Текст книги "Республика, которую он защищает. Соединенные Штаты в период Реконструкции и Позолоченного века, 1865-1896 (ЛП)"

Автор книги: Ричард Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 80 страниц)

18. Поэзия фунта стали

В 1880-х годах Эндрю Карнеги жил со своей матерью в отеле «Виндзор» – «горе вишневого кирпича и раствора» – на Сорок шестой улице и Пятой авеню в Нью-Йорке. В отеле были большие квартиры, роскошные апартаменты и «чуваки»: американский тип, который находился где-то между парижскими фланерами и английскими мастерами. Их можно было узнать по экстравагантной одежде, обычно нежелательному вниманию к женщинам и иногда желанному вниманию друг к другу. Windsor служил для элитных бизнесменов тем же, чем вашингтонский отель Willard служил для лоббистов и политиков во время Гражданской войны. Лиланд Стэнфорд и Джордж Вестингауз жили здесь, когда бывали в Нью-Йорке. Особняк Джея Гулда находился неподалеку на Пятой авеню, и он иногда проводил время в холле, читая газеты и встречаясь с брокерами и компаньонами. У Карнеги был свой стол в столовой, и любезный Карнеги был рад общаться с другими плутократами, но не хотел быть причисленным к обывателям.[1578]1578
  Мори Клейн, Жизнь и легенда Джея Гулда (Балтимор, MD: Johns Hopkins University Press, 1986), 454; Кеннет Д. Роуз, Невыразимый ужас: America through the Eyes of European Travelers, 1865–1900 (New York: Routledge, 2014), 82.


[Закрыть]

Карнеги уравновешивал свою способность делать деньги серьезным отношением к идеям. Это отличало его от других магнатов. Его успех в сталелитейном деле наглядно продемонстрировал, как работает американская промышленность, какие конкурентные факторы ее формируют, какие государственные программы ей благоприятствуют. Тщательно созданный им самим образ бедного и благодарного иммигранта, подтягивающегося на своих ногах, закрепил за ним, наряду с Эдисоном, статус символа успеха индивидуализма и свободного труда. Его труды демонстрируют реальную вовлеченность в проблемы огромного богатства среди острой бедности. Размышляя о распределении доходов, он неуклюже натолкнулся на одно из величайших изменений в американской экономике, когда вопросы производства уступили место вопросам потребления, когда производство сместилось от капитальных товаров к потребительским, и когда вопросы изобилия сменились убеждениями о нехватке. Он предлагал решения, выработанные в одном индустриальном мире, для другого, совсем другого мира, и это отсталое видение парадоксальным образом сформировало филантропию.

Карнеги стремился быть мудрецом, а не просто плутократом. Он коллекционировал интеллектуалов, особенно стареющих британских либералов, таких как Герберт Спенсер, Уильям Гладстон, Мэтью Арнольд и поэт Эдвин Арнольд. Карнеги любил понтировать, и с возрастом его становилось все труднее заткнуть; он мог довести британцев до исступления своими восхвалениями Соединенных Штатов и их возможностей. Похоже, он искренне верил в это, хотя десятилетиями не хотел становиться американским гражданином, сделав это только в 1885 году, когда окончательно оставил надежду стать членом британского парламента. Гражданство не заставило его меньше времени проводить в Великобритании, где он построил роскошное шотландское поместье. Английский писатель Уильям Блэк дал ему прозвище «Шотландец со звездой», но британские интеллектуалы по-прежнему любили его больше, чем Соединенные Штаты. Когда Карнеги привез Спенсера в Питтсбург и похвалил город как пример эволюционного прогресса, Спенсер сказал: «Шесть месяцев проживания здесь оправдывают самоубийство». Эдвину Арнольду сочетание энтузиазма Карнеги и реальных Соединенных Штатов показалось слишком тяжелым. Он сказал своему врачу, что если не уедет, то умрет. Арнольд отменил свое лекционное турне и бежал в Японию.[1579]1579
  Дэвид Насоу, Эндрю Карнеги (Нью-Йорк: Penguin Press, 2006), 264, 330–31; Гарольд К. Ливсей, Эндрю Карнеги и подъем большого бизнеса (Бостон: Little, Brown, 1975), 123–28.


