Текст книги "Республика, которую он защищает. Соединенные Штаты в период Реконструкции и Позолоченного века, 1865-1896 (ЛП)"

Автор книги: Ричард Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 80 страниц)

Харрисон сыграл большую, но не всегда полезную роль в разработке стратегии республиканцев в Пятьдесят первом Конгрессе 1889–90 годов. Он встречался с Ридом, Шерманом и другими в Белом доме, чтобы координировать и продвигать программу своей партии. Более условно, он объединил партийные фракции, включив их лидеров в свой кабинет. К сожалению, учитывая самодовольство Гаррисона и его характер, который Рид сравнил с холодом «капельной пещеры», чем теснее президент работал с партийными лидерами, тем больше он их отдалял. Закон о гражданской службе Пендлтона мало что сделал для ослабления патронажа, который по-прежнему занимал центральное место в управлении страной. Харрисон назначил начальника отдела кадров в почтовом департаменте, который очистил местные почтовые отделения от демократов, увольняя почтмейстера-демократа каждые три минуты. Предполагалось, что покровительство должно было завоевать друзей в собственной партии, но Рид жаловался, что, хотя у него «никогда в жизни не было только двух личных врагов… Одного из них мистер Харрисон помиловал из тюрьмы, а другого только что назначил инкассатором Портлендского порта». Назначение Блейна государственным секретарем предсказуемо обидело магоманов, а затем Гаррисон продолжил обижать Блейна.[1518]1518
  Уильямс, 59–60; Майер, 221–22.


[Закрыть]

В конечном итоге контроль республиканцев над Конгрессом пятьдесят первого созыва и приоритет, который они отдали тарифу, доказали, что иногда в американской политике нет ничего хуже успеха. Республиканцы обхаживали американскую общественность, убеждая ее в том, что демократы введут свободную торговлю, снизив тарифы. Затем они убедили себя в том, что их победа означает, что американцы хотят резко повысить тарифы, и сформировали свою законодательную программу в соответствии с этим. Превращая Конгресс в сравнительно хорошо отточенную и эффективную законодательную машину, республиканцы не подозревали, что создают машину политического самоубийства.

На бумаге законодательная программа республиканцев была амбициозной и последовательной. Приняв законопроект Лоджа, партия обратилась к прошлому, чтобы попытаться вернуть свое великое достижение – избирательное право для чернокожих и более старое видение свободных рабочих однородного гражданства с едиными правами, защищаемыми федеральным правительством. Выступая за усиление тарифов, они придерживались более нового видения Соединенных Штатов как индустриальной нации, которую активное федеральное правительство будет защищать и развивать. Признавая необходимость заручиться поддержкой антимонополистов, они предлагали меры, которые хотя бы жестами указывали на валютную реформу и регулирование трестов. Тариф оставался солнцем, вокруг которого вращались все остальные.[1519]1519
  Уильямс, 25–28.


[Закрыть]

Результатом бесчисленных слушаний, конференций и дебатов в 1889 и 1890 годах стал Тариф Мак-Кинли, главным автором которого был Уильям Мак-Кинли, восходящий конгрессмен-республиканец из Огайо. Он стал самым протекционистским в истории США, повысив пошлины в среднем на 48%. Она защищала не только младенческие отрасли, но и еще не родившиеся. Например, Конгресс защитил производство жести, необходимой для изготовления консервных банок, несмотря на то, что эта отрасль в США практически не существовала. Жестяные банки были вдвойне благословенны. Американская армия отвоевала у лакота Блэк-Хиллз, где находились оловянные рудники, и теперь тариф защищал тех, кто добывал и производил это олово. Чтобы успокоить потребителей, для которых цена на консервы и другие товары должна была вырасти, Конгресс отменил пошлины на сахар.[1520]1520
  Там же, 25–28, 40; Джереми Атак, Новый экономический взгляд на американскую историю: From Colonial Times to 1940, ed. Peter Passell and Susan Lee, 2nd ed. (New York: Norton, 1994), 500; Reitano, 129–30.


[Закрыть]

Республиканцы прекрасно понимали, что тариф может стоить им голосов, если они не будут осторожны. Осознавая, что тариф может оттолкнуть фермеров, республиканцы изменили его, чтобы создать инструмент для расширения сельскохозяйственных рынков за рубежом. Важным нововведением стало то, что тариф Мак-Кинли наделил государственного секретаря Блейна полномочиями заключать взаимные соглашения с иностранными государствами. Другие страны получали статус благоприятствования и более низкие пошлины на свою продукцию в обмен на открытие рынков для американских товаров, особенно сельскохозяйственной продукции. Падение доходов фермеров отражало острую конкуренцию, с которой американский сельскохозяйственный экспорт сталкивался на европейских рынках, и республиканцы стремились создать новые рынки.[1521]1521
  Уильямс, 25–28.


