Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 77 страниц)

– Да.

– Представьте себе, что создается новое акционерное общество. Его цель – овладеть страной. Политики делят места в правлении; их дело стратегия и так далее. Однако нужна исполнительная дирекция, которая не пустит по миру новую фирму… теперь вы, может быть, понимаете немного больше?

– Мы слушаем, – сказал Филипп.

– Дирекция не может быть нанята со стороны. Она должна состоять только из акционеров, то есть из людей, внесших активы… и большие активы; внесших, возможно, все, что у них есть! Тогда этой дирекции будет что терять и отстаивать; в любом ином случае она начнет воровать и халтурить, и будет все то же, что и сейчас, и все хуже, и хуже, и хуже.

– Это может быть, – ухмыльнулся Филипп.

– Вы не глупы, – сказал Виктор Петрович. – Вы вот-вот схватите суть. Весь ваш бизнес сейчас – не что иное, как игра в казино. Вы пока выигрываете и продолжаете играть, надеясь, что это продлится долго.

– Мы вынуждены.

– В казино тоже не все могут отойти от стола… Но ставки растут, и с некоторого момента вы уже начинаете понимать, что это не может продлиться долго. Или казино оберет вас до нитки, или вам нужно побыстрей выходить из игры.

– Значит, – задумчиво спросил Вальд, – нам предоставляется возможность выйти из игры?

– В общем, да… как в кино: сесть на очень быструю машину или даже вертолет, разбросать парочку из ваших толстых чемоданов под ноги преследователям и, яростно отстреливаясь, успеть улизнуть. Один из вас, конечно, будет красиво ранен.

– А его спасут? – спросил Вальд.

– Не знаю, – улыбнулся Виктор Петрович. – Смотря что будут за преследователи… Например, эта пленка. Мелочь? Но кажется, что уровень этих людей повыше, чем тех, кого мы пустили в расход.

– Сколько же этих уровней! – психанул Филипп. – Давайте-ка… давайте-ка выпьем, Виктор Петрович.

– Давайте.

– Я хочу сказать, на брудершафт.

– На «ты», – заметил Виктор Петрович, пока Филипп организовывал возлияние со всей скоростью, на какую был способен, – это еще не на брудершафт; немецкое слово «брудершафт» означает братство.

– О’кей, для начала хотя бы на «ты».

– О’кей так о’кей.

Виктор Петрович понюхал содержимое стопки, благосклонно приподнял бровь, покинул кресло и позволил каждому из хозяев по очереди продеть руку под широкий рукав своей мантии. Они выпили и коснулись друг друга губами. Гость улыбнулся несколько снисходительно; наивная, слегка пошловатая процедура будто забавляла его.

– Скажи, Виктор, – спросил Вальд, как бы желая второстепенным разговором закрепить достигнутое, – эта мантия… это, как я понимаю, некая форма?

– Именно, Вальдемар, – кивнул гость и вновь водворился в кресле. – Хотя я и не должен был в ней разъезжать; она используется только для официальных мероприятий. Просто в пробку попал, знаешь ли… не успел добраться до своего гардероба.

– Интересно, – сказал Вальд. – Необычная форма. А если другой стороной вверх?

– Это целый регламент, – сказал Виктор Петрович. – Голубое – в основном для торжественных случаев, но некоторым можно и на каждый день.

– А тебе можно на каждый день?

Гость улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– А дирекции, – не унимался Вальд, – дадут такую?

Гость коротко хохотнул.

– Есть анекдот. Ходит по полю Ваня, коров пасет, и тут небеса пополам, и садится летающая тарелка. А оттуда пришелец… рост – во! плечи – во! во всем фирменном, красивый неимоверно, а на груди во-от такая сверкающая звезда, по виду алмазная. Подходит, значит, он к Ване и говорит: «О землянин! я с Альфы Центавра, летел столько-то световых лет, чтобы добраться до твоей планеты… поведай, как у вас тут».

Вальд не знал этого анекдота и потому заинтересованно слушал. Филипп анекдот знал, но сделал вид, что не знает и заинтересованно слушает.