[Закрыть]

Некоторые британские либералы – Джеймс Брайс, безусловно, разделял взгляды Карнеги на Америку, – но ни один британский интеллектуал не любил Соединенные Штаты так, как Генри Джеймс любил Англию. Брайс считался выдающимся викторианцем: альпинист, историк, дон Оксфорда, член парламента, а позднее посол Великобритании в Соединенных Штатах. Он начал посещать страну в 1870-х годах. На него произвели впечатление не утонченность и культура нации, а скорее ее надежда и «неиссякаемая сила и жизнеспособность». Американские либералы, такие как Годкин, повлияли на его влиятельный рассказ о Соединенных Штатах «Американское содружество» и приняли его с энтузиазмом.[1580]1580
  Джеймс Дж. Коннолли, Неуловимое единство: Urban Democracy and Machine Politics in Industrializing America (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2010), 78–79; James Bryce, The American Commonwealth (London: Macmillan, 1888), 10.


[Закрыть]

Уильям Дин Хоуэллс обедал с Карнеги и Эдвином Арнольдом (который красил свою бороду в фиолетовый цвет) в феврале 1892 года, до того как Арнольд покинул дом. Они обедали, как и следовало ожидать, в ресторане Delmonico’s «среди красивых и модных женщин, которые заполонили это место». У Карнеги было «какое-то странное свиное лицо, проницательное, шутливое и сдержанное. Он рассказывал шотландские истории и отстаивал закон». Хоуэллсу он понравился, но он «не хотел бы быть одной из его рук». Несколько недель спустя Хоуэллс, будучи редактором Cosmopolitan, попросил у Карнеги статью «Поэзия фунта стали». Он польстил Карнеги, но статью не получил. Время было неподходящее: Карнеги спровоцировал неприятности с рабочими, бастовавшими на его заводе в Хоумстеде, штат Пенсильвания. В стали оставалось не так много поэзии.[1581]1581
  W. D. Howells to W. C. Howells, Feb. 7, 1892, и W. D. Howells to Andrew Carnegie, Feb. 26, 1892, in William Dean Howells, Selected Letters, ed. George Warren Arms (Boston: Twayne, 1979), 4: 12, 15.


[Закрыть]

Путь к Хоумстеду растянулся почти на два десятилетия. Она прослеживала успехи и неудачи американской экономики, а также сильные стороны и значительные ограничения людей, которые стремились контролировать ее и извлекать из нее прибыль. Мельницы Карнеги производили железо и сталь – то, из чего другие люди делали другие вещи, которые были движущей силой американского экономического роста. Рабочие превращали сталь в железные дороги: двигатели, мосты и, прежде всего, рельсы. Они превращали сталь в новые здания, возвышающиеся в американских городах. Короче говоря, они превратили сталь в инфраструктуру, от которой зависел американский бизнес. Товары-производители, такие как сталь и железо, наряду с сырьевыми товарами, особенно сельскохозяйственными, а не потребительскими, были движущей силой американского роста после Гражданской войны. Великие американские состояния были связаны с железными дорогами, железом и сталью, нефтью и финансами.

К концу 1880-х годов состояние Карнеги было одним из самых больших. Как и Джон Д. Рокфеллер, он усвоил уроки новой индустриальной экономики и безжалостно устранил конкурентов, но если Рокфеллер питал иллюзию, что деньги ему дал Бог, то Карнеги культивировал еще большую: он считал свой успех результатом эволюции. Ему следовало бы знать, что это продукт Тома Скотта.

Будучи бедным шотландским иммигрантом, Карнеги стал телеграфистом, а затем изучал бухгалтерское дело. Они сделали его самопрезентацию как воплощения self-made man правдоподобной, но изначально Карнеги был чем-то более обычным: порождением внутренней политики Позолоченного века. Как Дж. Эдгар Томсон, президент Пенсильванской железной дороги, сделал карьеру Скотта, так и Том Скотт сделал раннюю карьеру Эндрю Карнеги. Карнеги понял, что успех в Америке XIX века зависит от связей – того, что американцы стали называть «притяжением».[1582]1582
  Nasaw, 55–59; Pamela Walker Laird, Pull: Networking and Success since Benjamin Franklin (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006), 28–31, 35–36.


[Закрыть]

Томсон и Скотт научили Карнеги, как сделать связи выгодными. Если компании, производящие спальные вагоны, хотели продать их Пенсильванской железной дороге, Томсон и Скотт получали откат и следили за тем, чтобы их протеже, молодой, но с хорошими связями Карнеги, тоже получал откат. Как и Рокфеллер, Карнеги избежал военной службы во время Гражданской войны. Оба мужчины начали строить свои состояния за счет инвестиций в нефтяную промышленность, но Карнеги также продолжал получать прибыль от предприятий, заключивших контракты с Пенсильванской железной дорогой.[1583]1583
  Альберт Дж. Чурелла, Пенсильванская железная дорога (Филадельфия: Университет Пенсильвании Press, 2013), 212–14, 383, 407–12, 417; Nasaw, 61–62, 85.