[Закрыть]

Профицит федерального бюджета, спровоцировавший тарифные дебаты, стал одновременно и проблемой, и возможностью. В течение финансового года, закончившегося 30 июня 1889 года, тариф обеспечил 60 процентов федеральных доходов. Большая часть остальных доходов поступила от налогов на табак и алкоголь, что составило 387 миллионов долларов. Из этой суммы 87 миллионов долларов были излишками, не израсходованными правительством. Ставки на многие товары в соответствии с новым тарифом Мак-Кинли будут настолько высоки, что не позволят ввозить их, что приведет к сокращению доходов на 86 миллионов долларов. Республиканцы считали это положительным моментом, поскольку это частично решало проблему растущего профицита казначейства. Чтобы еще больше сократить профицит, республиканцы приняли Закон о пенсии на иждивенцев 1890 года, согласно которому любой ветеран, отслуживший девяносто дней, имел право на пенсию, если в любой момент он не мог выполнять ручную работу. С дальнейшими изменениями и административными постановлениями он стал де-факто пенсией для всех ветеранов Союза, которые служили основным избирателям-республиканцам. К 1893 году число пенсионеров составило 966 012 человек. В период с 1890 по 1907 год Соединенные Штаты потратят 1 миллиард долларов на выплату пенсий по этому закону. Конгресс также увеличил расходы на флот и армию и потратил деньги на реки и гавани. Эти суммы вряд ли были непомерными. Американские вооруженные силы оставались небольшими. Армия США насчитывала двадцать восемь тысяч солдат в то время, когда Германия имела более полумиллиона человек под ружьем.[1522]1522
  Таблица Ea584–587 – Финансы федерального правительства – доходы, расходы и долг: 1789–1939, в Исторической статистике Соединенных Штатов Америки с древнейших времен до наших дней: Millennial Edition, ed. Scott Sigmund Gartner, Susan B. Carter, Michael R. Haines, Alan L. Olmstead, Richard Sutch, and Gavin Wright (New York: Cambridge University Press, 2006); Theda Skocpol, Protecting Soldiers and Mothers: The Political Origins of Social Policy in the United States (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 1995), 110–13; «Сила немецкой армии», http://www .germanhistorydocs.ghi-dc.org/sub_document.cfm?document_id=795; Thomas B. Reed and W. S. Holman, «Spending Public Money», North American Review 154, no. 424 (1892): 319–35; Calhoun, Minority Victory, 185; Stuart McConnell, Glorious Contentment: The Grand Army of the Republic, 1865–1900 (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1992), 147–65; Williams, 31, 41.


[Закрыть]

Споры о тарифах и бюджете отражали ситуацию в стране, ставшей большой и индустриальной; если правительство оставалось административно неэффективным, оно также становилось все более могущественным и всепроникающим. Конгресс достиг психологического рубежа, который шокировал многих американцев: фактические расходы выросли незначительно, но бюджет, содержащий текущие обязательства по пенсиям и общественным улучшениям, теперь якобы составлял 1 миллиард долларов, и демократы провозгласили его Конгрессом миллиарда долларов – ярлык, который приклеился, несмотря на то, что фактические федеральные расходы, хотя и выросли между 1890 и 1892 годами, похоже, и близко не приблизились к миллиарду долларов.[1523]1523
  Таблица Ea636–643 – Расходы федерального правительства, по основным функциям: 1789–1970, в Исторической статистике Соединенных Штатов, с древнейших времен до настоящего времени: Millennial Edition; Williams, 41.


[Закрыть]

Когда и тариф Мак-Кинли, и законопроект Лоджа ожидали голосования в Сенате, раскол республиканской коалиции стал реальностью. Спор о том, следует ли отложить голосование по законопроекту Лоджа до следующей сессии, сильно расколол республиканцев. В конце концов, республиканцы отложили голосование, чтобы обеспечить себе право голоса по тарифу, который был принят всего за месяц до выборов 1890 года. Честность Блейна могла вызывать подозрения, но его политические суждения редко давали сбои. Он предостерег республиканцев от принятия тарифа так близко к выборам.[1524]1524
  Calhoun, Conceiving a New Republic, 244–51; Williams, Years of Decision, 39–45.


