Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 77 страниц)

«Ладно, – говорю, – убедила. Гони полтинник на препараты, а то, что сказала, пойдет за лечение».

«Не пожалеешь», – повторила она.

И началась для меня потеха. Ну, взял я у нее мазок… там уж не помню что… гарднерелла, что ли… таблетки, значит, она пьет, а я ей каждый вечер в жопу водичку дистиллированную, да самой толстой иглой. На десятый день говорю: все, подруга, пришла пора для первой провокации. Тащи, говорю, выпивки побольше и готовься трахаться всю ночь. «А сколько всего провокаций?» – «Пока не знаю, – говорю, – это зависит от анализа. Три – самое малое, а там будет видно».

Ох, скажу я тебе, как ее вульва мне впору пришлась! Лишний раз убедился я, что у меня глаз на вульву наметан. Уж она-то свое обещание выполнила, не то что та п–да из ресторана. Но и я ей понравился. Повезло, говорит, мне с врачом. Одно удовольствие у такого лечиться! Уколы вот только болючие. Ну, я ее пожалел, мечту поэта. Если анализ будет отрицательный, говорю, другое будем колоть, полегче. И сдержал слово, на новокаин перешел.

В ночь второй провокации она меня спрашивает: «Вася, а ты сам не подцепишь от меня что-нибудь, что осталось?» – «Нет, – говорю, – я себе вакцину вводил, специально для таких случаев». – «Вася, – говорит она, – а я тебе нравлюсь?» Ну что я ей скажу? «При чем здесь это, – говорю. – Это же провокация, процедура… мой врачебный долг». – «Значит, это не в расчет? А когда же я с тобой рассчитываться буду?» – «А это потом», – говорю. Так и топтал ее еще ночей пять… и вдруг…

(Здесь Этот всхлипнул.)

Короче… в очередной какой-то раз… топчу ее… мечту, блин, поэта… и тут вдруг вспоминается мне девочка Оля, моя единственная любовь…

И так мне сразу противно стало. Я, веришь, тут же вынул из ее красивой п–ды, слез с нее и говорю: «Все, подруга. Лечение окончено, мы в расчете». – «Как, – говорит, – даже не кончишь?» – «Нет». – «Ну, дай хоть до утра доночевать, а то куда я сейчас». – «Нет, – говорю. – Вот тебе три рубля на такси, и чтоб больше я тебя никогда не видел». И она ушла… а я… плакал там до утра…

* * *

Этот заплакал опять, и Марина подумала, что рассказ его долгий и дает ей дополнительную возможность дольше держать его в этом состоянии зависимости, а следовательно, больше шансов все-таки выполнить столь желанный и подготовленный план.

– Ты потратил много душевной энергии, – мягко сказала она, прощально пожав Царя, который все это время доверчиво покоился в ее ладони, – да и скоро сюда придут… Тебе нужно отдохнуть и успокоиться. Отложим продолжение на завтра, о’кей?

Этот заплакал еще пуще.

– А вдруг ты… вдруг завтра слушать не станешь…

Она усмехнулась.

– Мы же договорились помочь друг другу, – вкрадчиво сказала она, испытывая удовольствие от этой изящной подмены понятий и от того, что ее слова явственно западали ему в душу. – Тебе действительно нужно отдохнуть… ты разве забыл? Завтра у тебя много работы.

– Я не забыл…

– Ты помнишь все, что нужно сделать?

– Да…

– Ну-ка, – потребовала она, – перечисли.

Он вытер слезы.

– Да помню я.

– Перечисли, – повторила она. – Я должна быть уверена, что твоя душевная травма не отразилась на памяти.

Он начал перечислять. Она пару раз поправила его в незначительных деталях. Она видела, что он готов.

– Видишь, не забыл.

– Да. Молодец. Теперь иди.

– Завтра – во сколько?

Почему бы не остаться на ночь в больнице, подумала она. Лично не проконтролировать… а может – а вдруг? – провести сладкий час с Отцом…

– Спрячешь меня в больнице?

– Спрашиваешь…

– Вот тебе и ответ. Приду как обычно… Пообщаюсь с Отцом… с сестрами… Нет, – сообразила, – лучше в таком виде мне днем не появляться. Приду под вечер, как стемнеет. Как пройти на территорию незамеченной?

– Возле бойлерной. Я открою ворота, но ты… давай лучше, я там тебя встречу.

– Во сколько?

Он пожал плечами.

