Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 77 страниц)

Настоящие хакеры – люди не от мира сего; прочие люди считают их типа инфантилами. Иначе не может быть; мир, в котором хакер живет – виртуален. В обычный мир хакер спускается, как в ад; он совершает в нем необъяснимые поступки. Обворовав финансовую сеть в особо крупных размерах, он не вложит деньги в семью или власть. В лучшем случае в яхту, в худшем в игрушки, а скорее всего – в свою хакерскую усладу. Впрочем, хакер в любом случае плохо обойдется с деньгами, он способен растратить сколько угодно по пустякам. Нет ничего, с чем бы хакер хорошо обращался, включая и его самого, хакера. С техникой хакер обращается хуже всего, насилует сеть – а иначе что он за хакер – находясь в состоянии вечного поиска свежих программ и новых деталей. Анекдот из «Плэйбоя». Встречаются два хакера: «Ты чего такой грустный?» – «Да вот, мать сдохла. Надо новую искать». Правда, «Плэйбой» утверждает, что речь идет всего лишь о материнской плате – детальке, хотя и важной. Филипп утверждать этого бы не стал.

В беседе с власть предержащим хакер вначале бравирует, делая вид, что ему все пофиг (что несложно, поскольку в тот момент это действительно так). Стоит на хакера надавить – попросту говоря, ущучить его или даже прижучить – как с него слетает тонкий слой самоуверенности, обнажая ранимое детское существо, либо уходящее в себя в порядке глухой обороны, либо полностью поддающееся воздействию и контролю извне.

Таковы были характерные признаки хакера на конец тысячелетия. Именно таков был психологический фон, на котором главный инженер Филипп *ов допрашивал своего юного сотрудника, хакера по прозвищу Pollo, то есть Цыпленок, и по имени Манолито.

– Имя?

– Манолито.

– Я спрашиваю, имя этого человека?

– Радомир. Бананьев. Ратмир Бананьев.

– Квалификация Бананьева?

– Маршрутизатор. Сигналы, каналы, узлы… навигация, в общем. Кабельтовы, то есть, кабели из волокна… сети из него же… Ничего особенного.

– Только это – или еще что-нибудь?

Цыпленок подумал.

– Ну… может, еще протоколы… писанина всякая…

– Что сказал Эстебан?

– Много сказал. Что они собрались все менять, всю систему коммуникаций. Траншеи, колодцы уже выкопали. Глубокие. Трубы подвезли, сам видел. Пропускная способность – ого! Теперь вопрос, как их соединять. К кому-то обратились, но не к тем, как ему кажется. Рожи, говорит, у них уголовные; такие соединят, а потом все дерьмо из подвала попрет в кабинет начальника. Сам-то он в сетях полный ноль. Вы, говорит, очень кстати. Подпитайте меня идеями, говорит, тогда я буду делать начальству доклад о смене концепции. И подрядчика, соответственно.

– Дальше.

– Мы нарисовали картинок, просветили его.

– Кто «мы»?

– Группа, кто же еще, – беззаботно ответил Цыпленок; – сейчас, говорят, даже отдел… Мы – вместе, разве не так, Алонсо? Посоветовались, сделали маленький информпакет Эстебану…

– ¡

Манолито, кто у тебя начальник?

– Дон Алонсо Гонсалес, – сказал Цыпленок, и в его голосе появилась тоска. Он быстро почуял неприятности.

– Твой начальник Гонсалес участвовал в этой работе?

Цыпленок затравленно посмотрел на Гонсалеса.

– Мы – вместе… Мы… Алонсо, ну

¡скажи что-нибудь!

– Я тебя спрашиваю, – строго сказал Филипп.

Гонсалес вскочил, рванул рубашку на шее, обнажил татуировку, пальцы веером распустил, выкатил глаза, оскалился – захотел, наверно, что-то сказать, но передумал, сел и молча отвернулся.

– Даже так… – трагически молвил Цыпленок.

– Вплоть до того, – сурово отрезал Филипп.

– Но там не было ничего секретного, – пролепетал Цыпленок. – Просто… общие сведения… Платформу нарисовали… на которую трубы сложить… Я не знал, что это так серьезно.

– Теперь будешь знать, – произнес Филипп тоном инквизитора. – Итак, вы просветили Эстебана. Кстати, запрещаю тебе говорить слово «мы». Говори конкретно – кто ходил, кто просвещал и так далее.