[Закрыть]

Карнеги передал покупку железа для расширения Пенсильвании своей (и Томсона) компании Keystone Bridge Company. После Гражданской войны Томсон, Карнеги и Скотт выдали себе франшизу на создание новой телеграфной компании, которая получила бы право прокладывать свои провода по полосе отвода Пенсильванского шоссе. Они ничего не заплатили за франшизу и продали компанию с прибылью другой компании, в которой они сохранили миноритарный пакет акций. Затем эта компания наняла еще одну компанию Карнеги для строительства телеграфа. Так делался бизнес.[1584]1584
  Стивен У. Уссельман, Регулирование железнодорожных инноваций: Бизнес, технологии и Политика в Америке, 1840–1920 (Нью-Йорк: Cambridge University Press, 2002), 80–81; Livesay, 62–64.


[Закрыть]

В послевоенные годы Карнеги занялся продажей облигаций и спекуляцией акциями. Позже он утверждал, что «никогда в жизни не покупал и не продавал акции спекулятивно», но это была ложь. Он занимался этим в течение многих лет и делал это с прибылью. Он продавал бумаги железной дороги Давенпорта и Сент-Пола, железной дороги Миссури, Айовы и Небраски и компании Keokuk Bridge Company. Карнеги продал множество облигаций железных дорог, продвигаемых Томом Скоттом, и продавал их в Соединенных Штатах и Европе. Он сотрудничал с ведущим американским инвестиционным банком Junius Morgan and Company в Лондоне и Drexel and Company в США.[1585]1585
  Livesay, 61–72, 95–96.


[Закрыть]

К 1873 году Карнеги переключил свой интерес на сталелитейный бизнес. Впервые он попробовал себя в металлургии, инвестировав в новые технологии производства стальных рельсов, в 1860-х годах. И Карнеги, и технологии оказались неудачными, но в 1872 году он вернулся к металлургии, став партнером на питтсбургском заводе. К тому времени ему было уже тридцать семь лет, он был приветлив, весел и проницателен. И он, и производство стали стремительно развивались. Новый бессемеровский процесс и аналогичные технологии, которые очищали железо от примесей и превращали его в гораздо более прочную и менее хрупкую форму – сталь, – позволили производителям выпускать металл в больших масштабах. Завод Карнеги стал частью Американской бессемеровской ассоциации, которая, контролируя американские патенты, контролировала доступ к американскому рынку стали. Другим видным членом ассоциации была Пенсильванская сталелитейная компания, которую контролировали Томсон, Скотт и Пенсильванская железная дорога. Когда Конгресс ввел тариф на сталь в размере 28 долларов за тонну, британцы потеряли свое ценовое преимущество. Позднее Карнеги говорил, что именно тариф, как ничто другое, привел его в сталелитейный бизнес.[1586]1586
  Там же, 83–90; Nasaw, 100–102, 141; Usselman, 77–84.


[Закрыть]

Став сталелитейщиком, Карнеги не отказался ни от дружеских отношений, ни от связей, которые так хорошо ему служили. Он разместил свои новые сталелитейные заводы на участке в двенадцати милях к югу от Питтсбурга и назвал их в честь Эдгара Томсона. Лесть всегда была в репертуаре Карнеги. Он зависел от Пенсильванской железной дороги при заключении контрактов, но не собирался полагаться только на ее добрую волю. Его мельница имела выход как на Балтимор и Огайо, так и на Пенсильванию. Новая мельница также выходила на реку Мононгахела, которая обеспечивала речные перевозки угля и кокса. Начинающим бизнесменам Карнеги советовал: «Положите все свои хорошие яйца в одну корзину, а потом следите за корзиной».[1587]1587
  Томас Дж. Миса, Нация стали: The Making of Modern America, 1865–1925 (Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1995), 23; Nasaw, 137.


