Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 77 страниц)

Книга 3-я. ПЫЛЬ НАД ДОРОГАМИ

Том 1

Я за время своего советского опыта привык относиться к разным названиям, как к ребячьим шуткам, ведь каждое название – своего рода шутка.

В.И.Ульянов (Ленин)

Из речи на Всероссийском Совещании политпросветов губернских и уездных отделов народного образования 3.XI.20

ПСС (2-е изд., 1928), XXV, 448

Глава I

Накатившие волны. – О преимуществе пластмассы над чугуном. —О пользе квалификации. – Маленькие хитрости. – Сладкое примирение

Когда Марина опомнилась от наваждения и поняла, что она увидела Госпожу, слившуюся в сокровенном единстве со своею возлюбленной, прошло уже много времени, и немыслимым было ни притворяться, что она ничего не видела или чего-то не поняла, ни улаживать это житейскими способами – например, просить прощения или обещать, что не выдаст секрета. Это было похоже на то, как когда она впервые увидела обнаженного Господина, но было гораздо страшней, потому что теперь любое ее действие прямо вело к катастрофе. Ей только и оставалось что делать вид, будто она по-прежнему находится в состоянии транса, а самой между тем заниматься тем, что она умела хорошо, то есть – обдумывать положение и упорно искать какой-нибудь выход, упущенный ею сначала.

Когда опомнилась Ана, на нее накатила широкая волна самых разнообразных чувств и мыслей. Один из флангов этой волны знаменовался досадой от испорченного утра, продолжаемый стыдом перед ни в чем не виновной молоденькой домработницей, с которой теперь очевидно и несправедливо предстояло расстаться; затем шло опасение огласки и мужнего презрения, затем – внезапное и жгучее желание узнать, что в этот момент испытывают две другие участницы немой сцены; наконец, на другом волновом фланге искристо вспыхивал восторг перед самообладанием всех троих, меж тем как в темных глубинах волны таилась догадка, что никакое это не самообладание, но душевный коллапс, затишье пред бурей; и, завороженная волной, Ана не имела физических сил шевельнуться.

Когда опомнилась Вероника – вероятно, наиболее цельная натура из всех троих – первым и единственным, что она испытала, был нестерпимый страх потерять так недавно и счастливо обретенную возлюбленную. То, что еще вчера было желанно ее милой подруге, что казалось ей приятным наедине, сегодня – после того, как их тайна раскрыта – могло обернуться в Глазках грязным, нелепым, отталкивающим; все тяжелые сомнения начальной минуты их близости вернулись к ней в один миг. А вдруг – еще хуже… вдруг все наоборот? Вдруг она, взбалмошная и веселая, сейчас пригласит эту девушку, русалку, присоединиться к их женской компании… и она будет тайно страдать, деля ее с ней… а затем и бросит ее, уйдет к ней, привлеченная ее новизной и молодостью… Вероника не вынесла мысли о такой перспективе. У нее закружилась голова; обмякнув, как эскимо в жаркий полдень, она сперва тихо, безвольно выскользнула из объятий возлюбленной, а затем опрокинулась на пластмассовый пол с грохотом, многократно усиленным как самой по себе конструкцией душевой кабинки, так и гулкой акустикой ванной комнаты вообще.

Собственно, это было первым, что произошло после долгой, мучительной для всех и весьма театральной паузы. Ситуация немедленно обрела движение и звук. Ана лихорадочно захлопотала над распластавшейся поперек кабинки подругой, пытаясь привести ее в чувство и делая это, надо признать, довольно бестолково; Марина, наоборот, действовала со штатной четкостью профессиональной медсестры. Стремительно вторгшись в прежде запретную зону кабинки, она проверила пульс и зрачки пострадавшей и, убедившись, что опасности нет, кратко скомандовала: «в постель». Вдвоем с Госпожой они подняли бесчувственное тело и не без труда переместили его в постель, смятую, но зато разобранную будто в ожидании именно этой оказии. Марина накрыла пострадавшую одеялом и пошире раскрыла окно, в то время как Госпожа облачилась в купальный халат. За считанные секунды все сделалось приторно надлежащим: дама без чувств – в постели; дама из душа – в халате; домработница-медсестра в передничке оказывает первую помощь.

