Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 77 страниц)

Оттого, что никакой другой мысли в голове не мелькнуло, Марина решила проверить такое предположение. Она сделала два шага, отделяющие ее «Толедо» от «москвича», и с сочувственным видом уставилась на последний. Прождав несколько секунд, позволяющих уже завести разговор, она посмотрела на мальчика и спросила:

– Мальчик, у тебя проблема?

– Ага, – кивнул мальчик, бросив на нее короткий и безразличный взгляд. – Не заводится.

– Может быть, я чем-нибудь помогу?

– Помоги, – согласился мальчик запросто, но без особенной радости. – Мне нужно кое-что перевезти.

С этими словами, не обращая внимания на продолжавшего копаться в моторе водителя, он проделал несколько странных манипуляций. Вначале он открыл багажник «москвича», затем полез в скопление проводов на задней вертикальной стенке багажника, что-то там нажал или повернул, затем снова закрыл багажник, а затем согнулся в три погибели и что-то еще раз нажал или повернул под бампером старенького автомобиля.

Едва он сделал это, как крышка багажника «москвича» плавно раздвинулась – незаметная глазу трещина или просто царапина неправильной, зигзагообразной формы вдруг разошлась, чем-то напомнив Марине выбегающую из металлических зубцов ступень эскалатора или, может быть, машинку для стрижки волос. Мальчик взялся за кромку образовавшейся прорези и дернул ее вверх. Часть крышки багажника поднялась и явила под собой бардачок, явно не предусмотренный конструкцией автомашины и представлявший собой настоящий тайник – толщиной не более «дипломата», но весьма поместительный из-за своих приличных размеров и сплошь забитый какими-то плоскими квадратными пакетами.

– Бери, – сказал мальчик и показал Марине пример, вынув из тайника столько пакетов, сколько мог унести в руках. Затем он сделал два шага к Марининому «сеату» и уже наладился было положить пакеты на заднее сиденье (благо дверца так и оставалась открытой), но передумал и коротко бросил водителю: – Открой багажник. – Даже «пожалуйста» не сказал.

Маринин водила – рыжеволосый крепыш по имени Карлос, которого Марина прозвала про себя Карлссоном – вышел из машины и вопросительно посмотрел на нее. Марина кивнула ему, стараясь не выказать улыбки, которая из-за забавности происходящего так и готова была уже нарисоваться на ее лице. Она запустила руки в секретный бардачок и обнаружила, что плоские пакеты довольно тяжелы. Они были аккуратно завернуты в нечто грубоватое и слегка маслянистое, похожее на толь, и по отдельности перевязаны тонким прочным шпагатом.

Мальчик тем временем положил свои пакеты в багажник «сеата» и вернулся за новой порцией. То же самое сделала и Марина; вернувшись к багажнику «москвича», она увидела, что его водитель прекратил копаться в двигателе, встал рядом с машиной и понурился. Мальчик не сказал ему ни слова. На этот раз он предоставил Марине вынуть столько пакетов, сколько она могла, а затем забрал все остальное и локтем прихлопнул секретную крышку. Багажник снова с виду стал обычным, разве что с едва заметной трещиной или царапиной близ стекла.

Переложив пакеты, мальчик прежде Марины влез в открытую дверцу «сеата». При этом он не спросил у нее на то разрешения и даже не попрощался с водителем «москвича». Какой невоспитанный мальчик, подумала Марина. Зря, наверное, вызвалась ему помогать.

– Куда едем? – спросил Карлссон.

– В Лефортово, – сказал мальчик.

– Вот так, – улыбнулся Карлссон. – Прямо туда?

Мальчик хмыкнул и ничего не сказал.

Карлссон пожал плечами и порулил куда было сказано. Марина размышляла, стоит ли ей заводить разговор с немногословным мальчиком и сколько времени она потеряет на своей благотворительности. На беду, она не прихватила в дорогу никаких полезных книг; все, что у нее было с собой – это аудиоплэйер с учебной кассетой по испанскому языку. Вздохнув, она нацепила наушники и включила кассету. Мальчик сидел смирно, не проявляя к ней интереса и глядя то перед собой, то в окно.