– Чем раньше, тем лучше…

– В восемь – годится?

– Да.

Она немножко подумала.

– Опять, небось, пьянка будет?

– Ну как… Главная пьянка сегодня…

– Ясно.

Приду-ка пораньше, решила она.

– Приду в шесть. Запомнил? В шесть, ворота возле бойлерной. И… ты можешь не пить? Всего раз, только завтра? Работа ведь ночью важная.

Он смотрел на нее, как на начальника, которого уважают, боятся и любят одновременно.

– Как скажешь… Могу и не пить… Я все для тебя сделаю, не сомневайся…

Он несмело улыбнулся и покачал головой.

– До сих пор не пойму, как это я захотел… да и смог… рассказывать вообще, а тем более женщине… Странно. Ты такая молодая… а для меня все равно что старшая сестра… или мама…

– Да, только маму ты хотел трахнуть, а меня…

– Тебя…

Тебя тоже хотел, догадалась она, вот что он собирался сказать, но благоразумно передумал.

– Понимаешь… маму мне мешал отец… а тебя – кто-то, кого я не знаю… кого я боюсь…

– Ступай, – она чмокнула его в щеку и подтолкнула к двери. – Да поосторожней на улице. Праздник, пьяни везде полно.

– Ага.

– Поменьше переживай там на улице, понял? А то смотри, не успеешь дорассказать.

– Успею.

– Пока, – сказала она и выпихнула его за дверь.

Потом привалилась спиной к двери и перевела дух. Пронесло, что ли? После жестокого дневного урока она боялась поверить. Забавно, подумала, как он сказал… трахнуть маму ему мешал отец, а ее – кто-то, кого он не знает. Тоже мне психоаналитик, усмехнулась она. Как же не знает? Очень даже прекрасно знает… ведь это тоже отец… только не отец, а Отец.

* * *

Началась лихорадка субботнего вечера. Быстрая стирка: завтра уже нельзя, может не высохнуть. Опять косметика. Одежда, автобус, магазин, Корней: «Что с тобой, Боже!» – «Все хорошо, дорогой… просто пьянь, бывает… потом расскажу…» – «Нет, ты…» – «Ты голодный. Садись, я сейчас…» – «А я-то тебе… Это тебе – с праздничком, дорогая…» – «Спасибо… Какая прелесть! Я так люблю тебя!» – «А еще шампанское… А что приготовишь?» Ужин, любовь… «Что же все-таки произошло? Расскажи, давай выясним, накажем…» – «Не хочу. Унизительно». – «Для кого? Для тебя?» – «Да». – «Это унизительно в первую очередь для меня! Мою будущую жену бьют на улице, как какую-то шалаву, а я…» – «Молчи. Вообще не напоминай мне об этом». Кофе, трубочка, любовь, телевизор, любовь…

Лихорадка утра: будильник, душ, еда. Большой чемодан, вовнутрь маленький. Вещи, еще вещи… эти нельзя: заметит; эти в последнюю очередь. Книги. Тяжело, змей… Слава Царю, чемодан на колесах. Бутерброды с собой, деньги, одежда. Записка: «Милый, как сладко ты спишь! Будить рука не поднимается. Масса дел, ненавижу праздники (кроме вечеров с тобой!). С едой разберешься. Позвоню. Целую сам знаешь где. Я».

Киоск, троллейбус – ха! еще одна с синяками, – общага: «С праздничком… с праздничком… да вот, решила от вас уехать, хи-хи».

Комната. Слава Царю, все еще никого. Спать. Два часа, не меньше, пока не проснется Корней. Сладко… Подъем, коридор, автомат. «Милый, ты уже встал? Я тебя не разбудила? Ты разобрался с завтраком? Ну, ты же понимаешь. Ты все понимаешь. Там сплошные женщины, только раз в год такой шанс, чтобы сразу всем что-то… Прекрасно чувствую, думаю только о тебе. Да пошел он, этот праздник… для меня праздник каждая встреча с тобой. Конечно, шучу… я вообще шутница… Да, забыла сказать, я унесла большой чемодан… ничего? Ну, увезла, да. Уволокла. Нужен. Сейчас в нем – цветы… а вообще-то, шмотки перевезти с этажа на этаж… девчонкам тоже – я тебе говорила, в общаге ремонт, пол-этажа переселяют… кстати, где твой серый костюм? Нет, там пуговица болтается, хотела укрепить и не нашла. В чистку? Сам пошел и сдал в чистку? Бедненький мой… Ладно, я из автомата… сейчас разъединят… Целую… Сегодня? Но мы же вчера… Да ты прав… но я не…» Зараза. Разъединил. Придется еще. «Это я. Прости, я не могу составить тебе компании. Почему, почему… самому не понятно? Синяки пожелтели, вид жуткий… ну, куда мне с тобой? Но я была уверена, что ты хочешь куда-нибудь пойти, уже девчонкам пообещала… Ну, дура. Знаю. Не могу. Давай так – змей с ним, с праздником… это же чисто формальное… а завтрашний вечер – наш… Простишь? Ах, нет… Ах, вот как! Ну, тогда я тебя съем. Ну да! Я бы так не сказала… А твое варенье на что? Эй, готовься к смерти. Все, опять время кончается, больше жетонов нет… Целую!»

