Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 77 страниц)

– Ветер, – примирительным тоном сказала Ана.

– Ветер играет нами, – сказал Вальд невесело.

– Странно слышать это от такого опытного воздухоплавателя, – рассудительно сказал Филипп. – Я читал, что на разной высоте ветра имеют разные преобладающие направления; таким образом, если правильно выбирать высоту, можно использовать стихию в своих интересах.

– Слыхали, – нехотя признал Вальд, – неплохая теория. Только кто знает, ту ли мы выбрали высоту?

Светофор зажег теплый зеленый свет, внося единственно доступную ему лепту в дело умиротворения всех недовольных и спорящих.

– Мы надеемся, что ту, – сказал Филипп.

– Хорошее дело, – одобрил Вальд. – Но если даже и ту… долго ли сможет наш шар на ней удержаться?

Конец первого тома третьей книги

Том 2

Видимо, человек имеет глубокую потребность время от времени испытывать негарантированность жизни. В тайниках души он сознает, что периоды стабильности, упорядоченного существования – лишь паузы и передышки, своего рода сон.

Евгений Полещук

«Слово о спелеологии»

Из материалов к 15-летию

выхода в свет сборника

«ХХ лет спелеосекции МГУ»

(1996, 1981 соответственно)

Глава XXV

Время Филиппа пришло. – Цыпленок в проге. – «Парам Аррэй!» —

Тревожный звонок. – Как отличить осу от мушки? – У Эскуратова

По мере приближения тысячелетия к концу проект раскручивался все стремительнее. Вальд мог уже совершенно спокойно выбросить его из головы и всецело заняться новыми клиентами, которые валом валили. Филипп же, со своей стороны, испытал несказанное облегчение, сбросив с плеч массу общих дел и сосредоточившись, наконец, на вопросах чисто технологического характера. Пришло его время!

Несмотря на похвальную самоотверженность Алонсо Гонсалеса, всячески старавшегося загладить неблаговидные лас-вегасские следы, Филипп лично контролировал все наиболее важные этапы подряда. Он приезжал на объект на замызганной, отнюдь не директорской «газели», поднимался на перекрытия, смотрел из-под руки на разметку траншей, встраивал закладки, ощупывал волокно пальцами, не гнущимися на ледяном ветру, и многократно испытывал на разрыв прочность соединений. Душа его радовалась, когда в резиновых сапогах и с шахтерской лампой, прицельно горящей во лбу, он спускался в канализацию и брел вдоль потоков во главе могучей, полной боевого задора бригады укладчиков. Он проверял прочность грунта и толщину концентраторов, глубину залегания шлейфов в вертикальных скважинах, скорость платформ, гладкость швов и пропускную способность шлюзов. Он наводил глянцы на флянцы; он собственноручно завинчивал проушины, виртуозно пользуясь червяжной передачей и уховертом; он стыковал модули так, что искры летели из-под его неутомимых рук, и хакеры, сдохшие было после начального (вызванного еще давешним обрушением потолка) трудового порыва, один за другим обретали второе дыхание и, высунув языки, поспевали следом за ним по скрытым от людских глаз направлениям.

Беда разразилась внезапно. Филипп уже и думать забыл о малоприятном эпизоде в «Империале» – все это казалось не более чем игрой фантазии на фоне реальных производственных задач – как вдруг посреди водомерного узла собственной офисины он увидел Цыпленка Манолито, недавно повышенного до должности старшего хакера и теперь покидающего вентиляционный ход с расширенными и белыми от ужаса глазами.

– В чем дело? – строго спросил Филипп.

– Там… – выдавил из себя Цыпленок, стуча зубами и крупно дрожа. – Там…

– Что еще? Неведомый вирус?

– Н-нет, – пискнул Цыпленок. – Это крупнее… как бы человек…

– Виртуальный?

– Не знаю. Я испугался его.

– Расскажи.

Цыпленок в ужасе замотал головой.

– Многие вещи становятся проще, если их изложить в письменной или хотя бы в устной форме, – убедительно сказал Филипп. – Попробуй! не пожалеешь.

Цыпленок сглотнул.

– Ну же, – сказал Филипп.

– Я попробую, – выдавил из себя Цыпленок.

