Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 77 страниц)

Вальдемар был классическим поздним ребенком – тихим, умненьким, несколько болезненным; в то время как его сверстники во дворе играли в футбол и лупили друг друга, он был Морисом-мустангером; быстрее ветра он скакал вдоль берегов Рио-Гранде и ловко бросал лассо. В то время как его сверстники менялись пиратскими эпизодами Wolfenstein’а и Doom’а, он копался в особенностях различных сетевых платформ и набирающем мощь языке Java. Отец его был немногословным, суровым человеком, испытавшим многое на своем жизненном пути; даже от своего сына до поры он скрывал свои истинные, очень нежные чувства, а также веру в Спасителя. Когда Вальдемар достиг шестнадцати лет, отец открыл перед ним завесу семейной истории. Юноша был потрясен; он вновь стал Морисом-мустангером и поклялся себе добыть славный бочонок. Правда, для этого нужно было сперва разыскать оба кольца Кампоаморов; одно из них, как мы помним, было надежно спрятано в городе Львове, а второе – неизвестно где; может быть, в неведомом городе Йебенес…

Время шло; Вальдемар поехал учиться в Москву, да там и остался жить и работать. Время продолжало идти; мир постепенно становился все более единым, и чем дальше, тем менее фантастической казалась Вальдемару идея разыскать Франсиско Кампоамора. Он подумывал об этом раз в месяц, в квартал; однако сегодня весь день поглощен клиентом, а на завтра назначена конференция; послезавтра расписано с утра до вечера, в выходные следовало доделывать хвосты… и так далее; текучка поглотила Вальдемара и не давала добраться до Йебенеса. И тут Франсиско позвонил сам.

Свидание их без конца прерывалось звонками и врывающимися в кабинет посетителями; в конце концов пришлось Вальдемару прикрикнуть на секретаршу и увести дорогого гостя в специальный салончик, где вмешиваться кому-либо в их беседу было строго-настрого запрещено. Здесь они выпили водки, и Вальдемар сказал: «Ну? Теперь ты видишь, почему я не добрался до Йебенеса?»

«Да, – грустно ответил ему Франсиско. – Я-то уж было надеялся съездить в Тейпану вместе с тобой, но теперь вижу, что это невозможно. Давай мне поскорей золотое кольцо, да я и пойду; обещаю тебе прислать бумаги твоего прапрадеда почтой первого класса».

«Но у меня нет кольца, – сказал Вальдемар. – Оно до сих пор схоронено в городе Львове; как видишь, обстоятельства в данном случае сильнее нас».

Франсиско почесал репу.

«Ты меня уважаешь?» – спросил он.

«Да…»

«Тогда давай выпьем».

Они выпили, и Франсиско сказал:

«Мало, очень мало таких обстоятельств, которые на самом деле сильнее человека! Если уж я тебя нашел, что за проблема теперь добраться до Львова и добыть там кольцо? Рассказывай».

Подивившись такой силе духа, Вальдемар покачал головой и начал рассказывать.

То, как Франсиско ехал во Львов – расположенный, в течение одного столетия, на территории уже пятого по счету государства – является, наверно, предметом отдельного рассказа… Главным, однако, остается то, что золотое кольцо было добыто, и Франсиско вначале похвастался об этом троим: деду Франсиско, сеньоре Ане и, конечно же, Дульсинее; затем, подумав, он позвонил Вальдемару П.

Услыхав новость, П. молчал не менее чем полминуты. Франсиско уж было решил, что связь прервалась, но в это время его собеседник опять появился на линии.

«Дорогой друг, – сказал он теплым, проникновенным тоном, – мне даже не верится, что бывают такие люди, как ты. После твоего отбытия во Львов я долго думал. Я перебрал по винтикам свою скучную, рутинную жизнь, лишенную подвига и романтики; я понял, что так жить нельзя. Ты вдохнул в меня новые силы! И я загадал: если ты разыщешь кольцо (в чем, должен признаться, я совсем не был уверен), то я махну рукой на дела, возьму отпуск на неделю, а то и на все две, и безоглядно рвану с тобой к утесу над рекой Рио-Гранде».

Франсиско обрадовался.

«Вечером встречаемся в аэропорту Санта-Фе?»