– ¡¡

Замочу, сеньор!! – крикнул Гонсалес, не выдержав. – ¡Не трожь ребенка! ¿Следствие чинишь над малолетними?

– Ты угадал, – бесстрастно сказал Филипп. – Это служебное расследование. Манолито! прошу, продолжай.

Цыпленок тяжело вздохнул.

– Вначале я ходил один. В общей сложности раз… – он задумался, – пять-семь, не больше. После того, как мы с Бананьевым…

– ¡

Еще раз скажешь «мы», я тебя оштрафую! – рявкнул Филипп.

– ¡

Я! После того, как я с Бананьевым ушел… ушли от него… от Эстебана… я доставил ему материалы. По почте. Вначале один. Потом он позвал Бананьева. Мне задали вопросы. ¡Я отвечал уклончиво! – боязливо добавил Цыпленок. – Некоторые вопросы вообще игнорировал… особенно, это… если не знал, что сказать… Пробыл там часов пять-семь. Не больше. Через день – снова зовут. Надоело мне ездить. Шесть пересадок, а потом еще монорельс. Неделю назад Бананьев звонит и говорит, что Эстебан просит срочно прибыть. Услышав такое, я посоветовался с Эрнандесом… то есть, с Гонсалесом… Гонсалес сказал, поедем вместе. Мы… ¡ой! Я и Гонсалес, то есть Гонсалес и я, поехали к Эстебану.

– Неделю назад?

– Да, в четверг. В пятницу. Эстебан сказал, что изучил вопрос и хочет получить от нас коммерческое предложение, но очень быстро. Гонсалес спросил, насколько быстро. Эстебан сказал «вчера». Гонсалес сказал, что так работать нельзя и что любой проект имеет этапы.

Цыпленок с опаскою покосился на мрачно молчащего Гонсалеса и воинственно выпалил – правда, непонятно кому и о чем:

– ¿

Ну, не так разве?

Поскольку никто ему не ответил, он продолжал:

– Эстебан стал думать, ходить куда-то. Так ничего и не решил. Мы… Гонсалес и я… уехали.

– Хватит с тебя, – решил Филипп. – Твоя очередь, Алонсо. Поточнее, пожалуйста.

Гонсалес почесал репу.

– В понедельник утром, – начал он заунывно, – примерно с девяти сорока до одиннадцати, Эстебан вышел на меня с разговором. Секретарша соединила нас по внутренней телефонной сети. Эстебан вначале приветствовал меня, а затем недвусмысленно высказал свое намерение переговорить с нашим руководством.

– Даже так?

– Недвусмысленно. В ясных, конкретных формулировках.

– Дальше…

– В тот день, – продолжал Гонсалес, – сеньор главный инженер был в отъезде. И я, оценив возможные варианты, записался на прием к Вальдемару Эдуардовичу. Тот принял меня непосредственно после обеда. За обедом он съел несколько специфически грузинских блюд, таких, как суп-харчо, аджаб-сандал и мацони… Притом аджаб-сандал был переперчен…

– Можешь опустить детали, – мягким тоном сказал Филипп. – Что было дальше?

– Он оделся, покинул обеденный зал, дал пять… нет, десять новых рублей на чай гардеробщице…

– Дальше, дальше…

– Опускаю возврат на рабочее место и посещение служебного туалета.

– Очень хорошо, – одобрил Филипп.

– Он принял меня, одновременно распорядившись, чтобы секретарша подала черный кофе. Беседа началась неожиданно. Вальдемар Эдуардович приказал: «Выкладывай все, что знаешь». Я повиновался.

Он опять почесал репу.

– Дальше, – потребовал Филипп.

– Пусть сеньор не торопит меня, – с достоинством заявил Гонсалес. – Мысли путаются… по умолчанию… Эстебан ему в дальнейшем звонил… или, я бы сказал, приезжал физически…

Гонсалес умолк.

– ¿

Так звонил или приезжал?

– ¿

А я знаю?

Он подумал и пояснил:

– Это уже вышло за пределы моей компетенции.

Черта с два ты еще что-то скажешь, зло подумал Филипп. Развели гадюшник. А ведь он, Филипп *ов, сейчас думает о Вальде так же, как Гонсалес думает о нем самом. Гонсалес по-своему прав… Филипп Эдуардович разводит инженерную бюрократию. Вальдемар Эдуардович – административную. Две стороны одной медали? Обязательный атрибут бизнеса, начиная с какой-то черты?