[Закрыть]

Поставив свой контроль над Сенатом в зависимость от относительно небольшого числа избирателей на Западе, республиканцы создали монстра, который одержал верх в Сенате в 1890 году. Кампания 1888 года показала, что тариф может быть атакован как подарок монополиям и трестам, а значит, республиканцы должны были показать избирателям, что партия не является инструментом корпораций. Республиканцы утверждали, и многие в это верили, что тариф повысит заработную плату рабочих на промышленном Северо-Востоке и Среднем Западе, но им пришлось пойти дальше, чтобы умиротворить фермеров и западных мелкобуржуазных деятелей, которые отправили в Сенат антимонополистов. Фермеры к западу от Миссисипи производили пшеницу и хлопок – два ведущих экспортных товара страны. Обе культуры столкнулись со значительной конкуренцией и падением цен на мировых рынках, а из-за тарифов доходы фермеров в годы пика сельского недовольства снижались быстрее, чем стоимость потребляемой ими продукции.[1525]1525
  Уильямсон отмечает, что цены на промышленные и сельскохозяйственные товары снижались одновременно в период с 1870 по 1905 год, но не отмечает, что это не происходило в пиковые годы недовольства сельского хозяйства. Jeffrey G. Williamson, Late Nineteenth-Century American Development: A General Equilibrium History (New York: Cambridge University Press, 1974), 148–50. Для более тесной корреляции см. Atack, 500; Таблица Ee1–21 – Баланс международных платежей: 1790–1998, в «Исторической статистике Соединенных Штатов, с древнейших времен до наших дней»: Millennial Edition.


[Закрыть]

Первой уступкой, которую республиканцы сделали антимонопольщикам, стал Антитрестовский закон Шермана – один из двух законопроектов, носивших имя Джона Шермана в Конгрессе пятьдесят первого созыва. Если «Взгляд назад» Беллами отражал передовое антимонопольное мышление, то закон Шермана буквально смотрел назад. Он отражал ту часть антимонопольного мышления, которая рассматривала конкурентный рынок как гарант справедливого общества и защиту от экономической консолидации. Закон объявлял вне закона «любой договор, комбинацию в форме треста или иным образом, или сговор с целью ограничения торговли или коммерции между несколькими штатами или с иностранными государствами», но в нем не было определения треста. Он нанес еще один удар по железнодорожным пулам, но на самом деле способствовал консолидации, поскольку корпорации, поглотившей своих конкурентов, не нужно было создавать с ними пулы. Корпорации уже переходили на новое устройство, холдинговую компанию, чтобы избежать ограничений, налагаемых законами штатов, и антитрестовский закон Шермана ускорил это движение. То, что никто не проголосовал против законопроекта в Палате представителей, и только один голос против был подан в Сенате, когда он был принят 2 июля 1890 года, продемонстрировало, насколько мала непосредственная опасность, которую представлял собой закон для корпораций.[1526]1526
  Атак, 488–89.


[Закрыть]

Антимонополисты в Сенате требовали не только символического законодательства; они также хотели денежной реформы. При снижении цен на серебро западные шахты закрывались, создавая причины для ненависти западных шахтеров к золотому стандарту. Поскольку фермеры были заемщиками, дефляция нанесла им двойной ущерб. Она делала деньги дефицитными, а также приводила к тому, что деньги, которые они в итоге выплачивали кредиторам, стоили дороже, чем те, что они заняли. Дефляция, по определению, означала, что доллар со временем дорожал. Пока они не добились денежной реформы, противники золотого стандарта блокировали тариф Маккинли. В июне 1890 года, к шоку Гаррисона и «золотых жуков», антимонополисты в Сенате приняли законопроект, предусматривающий свободную чеканку серебра; если бы он стал законом, то отменил бы золотой стандарт. Гаррисон, конечно, мог наложить вето на законопроект, даже если бы он прошел Палату представителей, но в этом случае серебреники заблокировали бы тарифное законодательство. Уступкой золотодобытчикам стал Закон Шермана о покупке серебра, который также был принят в июле 1890 года. Он отменил и заменил закон Бланда Эллисона.

Закон Шермана о покупке серебра, если посмотреть с другой стороны, был всего лишь еще одним во многом символическим жестом с минимальным немедленным эффектом. Сенатор Стюарт из Невады, который вместе с Уильямом Ралстоном занимался демонизацией серебра, возобновил свою политическую карьеру и вернулся в Сенат в 1887 году, осудив демонизацию, показав себя таким же искусным политическим хамелеоном, как и все, кто когда-либо занимал место в Сенате США. Будучи президентом Американской биметаллической лиги, он утверждал, что исправляет преступление 73-го года – ту самую меру, которую он помог принять.[1527]1527
  Сэмюэл ДеКанио, «Популизм, паранойя и политика свободного серебра», Исследования в области американского политического развития (2011): 17–25.