Рассказ Цыпленка Манолито

– Все началось, – заговорил он дрожащим, прерывистым голосом, – с базы, которую наваял Пепе. В четверг наваял, в пятницу, а утром говорит: «Не могу; трабл, глюк… ты как-то побеждал такого – выручай». Мы зашли, вдвоем. Смотрю, несильный такой глючок, тупой, как и все у мелкософта; а плохо было то, что Пепе вовремя не спросил, штук пять визардов поскипал да и влепил туда драйвер какой-то кривой. И не может теперь его убить. «Где такой взял?» – говорю. «Виноват, – плачет, – халява…» – И вываливает на десктоп кучу патчей, уродливых до невозможности.

И вижу я: дочерние гриды глючат, родительские формы сбоят все как одна; линки сдохли, в таблицах до девяти столбцов направо заворачиваются… А что, думаю, у юзеров? Забрался повыше. Гляжу, в комбобоксах номера всех бензоколонок умножились на три, а одна база исчезла как таковая… нефтебаза, я хочу сказать… И счета кривые выписываются; суммы иногда отрицательные, а иногда в двоичной системе и в эстонских кронах притом.

Вылезли мы, и я сказал Пепе, что об этом думаю. А он мне: «Я думал, ты друг».

«Ладно, – говорю. – Иди попей пива, да не забудь мне три бутылочки безалкогольного, а я пока посмотрю». Ну, и нырнул в прогу поглубже.

Чую, вонь какая-то прет. Покопался… для начала парочку дохлых утилиток нашел. Выкусил тела, а там после них такие дыры! Халява, твою мать… Нет, думаю, Пепе, тремя бутылочками не обойдешься. Давай я кувыркаться, мылиться, по помойкам скрести… ну, кое-как заделал. Всплываю наверх, а там еще круче: вместо девяносто восьмого бензина солярка полилась. И уже парнишка такой большой из «мерса» вышел и смотрит внимательно. Испугался я, занырнул аж до исходняка. Нашел местечко поудобнее, дырку проковырял, окошко сделал… в общем, перелез.

Полный мрак. Двигаюсь ощупью, осторожно-осторожно, медленно-медленно, не дышу, мелкого жучка вынюхиваю. Чу! Сам не знаю еще чего, но жутковато стало. Встал мышкой на поле, стою тихонько… Только базы шуршат. Тут ка-ак мусор посыплется! да какой-то досовский, гнилой… И – операторы вражьи! один за другим! Я на себя оболочку, а они ее раз, два и схряпали. Я – на два уровня вверх, защиту сдуру взломал, заглушки за собой раскидываю… Отдышался, спустился опять – пусто. Только халявный драйвер светится посредине и будто говорит: «А ну, тронь меня!»

Я его р-раз! – и тронул. А ему хоть бы что. Тут опять началось – окон тьма повылезала, все сплошь ругаются… некоторые матом… Я – блокировку! Они опять… Ну, суки, кричу, держитесь! всех сейчас пересоздам! Ни фига. Тогда захожу под другим именем… все то же. Ничего себе, думаю – распознали? Бросился к проводнику… а там тем временем всякой гадости на гигабайт натворилось. Я давай винты расчищать… а базы все громче шуршат, и соляркой прет все сильнее.

Тут Пепе приходит с безалкогольным. Уговорил я свои три бутылочки… думаю, послать его еще или пусть с винтом разбирается? Решил, пусть с винтом. Смотри, говорю, во все глаза; не вздумай переименоваться… Дал ему в помощь архиватора – юзаного, бывалого; а сам – за ломалками; у меня их целая куча разбросана по нетям.

Намылил ломалок, заваял себе виртуальное окошечко (круглое, между прочим), и давай этот тухлый драйвер щупать издалека. Вижу – не хухры-мухры… Ну, что ж. Связал сетку из ячеек, да покрепче… модулей натаскал… инсталяшку скомпилил серьезную, с захватом… лупу соорудил… петлю то есть… Ать! Поймал! С первого раза! Дергается, сволочь, мусором плюется во все стороны, все фичи враскорячку пораскидал… Ни фига; волоку гада по макросам, ломалкой его то туда пихну, то сюда, мусор убиваю по очереди – смотрю, ругательные окна понемножку начинают скипаться. Ага, кричу! А операторы уже из него по двое-трое выбегают – и ко мне… и уж вообще целыми строками, как пчелки у галлюцинирующего Дали… Победа! Ну, он дернулся еще пару раз – и утух.