Было ясно и так, что происходило за пределами компетенции Гонсалеса. Эстебан имел разговор со своим начальником Эскуратовым. Тот сказал – встреться, поговори. Если, к примеру, в кредит… рассмотрим. Будет достаточно причин отказать тем, кому отказывать без причины нельзя. Эстебан поехал к Вальду. Рассказал про конкурентов… много неофициального рассказал, намекнул. Нужен первый шаг. Бережный, осторожный – они ведь нас тоже не знают. Нужен срочный звонок. Цель номер ноль – приостановить конкурентов. Вальд боится напортить. И вообще, специалист – Филипп…

– Ясно, – сказал Филипп. – Оба свободны.

Помолчали.

– ¿

В смысле? – осторожно осведомился Гонсалес.

Страх распространяется быстро, подумал Филипп.

– За несанкционированные деловые контакты вы оба получите по выговору, – пообещал он противным, казенным голосом. – На первый раз этого будет достаточно. Если кому-то неясен смысл наказания, готов объяснить на досуге. В следующий раз… Идите, короче.

Они встали и пошли с серыми, деревянными лицами.

Алонсо задержался перед выходом из кабинета.

– Сеньор Филипп Эдуардович, – сказал он, – а ведь у того, кто на рыбалку не ходит, рыбка вообще не клюет. По умолчанию.

Филипп хотел психануть. «¡¿¿¿¿¿

Умник, – хотел завопить, – где были твои деловые амбиции, когда мы вытащили тебя из твоей крохотной дохлой фирмешки? Да ты знаешь ли вообще, что такое заказ? Как финансировать? Где взять людей? И что такое нахапать заказов и не справиться? Что прежде чем вытащить рыбку, проверь, не подавишься ли! не отравишься ли… а есть рыбки, которые за собой еще и на дно потянут…»

Но сдержался. Толку-то…

Каждый должен сам. Этому не научишь.

– Да, – сказал. – Ты прав. В следующий раз, когда клюнет, подашь мне письменный рапорт о передаче удочки отделу продаж в установленном порядке.

* * *

Нежнейше проворковал телефон, и на дисплее обозначилось: «Przezdzieszczewski».

– Да?

– Партнер, пора обсудить Эскуратова.

– Пора так пора.

– В салончик?

– О’кей. Выходи.

Встал, обошел стол, прошелся до двери, открыл ее, вышел и плотно затворил за собой.

Секретарша Женечка перекидывалась в картишки с удовлетворителем.

– Вы надолго? – встрепенулась она.

– Я в салончик. С кем соединять, сама знаешь.

– Ясно, – значительным тоном сказала Женечка.

Дура, подумал Филипп, идя по коридору. Надоела. Выгнать, что ли? Без секретарши плохо, с секретаршей плохо тоже. Никак не найти кого хочется.

Раньше они с Пшелешевским располагались в соседних кабинетах. Постепенно технический блок разросся. Рабочие совещания оказалось удобнее проводить на местах. Филипп замучился бегать взад-вперед по коридору и перенес свой кабинет в центр технического блока. На полпути между двумя кабинетами устроили салончик, место для специальных нужд – в частности, для встреч отцов-основателей.

Вальд уже был там. Первым пришел – заключительный реверанс после размолвки.

– Мне сказали, на тебя что-то упало…

– Еще как.

– Дай посмотреть.

Филипп склонил голову и ощутил прикосновение пальцев Вальда.

– Здоровая, черт, – сочувственным тоном сказал Вальд и посмотрел на свои пальцы, не осталось ли на них зеленки. – Сильно болит?

– Нестерпимо.

– Тогда садись и побыстрее рассказывай про Эскуратова, – предложил Вальд. – Нужно занять мозг чем-то совсем посторонним; тогда ты увлечешься и будешь в состоянии выносить боль.

Филипп сел.

– Мутный кадр, – сказал он.

– Это я и сам понимаю… Что на выходе?

– Ничего особенного.

– Но это еще живо?

– Может быть. Мне сказали, ты принимал Эстебана.

– Да.

– В таком случае, кто наши конкуренты?

– Договор готовится с подставным лицом. Все контакты – у Эскуратова. Эстебана оттерли.

Вальд усмехнулся.

– Он предложил уворовать технических бумажек, чтобы мы могли понять, с кем имеем дело и что это вообще за проект.

Филипп задумался.