[Закрыть]

Сенатор Шерман, ярый защитник золотого стандарта, пошел на компромисс со Стюартом, чтобы продвинуть большую программу республиканцев. Закон Шермана о покупке серебра увеличил количество серебра, которое должно было закупать Казначейство США, тем самым субсидируя западные серебряные рудники. Однако он не требовал, чтобы это серебро использовалось для увеличения количества валюты. Выпуск серебряных банкнот – валюты, в отличие от громоздких монет, – должен был осуществляться по усмотрению секретаря Казначейства, который, разумеется, был приверженцем твердых денег до тех пор, пока президент оставался таковым. Министерство финансов не выпускало серебряных банкнот, а валюта по-прежнему погашалась золотом. Но этот закон мог иметь не только символическое значение. Если бы люди с мягкими деньгами смогли получить президентское кресло, страна могла бы принять биметаллизм без каких-либо дополнительных законов. Люди «мягких денег» приняли компромисс как шаг, приближающий их к своей цели.[1528]1528
  Атак, 500–501.


[Закрыть]

Тем временем законопроект Лоджа так и остался в Сенате, а демократы на Юге уже начали возводить брандмауэр против дальнейшего вмешательства федеральных властей. Во время дебатов в Сенате по поводу законопроекта Лоджа республиканцы неоднократно приводили в пример новую конституцию, принятую в Миссисипи в 1890 году, как яркий пример репрессий на Юге. В Миссисипи были введены налог на опрос и тест на грамотность, призванные отсеять чернокожих избирателей, которые в подавляющем большинстве были бедны, непропорционально неграмотны и находились в сегрегационной школьной системе. Поскольку уровень неграмотности на Юге был выше, чем где бы то ни было в стране, тест на грамотность был хитроумно устроен, чтобы исключить черных избирателей, а не белых. Он гласил: «Каждый избиратель должен… уметь читать любой раздел конституции этого штата; или он должен уметь понимать то же самое, когда ему читают, или дать разумное толкование этого». Таким образом, регистратор мог выбирать избирателей. Белый избиратель мог быть неграмотным, но клерк мог зачитать ему раздел 8: «Все лица, проживающие в этом штате, граждане Соединенных Штатов, настоящим объявляются гражданами штата Миссисипи», и, если он не полный дурак, он мог голосовать. Чернокожий избиратель мог быть грамотным, но регистратор мог попросить его истолковать раздел 111, который начинался так: «Все земли, составляющие единый участок, продаваемый во исполнение судебного или исполнительного постановления, сначала предлагаются по частям, не превышающим ста шестидесяти акров или одной четверти участка, а затем предлагаются целиком, и цена, предложенная за последний участок, имеет значение только тогда, когда она превышает совокупность предложений за тот же участок по частям, как указано выше…» Если потенциальный избиратель не был юристом, он, скорее всего, не мог голосовать. Для того чтобы проверка грамотности не лишала права голоса уже имеющихся белых избирателей, дедушкина оговорка освобождала от проверки всех, чьи деды могли голосовать. К ним относилось большинство белых и ни одного чернокожего. Изменит ли законопроект Лоджа хоть что-нибудь из этого? Сторонники законопроекта признали, что нет. Он защищал от мошенничества и насилия на федеральных выборах только тех, кто уже зарегистрирован для голосования. Белые южане институционализировали расовое неравенство, сделав мошенничество и насилие менее необходимыми, и Верховный суд подтвердит их усилия в деле Уильямс против Миссисипи в 1898 году. Республиканцы, по сути, обменяли Запад на Юг.[1529]1529
  Джон Рэй Скейтс, «Конституция Миссисипи 1890 года в первоначальном виде», Историческое общество Миссисипи, http://mshistory.k12.ms.us/index.php?id=270, особенно разделы 8, 111, 207, 242, 243, 244; Апчерч, 151–66.