«Санта-Фе, – с неудовольствием повторил П. – Ты имеешь в виду La Villa Real de Santa Fe de San Francisco de Asis»?

«Ну разумеется, – подтвердил Франсиско, – я же не виноват, что американцы, по своему обыкновению, сократили это славное имя».

«Хм, – сказал П. – Но как мы успеем? Ведь я же в Москве, а ты в Барселоне».

«Ты забыл о разнице во времени, – напомнил Франсиско. – Сейчас в Санта-Фе лишь четыре утра».

«Тогда решено, – сказал П. – У справочного бюро, а?»

«Лучше в буфете, – предложил Франсиско. – Чей-то самолет может задержаться; тогда один из нас будет часами околачиваться возле справочного бюро и неминуемо вызовет подозрение у людей в форме… и даже в штатском».

«Разумно», – одобрил Вальдемар.

«В таком случае, до встречи».

Все прошло как по маслу; наутро друзья выехали на юг по 25-му шоссе и к обеду были уже близ Тейпаны. Здесь они разыскали касика и с замиранием сердец вручили ему оба кольца, серебряное и золотое.

Касик внимательно осмотрел оба кольца и даже взвесил каждое из них на ладони. После этого он посмотрел на друзей с уважением, но одновременно и с вопросом, как бы ожидая чего-то еще.

«Понимаем, – догадались Франсиско и Вальдемар, – ты хочешь знать, чего мы хотим. Так знай: мы хотим немедленно поехать на высокий утес и выкопать бочонок».

На лицо касика набежала тень, и друзья забеспокоились.

«Может быть, – с тревогой спросили они, – бочонка уже нет? Вы отдали его кому-то другому?»

Касик отрицательно покачал головой.

«Нужно что-то еще?»

Касик знаком дал понять, что и такое предположение ошибочно.

«В чем же дело?»

«Вы будете смеяться, – сказал касик, приседая и разводя руки в стороны, – но пришла Большая Вода… и уже все под ней – и утес, и тем более Священный Бочонок».

«Не может быть, – вскричали друзья в крайнем волнении. – Такой высокий утес!»

«Я вас умоляю, – сказал касик с неподражаемым жестом. – Вы что, его меряли – или как?»

«Но почему же его не выкопали заранее?»

«А я знаю? – пожал плечами касик. – Я бы на их месте откопал; но меня же тогда тут не было».

В акценте, с которым он говорил, Вальдемару почудилось что-то смутно знакомое. Он пристально вгляделся в морщинистое лицо старого индейца, в его орлиный нос и живые карие глаза. Конечно, если бы на месте Вальдемара был его отец, он бы сразу узнал в касике Шлёмку, сына портного с Замковой улицы, которого он не раз дружески поколачивал, прежде чем портной и вся его семья куда-то предусмотрительно не исчезли из Львова. Но Вальдемар не был своим отцом, поэтому он не узнал Шлёмку и лишь грустно покачал головой.

«А почем кольца?» – мягко осведомился касик.

«Возьмите даром, – сказал Франсиско, в шоке от услышанного, – теперь они нам не нужны».

Представляете ли вы себе, мистер Стамп, состояние путешественников – особенно Франсиско, для которого это было вопросом жизни и смерти? Вы правы; это был огромный удар – даже Вальдемар, не связывавший с бочонком практических планов, и тот закручинился. Убитые горем, друзья понуро плелись по пыльной дороге…

Глава XX

Маски сброшены. – Необыкновенное имя. – Рассказ Эбенизера. —

Об апельсине и яблоке. – Топонимика. – Эбенизер заводит

регистр. – Боевые соратники. – Приглашение на ланч

– Ну и дураки, – перебил Сида в этом месте старина Эбенизер, – нужно было зайти в любой клуб подводного плавания, каких здесь хватает, да и выковырять бочонок из-под воды. Дамбу закончили в шестнадцатом году; стало быть, прошло всего-то восемьдесят с чем-то лет – не такой это срок, чтобы доброму бочонку прохудиться. Уж мне ли в бочонках не знать толк!

– Мы так было и подумали, мистер Стамп, – сказал Сид. – Конечно, вы уже поняли, почему я говорю «мы»? потому что мой друг – это и есть Вальдемар П., а ваш покорный слуга – не кто иной, как младший Франсиско…

– Ага! – воскликнул старина. – По правде говоря, я уже давно заподозрил именно это – иначе откуда бы тебе знать столько подробностей?