– «Да как, – говорит Вася, – сам видишь… Вот, коров пасу… это еще хорошо; у других и работы нет, и денег нет, и жрать нечего, и топить нечем, и вообще не жизнь, а одно безобразие».

«Жаль, – огорчился пришелец. – Выходит, зря я летел столько лет. Что ж, полечу дальше». – Вздохнул и пошел было назад в тарелку, а Ваня догоняет его и кричит:

«Ну погоди! куда же ты… так сразу? Расскажи хоть, как у вас там, на Центавре. Хоть послушать бы про счастливую жизнь».

«О-о, – сказал пришелец, – мы далеко впереди».

«А как с едой?»

«Даже не спрашивай. На каждого – по отдельному гастроному».

«А с жильем?»

«На каждого по дворцу».

«А с тетками?»

«На каждого – целый гарем».

«А… а вот такое, – и тычет Ваня пальцем в сверкающую звезду на груди у пришельца, аж замирая от восторга и невозможности, – такое– что, тоже у каждого?»

«Э-э! шалишь, брат, – говорит тут пришелец ехиднейшим тоном, – у каждого! ишь чего захотел… Такое– только у евреев!»

Вальд и Филипп посмеялись.

– Значит, не будет нам мантий? – спросил Вальд.

– А вы евреи?

– Нет… но мантия тоже не сверкающая звезда.

– Такая логика неопровержима, – вздохнул Виктор Петрович. – Видно, мантию придется дать.

Помолчали.

– Однако, – заметил Виктор Петрович, подмигнув Филиппу, – ты что-то хотел сказать… но не с руки было говорить такие вещи на «вы».

Филипп почувствовал себя неловко. Он хорошо помнил, что хотел сказать, но анекдот разрушил атмосферу, в которой это прозвучало бы не оскорбительно.

– Я помогу тебе вспомнить, – сказал гость, пристально глядя на него. – Мы говорили о казино; я предположил, что вы могли бы убежать, но один из вас будет ранен. На что Вальдемар спросил, спасут ли его, а я, в свою очередь, не выразил в этом полной уверенности.

– Ты упомянул о пленке, – сказал Филипп.

– Разве? – удивился Виктор Петрович. – Ах, да… Я предположил, что люди, сделавшие эту пленку, покруче тех, что наехали на вас тогда. Ты не согласен?

– Согласен, – сказал Филипп. – Потому-то я и хотел спросить… а хотел спросить вот что: поскольку они круче – но и ты круче… почем нам знать, не ты ли сам все это организовал? Просто чтоб сделать нас более покладистыми?

– Дурак ты, Филипп, – с досадой сказал гость. – Умный, а дурак. На хрена мне, извините, эти дешевые фокусы? Ей-Богу, напомнил бы тебе что-нибудь, если б захотел равняться с тобой.

Филипп замолчал. Зря все же задал этот вопрос. Действительно дурак… но все-таки в тот момент атмосфера была какая-то другая.

– Партнер, – сказал Вальд, – здесь он прав. Извини его, Виктор, – попросил он, – ты должен понять: не все апостолы шли за Учителем с первого же Его слова.

– Вот это я понимаю, – согласился Виктор Петрович.

– Извини, – буркнул Филипп.

Гость сделал примиряющий жест.

Опять помолчали.

– Но, Виктор, – нерешительно сказал Вальд.

– Да?

– Даже если б ты был сам дьявол…

Он запнулся.

– Ну! – нетерпеливо воскликнул гость.

– Я хочу сказать… даже с дьяволом торгуются, прежде чем подписывать сделку кровью. По крайней мере выясняют условия договора.

– Нет проблем, – сказал Виктор Петрович. – Вы же видите, я не спешу. Я говорю с вами на равных; как раз поэтому меня и раздражает, когда вопрос попросту глуп. Если вы хотите, чтоб я разговаривал с вами, как бандит – извините, не дождетесь. Ты что-то хочешь спросить?

– Да, – сказал Вальд. – Ты говорил об уровнях; как мы можем быть уверены, что ваш – высший? Может, твое предложение и есть решающий заход того самого казино, что готовится нас обобрать?