[Закрыть]

Скотт научил Карнеги, как необходимы для зарабатывания денег влияние, связи и инсайдерские сделки, но он также показал ему, как необходимы скорость, организация и эффективность для успеха Пенсильванской железной дороги. Карнеги перенес уроки учета затрат, организации и интеграции, полученные от Скотта и Томсона, на производство. Скорость, снижение удельных затрат и объем производства привели к повышению эффективности и потенциально большей прибыли. Большинство металлургических заводов в Питтсбурге в 1870-х годах были частными предприятиями, на которых работало от двухсот до трехсот человек. По таким масштабам заводы Эдгара Томсона были просто гигантскими. Они располагались на территории площадью 106 акров, работали двадцать четыре часа в сутки и использовали непрерывный метод производства стали. Хотя компания Carnegie Steel была зарегистрирована в соответствии с законодательством Пенсильвании, она не являлась акционерным обществом. Это было партнерство, в котором Карнеги занимал доминирующее положение.[1588]1588
  Livesay, 83–90; Maury Klein, The Genesis of Industrial America, 1870–1920 (Cambridge: Cambridge University Press, 2007), 110–11; Walter Licht, Industrializing America: The Nineteenth Century (Baltimore, MD: John Hopkins University Press, 1995), 111; Misa, 23; Nasaw, 173–75.


[Закрыть]

Карнеги понимал, что снижение конкуренции, от которой страдали производители чугуна, было крайне важно для новой сталелитейной промышленности. Для всех практических целей рынок стали первоначально состоял из железных дорог. Уже в 1882 году стальные рельсы составляли 90 процентов стального производства. Новые стальные рельсы служили гораздо дольше железных, а их прочность позволяла железнодорожным компаниям отправлять более крупные, быстрые и длинные поезда. После того как тарифы отменили британскую сталь, а контроль сталелитейных компаний над патентами ограничил появление новых участников рынка, крупные компании создали пулы для распределения производства. Пенсильванская железная дорога не возражала против надбавок, которые тарифы и пулы накладывали на стальные рельсы. Железные дороги владели некоторыми сталелитейными заводами и стремились получать прибыль от руды и угля, которые они перевозили практически на все из них. Это был прибыльный бизнес, и они не хотели его нарушать. Карнеги получал львиную долю продаж, потому что в рамках этой закрытой системы у него был самый крупный завод. Он безжалостно сокращал расходы. Его целью была небольшая прибыль от продаж единицы продукции, а большая прибыль – от объема продаж. Большие возможности открылись перед ним не в хорошие, а в плохие времена. Когда после паники 1873 года рухнуло железнодорожное строительство и закрылись металлургические заводы, мелкие производители стали разоряться. Карнеги открыл свою мельницу Эдгара Томсона в 1875 году и расширил производство. Его целью было увеличить свою долю на рынке и поддерживать работу своих заводов. Прибыль должна была прийти, когда экономика улучшится. Цена на стальные рельсы упала со 160 долларов за тонну в 1875 году до 17 долларов за тонну в 1898 году, но Карнеги все равно заработал целое состояние.[1589]1589
  Nasaw, 169–71, 174–75; Usselman, 89–91; David Brody, Steelworkers in America; the Nonunion Era (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1960), 4–5; Misa, 21; Klein, The Genesis of Industrial America, 1870–1920, 110–11.


[Закрыть]

В конце 188-х годов жизнь Карнеги круто изменилась. Главным событием стала смерть его матери, когда ему был почти пятьдесят один год. Он выкупил ее тяжелую жизнь, но она доминировала над ним, отказываясь позволить ему жениться, и в результате он пристрастился к Луизе Уитфилд, с которой познакомился в 1880 году. Она была младше его на двадцать три года, ростом на три дюйма выше его пяти футов трех дюймов и считала мать Карнеги самым неприятным человеком, которого когда-либо встречала. Она также неоднозначно относилась к браку. В 1886 году брат и партнер Карнеги, Том, умер от пневмонии, его здоровье было ослаблено тяжелой выпивкой. Карнеги, заболевший брюшным тифом, скрыл эту новость от матери, которая умирала в соседней комнате. Когда вскоре после этого она скончалась, врачи отказались сообщить об этом Карнеги, который, по их мнению, не выживет. Он выжил и женился на Луизе в 1887 году. Она заменила ему мать в семье, а он заменил своего брата Тома в бизнесе на Генри Клея Фрика, который уже сколотил состояние на производстве кокса для производства стали. Карнеги привлек Фрика в качестве партнера.[1590]1590
  Livesay, 124–28; Nasaw, 204–5, 233–34, 241–46, 284–87, 296.