Невдалеке от площади Революции мальчик оживился, бросил взгляд на Марину и шумно втянул воздух сквозь зубы – типа, слюнки текут. Марина насторожилась. Может, он ненормальный, подумала она и не сказала ничего. Тогда мальчик, вероятно предполагая, что Марина не слышит его из-за наушников, повторил этот звук громче, на этот раз сопровождая его выразительной мимикой и искательно заглядывая в лицо Марине.

Марина сняла наушники.

– В чем дело, мальчик? – спросила она строгим голосом. – Тебе нехорошо?

– Что-то захотелось поесть, – сказал мальчик. – Сейчас будет «Русское Бистро»; давай там перекусим.

– Хм. Ну давай.

Карлссон недовольно покачал головой, но даже не обернулся и послушно остановил около «Русского Бистро».

– Только денег у меня нет, – предупредил мальчик, когда они вышли. – Покормишь меня?

– А ты много ешь? – спросила Марина, довольная, что завязался хоть такой разговор.

– Обычно не очень, – сказал мальчик. – Но сейчас, наверно, съем много.

– Слишком много я тебе не дам, – сказала Марина.

– Ты шутишь? – несмело предположил мальчик.

– Вовсе нет. Я по профессии медсестра; знаешь, что бывает, если переешь с голодухи? Заворот кишок…

За этим разговором они выстояли маленькую очередь и взяли каждый что хотел. Мальчик взял себе два пирожка с мясом и два с печенью, а также две порции бульона. Марина взяла клюквенный сок. Глядя на нее, мальчик подумал и тоже взял себе еще и клюквенный сок.

А он забавный, подумала Марина. Вовсе никакой не ненормальный; просто стесняется, должно быть. И давно не ел. Бывает.

– Скажи, – спросила Марина, когда они сели за столик, – а что это за пакеты, которые мы везем?

– Взрывчатка, – ответил мальчик.

Поскольку он говорил с набитым ртом, слова звучали невнятно, и Марина решила, что она не расслышала. Потом она подумала, что мальчик пошутил.

– Взрывчатка? – переспросила она. – Динамит?

– Не ори, – сказал мальчик. – Никакой это не динамит. Это типа тротила, только гораздо лучше.

Марина внезапно почувствовала, что мальчик не врет.

– Слушай, – тихонько спросила она, – а моя машина не взлетит вместе с нами на воздух?

– Нет, – опять невнятно ответил мальчик, – я хорошо все упаковал.

Она на какое-то время оставила его в покое, наблюдая за тем, с каким удовольствием он поглощал бульон, и пытаясь понять, как ей вести себя в такой ситуации. В конце концов любопытство пересилило, и она спросила:

– Ты террорист?

– Не-а, – мотанул головой мальчик, жуя третий по счету пирожок и с сожалением посматривая на единственный оставшийся.

– Понимаю, – сказала Марина, – ты курьер.

– Нет, – сказал мальчик и дожевал пирожок. – Я сам все делаю, своими руками.

– И эту штуку с багажником, что ли, тоже сам?

– Ага, – гордо сказал мальчик. – Понравилось?

– Ну. Даже не верится.

– Никто не верит.

– А скажи, мальчик, – спросила Марина едва ли не шепотом, заинтересовываясь все больше и больше, – зачем ты это делаешь? Ведь ты же не будешь утверждать, что на самом деле устраиваешь взрывы?

– Утверждать не буду, – сказал мальчик и взялся за четвертый пирожок, – но на самом деле я их устраиваю.

– Вот это да, – сказала Марина. – А как тебя зовут?

– А тебя?

– Я первая спросила.

– Лешей, – сказал мальчик, – но это имя ненастоящее, учти.

– Понимаю, – сказала Марина. – Леша так Леша… А ты вообще – чем занимаешься? А сколько тебе лет? Ты же, наверно, учишься в школе… или бросил из-за этих дел?

– Ты кое-что забыла, – сказал мальчик, перестал жевать и посмотрел на Марину не мигая. Такой взгляд был для нее неожиданным; под ним ей стало слегка не по себе.

– Что именно? – спросила она его, как взрослого, холодно и с легким оттенком самозащиты.

– Я спросил, как тебя зовут.

Марина улыбнулась.

– Ах, да. Меня зовут… Мария.

– Хорошо, – сказал Леша, кивнул головой, снова начал жевать и снова сделался простым и забавным.