– Это два разных вопроса, – нахмурился гость. – Второй проще, поскольку не намного умнее того, что задал Филипп. Повторяю: не ждите от меня бандитских разводок. Если б я хотел всего лишь вас обобрать, я бы просто пришел и сказал: ребята, давайте деньги. Ну… как обычная крыша. То ее не было, а то появилась. Вот и все.

– А так ты делаешь предложение, от которого нельзя отказаться, – сказал Вальд.

– Пожалуйста, – пожал плечами Виктор Петрович. – Отказывайтесь. Разве я чем-то вам угрожаю?

– Плохой разговор, – сказал Филипп. – Как-то раз, давно, мы проходили нечто подобное. Была одно время такая манера… у них.

Гость покачал головой и холодно заметил:

– Как бы вам не обхитрить самих себя.

– А первый вопрос? – спросил Вальд.

– Э-э…

– Про уровень.

– Да, да. – Гость улыбнулся. – Вы хотите гарантий… Но чьих? Ингосстраха? Действующего правительства, за которое следующее не ответит? Я понимаю, что такое предпринимательская осторожность; но ведь существует и такое понятие, как предпринимательский риск. Когда вкладываешься в обыкновенные акции – а на другие мы не подписываем – всегда рискуешь потерять.

Виктор Петрович допил напиток из своей стопки и с неудовольствием посмотрел в нее, как бы удивляясь, почему теперь она пуста.

– Мы можем подумать? – спросил Филипп.

– Пожалуйста, – сказал Виктор Петрович.

– Сколько времени?

– Сколько угодно. Только вот…

– Обычно когда звучит такое «только вот», – заметил Вальд, – после него как раз идет самое главное. Знаешь – лейтенант Коломбо: «я совсем забыл»?

Гость опять коротко хохотнул.

– В данном случае я не Коломбо; дело в том, что вы действительно получили очень выгодное предложение. Мало таких, как вы – я уже говорил вам, Филипп Эдуардович. – Он поднял руку, как бы вежливо извиняясь за то, что воздержится называть Филиппа «Филипп». – Потому я и веду с вами этот очень терпеливый, очень бережный разговор. Как лично, так и официально я отношусь к вашей позиции с пониманием – хотя бы потому, что это слишком неожиданно в таком вот максималистском ключе… да и плохие вы были бы предприниматели, если б сразу же согласились. А добавить я хотел вот что… тольковот что, – со слабой улыбкой поправился он. – Срок подписки на акции ограничен. Поэтому, если вы будете думать слишком долго…

Он замолчал и развел руками.

– Можно получить ориентир? – спросил Филипп.

– Нет.

– Черт возьми, Виктор Петрович…

– Но я и сам не знаю, – сказал гость, как бы оправдываясь. – Слишком много факторов. Вплоть до того, что акции могут просто раскупить. – Он встал. – Когда будете думать, на вашем месте я бы не исключил такой возможности.

– Мелкий, шкурный вопрос, – сказал Вальд. – Пока мы думаем – мы можем не беспокоиться насчет пленки?

Виктор Петрович расхохотался.

– Мужики, – сказал он, закончив это дело, – с вас, ей-Богу, угоришь. Какая пленка? Мы говорили о серьезных вещах, а вы – пленка. Дай-ка, – протянул он руку в направлении дверцы ампир.

Вальд, не вполне его понимая, вынул из аппарата кассету и протянул ему. Виктор Петрович бросил ее на толстый ковер и припечатал сверху каблуком как следует.

– Вот и все.

– Жаль, – сказал Вальд. – Я бы сохранил на память.

– Не советовал бы, – покачал гость головой. – Вдруг мы все-таки станем компаньонами? Нам в нашей новой дирекции такие… э-э… кадры не нужны.

– Но это же фальшивка, – сказал Вальд.

– Да, – ухмыльнулся Виктор Петрович. – Ну и что?

