Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 77 страниц)

Они шли из церкви – Госпожа теперь сама, как подружка, держала Марину под руку – и это напомнило ей, как они с Отцом возвращались из починковской церкви среди цветущих гречишных полей. О чем они тогда говорили? Все о том же… чего она теперь была лишена…

– Такие хорошие деньки, – ворковала Госпожа, – Гринечка так любил, когда хорошая погода! Как жаль, что Он не дожил до этих дней, Он бы так радовался… Влюбленные парочки ходят… Мариночка, почему ты все время одна? Ты такая красивая; у тебя есть кто-нибудь?.. может быть, кто-нибудь на примете?

– Нет, – сказала Марина. – Никого у меня нет.

– Почему? – огорчилась Госпожа. – Другие же…

– Я не другие, – сказала Марина. – Для меня это очень личный вопрос; я не могу быть с кем попало… мне трудно найти Того, с кем я могу быть…

– Понимаю, – расширила глаза Госпожа. – Ты посвятила себя Богу, да?

– Можно и так сказать… в некотором смысле…

– Понимаю… Ты как сестра милосердия. Ты и есть сестра милосердия!.. помогать окружающим – как это благородно, как прекрасно! – Госпожа воздела к небу свой просветленный взор. – Кстати… Я хотела поговорить с тобой… Хотя Гринечки уже и нет рядом… ты не могла бы помочь нам немножко еще, пока я не оформлю пенсию?

– Наверно, могла бы, – предположила Марина, – а сколько времени на это уйдет?

– Не могу обманывать тебя, милая, – сказала Госпожа; – по закону еще два месяца, не меньше. Но я надеюсь, что на работе пойдут мне навстречу и, учитывая мои трудовые заслуги, скостят этот срок. В конце концов, я могу оформить отпуск без содержания… Ты меня так выручишь; ты же видишь – мы все в шоке… для Сереженьки это удар не меньше, чем для меня, и даже у Наташи что-то с молоком… хотя ей уже и так пора бы отрывать… слишком долгое кормление ведь может привести к нарушению обмена веществ – правда? Я ей говорила…

Госпожа ворковала; Марина шла рядом, кивала головой. Ей было все равно. Дом был несносный, но и вне дома все было несносным тоже. Она нигде не могла себя найти.

Месяц спустя Госпожа сказала:

– Придется мне дорабатывать, что называется, до звонка… Ну какие черствые люди. Я действительно могу взять без содержания, но оказывается, в расчет пенсии идет только то, что я заработала за последние два года… Мне говорили, эти правила должны были измениться, а я совсем замоталась с Гринечкой – конечно же, не поудосужилась проверить сама… Ты понимаешь? Если я уйду завтра, значит, до конца моих дней мне будут недодавать какую-то часть положенного…

Марина кивала.

Моя судьба – терять, думала она.

Или жизнь кончена в двадцать два года, или опять искать. «Боже, – произнесла она чуждое слово. – Может, ты есть. Тогда помоги. Я одна в моем Царстве, и, вот, Царство слабо».

Время шло. Малыш вышагивал по опустевшим комнатам – чужой, безразличный. Теперь старилась Госпожа. С каждым днем она выглядела немножечко хуже. Иногда она начинала заговариваться, но по-прежнему, как заведенная, ездила на работу. Пенсия сделалась общей целью; наконец, она была выправлена.

– Анна Сергеевна, – сказала Марина тем же вечером, – мне здесь нечего больше делать. Мне пора.

На глаза Госпожи навернулись слезы.

– Моя милая… Я понимаю тебя…

– Вы не в обиде?

– Какие обиды, Мариночка… Ты – моя радость… ты скрасила Ему последний год Его жизни…

Это истинная правда, подумала она.

– Погоди.

Госпожа удалилась.

– Это тебе, – сказала она, вернувшись, привстала на цыпочки и, не обращая внимания на ее слабый протестующий жест, надела на нее золотую цепочку с массивным, тоже золотым кулоном. Она взяла в руки кулон, рассмотрела витиеватую монограмму на нем и нажала на кнопочку сбоку. Кулон раскрылся; взору явилась маленькая фотография – покойный Господин в молодости.

