Текст книги "Золотая планета. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 140 страниц)

Ехидная улыбочка.

– Это НАШ произвол, – подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. – Мы можем творить с тобой всё. ВСЁ, Хуан!

И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.

– Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.

– Я…

Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это… Съездила мне по скуле.

Меня повело в сторону, но на сей раз я удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на все и попытаться достать ее в ответ, но это были мысли глупого мальчика, все еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на все произошедшее за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это – и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!

– Встать! Смир-рно! – отчеканила она громовым голосом.

Я пересилил себя, но встал и вытянулся.

– Правильно. Исполнение приказов – первая и главная из обязанностей.

И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.

– Больно?

Я промолчал.

– Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. – Она оглянулась на все так же молча наблюдающих за действом своих. – Ты же не можешь ничего – только слушаться.

Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!

– Готов ли ты выдержать все это? Пройти через бесправие и унижение?

Я смотрел на нее… Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог – нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.

Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.

– Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты все бросить и идти через все это?

Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.

– Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.

Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в ее руку, но сам держался навесу – она держала меня в неудобной позе, в специальном захвате – и сделать из этого положения ничего не мог.

– Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?

Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она все давила и давила, словно получая от этого удовольствие.

– Пророк хренов!

– Достаточно! Он все понял! – вновь прозвучал голос ее высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.

Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол – она меня все-таки выпустила.

– Понял?

Напрасно я подумал, что на этом всё, она остановится. "Убедительная просьба" самой ее высочества для этой женщины не значили ничего. Эта… штандартенфюрер, – к месту вспомнилось мне ее звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей [14], – вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.

– Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. – Насмешка. Над ее высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.

Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.

Я вцепился в ее руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению, дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.

Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на нее, хватка ослабла. Я, держась за горло, сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.

– Держи. – "Штандартенфюрер" протянула вынутый из кармана из пачки ароматизированный одноразовый платок. – Вытрись.

Я последовал совету и приложил его к разбитой губе.

– Вот теперь он понял. Надеюсь. Понял, юноша? – Это уже мне.

– Так точно, сеньора. – Прошепелявил я.

– И каков будет твой ответ?

– А какой был вопрос? – Теперь усмехнулся я. Чем вызвал на ее лице довольную улыбку.

– Готов ли ты взвалить на себя все это, зная, что будет ОЧЕНЬ несладко. – Смешок. – Это правда. Все, что я с тобой делала, будет вправе делать с тобой любая из нас. И не только нас.

– Готов.

Она улыбнулась.

– Торопишься. Не спеши, подумай. Далее. Понимаешь ли ты, что отказаться и порвать с корпусом ты не сможешь? Только вперед ногами? Да погоди, не отвечай! – подняла она руку.

Села на стол, закинула ногу на ногу. Лицо ее приобрело задумчивое выражение древнего мыслителя.

– В летной теории есть такое понятие, "точка невозврата". Древние флайеры летали на малоэффективном органическом топливе, которого для полета требовалось очень много. И момент, когда его оставалось половина, назывался этой точкой. Из нее флайер мог либо вернуться на базу, либо лететь дальше и выполнить задание, но без возможности вернуться.

Пауза.

– Это точка невозврата, малыш. Твоя точка. И если ты решишь дезертировать, если поймешь, что всё это не твое, то это будет твоя и только твоя вина. Что не встал сейчас и не ушел своими ногами. Не Мишель, не моя, не королевы. Ничья другая. Только твоя.

И глядя на мое задумчивое лицо, продолжила:

– И еще вопрос. От меня лично. Ради чего тебе это все? Ради чего ты подписываешься умереть за чужого незнакомого человека? Что ты увидел в ней такого, что готов все бросить и служить?

Это не праздный вопрос. Я знаю ее дольше и лучше тебя. И у меня не раз появлялось подобное желание – бросить все и удрать.

А теперь думай. Мы подождем. Только не ври, прошу – в первую очередь себе. Перекур! Пятнадцать минут!

Она скрестила руки, обращаясь уже не ко мне. Тетки начали облегченно вздыхать и небольшими группами, скупо о чем-то переговариваясь, выходить наружу. Я остался один. Всего на четверть часа, но это очень, очень сложные четверть часа!

* * *

Лифт остановился на отметке, показывающей цифру "6". Видимо, это и был этаж, с которого мы отправлялись, поскольку перед нами простирался зеленый коридор. Хранители начали покидать кабину, однако, после того, как все четверо вышли, и я собрался идти следом, меня мягко придержали за плечо.