– Смотря под каким соусом это подать, – осторожно предположил он, – сам понимаешь, чем пахнет… Санкция на стороннюю экспертизу… скажем, некоторых системных решений – это Эстебану по зубам?

Пшешелевский понюхал воздух.

– Ты вкусно сказал о соусе. Ты обедал?

– Вообще-то, да.

На мгновение Филиппа осенил светлый облик Девы.

– А я нет еще. Извини, закажу еду.

Он щелкнул пальцами. Над столиком возник официант, протянул каждому по кожаной папке.

– Я не буду, – сказал Филипп.

– Ну, может быть, пивка? Утром, я видел, подвозили свеженькое… Записывайте, – сказал Вальд официанту. – Угорь под маринадом, один. Пельмени в горшочке… нет, лучше китайский лапшовый суп, а на горячее – куриные крылышки, но не очень острые.

– Что будем пить? – осведомился официант.

– Мне – пожалуйста, сок из свежих апельсинов, – сказал Вальд. – Ну, ты что-нибудь надумал? – спросил он у Филиппа.

– Сто грамм водки, – сказал Филипп, – да постуденее, а еще соленый огурец.

– Тогда мне тоже, – сказал Вальд. – Впрочем, сто многовато…

– Сто пятьдесят на двоих.

– Точно, – одобрил Вальд. – И два огурца. И чесночный хлеб, пожалуйста.

– Сожалею, – сказал официант, – сегодня чесночного нету.

– Как это, – недовольно отозвался Вальд, – а ну подай жалобную книгу!

– Шутить изволите, – несмело допустил официант.

– Хорошие шутки! – воскликнул Вальд. – Нет, ты подумай, что творят, а? Сколько раз я говорил: чесночный хлеб чтоб был ежедневно. Уволю, – зловеще пообещал он официанту, – иди и скажи там на кухне: еще раз не будет чесночного хлеба – точно всех выгоню.

Официант вздохнул и возвел глаза к небу.

– Пошел, – буркнул Вальд.

Официант исчез.

– Совсем плохие, – проворчал Вальд с отвращением. – На чем мы остановились?

– Я сказал, – напомнил Филипп, – что Эстебан мог бы запросить санкцию на какую-нибудь там экспертизу.

– А, да. Знаешь, он совсем не дурак. Он уже получил такую санкцию.

– Тогда где бумажки?

– А ты уверен, что нам нужны эти игры? Может, лучше ничего об этом не знать?

– Конечно, лучше бы не знать, – сказал Филипп, – но если ты хочешь взять заказ, то придется. Эскуратов играет на понижение. Чем лучше будем знать противника, тем меньше уступим.

– Хорошо. Скажу, чтоб доставил бумажки.

Принесли водку, огурцы и угря под маринадом.

– Не сходится, – неожиданно для себя сказал Филипп. – Ты говоришь, ему дали санкцию на экспертизу. Значит, он облечен доверием, к информации тоже допущен. Тогда почему – «уворовать»? И почему – «оттерли»?

– Серьезные вопросы, – покачал головой Вальд. – Наверно, Эстебан набивает себе цену.

– Всего лишь Эстебан? А не держат ли нас за идиотов, стремясь получить преференции?

– Да ну… Слишком как-то театрально.

– Деньги не пахнут. Для Эскуратовых – особенно.

– Давай выпьем, – предложил Вальд и запихнул салфетку себе за воротник.

Они выпили и захрустели огурцами.

– Когда-то, – мечтательно сказал Вальд, полуприкрыв глаза и откинувшись в кресле, – мы занимались совсем другими вещами. Помнишь ли?.. Ведь было время, мы занимались чем-то вроде науки… Даже сборка тайваньских продуктов и то была делом сама по себе… Ты чувствуешь? Вместо сборки мы занялись разборками, – хихикнул он, – потенциальными… а то и действительными… Мы были лучше тогда.

– Да, – сказал Филипп, закуривая, – но тогда ты не мог заказать чесночного хлеба. И тем более угря под маринадом.

– Ну, чесночного хлеба я и сегодня не получил, – скривился Вальд. – Бардак… О том ли мы мечтали? Куда все катится…

– Партнер, не ной. Стоит тебе рюмку принять, вечно одно и то же.

– Но я же прав?

– Если даже так, то что? Толку с твоих разговоров…

– Несчастный прагматик, – сказал Вальд с неодобрением. – Обязательно, видишь ли, с любого разговора должен быть толк. Разве мы не друзья?

– Мы друзья, – серьезно сказал Филипп.