[Закрыть]

Генри Клей Фрик, потомок пенсильванских меннонитов, отличался от Карнеги почти по всем параметрам, кроме способностей и безжалостности. Там, где Карнеги был конгениален, Фрик был угрюм; там, где Карнеги очаровывал, Фрик оскаливался. Там, где Карнеги хотя бы претендовал на благодеяние, Фрик угрожал и выполнял свои угрозы. Его правнучка описывала его как «неразговорчивого, грубого… …и замкнутым». Его доминирующей эмоцией был гнев; его первым инстинктом было недоверие. Смерть двух его детей еще больше ожесточила его. На следующий день после того, как был похоронен его маленький сын и тезка, он был на работе, отвечая на почту.[1591]1591
  Leon Wolff, Lockout, the Story of the Homestead Strike of 1892: A Study of Violence, Unionism and the Carnegie Steel Empire (New York: Harper & Row, 1965), 21–27; Nasaw, 210, 396, 443–44.


[Закрыть]

Карнеги познакомился с Фриком после того, как тот получил контроль над коксовой промышленностью, которая производила топливо, необходимое для производства железа. Он поднял цену и заставил ее придерживаться. Карнеги купил половину доли в фирме Фрика и, как оказалось, полную долю во Фрике. Это было его величайшее приобретение. Обладая сверхъестественными способностями руководителя и безжалостного врага труда, он восстановил преимущество Карнеги. Когда Карнеги отставал во внедрении новых технологий, Фрик покупал компании, владеющие этими технологиями. Как и Карнеги, он сокращал расходы, устраняя ненужные этапы, поддерживая работу своих заводов и минимизируя затраты на рабочую силу и топливо. Заводы Carnegie Steel были чрезвычайно продуктивными и чрезвычайно опасными местами.[1592]1592
  Wolff, 21–27; Livesay, 130–32.


[Закрыть]

В отличие от Фрика, капитан «Билл» Джонс смягчил худшие наклонности Карнеги и, возможно, даже смягчил бы наклонности Фрика, если бы остался жив. Сын валлийского иммигранта, начавший свою карьеру в качестве машиниста, Джонс присоединился к Carnegie Steel, чтобы управлять заводом Эдгара Томпсона. Джонс считал низкую зарплату контрпродуктивной, полагая, что «низкая зарплата не всегда означает дешевый труд. Хорошая зарплата и хорошие рабочие, как я знаю, означают дешевую рабочую силу». Джонс не издевался над людьми и не диктовал им, но он манипулировал ими, чтобы контролировать работу. Он хотел «как можно дальше держаться от англичан, которые являются большими приверженцами высокой зарплаты, малого производства и забастовок». Он предпочитал этнически смешанную рабочую силу, состоящую из немцев, шотландцев, ирландцев, шведов, нескольких валлийцев и «гречишников – молодых американских деревенских парней». Смешивая эти группы в рабочих бригадах, он избежал этнических споров, которые были характерны для угольных шахт. Джонс убедил Карнеги перевести свои мельницы на три восьмичасовые смены вместо двух двенадцатичасовых, но эксперимент провалился, когда конкуренты отказались последовать его примеру. Когда Джонс возглавлял компанию, рабочие Карнеги имели стабильную работу и прожиточный минимум, пока Джонс, как и многие его подчиненные, не погиб, работая на сталелитейном производстве. В сентябре 1889 года он погиб от взрыва доменной печи.[1593]1593
  Методы Джонса были более тонкими, но он тоже стремился отобрать у работников контроль над работой. Paul Krause, The Battle for Homestead, 1880–1892: Politics, Culture, and Steel (Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 1992), 71–72, 75–76, 141–44; Livesay, 98–99, 132–33, 134–35.


[Закрыть]

I

К 1890-м годам Карнеги публично дистанцировался от повседневного управления своей компанией. Он представил себя как бизнесмена-философа, который переключил свою ответственность с производства богатства на его распределение на благо общества. Он утверждал, что тоже был рабочим; он признавал легитимность профсоюзов и осуждал забастовки. По крайней мере, так он говорил. Его действия были несколько иными. Он систематически подрывал профсоюзы, все чаще настаивал на снижении заработной платы и в конце концов потребовал железных контрактов, запрещающих его работникам объединяться в профсоюзы. Когда работники сопротивлялись, он прибегал к локаутам, скабрезностям и пинкертонам.[1594]1594
  Krause, 233–41, 246–50.


[Закрыть]

Рабочие Карнеги умирали и получали травмы в огромном количестве; они работали по двенадцать часов в день в жестоких условиях, шесть, а в конце концов и семь дней в неделю. Они работали среди открытых печей, расплавленного железа и стали, неустойчивых штабелей балок и слитков и взрывающихся механизмов. Летом и сами мельницы могли быть печами. Однако до прихода Фрика Карнеги не имел репутации ужасного работодателя. Эта планка была установлена довольно высоко. Поначалу Карнеги платил зарплату выше, чем большинство его конкурентов, но они с Фриком постарались это исправить.[1595]1595
  Livesay, 132–33; S. J. Kleinberg, The Shadow of the Mills: Working-Class Families in Pittsburgh, 1870–1907 (Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 1989), 27–28; Krause, 221.


