Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 77 страниц)

Она вздохнула. Она знала себя. Свою целеустремленность, работоспособность и так далее. Для нее никогда не было скучных дел. Отчего же так? Ведь все это, такое красивое, начинало ей понемножку надоедать.

Потому что я пробуксовываю, подумала она. Змей, я подвожу князя. Я занимаюсь бестолковщиной. Надо бы написать ему письмо.

Она опять глянула на калитку. Калитка была закрыта. Она еще раз вздохнула и прикоснулась к еде. Стол был неплох – паштет из утиной печенки, бульон-желе с икрой, индюк с апельсинами, баранина в апельсинах и омар в апельсиновом соусе, затем рябчик с капустой, морской черт в трюфелях и беконе, эскалопы из страуса в соусе из сморчков, и вина из Пенедеса, Риохи и Хереса вполне соответствующие; а на десерт предложили обожженные апельсины с корицей и медом – а еще особенно любимый Мариною ореховый флан.

Глава XLI

Угроза в Нью-Мексико. – Вальд в панике. – Хитрости связи. —

Филипп в роли зрителя, Вальд в другой роли. – Вальд проявляет

твердость. – О природе власти. – Вальд проявляет гибкость

Над молодою женщиной, ослепительно красивой, обнаженной, лежащей на надувном матрасе посреди ласковой голубой воды, завис небольшой вертолет и стал постепенно снижаться. Едва не достигнув водной поверхности, покрывшейся крупной рябью под воздушной струей, вертолет резко взял к дому и опустился на покрытую травой лужайку. Треск вертолета умолк. Дверца его распахнулась, и из нее вышли два одетых в черное человека.

– Мисс Сьёкье *ссон? – спросил тот из них, кто был выше ростом и стройней в талии.

– Подойдите к микрофону, господа, – ответила женщина, – мне отсюда не слышно.

– В таком случае извольте подплыть.

Сьёкье (а это была она), грациозно гребя руками, подплыла к краю бассейна, в то время как двое в черном тоже, со своей стороны, подошли к нему же и встали рядом с пластмассовыми белыми стульями, однако не сели на них.

– Мисс Сьёкье *ссон? – повторил человек.

– Вообще-то, – ответила Сьёкье с некоторым недоумением, – все здесь зовут меня Сандрой. А вы кто?

– Ну, раз вы Сандра, в таком случае мы мистеры Y и Z соответственно, – сказал человек.

– Добро пожаловать, мальчики, – сказала Сьёкье. – Не желаете ли со мной пошалить?

Мистер Y и мистер Z переглянулись.

– Мы не мальчики, – сказал мистер Z, – и шалить не желаем.

– В таком случае, – удивилась Сьёкье, – зачем же вы приземлили свой вертолет?

– Дело в том, мисс *ссон, что вы нарушаете закон, оскорбляя общественную нравственность, – объяснил мистер Z. – Я имею в виду ваше постоянное нахождение в обнаженном виде.

– Еще чего, – возмутилась Сьёкье. – Здесь частная территория, на которой я могу делать все что мне заблагорассудится. А вот за то, что вы опустились на мою лужайку без разрешения, я могу предъявить вам судебный иск.

Мистер Y и мистер Z опять переглянулись.

– Боюсь, Сандра, вы заблуждаетесь,– мягко сказал мистер Y. – Вашей частной территорией является только огороженный участок земной поверхности. Все же, что простирается над ним аж на 50 миль ввысь, – показал он рукой, – это территория Соединенных Штатов и, в частности, штата Нью-Мексико.

– Только на 50 миль? – опять удивилась Сьёкье. – А дальше?

– Дальше нейтральный космос. Как вы понимаете, любое пролетающее над вами лицо (хотя бы даже и в космосе, а уж тем более на одном из воздушных шаров, которые то и дело шныряют над штатом во всех направлениях) может обозревать вас вместе с вашею наготой. Мы специально прибыли к вам на летательном аппарате, чтобы продемонстрировать это с особенной наглядностью.

– Не так уж плохо я сложена, – сказала Сьёкье, поведя плечом, – чтобы кого-то оскорбить видом своего обнаженного тела.

Мистер Y и мистер Z переглянулись в третий раз.