– А ты останься, – сказала сеньора Гарсия, но больше подошло бы "приказала". После чего обернулась, бросила загадочный для меня взгляд на королеву и вышла следом за остальными.

Огромная кабина лифта сразу опустела. Ее величество неспешно подошла к табло и набрала комбинацию из трех цифр. Трех, что насторожило – даже в подземелье цифра этажей была двузначной. Створки начали плавно закрываться: вначале внешняя, затем обе внутренние. Лифт тронулся. Ехали мы вверх.

– Страшно? – обернулась королева.

Я отрицательно замотал головой.

– Вижу же, страшно, – довольно усмехнулась она. – Не бойся, я ничего тебе не сделаю.

– Кто из нас кого по логике в этой ситуации должен бояться? – не мог не заметить я

Она рассмеялась, затем нахмурилась.

– Хуан, я могу постоять за себя, поверь. Я прошла корпус, два долгих и тяжелых года до присяги, включая Полигон. И если ты думаешь, что можешь причинить мне вред, то ты зря так думаешь.

– Нет, конечно, не думаю!.. Даже в мыслях!.. – Мне стало не по себе: угрожать монарху, даже намеками… – Просто не кажется вам, что по протоколу ваша охрана…

– …Не должна оставлять меня? – Королева усмехнулась. – Мальчик, я – монарх, правительница этой страны. И я сама решаю, что будет идти по протоколу, а что нет. А в данный момент я приняла решение показать тебе кое-что наедине, без охраны, и даже без вездесущей Елены. Кстати, как она тебе? – Брови ее величества вопросительно выгнулись.

Я чуть не закашлялся от такого вопроса. Но он был задан, и надо отвечать.

– Грозная, – выдавил я, прислушиваясь к ощущениям. – И страшная. В смысле, как возможный противник. Не дай бог переходить ей дорогу! А еще ее все боятся.

– А ты? Ты боишься?

Я неохотно кивнул.

– Не стоит. Ужас и страх – ее имидж, она должна таковой выглядеть. Но в душе она хорошая. Просто исполнительная. Работа у нее такая… – Королева грустно вздохнула.

– Я знаю ее работу, – согласно кивнул я. – Я бы не смог так, ваше величество.

Она снисходительно пожала плечами.

– Каждому свое.

Затем лифт так же плавно, как и ехал, остановился. Створки начали разъезжаться.

Это было небольшое пустое помещение. Насколько небольшое и насколько пустое я не понимал, пока нога королевы не ступила на пол вне кабины. В этот момент вокруг нас пробежали искорки – встроенные под потолком лампы рассеянного света начали волнообразно включаться, набирая яркость, образуя концентрические световые окружности, которые расходились, расходились…

…И явили глазам большое круглое помещение, метров двадцати в диаметре, центром которого был мигающий в дежурном режиме терминал виртуальной станции управления. Низкий свод, нависающий и давящий на психику, держался на шести толстенных колоннах, расположенных правильным шестиугольником – казалось, еще чуть-чуть, и потолок раздавит тебя. И колонны, и пол, и потолок, были покрыты зеркальной плиткой, что создавало ощущение стерильной объемной пустоты.

Я вышел следом за королевой, и пока она вальяжно шагала к терминалу, пытался понять, куда же это нас занесло. Ехали мы вверх, и не долго – гораздо меньше, чем в подземелье. Но учитывая скорость лифта, а также высоту дворца, несравнимую с многосотметровыми подземельями, то…

– Мы в шпиле, внутри, – ответила она на мой невысказанный вопрос. Мысленно я присвистнул – ого! – Выше только технические помещения радиоэлектронщиков. Ниже – тоже, – усмехнулась она и завихрила панель главного меню, выводя терминал из спячки.

Прикосновение пальцем – и стены вокруг нас начали терять очертания, зал же резко залило ярким светом, ни капельки не похожим на рассеянные лучи стандартных встроенных ламп освещения. Этот свет отражался от потолка и пола и на мгновение даже ослепил. Я испуганно заозирался, пытаясь понять, что происходит…

И понял. Щиты, огромные крепкие покрытые золотом пластины обшивки, из которых состояла внешняя часть стены, поднимались вверх и опускались вниз соответственно, оставляя вместо себя лишь стену внутреннюю – прозрачную горизонтальную круговую бойницу-окно. Единую и монолитную, по всему периметру.