– Как она? – спросила Госпожа.

– Возможно, ушиб, – сказала Марина и попыталась найти на голове пострадавшей шишку, но так и не нашла. – Во всяком случае, ей нужно полежать… Удачно, – добавила она, – что пол там пластмассовый. Был бы чугунный, тогда бы… а так…

– Боже, – сказала Госпожа по неопределенному поводу. И тут же беспокойно спросила: – А когда она придет в себя?

Марина пожала плечами.

– Можно хоть сейчас… если есть что-нибудь вроде нашатырного спирта… Хотя, – скромно заметила она, – лучше бы ненадолго оставить ее в покое.

– Да… пожалуй… – медленно согласилась Госпожа.

Они посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись – очень-очень слабо, едва-едва, только чтобы дать понять друг другу, что, может быть, ничего страшного не произошло. Чтобы Ана подумала, что – может быть? – с Мариной не обязательно расставаться. А Марина чтобы подумала, что – может быть, змей! – Госпожа подумает именно это. С этим можно будет жить, подумали обе. В конце концов, это ее личная жизнь – ее, Аны, Госпожи; кто такая Марина, чтобы судить ее или вмешиваться? Ничего не случилось, беззвучно сказали они друг другу. Ничего не было? – ну, это не так, это было бы нетерпимой фальшью – ясно, что было, и ясно, что будет, но так же ясно, что это не должно иметь никакого значения ни для Аны, Госпожи, ни для Марины.

Ни для Вероники, которая тем временем приходила в сознание – впрочем, отнюдь не спеша. Несколько минут она продолжала имитировать обморок, пытаясь сделать то же самое, что и Марина незадолго до того, то есть осмыслить ситуацию и найти какой-нибудь выход. Она ничего не слышала и поэтому не могла даже приблизительно предположить, что происходит вокруг. Она не знала, сколько пробыла без сознания. Она ощутила себя в постели и заключила, что стыдно хлопнулась в обморок прямо в душе; под силу ли Зайке было ее перенести? Без сомнения, ей помогла та, русалка. Боже… какой позор… Что было потом? Почему не слышно звуков? Может быть, Зайка уже выгнала русалку из дома? А что, если они – ее возлюбленная с наглой русалкой – просто бросили ее, как ненужный хлам? если, захваченные всплеском эмоций, они уже уединились где-нибудь в комнате для гостей? Она боялась открыть глаза – боялась потерять возможность недолгого размышления… или, может быть, увидеть на талии своей возлюбленной русалкину руку…

– Смотри, – сказала Ана, – мне кажется, она приходит в себя. Видишь – веко дрогнуло…

Конечно, Марина видела не только дрогнувшее веко. Она поймала момент, когда незнакомка очнулась; однако, угадав, что с ней происходит – уж ей-то это было несложно угадать – она не спешила поделиться с Госпожой своим открытием. Теперь же, раз Госпожа сама проявила похвальную для дилетанта наблюдательность, ей оставалось лишь ретироваться – опять же, как несколько дней назад из кухни с нагим Господином.

Она очень надеялась на то, что безмолвный их диалог с Госпожой возобладает над аффектом немой сцены в душе и, таким образом, она не будет изгнана. Правда, оставалось еще неучтенным будущее влияние незнакомки – пока еще безымянного и, возможно, враждебного Марине существа. Может, не стоит пока что оставлять их одних – например, с сожалением констатировать сотрясение мозга? Заманчиво… но глупо; если незнакомка настроена против нее, все равно будет вызван врач, и ее положение только ухудшится.

Что ж, подумала она с легким вздохом, действительно пора сматываться; единственное, что еще полагалось бы сделать – это попытаться умаслить незнакомку, сделать ей маленький прощальный презент. И она сказала:

– Ей действительно лучше, волнения позади; но все-таки она еще в шоке. Я, пожалуй, здесь больше не нужна… позанимаюсь делами… а Вы приспустили бы здесь штору да и посидели рядышком.

– Может быть, все-таки… – нерешительно предположила Ана.