– Но ты тоже не ответил на мои вопросы, – напомнила Марина.

– Я учусь в школе, – сказал мальчик. – Не бросил. Мне сегодня исполнилось тринадцать лет.

– Как, прямо сегодня?

– Ага.

Марина растерялась.

– В таком случае, – предложила она, – что, если я угощу тебя еще чем-нибудь? Только не в «Бистро». Давай съедим что-нибудь сытное и десерт… надо же отметить твой день рождения!

– А какой десерт? – спросил Леша.

– Какой выберешь. И еще – выпить шампанского… это же нормально для тринадцати лет?

– Ну, – сказал Леша с еле заметной улыбкой. – Только я его не люблю. А вот десерт – это идея хорошая.

Они встали, отнесли свои подносики куда положено и как бы друзьями пошли назад в машину.

– Можно я сяду вперед? – спросил Леша.

– Можно, – озадаченно сказала Марина. – А почему ты сразу не сел вперед?

– Не хотел, – сказал Леша и быстро отвернулся, открыл дверцу и сел рядом с водителем.

Как же, подумала Марина. Не хотел! Решил просто, что это я еду на лакомом месте. Потому и залез на заднее сиденье… маху дал! Конечно, как я сразу не догадалась; какой мальчишка по доброй воле полезет на заднее сиденье? Выходит, вовсе никакой он не невоспитанный. Ужасно забавный пацан.

– Карлос, – сказала она, – я передумала.

– Не едем в Лефортово? – спросил Карлссон.

– Едем, но по дороге нужно найти ресторан. Кстати… ты сам уже пообедал, Карлос?

– Я бы, с позволения сеньориты, отлучился на полчасика, пока вы будете в ресторане…

– Жаль, Карлос, но это никак невозможно. Лучше купи себе что-нибудь сейчас по дороге… обстоятельства таковы, что машина в любую минуту может понадобиться. – Говоря это, Марина подумала, что Леша, верно, оценивающе прислушивается к ее словам, а может, и запоминает формулировки. Кто же все-таки был на «москвиче», подумала она. Вряд ли родственник повез бы с тротилом. Значит, не родственник; но если у него нет денег – что за интерес такого возить?

– Нет проблем, – сказал Карлссон, делая левый поворот через сплошную линию. – Я знаю тут один погребок, а рядом куча киосков…

– И еще я тебя очень попрошу, – сказала Марина, – пока мы не доехали до Лефортова, не нарушай правил по мелочи, vale?

– Как скажете, – буркнул Карлссон и надулся.

Погребок оказался что надо – дорогой, вкусно пахнущий, а главное, немноголюдный.

– За тебя, – сказала Марина и подняла бокал шампанского. – Расти большой!

– Спасибо, – серьезно сказал Леша и тоже поднял свой бокал с какой-то жуткой газировкой – «Спартак-Колой» или чем-то вроде этого.

Они принялись за вкусный шашлык; Марина заметила, что Леша ест теперь значительно медленней и аккуратней. Бедный парнишка, подумала она. Сутки, небось, не ел… с его странными заботами это вполне возможно.

– Леша, – не вытерпела она до окончания блюда, – а кто это был, на «москвиче»? Родственник?

– Нет, – сказал Леша. – Так… дядька один. Просто помогает. По своему желанию.

– Ради чего, извини? Это же опасно. Ты-то еще несовершеннолетний… можешь, если что, и под дурачка смолотить… а он – понимает, что делает?

– Ему все равно, – сказал Леша. – У него сына убили, теперь ему все равно.

Марина поежилась.

– Боже, – сказала она. – Я вижу, ты и на самом деле террорист… Как же ты мог мне довериться? А если бы я…

Леша помотал головой.

– Я же вижу, что ты не из таких.

– А где ты устраиваешь взрывы? – спросила Марина.

– Сейчас возле посольств, – ответил Леша. – Вернее, собирался возле посольств… а! – с досадой махнул он рукой. – Дал тут двоим по гранатомету, объяснил четко, куда стрелять, куда сматываться… а у них в последний момент ручонки затряслись. Балбесы! – воскликнул он в крайнем раздражении. – Оружия жалко; бросили прямо на проезжей части, не забрали с собой… да ты, может, видела – передавали… После поехал посольства взрывать, а возле каждого уже милиции немерено.