– Так вот, что касается подъема бочонка из-под воды, то я просто упустил эту подробность разговора с касиком. Дело в том, что он категорически отказался открыть нам это место, мотивируя отмену всех договоров обстоятельствами непреодолимой силы (в данном случае так называемой Большой Водой). Мы поняли, что не зря индейцы прослыли коварными и весьма изобретательными.

– Попробуйте сказать такое на людях, – проворчал Эбенизер. – Вас живо в кутузку упекут.

– Спасибо, что предупредили, – церемонно склонил Сид голову. – Но мой рассказ окончен; надеюсь, я дал исчерпывающий ответ на ваш вопрос?

– Вполне. Значит, вы так и не добыли бумаг.

– Увы.

– И эта красавица не пойдет за тебя замуж.

– Увы…

– Жаль, – сказал Эбенизер.

Воцарилось молчание.

– Нужно признать, мистер Сид, – заговорил старина через какое-то время, – что твой рассказ тронул меня; под конец я уже, можно сказать, горячо ему сочувствовал. По справедливости я должен бы извиниться, что то и дело подавал признаки нетерпения… вот только одного не пойму – при чем здесь страус?

– Страус? – ошеломленно переспросил Сид.

– Ну да, страус. Вы же утверждаете, что он ваш? Из рассказа я не понял, каким это боком.

Сид помолчал.

– А почему это я должен был рассказывать про страуса? – вскричал он с интонацией самозащиты и очевидно не желая признать, что про страуса он вовсе забыл. – Вы какой вопрос задали? Вы спросили, откуда мы; при этом страус в собирательном смысле отнюдь не подразумевался. Я и ответил… исчерпывающе, как вы сами признали… а поскольку про страуса это совсем другая история, теперь уж ваша очередь рассказывать, масса Эбенизер.

– Как моя? – изумился старик.

– А что же вы думаете, – пришел Вальд на выручку выдохшемуся другу, – вам совсем-таки нечего нам рассказать? Между прочим, у нас тоже поднакопилось вопросиков… например: почему у вашего города такое странное имя. Мы ожидали, что вы разъясните нам.

– Так я и знал, что этот проклятый вопрос будет задан! – моментально взъярился старина. – Ну конечно; только идиот не заметит такого! А что бы вам не пойти в мэрию и не спросить у тамошних чинов: «Господа, почему вы живете в городе с таким дурацким именем? Как это вас угораздило, а? А не боитесь ли вы, что от такого имечка кто-нибудь попросту спятит – так ли богата ваша казна, чтобы выдержать громкий процесс?»

– Мне показалось, – осторожно заметил Вальд, – что вам не очень-то по душе это имя.

– Не очень-то по душе! – саркастически воскликнул старик. – Да я его терпеть не могу; я уж давно бы уехал в Кентукки из-за одного этого, если б умел сдаваться. Но нет; не таков, не таков Эбенизер Стамп! Уж он – в отличие от некоторых – истинный патриот здешних мест; уж он добьется восстановления справедливости!

– Но вы заинтриговали нас, – сказал Вальд. – Я вижу, здесь кроется какая-то тайна. Что же все-таки произошло?

– Стыдно такое рассказывать, – сказал Эбенизер с горечью в голосе, – а без бутылки и вообще невозможно. Кто со мной?

Вальд и Сид одновременно встали.

Рассказ старины Эбенизера

– Ну так вот, – сказал старина, когда была открыта новая бутылка амонтильядо, – город раньше назывался Горячие Ключи. Как правильно заметил мистер Сид, эти самые ключи когда-то были индейским секретом, и мне особенно жаль, что Кампоаморов вынудили покинуть эти места – не то приток ревматиков начался бы гораздо раньше, и глядишь, бойкому шоумену не удалось бы так запросто обдурить целый городок. Но – все по порядку. Ваше здоровье, джентльмены…

Началось с обычной радиопрограммы, игры. Так она называлась – «Правда или Последствия». Название само по себе довольно глупое, но для радиоигры ведь любое сойдет, верно? Ведь это развлечение и не более того. Даже если это очень удачная и известная игра, она все равно останется всего-навсего развлечением.