Глава XLIII

Торжественное собрание. – О протоколе. – Единый порыв. – Об

итогах работы комиссии. – Разное. – В круге соратников. – Планы

на будущее. – Конспирация. – Что делать? – За границу. – Власть

и текущий момент

Круглый, очень глубоко расположенный зал, в котором некогда испытывали Марину, был подготовлен для торжественной церемонии. Не менее сотни стульев было расставлено в виде подковы, таким образом, что центр был свободен и вместе с тем с любого места открывался обзор возвышения. Над возвышением красовался имперский герб – в точности такой же, какой висел на стене в кабинете князя Георгия, а может, и вообще тот же самый.

В зале ярко пылал полный свет, отчего он совсем перестал выглядеть мрачным. Собирались верховные чины Ордена; все вокруг постепенно заполнялось голубым атласом, будто само небо – летнее, безоблачное – снизошло под землю в этот зал. Многих из присутствующих Марина видела впервые, и ее сердце, было екнувшее при входе в дверь с железным кольцом, не могло нарадоваться зримой мощи организации и предстоящему торжеству.

Офицеры собирались, обменивались рукопожатиями и мелкими новостями и, получая явное удовольствие от торжественной обстановки, рассаживались по отведенным для них местам. Наконец, прозвенел звонок, как в театре, и все стулья оказались заняты. Офицеры высшего ранга занимали внутренний, самый почетный ряд подковы. Этот ряд был значительно короче других, но не в силу естественной геометрии, а потому, что чинов высшего ранга было значительно меньше, чем любого иного. Марина, разумеется тоже в голубой мантии, гордо занимала место именно этого ряда – правда, с самого краешку, будучи последней из всех посвященных в высший ранг.

Конечно, думала она, как единственной даме из всего почтенного общества, уж могли бы в порядке исключения предложить ей местечко в середине. Небось испанцы, знающие в таких делах толк, не допустили бы столь явного промаха; но что с наших взять! Ладно, подумала она, незаметно вздохнув; покамест потерпим засилье военных; но уж как его высочество (забегая вперед, она уже в мыслях называла его так) сделается величеством, тогда и посмотрим, кто будет сидеть на краю, а кто в середине.

Меж тем прозвенел второй звонок, и сразу же – третий; однако свет не погас, а наоборот, воспылал еще ярче. На возвышение взошли люди, не имевшие рангов, во главе с князем Георгием. Все встали.

– Здравствуйте, господа, – сказал его сиятельство.

Стоящие склонили головы и вновь их подняли. Медленно, торжественно прозвучало «Боже, царя храни».

– Прошу сесть, – сказал его сиятельство по завершении гимна. Офицеры опустились с негромкими звуками. По залу пробежал и исчез последний шорох; наступила звенящая тишина.

– Сегодня, господа, мы собрались по важнейшему случаю, – сказал князь; – разумеется, все вы уже знаете, по какому, отчего я обойдусь без длинных речей. Как вам известно, собранию предшествовал весьма оживленный диспут по поводу церемониала. Голос был дан всем, кто по своему рангу и характеру деятельности мог иметь к этому отношение, после чего оказалось, что две основные позиции преобладают. Одни из вас полагали, что, поскольку именно этот момент знаменует начало новой династии, ритуал должен быть тем или иным способом разработан в мельчайших деталях и столь же тщательно соблюден. Другие, веря в неповторимость момента и отталкиваясь от практических соображений (например, о сегодняшней невозможности привлекать к делу церковных чинов), предлагали провести действо обычным светским порядком. Совет оказался в некотором затруднении.

Князь помолчал.

– Обе позиции уважаемы; обе позиции одновременно и обоснованны и ущербны… иначе, как вы понимаете, и быть не могло. Я говорю эти известные вещи затем, чтобы сторона, высказавшая первое из упомянутых мнений, ни в коей мере не чувствовала себя ущемленной – ведь, как вы знаете, в проведенном нами тайном голосовании перевес был всего в несколько голосов. В комиссии прозвучала мысль каким-либо образом найти середину; после особой дискуссии мы с сожалением отказались от нее, поскольку то, что родилось бы в результате такой попытки, одним показалось бы профанацией, а другим – излишеством; бесспорно, это был бы наихудший вариант. Наконец, я хотел бы привлечь внимание всех присутствующих, независимо от их предпочтений, к той идее, столь важной, сколь и простой, что содержание сегодняшнего мероприятия, его великий смысл – в сотни, в тысячи раз важнее его формы, какой бы простой или сложной она ни была.