Столовая, комната, вещи, дверь: «Валюшка, приветик, ну как, расскажи… О, да ты хороша еще… Головка, небось, бо-бо? А у меня бутылочка пива. Сама знаю, что умница… Так где ты была? Ух ты! Ничего себе… Прямо туда? Ух ты. А он? А ты? Ну ты даешь. А где Галчонок? Ничего себе… Порадуемся за нее. Будет о чем послушать. Пришла в себя? Молодец. Ну, синяки, синяки… а ты думала что – трупные пятна? Да уж… Отдельная тема. Расскажу. Ой, это долго… Галка приедет – обеим сразу и расскажу… Нет, все нормально. Кто заходил? Да так… смешной один… решила мальчонку побаловать… А то! Конечно, подруга, обязательно расскажу… Чемодан? Сама догадайся. Ну, куда мне с такой рожей на лекции? Все мозги высушат. Думаю, празднички здесь повеселюсь, а потом устрою себе каникулы. К своим, куда же еще… До выходных. Да ты что… смотри, какая здесь гематома… Дней пять, не меньше. Что, что… Отпиздили, что еще может быть? Не упала же… Говорю, Галка вернется, расскажу. Да еще увидимся… я, может, только во вторник поеду…»

Лихорадка неожиданно кончилась. Стало необычно – полдня безделья впереди. Затишье перед бурей. Ну и хорошо… Спокойно, любовно займемся вещичками… Это погладить… а это простирнуть… а это – уже в чемодан… Как волнующе – чемодан… поезд… а теперь – в столовую… как следует, с чувством, поесть…

В шесть ноль-ноль неторопливой походкой она огибала тот самый забор, возле которого три месяца назад прыгала и вопила от радости. Ну? Вот он. Милый мальчик… кажется, трезвенький… или почти…

Дорожка. Дверь. Коридор. Маленький закуток без окон. Стульчик, всего один… полки, коробки…

Какая-то кладовка. Ай да букетище…

– Это тебе.

– Ты же мне вчера цветочек подарил…

– С того времени… ну…

– С того времени, – подсказала она, – прошла целая вечность.

– Да. Точно.

– Ну спасибо…

– Садись. Командуй.

– Погоди. Дай дух перевести.

Ей хотелось понять, каков он сегодня. Не остыл ли? Судя по букету, вроде нет… Не отвратится ли, услышав ее желание быть ночью с Отцом? Страшно… но как хочется… и даже если все пройдет хорошо – дай-то Царь! – кто знает, сколько еще скитаться, прежде чем они окажутся наедине?

– Где мы? – спросила она, решив попробовать.

– Это мой очкур. Самое безопасное место.

М-да… Не очень-то славно для встречи с Отцом.

– А тот кабинетик?

– Пьянка же, – внушительно сказал он. – Не один я такой тут любитель… Кабинетик-то, он специально для этих случаев.

– Ага. А ночью?

– Ночью…

Он хихикнул.

– Нет. Ночью он мой.

– В праздник тоже?

– При чем здесь праздник? В дежурство.

Она догадалась, почему так. Это было связано с тем, что она знала о нем и чем могла – но не хотела – его шантажировать. Интересно, подумала – расскажет, нет?

– А когда начинается ночь?

– Не поздно. В десять… ну, в одиннадцать.

– Так ты здесь и хотел меня спрятать?

– Ну… пустых помещений сегодня полно… но где есть хоть одна койка, это как бы рискованно…

– Поняла. Молодец. Соображаешь.

Его лицо просияло. Он мой, мой!