– Вообще-то мы с вами согласны, – с подчеркнутой любезностью сказал мистер Y. – Видите ли, на самом деле речь идет вовсе не об общественной нравственности; если честно, нам до нее и дела нет. Речь идет о национальной безопасности, которую вы, Сандра, ставите под угрозу.

– Хрен редьки не слаще, – сказала Сьёкье. – Извольте объяснить ваше заявление, господа.

– Нет проблем, – отозвался мистер Z, – хотя даже немножко смешно, что вы, будучи женщиной, не понимаете. Любой пилот, обозревши вас в таком виде на соответствующем экране аппаратного комплекса, а то и невооруженным глазом (в зависимости от высоты), в силу обстоятельств непреодолимой силы не сможет перевести взгляд куда положено и, глядишь, нажмет не ту кнопку; а отсюда уже и до аварии недалеко.

– И очень даже просто, – подтвердил мистер Y. – Вы смотрите новости по телевизору? Не позже чем на прошлой неделе один вот так засмотрелся и пульнул ракетой совсем не туда. 5000 человек – как ни бывало.

– Неужели 5000? – поразилась Сьёкье.

Мистер Y и мистер Z посмотрели друг на друга.

– Похоже, вы нам не верите, мисс.

– Отчего же, – задумчиво сказала Сьёкье. – Дело не в цифре; это ужасно, даже если погиб бы всего один человек. Господа, вы полностью убедили меня; я готова надеть бикини немедленно.

– Не пойдет-с, – покачал головой мистер Z. – Поздно; случай зарегистрирован в банке данных ФБР. Извольте следовать за нами.

– Да вы, видно, шутите, господа.

– Ничего себе шуточки…

– Это моя фраза; не смейте так говорить.

– И здесь вы не правы; фраза принадлежит Голливуду… как, кстати, и та, о разбитом сердце – возможно, неумышленно, но тем не менее противозаконно выпущенная вами за пределы федеральной таможенной территории. Вылезайте из воды, мисс *ссон; мы обязаны зачитать вам ваши права.

– Не вылезу. Человек – водное существо.

– Вы вынуждаете нас применить силу.

– Нет! – крикнула Сьёкье, упруго подпрыгнула резким рыбьим движением, ввинтилась в воздух сверкающим телом, нырнула без брызг, вынырнула без брызг и понеслась по воде прочь от края бассейна. Мистер Y и мистер Z, коротко переглянувшись, бросились к вертолету, винт которого уже начал вращаться, издавая усиливающийся треск. Вертолет оторвался от зеленой лужайки и с угрожающим креном скользнул над водой. Он завис в воздухе прямо над Сьёкье – беспомощной, отчаянно бьющейся в центре бассейна, не знающей, куда теперь – и исторг из себя два блестящих телескопических стержня с черными, железными, трехпалыми клешнями на вращающихся шарнирах. Клешни приблизились к Сьёкье, страшно щелкнули и изготовились ее схватить.

Сьёкье закричала.

Нет, это он, Вальд, закричал. Закричал, проснулся, и вскочил на постели, и нашел себя дрожащим, в поту, с руками, судорожно дергающимися, будто продолжающими лупить по чему-то. Он еще раз кратко, за пару секунд, прокрутил перед собой этот кошмар и почувствовал, как к глазам подступают слезы. Он встряхнулся. Все еще дрожащей рукою включил ночник и посмотрел на часы. Встал, позвенел бутылками в баре, открыл одну, отхлебнул, подумал, отхлебнул еще. Закрыл. Снова сел на кровать и охватил голову руками.

Затем он взял в руки телефон и стал набирать длинный номер. Он набрал его почти до конца, затем снова схватился за голову и нажал на сброс. «Нужно успокоиться», – громко произнес он и совершил еще один рейд к бару. Потом он снова взял в руки телефон и набрал другой, короткий номер.

– Дежурный слушает, – раздалось в трубке.

– Петя? – спросил Вальд.

– Это Коля. Здравствуйте, Вальдемар Эдуардович.

– Коля, – сказал Вальд, – мне нужно совершить некие действия… я ограничен в своем лексиконе… Ты понимаешь меня?

– Кажется, да, Вальдемар Эдуардович.

– Хорошо. Достань ключ, лежащий в твоем столе вместе с ключом номер десять.

– Да. Достал.

– Открой им то, что обозначено на бирке ключа.

На той стороне трубку положили на стол. Вальд услышал, как шаги удалились и вновь приблизились.