Вырвал я из него экзешник, и – сразу на пять этажей вверх… а там…

Сперва мне показалось – просто ламер. А потом смотрю – нет… слишком большой… Кластерной цепью вращает над головой – тяжелой такой… с пряжкой… Страшный! Гикает: «Парам Аррэй!» У меня поджилки как затрясутся… экзешник потерял, мать его… «Фас!» – командую операторам, а они опять врассыпную… А он приближается, и вижу я, что не пряжка это, а праща. Хлобысь! Я – к своему окошечку, пытаюсь открыть, руки дрожат… не открывается! файл поврежден… Я от него уже инстант-шилдом… куда на фиг – защиту-то сам сломал… Все повалилось разом; все базы, всё! Одна только еще шуршит, самая последняя, но и то слышу – смертельно раненная… инвалид… юзеры вопят сверху…

Я – блокировку покрепче… уже было налепил, да клавиша Backspace вдруг залипла… Все псу под хвост; а он опять свою цепь раскручивает. Ба-бах! Все оболочки насквозь, виснут одна за другой… Пепе, кричу, быстрее в бэкап! в траншеи… лечилки заводи, встаем полевым лазаретом… А этот хватается за ядро – и опять орет: «Парам Аррэй!»… а у меня уже ни ключей, ни аргументов… Тут я не выдержал. Прямо на него, как Матросов… жертвовать собою решил… тогда он бросает ядро и делает мне так: |/. Я смотрю – и вижу: да это тот, из «мерса»! Тут все опустилось во мне окончательно. А он расстегивает ширинку и давай меня, как из шланга, соляркой поливать!

Я и драпанул. Через все гейты, напрямую… а потом, чтоб быстрее, через вентиляционный ход.

* * *

Цыпленок умолк; только крупные капли пота, выступившие на его лбу и висках, подсказывали, сколько душевных сил он затратил, вспоминая и как бы заново переживая эти драматические события.

– Успокойся, – мягко сказал Филипп, – в последнее время ты слишком много работаешь. Может быть, мне ненадолго отправить тебя на курорт?

– Да! – крикнул Цыпленок.

Филипп почесал репу. Ясно, что про курорт он ввернул для красного словца; ему и в голову не могло прийти, что Цыпленок вдруг согласится. Какой курорт может быть для хакера? Не создающий проблем удовлетворитель – вот и весь для него курорт. Когда ж это будет, господи – удовлетворитель, да еще без проблем… Однако, что-то и впрямь здорово напугало Цыпленка, если уж он до такой степени не соображает, что говорит.

– Зайди ко мне, э-э, через час, – сказал Филипп.

– Хорошо, – кивнул Цыпленок.

Филипп повернулся и пошел прочь из узла.

– Можно я с вами? – спросил сзади Цыпленок.

– Хм. Ну давай.

Так Цыпленок и шел, дыша Филиппу в затылок, до самого Филиппова кабинета. Женечка, как обычно, валяла дурака. Не справляются люди, подумал Филипп. Да и как справиться, в этой морально устаревшей инфраструктуре? Парочку замов бы… Пора концептуально ставить вопрос о переезде в более просторное здание.

Филипп открыл дверь и зашел в кабинет.

– А ты куда? – удивился он, увидев, что Цыпленок пытается просочиться следом. – Я же сказал: через час.

– Можно я пока посижу в уголке? – спросил Цыпленок уже почти нормальным голосом, и Филипп узрел в этом добрый знак. Небось, подумал он, за час Цыпленок придет в себя и забудет о всяких ламерах и тем более курортах.

– Нельзя, – мягко сказал он. – Иди в отдел.

Но хитрый Манолито бухнулся на диванчик и немедля притворился, что заснул от крайнего возбуждения. Понаблюдав за ним минуту-другую, Филипп махнул на него рукой и занялся текущими вопросами.