[Закрыть]

Как и во многих других отраслях, новые технологические процессы подрывали контроль над квалифицированными рабочими. Бессемеровские и родственные им процессы заменили железо сталью и сократили власть формовщиков, которые направляли и придавали форму расплавленному железу. «Во всех направлениях, – сообщал один из производителей чугуна, – наши клиенты требуют стали, и мы должны удовлетворить их или заставить их уйти в другие места». Пудлинговщики, которые делали железо, были промышленными поварами, чьи печи служили множеством духовок; от их приготовления зависело качество продукта. Производство стали также требовало мастерства, но это мастерство и его вознаграждение находились в гораздо меньшем количестве голов и рук. Например, на новом сталелитейном заводе в Фениксе два плавильщика и курировавший их химик контролировали производство и получали в десять раз больше, чем подсобный рабочий. Других рабочих теперь было легче уволить и заменить, что облегчало Карнеги нападки на профсоюзы. Бывшие члены профсоюза формовщиков железа перешли в Амальгамную ассоциацию рабочих черной металлургии (AAISW) и Рыцарей труда, но их статус и власть снизились, а недовольство возросло.[1596]1596
  Миса, 54–57. Дэвид Монтгомери, Падение Дома труда: The Workplace, the State, and American Labor Activism, 1865–1925 (Cambridge: Cambridge University Press, 1987), 9–32; Nasaw, 326; Kleinberg, 5–9, 20–21, Krause, 141–44.


[Закрыть]

Изначально завод Карнеги в Хоумстеде был исключением. Он возник как попытка конкурирующих производителей стали избежать монополии, установленной владельцами патента Бессемера, и для этого они создали идиосинкразический и гибридный завод, работа которого зависела от квалифицированных рабочих, знакомых с его особенностями. Когда в 1882 году его владельцы попытались ввести железные контракты, по которым рабочие обещали не объединяться в профсоюзы, AAISW объявила забастовку. Забастовка была организована в классической форме рабочего республиканизма: подписать железный контракт означало бы «отказаться от своих прав свободнорожденных американских граждан». Для руководства компании вопрос сводился к правам собственности: «Это стало вопросом между некоторыми рабочими и нами самими, позволим ли мы им управлять нашим бизнесом или они будут управлять им за нас».[1597]1597
  Краузе, 165–78, цитаты, 178.


[Закрыть]

Забастовка показала, что владельцы Homestead не могут вести бизнес без квалифицированных рабочих. Производство резко упало. Мельница потеряла клиентов из-за некачественной продукции, а Homestead не выполнил контракты, что открыло перед владельцами возможность судебных исков. Владельцы фабрики не могли защитить нанятых ими рабочих, которые подвергались жестокому обращению и периодическому насилию. Рабочие доминировали в обществе, а забастовщики становились заместителями полицейских. В конце концов владельцы обратились к округу, но и это оказалось неэффективным. Беспорядки, хотя и были реальными, не достигли такого уровня, чтобы потребовалась милиция, и поэтому владельцы не смогли получить необходимую помощь от государства, чтобы прекратить забастовку. Спустя почти три месяца владельцы уступили. Карнеги купил фабрику в 1883 году.[1598]1598
  Там же, 178–92, 212.


[Закрыть]

Способность рабочих контролировать условия своего труда и монополия на знания были их большой силой; но струпья – «черные овцы», как их называли в Пенсильвании, – были их ахиллесовой пятой. В начале 1880-х годов в AAISW была открыта лишь треть рабочих завода, и некоторые квалифицированные рабочие с других заводов, чьи профсоюзы были разрушены, поддались искушению устроиться туда на работу. Их было недостаточно много, чтобы сорвать забастовку, но их присутствие обозначило будущие опасности, которые становились все более явными по мере того, как неумолимая механизация производства стали и разделение на пудлинговщиков и отделочников ослабляли AAISW. С 1882 по 1885 год профсоюз одиннадцать раз участвовал в забастовках в сталелитейной промышленности, но Хоумстед стал единственной забастовкой, которую он выиграл.[1599]1599
  Там же, 182, 199–200; Kleinberg, 11–12; Montgomery, 25–26, 31–34.