– Нет, – слегка улыбнулась Марина. – Думаю, все будет хорошо. – В последнюю фразу она вложила максимум тепла, и ей показалось, что Ана поняла это.

Обернувшись с порога, она добавила:

– Если вдруг что-то понадобится, я – внизу.

* * *

Вслушиваясь в ровное дыхание Вероники, Ана сидела рядышком, как велела домработница-медсестра, и время от времени приоткрывала одеяло, чтобы проверить, не холодно ли среди повлажневшего белья ее бедной любовнице. С каждым последующим разом она откидывала одеяло все дальше и на все более долгий срок, любуясь большим, красивым телом Вероники и начиная испытывать вожделение. Внезапно ей пришло в голову, что следовало бы растереть Веронику. Она встала и принесла из ванной махровое полотенце; однако не успела она сделать первый пасс, как Вероника открыла глаза, схватила ее за руку, приподнялась и уставилась ей в лицо испытующим, требовательным взглядом.

Слова были излишни. Нежными прикосновениями губ и рук Ана успокаивала подругу, такую красивую и большую, но такую глупенькую; Вероника тихо плакала от счастья и от стыда за то, что позволила себе усомниться. Акта не было; оргазма не было; совокупное их существо было снова разобщено в пространстве спальни и объединено в пространстве космоса. Все было хорошо между ними, и мысль каждой из них понемножку понизилась, приземлилась, спустилась по лестнице туда, где занималась своими делами домработница-медсестра, русалка Марина.

Она не избавится от нее, подумала Вероника. Она успокоила меня, но все равно ей не постичь глубин отчаяния, в которые я погружалась. Зато, похоже, я постигла страдание, которым она пыталась поделиться со мной… попала в ту же психологическую ловушку… Я должна доверять ей, и я доверяю… я не могу оскорблять нас обеих недоверием, и сегодняшний случай порукой тому… но почему, почему тогда я так неспокойна? Я доверяю… но, увы, эта картина так и стоит перед моими глазами: я вижу, как русалка будет ходить здесь, как будет показывать ей свое лицо, свои руки и ноги, будет разговаривать с ней… будет шутить… И все это время в глубине ее души будет дремать воспоминание о том, как русалка смотрела на их близость… и какона смотрела… и, конечно, настанет момент, когда она соблазнит ее… Кто – она? Кого – ее? ах, неважно… настанет момент, когда они соблазнят друг друга…

– Я запуталась в тех же тенетах, что и ты, – грустно сказала она. – Психоаналитическая проблема… помнишь?

– Да, – улыбнулась Ана. – Я понимаю тебя.

– Теперь я тоже тебя понимаю…

– Теперь я должна тебя успокоить?

– Теперь я понимаю, что никто меня не успокоит… даже ты… Только я сама могу себя успокоить.

Странная мысль вдруг пришла Веронике в голову.

– Выходит, все это время после наших бесед ты так и не была спокойна? Выходит, мне только казалось, что я успокоила тебя?

Ана опять улыбнулась.

– О… дорогая, любимая… прости мне мою душевную слепоту… Насколько ты действительно мудрее и совершеннее…

– Прекрати, – сказала Ана. – Если бы я не заплакала тогда в кофейне… если бы ты, проявляя заботу, не отвела меня домой… мы бы так и не были вместе.

– Да, да… говори еще, успокаивай меня, милая…

– Я люблю тебя.

– И я… и я! Ты не изменишь мне с ней, верно?

– Глупая. Зачем эти слова, когда мы уже…

– Да! Я хочу тебя.

– Но ты уже знаешь, – шепнула Ана, – мы не одни сейчас дома…

– Знаю, – шепнула Вероника. – Но она теперь тоже знает о нас… Она же не поднимется, верно?

– Да… Если ты не захочешь, чтоб она поднялась.

Веронику бросило в жар.

– Если яне захочу? Если ты не захочешь!

Ана пожала плечами.

– Пути Господни неисповедимы.

– Зайка, – тревожно сказала Вероника, – не мучай меня. Да и откуда тебе знать, захочет ли онаэтого?