Раскрыв рот, я подошел к "краю", к ставшей прозрачной стене, и с восторгом смотрел на то, что предстало перед глазами: везде, со всех сторон, на меня взирал грустный облачный зеленоватый венерианский вечер. Вдалеке на востоке, справа от меня, виднелись пики Сьерра де Реал, Королевского хребта – я первый раз видел их целиком, да еще с такого ракурса. Внизу, уходя вдаль до самого горизонта, во все стороны тянулись купола – разнообразные конструкции, под которыми жило или ютилось население Альфа-Аделлины. Огромные сооружения, просто циклопические, с высоты они казались почти игрушечными. И над всем этим, даруя ощущение волшебства, царило вечно грозное небо Венеры, словно смеясь над бытием людей– букашек внизу, давя их своей первозданной мощью.

– Нравится? – Королева неслышно подошла сзади. У меня не хватило дыхания ответить, я лишь кивнул. – Это называется смотровой площадкой. Мы находимся на высоте около шестисот метров. Не много, но строить дворец выше неразумно. Шпиль тянется еще метров на двести, но там нечего делать.

Шестьсот метров. Не много в масштабах цивилизации, умеющей строить полуторакилометровые башни даже в условиях адской Венеры, но и немало. От высоты, что лежала у меня под ногами, на мгновение сделалось дурно: я представил, сколько придется падать, если оказаться снаружи. Ни один скафандр от такого падения не спасет.

– Обойди, осмотрись, не стесняйся, – усмехнулась она. – Восторг – нормальная реакция для пещерной крысы, каковыми все мы, без исключений, являемся, ослепленной светом неба.

Мне не понравилось сравнение с крысами, но оно выражало гораздо больше истины, чем хотелось бы. Я подавил в себе протест и принялся неспешно обходить периметр.

– А район космонавтов отсюда видно? Тот, где монумент пионерам космоса? – остановился я с северо-западной стороны, ориентируясь по месторасположению гор. Мой район должен находиться где-то здесь, но точной ориентировки я не знал.

Ее величество подошла и указала рукой вдаль.

– Да, вон там. Но не зная точно, что это он, ты его не найдешь.

Я усмехнулся: да уж, оказывается, нужный купол сложно найти, даже зная особые приметы. Слишком велико нагромождение бетонопластиковых конструкций, каждая из которых неповторимо отличается от другой, но вместе с тем похоже одна на другую. Вместе же все они составляли пестрый ковер с уникальным рисунком, который… Который… Господи, как же красиво!

Действительно, как мелки мы, букашки, забравшиеся под землю и под купола, думая, что спрятались от сурового внешнего мира. Крысы – хорошее определение, точное. А планете, большой и невозмутимой, просто плевать на нас: она жила без людей миллионы лет, ей нет дела до трепыханий пришлых козявок и сейчас.

– Я люблю сюда подниматься, – продолжила королева, голос ее дрогнул. – Именно это я и чувствую, когда открываю все щиты сразу. То же, что и ты.

– Красоту?

Она покачала головой.

– Мощь. Великолепие и мощь первозданной силы. И слабость человека. Этот вид говорит о том, что выжить здесь, на этой планете, можно только вместе, только копошась, вот так же, как они, – кивок на купола под ногами, – отстраивая норку за норкой, купол за куполом. Вместе,  Хуан, – выделила она это слово. – Лишь организовавшись в огромную единую структуру с единым центром управления. Структуру, подавляющую тех, кто не хочет жить, как остальные, кто может разрушить жизнь муравейника изнутри, нарушив отлаженные механизмы его существования. Я говорю о государстве, Хуан. – В голосе королевы зазвенели стальные нотки. – Только создав его, мощное и сильное, мы можем выжить. Государство – та машина, что управляет полчищами людей-муравьев, организует их жизнь, контролирует действия.

Государство может быть суровым, грозным, несправедливым, но оно не может быть плохим. Потому, что главный критерий "хорошего" государства – его существование, а не строй и не жизненный уровень составляющих его муравьев. Только выживание в целом! Ставшее "плохим" государство тут же рушится, а на его месте появляются "хорошие". Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, осознавая, как она меня загрузила. Такого резкого перехода от красоты к сути не ждал. Ай-да ее величество!

Я учил социологию и политологию, не полный нуб в этом вопросе, но здесь, сейчас, разговаривая с ЭТОЙ женщиной, смотря на город ОТСЮДА, я осознал многое из того, что учил тогда, но что прошло мимо. Наглядный пример – великая вещь.

– Больше скажу, – продолжала королева, – государство должно быть жестоким и несправедливым. Справедливость – расплывчатый критерий, оно не может быть единым для всех. Государством же управляют не безгрешные боги, а составляют его не они тем более.