– А если друзья, значит, у нас могут быть бестолковые разговоры. Просто для души.

– Я не против, – сказал Филипп. – Только не о работе. Нельзя нам говорить о работе для души.

– Согласен, – вздохнул Вальд. – Слушай, может махнем куда-нибудь хоть на недельку? Вдвоем, а? Позволим себе?

– Мы же иногда ездим на природу…

– А, – махнул рукой Вальд, – уикенды, не то. Все равно о работе разговариваем… сотовый вздохнуть не дает… Я имею в виду, куда-нибудь совсем далеко. Куда-нибудь, чтоб не достали…

– Нельзя нам вдвоем.

– Ну, в рождество?

– В рождество я с Анюткой. А ты с кем?

– Не наступай на больную мозоль, – буркнул Вальд.

Принесли китайскую лапшу с палочками и фарфоровой ложечкой-хлебалкой.

– Давай еще по чуть-чуть.

– Давай.

– Знаешь, – сказал Филипп, закусывая позаимствованным кусочком угря, – сегодня со мной случилась забавная вещь. Я голым разгуливал перед незнакомой женщиной.

– Шутки? – подозрительно осведомился Вальд. – Где это было?

– У меня дома. Никакие не шутки, правда.

– Ого! Как это?

– Как в кино. Пока меня не было, Анютка взяла домработницу. Я не знал. Утром вышел голый – ты же знаешь, я люблю спать голяком – а она на кухне. Молоденькая. Из себя ничего… даже очень…

– Хм.

– Я и не сразу ее заметил.

– Ну это уж ты, положим…

– Нет, правда.

– Хм. А она тебя?

– Интересный вопрос, – усмехнулся Филипп. – Она, думаю, заметила.

– Ну, и что? – спросил Вальд. – Скажешь, никаких последствий?

– Пожалуй, не скажу, – покачал головой Филипп.

Он подумал, что не сможет рассказать Вальду о заключительной сцене наверху. Даже если сильно захочет. Просто не найдет таких слов. Вот тебе и дружба…

– Везет тебе, – завистливо сказал Вальд.

– Почему? – удивился Филипп. – Последствия могут быть разными… негативными в том числе…

– Уж конечно! Только ведь есть правило… где живешь, не…

– Да, да, – досадливо отмахнулся Филипп. Он уже жалел о своей глупой откровенности, проявленной не к месту и не ко времени.

– А у меня с бабами что-то совсем расклеилось, – грустно заметил Вальд.

– Озабочен?

– Можно и так сказать. Странный возраст, – вздохнул Вальд, – девочки уже не интересны… то есть, должны еще быть интересны, но это позже, совсем на излете… а сейчас нужна одна женщина, молодая, но такая, чтобы все понимала… чтобы… ну, короче, чтобы было все… чтоб в рождество с тобой и с Анютой… а ее все нет и нет…

Он вдруг оживился.

– Рассказать тебе, что со мной произошло, пока тебя не было?

– Расскажи, – охотно согласился Филипп.

– Помнишь риэлтора Степу? – спросил Вальд.

Филипп задумался.

– Ну, из… м-м… ну, который квартиру на Киевской тебе продавал, – уточнил Вальд.

– Ах, да, – вспомнил Филипп. – Так что?

Рассказ Вальда

– Это было позавчера, – сказал Вальд; – я поехал на выставку ритуальных услуг, так как там должны были быть сам знаешь кто. Выставка оказалась так себе, за исключением разве некоторых гробов; возле них-то я и увидел Степу-риэлтора.

«Какие люди! – сказал я. – Деловой интерес?»

«Да какое там деловой, – сказал он, крепко пожав мою руку. – Своевременная, знаешь ли, выставка; и молодцы, что устроили прием предварительных заказов. Свежая струя! А ты как?»

«Да ничего», – сказал я и увидел, что он не один. Рядом с ним была девушка лет девятнадцати.

Больше мы с ним не разговаривали, так как сразу же после этих слов к нему подошли какие-то люди и попросили отойти с ними в сторонку; он вначале отошел как бы ненадолго, то и дело оборачиваясь на нас с девушкой, но потом разговор захватил его, и он вместе с этими людьми, даже не попрощавшись, вышел из зала.

Мы с девушкой остались одни возле гробов, неловко поглядывая друг на друга.

«Хм», – сказал я, просто чтоб не молчать.