[Закрыть]

В 1888 году Карнеги разогнал Рыцарей труда на заводе Эдгара Томсона, заблокировав рабочих, пригласив пинкертонов и приняв работников обратно только после того, как они согласились на снижение зарплаты, двенадцатичасовой день и железный контракт. Первыми вернулись восточноевропейские рабочие, которых другие рабочие объединяли в «венгров» или гуннов и которые не были членами «Рыцарей». Рыцари осудили их как «канюков труда», но рыцари, разорвав свой профсоюз, последовали за ними.[1600]1600
  Krause, 208–9, 215–17.


[Закрыть]

К 1889 году Хоумстед стал последним оплотом сталелитейного профсоюза в Питтсбурге. Это был и политический оплот рабочих, которые в 1888 году избрали Бисуокса Тейлора бургезом, как называлась должность мэра. Пчелиный воск Тейлор, чье прозвище произошло от его слов о том, что работа на английских мельницах в юности высосала из жизни весь мед, оставив ему и другим рабочим только воск, соединил в своей эксцентричной личности многие сложности жизни американского рабочего класса. Он был старым английским чартистом, но американский опыт убедил его в том, что мечта чартистов о том, что голоса рабочих будет достаточно, чтобы изменить общество, была ошибочной. Он стал сторонником кооперативного содружества, принятого рыцарями и Беллами, а также помог основать Американскую федерацию труда (АФТ). То, что, как и Теренс Паудерли, он в разное время оказался успешным бизнесменом, ничуть не ослабило его энтузиазма в отношении профсоюзов и кооперации. Как политик, он баллотировался в бургессы от рабочих, но в национальном масштабе, как и Эндрю Карнеги, оставался республиканцем, ярым сторонником Бенджамина Харрисона и охотно соглашался на патронажные назначения. Он принял аргумент республиканцев о том, что тариф, защищая американские рынки, будет защищать и американскую зарплату.[1601]1601
  Моя интерпретация здесь отличается от интерпретации Краузе, 253–63.


[Закрыть]

Республиканская политика оказалась для Карнеги гораздо выгоднее, чем для Тейлора, который не получил своего патронажного назначения. Тарифы поддерживали цены на сталь против иностранной конкуренции, но внутренняя конкуренция и новые производственные процессы неуклонно снижали цены на стальные рельсы. В 1886 году Карнеги перешел к мартеновским печам в Хоумстеде и занялся производством конструкционной стали и броневых листов для военно-морского флота США. Флот стал для республиканцев одним из способов потратить излишки казны. Подстегнутый книгой Альфреда Тайера Мэхэна «Влияние морской силы на историю», опубликованной в 1890 году, Конгресс приступил к строительству линкоров со стальной обшивкой. Карнеги как был, так и останется противником войны, но не против того, чтобы зарабатывать на подготовке к ней. Он успешно пролоббировал в администрации Гаррисона контракты на поставку стальной брони для линкоров, включая USS Maine. Пластины будут производиться в Хоумстеде. Довольный потенциальной прибылью, он также обратился к государственному секретарю Джеймсу Г. Блейну с просьбой помочь ему продать бронеплиты в Россию.[1602]1602
  Nasaw, 377–89; Krause, 281–85.


[Закрыть]

Хоумстед расширился на девяносто акров, чтобы вместить новое производство; это стало возможным благодаря политическим связям Карнеги как на местном, так и на национальном уровне. Он подкупил чиновников Питтсбурга, чтобы они продали ему городскую ферму для бедных, приют для умалишенных и богадельню, которые примыкали к усадьбе. Жители уезжали в другие места. К 1892 году на фабриках Хоумстеда работало четыре тысячи человек. Расширяя производство, Карнеги требовал от рабочих уступок в оплате труда, в частности, скользящей шкалы, которая привязывала их зарплату к цене стали, а не к прибыли Карнеги. Привязывать зарплату работников к товару, цена которого неуклонно и резко падает, было все равно что привязывать камни к рабочим и толкать их за борт. Карнеги мог получать прибыль, несмотря на падение цен, благодаря снижению издержек и увеличению объемов производства, но рабочие, некоторые из которых и так работали по двенадцать часов семь дней в неделю, не могли реально увеличить продолжительность своего труда. Они могли сократить свои расходы только за счет того, что их семьи жили на меньшую сумму.[1603]1603
  Nasaw, 379–83; Krause, 94–95, 104, 232, 235–48, 274–81. Скользящая шкала изначально была предложением пудлеров (рабочих, перемешивающих расплавленное железо для удаления примесей) в 1860-х годах, предназначенным для рынков железа, а не стали, когда пудлеры имели гораздо больший контроль над производством. В сталелитейной промышленности она стала оружием против рабочих.


