я. Подожду, пока из меня выйдет эта пресловутая злость, пока не стану адекватным. Но Катюш, ненависть просто так не уйдет, даже не надейся. Ты хотела это услышать – ты услышала. И мне почему-то легче не стало.

  – Мы делаем тебя сильным, – произнесла Паула. Она была неуверенна в этих словах, но лишь как передатчик. Катарина – вряд ли. – Ты вырос до невиданных, непредставимых ранее величин...

  – Потому, что я вам нужен, – зло перебил я. – Я лишь ВАШЕ оружие, ваш клинок, а клинок должен быть остро наточен. Почему клинок должен быть благодарен тому, что его исправно точат?

  Вновь усмехнулся.

  – Знаешь, когда тебя "ушли", я пришел к Мишель. Просил, чуть ли не умолял, чтобы они прекратили мою травлю "сорок четвертыми". Я был слабее противниц, объективно слабее, они просто обязаны были меня убить, и я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло. Но они отказались. Потому, что клинок должен быть острым, и плевать, что при закалке может сломаться от излишнего усилия.

  Вам плевать на меня, как на человека. Вам нужно только достижение собственных целей. Так повторюсь, почему я должен любить тех, кому на меня плевать?

  Она молчала.

  – Вы – властные сучки, заигравшиеся в "солдатики". И я ненавижу вас потому, что мне так хочется. И моя благодарность за возможность получить новые способности умения и знания никак с этой ненавистью не пересекаются – лежат в разной плоскости.

  – Это обида, Хуан, – усмехнулась Паула. Совсем как Катарина. – Просто детская обида. Это нормально, когда тебя подставляют. Для того мира, куда тебя готовят – нормально. Тяжело в учении – легко в бою.

  Я отрицательно покачал головой.

  – Пусть так. Но я только что совершил первое убийство. Неправильное, так не делается, но именно это и было нужно – чтобы вывести меня из себя. А перед этим меня самого пытались убить такие же ваши марионетки, как и я сам. А после этого я был вынужден выпендриваться, строя из себя шута, клоуна, играя с гранатами на построении, защищая собственных убийц.

  Ты хотела, чтобы всё это дерьмо всплыло – оно всплыло. И шандарахнуло. Да, ты права, возможно, я переболею и всё пройдет, но пока не прошло я хочу похандрить. И не думаю, что тебе стоит мешать.

  – Одна сеньора недавно сказала замечательную фразу. "Настоящая мать – это женщина, которая делает так, чтобы ее ребенок был сильнее, даже если ему от этого больно", – задумчиво произнесла Паула. Я же мысленно представил ехидную интонацию Катарины, с которой она это говорила. Покачал головой.

  – Даже догадываюсь, что за сеньора. Но нет, она не права. Права, но не совсем. Настоящая мать это та, которая ЛЮБИТ свое дитя, как бы она его ни воспитывала. И к вам это не относится.

  – Сколько дней мне отмерили? На акклиматизацию и успокоение? – резко перевел я тему.

  – В пределах недели, – ответила Паулита похоронным голосом. Не ждала такого разговора? Да уж, плохо быть марионеткой и при этом думающим человеком. – Не больше.

  – Я успею. – Я поднялся. – Побуяню, успокоюсь и вернусь. Можешь не провожать.

  Поднял голову. Марина лежала рядом, обессиленная. Я чувствовал, она сейчас уйдет. Придет в себя и уйдет. И мы больше никогда не увидимся. Чего мне очень не хотелось.

  Судя по дате на браслете, мы кувыркались тут почти два дня. Два дня непрекращающейся разнузданности на грани фола. Теперь, когда в голове прояснилось, как тогда, в Центральном парке, я мог, наконец, обдумать свое положение и что чувствую. Чувствую вообще, не только по отношению к ней.

  Корпус... Из нечто абстрактно мифического он превратился... В нечто мизерное и нестоящее. Не стоит относиться к нему так, как я делал это перед испытанием кровью. Он не единственная и не самая главная часть моей жизни. Важная, да, но не нужно ставить на него всё. Это важный урок, но решение на мучавшее меня уравнение подсказала не всезнающая Лока Идальга, а мерно сопящая рядом девочка из Северного Боливареса.