Люди на многое горазды, лишь бы славы достичь. Кто-то убивает Леннона… кто-то, как флагом, машет обструканным платьем перед толпой… а если ты шоумен и заболел манией величия, что ты тогда делаешь? Ты берешь в руки свой fuckin’ микрофон и вещаешь в него: «Эй, Америка! Я самый лучший; я сделал передачу, которую слушают все и которой уже десять лет. Америка! Какой из твоих городов согласен переименоваться в название моей игры? Коли такой найдется, я начну оттуда вещать, и вместе мы прославимся еще больше!»

На беду, не всем людям хватает здравого смысла. Не все могут сказать зарвавшемуся шуту: «Ты, парень, небось спятил от своего нервного бизнеса… забери лучше потихоньку назад свое дурацкое предложение и не срамись!» Вместо того, чтобы сказать так, они совещаются в высоких креслах, куда посадил их народ, и говорят: «О, это нам подходит! Мы всю жизнь только и думали, как бы переназвать город. Ведь это же единственная наша проблема: Горячие Ключи – как банально! да таких в Америке полным-полно… То ли дело – Правда или Последствия. Глуповато звучит? зато необычно».

Ну, Эбенизер Стамп, в ту пору еще молодой, но уже борец за справедливость – Стампы-то кентуккийцы по происхождению! – взял винтовочку наперевес, пошел в мэрию, попытался образумить нескольких идиотов.

«Эй, выборные чины! – сказал им Стамп. – Что за моча ударила в ваши головы? Где ваши, извините, идейные устои? Ведь вы живете в стране великих людей! Эдисон изобрел фонограф, Белл – телефон, Форд – конвейер и так далее. Уж небось это покруче, чем даже самая распрекрасная радиоигра. Но разве мистер Эдисон предлагал какому-нибудь городу сделаться Фонографом? Мистер Белл разве говорил: а вот не желаете ли переименовать свой город в Телефон? Хотя эти названия звучали бы уж точно красивей, чем Правда или Последствия. Желаете спорить?»

«Мы согласны, что Правда или Последствия – это не Телефон, – разводят они руками, – однако не наша вина, что мистер Белл не предложил назвать город Телефоном. Предложил бы – может, мы бы и назвали; а так, сам видишь, выбор невелик».

«Эх, вы! – говорю. – Да мистеру Беллу и всем остальным и в голову не пришло бы предлагать такое, потому что они были истинно великими; они-то уж знали, что мать История сама расставит все по своим местам. А вы собрались потрафлять выскочке, фигляру…»

«Мистер Эдвардс вовсе не фигляр, – отвечает тут один из них, – а весьма уважаемая фигура на почве шоу-бизнеса. И чем он хуже того же Эдисона? По крайней мере, первый встречный на улице вряд ли скажет тебе, кто такой Эдисон, а уж Ральфа Эдвардса всякий знает».

А другой добавляет:

«Да и что толку нам называть город Конвейером или Телефоном? Отломится ли нам от Форда или от Тако Белл хоть что-нибудь? Фигу. А вот мистер Эдвардс широко осветит смену имени в национальных газетах и начнет отсюда вещать; мало того что это привлечет инвестиции, одних туристов нахлынет – чуешь сколько?»

«Это еще бабушка надвое сказала, – говорю. – Вот ревматики, те уж точно подумают, что хана ключам… да и поедут купаться в другое место».

«Не надо ля-ля, – говорят. – Мы все посчитали».

Тут я не выдержал, стрельнул – правда, в потолок. Стрельнул бы не в потолок, а куда еще – глядишь, судьба города сложилась бы по-другому.

«У каждого из вас, видно, башка закружилась от перспектив, – говорю, слегка повысив голос, – одумайтесь! Поистине седина в бороду, бес в ребро. Виданное ли это дело, чтобы географию превращали в балаган? Какой позор! Вся Америка ведь будет смеяться!»

«Денежки и паблисити, – говорят они, – это вовсе не смешно; для верности же устроим всеобщее голосование. Мало ли что думает молодой Эбенизер Стамп! У нас демократия, между прочим».

«А ремонт потолка отнесем на твой счет», – добавляют официальным тоном.

Я плюнул да и пошел.