Вот так и я, каждый раз стою здесь, и понимаю, что от меня ничего не зависит. Ничего кардинального, Хуан. Я не могу позволить себе быть доброй, я не могу позволить себе быть справедливой, и я не могу быть вездесущей, чтобы лично отделять добро от зла, в каждом звене цепи управления. Мне приходится играть лишь ту роль, которую уготовила судьба, зная, что если захочу что-то изменить, я нарушу баланс, нарушу что-то в муравейнике, и как знать, не обернется ли это для него большими последствиями?

Вздох.

– Это называется власть, мальчик. Бремя власти. Ты должен быть таким, какого от тебя ждут. Ты должен быть способным выполнить те обязанности, что лежат на тебе. И поверь, доброму человеку невозможно исполнить их. Потому не суди.

– Я не сужу, ваше ве… – попытался перебить я, но она отрезала:

– Значит, будешь судить! Ты не сможешь принять присягу у человека, которого самостоятельно не осудишь и не оправдаешь!

Я заткнулся, и это лучшее, что я мог сделать.

– Хочешь, я покажу тебе, что такое власть? – Она подошла к терминалу. Голос ее отразился эхом от зеркального пола и стен. Пальцы ее величества лихорадочно заработали, активируя один вихрь за другим, набирая что-то в контурах управления и схлопывая их. Делала она это с такой скоростью и с такой грацией, что я испытал невольное уважение – не каждый геймер так сможет. – Хочешь, покажу, на что способен монарх в этой стране?

– Да.

– Смотри.

Она обернулась ко мне, развела руки в стороны и чуть приподняла их, активируя экстра-режим. В тот же момент вокруг нас поднялась электромагнитная стена, единый кольцевой вихрь, заполненный различными схемами.

Это были карты. Карты и схемы планеты. А так же схемы Солнечной системы, карты Луны, Меркурия, Марса, различных спутников и астероидов. Везде, на каждой из них мелькали точки – зеленые, синие, красные, белые, желтые. Тысячи, десятки тысяч точек, если учесть масштаб завихренной голограммы, лишь немного уступающей в радиусе смотровой площадке. Стекла самой же площадки автоматически потемнели, замутнились, чтобы уменьшить поток света и увеличить четкость изображения.

– Это – военная машина Космического Альянса, Хуан, – пояснила королева. – Естественно, в основном силы Венеры, так как Марс… – часть карты и несколько схем, отображающие Красную планету, увеличились и подсветились изнутри – …способен выставить лишь несколько пехотных дивизий. Даже сейчас, спустя столько лет после войны.

А вот здесь флот. – На первый план вышли схемы всех уголков Солнечной системы в целом. – Десяток авиаматриц. Полтора десятка тяжелых линкоров. Сотня крейсеров. Сотня корветов. Три сотни легких миноносцев. Это империя, малыш, наша космическая империя. И кто бы что ни говорил, вся она подчиняется мне, лично мне. Я могу отдать приказ, и любой корабль тут же помчится выполнять его, лишь после спросив: "А для чего это надо было делать, ваше величество?". Аристократия – верхушка армии, верхушка флота, да, но не надо переоценивать ее влияние. И пока простые солдаты и космонавты – рядовые граждане Венеры, я спокойна за вооруженные силы.

А это пехотные части, армия. – Картинки забегали вновь. – Наши базы. Деструкоры. Ракетницы. Истребители. Авиакрылья космического базирования. Штурмовая авиация. Авиация поддержки. Танковые корпуса. Это десант, элита элит, как они сами себя считают, – она усмехнулась. – На самом деле мясо, но это между нами. Десант, зенитчики, тяжелая пехота, танки. Настоящая военная машина, современная, хорошо оснащенная, способная сломить оборону любого, даже очень крупного соперника на Земле. Кроме всего этого есть рабочие оборонного сектора. Миллионы рабочих. И всеми ими руковожу я, вот отсюда, из этого дворца. Из этой цитадели. Неслабо?

Я кивнул.

– Все эти люди, все, Хуан, в любой момент исполнят любой мой приказ. И ни аристократия, ни сенат, ни правительство не смогут помешать мне отдать его. Как и им – выполнить. Этот шпиль, эта антенна – указала она пальцем вверх, – самое мощное устройство связи в мире, ни одна система подавления не сможет заглушить мой сигнал, я прорвусь сквозь любую блокаду. И миллионы людей исполнят мою волю. Закономерный вопрос: а что я могу им приказать?