– Ты мог бы сделать так, чтоб Отцу… ну, снотворного не давали? Я же не виделась с Ним днем… повидаться хотя бы ночью… Чтобы Он проснулся легко.

– Хм.

– Проблема?

– Нет… просто… вы же все равно скоро…

– Я очень хочу.

– Ладно… жди, раз так…

Он вышел, запер снаружи дверь, отошел на пару шагов – она слышала – и вдруг вернулся, опять открыл дверь, опять зашел.

– Что-то случилось? – беспокойно спросила она.

– Забыл, – сказал Этот и плюхнул ей на колени нетолстую папку. – Вот твои бумаги, что вчера организовал. Смотри пока, радуйся.

Какой еще праздник мог быть лучше? Сидеть в кладовке, разглядывать плоды трудов, свидетельства будущей их свободы, и предвкушать все сразу – Отца, спустя чуть ли не год… и поезд… а прежде – проверку ночной работы… и даже, змей его побери, очередной рассказ Этого…

Все было в кайф.

* * *

Этот появился через четверть часа, притащил пакет, достал из него выпивку и закусь. Пусть хоть так, подумала она… зато под контролем…

– Ну, как ты тут? Нравится?

– Очень. Ты человек слова.

– То-то же. – Довольный, пристроился рядом с ней на картонной коробке, а еще на одной разложил дары посетителей.

– Тебя там не потеряют? – спросила она.

– Нет. Сказал, буду отдыхать до ночи.

– Тогда – будем говорить?

– Ага. – Она вытерла рот услужливо поданной салфеткой и устроилась поудобнее на стуле. – Давай. Рассказывай.

Он потупился. Что-то хотел и не решался сказать.

– Смелей, Вася.

– А ты не могла бы – как вчера?

Она улыбнулась.

– Могла бы…

Третий рассказ медбрата

Я остановился – на вульве красивой, верно? А, неважно. Много их было таких. И все это время я был все таким же, как в школе, поручиком Ржевским. Время шло, а я не менялся. Ну… Фрейда вот почитал… Сам как-то трепачок подхватил, между делом… Провокацию пациентке затеял не вовремя, сильно хотел.

Так, помаленьку, доскрипел я до третьего курса. Смотрю, венерическая моя клиентура вроде как исчезает, что ли. Удивился вначале – как так? неужели искоренил? или так уж все СПИДа забоялись, активность умерили в смысле разнообразия? Потом понял. Во-первых, презервативы импортные в моду повходили, на каждом углу каких хочешь полно… но это еще что, а самое главное – медицинские кооперативы. Прежде как? Закапало с конца – две всего дорожки: или в диспансер… а там уж свое получишь, будь спок… или ищи по друзьям такого, как я, практикующего одиночку. А теперь – пожалуйста вам, во всех газетах… лицензия, гарантия, тайну сохраним, еще и в задницу поцелуем, денежки только давай. Вытеснили, короче, нашего брата одиночку-подпольщика.

Стал я осматриваться по сторонам в поисках заработков, и тут в поле моего зрения попадает психдом. Требуются санитары-мужики, условия хорошие. А почему бы и нет? Поддежуривал по ночам с месяцок… осмотрелся… Конечно, своя специфика. Но всяко не хуже морга. Да и насчет гнойников – уж если он у тебя в башке, по крайней мере снаружи не видно… Перешел на вечернее. У начальства стал на хорошем счету… Через год уже занял должность медбрата.

Но, конечно, в смысле п–ды все это время перебивался на подножных кормах. То на лодочную станцию овечка заблудшая забредет… на вечернем использовал, какие были, возможности… И тут привозят в психдом ее, мою пташечку. А у нас же видишь как – сегодня на этом этаже дежуришь, завтра на том… Нет такой инструкции, чтобы мужиков от женских палат подальше держать, вот в итоге я и повелся.

Да она и не выглядела как психическая. Шизофрения… по-всякому проявляется, сама знаешь. Сама подошла, сучка такая, в период просветления. Ночь, дежурство… попросилась она в туалет, сходила, а потом подходит к моему столику, развязывает халат, поднимает рубашку до груди, принимает сексуальную позу и улыбается.

«Коля, – говорит, – посмотри на меня».

Я посмотрел.

«Как ты думаешь – могу я без мужчины?»

«Вопрос не ко мне, – говорю, – я не лечащий врач…»

Запахнулась она. И хорошо, а то у меня уже вставать начинает.

«Да при чем здесь лечащий врач. Я мужчину хочу, неужели не ясно».