  Впрочем, не только она.

* * *

  Они не провожали, нет. Пасли. А это совсем другое. И действительно, силами не только моего взвода. Я же скрываться не пытался – это бесполезно. Настроил камеры навигатора на круговой обзор и не обращал ни на что внимания, лишь изредка сверяясь, где там сопровождающие. В голове настойчиво крутилось: «Шимановский, гляди, как настоящего принца охраняют!»И на этот раз не было ни малейшего желания внутренний голос заткнуть.

  В голове окончательно прояснилось, настроение улучшилось. Действительно, раскис, понимаешь. Да, я бы никогда не нажал на спуск, и знал, что не нажму, когда шел. Но ведь все-таки шел? Так что сам виноват.

  ...И именно это гложет.

  Размышления мои были прерваны весьма нетривиальным образом. Я забрался в глушь, где почти нет лавочек, а, соответственно, и людей, когда внимание привлек шум, не подлежащий двоякому толкованию. Внутренний голос говорил, чтобы я не лез, это не мое дело, но я не считал себя в достаточной степени членом корпуса, чтобы не реагировать. И ломанулся через кусты и заросли невысоких деревьев на параллельную дорожку.

  Обе эти группы отличались, как небо от земли. Первая состояла из плечистых здоровенных парней лет двадцати пяти – тридцати, одетых в достаточно респектабельные рубашки, футболки и брюки, в которых, однако, легко можно махать руками и ногами. Под футболками угадывалась рельефная мускулатура – парни явно за собой следили и регулярно занимались. Лица европейские, волосы темно русые. Марсиане – только они, постоянно занимающиеся физическими упражнениями с их одной третьей "же", имеют такие параметры тела.

  Вторые были латинос, все до единого, хотя кто-то казался темнее, кто-то светлее. Были даже парни с европейскими чертами, но по совокупности различных признаков с русскими, марсианами или гринго я бы их не спутал. У некоторых на плечах висели флаги "Индепендьенте", большинство было одето в одежду красно-бело-желтых цветов этой команды. Фаны. Причем разгоряченные непрохладительными напитками, злые и злость эту с удовольствием срывающие на достаточно мирных и респектабельных марсианах.

  Да, передо мной во всей красе предстала драка, точнее, избиение. Футбольных фанатов было полтора десятка человек, шестнадцать, если быть точным, как потом мне сказали девчонки. Некоторые более трезвые, некоторые менее, но в любом случае у троих пусть и мускулистых марсиан шансов против них не имелось.

  В момент, когда я подошел, все было кончено – семеро фанатов остервенело месили ногами уже поваленных и избитых противников. Месили в кайф, получая удовольствие – а чего пинать с силой, если жертва уже не оказывает сопротивления? Так и убить можно, а убийство им не нужно – какой резон пинать труп? Живого-то интереснее! Не участвующие в веселье окружили их неплотным кольцом, подбадривая криками и едкими нецензурными комментариями в адрес избиваемых конкретно и марсиан в целом. Некоторые то и дело менялись местами: кто-то входил в круг – попинать, кто-то выходил – отдохнуть. Очевидно, ребята готовились к сегодняшнему матчу, все еще заливая горечь от поражения любимой команды в прошлом круге венерианской Примеры, но встретили извечных врагов – марсиан, и решили поднять настроение радикальным способом. А что, места "дикие", людей почти нет, как и охраны.

  – Отставить, братва! – вышел я на край полянки, где все происходило. – Заканчивайте!

  Пинающие прекратили свое занятие, подняли головы, остальные "футболисты" недоуменно обернулись. Но увидев, кто перед ними, почти все расплылись в покровительственной предвкушающей улыбке.

  – О, кто это к нам? – оскалился один из них, крайний ко мне. – Что, парнишка, тоже хочешь поучаствовать? Присоединяйся!

  На моем лице не дрогнул ни один мускул.

  – Я бы поучаствовал. Но лежачих, да еще всем скопом, бьют только моральные уроды и 3,14дарасы.