– Что Вы, Анна Сергеевна, – смутилась она, – я не могу… Это Ваша вещь… Ваша память…

– Милая моя… Давай присядем…

Держа ее за руки, Госпожа сказала:

– У меня два таких. Первый Он подарил мне в сороковом году, на серебряную свадьбу… А через пару лет мы поехали на курорт… в Коктебель…

Ее лицо посветлело на секунду воспоминания.

– …и я потеряла его. В самый последний день! Честно говоря, я грешила на хозяйку. Милая женщина… недорого брала… и персики в саду были такие вкусные… По утрам я рвала их прямо с веток и приносила Ему в постель. А хозяйка делала кофе. Я сама ставила на поднос кофе, сливочник, персики и несла в наши комнаты. А хозяйка кричала мне вслед: «Анечка, Вы забыли сахар!» И я возвращалась и брала сахар. Каждое такое утро было праздником для меня. Я вечно спешила к Нему, боялась, что Он проснется, пока я хлопочу – я сама должна была разбудить Его поцелуем! И, конечно, все время что-то забывала – то сахарницу, то ножичек для разрезания персиков… А хозяйка напоминала. Славная женщина! но когда пропал кулон, у меня почему-то мелькнула мысль: не она ли? В тихом омуте… э-э…

– Змеи водятся, – подсказала Марина.

– Змеи?.. – с удивлением переспросила Госпожа. – Может быть… Так или иначе, я плакала… Всю обратную дорогу плакала в купе – а Он меня утешал… Хорошо хоть, купе было на двоих…

Она снова вспомнила что-то особое и улыбнулась.

– И когда мы вернулись в Москву, я была безутешна. Как будто с этим кулоном частичка жизни ушла… А потом наступил мой день рождения, и вдруг… Мариночка! представляешь ли ты мою радость, когда Он преподнес мне точь-в-точь такой же кулон! Да, в первый момент я даже не поняла, что это другой. Я подумала – слава Богу! нашелся мой милый, мой любимый кулон! А потом смотрю – завиток-то на монограмме не такой. Вот смотри…

Госпожа извлекла из-под одежд украшение на цепочке и, не снимая его с шеи, бережно поднесла ближе к глазам Марины. Их головы соприкоснулись. Два золотых кулона, на первый взгляд полностью одинаковых, лежали в мягких, увядающих ладонях Госпожи.

– Видишь эту завитушку? А вот здесь?

– Да… – признала Марина. – Ну Вы, Анна Сергеевна, и следопыт! А какой из них был первый?

– Конечно, этот, – показала Госпожа.

Они сели как прежде.

– И я догадалась, что Он просто заказал дубликат – ведь ясно, что это работа одного и того же мастера… Да и если бы Он нашел тот, то не стал бы дарить мне его на день рождения… как бы вторично…

– А потом первый нашелся, – предположила Марина.

– Ну конечно же. Пришло лето… опять засобирались на юг… я стала готовить вещи…

– Где же он был?

– Это так забавно… Он был…

Госпожа оглянулась по сторонам, хотя в комнате, кроме них, заведомо никого не было, подалась к Марине и, закрывшись ладонью, шепнула ей на ухо:

– Я носила купальный костюм с толстой прокладкой вот здесь… и здесь… специально, чтобы… ну, ты понимаешь, зачем. И он попал…

Госпожа издала короткий смешок, подавилась, закашлялась… Марина бросилась за водой. Госпожа приняла стакан из ее рук и выпила. Лицо Ее раскраснелось то ли от кашля, то ли от пикантного воспоминания. Постепенно кашель прошел. Госпожа сделала глубокий вдох, затем выдох – и облегченно улыбнулась.

– …попал под эту прокладку, – закончила Она вслух. – Но самое удивительное, как я раньше не догадалась?

– Зато у Вас стало два, – сказала Марина. – По очереди надевали, да?

Госпожа скромно потупилась.

– Я сказала Ему, что по очереди. Иначе Он мог бы подумать, что второй кулон подарен мне зря… что подарил бесполезную, в сущности, вещь… и переживал бы…

– А на самом деле?

– На самом деле я, конечно же, всегда носила только первый кулон… и теперь я так рада, милая моя, что могу с тобой поделиться…

– Спасибо… дорогая Анна Сергеевна…

– Значит, уходишь. – Госпожа скорбно смотрела на нее, как бы стараясь запомнить, какова она именно в этот момент. – Ты уже нашла место?