Я молчу, обдумываю такое. Больная же.

«Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит. – Что больная. Я и не говорю, что здоровая; но ты же сам знаешь, что у меня за болезнь. Завтра, может, и начну фокусничать, а сейчас я в полном порядке. И здесь, – похлопала себя по халату, – тоже в порядке, уж будь уверен».

У меня еще оставались сомнения. Ну, что она называла меня Колей (хотя я Вася) – это не в счет, она всегда называла меня Колей; если человек путает имена – это само по себе не признак шизофрении. Коля так Коля… Меня тут уже кем только не величали, даже генерал-архангелом Гавриилом Романовичем Державиным побывал, а еще из истории – королем, только имя забыл, каких-то там визиготов.

«А почему, – спрашиваю я тогда эту тетку, – ты именно мне это все говоришь?»

«А потому, – отвечает она, – что вижу: мужик ты хоть куда, и со мной не прочь побаловаться».

Тут я думаю: а почему и нет? За год, что проработал, уже всяких поползновений хватало. Как прыгнет, помню, одна в коридоре… прямо как кошка, прыгнула на меня и вцепилась, облапила всеми конечностями. И орет, тоже как кошка. Ужас… Еле оттащили. Врачи, понятно, это дело пытаются контролировать… но не всегда выходит.

Но то все были острые проявления, а потому на них, понятно, не стоял. А тут – другое: чистенькая такая, соблазнительная… глаза вполне разумные, сонные только слегка… с поволокой… а ведь это еще больше возбуждает. Короче, не устоял я. Да и какой бы мужик устоял.

А еще думаю – кто и что мне скажет? Уж как-нибудь позабочусь, чтоб на ней верхом меня не увидели. А что и кому она будет после говорить…

Все же предупредил.

«Ты, – говорю, – если что-нибудь такое против меня замышляешь… учти, никто здесь тебе не поверит. Скажешь кому чего – только себе навредишь».

«Коля, – говорит, – не смеши меня. Я мужика хочу, а ты со мной как медбрат разговариваешь».

«Ладно, – говорю. – Идем».

Спустились мы в мой спецкабинетик… ну, я дверь запер, штаны спустил… встает у меня… а она тем временем халат сбросила, а рубашку что-то медлит. Стоит и смотрит мне на член, будто любуется.

«Коля, – говорит, – знаешь, у меня между ног есть скважинка в теле, ведущая внутрь…»

«Знаю, – говорю, – проходил в медучилище».

«Я ее пуще всего оберегаю…»

Нашла, думаю, время для любовной игры. Болт стоит, как Дед Мороз. Подарков накопил… помню, не меньше, чем за неделю.

«А знаешь почему?»

«Нет, – говорю, – не знаю и знать не хочу. Ты свою скважинку хотела побаловать? Вот и давай, а обсуждать ее будешь на обходе с врачом».

Она хихикнула.

«Ну что ж, – говорит, – тогда балуй…»

Меня долго упрашивать ни к чему… Задрал я ее рубашку, на койку повалил и давай дрючить как положено. Она ноги до потолка задрала, подмахивает классно, скважинка ее – любой нормальной такую бы скважинку… короче, все путем.

Тут она, не переставая подмахивать, говорит:

«А ты, Коленька, червягу мне не запустишь?»

«Нет, – говорю, – не запущу».

«А точно?»

Досада меня взяла. Ведь нам обоим вроде вполне хорошо, даже очень… все как у людей… а она какой-то червягой себе кайф портит, а через это – и мне. Как будто специально напоминает: не забывай, с шизофреничкой трахаешься… Коля.

«Какую, – говорю, – на хер червягу? Охолонись! Тебе хорошо? Хорошо. Вот и оставь свои фантазии до палаты».

Она – чуть не в слезы. Причем продолжает подмахивать, заметь, и в то же время нудит таким противным тоненьким голоском:

«Нет, Коля, то не фантазии… Зря ты меня не дослушал… Врачи знают, я им рассказывала… И ты должен знать, это важно…»

Я уж возражать перестал. Вижу, эпизод начинается… а болт-то стоит… и подмахивает все так же… Пусть, думаю, что хочет, то и мелет себе, лишь бы подмахивала.