– Ага, – сказала Марина. – И что тогда?

– Да ничего. Взорвал жандармерию на Кузнецком Мосту… ну, чтоб хоть что-нибудь! а еще куча взрывчатки осталась. Вот я ее и везу в хранилище.

– Леша, – спросила Марина, – а тебе самому не страшно этим заниматься?

– Нет. Со мной не случится ничего.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

– А давно ты?..

– Не-а. Месяц всего.

– Вот как, – сказала Марина.

– Это временно, – не слишком вразумительно заметил Леша. – Это я себе руку набиваю.

– Для чего?

– Не знаю. Просто надо руку набить.

Марина помолчала.

– Раньше я занимался другим, – сообщил Леша, и Марина подумала, что это его первая фраза, сказанная по собственной инициативе – до этого он только отвечал на ее вопросы. – Авиамоделизмом, компьютерами… тоже неплохие дела, только детские. А как на сербов напали, тут я и спохватился; думаю – быть войне! А то все мир да мир… так и помрешь, не повоюешь.

– Тебе хочется воевать? – удивилась Марина.

– Всякому хочется, – ответил Леша. – А еще я читал, что каждое поколение должно пережить войну… а мое еще не пережило.

– А как же Чечня? – спросила Марина.

– Это не война, – сказал Леша, помрачнел и сразу сделался как бы старше своих лет.

– Как не война? там же погибло столько людей…

– Не война, – упрямо повторил Леша. – На войне воюют солдаты; а если всех, кто убивает, считать солдатами, значит, московские бандиты – это целая армия. Кавказ надо усмирять, – сказал он так, что Марина вздрогнула. – Ну погодите, – добавил он как бы сам себе, – когда-нибудь и до вас доберемся.

– Ты так говоришь, – сказала Марина, все еще поеживаясь, – будто у тебя есть какой-то конкретный план.

– Нет, – покачал головой Леша. – Пока нет.

– Пока нет, – повторила Марина, прислушиваясь к себе. – Странно. Мы с тобой знакомы не больше часа…

– …а я тебя будто знаю всю жизнь, – ехидно подсказал Леша. – Может, ты в меня втюрилась, Мария? В ресторан повела… Сейчас много таких… по малолеткам!

– Фу на тебя, – сказала Марина и почувствовала ранее с ней не случавшееся. Будто у Царевны была голова, и сейчас эта голова закружилась. – Скажи лучше, – спросила Марина, с трудом обретая опору Царевне, – почему ты с первой же фразы обратился ко мне на «ты»? Ведь я все-таки как бы тетенька, а тебе только тринадцать… да и то всего один день!

– А я со всеми на «ты», – сказал Леша.

– Как? а с педагогами в школе?

Леша скривился.

– Они на меня махнули рукой. Психом считают.

– А… школа-то обычная? не для психов?

– Еще чего, – ухмыльнулся Леша. – Я не так уж плохо учусь… как говорят, добросовестный середнячок. Мог бы и лучше, да времени нехватает… ну, и выделяться тоже не хочу. Понимаешь?

– Понимаю, – задумчиво сказала Марина, – и очень даже хорошо.

– Да? А хочешь мне помогать?

– Не знаю, – сказала Марина, ощущая огромное желание немедленно сказать «да», начиная бояться этого желания и сопротивляясь ему изо всех сил. – Смотря чем…

– Тот дядька мировой мужик, но машина у него ни к черту, – сказал Леша, совершенно точно не замечая ее внутренней борьбы. – С ним меня выловят. Вот бы ты вместо него, а? Я бы тебе тоже багажник переделал…

Марина молчала, все еще боясь, что первым словом, которое она произнесет, будет «да».

– Страху нет, – продолжал мальчик, – с таким багажником хоть куда. Сколько раз уже обыскивали… без собаки, конечно… Никому не приходит в голову.

– Я… подумаю, – с трудом сказала Марина.

– Тогда не надо, – сказал Леша. – Забудь.

– Но у меня же еще Карлос… и вообще – разве ты не понял, что это служебная машина? Такие решения не принимаются с кондачка.

Леша улыбнулся.

– Не надо, – сказал он. – Без обид.