– Там…

– Я знаю, чтотам. Перенеси этона свое рабочее место… смотри, осторожнее со шнуром.

Шаги опять удалились и опять приблизились.

– Я здесь.

– Теперь запиши на бумаге ряд цифр. Вначале… э-э… количество полных лет, которые ты проработал в «ВИП-Системах». Это просто, верно?

– Да.

– Теперь, э… размер твоей зарплаты, в условных единицах, конечно… плюс пять.

– Будет…

– Несколько цифр, да. Теперь удвоенный размер твоей зарплаты в прошлом году, в тех же единицах, плюс девяносто четыре.

– Понял. Написал.

– Не забыл, что удвоенный?

– Вальдемар Эдуардович!..

– Хорошо. А теперь…

Вальд задумался. Черт возьми, что же дальше? И тут, останавливая его мысли, сквозь открытую форточку до него долетел ровный, механический гул. Он был похож на движение далекого поезда. Скрежет металла, негромкие голоса пробивались сквозь этот гул, делая его зловещим и наполняя сердце Вальда тревогою.

Это танки, подумал он.

– Жди на линии, – сказал он в трубку, положил ее на кровать и в чем был вышел на лоджию. Внизу, под резким светом неоновых фонарей, орудовала мусорная машина. У Вальда отлегло от души. Он присмотрелся. Лязгая рычагами и ровно урча, ребристая тварь хватала железные баки, с грохотом опрокидывала в себя, довольно жрала их содержимое. Она их как стопки, подумал Вальд. Человек в каске следил за процессом, помогал рычагам; поза его и движения напомнили Вальду Сида Кампоамора – утраченного, незабвенного, цепляющего за стропы воздушного шара злосчастный его «круизёр».

Вальд вернулся к кровати и взял трубку вновь.

– Коля, – сказал он, – все отменяется. Сделай все как было и уничтожь бумажку, на которой ты писал. Понял?

– Да. Вальдемар Эдуардович, у вас… я хотел сказать, у вас все в порядке?

– Делай что говорю. И соедини меня с дежурным водителем.

– Одну минуту.

Щелк, щелк.

– Дежурный водитель слушает.

– Миша, – устало сказал Вальд, – приезжай за мной.

* * *

Меньше чем через час, в конце fuckin’ тысячелетия, он тыкал и тыкал пальцем в автонабор телефона, на первый взгляд совершенно обычного, да и на самом деле обычного и отличающегося от других только тем, что он был подключен к особой линии связи. Эта линия хитрыми, обходными, экспериментальными каналами вела прямехонько за границу, минуя болтливые московские телефонные узлы, и для уверенности в полной тайне состоявшегося разговора ее можно было бы использовать лишь один раз – примерно так, как киллеры используют свои пистолеты.

Из десятка кнопок, предназначенных для ускоренного автонабора, Вальд задействовал примерно половину. В память этих кнопок он ненадолго перекачал информацию, уже давно хранившуюся исключительно в памяти его головного мозга, то есть содержание исписанного рукой Сьёкье бумажного листа. В ответ на каждое свое нажатие он слышал гудки сложных, нездешних тонов; эти тоны варьировались в зависимости от того, звонил ли он в Штаты, или в Норвегию, или по номерам находящихся неизвестно где сотовых телефонов… но результат везде был один.

Там, куда он звонил, трубку не брали. Может быть, где-нибудь был автоответчик, но Вальд не мог позволить себе им воспользоваться. Организовать такую линию – долго, дорого, тяжело… он должен был соединиться наверняка и разговаривать с человеком, а не с машиной. Поэтому после каждого вызова он мог ждать только два гудка. Даже и это было поначалу рискованным – автоответчик или какой-нибудь факс мог включиться с первого же сигнала – но обычно используют третий, четвертый… здесь он выдержал и не прогадал.

Кнопка – два гудка – сброс. Другая кнопка – два гудка – сброс. Сьё, откликнись. Сьё, подойди к телефону. Кнопка – два гудка – сброс.