«Ты, небось, путаешь его с каким-нибудь червяком, – продолжает она, – а он большой, кусачий, с зубами… Он хуже, чем даже уховертка. Они думают, он в Африке, а на самом деле он здесь… я видела – выползал из ординаторской… Я его боюсь. Ой, какая я глупая… не слушай меня… совсем не то говорю…»

Она тихонько посмеялась, сама над собой. Вот и хорошо, думаю, прошло; хоть кончим как следует. А она посмеялась, а потом опять за свое – не переставая, однако, подмахивать.

«Я не самого червягу боюсь, – говорит, – ну, укусит! не страшно, он не ядовит… а того боюсь, что он через скважинку проползет в меня и выгрызет внутренности. Он в больнице. Я уже думала – спаслась, а он приполз за мной, такая гадина. Так что ты уж смотри. Не запусти его, Коля».

«Не ссы, – говорю. – Сказал, не запущу, значит, не запущу».

После моих слов она, слава Богу, заткнулась, и еще пару минут мы трахались в полном кайфе и согласии. Когда такой завод, даже кончать неохота, веришь? Но что делать, хорошего понемножку. В таких случаях я стараюсь как бы отвлечься перед самой эякуляцией… притормозить, что ли… э, словами не описать! – и, если удается, то оргазм – такой, знаешь… такой… ну, полный п–дец, одним словом.

Вот я, значит, притормозил… сейчас, думаю… вот-вот… и – оп-па! – в самую тютельку. Класс… Я – рычу аж от кайфа… и она как заорет. Как резаная, конкретно.

Ну, у меня мозги в такой момент не работают… да у кого бы и работали… радуюсь краешком сознания, думаю, ничего себе ее тоже пробрало. Тут она вдруг обнаруживает страшную силищу, сбрасывает меня с себя на пол – запросто так, словно стряхивая с себя что-нибудь – и орет благим матом:

«Во мне червяга, червяга! Влез, гад… он грызет меня! Он внутри!»

И все такое прочее. Бьется на койке, кулаками машет… истерика, в общем.

Я овладел собой – она же, сука, мне такой оргазм перебила! – ну, и дал ей по голове. От души дал, как следует. Она утухла – а я наверх, за инъекцией.

Ночные вопли… да и дневные… здесь это дело обычное, на то он и психдом. Где еще орать, как не в психдоме? Так что сам по себе ее ор меня не напугал. Но что было не здорово, так это, во-первых, нештатное место – могли заскочить помощнички из других палатных зон, тут бы я себе не позавидовал, – а во-вторых, говорю, она, сука, кончить в охотку не дала. Ужас! Бегу по лестнице со шприцом, спотыкаюсь… ноги дрожат, портки спадают, остатняя сперма лезет по капельке… Бр-р-р.

Зашел в кабинет, а она уж в себя пришла. Улыбается так смущенно, а вместе с тем хитренько. «Коля, – говорит, – кажется, я лишнего себе позволила… но уже прошло… Не надо укола… Извини…»

Тьфу! Одел я ее, то есть попросту халат сверху набросил, сам оправился, да и повел наверх так это официально. Теперь, думаю, если кто и забредет, проблем нет – догнал сучку на лестнице или что-то вроде того. Так закончился мой первый половой эксперимент со здешней пациенткой. Но… вижу, ты уж сама догадалась…

Да. Первый, но не последний. И даже очень не последний. Через день-два мой неприятный осадок прошел, и знаешь, стал я вспоминать об этой ночи даже как-то с удовольствием. А я мнителен, между прочим. Забеспокоился: уж не стал ли я извращенцем? мазохистом каким-нибудь, как та, с сопливой п–дой… из ресторана…

Фрейда стал читать. И – понял.

Главное, скажу тебе, это риск. Притом не тот риск, что поймают. Что поймают – это плохой риск, уж точно извращенный. Ведь поймают – не поздоровится. Но мозги-то на что? устроить так, чтоб не поймали, ведь это несложно. Так что риск, что поймают, это для дураков. А для меня – риск другого типа. Сейчас объясню. Обычный половой акт – в смысле, с нормальной женщиной – чего от такого акта ждешь? Ну, всунул, потыкал, кончил. Лучше, хуже… суть одна. А тут – психичка. Черт ее знает, что выкинет. Эта вот – про червягу… а другая еще чего… И в результате топчешь ты ее с этакой опаской. Настороженно. Кайф кайфом, а ты еще и на стреме, как хищник. Вот это риск так риск. Сильное ощущение.