– Какое место? – не поняла Марина.

– Я имею в виду дом, в котором ты была бы нужна.

Да она, догадалась Марина, имеет в виду место домработницы. Как забавно…

– Нет. Я даже как-то не думала…

– А почему?..

Марина пожала плечами.

– Я все же работаю… Позже – газеты посмотрю…

– Ну конечно… да… Скажи, – оживилась она, – ты позволишь мне оказать тебе услугу?

– Услугу? Чтобы Вы утруждались… ради меня…

– О, это совсем не трудно. Это будет скорее приятно… Ты же знаешь, что у нашей семьи много друзей, мы постоянно перезваниваемся… приличные люди… Я просто скажу им, что освобождается чудесная девушка, которая могла бы помогать им по дому. Я дам тебе лучшую рекомендацию… Поверь, это не в пример лучше, чем искать по объявлениям в рекламных листках…

Вот, подумала она. Промысл Божий – это так называется, верно?

– Хорошо, – просто сказала она.

Госпожа обрадовалась.

– Значит… если что, я тебе позвоню?

– Да… Вы же знаете, по каким дням я дежурю…

Они попрощались сердечно, и на следующий день она уже не пришла в этот дом.

Она загадала. Она назначила себе тест, флюктуацию; тест был связан с Котиком, женой ее первого Господина. Если Котик ответит определенным образом, это будет знак, что она не должна никого искать и должна довериться воле случая – воле Божией, может быть.

Она набрала телефонный номер, все еще живший в памяти ее пальцев. Голос, ответивший ей, принадлежал женщине. И то неплохо, подумала она.

– Да?

– Котик?

– Кто это?

– Это Марина. Девственница. Ты помнишь меня?

На той стороне помолчали.

– Эй, не бросай трубку! – сказала Марина. – У меня к тебе дело.

– Что еще за дело, – сказала Котик недоверчиво.

– Ты моя должница, – сказала Марина.

– Я – твоя?

– Да. Я как-то раз честно ответила на твой вопрос. А честный ответ – это большая услуга.

– Хм. Допустим… Что тебе надо?

– То же самое, то есть твой честный ответ; только вопросов будет несколько.

– Если это как бы связано с моим мужем…

– Нет, – перебила Марина. – Это связано только с тобой.

– Странно, – сказала Котик. – Задавай.

– Ты когда-то жила в Китеже, верно?

– Допустим.

– Котик, так не пойдет. Мне нужно «да» или «нет».

– Но я же не знаю цели твоих вопросов. Вдруг они как-то мне повредят. Задай сразу все, а потом я отвечу.

– Хорошо, – сказала Марина. – Я предполагаю – это может быть правдой, а может быть нет – что ты жила в Китеже и работала поваром в ресторане вместе с официанткой по имени Ольга, секретарем вашей комсомольской организации. И как-то раз эта Ольга подняла на собрании вопрос о своем освобождении от определенной обязанности. Речь шла об обязанности идти с проверяющими.

– Дальше. Я пока ничего не подтверждаю, учти.

– По этому поводу разгорелась дискуссия. Одни считали, что ее нужно освободить, другие – нет. Решено было устроить тайное голосование. По настоянию Ольги в число голосующих включили поваров, хотя их эта обязанность и не касалась. Ты тоже приняла участие в голосовании.

– Дальше.

– Если все, что я сейчас сказала, правда, то мой главный вопрос такой: как ты голосовала, Котик? Ты была за Ольгу или против нее?

– Что ж, – сказала Котик, – дело прошлое, это и вправду невинный вопрос; конечно, я голосовала за Ольгу.

Марина подскочила от радости. Сошлось! Ей захотелось поцеловать Котика.

– Но учти, – добавила Котик, – не все, что ты перед этим сказала – правда.

У Марины замерло сердце.

– Как?

– Ты сказала, что я работала поваром.

– Да.

– Но это не так. Я работала старшимповаром.

– Ага, – протянула Марина, соображая, существенно ли то обстоятельство, о котором сообщила ей Котик. – Вряд ли это так важно, – сказала она то ли Котику, то ли себе. – Контрольным вопросом было все же голосование.