– Конечно, неоткуда, Ника, дорогая, – умильно сказала Ана, – ведь я просто пошутила.

– Жестокие шутки.

– Ну, прости. Успокойся, и… ты, кажется, хотела меня?

– Хотела, – недовольно передразнила Вероника. – Я всегда хочу тебя. Постоянно.

– Ну, так вот я – возьми…

– Я хочу съесть тебя…

– Съешь, – кротко согласилась Ана, усаживаясь на подругу верхом и вновь отдавая ей свою грудь, свой живот, свои губы, и руки, и ноги, и все-все-все остальное.

Глава II

Маленький обман. – «Милости просим!» – Об объектах и субъектах

торговли в розницу. – Любезные объяснения. – О правилах

обмена товаров. – Присвоение имени новому члену. —

Профилактика. – Завершающий акт. – Чмок, чмок

Мой милый! У меня для тебя очередная новость. Я потому такая смелая, что час назад перечитала наше последнее (мягко кончила, кстати) – и поняла, что ты разрешишь мне все, что я захочу. Ну, может, почти все.

Признаюсь тебе в своем маленьком обмане. Когда я спрашивала тебя об искусственном члене, он у меня уже был. И я пользовалась им во время нашего последнего акта. «Пользовалась» – плохое слово; просто все это еще такое новое, что я не успела выработать новый словарь. Любила его – так, что ли? Я назвала его Ипполитом.

Да, так вот, Он (почему-то мне кажется, что Ипполит в письме заслуживает большой буквы) у меня уже был – собственно, это и есть подарок нам с тобой к годовщине – но я как-то застеснялась сразу признаться тебе. Если помнишь, вначале я призналась в своем бесконтактном акте, а когда ты одобрил его, я завела разговор и о Нем. Разумеется, я бы довела этот разговор до конца… но ты был так соблазнителен, что я не смогла устоять; а уж после такого оргазма обсуждать Ипполита не было ни сил, ни желания.

Поэтому я сейчас стараюсь опередить твои возможные рассуждения об этом. Если ты будешь категорически против, придется мне Ипполита выкинуть. Хотя мне и будет Его жаль – он теперь для меня как член нашей с тобою секс-группы. Еще какой член! ;-) Теперь напиши мне, что ты об этом думаешь, а потом я тебе расскажу, как ходила в секс-шоп – мне кажется, это забавно.

SEND

Дорогая! Конечно, Вы правы; конечно, я разрешу Вам все, что Вы захотите. Может, даже и не «почти». После года нашей любви, которая делается все тоньше, все выше – не думаю, что Вы захотите какого-нибудь суррогата. Точнее, хотел бы надеяться на то.

Итак, милости просим, Ипполит… По этому поводу немедленно возникают эмоции и микро-идеи. Но я чувствую, Вам не терпится поделиться своими впечатлениями, потому сегодня укорочу-ка свой частокол.

SEND

Значит, так. Какой именно секс-шоп я посещала, я тебе не буду писать, ибо это запрещенная между нами конкретика. (Видишь, какая я дисциплинированная, несмотря на страсть к новизне? Ты прав, что я уже не захочу суррогата. Вообще я за последний год сильно изменилась – наверняка благодаря тебе. Ты обратил внимание, что мои письма становятся все длиннее и – если не на уровне лексики, то по количеству отвлечений – все больше начинают напоминать твои? Я уж не знаю, хорошо это или плохо. Будто я обезьянничаю. Не забыть бы еще скобку закрыть. ;-))

Надо тебе сказать, что я была в таком заведении первый раз в жизни. Я, конечно, читала в журнальчиках про всякие штуки – вибромассажеры и так далее – но все это было как-то издалека, что ли. Как из-за границы. Знаешь, чтобы зайти в такой магазин, мне понадобилась определенная смелость. Странно. С тобою мне так легко, сам черт мне не брат – а тут вдруг совсем оробела.

Но зашла. Кстати, заходя, обернулась на улице, чтоб посмотреть, не видит ли кто. Тоже странный и нелогичный поступок – если уж поднялась на ступеньку, значит, надо не оглядываться, а сразу нырять в дверь. Так что первую минуту внутри магазина я даже и не осматривала ассортимент, а только и старалась избавиться от этого глупого ощущения, будто я делаю что-то нехорошее и должна бежать прочь побыстрей.