  Улыбки с лиц парней исчезли. Последний эпитет задел. Я же обострял целенаправленно, мне нужна была эта драка. Как они сорвали злость на слабых, так и я хотел сорвать ее на них, как более сильный. И у меня, в отличие от этих "футболистов", было железное оправдание – буду не просто избивать тех, кто слабее, а наказывать за беспредел моральных уродов (ибо сомневаюсь в принадлежности их к сексуальным меньшинствам).

  – Эй, парень, ты не много на себя берешь? – усмехнулся один из них, самый старший на вид, вероятно, лидер, медленно подходя ко мне. Ему было под тридцать, и кроме глупого желания помахать кулаками в глазах его читались здравые мысли. Например, он знаком сдержал своих, пышащих желанием объяснить мне, что нельзя таких уважаемых людей, как они, называть гадкими словами. Оценивал, опасался каверзы, ибо не видел в моих глазах страха, что с его точки зрения было неправильным.

  Я отрицательно покачал головой.

  – Не много. Так нельзя, парни. Заканчивайте.

  Ответом мне стал смех. Смеялись или улыбались все, включая подошедшего вплотную лидера, так и не увидевшего во мне угрозы.

  – Я не шучу, – продолжил я, переводя глаза с одного подонка на другого.

  – И что ты нам сделаешь, если не прекратим? – расплылся в улыбке еще один из стоявших чуть поодаль.

  – Покалечу. Каждого. Обещаю.

  Новый взрыв хохота.

  – Парень, иди отсюда, – бросил мне вожак, все же не желая связываться. Вероятно, меня было слишком мало для полноценного веселья. Они намеревались начистить рыло как минимум не меньшей по численности группе фанатов противоборствующей сегодня команды, а тут я, один, да еще явно без царя в голове. А какая эйфория бить умственно неполноценного? – Не доводи до греха!

  – Лежать! – сзади него кто-то с силой пнул одного из избиваемых, попытавшегося подняться. Теперь я расплылся в предвкушающей улыбке.

  – Даю вам пять секунд, чтобы вы прекратили. – Пять... – начал я обратный отсчет. Они переглянулись и все-таки решили меня проучить. Хотя бы не сильно, чтоб смог после сам идти, для профилактики. Несколько ближайших типчиков по знаку предводителя двинулись в мою сторону, отсекая от окружающего мира.

  – Один, – тем временем закончил я. Я считал медленно, давая им себя окружить, они тоже же шли не торопясь, и после окончания счета возникла небольшая заминка. Но итог был закономерен – семеро camarrados встали вокруг, отрезая путь к отступлению.

  Они не ждали сопротивления, просто встали, кривляясь и предвкушая. У некоторых в руках было пиво, которое неспешно посасывали. Да и чего от меня ждать? При любом моем активном действии они тут же задавят массой, повалят на землю и отутюжат, смысл напрягаться? Я же по-прежнему предвкушающее улыбался – специально дал им себя окружить, чтобы пощекотать нервишки, для экстрима. Ведь на сверхскорости они мне не противники, я разделаюсь со всеми в течение пары минут, а так как бы дал им призрачные шансы. Правда, именно призрачные – вряд ли они ими воспользуются, ибо вряд ли изучали науку противодействия тому, кто учился биться с группой противников.

  – Ну и? – обратился старший. – Что теперь?

  Я молчал. Просто из интереса. Никогда еще не стоял перед противником ТАК, полностью распланировав драку, зная, что будет за чем и ничего не боясь. Это ведь тоже своеобразная эйфория!

  – Парень, нельзя быть таким наглым! – старший поучительно поднял палец вверх, трактуя мое молчание по-своему. – Ты не смотри, мы добрые! И своих не трогаем. Если сами не выпрашивают. – Сзади раздался жидкий поддерживающий смех. – Потому если сейчас десять раз крикнешь: "Индепендьенте" – чемпион! "Энергия"(z) – позорные гомосеки!", мы тебя отпустим. И даже не будем сильно бить. Обещаю! Ну, давай, начинай!

  Н-да, как все прозаично. Эстеты, мать их! Нет, меня в любом случае планируется избить, в качестве воспитательного момента, но конкретно эти ребята предлагают "компромиссное" решение. Если я прогнусь, прокричу с десяток их командных кричалок, бить будут схематически, лишь обозначив. Если же нет – получу по полной программе.