Дружные аплодисменты прервали речь князя.

– Спасибо, – сказал он растроганно, – в этих аплодисментах я вижу единство Ордена – залог успеха нашего предприятия. Однако – к делу, господа! Пригласите его.

Свет чуть пригас, и в зал вошел мальчик. Он прошел через ту же дверь, что и все, и был облачен в такую же, как у всех, голубую мантию – разумеется, соответствующего размера. Он был один. Он прошел за внешним рядом подковы, ни проявляя ни малейшего смущения, словно всегда только этим и занимался; он обогнул ряды, воздушно коснувшись Марины краем своей мантии, прошел к центру зала, встал в круг, сделал медленный оборот направо, показывая себя всем присутствующим и сам глядя на них, и наконец, неподвижно застыл лицом к возвышению.

– Отрок, дитя мое, – растроганно сказал князь. – Дух Живой, единственно сущий, сподобил нас отыскать тебя. Ты теперь знаешь, кто ты; истина эта выше любого учреждения, и не нам, слугам твоим, тебя провозглашать. Прими это собрание просто как доброе знакомство. Мы – те, кто готов положить свою жизнь на алтарь отечества и монархии – хотим лицезреть тебя и знать, что ты с нами; мы также хотим, чтобы ты знал людей, имеющих счастливейшую привилегию участвовать в возведении тебя на трон. Итак, назовись.

– Я Игорь, – сказал мальчик. – Я будущий царь.

Свет в зале вспыхнул с новой силой. Слезы хлынули из глаз Марины; на сей раз она не старалась их сдержать. Вид царевича в ее глазах расплылся; она отвернула голову в сторону, чтобы он, не дай Бог, не заметил ее слез, и увидела, что не она одна такая – многие вокруг нее плакали, не стыдясь. Вдруг спонтанное, громкое движение пронеслось по залу; все, кто сидел, в едином порыве опустились со своих стульев на колени и продолжали с восторгом и слезами смотреть на своего повелителя. Это не было предусмотрено никаким ритуалом; глянув в сторону возвышения, Марина увидела, что и те, начиная с князя, тоже опустились за своим столом.

– Встаньте, – сказал царевич. – Вы все теперь мои друзья.

– Идите же сюда, ваше высочество, – сказал князь, с трудом поднимаясь с колен, – и займите место за этим столом, которое отныне будет принадлежать только вам. – С этими словами князь вышел из-за стола, спустился с возвышения навстречу отроку, уже покинувшему центральный круг, встретил его на полпути к возвышению, взял его за руку, поцеловал ее и бережно, как что-то очень хрупкое, сопроводил царевича до стола. После чего люди снова сели на свои места, под неизгладимым впечатлением от всей этой удивительной сцены.

– Ваше высочество, – спросил князь, – вы позволите мне продолжать?

Царевич милостиво кивнул.

– Одним из важных вопросов, которыми занималась комиссия, было имя его высочества, которое по вероятности станет священным именем нашего царя – первого царя новой династии. Ни святцы, ни тщета иллюзорной преемственности, ни метафизические размышления не дали нам однозначных указаний на то. Посему решено было оставить отроку имя, данное при рождении. Косвенным знаком верности такой установки является происхождение имени Игорь. Как вы знаете, древнее и знаменитое это имя не является собственно ни русским, ни даже славянским; оно исходит от тех же варягов, от кого пошла и тысячелетняя власть на Руси. В этом мы видим проявление Духа Живого, единственно сущего; но опять-таки, дерзну и сейчас сказать, что даже в случае нашего заблуждения беда не столь велика, ибо священное дело его высочества все же первично по отношению к его священному имени. Наконец, в любом случае Дух Живой нас сподобит короновать его высочество надлежаще – точно так же, как Он сподобил нас отыскать отрока к этому светлому дню. По данному поводу – все, господа.

Аудитория сдержанно поаплодировала.