Наступило молчание. Марина нырнула в него, как в прохладный бассейн после невыносимо жаркой бани. Она наблюдала, как Леша ест мороженое, и пыталась упорядочить все происшедшее, начиная с того момента, когда будто кто-то толкнул ее к старенькому «москвичу».

– Ты очень необычный мальчик, – сказала она наконец. – Другие в твоем возрасте валяют дурака… пичкают себя всякой ерундой, или в лучшем случае машины моют на стоянках… Откуда ты деньги на все берешь?

– Не люблю деньги, – поморщился Леша. – Все беды от них.

– Ты говоришь как философ, – заметила Марина. – Как философ или какой-нибудь романтический герой из далекого прошлого.

– Знаешь, – сказал Леша и даже ложечку отложил, и Марина поняла, что сейчас услышит нечто важное, – иногда мне кажется, будто это все другая жизнь… не та, что на самом деле. Как сон. Как будто что-то когда-то изменилось и дальше пошло не так – и вот стало то, что есть. А на самом деле должно быть совсем другое… понимаешь?

– А что именно?

– Что изменилось? Не знаю.

– Нет, что должно быть?

– Тоже не знаю, – вздохнул Леша.

– А хотел бы знать? – спросила Марина, предвосхищая ответ.

– Еще бы, – хмыкнул Леша. – Может, тызнаешь?

– Может, и знаю, – загадочно улыбнулась Марина. – Не все тебе меня удивлять…

Леша уставился на нее с недоверчивым видом.

– Загадками говоришь, тетенька.

– Скажи, Леша, – спросила Марина, – что ты будешь делать после Лефортова?

– Сегодня?

– Ну да. Сразу, как только.

– У меня много дел.

– А давай съездим еще в одно место.

Недоверие в глазах Леши усилилось.

– Ты же сам выбрал меня, – хмыкнула Марина. – Если я надумала тебя сдать, зачем бы я предупреждала? Я бы тебя даже из машины не выпустила… отвезла бы куда положено вместе с твоим тротилом.

– Не знаю, – сказал Леша.

Теперь твоя очередь сопротивляться, азартно подумала Марина. Но куда тебе… Сейчас я тебя добью.

– Между прочим, – обронила она, – я отвела бы тебя в настоящие секретные московские катакомбы. Ты, кажется, нуждался в помощи? Так вот, я помогла бы тебе… просто ты еще не знаешь, как.

Ему очень хочется спросить – как, подумала она. Но он не спросит.

– Хорошо, – кивнул Леша. – Тогда давай быстрей.

– Боишься, чтобы я не передумала?

– Просто хочу быстрей.

И правильно хочешь, думала Марина по дороге в Лефортово, в течение которой они не обменялись ни словом. И в самом Лефортове, где она вначале даже не вышла из машины, будучи уже уверенной, что он не сбежит. Но когда он появился опять из какой-то кирпичной щели, испачканный, запыленный, подошел к передней дверце «сеата» и сделал движение, чтобы ее открыть, неведомая сила вытолкнула ее прочь из салона, наполнив стыдом за то, что она позволила ему таскать, пылиться и пачкаться. Она посмотрела на него. Он стоял против солнца, и светлый ореол вокруг его фигуры вначале показался Марине оптической иллюзией; присмотревшись внимательней, она поняла, что оптика здесь не при чем. Тогда, едва удерживая себя от внезапных слез и от желания склониться в низком поклоне, она лишь открыла перед мальчиком дверцу, подождала, когда он сядет, захлопнула за ним дверцу и затем уж села на свое место сама, и снова все стало милым, понятным и радостным.

Она специально не повела его через Романов переулок, где ходы больше напоминали какой-нибудь американский институт. Желая удивить его воображение, а может, просто продлить свое пребывание с ним, она повела его со станции метро «Боровицкая» – теми самыми ходами, какими когда-то вели ее саму; они шли вначале вдвоем, и она искоса любовалась его изумленной физиономией, и как его изумление росло пропорционально пройденному пути и численности охраны. Она уже давно получила высокий ранг вместе с правом ходить многими ходами, как и являться в штаб без звонка и без приглашения; вот только на мальчика ее права не распространялись, поэтому пришлось ему, обалдевшему от виденного, посидеть в комендатуре штаба, пока князь Георгий не освободился для нее.

– В чем дело опять? – буркнул он вместо приветствия. – Ты знаешь, как я отношусь к таким визитам.