– Все? – спросила Котик.

– Да, ты мне очень помогла… впрочем, еще один личный вопрос… если не возражаешь, конечно…

– Смотря какой, – сказала Котик.

– Почему ты голосовала «за»?

– По двум причинам, – сказала Котик. – Первая причина была объективная, то есть стремление к справедливости. Ольга была хорошим секретарем и поставила вопрос обоснованно. Было бы нечестным голосовать против. Кстати, я так поняла, что ты с ней как бы общаешься?

– Да, – признала застигнутая врасплох Марина.

– В таком случае, передай ей привет.

– Хорошо, – пообещала Марина, – обязательно передам… А какая была вторая причина?

– Вторая причина… не знаю, уместно ли говорить…

– Ну пожалуйста… Котик…

– Вторая причина была как бы субъективной. Так как все поварихи, кроме меня, были стремные и завистливые, я была уверена, что они проголосуют против.

– И ты…

– Да, – гордо сказала Котик, – проголосовала им назло. К сожалению, это не спасло Ольгу. Зря она включила нас в список вообще; это была ее политическая ошибка.

– Она тоже так думает.

– Раньше думать нужно было. Как у нее дела?

– А что? – подозрительно спросила Марина.

– Да ничего. Просто.

– У нее дела неплохи, – осторожно сказала Марина, следя за собой, чтобы не выболтать лишнего.

– Ладно, – сказала Котик. – Про привет не забудь.

– Ага. До свиданья.

– Прощай.

Она повесила трубку. Знак воссиял. Не буду выбирать, сказала себе она. Когда Госпожа позвонит – все еще Госпожа, пока не появится та, что должна заменить ее – пойду в первый же дом, где возьмут. Лишь бы там был мужчина. И, наверное, лучше, чтобы он был здоров…

Госпожа позвонила через неделю.

* * *

– Ну что же, Марина, – сказала изящная дама, сидящая перед ней, – надеюсь, мы будем довольны друг другом. Я все тебе объяснила… кроме разве того, как ко мне обращаться.

– Но вас ведь зовут в точности так же, как и мою прежнюю хозяйку, – сказала Марина. – Или это не так?

– Это так, – усмехнулась дама, – зовут… другие. Но дома – мой особенный, личный мирок. Там, где я долго жила, меня называли Ана. Не Анна, а Ана. Язык упирается над зубами – чуть выше, чем когда произносишь русское «н»… Ана! – легко повторила она и помогла себе жестом. – Ты слышишь разницу?

– Кажется, да. Ана… Сергеевна…

– Нет, – рассмеялась хозяйка, – просто Ана.

– Ана.

– Да, так мне нравится… так я привыкла… Повтори.

– Ана.

– Молодец, – довольно сказала хозяйка, то есть теперь уже Ана. – Ты правильно ставишь язык… я хотела сказать, что у тебя есть способности.

Еще какие, подумала она.

– Все, – подытожила Ана. – Значит, завтра у тебя больница… а послезавтра – как договорились… Кстати!

Ана перебила себя, и лицо ее стало серьезным.

– Похоже, что мой муж прилетит завтра вечером. Послезавтра утром… меня может не быть, так что ты уж сама с ним познакомишься.

– Хорошо. Если вас не будет… не приготовить ли что-нибудь ему на завтрак? Я могла бы…

– А что – разве завтрак входит в обязанности домработницы?

– Не знаю, – честно призналась Марина. – Просто у Анны Сергеевны… я имею в виду, в семье, где я раньше работала…

– Делала завтрак, – догадалась Ана.

– Да иногда и обед…

Ана пожала плечами.

– Сама видишь, у нас квартира большая. Если у тебя будет оставаться время… да еще – что готовить… как готовить… Давай мы позже обсудим этот вопрос.

– Давайте.