«Пойдем, – сказала девушка, взяла меня под руку и повела прочь. – Я думаю, Степа не скоро освободится; ты мог бы отвезти меня?»

«Куда?» – спросил я.

«Странный вопрос, – сказала она. – Куда хочешь».

Я рассмотрел ее. Она была темненькая, с длинными волосами и приятная на вид; она не смотрела на меня искушающе – она большей частью вообще не смотрела на меня, – но именно эта ее какая-то замороженность и была особенно привлекательной. Ну, ты меня понимаешь.

«Как тебя зовут?» – спросил я.

«Инна».

«Тогда, – сказал я, – едем ко мне».

Она молча кивнула.

Мы ушли с выставки, сели в мою машину и поехали ко мне домой. Когда мы зашли в квартиру, Инна удивилась.

«Почему ты так бедно живешь?» – спросила она.

Я почесал репу. Мне как-то в голову не приходило, что я живу бедно. Никто мне такого уже давно не говорил.

«Живу по средствам, – сказал я. – Что ж поделаешь, если беден! Говорят, это не порок».

«Это не порок, – сказала она, – но это вроде заразной болезни. Боюсь, я должна идти».

«Но, может быть, ты была бы в итоге довольна».

«Вряд ли, – сказала она. – Даже если ты самый прекрасный любовник на всей земле, само сознание того, что я трахаюсь в такой бедной квартире, способно отравить любое удовольствие. Я уже буду не я, понимаешь? Никаких денег это не стоит, даже тысячи долларов».

Эта речь, холодная и высокомерная, убила во мне всякое желание. Я толкнул дверь на лестницу и сказал, презрительно глядя на нее:

«Что ж – иди!»

Инна как бы машинально посмотрела в эту дверь, прежде чем уйти, и лицо ее вдруг удивленно вытянулось. Проследив за ее взглядом, я тоже посмотрел в дверь.

На лестничной площадке стояла девушка, в другом стиле, то есть не такая, как Инна, но тоже внешне приятная. Волосы у нее были рыжие и вились кудрями. Лет ей было примерно столько же, сколько и той, и на ее лице застыло точно такое же удивленное выражение.

«Странно, – сказала она. – Вы экстрасенс? Ведь я даже позвонить в дверь не успела, только-только подошла».

«Кто вы?» – спросил я.

«Коммерческий агент “Бипторга”».

«Чего?»

«“Бипторга”… ну, торговой организации».

Я посмотрел на Инну, как бы побуждая ее взглядом идти уже, но она почему-то замешкалась. Согласись, что в такой ситуации все, что я мог ожидать от нее – это лишь поджатые губы и презрительный взгляд: как же, ко мне еще и коммерческие агенты ходят! – но, против ожидания, ее лицо проявило какую-то человеческую эмоцию, едва ли не заинтересованность.

«Почему ты держишь гостью на лестнице?» – спросила она меня.

Я удивился.

«Гостью, ты говоришь?..»

«Ты еще и дурно воспитан, – сказала Инна с неодобрением и опять повернулась к двери. – Заходите, девушка. Как вас зовут?»

«Маша», – сказала рыженькая с улыбкой и зашла.

Я недовольно покачал головой, давая тем самым понять Инне, что уходя – уходи, и что нечего в чужом доме командовать, тем более в таком бедном.

«А что вы продаете, Маша?» – спросила Инна с таким мягким участием в голосе, на какое я даже не предполагал ее способной.

«Счастье», – ответила Маша.

«Лотерейные билеты, да?»

«Нет; это типа электронной игры. Вы покупаете у меня вот такой маленький прибор, называется бипер…»

С этими словами Маша раскрыла свою сумочку и забралась в нее рукою, желая достать прибор.

Разговор все еще продолжался в прихожей; однако как только Маша сделала паузу, Инна немедленно этим воспользовалась и сказала с приглашающим жестом:

«Проходите, Маша, прошу вас. В ногах правды нет».

Они обе пошли в гостиную. Пошел и я, весьма озадаченный происходящим.

Мы расположились в креслах, и Инна сказала:

«Продолжайте. Вы хотели показать бипер».

«Да, – кивнула Маша и достала из сумочки небольшой прибор. – Он показывает время, содержит несколько простых игр и так далее, но самое главное – он помогает вам накапливать счастье».

«Каким образом?» – спросила Инна.