– Уделю пару слов чисто практическим, так сказать, видам предстоящего времяпрепровождения его высочества, – продолжал князь. – В период, потребный для уточнения подходов к водворению высшей власти, его высочество будет постоянно пребывать в расположении Ордена; как вы понимаете, такая установка диктуется в первую очередь соображениями безопасности его особы. Мы постараемся сделать пребывание его высочества приятным, насколько это возможно в наших условиях, и уж во всяком случае полезным, ибо он получит здесь знания и опыт, которые в дальнейшем будут необходимы ему для отправления государственных обязанностей. Для того, чтобы растущий его организм не пострадал от длительного пребывания под землею, мы предусмотрим выходы на поверхность, занятия спортом и прочие надлежащие меры – разумеется, с соответствующими предосторожностями. С определенного времени его высочество начнет совершать приемы; каждый из вас получит возможность быть принятым. По этому поводу все, господа.

Аудитория вновь поаплодировала.

– Теперь же позвольте, – сказал князь, – завершить мою, смею надеяться, не слишком длинную речь. Одна из великих задач, стоявших перед Орденом, выполнена. Сейчас мы можем позволить себе всецело сосредоточиться на очередной важнейшей задаче – на водворении монарха, властелина Российской империи; именно этому теперь будет посвящен наш каждодневный труд. Все вы знаете свое дело; все вы хороши. Более того – с этого дня все вы друзья его высочества, как он соблаговолил объявить; будем же, господа, достойны этой высокой чести. Не стану призывать вас к сплочению рядов, поскольку сегодняшнее собрание ясно показывает, что наши ряды и так сплочены; но призову вас к бдительности, к энергии, к движению; призову все к тем же трудам, а коли придется, то и к жертве – не показной, но полезной. Я кончил, господа.

Князь сел на свое место, и встал человек рядом с ним. Марина узнала этого человека. Именно он восседал в центральном кресле на возвышении, когда она впервые зашла в этот зал. Она не встречала его в подземном департаменте князя.

– Единственной церемонией, одобренной быть совершенной сегодня, является принесение каждым из присутствующих личной присяги на верность его высочеству. При том его высочество получит возможность ближе рассмотреть каждого из нас, а быть может, многих и запомнить с первого же раза. Прошу вас, начиная с левой стороны третьего ранга, подняться сюда по одному и засвидетельствовать свою верность в любых выражениях, приличествующих случаю и идущих от самого сердца.

– Я хочу в круге, – неожиданно сказал царевич.

Человек смешался и вопросительно посмотрел на князя. По рядам пронесся вначале негромкий ропот, а затем благожелательный и тоже негромкий смех.

– Мне очень нравится всё, как вы сделали, – сказал царевич посреди возникшего замешательства, и все шумы моментально умолкли. – Я это запомню. Я вас полюбил. Но там, в круге, голоса звучат громче, чем здесь. Я хочу, чтобы каждый, кто подойдет ко мне, слышал меня громче… – И, немного подумавши, он добавил: – И себя чтобы тоже слышал громче… вместе со мной.

Князь встал, выразительно посмотрел на распорядителя церемонии, склонился перед царевичем и произнес:

– Как будет угодно вашему высочеству. Мы счастливы, что со столь юных лет вы проявляете поистине глубокую мудрость.

Царевич легко встал и, сопровождаемый слегка сконфуженным распорядителем церемонии, двинулся в круг. Он старался идти медленно и величаво, но Марина видела, с каким трудом это ему удалось. Она вспомнила круг. Дай ему волю, подумала она, побежал бы вприпрыжку. Наверно, для него все это выглядело как сказочное приключение; вряд ли он что-либо уже осознал. Подумав такое, она сразу же отругала себя за столь вольные мысли и немедленно их пресекла.

Царевич забрался рукой под мантию и извлек оттуда маленький, очень красивый, сверкающий меч. Началась присяга. Фигуры в голубом подходили к отроку, опускались на колено, произносили свои слова, всякий раз в чем-то новые, и тихо, умиротворенно выходили из зала. Очередь Марины была одной из последних.

