Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 77 страниц)

– Кто же начнет эти поиски? – спросил Вальд.

– Я, конечно.

– Но ты пока что не предлагала мне этого.

– А ты не просил, – резонно возразила Сандра. – Я же не могу навязывать тебе свои услуги, пока ты собираешься самолично обойти весь квартал! Теперь выбирай; если ты не идиот, то доверишь мне сделать единственный звонок, а затем присоединишься к нам с Сидом, – и при этих словах она ласково погладила Сида по голове, высовывающейся из воды на уровне верха матраса.

– Я не идиот, – сказал Вальд.

– Я надеялась на это, – просто сказала Сандра, взяла в руки телефон и пискнула кнопками. – Hi, Эбигайль, как вы? Да, Сандра… О! О… Как я рада за вас. У меня все хорошо; молитвами я облегчаю себе душу… О, это было бы истинное удовольствие для меня; но вы же знаете, я лютеранка, а ближайшая кирха… Спасибо, большое спасибо, Эбигайль. О Эбигайль! вы всегда все знаете; не согласитесь ли мне помочь? Ко мне зашли два джентльмена… О, нет, что вы, Эбигайль; просто у них потерялся страус – страус, да, – и они полагают, что он где-то в округе. Это будет так любезно с вашей стороны… вы же понимаете, я знаю еще далеко не всех… к тому же, в моем положении… О, Эбигайль, я уверена, что у вас это получится. До скорого!

Сандра сложила телефон и улыбнулась.

– Процесс пошел, – сообщила она. – Вы упомянули о каких-то приключениях, которые пережили?

– О! – сказал Сид. – Это долго рассказывать; не перебраться ли нам в дом?

Сандра нахмурилась.

– Я люблю шалить в бассейне, – сказала она.

Воздухоплаватели переглянулись.

– Ловите меня, – внезапно приказала Сандра и, рыбкой соскользнувши с матраса, по-чемпионски понеслась вдаль по голубой воде. Сид с Вальдом, поднимая фонтаны брызг, устремились вдогонку. Сандра, мигом добравшись до мелкого места, уже стояла там по пояс в воде и громко хохотала, глядя на довольно-таки медленно приближавшихся к ней воздухоплавателей. Когда до нее было уже, казалось бы, рукой подать, она нагнулась и исчезла под водой. Вальд посмотрел на Сида и в тот же момент почувствовал, как мягкая, ловкая ладонь коротко заключила в себя его мужское достоинство и задорно дернула вниз – так же, как мальчишки дергают девочек за косы.

– Ой, – сказал Сид. – Она у меня…

– У меня тоже, – успокоил его Вальд. – Это шалости. Доволен?

– Давай поймаем ее.

– Может, страуса проще?

Сандра вынырнула.

– Пока вы меня не поймаете, – объявила она, – не дам вам ни себя, ни даже пива.

– Значит, – заключил Вальд, – нам суждено умереть от жажды.

– Хитрый, – сказала Сандра. – Хорошо, пива дам.

– А себя? – спросил Сид.

– Нет. Только если поймаешь.

– О’кей, – сказал Сид. – Давай пиво.

– Сними сам с матраса; я не помешаю тебе.

– Ты обещала дать.

– Ты хочешь, чтоб я тебе его принесла?

– Да.

– О’кей… – Она подплыла к матрасу, легко и изящно, как дрессированный дельфин, сняла с него банку пива и возвратилась к Сиду, так и стоявшему на мелководье. – Держи!

Сид схватил Сандру за руку. Сандра уронила банку и, как большая пойманная рыба, забилась у Сида в руках. Вальд подоспел к Сиду на помощь – следя, однако, чтобы не задеть золотую цепочку; Сандра дернулась еще пару раз и обмякла в их сильных объятиях.

– Вы хитрые, – шепнула она, закрывая глаза.

– Но мы поймали тебя?

– Да.

– Теперь ты наша.

– Да…

Воздухоплаватели повлекли женщину к лесенке.

Ее руки, уже обнимавшие было их обоих, внезапно напряглись. Она открыла глаза и подняла голову.