«Продавая такие же биперы. Начисление счастья происходит автоматически; вот смотрите». – С этими словами Маша без спросу взяла в руки телефонный аппарат с журнального столика, набрала номер и приложила бипер к микрофону трубки. Бипер зашипел, приблизительно как модем; наверняка он передавал цифровые данные.

«Все, – улыбнулась Маша и положила трубку. – Это я просто отправила сообщение, что нахожусь у клиента; а если вы купите бипер, я занесу в него ваш код и отправлю новое сообщение. Тогда счет этого бипера перепишут на вас, а мне будет начислено десять единиц счастья».

«А сколько стоит бипер?» – спросила Инна.

«Десять условных единиц».

«То есть, долларов?»

«Расчет происходит в рублях».

«А по какому курсу?»

«По текущему. “Бипторг” работает честно, без всяких выкрутас типа процентов на конвертацию».

«Но тогда у меня еще целых три вопроса, – не унималась Инна. – Во-первых, откуда вы берете новые биперы; во-вторых, куда вы деваете деньги; а самое главное, как вы используете накопленное счастье?»

«Сейчас объясню, – сказала Маша. – Биперы я беру на складе “Бипснаба”, деньги сдаю в “Бипторг”, а счастье расходую по своему усмотрению: могу обменять на новые биперы (из расчета двадцать к одному), могу накопить побольше и обменять на тропический тур, а могу и просто продать, правда с потерями».

«А говорят, – сказала Инна разочарованно, – что счастье за деньги не купишь».

Тут я не выдержал.

«Да это же банальный сетевой маркетинг! – сказал я в сердцах. – Типа гербалайфа… вот жулики! уже до высоких технологий добрались».

«Почему жулики? – обиделась Маша. – У “Бипторга” есть лицензия; и никто вас силой не заставляет покупать».

«Вы правы, Маша, – с неожиданной печалью в голосе произнесла Инна и пересела на подлокотник кресла, в котором сидела девушка с бипером. – Но и он прав, – продолжала она тихо и проникновенно, заглядывая Маше в лицо; – кто вокруг нас нынче не жулик? Знаешь ли, – улыбнулась она и коснулась рукою Машиного плеча, – я знакома с этим человеком не более часа, и я тоже хотела получить от него немножко счастья, как и ты. – Говоря это, она опустила свою ладонь и коснулась ею Машиной груди, обтянутой недорогим трикотажем. – Но у меня не вышло, и я уже собиралась уйти; но твое появление изменило мои планы».

С этими словами она начала ласкать Машину грудь, поглядывая на нее с нежностью. Переход Инны с Машей на «ты» уже сам по себе прозвучал эротично, а ее последующее действие вновь возбудило во мне половой задор. Я разозлился, так как видел, что совсем им не нужен; полагалось бы встать и выкинуть их обеих за дверь, но, во-первых, это было бы очень грубо, во-вторых, мне было уже интересно, чем это кончится; а самое главное, я все же на что-то надеялся, а потому продолжал мирно сидеть.

«Ты хочешь секса со мной? – спросила Маша. – Я еще никогда не пробовала с женщиной и не стала бы возражать; но как же на это посмотрит хозяин квартиры?»

Инна коротко усмехнулась.

«С хозяином мы бы договорились; но я не хочу секса с тобой, я просто закупориваю свое счастье».

«Как – закупориваешь?» – удивилась Маша.

«Ты меня поймешь запросто, – сказала Инна, не оставляя в покое Машину грудь. – Для нас с тобой, дорогая, высшее счастье – это семейная тихая жизнь; притом не знаю как для тебя, а для меня это счастье несбыточно. Но так хочется урвать хотя бы кусочек! А тут – ты. Вот я и пригласила тебя зайти, будто бы это моя квартира; пригласила присесть, будто бы я на самом деле решила что-то купить; и вообще будто бы он мой муж, и мы принимаем гостью. Пока я задавала тебе вопросы, а он молчал (как и должно быть в нормальной семье), я вся была во власти этой иллюзии; я была счастлива – полностью, хоть и недолго».

«Ага, – догадалась Маша, – а теперь, чтобы это счастье подольше не улетучивалось и оставалось с тобой, ты должна прикрыть его сверху чем-нибудь обыкновенным, но не плохим… а лучше всего каким-нибудь неважнецким удовольствием. Ну точно! это и есть закупорить».

«Я же говорила, ты меня поймешь».

«Простите, – вмешался я, видя, что дело пошло к концу, – а мне не отломится небольшого кусочка? Ведь я, что ни говорите, условия создавал».