Потом я глянула, что дают. Боже! Милый мой, это такая прелесть – мне и в голову никогда бы такое не пришло! Наверно, чтобы создать такие штуки, нужно иметь фантастическое воображение. Ну, не все, конечно, было равноценным. Особенно если въехать во все это и уже как бы опытным взглядом обсмотреть все заново – начинаешь видеть: а вот это – дешевка… а вот это – просто ерунда… Впрочем, так с любыми вещами – с одеждой, например.

Не буду долго описывать всякие электронные изобретения – в конце концов, ты и сам можешь зайти в такой магазин и посмотреть; если уж говорить об ассортименте, больше всего мне понравились как раз не самые сложные штуки, а самые простые. Например, очень симпатичный наборчик для щекотания. Бельишко понравилось кое-какое… Нет, вначале я лучше напишу, что не понравилось. Ко всяким куклам я осталась равнодушна. Влагалища возбудили во мне прямо-таки отвращение (не знаю, что по этому поводу сказали бы мужики вообще и ты в частности, но мне они показались просто оскорбляющими лучшие чувства). Назначение некоторых вещей я не поняла; пояснительные надписи в магазине были, но только перед самыми дорогими товарами. Может быть, если бы я знала, зачем то да сё, оно бы мне понравилось, а так – как я могу сказать? А угадай, что понравилось мне больше всего? Ни за что не угадаешь! Съедобные трусы. Да еще такие дешевые!

Я уж наладилась было купить одни (кроме Ипполита, конечно), а потом думаю – а мне-то зачем? Чтобы съесть? Но в гастрономе много чего и повкуснее… Одеть на себя? Для кого?.. Подумав так, я вздохнула и закончила свою общую экскурсию, перешла к тому, ради чего, собственно, я и явилась в секс-шоп.

Чтобы ты тут же разделял мои ощущения —

SEND

Поехали дальше. Пока я разглядывала пенисы, кажущиеся даже примитивными после того, что я уже успела рассмотреть, ко мне подошла девушка и спросила, не нужна ли какая помощь. Она выглядела очень приветливой. И совсем не простой – кажется, она сразу поняла по моему виду, что я тут первый раз. Я попыталась представить себя на месте этой девушки. Смогла бы я вот так подойти к кому угодно? А может, это маньяк, псих? Охрана, кстати, в магазинчике была не хилая. Я подумала, не стоит ли попросить девушку объяснить мне назначение кое-чего, но почему-то решила, что не стоит. Хотя я вообще любознательная по натуре; и дело вовсе не в стыдливости – как только я зашла в магазин, стыд мой напрочь исчез, испарился, остался за дверью. В общем, я улыбнулась девушке и сказала, что посмотрю немного еще, а потом подойду, если что-то потребуется.

Мне показалась, что девушка как бы зауважала меня. Дело в том, что я была единственным посетителем, кто пришел в одиночку. Одновременно со мной в помещении были человек семь или восемь, но все парами или группами. А именно: парочка девиц дискотечного вида и возраста; несколько молодых парней (вот тут я не помню, трое их было или четверо) – но это все молодежь; а еще одна пара была разнополой и по всем показателям вполне солидной. Я вначале подумала было, что это любовники, а потом повнимательней присмотрелась и решила, что скорее все-таки муж и жена.

По поведению каждой из этих групп было трудно определить, новенькие они, то есть такие же, как и я, или завсегдатаи. Может быть, если б я следила за ними подольше, я бы смогла определить. Вообще-то все они вели себя примерно так же, как и я – то есть, вначале смотрели туда-сюда, а потом концентрировались на чем-то конкретном. Почему-то никто, кроме меня, не интересовался пенисами. Я попыталась вообразить, как почувствовала бы себя, если бы две девицы подошли к тому стенду, у которого я была, и стали рядом со мной обсуждать достоинства и недостатки этих изделий. Смогла бы я спокойно слушать их разговор? Должна бы я сделать вид, что он меня не касается? Смогла бы я вступить в этот разговор – с ними, посетительницами, вовсе не с девушкой, специально назначенной для того?