Ей понравилась Ана. Вот бы такая стала ее Госпожой… Но ведь это зависит не от нее – Марины, и даже не от нее – Аны… а только от одного человека, которого она не знала… которого ждала…

Расставшись с Аной, она сделала множество звонков. Она до глубокой ночи сидела за компьютером, а потом начала молиться. Господи, просила она, не зная, к кому обращается – к Царю или к Богу, – дай-то, чтобы этот был тем, кто ей нужен… Молод – хорошо, здоров – еще лучше… но самое главное… самое главное…

Придя в дом, она сразу почуяла, что он уже здесь. Оставила себе несколько грязных тарелок, чтобы мыть их, когда он будет спускаться по лестнице, не выдать своего волнения, не заставить его невзначай растеряться под ее неожиданным для него взглядом, дать ему возможность первому окликнуть ее.

В самый первый момент, когда он появился на лестнице, она поразилась тому, что он, как и она, мог ходить совершенно бесшумно. Она и почуяла-то его не слухом, а по-другому – может быть, по слабому новому запаху… Отвернувшись к посудной мойке, она смотрела в стекло полуоткрытой дверцы настенного шкафчика, отражающее несколько нижних ступеней; она с замиранием сердца следила, как он плавно спускался по лестнице, как сделался виден в стекле… и вдруг разглядела, что он совершенно нагой. Она застыла без движения и разинула рот; взгляд ее впился в его Царя, не видимого отсюда в деталях – она лишь отметила боковым зрением, что он прикрывал глаза рукой, как бы пытаясь защититься от света… и тут она поняла, что он не догадывается об ее присутствии.

Ана не сказала ему? Могла позвонить туда, где он был… или оставить записку… Или сказала… а он просто забыл… Да, скорее всего, просто забыл. Но это значит, восхитилась она, что он любит ходить нагишом… о, как это прекрасно… Стоп, оборвала она несвоевременный поток сознания, так или иначе он здесь, обнаженный, и еще не заметил ее – что же делать? как вести себя, чтобы он не почувствовал себя неловко, чтобы с самого начала не возненавидел ее? Ага… нужно просто обратить на себя внимание… например, громыхнуть тарелкой… но ни в коем случае не поворачиваясь, чтобы он не догадался, что она уже его видела… тогда он сможет тихонько уйти…

Сейчас она громыхнет. А вдруг он издаст непроизвольное восклицание? Тогда она должна обернуться – и увидит его. Нельзя. А если она не обернется, то будет ясно, что она уже заметила его и, значит, громыхнула специально. Он уйдет, воздаст должное ее такту, но кто знает, что потом? Нет, громыхать – плохой звук. Она должна громко и резко пустить воду, вот что. Здесь прекрасные краны – такая громкошипящая струя… Конечно, из-за такой струи она не расслышит его случайное восклицание…

Вода хлынула из-под крана, и она кожей почувствовала, как он резко обернулся. Сейчас он увидел, что он не один на кухне. Он умеет тихо ходить; значит, теперь, не делая резких движений, он может бочком удалиться из кухни и будет думать, что она так и не заметила его. Она успокоилась. Она начала тщательно мыть тарелку. Даже жаль, мелькнула озорная мыслишка… если бы намекнуть, что видела его… может, в дальнейшем быстрее бы наступило то, чего она жаждала… Впрочем, действия ее были логичны на случай, если она все же видела его (то есть, как, собственно, и было), значит, он – если не идиот – не должен бы исключать и такую возможность…

Зазвонил телефон.

Она вздрогнула. Вот змей! Как неудачно… Заметил ли он, что она вздрогнула? Вздрогнула, но не обернулась… значит, видела… Впрочем, какая разница, вздрогнула или нет… что делать-то с телефоном? Почему Ана не объяснила ей, должна ли она брать трубку? Все объяснила, даже как язык ставить, а про это как-то… эх, надо было самой догадаться и спросить. А теперь – как быть? Она продолжала, как автомат, мыть посуду. Независимо от того, должна ли она брать трубку, она должна была хотя бы среагировать на звонок. Хотя бы обернуться. Обернулась бы – увидела бы его. Не обернулась – значит, видела раньше. Она поняла, что ее игра обнаружена. Что ж… по крайней мере, ясность внесена. За ее спиной он совершал движение – возможно, садился за стол, – в результате чего ей должно было стать почти прилично посмотреть на него, а ему – не делать вид, что прикрывается.

– Слушаю, – раздался негромкий голос сзади.