Что ты делаешь, Сьёкье? Солнце, воздух, вода – твои лучшие приятели – не могли случайно тебе навредить. Шалишь, может, прямо сейчас с залетным мальчиком? Шали, пожалуйста, только побыстрей… ты же нормальная взрослая женщина, и… и… и ни фига подобного, мы обручены! Ты не можешь шалить. Ты обещала ждать моего звонка – почему ты не ждешь? Нет… в последний раз, кажется, не обещала… обещала уехать, вот! Да ты же в аэропорту! На борту самолета! Как я сразу не догадался. Конечно, ты на борту самолета. До фьорда – три захода, не меньше… а то и больше, чем три…

Он прекратил давить кнопки. Меланхолично использовал каждую еще лишь раз – чтобы стереть номера, заменить бессмысленными нулями. Я становлюсь параноиком, психопатом, вполне трезво подумал он. Неприятно. Только что, можно сказать, из отпуска. Никто даже не поймет, если еще раз.

Утром покажу пленку Филу, подумал Вальд, убирая с глаз секретный аппарат и вызывая дежурного водителя.

Машина неслась по пустым темным улицам. Светофоры были сплошь зелены. Да, думал Вальд: отличная идея показать Филу. Это будет зритель, не знакомый с историей вопроса; серый фон. Вдруг заметит что-нибудь новенькое… что-нибудь такое, что он, Вальд, просмотрел…

Все не так плохо, сказал себе Вальд.

* * *

Филипп сидел в кожаном кресле перед раскрытой дверцей ампир и был всецело поглощен событиями на экране. Внимание Вальда было раздвоено. С одной стороны, он наблюдал за движениями Филипповой мимики, с другой же стороны, то и дело поглядывал на экран.

Экранный Вальд делал все то же самое. Настоящий Вальд переживал события уже в третий раз, и все по-разному. В жизни это было одно, на первом сеансе это было другое, а сейчас он пытался смотреть глазами Филиппа и, может быть, найти что-нибудь этакое, отчего поганое дело как-нибудь прояснится, уладится, сдохнет.

«Уходи», – сказал расхристанный олигарх.

Пленка кончилась.

– М-да, – сказал Филипп в жизни.

– Ну?

– Что ты хочешь услышать?

– Вообще.

Филипп задумался.

– Мне понравилось, когда били часы.

– Больше ничего?

– Может, расскажешь?

Вальд вздохнул и стал рассказывать. Вначале он рассказал в двух словах – это вышло как-то неубедительно. Затем он прокрутил пленку опять, но без звука, и в ролях озвучил ее, как если бы это было немое кино. Наконец, он поделился с Филиппом своими мыслями об «Облике олигарха», деликатно опустив лишь одно – о везении и невезении. После всего этого он замолчал.

– И никто не звонит? – спросил Филипп.

– Почему-то.

– Значит, нужно ждать еще чего-нибудь?

Вальд пожал плечами.

– Знаешь, – сказал Филипп, – когда мне позвонили в тот раз, я сразу задергался. Импульсивно. Это уж потом… кажется, после того, как мне не удалось ее отправить… да, точно после этого: мы с тобой сидели в салончике, и ты предлагал мне свой кров.

– Так что? – спросил Вальд.

– Ага! Я имею в виду психологическую атаку. Я подумал, что звонок мог быть просто раздражителем. Я должен был задергаться, я и задергался… Дергающийся олигарх, думаю, выдает массу полезной кому-то информации. Вывод: если такими вещами действительно кто-то пользуется, значит, за тобой сейчас должны следить.

– Я как бы пока ничего такого…

– Ты уверен? Это мне кажется важнее, чем раздумывать, под каким соусом что подадут.

Вальд помолчал.

– Я ночью ездил в офис.

– Вот как. Зачем?

– Хотел использовать черный телефон.

– Хм. Разве он подключен к Интернету?

– Я хотел не туда, – стыдливо признался Вальд.

– Личный звонок, ага!..

– Я тебе упоминал о норвежке.

– Ну.

– Она мне дорога.

Филипп вздохнул.

– Поедешь в Норвегию?

– Почему ты решил? – удивился Вальд.

– Прежде ты никогда не говорил о женщинах таким тоном… и с таким лицом.

– Ну, значит, дождался-таки… помнишь ли – ты мне обещал…

– Поедешь – скоро? надолго?

– Партнер, – разозлился Вальд, – о чем мы?

– О серьезных вещах, – сказал Филипп. – Думаешь, тебя отпустят с такими бабками?

– Но ты же останешься.