– Куда вы? – крикнула она. – Это нельзя!

Вальд попытался поцеловать ее. Она уклонилась. Ее глаза гневно расширились.

– Сейчас я обижусь! Не смейте вытаскивать меня!

– Но, Сандра…

– Нет, Вальд! Мы водные существа; я буду ласкова с вами, но только в воде. Скажи мне, чего ты хочешь? Я все сделаю для тебя… но в воде.

– Конечно, – сказал Сид. – На суше это пошло, грязно; настоящие шалости – только в воде.

– Милый! – страстно сказала Сандра Сиду и с жаром поцеловала его. – Я вижу, ты все понял… ах, как хорошо тебе будет прямо сейчас!

Их маленькая скульптурная группа по-прежнему стояла на мелководье. Сандра была между ними двумя, лицом к Сиду; капли воды сверкали на ее загорелой спине. Вальд ощутил желание и сам удивился этому; никогда в жизни он не трахался в прохладной воде. Он не думал, что это сможет у него получиться… тем более после ночного опыта, такого сладкого, но такого изнурительного…

Сандра исполнила легчайший нырок. Вальд увидел, как ее руки, преломленные слоем прозрачным и колеблющимся, опустились к Сиду на бедра. Светлые волосы веером расплылись, скрывая картину нежнейшей подводной ласки; Сид запрокинул голову и закрыл глаза. Голубые воды расступились, и перед Вальдом воздвиглась одна из прекраснейших задниц, когда-либо виденных им в жизни. Круглая, большая, упругая, она завораживала, как осьминог, единственным темно-лиловым глазом, расположенным посредине в обрамлении редких ресниц, и подобным лотосу цветком вместо твердого клюва. Диковинный осьминог был чудом пуще гигантского орла; кровь бросилась Вальду в голову. Пара плотных и гладких конечностей нащупала под водой Вальдовы бедра, заключила их в свои объятия и властно потянула к чудесному зверю. Золотистые лепестки распустились, поплыли навстречу Вальду по воде, обнажили таинственно поблескивающую, влекущую сердцевину; исходящий оттуда свежий аромат лишил Вальда остатков разума. Не в силах соображать более, Вальд ухватился за зверя обеими руками и запустил вовнутрь лотоса свой жадный, дрожащий от нетерпения хоботок.

Глава XVI

В подземелье. – Марина преодолевает страх. – Испытуемая. —

Пустая фантазия. – Разговор о кумире. – Вопрос вопросов. —

«Как тебя зовут?» – О непорочном зачатии

Ступени спускались все ниже. Редкие слабые лампочки наводили страх; повеяло сыростью и могильным холодом. Наконец, показалась дверь. Человек в черном, человек в маске, из-под которой не было видно лица, тронул отполированное временем железное кольцо; дверь заскрипела. Если я правильно определила направление, подумала Марина, то мы уже чуть ли не под Кремлем. Она поежилась. Стало еще страшней; впрочем, страх был какой-то аттракционный, игрушечный.

Ее ввели в большой, но не очень высокий подземный зал, освещенный так же тускло, как и лестница, пустой, скупо декорированный, с куполообразным потолком и гладким каменным полом. Зал был круглым, если не считать широкой ниши напротив входа; там, в этой нише, более ярко освещенной, чем все остальное, на каменном возвышении стоял длинный стол и за ним – несколько закутанных в темное фигур в высоких креслах, обращенных к залу.

Ее подвели к центру зала, где камнем другого цвета был выложен круг в полметра диаметром, и оставили стоять в этом круге. Она попыталась рассмотреть сидящих за столом. Их было пятеро; как ей показалось, все они были мужчинами… разглядеть что-либо еще было невозможно – капюшоны скрывали черты их лиц.

– Покайся, несчастная, – сказал человек в центральном кресле.

Она не узнала человеческого голоса. Что-то громоподобное затряслось у нее в ушах, многократно отдаваясь от камня, грозным звоном вторгаясь в мозг и наполняя его настоящим, не игрушечным ужасом. Она вздрогнула и затравленно огляделась. Стайка охранников в черном смотрела на нее с любопытством, без малейшего сочувствия.