Приехали, конечно, люди от этого Эдвардса, давай носом крутить – представьте себе, им еще и не каждый город подходит! Жаль, что меня в тот момент уже не было. Небось застрелил бы парочку таких посланцев – вопрос бы раз и навсегда решился сам собой.

А так они говорят: «Прекрасный у вас городишко! Самое приятное, это горячие источники». Вы представляете, джентльмены? Они собираются лишить нас нашего ясного, конкретного имени – и хвалят то самое, за что это имя дано. О, fuckin’ циники и лицемеры! Конечно, согласились… еще бы.

Так и подоспело голосование. Ну, что такое голосование в маленьком городишке? Был бы, говорю, город побольше – хрен бы им. А когда все друг друга знают… разве трудно облапошить людей, пользуясь личными отношениями? Тринадцать сотен «за». Тьфу!

И все же три сотни моих сторонников – «против». Почтмейстер, молодчага, с год держался, исключительно старое имя употреблял. Пришлось нам устроить комитет спасения имени, а им – еще одно голосование провести… Тут уже, ясно – на принцип…

Но мы и тогда не сдались. Повели среди масс кропотливую разъяснительную работу. Демократия так демократия, мать вашу! Вместо комитета создали АПЕЛЗСИН – Ассоциацию Против Единогласного Легкомыслия, За Сохранение Исторических Наименований. (Хотели «апельсин», да слова на мягкий знак не нашлось. А знаете почему именно апельсин? Это слово-символ; как установил мистер Хаммерфест, мой заместитель и лингвист по образованию, оно происходит из тех незапамятных времен задолго до короля Артура, когда англо-саксонские языки были едва ли не одним целым; означает это слово «китайское яблоко» и до сих пор таковым существует в немецком языке, тогда как англичане в XIV веке сменили его на французское словцо, в угоду тогдашней конъюнктуре; да и это французское, кстати, тоже не исконно – у вашего брата испанца позаимствовано. Простое же яблоко – не китайское, я имею в виду – в английском осталось, но тоже было изгажено, правда много позже – за тем как великие Битлз создали под этим словом торговую марку, а после перессорились из-за нее; глядя на такое, Макинтош взял да и содрал словцо в свою очередь – разумеется, я имею в виду того Макинтоша, который компьютеры, а не того, который плащи.)

Но ладно… главное, АПЕЛЗСИН была создана и приступила к действию; минуло лет пятнадцать, и мы решили, что подготовка реванша завершена. Рановато, видно: устроили опять голосование – а нас опять по мордасам… а мы, года через три – еще одно… и опять…

И все равно мы не теряем надежды на справедливость; при смене тысячелетия торжественно отметим полвека нашей борьбы. Жаль только, что каждый год приходится начинать заново. Этот Ральф Эдвардс, видите ли, ежегодно приезжает сюда с голливудскими красотками и устраивает праздник для горожан. Кому не охота повеселиться? В такие дни АПЕЛЗСИН вынуждена свою работу сворачивать. А тут еще какой-то новый охотник до славы снял кино под названием «Правда или Последствия, Н.М.»… дрянной фильмец, право дело! и город в нем показан черт-те как. Но что до того выборным! Их уж сколько поколений сменилось, а только и знают, что от радости за паблисити ручки потирать. Много, много препон восстановлению исторических наименований…

* * *

Старина Эбенизер сокрушенно умолк.

– А в чем заключалась игра? – спросил Сид, чтобы нарушить это тяжкое молчание.

– Какая разница? – пожал старина плечами. – Ну, загадывают загадки… а ответить не дают: сразу врубают этакую глушилку… Не смог ответить – то есть, сказать правду – плати за последствия.

– Чем платить?

– Должен что-то сделать… типа игры в фанты, знаете? Да черт с ней, с этой игрой.

– Но за какие еще наименования вы боретесь? – осведомился Вальд. – Насколько я понимаю, речь идет об одних-единственных Горячих Ключах…

– Не совсем так, – покачал головой Эбенизер. – Дело в том, что еще раньше город назывался не Горячими Ключами, а Голубиными – тут в тополях по-над речкой голубей было до черта. В результате АПЕЛЗСИН разделена на две фракции. Мы вместе, плечом к плечу, боремся против ненавистных Правды Или Последствий, но вот за что именно – здесь мнения расходятся; одни за Горячие Ключи, другие за Голубиные…

– А вы за какие? – спросил Вальд.