– Мне кажется, ты бросаешься из крайности в крайность, – сказал Филипп. – Мне кажется, нужно думать не о пленке, а о деньгах. Давай решим что-нибудь про деньги. Испании и Норвегии приходят и уходят, а деньги…

– Это деньги приходят и уходят, – сказал Вальд.

– Эти деньги напоминают мне автомобиль, который стоит под окном с транзитным номером. Помнишь эти истории? Всю ночь не спал… отлучился в туалет – поминай как звали…

– Ты предлагаешь поставить их на учет?

Филипп ухмыльнулся.

– Тебе же теперь норвежка дорога.

– При чем здесь вообще эти деньги? Когда мне звонил Макс, большого вертолета уже и в помине не было.

– Дался тебе этот вертолет.

– Не верю я, что мы попали.

– Давай проверим, – предложил Филипп. – Давай я сейчас свяжусь с Виктором Петровичем и передам ему эту пленку.

Он покосился на Вальда – на его мигом вытянувшееся лицо – и добавил:

– О’кей, с твоими комментариями… хотя это…

– Да ясно, – поморщился Вальд.

– Ну, так что?

– Нет, – сказал Вальд. – Будем ждать до упора.

– Зачем же ты мне показывал? – удивился Филипп.

– Давай договоримся, – сказал Вальд. – Начиная с этого момента и… и раз и навсегда. Есть такие мотивы – щадить партнера… бояться показаться смешным…

– Понимаю, – улыбнулся Филипп.

– Так вот: если любому из нас… хоть что-то… где-то…

– Согласен, – кивнул Филипп. – Первым делом тебе придется рассказать мне о норвежке.

– Ну, это приятно.

– Очень рад. Кстати, насчет черного телефона…

– Ну?

– Ты дозвонился?

– Нет.

– Но…

Филипп замялся.

– Мы же договорились не щадить, – сказал Вальд. – Что ж ты умолк? Говори! Ты ведь хотел спросить меня, почему я сейчас такой спокойный, если не дозвонился?

– Да.

– Я думаю, она была на борту самолета.

– Моя жена как-то раз думала, что я у тебя, в то время как я был в холодном подвале, – заметил Филипп. – Но я хотел не о том. В следующий раз, пожалуйста, не езжай в таком случае в офис.

– Почему?

– Потому что ты перестал разбираться в технике. Твоя цель была не навести на нее врагов, так?

– Ну.

– Значит, они не знают ее номера, так?

– По крайней мере я на это надеюсь.

– Тогда при чем здесь черный телефон?

Вальд немо уставился на Филиппа.

– Ты должен был звонить из обычного автомата, по купленной в киоске телефонной карточке, – сказал Филипп едва не брезгливо, – или в самом крайнем случае ехать на Центральный Телеграф.

– Ты прав, – сказал Вальд. – Хотя я не уверен, работает ли Центральный Телеграф по ночам… но автомат по карте – это сильная идея. Черт побери!

– Почему такая глупая ошибка, партнер?

– Потому что…

Вальд замолчал.

– Не щадить друг друга, – сказал Филипп, – значит не щадить прежде всего себя самого.

– Снова ты прав, – признал Вальд. – Мне приснился плохой сон; я был под впечатлением. Я почему-то сразу подумал о черном телефоне.

– Ага, – сказал Филипп. – Либо ты теряешь голову от страха, либо действуешь под влиянием сна. В принципе, это одно и то же. Считаю, что если это была психологическая атака, она полностью удалась: они заставили тебя потерять способность адекватно мыслить.

– Скажи! а ты сам, после тогозвонка, так ли уж адекватно мыслил?

Филипп улыбнулся. Он вспомнил, как поехал к Эскуратову, и как тот сказал, что он будто в штаны наложил, и как он огрызнулся. Теперь Вальд делал все то же самое, и это было смешно.

Однако, думал он дальше, после того звонка его запихнули в багажник и повезли в подвал. И это уже не смешно. Что сейчас будет с Вальдом? Может ли он позволить Вальду ждать?

А как не позволить ждать? Он даже не смог отговорить Вальда от завитушек. Оставалось только…

– Вообрази, – сказал Филипп, – если она успела прицепить к чему-нибудь твоему ма-аленький микрофончик. Вот такой, – показал он двумя пальцами.

– Ага, – сказал Вальд.

– По-моему, это куда проще, чем выискивать твои звонки.