[Закрыть]

II

Причуды американской политики порой трудно предсказать, но всегда была уверенность в том, что, куда бы ни забредали американские политики, для индейцев это не обернется ничем хорошим. Индейская политика дала администрации Гаррисона возможность укрепить свою раздробленную коалицию, обратившись к евангелистам, либеральным реформаторам, западным антимонополистам и сторонникам разрушения индейских резерваций. Это была цена, но республиканцы были готовы ее заплатить. Чтобы получить преимущество перед республиканцами, Гаррисон превратил то, что было двухпартийной политикой, в этнокультурную ссору. В 1889 году президент назначил комиссаром по делам индейцев Томаса Джефферсона Моргана, баптистского священника и реформатора образования, который возглавлял чернокожий полк в Гражданской войне. Морган посвятил свою карьеру тому, чтобы использовать государственные школы для аккультурации и воспитания иммигрантов, как говорилось в названии написанной им книги, «Патриотическое гражданство». Он легко воплотил эти идеи в индейской политике. Реформаторы на конференции в Лейк-Мохонке уже пообещали «немедленно устранить национальный позор поддержки невежественных и варварских народов в сердце христианской цивилизации». Ассоциация прав индейцев утверждала, что только разрушив туземные общества, «можно сохранить их [индейцев] как индивидуумов от окончательного уничтожения». Ценой выживания для индейцев стало бы перестать быть узнаваемыми индейцами.[1530]1530
  Фрэнсис Пол Пруха, Политика американских индейцев в условиях кризиса: Christian Reformers and the Indian, 1865–1900 (Norman: University of Oklahoma Press 1976), 292–301.


[Закрыть]

Морган заявил, что «родоплеменные отношения должны быть разрушены, социализм уничтожен, а на смену ему должны прийти семья и автономия личности». Индейцы должны будут «подчиниться „пути белого человека“, мирно, если захотят, и принудительно, если придется». Он планировал создать национальную систему школ для индейцев по образцу государственных школ, что расположило к нему индейских реформаторов, но оттолкнуло католиков, контролировавших многие существующие школы в резервациях. Школы Моргана должны были быть несектантскими, но определенно протестантскими, и он привнес в индейскую политику противоречия, бушевавшие в битвах за государственные школы. Католики контратаковали, и Морган оказался втянут в более масштабные этнокультурные противоречия нации.[1531]1531
  Prucha, 292–317; «Пятьдесят восьмой ежегодный отчет комиссара по делам индейцев министру внутренних дел» (Вашингтон, округ Колумбия: ГПО США, 1889), 3–4.


[Закрыть]

Открытие индейских земель для белых фермеров прошло более гладко. Индейская территория и резервация Великих Сиу представляли собой заманчивые цели. Железные дороги и бумеры – демократические техасские хлопкоробы на юге и республиканские канзасские пшеничные фермеры на севере – уже давно настаивали на открытии новых земель. Закон Доуза освободил Индийскую территорию от выделения земель, но Харрисон пошел дальше, чем Кливленд.

Вакансии в Оклахоме. Перевозки, 1889–1906 гг. Источник: Историческое общество Оклахомы.

Индейская территория была сложным местом. К востоку от 98-го меридиана она в основном включала земли, заселенные так называемыми «пятью цивилизованными племенами» – чоктау, криками, чероки, чикасо и семинолами, – вытесненными с юго-востока. После Гражданской войны правительство заставило их согласиться как на включение бывших рабов в состав племени, так и на поселение на части их старой территории племен-беженцев со средней границы, таких как осаге и пауни. Земли к западу от 98-го меридиана достались индейцам, потерпевшим поражение в войнах на Южных равнинах: команчам, киова, шайенам и арапахо. Чероки также контролировали выход Чероки к западу от 96-го меридиана. Он примыкал к административной аномалии – «ничейной земле» на западе. Чероки сдавали свои западные земли в аренду белым скотоводам; эти платежи были основным источником дохода для нации чероки.[1532]1532
  Уильям Т. Хейген, Захват индейских земель: The Cherokee (Jerome) Commission, 1889–1893 (Norman: University of Oklahoma Press, 2003), 1–21.


[Закрыть]

Отношения чероки со скотоводами часто были сложными, но они были почти братскими по сравнению с проблемами индейцев с белыми скваттерами, бумерами и преступниками. Бумеры были такими же промоутерами и застройщиками, как и поселенцы. Они призывали открыть Индейскую территорию для белых поселенцев и в ожидании этого продавали права на претензии, которые они, действуя как дружинники, обещали привести в исполнение. Таким образом, они были вдвойне незаконны: продавали права на землю, которая им не принадлежала, и обещали применить силу для защиты этих прав. В 1880-х годах бумеры регулярно вторгались на Индейскую территорию, и кавалеристы, часто чернокожие, столь же регулярно изгоняли их. Вне закона, которые бежали на Индейскую территорию, чтобы избежать юрисдикции соседних штатов и территорий, становились более постоянными жителями. Чем больше белые нарушители нарушали порядок и угрожали Индейской территории, тем больше сторонники бумеров в Конгрессе объявляли индейцев неспособными к самоуправлению. Племенная газета Cherokee Advocate ответила: «У нас есть два национальных колледжа, мужской и женский… более 100 государственных школ. Среди нас есть чероки, окончившие лучшие колледжи США: Гарвард, Принстон, Андовер, Дартмут, Йель, Энн-Арбор и десятки других, менее известных. Ни один мужчина или женщина, побывавшие среди чероков, не уходят домой, говоря, что мы не способны управлять».[1533]1533
  Prucha, 373–85; Roy Gittinger, The Formation of the State of Oklahoma, 1803–1906 (Norman: University of Oklahoma Press, 1939), 118–37; W. David Baird and Danney Goble, Oklahoma: A History (Norman: University of Oklahoma Press, 2008), 141–45; Hagan, 10–11.