– Я президент, – строго сказал Эбенизер, – по уставу обязан воздерживаться… Кстати! вы подали мне одну интересную мысль. Как, бишь, Санта-Фе по-настоящему?

– Вы имеете в виду La Villa Real de Santa Fe de San Francisco de Asis? – уточнил Сид. – Это значит Королевское Поместье Святой Веры Святого Франциска Ассизского. Красиво, что и говорить.

– Опять предвижу две фракции, – озабоченно пробормотал старина, строча под диктовку Сида. – Одни захотят по-испански, другие в переводе. Заведу-ка я, пожалуй, регистр.

– В таком случае, – посоветовал Сиду Вальд, – продиктуй ему Лас-Вегас тоже.

– Надеюсь, здешний? – живо спросил старина.

– Конечно, – снисходительно ответил Сид. – Вашему лет триста, не меньше; тот, что в Неваде, против него сущее дитя. Настоящее название – Nuestra Señora de los Dolores de Las Vegas; буквальный перевод, пожалуй, бесполезен, а по смыслу это – Богоматерь Долин.

– Дальше, – потребовал Эбенизер, шустро записывая вслед за Сидом и проставляя в списке номера.

– Само собой, Сокорро; но учтите, я точно не знаю – Тейпана это или Пилабо…

– Не беда, – сказал Эбенизер, – создадим топонимическую комиссию; кадры есть, время тоже… Для начала достаточно. Предвижу вдумчивую, серьезную работу. – С этими словами он встал, выпрямился и высокопарно произнес: – Джентльмены! Вы внесли весомый вклад в дело противодействия легкомысленному единогласию и защиты исконных имен. В качестве президента Ассоциации, выражаю вам свою признательность, – он с чувством пожал руки обоим, – и поднимаю тост за торжество нашего дела.

Бокалы звякнули.

– От имени всех отсутствующих здесь членов Ассоциации, – голос старины Эбенизера неожиданно сделался вкрадчивым, – независимо от фракционной принадлежности… э-э… имел бы честь видеть таких широко информированных и идейно воспитанных джентльменов в рядах… э-э… короче, не желаете ли вступить в АПЕЛЗСИН?

Воздухоплаватели переглянулись.

– Но мы же как бы иногородние, – неуверенно сказал Сид.

– Вы даже иностранцы, – сказал старина, – но тем лучше. Вначале мы примем вас в качестве членов-корреспондентов, а затем обоснованно переименуем Ассоциацию в международную. Пусть знают, что наше дело крепнет и ширится! Итак?

– Мы подумаем, – уклончиво сказал Сид.

Лицо старины Эбенизера выказало нетерпение.

– Неужели, – вопросил он гневно, – в ваших странах нет позорно переименованных городов?

– В Испании как-то не очень, – замялся Сид. – Вот в России, это да…

– Знакомо ли вам чувство патриотизма? – рявкнул Эбенизер с негодованием. – Ведь мы могли бы аккредитоваться при ООН!

– Мы подумаем! – внушительно повторил Вальд. – А сейчас… может, обсудим судьбу страуса?

– Что ее обсуждать, – горько хмыкнул Эбенизер. – Говорите, он ваш? У меня нет основания вам не верить. Забирайте… – Он тяжело вздохнул и беспомощно развел руками. – Я просто хотел завести живое существо.

На глазах у всех троих появились слезы.

– В сущности, я так одинок, – проникновенно сказал Эбенизер. – За моими грубоватыми повадками скрывается простая, где-то детская душа; я всю жизнь мечтал завести хотя бы кролика. Но поглощенность общественной деятельностью… не говоря о суровой профессии…

– А кстати, кто вы по профессии? – бестактно перебил Вальд.

– Не имею права разглашать, – буркнул старина и продолжал прежним проникновенным тоном: – И вдруг, смотрю, во дворе страус. Я так обрадовался! Я подумал: вот и птичка, вестимо, отбившаяся от своих… вдвоем нам будет неплохо… Как жаль!