– В чем? – спросила она.

– А хоть в чем, – сказал человек. – Грехи твои неисчислимы; вся твоя жизнь была одним сплошным грехом. Поэтому ты можешь говорить о любом своем деянии.

– Судя по вашим словам, – сказала Марина, овладевая собой посредством отчаянного внутреннего усилия, – вы хорошо знаете всю мою жизнь. Если так, то какой же мне смысл говорить об этом?

– Не умничай, – сказал этот человек тоном инквизитора, – не впадай в новый грех своей неуемной гордыни… Разумеется, любая твоя попытка что-то доказать или в чем-то оправдаться будет признана тщетной. Однако ты можешь покаяться; Бог наш милостив и велик. Кто знает, не найдется ли в Его бесконечной щедрости слово прощения даже для такой, как ты?

Пока он говорил свою довольно длинную тираду, Марина пришла в себя окончательно. Ей все еще было страшно по-настоящему, но ничего потустороннего в этом страхе уже не осталось. Она уже владела собой; она ощущала себя точно так же, как очень давно, в темном погребе, когда три злодея приехали на мотоцикле, чтобы причинить ей вред.

– Я не знаю, кто ваш Бог, – сказала Марина, – как и не знаю, кто вы сами… Поскольку меня привели сюда против моей воли и ничего мне не объясняя, я не думаю, что ваш Бог хорош. И если уж Он благословляет такие ваши поступки, которые сами по себе скорее всего являются грехом, то я не верю в такого Бога… а коли так, следовательно, не нуждаюсь в Его прощении.

– В таком случае, – сказал человек, – мне жаль тебя, ибо ты обрекаешь себя на страшные муки.

– Вы имеете в виду муки ада, – уточнила она, – или нечто более реальное?

– И то, и другое, – сказал человек.

– Что ж, – сказала она, – если вы хотите мучить меня, это другое дело, и никакой Бог здесь не при чем. Скажите просто, что вы бандиты или садисты; а творить зло, прикрываясь именем Божиим – в конце двадцатого века это просто смешно. Вдобавок я не совсем уверена, что вы не ошиблись. Я тихий, скромный человек… работаю медицинской сестрой в больнице… доходы мои ниже некуда, связей нет, и никакими своими действиями – даже если с какой-то точки зрения они и грешны – я не могла задеть решительно ничьих интересов.

– Неужто? – с сарказмом спросил инквизитор. – А такими действиями, как взлом закрытых для доступа источников информации – ими, по-твоему, ты тоже не задела ничьих интересов?

– Ах, вот оно что…

– Да уж.

Молчание воцарилось в зале.

– Но, – сказала Марина с брезгливостью, – если вы надумали преследовать меня за это, зачем… – обвела она рукой мрачное подземелье, – зачем весь этот маскарад? Разве не проще было вызвать меня на Лубянку или куда положено и учинить предусмотренный законом допрос? А если вы, наоборот, действуете не по закону, то тогда вообще о чем разговор? Раз уж вы считаете страшным грехом мое проникновение в столь значительные секреты – хотя, сказать по правде, никакие это не секреты, а просто куча дерьма – делайте свое черное дело, да побыстрее, и желательно не прикрываясь какими-либо красивыми фразами.

За столом возникло небольшое движение; не откидывая капюшонов, сидящие переглянулись между собой.

– Довольно, – сказал один из них, до этого скромно сидящий с краю, и все остальные тотчас повернулись в его сторону, – вы уже видите, господа, что испытуемая полностью соответствует тому, что нам о ней известно.

Испытуемая… Марина приготовилась к худшему.

– Однако, – продолжал тот человек, – на мой взгляд, было бы преждевременно сей же час перейти с ней к следующему этапу. Я считал бы разумным подвергнуть ее некоторым дополнительным испытаниям, после которых мы могли бы сделать свой окончательный вывод.

– Согласны, – хором сказали все остальные.

– Но что это за испытания, ваше сиятельство? – спросил человек в центральном кресле.