Собственно, последней была очередь всего высшего ранга; из первого ряда Марина пошла присягать самая первая. Она очень волновалась. Может быть, как-нибудь потом, думала она, я обрету в отношениях с его высочеством ту же непринужденную легкость, с какой мне довелось провести с ним не менее двух часов… а пока что мне даже труднее, чем всем остальным, так как они видят его царевичем изначально… не то что я… С этими мыслями она подошла к границе круга и преклонила на этой границе колено, как и все ее предшественники.

– Ваше высочество, – сказала она просто, радуясь звуку своего усиленного голоса, – я Мария. Всем телом и всей душою клянусь быть вам верной до гробовой доски. Все.

И она поцеловала благосклонно протянутую руку и ощутила на своем плече легкий удар меча.

– Принимаю твою клятву, Мария, – сказал отрок. – Ты мой друг; я твой друг.

И он незаметно и озорно подмигнул ей, отчего ее сердце возликовало.

– Благодарю вас, ваше высочество, – сказала она, поднялась, опустила глаза и тихонько, опять-таки как ее предшественники, вышла из зала.

Наверху – точнее, в другом зале, значительно большем размерами и расположенном значительно выше – уже был накрыт большущий праздничный стол. Марина с удовольствием заметила, что никто или почти никто из бывших на собрании не ушел. Десятки людей в голубых мантиях вели себя теперь более непринужденно, делились служебными и личными проблемами и громко смеялись, рассказывая друг другу свежие анекдоты. Жаль, что среди офицеров Ордена так мало женщин, подумала Марина. Что ж, утешила себя она, в конце концов это не царский двор; уж там-то позаботимся, чтобы у каждого было по паре. Она подумала, что пора бы записывать дела, назначенные ею на будущее.

И, конечно, обратить внимание его величества на пренебрежение ритуалом. Она не осмелилась сказать князю, как глубоко ее уязвило решение комиссии, возглавляемой им – ведь она была в числе тех, кто настаивал на подробном регламенте церемонии, чем немало удивила князя. «Ты вечно нарушаешь регламент, – сказал тогда князь, – большего нарушителя во всем Ордене не сыскать. И тыхочешь деталировки?» – «Поймите, ваше сиятельство, – отвечала она, – одно дело текущие заботы, а совсем другое – событие, внушенное Духом Живым…» – «Не смей так говорить! Все здесь внушено Духом Живым». – «Ну и что… Ну и подумаешь… А вот в Испании…» Они тогда едва не поругались.

А ведь эти солдафонские принципы, подумалось ей, могут быть очень живучи. Ведь они запросто перекочуют и в двор. Сейчас это – да, единое целое, думала она, глядя на атласное братство, но что будет, когда царская воля расставит все по своим местам? Одни заслуженно встанут рядом с троном; другие, менее достойные, обидятся, права начнут качать… плести интриги… заговоры… Какой ужас! Но это уже не ритуал – это политика… на то князь, на то службы безопасности и все, что уже существует сейчас… Значит, все же они понадобятся. Какой непростой вопрос! Вот, вот где нужно копать в Испании – изучить, уяснить, систематизировать расстановку сил, сложившихся к смерти Jefe… да! нефть нефтью, банки банками… а власть властью; расстановка сил в самом центре – вот где точность решает все! Она вспомнила формулу от 10 августа -5-го года – константы, исчисленные ею до шестого знака после запятой. Вот оно! Вот как надо работать.

И этикет. Без этикета никак нельзя. Как жаль, что я не дворянка, думала она, приближаясь к месту, отведенному для нее, и ласково улыбаясь в ответ на сыпавшиеся с разных сторон комплименты. Что за авторитет будет у меня при дворе? Однако здесь всего сто человек; а дворян из них менее половины. Почему бы его величеству не удостоить звания всех своих друзей… разумеется ограничившись сегодняшним, первейшим кругом… Во всяком случае, за свою особую заслугу перед ним я-то могла бы рассчитывать… Надо бы разузнать – не предлагал ли король Жанне д’Арк дворянства? Легко было Хуану Карлосу! Наследственный двор… наследственная герольдия…

В трапезной появился его высочество, сопровождаемый князем и членами Совета. Все встали. Мысли Марины немедленно улетучились; она вышла из-за стола, кругом обошла свой стул и низко присела перед шествующими мимо. И увидела краем глаза, что, глядя на нее, именно так поступили многие – поклоны их, разумеется, были мужскими, но они тоже, как и она, обошли свои стулья; те же, кто так и не вышел из-за стола, имели смущенный вид и старались всячески показать, будто что-то им помешало выйти. Может, я не права насчет солдафонских манер, подумала Марина. В следующий раз они выйдут все. Боже, ужаснулась она, я же сама ничего не знаю. Вилки не путать научилась месяц назад. А как Елизавета меняла церемонии? А Петр? А царица Екатерина?