[Закрыть]

Первоначально борьба велась за выход Чероки и Непризнанные земли, которые изначально были приобретены Соединенными Штатами у чикасау и семинолов для переселения других племен. Сенатор Стюарт из Невады представил борьбу как борьбу белых переселенцев, отчаянно нуждающихся в земле. Он утверждал, что чероки – «самый богатый народ в Соединенных Штатах»; половина из них – «белые мужчины, которые… женились на скво». Индейская территория превратилась в битву между «варварством и цивилизацией… между скотоводческими баронами и народом». Чероки сопротивлялись. С помощью скотоводов они затормозили в Конгрессе принятие закона, лишающего их земель, но только ценой переговоров с комиссией за их продажу.[1534]1534
  Хейген, 11–17.


[Закрыть]

Нераспределенные земли, получившие название Оклахома, оказались самой большой брешью в доспехах индейцев. В 1889 году, вскоре после вступления в должность, Харрисон подписал законопроект об ассигнованиях на нужды индейцев, согласно которому Оклахома, расположенная на 98-м меридиане вокруг современного Оклахома-Сити, становилась частью общественного достояния и была открыта для заселения. Чтобы распределить землю, правительство санкционировало одну из самых глупых идей, которые когда-либо принимал американский Конгресс: 22 апреля 1889 года около пятидесяти тысяч человек, ищущих землю, выстроились на границах Оклахомы и помчались заявлять о своих претензиях. Армия США и заместители маршалов США должны были контролировать гонку. Уильям Уиллард Говард, репортер из Harper’s Weekly, без всякой иронии считал земельную лихорадку одновременно «одним из самых примечательных событий западной цивилизации» и «всего лишь особенно оживленной спекуляцией на месте города».[1535]1535
  Уильям Уиллард Говард, «Стремление в Оклахому», Harper’s Weekly (18 мая 1889 г.): 391–94.


[Закрыть]

Земельная лихорадка в Оклахоме стала еще одним памятником досадному противоречию: федеральное правительство обладало огромной властью, хотя ему не хватало надежного административного потенциала. Украсть землю было относительно легко, но распределить ее было сложно. Границы Оклахомы патрулировали слишком мало солдат и слишком много помощников. Депутаты получали плату за задержание тех, кто пытался пробраться в Оклахому до начала скачек, но эта плата была меньше, чем деньги, которые они могли заработать, пробираясь сами, подавая заявки и продавая их. И вот вместо того, чтобы остановить нелегальных претендентов, называемых скорерами, они присоединились к ним. Говард сообщил, что именно помощники шерифа заложили многие участки в Гатри и Оклахома-Сити. Люди на быстрых лошадях, подчинявшиеся правилам, обнаруживали, что желаемые ими участки уже заняты людьми, пришедшими задолго до них пешком или в повозках с упряжками волов. Говард считал, что 90 процентов претензий и все лучшие земли были заняты скороходами.[1536]1536
  Там же.


[Закрыть]

Результаты были предсказуемы: мошенничество, насилие и бесконечные судебные споры. Как писал Говард, Рим не был построен за один день, но Гатри, штат Оклахома, был построен – или, по крайней мере, его улицы были проложены, и десять тысяч человек заселили его. Судебные тяжбы по поводу города и других претензий будут продолжаться годами, но поскольку Конгресс не позаботился о создании правительства Оклахомы и не собирался делать это до следующего года, в краткосрочной перспективе поселенцам оставалось лишь улаживать дела по мере сил.[1537]1537
  Говард сообщил о незначительном насилии на первых порах. Джон Томпсон, Закрытие границы: Radical Response in Oklahoma, 1889–1923 (Norman: University of Oklahoma Press, 1986), 48–58; Prucha, 384–86.