Она улыбнулась и сделала паузу, как бы предлагая мне самому догадаться, что она скажет дальше. Я догадывался лишь приблизительно, поскольку слишком смутно представлял, что она хочет от разговора в итоге.

Ее пальцы вновь забегали по пустоте, и вместе с ними забегали картинки вдоль затемненных стен смотровой площадки. Теперь в ряд выстроились портреты людей – как правило, в возрасте, почти все – мужчины, все солидно одеты, с надменностью в глазах. Я примерно прикинул – около сотни человек, то есть все. Догадаться, кто это, не составило бы труда даже для ребенка.

– Я могу приказать убить их. Всех сразу, в один миг, – зло усмехнулась королева. – Или кого-то конкретного из них. Или конкретных человек двадцать, например. И через сутки они будут мертвы, невзирая ни на собственную охрану, ни на политическую обстановку. Даже такие, как этот. Как, например, ты относишься к Фернандо Ортега?

Пальцы ее величества сложились в "пистолет", она как бы вытянула его и "выстрелила" в один из портретов.

Портрет потемнел, во лбу мужчины появилась отверстие, смахивающее на пулевое, а само изображение начало медленно закрашиваться красной краской.

– А вот еще один, Валерио Батиста.

Второе изображение так же начало "истекать кровью".

– Или Херберто Арреола.

Картинки закрутились, словно барабан в револьвере, и она принялась садить навскидку, выбирая в ленте портретов наиболее понравившиеся.

– А вот главный мой "доброжелатель", Октавио Феррейра. – Лента остановилась, показывая мне лицо человека, смутно знакомого – виденного где-то в программе новостей – которого называют самым богатым в Солнечной системе. Отца Сильвии и "сына Аполлона", ближайших друзей ее высочества инфанты. – Пафф! – И его изображение "заплыло" краской.

– Я могу устроить бойню, Хуан, в любой момент. – Королева Лея обернулась ко мне, подводя итог представлению. Портреты исчезли, огромный кольцевой визор завихрился прозрачной пленкой. – И решить этим многие проблемы нашего государства. Повоевать за свои права, вырвать из их загребущих лап все, что они прибрали. Вопрос сводится лишь к тому, станет ли от этого легче Венере?

Я пленница, Хуан. – Тяжелый вздох. – Я могу одержать победу, но это будет победа в битве. Последующая же за этим война уничтожит и меня, и государство, каким его привыкли видеть мы все. Власть это рабство, мальчик….

…Но если б ты знал, как иногда хочется послать все к дьяволу и сделать этот самоубийственный шаг!

Она нервно рассмеялась.

Я молчал, впитывая в себя, как в губку, все, что увидел. У меня уже были мысли относительно того, что представляет собой эта женщина, и что она не так проста, как хочет казаться, но окончательные выводы я сделаю потом, позже, когда разложу все по полочкам.

– Ты знаешь, какова численность моих подданных? – задала она новый вопрос.

– Около ста миллионов? – неуверенно спросил я.

– Сто семь. Примерно, – кивнула она. – Только подданных, без марсиан и мигрантов. Вот.

Она взмахнула рукой, выписав ею какой-то жест, и огромный визор вновь ожил. Но теперь вместо изображения он выдавал имена – длинные списки имен, идущих в столбики друг за другом, уплывающие куда-то снизу вверх. Столбик за столбиком, по огромному двадцатитиметровому в диаметре кругу.

– Здесь имена всех моих подданных, их дела, личные карточки. Все данные, со всех служб, от налоговой и пенсионной до гвардии и безопасности. – Она подняла ладони, и, растопырив пальцы, потянула руки вверх. При этом скорость мелькания на визоре увеличивалась, увеличивалась, пока не дошла до того, что вместо букв стали мелькать одни неясные тени.

– Вот, так быстрее. Теперь выбери кого-нибудь.

Я подошел к голограмме и начал обходить ее по периметру, пытаясь понять, что хочет мне показать эта женщина. И сейчас конкретно, в данную минуту, и вообще, устроив мне вначале показательную казнь, затем экскурсию на крышу мира. Не придя ни к какому выводу, просто ткнул пальцем в первом же попавшемся месте.

Как и ожидалось, проносящееся на огромной скорости изображение моментально встало в одной точке, и от масштабов этой остановки у меня даже на момент закружилась голова. Через секунду все имена, кроме того, в который я уперся пальцем, исчезли, а выбранный мною файл раскрылся в несколько подряд идущих изображений, и целый ряд листов с текстовой информацией.