– Как нам сообщили, она девственница, – ответил тот. – Все вы знаете, что так и должно быть; однако же это настолько важно, что первейшим испытанием я полагаю проверку этого факта непосредственно членами нашего жюри. Вам придется раздеться, испытуемая, – обратился он к Марине, вновь вздрогнувшей от его последнего слова, – и доказать или опровергнуть то, что вы только что слышали, при том, что ни один из моих коллег, – он обвел рукой сидящих за столом, – не является ни врачом, ни иным специалистом в области устройства женских органов. Будете ли вы подчиняться добровольно, или предпочитаете, чтобы мы сделали это силой?

– Слово «добровольно» в данном случае является совершенно неуместным, – отвечала Марина, – ибо то, что вы затеяли, мне вовсе не по душе. Однако, поскольку моя воля вас не интересует, а сила на вашей стороне, то вы, очевидно, сделаете это независимо от моего желания. Коли так, то какой же мне смысл сопротивляться? Вы только нанесете мне повреждения и лишний раз унизите как меня, так и самих себя.

– Это разумно, – сказал тот, кого называли сиятельством. – В таком случае, прошу вас раздеться.

– Но здесь холодно, – возразила Марина. – Даже если мне грозит страшная смерть, достаточная ли это причина, чтобы перед тем еще и простудиться? Если позволите, я обнажила бы только ту часть моего тела, которая существенна для испытания.

– Я позволяю вам это, – сказал человек.

Марине стало не по себе. Сходное чувство она ощущала лишь несколько раз в своей жизни – перед медбратом, готовившимся ею овладеть, а еще перед Котиком, которая напрасно ждала ее в этот вечер; но более всего это можно было сравнить с тем самым позорным чувством, что она испытала очень давно, под забором на задворках отчего дома. Многие сотни чужих взглядов, рук, языков, многие сотни Царей и змеев касались ее пизды и даже Царевны, но всегда она затевала это сама; даже с Васей и с Котиком она затевала это сама, а под забором – нет, и здесь было так же. Одно слово – испытуемая.

Она едва не потеряла самообладание. Отец, взмолилась она, помоги. Я не знаю, кто эти люди, и мне плевать на их мнение обо мне, плевать на свой позор перед ними, но как избежать позора перед собой? Перед Царством?

Очень просто, сказал ей голос: вообрази, что все эти люди – не больше чем зеркало. Единственное – не доводи себя до оргазма, так как неизвестно, заслуживают ли они видеть твой оргазм.

Спасибо, сказала она голосу. Я так и сделаю; Ты дал разумный совет. Теперь я снова вполне владею собой; а от оргазма меня удержит хотя бы то, что мне разрешили не раздеваться полностью.

Она забралась руками к себе под юбку, спустила трусики и, переступив, вышла из них. Она подняла юбку и обнажила Царевну, продолжая оставаться в круге, то есть довольно далеко от стола, за котором сидели ее экзекуторы. Она ждала. Они сами должны были делать с ней что-нибудь; она не сделала ничего, чтобы облегчить им эту задачу – не подошла, не присела, тем более не легла.

Человек в центральном кресле сделал знак. К ней подступили с двух сторон, взяли ее за локти не мягко, но и не грубо, и подвели ближе к столу. Один из людей за столом, прежде не принимавший участия в разговоре, спустился с возвышения. Его одежда, которой прежде она не видела из-за стола, напоминала средневековую мантию. Не откидывая капюшона, нависшего над головой, человек распахнул эту мантию, и Марина увидела, что мантия двусторонняя – снаружи черная, а изнутри небесно-голубая; ее на мгновение очаровал этот прекрасный цвет. Человек обнажил своего змея. Те, кто держал Марину под руки, подхватили ее также и за бедра – сзади, снизу – и каменный пол ушел из-под ее ног. Ее развернули лицом к спустившемуся; она ощутила себя покоящейся в четырех сильных руках, держащих ее крепко, но не больно, и ноги ее уже были предусмотрительно разведены, как это требовалось для любого действия по отношению к Царевне.