– Да. Но мы же сейчас не успели сказать друг другу ничего особенного, верно?

– Ты думаешь?

– Что, например?

Филипп громко рассмеялся. Он вытащил из кармана диктофон, в точности такой же, какой был подарен Вальдом Вую, и включил воспроизведение.

«Ты думаешь, тебя отпустят с такими бабками?»

«Но ты же останешься».

«Мне кажется, ты бросаешься из крайности в крайность; мне кажется, нужно думать не о пленке, а о деньгах. Давай решим что-нибудь про деньги».

– Это провокация, – буркнул Вальд. – Как ты мог говорить о деньгах, имея в голове мысль о микрофоне?

– Я просто хотел показать тебе, как мы слабы.

– Ну, и что?

– Может, удалось бы убедить тебя не ждать.

Вальд задумался.

– Я поражаюсь самообладанию тиранов, – сказал он через какое-то время. – Мне прислали какую-то несчастную пленку – и, пожалуйста, я уже псих. А представляешь себе обстановку в сталинском Кремле? Это при том что вот таких ма-аленьких микрофонов еще не было.

– Не думаю, что это было такое уж самообладание, – заметил Филипп. – Из-за таких вещей, если они повторяются постоянно, всякий со временем сделается маньяком. Это счастье, если в результате у него вообще не останется времени на дела. Потому что все-таки остается – и дела получаются соответствующие, кривые. Но почему ты говоришь о сталинскомКремле?

– Потому что по такой логике нужно говорить и вовсе не о Кремле. Этак выходит, любое место, где власть или деньги, прямо-таки патогенно.

– А это так и есть.

– В таком случае, кто же выигрывает? – вопросил Вальд. – То, что не самые умные – установлено ранее; не самые толстокожие, так как все равно сделаются маньяками… Короче, самыми какими нужно быть нам?

– Ты же веришь в Бога. Разве мы можем стать иными, нежели нас замыслил Господь?

Вальд поморщился.

– Кесарю кесарево, – сказал он.

– А говорят, всякая власть от Бога.

– Странно слышать такое из уст неверующего.

– Нет, не странно, – сказал Филипп. – Власть штука особая; я немало о ней поразмышлял. Хочешь, поделюсь соображением?

– Не знаю.

– Это ценное соображение, – сказал Филипп. – Я придумал его сидя в подвале и затем еще раз уверился в нем во время последней речи г-на А. Помнишь г-на А.?

– Помню. Давай соображение.

– Называется «экономика отъема». Блага, подлежащие отъему, могут быть разными; для краткости я веду речь о денежном эквиваленте.

– Ну.

– Некий хозяин (то есть, облеченный властью человек) отнимает у толпы деньги. Зачем? А затем, чтобы разделить их на три потока: 1, 2 и 3.

– Понял. Дальше.

– Дальше так. Первый поток идет самому хозяину. Я имею в виду личное потребление. Утехи, дома.

– Тоже понял.

– Второй поток идет бедным людям. Наконец, третий, самый главный поток, идет на злые дела.

– Именно на злые?

– Исключительно. Он, правда, распределяется иерархически; основная денежная масса, видно, идет на устрашение, поддержку устрашения, пропаганду устрашения и так далее, но кто же будет бояться, если кое-какое зло не творится в натуре? Поэтому на вершине потока зло; и общее назначение потока зло. А знаешь, зачем это зло?

– Ну, зачем?

– Затем, что если не будет этого зла, никто не отдаст хозяину денег, чтобы давать бедным и себе оставлять, то есть он просто лишится власти. Так вот, вся разница между Вуем и хвалеными демократиями исключительно в пропорциях. Власть – это третий поток ради первого. Второй поток остаточный – чтобы с голоду не подохли… но он тоже должен быть, ведь бедные – это масса, конечные потребители; без бедных не будет и богатых, которым власть вообще не нужна; по последней причине хозяин ненавидит богатых, но без них ему никак – отнимать будет не у кого.

Филипп помолчал и добавил:

– Между прочим, этими весьма простыми категориями легко иллюстрируется превращение в маньяка. Если ты внимательно слушал, то заметил, что зло для хозяина лишь инструмент; сам хозяин может быть не таким уж и злым человеком. Но вот зло из инструмента становится целью – вначале чуть-чуть, грань очень тонкая… потом больше… и вот ты и злодей. Насколько позволит толпа, конечно. В хваленых демократиях приходится ухо востро держать… а у нас – на всю катушку.