Теперь она просто обязана была обернуться. Хозяин сидел на широком мраморном подоконнике, вполне непринужденно придерживая телефон на коленях и глядя в никуда, как, наверно, и положено во время делового разговора. Если он и посмотрел на нее, то не с большим вниманием, чем на какую-нибудь новую вещь – пальму в горшке, например, которая появилась в квартире за время его отсутствия и которая, конечно, интересует его, но только после важного телефонного разговора.

– Говори… Ясно… Партнер, давай по существу. Припоминаю. Что им надо? Даже включая… Хм. Какой объем? Хорошо. Обсудим. Можно поспать?..

Не смотрит – ну и хорошо… продолжим мыть тарелки… Она уменьшила водяную струю, якобы не желая мешать разговору, и обратилась в слух, ловя реплики хозяина и стремясь воссоздать смысл слов его собеседника. Она не пыталась, да и не желала вникать в обсуждаемое хозяином дело; она пыталась хоть немного понять из разговора, что он за человек. Да, само по себе это не играло роли в ее будущем выборе, но могло сослужить пользу при нахождении подходов к нему – а значит, было важным.

Она время от времени оборачивалась, и взгляд ее, конечно, не мог обойти его стороной. В один из таких моментов он впервые посмотрел на нее не как на новую вещь, но с явным намерением привлечь ее внимание. Разговор, видимо, занимал его настолько, что он не мог отрываться; он жестом показал ей, что хочет курить, и она вспомнила, что убрала с подоконника сигареты. Куда же она их… ах да… вот, в этот ящик. У него заняты руки… конечно, вставлять сигарету в его губы было бы вульгарным, но открыть пачку и выдвинуть одну сигаретку, чтоб было легче взять – это, пожалуй, уместная небольшая услуга. Она дала ему прикурить; было ясно и радостно, что их отношения начались с практических мелочей, не оставивших места размышлениям о приличиях. И – немедленно скрылась от него… но, конечно, не так, чтобы он от нее тоже скрылся.

Она еще раз убедилась, что все хорошо, когда он спустился опять – посвежевший, в халате после душа, с видом деловым и сосредоточенным – и они обменялись ничего не выражающими взглядами. Ей-то это было легко; а вот что его взгляд не выражал никаких последствий прошедшей сцены – это она сочла добрым знаком. Было бы хуже, если бы он начал что-то объяснять и так далее.

– Доброе утро, – сказала она тогда и слегка улыбнулась. – Будете что-нибудь – чай, кофе?

– Стакан сока, пожалуйста, – распорядился он, как будто она официантка или секретарша, и сел за стол. – Как тебя зовут?

– Марина, – ответила она. – Апельсиновый?

Он хмыкнул.

– Там другого и нет. – Он помолчал. – Скажи, Марина, – спросил, – как ты будешь звать мою жену? Как вы договорились?

Он не знает, догадалась она, как ему представиться; потому и спрашивает про жену.

– Она сказала, что я должна называть ее «Ана».

– Именно так, – уточнил он, – «Ана» с одним «н»?

– Да, – ответила она, наливая сок, – она… вам со льдом или без?.. она специально попросила обратить на это внимание. Она сказала, что там, где она долго была, ее называли «Ана», и что она привыкла к этому и полюбила.

Она обратила внимание, что это – Ана– оказалось для хозяина новостью.

– О’кей, – буркнул он не очень-то довольно, – в таком случае я для тебя Филипп. Два «п» на конце, обрати внимание; когда одно, я не люблю.

Последнюю фразу он произнес с легким сарказмом, и она чуть не растаяла от восторга. Сарказм назначался Ане, хозяйке – а фраза была сказана ей, Марине. Это было случайно, но это был факт: первый факт ее допуска к закрытой от внешнего мира системе здешних отношений.

Никакой ты для меня не Филипп, подумала она ласково. Ты для меня или Господин, или никто – скоро узнаю точно; третьего быть не может. Если ты никто, я уйду и никак называть тебя не буду. А если ты Господин, ты не заставишь меня называть себя как-то иначе; что же при этом произносит мой язык, то не имеет для меня никакого значения – пусть хоть Филипп, раз ты этого хочешь. Видно, полностью спрятать эту мысль ей не удалось, потому что он что-то почуял и, не понимая, слегка нахмурился.