Мужчина приблизился к ней и, взяв змея в пальцы, направил его в запертый вход ее влагалища. Марина слабо вскрикнула; змей причинил ей боль. Ужасно захотелось сжать своими руками гадину, прогнать прочь, да еще испугать при этом так, чтобы больше вообще не являлся. Она с трудом подавила в себе этот порыв, который разве что ухудшил бы ее и так незавидное положение, и с облегчением заметила, что змей, ощутив преграду, не стал ломиться дальше. Он не ушел прочь, но отступил от нее.

– Испытуемая девственна, – сказал человек, – свидетельствую об этом.

Он запахнул свою мантию и вернулся на возвышение, в то время как ему навстречу спускался следующий экзекутор. И все повторилось. И еще.

После четвертого из пятерых возникла некоторая пауза, и Марина бросила несколько нетерпеливый взгляд в сторону стола, желая быстрейшего завершения этой в итоге не страшной, но и вовсе не приятной процедуры. Не испытавшим ее оставался лишь тот, кого назвали сиятельством. Марина увидела, как он отодвинулся в кресле назад от стола, повернулся вбок, не вставая с кресла… и вдруг будто поплыл по воздуху, все так же сидя, за спинами остальных, в то время как высокая спинка кресла продолжала оставаться на месте. Это было непостижимо и вновь наполнило Марину ужасом; она с облегчением вздохнула, когда он появился из-за стола целиком и ларчик открылся просто: человек ехал в инвалидной коляске; оставшаяся же на месте высокая спинка, очевидно, была бутафорской и предназначалась разве что для единообразия общего интерьера возвышения.

Невозможно было разглядеть, целы ли ноги человека в коляске, так как их полностью скрывала все та же широкая мантия. Сверкнув спицами колес, человек развернулся на месте; двое снизу подбежали к нему и, приподняв коляску вместе с ним, осторожно перенесли ее на каменный пол. А если бы они не перенесли коляску, подумала вдруг Марина, если бы взяли его на руки – так же, как и меня? Право же, это впечатляло бы гораздо больше; картина такого испытания была бы достойна кисти Дали…

Тем временем человек подъехал совсем близко к Марине; Царевна оказалась близ его неподвижных колен. Имея огромную практику общения с больными и увечными, Марина не испытывала ни малейшего отвращения или предубеждения к седокам инвалидных колясок; единственное, что обеспокоило ее – это вопрос о позе, в какой ее будут испытывать. Применительно к данному случаю она могла бы указать с десяток разнообразнейших поз, но вовсе не было уверена, что хоть одна из них знакома обитателям мрачного подземелья. Хорошо, что я гибка, подумалось ей; согнув меня как попало, они могут причинить мне боль, но не вред… может быть, просто подсказать им нужную позу? Но вдруг они сочтут ее непотребной? да и учтиво ли вмешиваться, еще точно не зная, что они хотят предпринять?

Его сиятельство, по-видимому, понятия не имел о мыслях, посетивших Марину; однако ее последнее соображение оказалось правильным. Человек не стал обнажать змея (возможно, потому, подумалось Марине, что никакого змея и не было), а коснулся Царевны пальцем – вначале одним. Он сделал это искусней и вкрадчивей, чем некогда Котик; затем, сразу же, Марина ощутила, как одна мягкая подушечка была сменена несколькими; сложенные щепотью эти подушечки сделали краткое движение вращательного типа, удивительное движение, от которого ее клитор вздулся в один момент, а срамные губы столь же быстро и против всякого ее желания раскрылись навстречу испытующей руке. Царевна, врасплох захваченная пиздой, недовольно отпрянула. В следующий момент скользкий палец экзекутора попытался проникнуть вовнутрь, и Марине внезапно захотелось, чтобы палец этот каким-то чудом не встретил преграды.

Ее чувство тут же обратилось в конкретную мысль. Я не знаю, сказала она себе, хороша или плоха для целей этих людей моя девственность; так же не знаю, чем это для меня обернется – приносили же, например, девственниц в жертву; но в предположении всех прочих равных обстоятельств было бы неплохо, если бы палец этого человека, оказавшийся столь любезным моей пизде, прямо сейчас меня дефлорировал. По крайней мере, это было бы хоть каким-то вознаграждением за весь этот неуютный прием. Более того – неслась дальше ее мысль, – если бы такое чудо случилось, я бы немедленно постаралась отдаться всей компании, включая и дюжую охрану – должны же ребята что-то поиметь за то, что так мягко держат меня за задницу! – не говоря уже о том, что это, может быть, как-то помогло бы выбраться из всей этой совсем еще не понятной переделки.