  – Ну? – расплылся в улыбке предводитель. – "Индепендьенте – чемпион!.." Давай!

  Я молчал.

  – "Энергия" – отстой! Педерасты-гомики! – продолжал он. – Кричи! – Сзади вновь раздались жидкие смешки. Все, пора.

  – Я болею за "Эстудиантес", ребята! Извините! – пожал я плечами и ударил.

  Следующие две секунды растянулись в моем восприятии в несколько раз.

  Первая фаза – боевой режим. Войти в него получилось быстро, несмотря на не самое лучшее физическое состояние, что я посчитал хорошим знаком. Далее, оценка угрозы. Мой кулак еще летел в подбородок вожака, а я уже представлял четкий план действий на тактическом уровне, который прекрасно вписывался в схему, отработанную с Нормой, Паулой и одним из взводов "малышни". То есть, даже нового изобретать ничего не нужно.

   Далее ждал второй приятный сюрприз – если в обычном режиме я чувствовал себя развалиной, то сейчас, в состоянии микроаффекта, тело слушалось идеально, как на тренировке. Хлоп, хлоп, удар – и второй противник выведен из строя. Пока я бил не сильно, ошеломляя, но несколько мгновений это мне давало, а несколько мгновений при использовании ускоренного сознания – вечность.

  Разворот, вперед, навстречу третьему. А теперь качение, влево-вправо, влево-вправо. Текущая цель – не дать себя окружить, и при этом раскидать противников. И ждать их ошибок – они сами должны сделать за меня всю работу, я же только подлавливать их и не прощать, по заветам сеньоры Августы.

  Есть, шестой по счету противник открылся. И после того, как я отоварил седьмого, то бишь последнего в этой партии, вернулся к нему, выкрутил руку и безжалостно, с силой, потянул вверх на себя. Раздался хруст.

  М-да, кричи, родной. Когда рука выходит из сустава это всегда больно. Но, как сказал один великий человек, "Да воздастся каждому по делам его..."

  Тем временем подоспела вторая партия "футболистов", из тех, что стояли вокруг марсиан. Уже первый из них, подбегая, растерялся, и я, поднырнув, зарядил ему снизу по челюсти. Хруста не слышал – отвлекся на следующих противников, но его просто не могло не быть. Два.

  После этого число поверженных не считал. Я стал маятником, качавшимся влево-вправо, вперед-назад, влево-вправо, вперед-назад, отпихивая руками и ногами противников, не давая окружить и провести нормальную атаку. Бойцов среди них не было, даже уровня моей спортивной школы, так что сложностей это не представляло. Хотя вряд ли бы представляло, если б и были. "Футболисты" дрались как стадо, мешая друг другу, реально больше трех противников одновременно я не видел, а значит, справился бы, имей они любую подготовку.

  ...Влево-вправо, влево-вправо. Чем-то этот танец был похож на тот, что демонстрировала мне Норма, когда я проходил вступительные тесты. Но имелись и отличия – там девочки должны двигаться быстрее, брать еще большей маневренностью, я же брал силой удара. Как только кто-то открывался, а рядом не было никого из напарников, могущих прикрыть, проводил атаку на поражение, стараясь вывести противника из боя, не жалея себя. И в большинстве случаев это получалось.

  Вот еще одна челюсть. И еще. Вот еще вывих. И еще. А вот и перелом – а нечего руки подставлять! А этого просто вырубить...

  ...Все закончилось внезапно – передо мной не осталось ни одного противника. Четверо, кто еще не получил свое, улепетывали так, что сверкали пятки, а один, вырубленный все-таки поднявшимся и атаковавшим со спины марсианином, оседал на землю. Остальные же "футболисты" валялись вокруг в состоянии разной степени поврежденности. Большинство что-то недовольно мычало и пыталось хоть ползком, но убраться подальше.

  – На! – пнул я одного из них, пытающегося встать, держащегося за выбитую кисть. Выбита она там, или перелом – пусть медики разбираются, но это был тот самый ублюдок, что на моих глазах ударил пытавшегося встать марсианина, а я такое не прощаю. Хруст – кажется, сломал ребро. Или даже два. Ничего, заслужил.