– Ладно, – сказал он, – познакомились; а теперь давай не мешать друг другу.

Она кивнула и молча подала сок.

Потом они занимались каждый своим делом: Филипп разговаривал по телефону, Марина наводила порядок в покинутой Филиппом комнате для гостей. Она внимательно осмотрела и обнюхала оставленную им постель, разбросанную одежду. Она поняла, что ее тянет к нему.

Она вернулась на кухню. Он попросил передать курьеру пакет и принести ему чай в спальню. Когда она с чаем поднялась в спальню, он уже спал; он не услышал ее и дал ей возможность постоять рядышком и полюбоваться собой. Выходя из спальни, она решила, что больше не может ждать и что должна сделать свой выбор не сегодня, так завтра.

* * *

Как-то раз – это было после случая с Котиком – она задалась вопросом, много ли вообще потенциальных господ на земле. Она с удивлением заключила, что таковым мог бы быть чуть ли не каждый третий или четвертый. Значит, долголетней проблемы нет? Как бы не так… Ведь за определяющей приметой шел следующий – и весьма докучный – ряд чисто технических признаков. Есть ли, к примеру, условия для любви? Или – не обременен ли кандидат чем-нибудь, препятствующим раскрытию личности? Ведь таких обстоятельств могло быть полным-полно, начиная от косной морали и кончая бытовой каждодневной усталостью, оставляющей место разве что для скорого акта с женой. Да… непросто… если уж обычные люди подолгу ищут себе супруга – хотя их-то выбор настолько широк…

После этого она и продвинулась в технологии, занялась оптимизацией списка и в итоге нашла второго своего Господина. Список участвовал в этом, но первичен был случай. Нечто вело ее. Она уже не задумывалась, как это называть – судьба… промысл Божий… или Царство… После того, как Госпожа предложила помочь ей с хозяевами, в тот момент, когда пифия по имени Котик сказала слово, она перестала планировать путь. Это была, по сути дела, ее первая попытка полностью отдаться течению – она угадывала, что, как блудная овечка, будет обласкана и награждена. Она предвкушала это.

Конечно, в качестве владелицы оптимизированного списка она выглядела бы сама перед собой полной дурой, если бы понадеялась только на чей-то промысл и свою интуицию. Но с некоторых пор она боялась этого списка. Может быть, список был дьявольским изобретением; однажды она воспользовалась им, и это дорого ей обошлось. На этот раз, поколебавшись, она решила использовать старую формулу, ту самую, от 10 августа -5-го года, и старую же методику – ту самую, благодаря которой она нашла Господина Коку. Ведь с Кокой ей было хорошо, и это не кончилось трагедией – она просто тогда еще не умела вести себя с Госпожой…

Завершив свой ознакомительный визит в дом *овых на Большом Афанасьевском, она раскрыла старые, верные записные книжки. Она добросовестно обзвонила всю свою законсервированную агентуру – коллег, бывших сокурсников, всяких прочих, зачастую случайных людей, – имея целью вручную найти нужные ей данные Филиппа *ова, кандидата в виртуальную группу подопытных. Увы, прошло время – часть контактов оказалась утраченной; соответственно, часть элементов старой формулы осталась неизвестна. Восполнить из универсального списка? нет! прочь, сатана… Все, что она могла себе позволить до запретной черты – это подставить на место недостающих параметров их среднестатистические значения; сделав это, она подсчитала вероятность, с которой Филипп *ов попадал в виртуальную группу, и порадовалась: вероятность была высока. Вот тогда она приступила к молитве.

Итак, на ее стороне был не только промысл; но в любом случае, окончательный выбор принадлежал ей самой. И этот выбор был близок. Поднявшись по лестнице и безмолвно застыв перед дверью, она слышала каждый тишайший звук, доносящийся изнутри – как испытуемый *ов ел мадаленку, как пил кофе, как допил и поставил чашку на блюдце, как поставил поднос на прикроватную тумбочку. Она уловила воздушный шелест постельного белья, слабый шорох внутренностей атласного ложа, а потом – звук поцелуя легкого и нежного, поцелуя одними губами. Она опустилась на колени и приникла глазом к замочной скважине, созданной, как и все в этом доме, для нее – широкой, горизонтальной, позволяющей видеть все, что ей было нужно.