Однако фантазия эта оказалась в итоге пустой; пока она ей предавалась, обладатель соблазнившего ее пальца сделал то же, что и все его предшественники, то есть прекратил свое действие, развернул коляску к столу и произнес свидетельство ее девственности. После этого она почувствовала первый положительный сдвиг в происходящем. Пока одни люди помогали его сиятельству возвратиться на возвышение, другие – те, что держали Марину – весьма бережно поставили ее на пол, и она поняла, что может опустить юбку и даже, сделав несколько шагов назад, подхватить свои трусики, так и продолжавшие жалкой тряпочкой лежать в центральном круге. Она не рискнула натягивать эти трусики на глазах экзекуторов, тем более что Царевна, напуганная внезапным событием, была еще далеко; она просто заткнула их за пояс юбки да и вернулась к тому месту, где ее испытывали.

Все еще ощущая некоторое разочарование и даже досаду, она вдруг поймала себя на том, что первоначальная ее неловкость куда-то исчезла вслед за Царевною. Теперь она ощущала себя перед высоким столом вполне комфортно. Она не знала, какие еще испытания имел в виду его сиятельство, но почему-то обрела уверенность в том, что все это ей по плечу. В ней возобладало любопытство: если она пройдет испытания – какова будет награда?

– Теперь, – продолжал его сиятельство, как бы отвечая на ее мысли, – надлежит удостовериться в идейной твердости испытуемой, для чего предлагаю членам жюри задавать ей любые вопросы. При этом, хотя она кажется и близкой к тому, чтобы пройти испытания, я просил бы вас, господа, воздерживаться от прямых формулировок, которые прежде положенного могли бы открыть испытуемой наше кредо. Для примера, задам первый вопрос. Скажите, дитя мое, – с неожиданной лаской в голосе обратился он к Марине, – есть ли у вас какой-либо объект преклонения? Какой-нибудь, иначе говоря, кумир?

– Простите меня, ваше сиятельство… – начала свой ответ Марина и опасливо оговорилась: – Надеюсь, я могу вас так называть, раз это делают другие…

Его сиятельство милостиво кивнул головой.

– …но я должна уточнить, – продолжала она, – какого рода кумира вы имеете в виду. Ведь сказано – не сотвори себе кумира; и в то же время в житейском смысле кумиром может быть кто угодно, от футбольной команды до соседского мальчика. Боюсь, что ответ мой должен зависеть от уровня, на котором задан вопрос… а коли так, я должна точно представлять себе этот уровень.

Его сиятельство откинул капюшон. Это движение было неожиданным для нее и наполнило ее трепетом. Его лицо, лицо человека средних лет, не было ей знакомо. Оно было исполнено твердой воли и резковатой мужской красоты, напоминая этим бюсты римских императоров; взгляд глубоко посаженных глаз, казалось, проникал в нее глубже, чем она до того позволяла кому бы то ни было.

– Не играй с нами, дева, – сказал человек. – Здесь не философское ристалище, но высокий и строгий экзамен. Чем честнее будут твои ответы, тем блистательней может возгореться твоя звезда. Итак – есть ли у тебя объект преклонения?

– Да, – еле слышно сказала она и опустила голову.

– Смотри на того, кто задает вопросы.

Она загипнотизированно подняла взгляд.

– Можешь назвать одним словом, кто… или что? – жестко вопросил экзаменатор.

– Да.

– Назови.

– Это Царь.

Взгляд его сиятельства неожиданно потеплел. Этот человек приводил Марину в смятение; он все делал неожиданно, ни одно из его действий она не могла предугадать. Она ощутила себя мошкой, ничтожеством… Это испугало ее; она не ощущала себя так ни с Отцом и ни с одним Господином.