– Знаешь, – сказал Вальд, – когда я был маленьким, мне очень хотелось быть поглавнее.

– Маленьким всем хочется.

– Но большим, кажется, тоже. Тебе бы хотелось?

– Любым способом поглавнее, – уточнил Филипп, – или конкретно власти? Учти, под властью я имею в виду именно то, что построено по описанной мною модели.

– Да, вот ее – хотелось бы?

– Ни за что.

– Боишься делать зло?

– Не знаю; может быть. Ведь это… Тяжела ты, шапка Мономаха! – так вот, мне кажется, она действительно тяжела. Поэтому когда я говорю «власть от Бога», я просто имею в виду, что мало кто выдержит этот режим… а потому и предлагаю тебе, не умножая сущностей и проблем, побыстрее звать Виктора Петровича. Все равно отдаваться; зачем же ждать?

Они помолчали.

– Déjà vu, – сказал Вальд. – Да не просто vu, а так и было: с красивыми рассуждениями ты тянешь нас в это болото… и жену уже сплавил, в точности как тогда…

– Было совсем не так, – возразил Филипп. – Если восстановить события, то сегодняшнее началось – знаешь когда? Когда я вернулся из поездки и ты, вместо того, чтобы дать мне поспать, заставил меня звонить Эскуратову. Время собирать камни, – пожал он плечами. – Хочешь, жди… Только чего? – тоже багажника?

Вальд молчал.

– И что касается Аны, то это тоже не так, – добавил Филипп. – Я ее не сплавлял… разве я не говорил тебе? Ей просто предложили работу.

– Да? – удивился Вальд. – Какую?

– Не знаю.

– Как ты можешь не знать?

– Вот так и могу; какая-то работа вроде той, что была… они собирались в такой спешке… Ты представляешь, Марина уехала вместе с ней.

Вальд почесал репу и вздохнул.

– Ладно. Что будем делать?

– Я все сказал.

– Что ж, ты победил. Только…

– Только что? – улыбнулся Филипп.

– Только, – попросил Вальд, – не передавал бы ты пленку! Попробуй лучше зазвать этого типа сюда.

Глава XLII

О Венере Милосской. – Против лома нет приема. – С бору

по сосенке. – Проспект подписки на акции. – Ваня и

инопланетянин. – Конфуз Филиппа. – «Только вот…»

Виктор Петрович, одетый несколько странно – в двустороннюю мантию, верх которой был черным, а низ голубым – сидел во все том же зрительском кресле перед дверцей ампир и с доброй улыбкой наблюдал происходящее на экране. Вальда и Филипп, с одной стороны, наблюдали за эволюцией его улыбки, с другой же стороны, то и дело поглядывали на экран.

– Очень смешно, – сказал гость, дождавшись апофеоза, и жестом попросил Вальда прекратить позорный просмотр. – Вы хотели бы объяснить? – предположил он, все еще глядя на Вальда, и дружелюбно добавил: – Не стоит; я знаю, как создаются такие произведения. Лучше расскажите, какова была дама.

– В действительности? – уточнил Вальд.

– Ну разумеется.

Вальд задумался.

– Влагалище показалось мне несколько длинновато, – сказал он наконец. – Согласитесь, это не очень типично для подобной комплекции. Что же касается его толщины, то здесь я полностью удовлетворен, как вы могли видеть из эпизода с боем.

– О да, – сказал Виктор Петрович. – У таких, типа Венеры Милосской, влагалища наилучшие по толщине. Иногда говорят, что в этом отношении хороши худые, стройные – ну, модели; я неоднократно пытался найти тому подтверждение и в итоге окончательно разочаровался. Да оно и понятно, господа; коли на костях мало мяса, ведь это не только снаружи, но и внутри… с той поры я как вижу этих дылд, гордо дефилирующих по такому вот экрану, так сразу и думаю: бедненькие вы мои, неудачные… вынужденные скрывать свой изъян под маской показной неприступности… А вот когда дама в умеренном теле – это да. Каково было расположение входа?

– Скорее нижнее, чем верхнее, – сказал Вальд. – Для данного способа – вполне, вполне.

– Ага, – кивнул гость. – Сиськи?

– Как вам сказать…

– Неужели дряблые? – огорчился Виктор Петрович.