Прорвемся, подумала она, вновь усаживаясь.

* * *

Милый, я не о сексе. Это очень коротко и очень важно. Сегодня на работе я услышала кое-что. Я не хочу писать, что и как услышала; говорили посторонние люди. Когда я была девчонкой, все вокруг умели читать между строк. Ты наверняка не утратил это искусство.

Может что-то произойти. Я боюсь за тебя. Я-то выкручусь, я умею, а ты – нет. Ты недотепа. Я люблю тебя. Я прошу тебя немедленно уничтожить всю нашу переписку и какое-то время мне не писать. Я сама тебе напишу, когда/если пойму, что это просто разговоры каких-то маразматиков.

Надеюсь, ты понял меня.

SEND

* * *

– Что скажешь? – спросил Вальд.

– Пока не очень много, – сказал Филипп.

– Но хоть что-нибудь скажешь?

– Что-нибудь – да.

Они сидели в салончике своего старого офиса за совершенно пустым столом. Они выбрали это место одновременно и не сговариваясь, будто оно было овеяно если не большими решениями, то хотя бы каким-то реалистическим духом.

– Я представил себе, – сказал Филипп, – что с нами все время играют два следователя; один, как положено, хороший, другой плохой. Хороший следователь иногда меняется. В прошлый раз это был Эскуратов, сейчас – Виктор Петрович.

– А плохой? – спросил Вальд.

– Плохой… Знаешь, я все думаю о том кожаном, из «Славянской».

Вальд хмыкнул.

– Да он же… гиена какая-то, едва не шестерка.

– Гиена? – усмехнулся Филипп. – Есть еще одна тварь из той же серии: стервятник. Немножко по-другому звучит, а?

– Почему ты вспомнил о нем?

– Потому что он единственный тогда спасся.

Вальд задумался.

– Да. Думаешь, он заранее знал?

– Если знал, то это было подстроено мастерски.

– Но тогда он вовсе не та фигура, за которую себя выдает.

– По крайней мере, не с теми фигурами заодно. И обрати внимание: хороший следователь – это просто роль. Истина-то всегда за плохим… Тебе не кажется, что надо бы нам поискать кожаного?

– Опять ты за свое, – поморщился Вальд. – Это не наши игрушки, ты можешь когда-нибудь понять?

– Нас втягивают, – сказал Филипп. – Нам придетсяиграть в эти игрушки… иначе мы точно проиграем; так хоть какой-то шанс.

– Что значит – втягивают? Это была твоя идея позвать Виктора.

– Вот этого не надо; решали вместе. Если б ты отказался наотрез…

– Он сказал, мы можем не играть.

– Кожаный нам тоже наобещал в «Славянской».

– Ну хорошо, – сказал Вальд. – Как будешь искать кожаного?

– Для начала, последил бы за Эскуратовой.

– Ты фантаст.

Филипп пожал плечами.

– О’кей, – сказал Вальд. – Тебе сообщают, что Эскуратова встретилась с кожаным на углу. Твои действия?

– Тоже встретиться с ним. Сказать: извините, можно вас на минутку?

– Очень хорошо, – сказал Вальд. – Продолжай.

– Дальше спросить: парень, кто за тобой?

– Если он так велик, то ты до дому не доедешь.

– Но у меня больше нет мыслей, – развел руками Филипп. – Теперь твоя очередь.

– Одну вижу ценность в том, что ты сказал, – заметил Вальд, – это насчет плохого следователя. Оно, конечно, и так яснее ясного… но мне нравится ход твоей мысли! По-моему, ты созрел.