– Я удовлетворен, господа, – объявил его сиятельство. – Теперь ваша очередь.

– Скажи, дева, – задал вопрос человек из центрального кресла, – если царь не по своей воле отстранен от надлежащего места, должно ли это означать, что он низложен?

– Низложен? – переспросила она.

– Да, то есть что он больше не царь?

Ей вдруг стало легко отвечать. Какой-то барьер был пройден – дальше шло хорошо ей известное.

– Разумеется, нет, – сказала она и в первый раз в этом зале улыбнулась, – кто же может низложить Царя, как не Он сам?

Вопросы посыпались с разных сторон, как град.

– В каких случаях царь не может быть восстановлен?

– В случае смерти… в случае тяжкой болезни, явно препятствующей такому восстановлению…

Она немного подумала.

– Других случаев я не вижу.

– Известно ли тебе слово «змей»?

– Да.

– Кого называют этим словом?

– Лукавого гада, дьявола и сатану… врага рода человеческого.

– Кто сильнее – царь или змей?

Ай да вопрос! Он заставил ее запнуться; она неуверенно посмотрела на его сиятельство, сидевшего на своем месте с краю стола по-прежнему с откинутым капюшоном, и уловила в его пронизывающем взгляде некое поощрение. Говори честно что думаешь, советовал ей этот взгляд.

– Это вопрос вопросов, – сказала она мрачновато. – Есть Цари сильные, изгоняющие гадину по своей воле, а есть слабые… всего лишь водворяющиеся на освобожденное место… Нет единого ответа на ваш вопрос, господин.

Опять наступило молчание. Затем тихо прозвучал последний вопрос:

– Должно ли помогать отстраненному от престола царю водвориться?

– Если Он сам этого не может, то да.

– Полагал бы, что испытание закончено, – послышалось в тишине. – Ваше мнение, господа?

– Согласны, – глуховато сказали люди за столом и, как по команде, откинули свои капюшоны. Теперь она могла рассмотреть их всех. Трое из пятерых, в том числе и человек в центральном кресле, не выделались ничем особенным, а еще один, сидящий рядом с его сиятельством, был значительно моложе, чем все остальные. Марина припомнила, что молодой человек был единственным, кто не задал ей ни одного вопроса. Должно быть, подумала она, это помощник его сиятельства. Но кто же, в конце концов, все эти люди?

Его сиятельство между тем поменялся местами с тем, кто сидел до того в центральном кресле; молодой человек перенес в центр также и высокую спинку, которая и в действительности оказалась предназначенной для красоты. Затем молодой человек сделал знак охране, и сзади Марины возникло движение. Что-то мягкое придвинулось сзади, слабо щекоча ее ноги на уровне колен; она удержалась от того, чтобы обернуться, только слегка облокотилась на это мягкое и поняла, что это кресло. Она села, продолжая смотреть на мужчин за столом.

– Мария, – сказал его сиятельство, – вскоре тебе предстоит узнать нечто важное. Это секрет значительно больший, чем те, которые ты назвала кучей дерьма и которые, откровенно говоря, именно этим и являются. Поэтому, невзирая на явно оказанные тебе здесь знаки уважения, будь уверена, что в случае разглашения этого секрета, равно как и в случае иного несанкционированного действия, ты будешь тотчас раздавлена, как ничтожная мошка. Ты поняла?

– Да, ваше сиятельство, – сказала Марина, – только… вы позволите вас поправить? Вы назвали меня Марией, но это не совсем так; меня зовут Марина.

– Тебя звалиМарина, – сказал его сиятельство, – и, конечно, те, кто тебя знал до этого, будут продолжать звать тебя так же и впредь. Но твое новое имя – Мария; хорошенько запомни это, потому что именно под таким именем ты выполнишь уготованную тебе великую миссию. Итак, как тебя зовут?

– Меня зовут Мария, – задумчиво сказала она. – Это так странно… Уж не ждете ли вы от меня непорочного зачатия?

– В некотором смысле – пожалуй, да, – усмехнулся его сиятельство. – Ты уже поняла, что тебе предстоит подчиняться приказам, не так ли?