– Честно говоря, не обратил особого внимания, – признался Вальд. – Я и насчет влагалища-то могу быть не совсем объективен; дело в том, что в силу обстоятельств мне пришлось долго обходиться без женщины.

– Вот как? – насторожился гость. – Как долго?

– Никак не менее месяца.

Виктор Петрович сочувственно покачал головой.

– Да и по поводу данной пленки, – пробормотал Вальд, проводя какую-то сложную аналогию, – я не очень хотел раньше времени вас звать.

– Это правда, – подтвердил Филипп. – Это была моя инициатива… просто, видите ли, я как-то провел ночь в холодном подвале, так что больше не хочется.

– Вы правильно сделали, – сказал Виктор Петрович.

Его фраза заставила Филиппа поморщиться. То же самое мне говорил Эскуратов, подумал он.

– Эта проблема наша общая, – продолжал гость свою мысль, – но вы не должны о ней думать. Ваше дело – зарабатывать деньги, господа. В связи с этим я должен кое-что вам рассказать… и очень удачно, что вы оба здесь – не придется пересказывать и так далее.

Против лома нет приема, подумал Филипп. А так по-мужски, душевно начинался разговор.

– Как вы помните, – обращаясь преимущественно к нему, сказал Виктор Петрович, – во время последней и, кажется, единственной нашей встречи вы пару раз задали мне вопрос, откуда ветер дует. На что я вам со всей прямотой ответил что знал. Я и сейчас знаю не так чтобы намного больше вашего. Готовятся важные события в государстве, вот и все.

– Ага, – сказал Филипп.

– Если б я был политиком, то не преминул бы порассуждать перед вами об исторической миссии и всем таком, – сказал Виктор Петрович. – Но я не политик; я просто выполняю приказы будущих победителей. Думаю, вам тоже стоило бы присоединиться ко мне, господа.

– Но мы же и так ваши, – сказал Филипп.

– Это вы сейчасговорите так, – заметил Виктор Петрович. – А что вы скажете через минуту, когда выяснится, во что обойдется вам это присоединение?

– Не знаю, – сказал Филипп. – А во что?

– В большие деньги, – сказал Виктор Петрович.

– А они у нас есть?

– Да. Они у вас есть.

– А… – спросил Вальд, – извините, а можно узнать, что вы понимаете под словом «большие»?

– Философский вопрос, – улыбнулся Виктор Петрович. – Для каждого человека большие деньги – это, в первом приближении – все, что у него есть. Мы знаем, сколько у вас есть; так вот, нам нужно гораздо больше. Во много раз больше. Но вы же не одни такие у нас – вот, с бору по сосенке… Помните, как царь Петр собрал богачей и сказал: ну-ка, раскошеливайтесь! Будем строить флот.

– Простите меня за возможную нетактичность, – сказал Вальд. – Предположим… это просто мысленный эксперимент, понимаете?

– Да, вполне. Вы хотите спросить, что будет, если вы не захотите раскошеливаться?

– Именно это я и хотел спросить.

Виктор Петрович нисколько не удивился.

– Господа, – спросил он, – а зачем вам деньги?

Вальд ухмыльнулся.

– Виктор Петрович, это длинный разговор.

– Я просто пытаюсь ответить на ваш вопрос.

– Мы хотим жить, как хотим… исходя из того, что у нас есть, – сказал тут Филипп, – работать, как хотим… передать что положено своим детям… В общем, – закруглил он мысль, которую можно было развивать без конца, – у нас обычные цели людей, достигших чего-то своим трудом и не желающих никому ничего плохого.

– Замечательно! – с улыбкой сказал гость. – Только так не бывает.

– Это мы начинаем понимать.

– Вряд ли. Вы не начинаете понимать, что однимвам этой красоты не добиться.

Филипп и Вальд промолчали.

– Вы считаете меня обычным вымогателем, – сказал Виктор Петрович, – только, возможно, более изощренным, чем те, с которыми вы встречались до этого. Я не могу вас винить в этом, господа; могу лишь повторить то, что сказал вам, Филипп Эдуардович – нужны хозяева нового мира. Ладно; слово «хозяин» двусмысленно; в таком случае, нужны бухгалтеры, но не ворюги; нужны мастера, но не халтурщики. Вы сказали мне, что не интересуетесь политикой, так?