– Есть вариант, – сказал Вальд не менее вкрадчиво, чем Эбенизер за пару минут до того. – Вы хотели бы оставить у себя страуса – ну, не насовсем… скажем, на какое-то время?

– А что?

– Мы можем это устроить.

– Хм.

– Даже денег на провизию дадим, – ляпнул Сид.

От такой необдуманной реплики Сида лицо старины Эбенизера претерпело ряд быстрых метаморфоз. Вначале оно озадачилось, затем просияло, затем сделалось хитрым и, наконец, неприступно-важным. Вальд зло посмотрел на товарища. Сид покраснел и попытался было что-то добавить, но смешался и горестно махнул рукой.

– Это можно обсудить, – сказал Эбенизер. – Разумеется, я не стану брать у вас деньги на кормежку страуса; на пенсию, что мне платит правительство, я бы мог прокормить целое стадо.

– А что же тогда?

– Подумайте сами, – предложил старина и многозначительно прочитал, как бы сам себе: – Nuestra Señora de los Dolores de Las Vegas.

– Да это шантаж! – с возмущением воскликнул Сид, проявив на сей раз редкостную догадливость.

– Неужели? – хмыкнул старина. – Обижаете! Если бы я сейчас поднял ствол и сказал: «А ну, братки, мухой записываться!» – вот тогда, согласен, это был бы шантаж. А так я просто делюсь с вами откровенными мыслями. С чего бы я оказывал услуги неизвестно кому? Это было бы попросту глупо. Вот ежели это боевые соратники… нуждающиеся в помощи единоверцы…

– Мистер Стамп, – торопливо вмешался Вальд, – нет нужды объяснять; мы полностью понимаем вашу позицию. Рад сообщить вам, что ваше любезное предложение обдумано; мы сочтем за большую честь быть принятыми в АПЕЛЗСИН в качестве, э-э…

– Членов-корреспондентов, – с готовностью подсказал старина. – Я назначу Оргбюро на завтра же.

– На завтра никак нельзя, – возразил Вальд, – у нас в восемь вечера вертолет из Альбукерка.

– А кстати, Альбукерк – это не…

– Нет, – твердо сказал Сид. – Альбукерк – это Альбукерк и ничего более.

– Ну, что ж, – кротко сказал старина, – тогда придется действовать исходя из обстоятельств. Вступительный взнос – по девять девяносто с носа; таков же и годовой. Поскольку вы иностранцы, я должен взять с вас наличными. Располагаете ли вы?..

– А то!

– Замечательно. Прошу вас заполнить анкеты.

Эбенизер извлек из воздуха два бумажных листа. После заполнения анкет и денежного расчета он ушел и отсутствовал довольно долго.

– Знаешь ли, Сид, – признался Вальд, – даже на меня твой рассказ произвел определенное впечатление. Интересно бы знать, в какой мере он соответствует твоей реальной истории?

– Не могу сказать тебе это, – отрицательно покачал головой Сид. – Разве ты не помнишь, что в полете уже пытался подбить меня на обмен историями своей жизни?

– Да; ты отказался и даже построил целую теорию…

– Сейчас я использовал случай, чтобы продемонстрировать тебе всю бессмысленность подобных откровений. Любая история, подобная той, что я рассказал, имеет право на существование – ты согласен?

– Не знаю, что тебе и сказать. Скажу «нет».

– На нет и суда нет, – ухмыльнулся Сид. – Если никакая история не годится, то к чему тогда этот обмен информацией?

– Хм. Скажу «да».

– Значит, любая история годится; в таком случае, чем реальная история отличается от выдуманной?

– Тем, что она реальная.

Сид опять ухмыльнулся.

– А что такое реальная? Бывают ли вообще реальные истории? Неужели ты думаешь, что, рассказывая мне свою так называемую реальную историю, ты не исказишь ни единого факта? Это просто смешно; людям свойственно воспринимать субъективно, да и попросту забывать. Желаете спорить?

– С последним утверждением – нет.

– Очень хорошо. Но ведь стоит тебе исказить один-единственный факт, как реальная история становится уже не совсем реальной, верно? Исказишь два факта – она еще менее реальная… Ты уже понимаешь мою мысль?

– Схоластика, – буркнул Вальд.

– Очередной ярлык, – самодовольно заметил Сид. – Может, ты просто хотел сказать, что мои доктрины оторваны от жизни? Но и это не так: разве в результате моего рассказа события не поворачиваются для нас благоприятным образом?