[Закрыть]

Чероки опасались, что видят свое будущее в создании Оклахомы, и продолжали бороться за уступку Чероки Аутлет. В формулировках, повторенных Эндрю Джексоном во время споров о переселении, комиссия чероки, назначенная Гаррисоном, заявила, что правительство чероки выступает от имени белых людей, а комиссары – от имени «настоящих чероки», которые хотят продать выход. В 1890 году президент Гаррисон сломил хребет сопротивлению чероки, приказав выселить белых скотоводов из Аутлета Чероки, что грозило обанкротить нацию чероки. Начался процесс отторжения Индийской территории.[1538]1538
  Prucha, 386–87.


[Закрыть]

Нападение на северные племена происходило гораздо быстрее. Протянувшись от реки Миссури до западной границы Дакоты резервация Великих Сиу была уменьшенным двойником Индейской территории. После Сиуской войны, в нарушение Договора 1868 года, от резервации были отрезаны ее крайние западные земли, включая Блэк-Хиллз. Сенатор Генри Доуз, архитектор Закона Доуза о нескольких землях, призвал уступить половину оставшихся земель.[1539]1539
  Пруха, 170–87.


[Закрыть]

Как и реформаторы в Оклахоме, Доус использовал старый джексоновский язык «богатых» индейцев, издевающихся над «бедными» рядовыми индейцами, чтобы придать лишению собственности антимонополистический оттенок. Он обвинил Красное Облако, выступавшего против его законопроектов, в том, что тот «за старый порядок вещей, когда вожди правили и обогащались за счет индейцев». Однако Красное Облако не был ни богачом, ни бастионом старого порядка. Стареющий вождь стал весьма искушенным и современным противником индейского ведомства, расстраивающим агента Валентайна Макгилликадди, которого его собственный переводчик описывал как «властного», «мстительного», «тиранического» и «надменного».[1540]1540
  C. Joseph Genetin-Pilawa, Crooked Paths to Allotment: The Fight over Federal Indian Policy after the Civil War (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2012), 130–33, цитата 142; Jeffrey Ostler, The Plains Sioux and U.S. Colonialism from Lewis and Clark to Wounded Knee (Cambridge: Cambridge University Press, 2004), 203–12; Prucha, Great Father, 587–88.


[Закрыть]

В 1888 году Конгресс принял законопроект о сиу, но с существенной оговоркой: правительство должно было получить согласие трех четвертей сиу, как это требовалось в предыдущих договорах, на уступку примерно половины их оставшихся земель. Правительству не удалось сделать это в прошлом, и оно снова потерпело неудачу в 1888 году, когда Ричард Генри Пратт возглавил комиссию по получению согласия на уступку. В 1889 году Харрисон отправил комиссию во главе с генералом Джорджем Круком, чтобы повторить попытку. Комиссия использовала как пряник, так и кнут. Члены комиссии велели сиу прекратить «ворчать о прошлом», а агенты сообщили им, что в случае отказа от соглашения Конгресс может «открыть резервацию, не требуя согласия индейцев». Крук поднял цену, которую нужно было заплатить за землю; он устраивал пиры, разрешал светские танцы и обещал улучшить пайки, обслуживание и защиту оставшихся земель резервации. Но в конечном итоге согласие было получено с помощью принуждения. Один из ведущих вождей племени сиу, Галл, сказал, что подписал контракт «после того, как узнал, что правительство может забрать наши земли за бесценок, если захочет». Хай Хок сказал, что индейцы боялись, что тех, кто не подпишет соглашение, разоружат и лишат пайка. И даже когда Крук обещал больше пайков, Управление по делам индейцев готовилось сократить пайки говядины на 25 процентов. В 1890 году президент объявил уступленные территории резервации сиу открытыми для заселения белыми.[1541]1541
  Остлер, 221–33.


[Закрыть]

В 1889 и 1890 годах два из четырех всадников Апокалипсиса – мор и голод – прибыли в Пайн-Ридж и другие резервации лакота. Сельское хозяйство к западу от 100-го меридиана всегда было авантюрой, и авантюра часто оказывалась неудачной. Сокращение пайков и неурожай означали, что лакота голодают. Вслед за голодом пришли болезни. Коклюш и грипп уносили жизни индейских детей.[1542]1542
  Там же, 238–61.


[Закрыть]

С запада пришла надежда, что лакота смогут избежать третьего всадника – войны. Это послание пришло от Вовоки, который опирался на традицию милленаризма, реагируя на ухудшение экономических условий в Неваде, которые были преувеличенной версией тех, что были на всем Западе.[1543]1543
  Луис С. Уоррен, «Наемный труд в священном кругу: Танец призраков как современная религия», Western Historical Quarterly 46, № 2 (Summer 2015): 152.