[Закрыть]

В 1889 году Карнеги попытался разрушить профсоюз. Он запер рабочих и добился уступок по зарплате, установив скользящую шкалу над базовой зарплатой, но и Amalgamated, и Knights остались. Карнеги был в такой ярости от того, что его переговорщик Уильям Эббот договорился без разрыва с профсоюзами, что обратился к конкуренту Эббота в компании, Генри Клею Фрику, чтобы тот взял на себя активное руководство. Новый контракт будет заключен в 1892 году, и целью Карнеги было привести заработную плату в Хоумстеде в соответствие с заработной платой на фабриках, не входящих в профсоюз. Чтобы защитить себя, местные хоумстедские ложи AAISW, вопреки правилам национального профсоюза, стали принимать не только квалифицированных, но и малоквалифицированных рабочих. Этими неквалифицированными рабочими были в основном иммигранты из Восточной Европы, которых рыцари ранее считали эквивалентом китайцев, а само их существование – угрозой американскому уровню жизни. Однако в Хоумстеде преимущественно католические словацкие рабочие сравнительно легко слились с английскими, немецкими, ирландскими и коренными рабочими и сохранили солидарность.[1604]1604
  Nasaw, 363–64, 367–72; Paul Kahan, The Homestead Strike: Labor, Violence, and American Industry (New York: Routledge, 2014), 54, 59–60; Krause, 220–26, 321–22.


[Закрыть]

Все знали, что в 1892 году грядет борьба. Переговоры о заключении контракта в Хоумстеде начались в январе под руководством Фрика. Карнеги уехал в Шотландию. Фрик построил то, что его рабочие называли «Форт Фрик»: одиннадцатифутовый забор с колючей проволокой и иллюминаторами, опоясывающий сталелитейный завод. Фрик не был заинтересован в соглашении. 28 июня он запер рабочих. 1 июля Карнеги объединил всю свою собственность и собственность своих партнеров в компанию Carnegie Steel. Это была частная компания с капитализацией в 25 миллионов долларов, что значительно ниже ее реальной стоимости. Председателем совета директоров он назначил Фрика.[1605]1605
  Krause, 211–14, 235–42; Nasaw, 385–92, 396; Kahan, 63.


[Закрыть]

Забастовка развивалась в темпе средневековой осады; единственной – и весьма важной – неопределенностью был уровень насилия, который она спровоцирует, и будет ли он достаточным, чтобы побудить государство вмешаться. Фрик мог не пускать рабочих на мельницу, но рабочие могли не пускать туда скабрезников, поскольку им нужно было пройти через город Хоумстед. Бисуокс Тейлор больше не был бургомистром, но им стал человек, выступающий за профсоюз, и город объединился против Фрика. Самый простой путь на фабрику лежал через реку Мононгахела, которая граничила с Хоумстедом, и, чтобы предотвратить доступ, профсоюз выставил разведчиков, предупреждающих о приближении по воде.

Когда Фрик купил две баржи и буксир для их буксировки и загрузил их тремя сотнями пинкертонов, большинство из которых были новобранцами и не знали, куда и зачем они едут, профсоюз проследил за баржами. Рабочие не удивились, когда 6 июля 1892 года буксир вытащил их на берег у мельницы Хоумстед. Мобилизованный город, полный как разъяренных женщин, так и разъяренных мужчин, противостоял пинкертонам. Обе стороны были вооружены. Когда пинкертоны попытались прорваться на берег, они и защитники понесли потери. Среди первых рабочих, получивших смертельное ранение, был Джордж Раттер, который был ранен почти тридцать лет назад под Геттисбергом. Когда вторая попытка Пинкертонов добраться до мельницы провалилась, они оказались в ловушке на баржах. Буксир увез раненых и не смог вернуться. У большинства пинкертоновцев не было сил на борьбу.[1606]1606
  Насоу, 415–21; Краузе, 15–24.


[Закрыть]

В течение всего дня рабочие, разъяренные вторжением и понесенными потерями, подбадриваемые женщинами города, придумывали все более изобретательные способы уничтожить баржи и пинкертонов. Они подожгли баржу с пиломатериалами и попытались сплавить ее на баржи пинкертонов. Они пытались поджечь нефтяное пятно. Они стреляли из пушек и использовали динамит. Они отправили вагон-платформу с горящими бочками с нефтью по рельсам в доки. Все попытки не увенчались успехом, но напугали людей на баржах.[1607]1607
  Краузе, 24–25.


[Закрыть]