Посреди этих забот раздался сигнал телефона, и Женечкин голос сообщил:

– Филипп Эдуардович, на линии Иван Иванович.

– Откуда?

– Он не говорит.

– Тогда не надо, – сказал Филипп.

Женя исчезла, но через пару секунд появилась опять.

– Он сказал, что знает вашу супругу.

– Хм. Подожди.

Таких случаев еще не было.

– О’кей, – решил Филипп. – Давай его сюда… Алло!

– Здравствуйте, Филипп Эдуардович, – сказал незнакомый голос, бесхарактерный, как серый цвет, и даже какой-то не вполне человеческий.

– Здравствуйте. Кто вы?

– Можете называть меня Иван Иванычем, – сказал голос. – Поскольку вы никогда не увидите меня в глаза, это так, для удобства общения по телефону.

– Ага, – сказал Филипп. – Голос модулирован, да?

– Разумеется. Вы же профессионал… как и я.

– Что вам нужно?

– Деньги, Филипп Эдуардович, – мягко сказал человек. – Впрочем, не совсем мне – думаю, вы понимаете, что я только посредник… Кстати, – добавил он, – мой аппарат снабжен анти-АОНом и выходит с разных узлов… это на всякий случай, чтобы вы не утомлялись лишними хлопотами. Позже мы немножко задействуем и Интернет.

– В разговоре с секретаршей вы упомянули мою жену, – бесстрастно сказал Филипп. – Прошу вас никогда больше не делать этого.

– Охотно, Филипп Эдуардович. Просто ваш прямой почему-то не отвечает… но, точности ради, мы знаем не только вашу жену, но и вашу дочь.

Филипп помолчал. Он вспомнил о подозрениях Вальда, показавшихся ему нелепыми. Если что-то из этой серии, то почему тогда звонят не Вальду, а ему?

– Я хочу знать, – сказал Филипп, – на чем базируются ваши требования. Или ни на чем?

– Что ж, – ответил Иван Иваныч. – Это не дешевый наезд; ваше требование вполне правомерно. Вы нарушили правила честного бизнеса и оттерли конкурентов локтями; а за это надо платить.

– Мы не делали этого, – сказал Филипп.

– Делали, Филипп Эдуардович.

– Подумайте еще разок, – предложил Филипп. – Кто-то дурачит либо вас, либо ваших клиентов. Кажется, вы понимаете, что почем; если вмешаются третьи лица, вряд ли это кому-то доставит особенное удовольствие.

– Согласен, – отозвался Иван Иваныч. – В таком случае заплатите, и закроем этот неприятный вопрос.

По идее, подумал Филипп, я должен спросить, сколько. Затем он должен продиктовать мне условия передачи денег, или платежа, или назначить какой-то протокол с целью передачи дальнейших инструкций. Так, по крайней мере, в кино. Как же в жизни? С темибыло давно; технологии отъема были другими. Суммы были другими, вся жизнь была другой.

Он продолжал думать: если я спрошу сколько, значит, я принципиально согласен платить. В какие бы словесные выкрутасы я это не заворачивал. И дальше из меня начинают тянуть жилы. М-да… Брэйнсторминг явно не проходит. Если я не спрашиваю, это все равно что ответить «нет». Если я беру время на размышление? Если вешаю трубку? Какого черта мы никогда не проводили тренинга для таких ситуаций?

– Филипп Эдуардович, – позвал голос. – Мне кажется, вы еще на связи. Будете платить?

Он все-таки ждет вопроса о сумме, подумал Филипп.

– Так дела не делаются, – сказал он. – Вы утверждаете, что мы нарушили правила; но сказать так может любой вполне дешевый шантажист… да и попросту псих. Либо ссылайтесь на что-то конкретное, либо я прекращаю этот разговор.

– «Цельный Бензин», – сказал голос.

– Теперь ясно, – сказал Филипп.

– То есть, – уточнил голос, – вы готовы выслушать наши условия?

– Нет, – сказал Филипп.

– Нет так нет, – сказал голос и отключился.

* * *

О’кей. Если это что-то серьезное – вопрос к Эскуратову. Если это мушка-музыкантик, маскирующаяся под осу, Эскуратов здесь не при чем и не след дергать его попусту. Как проверить, оса или мушка? Дать куснуть?