– Я поняла это, ваше сиятельство… разумеется, пока и поскольку это не повредит людям, которым я уже чем-то обязана.

– Ты ставишь нам условия? – нахмурился человек.

– Понимайте как знаете, – твердо сказала она, – но как бы вы ни были хороши или, наоборот, жестоки, я не стану предавать тех, с кем связана по жизни.

– Хорошо, – медленно сказал человек. – Мы не будем вынуждать тебя предавать.

– Благодарю вас, ваше сиятельство.

Человек помолчал, испытующе глядя на нее. Он ждет, догадалась она, что я буду задавать какие-нибудь практические вопросы. Например – что все-таки за великая миссия, что мне с нее и так далее. А вот не буду. Пусть сам говорит.

Вероятно, она угадала, потому что он с благосклонным видом еле заметно кивнул головой и продолжал:

– Что же до непорочного зачатия, то тебя видели в одноименной церкви. Ты католичка?

Она почувствовала, что слегка покраснела.

– Не совсем, ваше сиятельство.

– Хорошо, Мария, – сказал человек, – меня радует, что перед нами ты не стремишься казаться иной, нежели есть на самом деле. Мы знаем, что ты не католичка, но тебе придется ею стать. Поскольку твои идейные устои испытаны, никто не будет выяснять, веришь ли ты на самом деле в исхождение Святого Духа от Сына Божия; однако ты должна изучить католический обряд и почаще посещать названную церковь. Это понятно?

– Да, ваше сиятельство.

– Без сомнения, тебя интересует, кто все мы и какую великую миссию я упомянул.

– Вы угадали, ваше сиятельство.

– Ты узнаешь это несколько позже; в настоящий момент тебе нужно лишь знать, что ты прошла испытания и будешь посвящена. Сейчас тебя отведут наверх, и ты должна вести себя так, будто нашей встречи не было вовсе. Ты поняла?

– Да, ваше сиятельство… но как я узнаю, что мне делать дальше?

– Человек, который с тобой свяжется, назовет тебя Марией; для начала этого будет вполне достаточно. Позже ты получишь другие приказы.

– Я все поняла, ваше сиятельство.

– До встречи, Мария.

Она встала с кресла.

– До встречи, ваше сиятельство.

Она обвела взглядом жюри.

– До встречи, господа.

Вероятно, требовалось поклониться. Она не знала, насколько это было бы уместно; она никогда в жизни не кланялась и не умела этого делать. Если здесь приняты поклоны, подумалось ей, меня должны научить; а пока что, наверно, стоит просто легонько склонить голову, как это делают мужчины.

Она так и сделала. Охрана обступила ее и повела на выход, и на этот раз они шли по-другому. Она выбралась из подземелья через другую дверь и оказалась на другой линии, в другом переходе; торопясь, она нашла таксофон и позвонила Котику, чтобы переназначить встречу… но телефон Котика уже не отвечал.

Глава XVII

О возможностях американцев. – Семья Сьёкье. – Пи-пи. —

Об общественных институтах. – Внезапный склероз. – О

пользе воды. – «Freeze!» – Непрошеные гости. – Амонтильядо

– Что ж, мальчики, – сказала Сандра, попивая пивко на надувном матрасе, в то время как Сид с Вальдом, завершив свой рассказ, по-прежнему прохлаждались в воде рядышком, – не то чтобы вы поразили меня своей мужской силой… особенно ты, дорогой, – ласково улыбнулась она Сиду, который при этих ее словах густо покраснел, – но не огорчайтесь! для меня это не самое важное. Уж я-то свое получу от любого, лишь бы в воде… в конце концов, вставлять многие хороши, а вот наплести столько небылиц за полчасика – это мало кто сможет. Сказать по правде, я здесь со скуки уже чуть было не последовала за своей бабушкой – царство ей небесное! Работай «Королевская Дорога Недвижимость» хоть немножко лучше, и духу бы моего здесь не было. А что еще делать, если дом, доставшийся по наследству, не продается в течение полутора лет? Приходится самой заниматься… Не желаете ли купить, кстати? Недорого бы отдала…