Я отошел назад, чтобы было четче видно, к самому терминалу. Перед нами открылись изображения человека в летах, явной латинской внешности с большой примесью индейской крови – потомок переселенцев из горного Перу или другого похожего места. Красавцем этот человек не был, видимо, даже в юности, но и страшным назвать его язык не поворачивался – кажется, я попал туда, куда надо, в "среднестатистического венерианина".

– Мигель Джузеппе Эрнандо Рамос, – прочитала вслух королева. – Санта-Мария-полис, 2389 года рождения. Разнорабчий, монтажник куполов, проходчик. Ныне на пенсии. Трижды привлекался за драку и нарушение общественного порядка, два предупреждения за неправильное вождение транспортного средства, судебная тяжба за наследство. Католик. Вдовец. Отец троих детей. Дети… Достаточно, – заключила королева и вышла из-за терминала. Подошла поближе к главному изображению, размещенному на лицевой части досье. Внимательно всмотрелась в глаза мужчины.

– Как думаешь, Хуан, сколько времени пройдет прежде, чем я отдам приказ его убить и до того, как этот приказ будет исполнен? Я не собираюсь никого убивать, это просто вопрос.

– Не знаю, ваше величество, – меня покоробило от такого "просто вопроса". – Час. Может, два. Это же не глава клана, это простой человек.

– Простой человек… – потянула она. – Вот именно, простой. Я могу приказать схватить этого простого человека, доставить любое место планеты и пытать его. Или делать что-то другое. Теоретически я могу сделать с ним ВСЁ, Хуан, и мне это сойдет с рук.

Она развернулась и раскинула руки в стороны:

– Я всемогуща для каждого из них! – Визор вновь подернулся рябью, и вместо досье на Мигеля Джузеппе вновь неспешно поплыли буквы имен подданных Золотой Короны. – Вольна решать вопросы их жизни и смерти! И в отличие от глав кланов, никто, НИКТО не сможет помешать мне! Ты можешь представить себе такую власть, Хуан? Ведь ты, так же, как и он, можешь не выйти из этого дворца просто потому, что мне захочется.

Меня вновь передернуло – таковая ситуация обрисовывалась, когда мы спускались в подземелья.

– Да, ваше величество. Могу.

– Ни суд, ни гвардия, ни даже журналисты не спасут от моей воли. Как не спасли того человека в подвале. Это не будкт тайной: об этом будут знать некоторые службы да и просто сведущие люди, но никакого шума не возникнет.

Потому, что я – королева, – закончила она. – И вольна наказывать нерадивых подданных, переступивших черту.

– Ты возразишь, скажешь про закон? – Она кисло скривилась. – Закон есть. Но есть то, что находится над законом, что контролирует его исполнение. Контролирует правила игры…

– И потому вы не сделаете этого, – отрезал я, вновь перебивая монарха. – Никогда и ни с кем, кроме таких, как ваш Рамуальдо…

– Раймундо, – автоматически поправила она. Я сделал вид, что не заметил.

– Потому, что то, что "над" законом, не может клониться ни на одну из чаш весов, ни на "праведную" сторону, ни на "неправедную". В этом ваша функция, как монарха и королевы. При нарушении этой функции вас свергнут, плевав на традиции.

Она отрицательно покачала головой.

– Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я  . Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

– Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, – огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. – На его месте могли быть и вы.

Есть, попал – королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало – она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

– Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

– Эдуардо – моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный – я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я – повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

– Я – плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость – это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб ее исправить. И кроме нее я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, – закончила она с жаром. – Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь – не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

– Мигель Джузеппе может быть республиканцем, быть противником королевской власти, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он – десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный ее постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.

– Мать не всегда хорошо относится к детям, но всегда любит, – зачем-то добавил я прочитанную где-то ранее мудрость. – Даже самая жестокая и суровая.

Королева выдавила улыбку.

– Достаточно, Хуан. На сегодня с тебя хватит. Думаю, это не последняя наша беседа, остальное позже.

Она картинно задумалась.

– Мне нужны люди, верные и преданные. Но главный критерий, по которому я отбираю, ты теперь знаешь. Иди.

Я развернулся и медленно побрел к лифтовой кабине, словно придавленный. Она права, далеко не все на планете хорошо о ней отзываются. Но даже те, кто не считает ее идеалом правительницы, встанут за нее горой. Потому, что ЭТА любовь взаимна.