Куснуть – кого? Зайку? Сашеньку?

А если не оса, но и не музыкантик? Что-нибудь третье, да еще более страшное, чем оса? Какой-нибудь дрейфующий обломок спецслужб, который знает много чего, но о котором не знают люди Эскуратова?

Маловероятно. Времена меняются, это да… но тевсегда знают друг друга. Вывод: с Эскуратовым разговор все же не лишний.

Еще три входящих. Рожи в «Империале». Вальдов господин Ли. Ужас Цыпленка. Выберите лишнее. Конечно, господин Ли. Это хоть что-то конкретное, а все остальное просто черт знает что. Связан ли звонок с господином Ли? Невероятно. Он не сказал бы «Цельный Бензин». Вообще звонили бы не ему, а Вальду.

Почему же звонят не Вальду, а ему? Вопрос некорректен. Во-первых, Вальду тоже могли позвонить, и Вальд точно так же раздумывает, как и он, Филипп. Щадит покамест партнера. Во-вторых, если это не связано с господином Ли – а это, скорее всего, несвязано с господином Ли, – то с точки зрения Ивана Иваныча Вальд и Филипп плоть едина, а значит, просто удобнее начинать с того, у кого есть жена да еще и дочь.

Филипп невесело улыбнулся своим мыслям. Когда-то он верил, что в Испании как за каменной стеной. Время действительно другое. Ничего не мешает парнишке в очках прилететь в Барселону откуда-нибудь из Берлина. Ничего не мешает другому, загорелому, приехать откуда-нибудь с Коста-Бланки и на выходе из аэропорта передать из рук в руки небольшой, продолговатый, весомый пакет. Ничего не мешает первому сесть в такси и без проблем доехать до назначенной улицы, выждать момент… а потом… а потом спокойно бросить пакет в бак для мусора, вернуться в аэропорт и улететь в Лиссабон, или Нью-Йорк, или куда угодно. Так просто…

Просто, но тоже смотря для кого. Может, те, кто лазает по сетям, не любят тех, что с Коста-Бланки. Во всяком случае, если упомянуты и жена и дочь, почему бы им не побыть вместе… да где-нибудь подальше… Запомнили. Отметили. На чем остановились? Ага: если начали с него, то это прием чисто технический; Вальд узнает в любом случае – ну, немного позже. Хорошо ли говорить с Эскуратовым без Вальда? А почему нет. Эскуратов это поймет. Кто не поймет, так это Вальд. Нарушение партнерства… формальной субординации… Черт бы побрал эту детскую амбицию. Но это факт, никуда от него не денешься. Можно прикинуться дурачком: у тебя поджилки трясутся от рож в кабаке, а у меня от звонков телефонных. Пожалуй, это лучшее. Я ведь должен испугаться, верно? Они ведь упомянули не Вальда, а членов моей семьи?

О’кей. Филипп нажал кнопку автонабора.

– Борис, это я, *ов. Нужно потолковать.

– Что-нибудь по проекту?

– Нет. Желательно побыстрей.

– Давай я перезвоню минут через…

– Нет. Я лучше приеду – ты будешь на месте?

– Хм. Приезжай.

– Еду.

* * *

– Какие лю-юди! Как оно, что новенького? Что будем… как обычно, чаек-кофеек? или, может…

Филипп махнул рукой.

– Не до того.

– В чем дело? Какой-то ты… нервный, я бы сказал.

– Правильно бы сказал.

Эскуратов нахмурился.

– Во-первых, садись – в ногах правды нет.

– Я знаю, у тебя не курят, но…

– Но тебе можно, учитывая твой внешний вид.

– А что, здорово заметно?

– Не здорово, но заметно. То есть, э-э… как будто в штаны наложил. Не слишком, но наложил.

Филипп поморщился.

– Тебе когда-нибудь говорили по телефону примерно так: «Борис Эдуардович, дайте денег, не то будут проблемки с семьей»?

– Я должен отвечать? – осведомился Эскуратов.

– Необязательно, – буркнул Филипп. – Я просто думаю, что если тебе так звонили, то ты наверняка клал в штаны – пусть даже вовсе чуть-чуть.