– Да? – лукаво спросила Марина. – А если произошло нечто экстраординарное?

– Судя по твоему благополучному виду, – проворчал князь, – ничего такого не могло произойти; должно быть, для тебя это слишком мудреное слово.

– Ваше сиятельство, – сказала Марина, – вы вправе меня отругать; только как бы вам не было совестно ровно через пять минут… впрочем, – заметила она как бы про себя, – поскольку мне полагается премия, то чем больше вы будете меня ругать, тем премия будет ценнее.

– Какая еще премия? – рявкнул князь. – За что?

– За то, что я решила одну из двух стоявших передо мною задач, – торжественно и с расстановкой произнесла Марина, – таким образом, половина моей миссии выполнена. Запомните этот день, ваше сиятельство, и возрадуйтесь! ибо я привела вам царя.

Глава XXXIX

Сравнение Норвегии и Нью-Мексико. – Другие географические

факты. – О расширении границ. – О климате средней полосы

России. – Энциклопедии объемлют не всё. – Таинственный

пакет. – Халява для олигарха. – Зачем нужен Чиппендейл

– Сьёкье, милая Сьёкье.

– Милый Вальд!

– Я – просто.

– Вижу… то есть слышу.

– Сьёкье… кстати, какое у норвежцев уменьшительное от твоего имени?

– Ты забыл. Это не норвежское имя.

– Ах, да. А как тебя называли в детстве?

– Тебе будет трудновато произнести.

– Ну… для идиота.

– Для идиота – говори «Сьё».

– О’кей. А норвежский язык трудный?

– Для меня почему-то нет… а вообще ты хорошо подумай, Вальд! Ведь у нас целых два языка.

– Я знаю, что в Швеции еще говорят по-фински… а у вас? по-шведски, что ли?

– Ты не понял: норвежских языка два. Ну, как тебе объяснить… две разные формы.

– М-да. И ты на обоих говоришь?

– Приходится…

– Расскажи мне про свою страну.

Сьёкье задумалась.

– Что тебе сказать? Норвегия – это государство на севере Европы.

– Ага!

– По территории… по территории примерно как штат Нью-Мексико.

– Вот оно что.

– Притом 70% этой площади не заселено… как, впрочем, и в штате Нью-Мексико.

– Ты смотри, какие похожие! А численность населения – тоже одна и та же?

– Ну да, еще чего! В Норвегии гораздо больше. Правда, я не знаю точно, сколько в Нью-Мексико, но вряд ли тут живет хотя бы два миллиона.

– А в Норвегии?

– Целых четыре; даже немного больше.

– Ух ты. Как в половине Москвы.

– Что ты хочешь этим сказать? – оскорбленно осведомилась Сьёкье.

– Только то, – испугался Вальд, – что мне досталось редкое, бесценное сокровище.

Сьёкье хмыкнула.

– Досталось, – передразнила она.

– А что… мы же жених и невеста, нет?

– Мы… да.

– Почему бы, кстати, не назначить день свадьбы?

Сьёкье помолчала.

– Вальд!

– А?

– По-моему, ты плохо представляешь себе фьорд.

– Так ты расскажи.

– Я рассказала бы… но это невозможно.

– Ну, хотя бы пару слов.

– Не знаю. Я просто хотела сказать… как бы тебе после Москвы не стало там скучно.

– Хм. А если будет скучно, поедем жить в город?

– В какой?

– В любой.

– Да. Только недалеко, чтобы часто возвращаться.

– А что, там так много городов?

– Если недалеко, то не меньше двух.

– А как называются?

– Хаммерфест и Тромсё.

– Вот видишь, сколько вариантов.

– Да… я вижу, нужно поговорить обо многом.

– Мы и говорим.

– Лучше бы не по телефону. Лучше бы в воде, а на худой конец в уютной мягкой постели.

– Не провоцируй меня.

– А что ты сделаешь? А ты самоудовлетворяешься без меня? Ты же сейчас вроде без женщин.

– Прекрати.

– Но это необходимо! Мне не нужен муж-импотент.

– Сьё… расскажи лучше еще про Норвегию.

– Хм… Тебя интересует длина береговой полосы?

– Конечно! Еще спрашиваешь.

– Двадцать тысяч километров.