SEND

Ты видишь, почему я решила написать тебе этот отчет? Простое, в принципе, событие разбудило во мне множество забавных эмоций – конечно, мелких, но таких щекочущих воображение… да и не только. Я подумала, что некоторые люди, может быть, лишь затем и ходят в такой магазин, чтобы испытать эти эмоции. Это совсем не то, что стриптиз, или совместный сеанс порнушки… ну, ты понимаешь, о чем я. Только не надо беспокоиться, что я увлекусь походами в магазин… потом с кем-то там познакомлюсь… и так далее; уж наворачивать такие штуки ты мастер, вот я заранее тебя и прошу: не надо.

Но я опять отвлеклась (все твое влияние!). Рассмотрев члены, я остановилась на двух-трех в принципе привлекательных в смысле размеров, цены и внешнего вида. Кстати, размеры там в числе прочих были и совершенно нечеловеческие; а еще было довольно много двухголовых. Сам понимаешь, мне такой ни к чему. Хотя, ради справедливости, один из двухголовых мне вначале понравился даже больше, чем будущий Ипполит – я подумала, может, взять его да разрезать пополам; если что, будет один в запасе. Или, например, использовать одновременно в письку и в рот. Но потом я сообразила, что не знаю, как он устроен внутри – вдруг с какими-нибудь воздушными пузырьками? или с наполнителем? Я его разрежу, а из него что-нибудь важное как посыплется… нет уж, думаю, захочу второго – просто куплю, да и все.

SEND

Подумавши так, я подозвала к стенду девушку и попросила мне показать те несколько моделей, на которые я положила глаз. Она по очереди сняла их со стенда и подробно каждый прокомментировала. Комментарий ее по стилю был бы уместен в кабинете сексолога. Типа: «Этот лучше всего подходит для короткого влагалища, а также если партнерша любит ощущать клитором мужскую плоть…» – «Как же клитором? – удивилась я. – Ведь это, извините, яйца… а они как бы снизу, в то время как клитор, наоборот, наверху». – «А вы переверните его, – улыбнулась девушка, – видите? Представьте себе, что вас берут сзади…» – «Рачком-с?» – едва не спросила я, но девушка сама пояснила, как бы предупреждая вульгарное выражение, готовое уже сорваться с моих уст: «Ну да, уточкой или козликом, по выражению Кинессы. И ваш клитор будет очень, очень рад».

«Вы правы, – признала я. – Наверно, у вас специальное медицинское образование?» Девушка усмехнулась и сказала: «Специальное уж точно есть». Я почувствовала себя глуповато. Мне вдруг расхотелось дальше общаться с ней. Как раз когда она, кажется, хотела предложить мне что-то особенное – может быть, из-под прилавка… но, видно, почувствовала мое к ней изменение, потупилась и спросила: «Ну? Что-нибудь будете брать?»

Я еще раз посмотрела на коллекцию пенисов. Один из них, почти самый маленький (хотя и с яйцами), показался мне каким-то особенно трогательным; он будто смотрел мне в рот и просил: «Ну, возьми же меня!» Наверно, то же самое чувствуют люди, подбирающие собачку на улице. Я даже слегка рассердилась сама на себя. Я знаю размер твоего члена, ты мне писал; я хотела купить такого же… но сердцу-то не прикажешь! Так я и стояла некоторое время, не решаясь ни купить малыша, ни отвергнуть, но вдруг у меня возникла мысль, способная устранить мои сомнения.