Как я это переварил – пошло-поехало. Уж не жду, когда сама подойдет. Как захочу – выберу себе какую-нибудь получше, поплотней… и все туда же. Предусмотрительный стал, шприц на всякий случай с собой прихватываю… бывало, что и в дело шел… Правда, один раз сильно не повезло. Очень сильно. Чуть инвалидом не стал – догадываешься?

Да вот. Потому-то при слове «минет» меня аж колотить начинает. Ведь до того у меня кто только не сосал. Начиная с незабвенной девочки Оли. А тут… молоденькая такая… типа тебя… не обижаешься? Фигурой, впрочем, не похожа. Сейчас отдамся, говорит, вначале дай пососать… страшно по этому делу соскучилась… Ну, я ей и дал. Сука такая. Она ведь не сразу… специально вначале завела меня – хорошо сосала, падла! – и уж когда я завелся, пристанывать начал… уже думаю, держите меня, сейчас кончу в рот…

А еще ни разу – ни до того, ни после – ни разу в рот не кончал. То есть кончал, но искусственно – если очень просили… ну, трахаешься как обычно, подплываешь уже, а она вдруг кричит: «Кончи мне в рот!» – тогда быстренько вынимаешь, а она изгибается, ртом его ловит… Тоже, если кричит: «В меня не кончай!» – значит, нужно вынуть вовремя, чтоб на волосы… или на живот… вредно же для потенции! Я тогда говорю: «Значит, рот подставляй» – вроде как заменитель вульвы… Многие подставляют…

В общем, эта – опытная минетчица, по всему – довела меня до точки. Приготовился я кончать… и тут она… Бля!!! Падла такая – ка-а-ак!!! Ой, мама…

(При этих словах Этот шумно вдохнул, закрыл лицо руками и изогнулся назад, как бы заново переживая рассказываемое.)

В первый момент я подумал, что точно, тварь, откусила. Или почти – ну, что на ниточке болтается, так что теперь только отрезать, чтоб конвульсии прекратить. Зубы острые, гад… челюсти что у бультерьера… Кровища как хлынет! Слава Богу, что стоял как всегда, толстый был такой – я же, сука, кончать собрался! Был бы потоньше или послабже – п–дец бы ему. Смотри, какой шрам.

(Этот приподнял волосы и показал скрытый под ними большой шрам, опоясывающий Царя у самого основания.)

Следы от швов – видишь? Зашивать же пришлось. Она же, сука, мне вену перекусила! А снизу – чуть до уретры не добралась… Скользом, однако, прошло, в наклонной позиции… не ожидала, сука такая, что corpus cavernosum у Васи – что твой железобетон! Как до меня дошло, что еще вроде как можно исправить, я тут всякую осторожность побоку. Быстрей в операционную… шок у меня, даже почти и не больно… где вы, думаю, друзья-хирурги? Пока отыщу вас, да пока приедете, весь кровью изойду… Хватаю одно, другое… все, что краем уха слыхал, в такую минуту припомнилось… Сам и пришил. Шью и кричу от куража, от злобы. Гнида ты мутная, кричу, хотела Васю кастрировать! а вот х– тебе, кричу, цел Васятка останется и всех еще, начиная с тебя, как положено пере–ет. Ох, злоба была! Наверно, со злобы и пришил. Уникальный случай в истории хирургии. При других обстоятельствах, небось, прославился бы. А так – никто и не знает.

После этого случая я уже в рот – никому. Нормальным в том числе – я же не только с одними психичками баловался… Слишком большое потрясение пережил. Понимаешь теперь, почему я?.. Ну прикинь: падает, первый раз в жизни, а тут ты еще – мол, минетчица. Одно к одному. Вот я и взъярился.

И вообще не даю даже дотрагиваться. Ведь подстерегали и другие опасности… оторвать сколько раз пытались… риск риском, а такое уже чересчур. Но все же такой беспредел был больше как исключение. Все же в основном стоило рисковать, был от этого кайф. Чего только они не отчебучивали! Одна, например, не подмахивала, а дрожать вульвой начала, крупно так, всеми сфинктерами. Нормальные так не могут. Выжала меня, как тряпку. Два раза кончил не вынимая, представляешь себе? Никогда – тоже вот, ни до, ни после – два раза не получалось. А с другой, наоборот, кончить никак не мог. Две ночи подряд дрючил по нескольку часов, подменился специально… Не кончается, и все тут! Удовольствие есть между тем. Странно, скажи? Под конец просто устал, кулачком это дело исправил… А одной, помню, мало было спермы, так она меня давай уговаривать, чтоб я ей туда поссал.