– Сколько?

– Двадцать тысяч.

– Сьёкье, – сказал Вальд, хихикая, – я понимаю, что ты истинная патриотка, но у патриотизма тоже должны быть пределы. Двадцать тысяч километров – это больше радиуса Земли; собственно, это половина земного экватора.

– Именно так; теперь тебе, может, немножко больше понятно, что такое фьорд.

– М-да. А сколько всего фьордов?

– Классификации разные; лично я бы не стала считать. Это все равно что считать звезды.

– Сьё, я все больше хочу на фьорд.

– Я тоже.

– В следующий раз назначаем день свадьбы.

– Хорошо.

– Я целую тебя.

– Я тоже. Вальд?

– Ась?

– А как будет уменьшительное от Вальда?

– Тебе не повезло, девочка; это уже уменьшительное.

– А тогда как полное?

– Вальдемар.

– Ух ты!

– Мне тоже нравится. Так я целую тебя еще раз.

– Я тоже, Вальдемар, Вальд. Ведь у тебя вечер?

– И поздний притом.

– Ты дома?

– Я в уютной постельке… вот только без тебя.

– Да. Спокойной ночи.

– Я люблю тебя, Сьё.

– Я тебя тоже. Я буду ждать звонка.

* * *

Любимая! Если бы Вы не начали некоторое время назад столь стремительно расширять границы нашего мира, вряд ли я решился бы написать Вам о своих сегодняшних новостях. Но они для меня удивительны. Так как Вы уже ввели к нам не только наших маленьких, но и некоторых больших, позволю-ка себе и я то же. Надеюсь, Вы отнесетесь к этому со столь же спокойным и полным пониманием, какое проявил и я в отношении Вашей звездочки, девочки Маши; а сейчас речь пойдет о моей жене.

Вы и сами когда-то просили меня рассказать о ней кое-что… однако сегодня – даже не о ней самой, а о ее отражении, о проекции в моем сердце. (Но и девочка Маша была важна Вам – а значит, и мне – не как таковая, а через свое отражение в Вашей душе, ведь верно?) Перечитайте то немногое, что я Вам писал о своей жене; до сего дня я не мог бы ничего к этому добавить.

Но сейчас ситуация выглядит уже не совсем так. Здесь я должен изрядно отвлечься и припомнить еще один ранее изученный нами вопрос. Я говорю о хождении без трусов в джинсах; если помните, я подробно живописал прелести такого хождения и обосновал предпочтительность темных джинсов, на что Вы, с заставившей меня умилиться нежной заботой, но также и со свойственной Вам практичностью, воспретили мне ходить без трусов в холодное время.

Без стыда Вам признаюсь, что зимой я (как, впрочем, и большинство мужчин средней полосы России) надеваю под брюки кальсоны или даже более плотный спортивный трикотаж. Эти вещи – неизбежное зло нашего климата, но тем приятнее последующее освобождение от них. Когда именно? Здесь у каждого правда своя; лично я напялил джинсы на голое, едва миновали морозы – в этом году, если помните, был весьма теплый февраль. Я не стал докладывать Вам об этом, так как мы обсуждали в то время проблемы ничуть не менее значительные. Как и всегда.

Однако в марте сильно похолодало, и я оказался перед сложным выбором. Снова кальсоны или хотя бы трусы? Но я только-только успел вкусить телесной радости; член мой так не хотел снова в матерчатые тиски! Право же, лишить его выстраданной привилегии свободно болтаться внутри штанов было бы слишком жестоко. А не надеть ничего – значило, дорогая, нарушить Ваш благоразумный приказ.

И я нашел выход. Я взял несколько пар своих трусов и аккуратно вырезал ножничками ту часть, которая так мешала моему члену. Я уже писал Вам, что сам по себе член весьма вынослив и температурно неприхотлив; да и Ваш приказ был направлен именно на защиту прилегающей поверхности моего тела. Таким образом мне удалось совместить две, казалось бы, взаимоисключающие функции своей одежды; я стал ходить в этих полутрусах (я недолго думая назвал их полутрусами), заботясь лишь о том, чтобы они не попались на глаза моей жене. Я писал Вам, что она свыклась с моей летней манерой ходить без трусов; но кто знает, что бы могла она подумать при виде столь экзотического изобретения!