«Скажите, – спросила я девушку официальным тоном, – а что будет, если купленный товар мне не подойдет?» – И она столь же официально мне ответила: «На купленный товар (поскольку он непродовольственный, в отличие, к примеру, от съедобных трусов) распространяется Статья 25 Закона о защите прав потребителей». – И с этими словами она сняла со стенда «Уголок потребителя» брошюру с текстом указанного Закона и открыла передо мной статью, в первом пункте которой я прочла следующее: «Потребитель вправе обменять непродовольственный товар надлежащего качества на аналогичный товар у продавца, у которого этот товар был приобретен, если указанный товар не подошел по форме, габаритам, фасону, расцветке, размеру либо по иным причинам не может быть использован потребителем по назначению». Дальше было написано, что я могу обменять товар лишь в течение четырнадцати дней, и притом если он не был в употреблении и сохранены его товарный вид, потребительские свойства, пломбы, фабричные ярлыки, а также чек; а еще – что существует перечень товаров, которые, независимо от оснований, вообще нельзя обменять. Все это несколько меня встревожило.

«Здесь написано, – сказала я, – что вы обменяете мне товар только если он не был в употреблении. Но как же, в таком случае, я установлю его непригодность?» На что девушка мне ответила: «Считается, что разовая примерка – еще не употребление». – «Ага, – несколько успокоенно сказала я. – Но здесь говорится еще про какой-то перечень, из которого я не смогу обменять». – «К сожалению, – сказала девушка, – здесь закон на вашей стороне». – «Как это к сожалению? – удивилась я. – И вы говорите такое мне, покупателю?» – «Я же вижу, что вы человек не вздорный, – сказала на это девушка. – Судите сами: в этот перечень входят довольно много товарных групп, например, текстиль, мебель, оружие и даже животные и растения, но на первых местах в нем товары медицинские и гигиенические. Согласитесь, что по своему духу искусственный член является именно таковым!» – «Да», – вынуждена была признать я. – «А вот суд так не счел, – вздохнула девушка. – Один покупатель, не менее взыскательный, чем вы, попытался возвратить нам влагалище, притом снабженное всеми удобствами». – «И что?» – затаив дыхание, спросила я. – «Суд отказал ему…» – «Как же, – непроизвольно воскликнула я, – а вы говорите, закон на моей стороне!» – «Но вы не дослушали меня, – возразила мне девушка. – Основание для отказа было совершенно иным. Дело в том, что в перечне есть технически сложные товары бытового назначения, например металлорежущие станки, множительная техника и так далее». – Я хмыкнула, подумав, уж не множительной ли техникой счел влагалище суд. Однако дальнейшие слова девушки отмели эту незрелую версию. – «В числе прочего, причем на самом последнем месте, – сказала она, – там значатся игрушки электронные; вот к ним-то суд влагалище и отнес. Только таким, можно сказать, случайным образом оно подпало под действие перечня и соответственно было выведено из-под действия Статьи 25; только потому-то нам и не пришлось взять его на обмен. В вашем же случае оснований для отказа в обмене, как понимаете, найдено не будет».

При этих словах девушка печально вздохнула; забыв о некоторой размолвке, случившейся у нас десятью минутами раньше, я хотела было начать ее утешать, но подумала, что это будет выглядеть лицемерием – как-никак, наши интересы были все-таки прямо противоположны. «Что ж, – сказала я нейтральным тоном, – будем надеяться, что товар меня полностью удовлетворит; заверните вот этого». И Ипполита упаковали.

Я очень спешила с Ним домой. Хотела побыстрее вставить Его себе во влагалище; мне было ясно, что до донышка Ему никогда не достать (только если яйца отрезать и пропихнуть сантиметров на пять чем-нибудь вроде морковки), но идея перевернуть яйца и радовать ими клитор должна была компенсировать Его малый рост. Я не сразу назвала Его Ипполитом. Вначале назвала было «Коротыш». Через минуту это показалось мне оскорбительным и больше похожим на собачью кличку. Тогда я стала думать, как бы переименовать Его поудачнее. Так как в переименованиях тоже должна быть какая-то логика, первой моей мыслью, по детской ассоциации, было имя «Незнайка». Но я подумала, что это тоже не вполне уважительно. Ведь хотя этот литературный герой к концу и исправился (в идейном плане, я имею в виду), все равно осталась в нем какая-то придурковатость; во всяком случае, я бы такого в рот не взяла. «Знайка»? Это уже было почти то; ты ведь и сам у меня уж такой Знайка! Единственное, что меня удержало от этого имени – плохая сочетаемость с ласкательными частицами. Если бы просто, к примеру, Зайка, то от этого и Заюшка, и Заинька, а то и Заище. А вставили букву «н» – и все портится. Но Зайка для пениса – тоже не то. Кроликом отдает, а мне этого не хочется.