Сами, кстати, ссались систематически, замучился бельишко менять. Это понятно… недержание здесь у многих… Побочный эффект. Но если я как медбрат на это внимания не обращаю, почему бы должен как мужик? Опять же, об Оле напоминает, о моей любви, что на меня насикала… да и о первой моей женщине, богодулке… Так что для меня зассанные трусы – милое дело. Ну, вонь; а неизвестно еще, чем те же духи лучше… Собаки, к примеру, от духов нос воротят, а зассанные трусы им в кайф. И понятно – природный запах, не какая-то синтетика… Человек, видно, просто тварь такая, сама себя испортившая в смысле этих запахов, да и вообще.

Конечно, кроме природных запахов, медикаментами тоже прет – один раствор Синицына чего стоит… но ведь это не только от конкретной п–ды, а вообще от всей больницы, верно? Со временем начинаешь их просто не замечать. От меня, например, сейчас пахнет конкретно… а я как-то даже… А от тебя? Пахнет или нет – ты сама как чувствуешь?

* * *

При своих последних словах Этот наклонился и стал обнюхивать Марину – ее одежду, руки, волосы – и она подумала, что это удобный момент прервать его рассказ.

– Я привыкла к этим запахам, как и ты, – сказала она. – Ничего особенного не чувствую… вот только мне кажется, ночь уже наступила.

Этот посмотрел на часы.

– Да. Заговорился я что-то…

– Я хотела бы, чтобы ты отвел нас с Отцом в кабинет. Пока мы будем там, ты… ты знаешь, что нужно делать.

– Хорошо. Пойду посмотрю.

Он ушел. Очень быстро вернулся.

– Все путем. Пошли.

Они завернули за угол коридора; дверь кабинетика была уже открыта. Здесь было тепло. Тусклый отблеск уличных фонарей, проникающий через верхнюю, не закрашенную часть окна, был единственным источником освещения. Одна из двух коек была в беспорядке.

– Перестелешь, – сказал Этот, – белье в шкафу… И жди. Свет не включай. Запру снаружи.

Он опять ушел. Она перестелила койку, села на нее и стала ждать. Хорошее освещение. Тоже – для синяков… Она подошла к окну, посмотрела глазком сквозь срыв краски посреди буквы «Х», помечтала о вагонном окошке.

Наконец-то – шаги в коридоре, лязг замка.

Отец.

– Все, – сказал Этот, – теперь запрись изнутри и ключ поверни набок. Если кто и дернет – значит, нельзя. Поняла? Ничего не бойся. Свет не включай. Я приду… э-э… часа в три устроит?

– Да. – Отец рядом, и они сейчас останутся одни. Ноги ее слабели; она почти теряла сознание.

Этот что-то почуял в ее голосе, скроил озабоченную рожу, попытался при свете, идущем из коридора, рассмотреть ее лицо – не худо ли тебе, девка? – но, видно, решил, что показалось, отступил в коридор.

– Значит, в три. Постучу вот так…

Она еще оказалась в силах бесшумно закрыть дверь и освободиться от части одежды. Бесшумно – только одна пружинка скрипнула – сесть на койку и притянуть к себе Его, до сих пор стоящего недоуменно. Сбросить с себя оставшуюся часть одежды, самую докучную. Залезть под Его халат. И даже успеть получить короткое острое наслаждение от Царя, коснувшегося ее рук, губ, всего, от молнии ощущений, ударившей по ее размякшему, жаждущему ласки телу.

* * *

– Эй, доченька… Дочь… Очнись же, милая…

Она не сразу поняла, где находится. Отец Вседержитель, подумала она, что за ужасный сон… будто их разлучили, и она скиталась по городам, блуждала среди незнакомых, враждебных ей комнат… другие люди – не Отец – овладевали Царевной, но так почему-то было надо… И она пыталась закричать, но не могла.

Ах, да, сообразила она, это не сон… резкий запах, подмешенный к такому родному, с детства знакомому, вернул ее к жизни, и она в ужасе бросилась к окну, к букве «Х», чтобы рассмотреть циферблат часов – единственного, что на ней оставалось. Он сказал, в три. Сколько же это длилось? О, Царь… слава Тебе, всего полчаса. Истеричка сопливая… дура… так бездарно потерять полчаса… и Отец, ведь Отец мог рассмотреть ее синяки… и вообще, подумать все что угодно…