Они переглянулись и дружно расхохотались.

«Что здесь смешного?» – спросил я.

«Теперь мне ясно, почему твоя квартира так бедна, – сказала Инна, вставая с кресла и увлекая Машу вслед за собой. – Ты же совсем глупый! Я специально рассказывала Маше подробно, чтоб даже ты, присутствуя, мог понять… ведь я не эгоистка, я дала и тебе возможность получить свой кусочек и даже закупорить его; а если ты эту возможность не использовал – что ж, тем хуже для тебя. Идем, Маша».

И они ушли.

* * *

– И я остался один, – сказал Вальд. – Я и так-то подозревал, что ни черта не смыслю в нынешних житейских подходах и ценностях; а позавчера, после этого случая, я окончательно это понял. Вот бы можно было брать женщин из другого времени! Я бы смотался в свою молодость, на танцплощадку… в библиотеку, в кино… Фил, какие там были девочки! Да ты должен помнить – ты-то успел… Любую бы сейчас сюда! причем пусть ей будет даже столько же, сколько мне… ну, почти столько же…

Он горестно махнул рукой.

– Тебе просто хронически не везет, – осторожно заметил Филипп. – Наверняка и сейчас есть такие… нужно только терпеливо дождаться.

– Уже и времени нет, дожидаться-то.

– Да ладно тебе! Еще не вечер.

– Нет, Фил. Уже вечер. Опускаются сумерки…

Тема утухла. Вальд начал поглощать лапшу, ловко орудуя фарфоровой хлебалкой и палочками, но вид у него при этом был грустный.

– Мы не договорили о деле, – сказал Филипп, возможно, несколько более живо, чем требовалось. – Поскольку люди мутные, я думаю… что с тобой? Эй, не шути так!

Вальд внезапно побледнел как смерть. Он выпрямился в кресле, даже выгнулся назад, как делают тореадоры. Он уронил хлебалку и палочки. Он задрожал; лоб его заблестел, и по нему потекли струйки пота.

Филипп вскочил, желая сделать что-нибудь, хотя бы позвать на помощь. С грохотом упало кресло. Рука Вальда мертвой хваткой вцепилась в Филиппа, не дала отойти от стола.

Вальд хрипел, силясь, кажется, что-то сказать. Глаза его вылезли из орбит; свободной рукой он схватился за горло.

– Измена! – закричал Филипп. – Отравление!

Вбежал официант, оценил обстановку; подскочил, попытался вытащить Вальда из кресла. Вальд отпустил Филиппа и замахал на официанта руками; покачнулся в кресле, рухнул на пол, покатился, забился в конвульсиях, в диком, безудержном кашле.

Официант, пройдоха, ловко увернулся от цепляющихся за воздух рук, обежал Вальда кругом, выждал удобный момент, трахнул, сволочь, Вальда кулаком по спине, да так, что эхо пошло по салончику; и еще раз, и еще.

Вальд вытянулся и затих неподвижно.

– Все? – спросил Филипп.

Официант пожал плечами.

– Зови «скорую», балбес…

Вальд шевельнулся.

– Не… не надо «скорую»… – засипел он, взявшись за горло. – Хорошо хоть… догадался… Поднимите меня.

Подняли, водворили в кресло.

– Боже, – поразился Филипп, – кость! Но как это – в лапше? В китайском супе?

– А черт ее знает, – просипел Вальд, – может, осталась от угря… Кха! Кха! – Он громко откашлялся, обретая голос. – То-то я чувствую, торчит что-то, мешает…

– От угря, должно быть, – осторожно предположил официант, – у нас на кухне утром стряслась похожая история… Ох уж этот угорь!

Вальд гневно вперился в лицо официанту.

– Ну, слава Богу, – потупясь, проговорил официант, поднял кресло Филиппа и быстренько ретировался.

Посидели просто так. Вальд приходил в себя, бормоча проклятья и время от времени с негодованием мотая головой. Наконец, он снова взялся за палочки и хлебалку. Кажется, обошлось.

– Мы не договорили о деле, – сказал Филипп, возможно, несколько живее, чем требовалось. – Поскольку люди мутные, я думаю, что нужно проявить осторожность.

Вальд согласно промычал, прожевывая лапшу весьма тщательно.

– Да и момент не таков, – добавил Филипп, – чтобы мы любой ценой стремились к этому заказу.

– Не агитируй, – сказал Вальд. – Как мы узнаем о событиях, вы договорились?