В конце концов, перебрав еще несколько разных имен, я остановилась на Ипполите. Потому что «коротыш» – по смыслу похоже на «лилипут», а «Ипполит» похоже на последнее по звучанию. И солидно, и тоже литературно, и сочетается со всем, с чем положено. Не хухры-мухры.

SEND

Как видишь, сегодня я бью все рекорды по длине своего послания, а еще должна похвалить себя за хорошую драматургию. Потому что я сейчас расскажу тебе, как испытала Ипполита, и обязательно возбужусь – таким образом мы плавно и естественно перейдем к любимому нами акту. Правда, я пока что не дала тебе шанса высказаться. Это плохо, да? Ты против? Может, ты хочешь вмешаться и дописать пьесу вместе со мной?

SEND

Ваша пьеса чудесна. Продолжайте, прошу.

SEND

Хорошо. Я продолжаю. Итак, все описанные рассуждения, т.е. поиск имени, я совершила еще по дороге домой; когда мы пришли ко мне, Он уже был Ипполитом. Однако по пути я успела не только дать Ему имя, но и сообразить одну весьма неприятную вещь. Ведь если я имела право на обмен Ипполита, значит, кто-то другой мог воспользоваться этим правом и до меня! Стало быть, Ипполит мог быть вовсе не девственником… а вдруг Он успел подцепить что-нибудь? Но не волнуйся, любимый: в силу обстоятельств, о которых я не хочу говорить, я стопроцентно умею справляться с любой такого рода инфекцией. Единственным, кто здесь пострадал, был Ипполит; вряд ли Ему понравились процедуры, которым я Его подвергла. Впрочем, ведь это всего один раз. Покончив с этим, я тщательно обтерла Его и умастила лосьоном и косметическим кремом – но только чуть-чуть, чтобы не отдавало парикмахерской.

Потом я поставила Его на яйца рядом с ноутбуком и, облизываясь от предвкушения, открыла наш позапрошлый диалог. Ну… тот, менструальный, когда я кончила не прикасаясь. Впрочем, я даже не читала его – просто скользила глазами по строчкам, в то время как мое внимание было полностью сосредоточено на моей пизде. Вначале я хорошо подготовила ее к акту. (Жаль, что я так и не научилась одновременно печатать и ласкать себя – я бы могла описывать тебе свои тогдашние действия и повторять их сейчас… но почему бы тебе не вообразить, что я все-таки повторяю?)

Итак, я спустила свои трусики и сняла их совсем. Я откинулась на спинку своего удобного кресла. Я погладила себя по внутренним поверхностям бедер. Я запустила пальцы в волосы на своем лобке. Я коснулась пальцами своих губ, которые слегка набухли еще и до этого. Я развела их в стороны. Я коснулась пальчиком своего клитора, но не сразу; помнишь, когда-то давно я описывала тебе, как это делаю? Вначале я касаюсь нежного воротничка, окружающего мой клитор. Он там внутри вздрагивает и замирает. Почти сразу же он твердеет и увеличивается. Воротничок сам собой сползает с него – так же ведет себя твоя крайняя плоть, когда… ну, например, сейчас. Надеюсь, что так. Так?

SEND

А то. Но продолжай, я слежу за твоим рассказом…

SEND

Я остановилась на клиторе. Я пальцем остановилась на нем, потвердевшем и гладеньком; я на секунду оторвала от него палец, облизала его и снова вернулась к нему. Едва я коснулась его подушечкой пальца, мокрой от слюны, как кое-что ниже его и само сделалось мокрым. Ах, как мне нехватает твоей выдержки, милый! Ты бы на моем месте, конечно, как следует возбудил бы свой орган, прежде чем подойти к главному. Но мое нетерпение было слишком велико. Едва почуяв пальцами влагу, а носом – знакомый, совсем еще слабый аромат, я схватила Ипполита со стола и со всех сил засадила Его в свое полуоткрытое влагалище. Ай!