Ну как, удалось мне Вас заинтриговать? Теперь, наконец, подхожу к главному. Вчера вечером моя жена вернулась из-за границы; впрочем, «вернулась» – слово не то: она уехала с месяц назад в длительную служебную поездку и теперь приехала лишь на пару дней по делу. Она устала с дороги; она легла спать, не разбирая своих вещей. Я Вам писал, что люблю ее (вероятно, не меньше, чем Вы – Вашу девочку, звездочку); ночью я оберегал ее сон, а утром поднялся первым и пошел приготовить нам кофе.

SEND

Тут я вспомнил, что по дороге из аэропорта она говорила мне о замечательном сорте кофе, который она уже успела полюбить за границей и пачку которого теперь привезла с собой. Я решил сделать ей приятный сюрприз. Я открыл ее чемодан и нашел эту пачку. Одновременно я увидел несколько маленьких пакетов и, грешным делом, заинтересовался. Ведь любопытство свойственно не одним только женщинам, разве нет? Я открыл два-три таких пакета – те, что не были в сувенирной упаковке и, следовательно, не предназначались для кого-то стороннего.

Надо сказать, что в нашей семье не принято скрывать друг от друга содержимое сумок, кошельков и так далее. Я и полутрусы свои спрятал только затем, чтобы избежать лишних моральных проблем в первую очередь для моей супруги. Я хранил их в устроенном мной тайничке за томами энциклопедии – может быть, не столь уж надежном месте с точки зрения мастеров сыска, но во всяком случае скрытом с глаз моей жены (а заодно – и наших детишек).

Так вот – представляете ли Вы, дорогая, мое изумление, когда один из открытых мною пакетов явил мне… что бы Вы думали? Полутрусы! Может быть, подумалось мне, я не один такой умный? Может, в более развитых странах это уже общепринятый ширпотреб? Я присмотрелся к определяющему срезу. Я не технолог швейных изделий, но отличить отделанный край от просто обрезанного (и даже слегка сыплющегося) мне по плечу. Полутрусы были такие же, как у меня, то есть самодельные. Совпадение? Невероятно. Телепатия? Ерунда; в таких вещах я материалист и не верю в передачу на расстояние мыслей о галантерее.

Я спрятал полутрусы обратно, пошел на кухню и, делая кофе, задумался. Итак, жена все же нашла мой тайничок. Я без труда вычислил, когда это произошло. Незадолго до ее отбытия, когда вновь потеплело (притом резко; я вмиг отказался от полутрусов), она учинила большую уборку. Я помню тот день; он запомнился мне потому, что по ходу рутинных утренних хлопот она посмотрела на заоконный термометр и, улыбаясь и явно сочиняя на ходу, произнесла буквально следующее:

Шестнадцать градусов сейчас,

И это просто высший класс.

Через неделю будет лето,

И ты, дружок, увидишь это —

что было совершенно на нее не похоже; никогда ни до, ни после моя жена не сочиняла стихов. Я улыбнулся ей в ответ, несколько удивленный, но не придал этому особенного значения. Я ушел на работу; она занялась уборкой – окна, просушка одеял и так далее… Видно, она перевернула в квартире буквально все. И нашла. Но когда я вернулся домой, она ничего мне не сказала.

Догадаться о назначении полутрусов несложно, особенно ей, знающей о некоторых моих пристрастиях; но почему же она, не сказав мне ни слова, привезла из-за границы такие же? Загадка захватила меня. Увлекшись своим мысленным поиском, я едва не испортил кофе. Но я догадался! Я нашел. Единственным объяснением могло быть ее желание поиграть со мной – примерно так, как это делаем мы с Вами, дорогая. Наша с Вами игра напоминает мне игру в куклы (не зря же Вы обсуждали куклы в секс-шопе), а жена моя затеяла что-то вроде казаков-разбойников – ну, в общем, прятать и находить. Может быть, обмениваться какими-нибудь записочками. А что предположили бы Вы, дорогая?

SEND

Но я же не знаю твоей жены – ты так вежливо уклонился, когда я попросила рассказать мне о вас… А почему ты не думаешь, что она просто надумала сделать тебе подарок? Подарок – я имею в виду не сами полутрусы (смешное словцо!), а ее признание твоих пристрастий.