– Знаешь, – шепнула Ана, – мы не одни сейчас дома.

– Да, я спускался.

– Общался с ней?

– О, да. Общался.

– Как она тебе?

Он пожал плечами. В следующий момент его рука появилась из-под одеяла и плавно опустилась на ее бедро… сжала его слегка… отпустила… поползла по нему выше, выше…

– Подожди… я не могу сейчас, мне нужно идти… мне нужно…

– Молчи.

Он привстал в постели и одним точным движением опрокинул Ану на одеяло. Она оказалась лежащей поперек кровати на животе. Она попыталась перевернуться.

– Но мы не одни… Мы не…

Он пригнулся к ее обращенной к нему голове и закрыл ей рот поцелуем. Затем он выпрямился, наложил обе руки на ее попку и сделал несколько плавных кругообразных движений. Его пальцы напряглись и сжались. Попка выгнулась навстречу его рукам. Но они уже двигались дальше, захватывали тонкий поясок и тянули его вниз, в то время как она поспешно, крупно дрожа, расстегивала пуговицы на юбке, потом на жакете, потом во всех остальных застегнутых местах. Она расстегивала все, что было застегнуто; и, не успевала она расстегнуть очередное, как его руки уже оказывались там и ласкали прежде скрытое, раздвигали, сжимали, гладили.

Его губы и язык присоединились к его рукам, для которых было уже слишком много работы. Его Царь обнажился – мягкий, благой, притягательный; она схватила его рукой; она ласкала Царя сильно и страстно… быстро возник, вознесся змей, и тотчас превратился в грозного зверя. Марина чувствовала, что хозяйкина Царица еще не сдалась, но зверь, не дожидаясь этого, приступил к ней решительно, жестко, даже с грубостью. Так с нею – с Мариной – поступал последний ее Господин… Ана издала стон, и Царица исчезла. Теперь это была лишь пизда, трепещущая от страсти и истекающая соками под властью зверя свирепого и неумолимого. Хозяева взлетали над постелью; в один из моментов он перевернул ее, и Марина ощутила краткий, беззвучный, отчаянный крик покинутой плоти, но в следующий момент зверь вторгся опять, приветствуем ее хриплым, торжествующим возгласом, и полет двоих продолжался.

Без вожделения, без насмешки смотрела Марина на их неистовый акт. Таинство выбора! Вот что она ощущала в себе; вот на что она не обращала внимания прежде и что поняла лишь теперь. Кока стал Господином не тогда, когда таксофон оказался рабочим. Когда же? Раньше – когда она загадала про таксофон? или когда согласилась с Нагатинской? когда вынула лист из папки с тесемочками, когда вынула саму эту папку? Когда Кока ей позвонил после выписки? Когда был включен в группу? Когда… Или позже – когда, например, Он бросил свой «гольф»? Кто знает, что было бы, если бы Он не бросил… Наскочил бы, может, на столб, или всего лишь на несговорчивого милиционера – и программа десятого августа завершена, а одиннадцатого она звонит кому-то другому… Все то же было повторено с Григорием Семеновичем: Китеж… списки… Госпожа… Вот оно что. Ее выбор не подлежал локализации; он был размазан в пространстве и времени подобно микрочастице. Она была дурой, считая, что хоть когда-то делала этот выбор – дурой несравненно большей, чем Ольга, верившая, что делала выбор в кабинете куратора, снимая свои трусы.

Царство вело ее, и выбор, конечно же, был всегда предначертан. Она была теперь пифией сама себе. Ей будет открыто; единственное, что она должна была – не впасть в лишний, досадный самообман. Ее тянуло к Филиппу с той самой минуты, когда он спустился по лестнице, неожиданно обнаженный, волнующе и горделиво предшествуемый любезным своим Царем; и Ана тоже пришлась ей по душе – с первой же встречи, с первого взгляда. Однако то, что эти люди нравились ей, было не очень-то хорошо; она не должна была допустить, чтобы симпатия давила на выбор. Вдобавок к давлению формулы, к давлению знака… к давлению времени, наконец – к двум тяжким месяцам без Господина. Не поддаться самообману… От раза к разу цена ошибки все тяжелей.