[Закрыть]

Вовока, работник ранчо в Неваде, известный также как Джек Уилсон, был индейцем племени пайютов. Американцы, зачастую даже не потрудившись заключить договор, лишили пайютов, которых они считали почти недочеловеками – «диггерами», – почти всего, кроме языка, верований, родственных связей и удивительной стойкости. Многие пайюты, экономика которых пришла в упадок, ушли в города и занялись наемным трудом. Как и для американцев мексиканского происхождения на Юго-Западе и чернокожих на Юге, самые высокооплачиваемые профессии были для них закрыты, но пока Невада процветала за счет добычи серебра и скотоводства, они могли найти работу. Когда в 1880-х годах цены на серебро упали, наступила засуха, а скотоводство пострадало, Невада тоже пришла в упадок. В 1880 году здесь проживало шестьдесят две тысячи человек, к 1890 году – около сорока семи тысяч, и до конца века население продолжало сокращаться.[1544]1544
  Warren, 148–50, 152–54, 157; о пайютах и шошонах в Неваде см. Ned Blackhawk, Violence over the Land: Indians and Empires in the Early American West (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006).


[Закрыть]

Невада в 1880-х годах, казалось, высыхала и исчезала. Штат, лишенный белых людей, мог бы показаться хорошим для индейцев, но не в том случае, если индейцы были рабочими людьми, а белые – их работодателями. Они не могли легко вернуться к старому образу жизни в перепаханном и опустошенном ландшафте в разгар засухи. Джек Уилсон стал знаменитым человеком, потому что пообещал вызвать дождь. Но его вызывание дождя было лишь первой реакцией на экономический кризис; как и евангелисты Среднего Запада, он связывал религию с наступлением реформированного и гораздо лучшего мира.[1545]1545
  Ричард Уайт, Railroaded: The Transcontinentals and the Making of Modern America (New York: Norton, 2011), 496–98; Warren, 148–66.


[Закрыть]

Американцы слышали о таинственном пророке, но не догадывались, что это был Джек Уилсон, хотя он никогда не скрывал своей личности. Белые часто не замечали самых очевидных вещей, связанных с индейцами. Как и многие другие индейские религиозные деятели до него, он обладал видением, в котором использовались как местные элементы – в данном случае религия пророков, издавна существовавшая в Великом бассейне, на внутреннем тихоокеанском северо-западе и в Калифорнии, – так и христианство. Он велел своим последователям станцевать особый ритуальный танец. И если они будут танцевать, то мир возродится, их мертвые вернутся, а белые исчезнут. Танец и обещание дали название этой религии – религия Танца призраков, но танец и воскрешение мертвых были лишь частью того, что он им говорил. Вовока также сказал, что пока этого не произойдет, они должны работать на белых, перестать воевать и посещать белые церкви. «Мы должны работать, – проповедовал он, – когда белый человек попросит нас». Когда индейцы обсуждали, как им следует вести себя в ожидании Мессии и преображенного мира, они не были чем-то необычным для Америки XIX века.[1546]1546
  Warren, 147–48, 159, 162; историю танца призраков см. в Gregory E. Smoak, Ghost Dances and Identity: Prophetic Religion and American Indian Ethnogenesis in the Nineteenth Century (Berkeley: University of California Press, 2006).


[Закрыть]

По мере того как распространялись новости о видении Вовоки и его послании – часто по почте, поскольку к этому времени индейцы, обучавшиеся в американских школах, были грамотными и имели общий язык – английский, – к нему приезжали делегаты со всего Запада. В поселениях шайенов, арапахо и команчей были танцоры-призраки. Лакота, ехавшие на запад на поездах и присоединявшиеся к индейцам из других племен, приходили к Вовоке. Они слышали его послание и несли его домой.[1547]1547
  Остлер, 243–58; Уоррен, 159–61; Уайт, 496–98.


[Закрыть]

Вовока выступал за мир и призывал своих последователей любить друг друга. Короткий Бык был одновременно святым человеком из племени лакота и погонщиком, который приехал к пророку частично на лошади, частично на поезде. Он и другие лакота не изменили послание Вовоки. Лакота должны были танцевать, работать и ладить с белыми и друг с другом. Вовока сочетал обещание будущего избавления с самопомощью и приспособлением к жизни, пока не наступит момент избавления. Духовная сила, а не вооруженное сопротивление избавит их от белых. Лакота не рассчитывали на то, что сами белые, по сути, отождествят Вовоку с четвертым всадником – Антихристом – и примутся подавлять Танец призраков.[1548]1548
  Уоррен, 153–59; Остлер, 238–61.


[Закрыть]