– Ну, здесь уж ты явно подзагнул, – сказал Вальд со скрытым удовлетворением. – В результате твоего рассказа; не в результате молитвы, стало быть. Ох, Сид! смотри, будешь наказан за гордыню!

Сид почесал репу и стал обдумывать свой ответ. Уж точно он придумал бы какую-нибудь новую логическую загогулину, не вернись в это время старина Эбенизер. Он выложил на стол два красивых конверта и торжественно провозгласил:

– Джентльмены! Поздравляю вас со вступлением в ряды АПЕЛЗСИН. В этих конвертах вы найдете членские карточки и информационные письма. Не буду произносить по этому поводу долгих речей; вместо того, исходя из обстоятельств, приглашаю вас на ланч за счет Ассоциации.

– Что ж, – сказал Вальд, – это очень мило.

Глава XXI

Возмущение Вероники. – Рассказ Аны о Мар Флорес. – О

добродетели и папарацци. – О графе Леккио и других. – О

сопереживании. – Вероника еще более возмущена и говорит:

«С меня хватит!»

– Однако, – сказала Вероника, – конец тысячелетия все ближе и ближе, а сериал, пусть даже бессистемный, почему-то не продолжается; как это понять? Я, как постоянная и активная слушательница, возмущена; даже Марина, хоть и является слушательницей пассивной, возмущена тоже. Не правда ли?

– Может быть, – мягко сказала Марина, – «возмущена» – не вполне подходящее слово; как служанка, я не могу быть возмущена – могу быть лишь залуплена, да и то втихомолку.

– Но ты хотя бы залуплена? – спросила Вероника.

– Не могу сказать; это втихомолку.

– Какая ты хитрая! – недовольно сказала Вероника, покачивая головой. – Как раскалывать госпожу на рассказ, так давай Вероника, а как слушать втихомолку, так мы тут как тут. Хорошо быть служанкой!

– Уж конечно, – отвечала Марина, – куда как хорошо… вас небось по попке не шлепали…

– А тебя не потому шлепали, что служанка…

– А почему?

– Потому что дуру прогнала…

Марина фыркнула. Госпожа улыбалась, слушая негромкую перебранку своих спутниц. Затем она подозвала официанта и сделала быстрый заказ.

– Извольте-с, – сказал официант и мигом принес требуемое.

Вероника отвлеклась от спора, захватившего было ее, и проводила взглядом официанта. Марина увидела, что принесли ее любимое капуччино, и поблагодарила взглядом Госпожу. Госпожа похлопала Глазками и еще раз улыбнулась. Им было хорошо.

– Но все-таки, – сказала Вероника, когда официант исчез из поля зрения. – Ты расскажешь нам что-нибудь, какой-нибудь очередной свой пизод?

– Придется, – вздохнула Ана, – не то вы, глядишь, подеретесь. Однако для стилистического разнообразия я расскажу не из нашей с Филом жизни; это будет заимствованный пизод.

– А так разве можно?

– Да, потому что он вместе с тем и не чужой; он из серии чужих пизодов, которые как бы становятся твоими.

– Благодаря сопереживанию, да?

– Именно, дорогая, – подтвердила Ана, – а еще благодаря так называемой желтой прессе.

– Послушаем, – сказала Вероника, закуривая.

Рассказ Аны о Мар Флорес

– Я расскажу вам, – начала Ана, – об истории Мар Флорес – дамы, никому не известной в тот год, когда я приехала в Барселону, да даже и год спустя. История эта полностью разыгралась во время моей жизни в Испании, а потому я знаю о ней почти столько же, сколько и любая обычная испанка. Почему «почти»?.. позже станет ясно.

Итак, в течение одного года двадцатипятилетняя Мар (что означает море, кстати) Флорес (что означает цветы) сделалась одной из самых желанных участниц национальных показов мод. Ни один из журналов с картинками, дорогих и дешевых, не обошелся без одного, а то и нескольких интервью; телепередачи о личной жизни знаменитостей – артистов, тореро, спортсменов, аристократов – отражали яркий свет новой звезды, стремительно вспыхнувшей и с каждым днем разгоравшейся все сильнее.