– Понял, – угукнул Эскуратов и нажал телефонную кнопку. – Эллочка? Никого ко мне.

Филипп закурил. Эскуратов вышел из-за стола, подошел к сверкающему серванту, достал бутылку и пару хрустальных рюмочек, булькнул пробкой, плеснул – побольше Филиппу, поменьше себе.

– Успокойся. За нас… Теперь рассказывай.

– Пока что как бы особенно нечего, – развел руками Филипп. – Может, просто псих… Но когда поминают жену в контексте с «Цельным Бензином», то…

Он выразительно замялся.

– Сумму называли? – быстро спросил Эскуратов.

– Я не спрашивал.

– А звонили только тебе – или…

– Домой, насколько я понимаю, не звонили… – вслух Филипп додумал, о чем раньше не успел, – а что касается Вальда, то… ты уж извини, но чего я его буду дергать раньше времени? Тебе же без разницы, один я приехал или с ним…

– Это да, – ухмыльнулся Эскуратов. – Вообще ты правильно сделал, что приехал.

– Надеюсь.

– Что могу сказать? Будем разбираться…

– Тогда все.

– Все так все. Как проект?

– Нормально, – сказал Филипп. – Вот только…

– Что такое? – насторожился Эскуратов.

Филипп подумал – не сказать ли ему про страшного ламера? Может, быстрей заворочается… А что сказать? Он и сам толком не знает.

– Все то же, – сказал он, мысленно махнув на ламера рукой. – Если эта вонь откуда-то из наших дружных рядов… я имею в виду, из наших с вашими…

– Но в своих ты уверен?

– Как-нибудь, – ухмыльнулся Филипп. – Что делают с бензином, это для меня темный лес… но когда касается информации…

– Намек понял, – проворчал Эскуратов, – сказал, займусь… Может, еще по пять капель?

– Символически? О’кей… Знаешь, общение с тобой хорошо действует мне на нервы.

– Не врешь?

– Ей-ей. Ты излучаешь надежность, спокойствие.

– Это моя работа, – хрюкнул Эскуратов. – За нас!

Глава XXVI

Хитрости Вероники. – Запоздалое раскаяние. – Приготовление

супа. – О Фрейде, власти и наслаждении. – Радости *овых. —

«Сейчас очередь дамы». – Любящий муж

Когда Вероника впервые предложила Марине сделаться ее психоаналитиком, это показалось последней не более чем минутной прихотью, вызванной скорее всего необычными событиями того памятного дня. Однако после беседы в кафе и особенно после того, как Марина устроила собственное наказание, столь взволновавшее всех троих, Вероника возвращалась к этой теме все чаще и чаще – и настал, наконец, момент, когда она впрямую поговорила об этом с Госпожой.

Она понимала, что Зайка может отказать, а то и обусловить свое согласие чем-нибудь обременительным для Вероники – ну, например, обещанием избавить ее от сцен ревности. Поэтому она хитро завела разговор издалека, прицепилась к какой-то незначащей ерунде, довела Зайку до точки кипения (ежесекундно казня себя за это и оправдываясь перед собой тем, что согласие Зайки, в конечном счете, пойдет на пользу ей же самой), а потом, когда после бурного, примиряющего акта они обсуждали этот пизод, Вероника впрямую сказала, что неплохо бы ей заняться чем-то вроде психоанализа.

– Быть может, это разумно, – не очень-то весело сказала тут Зайка, усталая от всего, – я хорошо помню, как может достать такая проблема… Но где же ты найдешь психоаналитика? Разве они практикуют в Москве?

Вероника, по заранее разработанному ею сценарию, благоразумно удержалась от того, чтобы сразу же назвать имя Марины. Вместо этого она как бы беспечно сказала:

– Ты, видно, не читаешь газет. Кто только сейчас в Москве не практикует!

– И ты думаешь, это не шарлатаны? – спросила Зайка с сомнением в голосе. – По-моему, никому из таких нельзя доверять… а тем более, когда речь идет о вещах деликатных… и, между прочим, секретных…

– Ты права, – сказала Вероника как бы в задумчивости. – Я должна быть очень осторожна.

– Смотри, чуть что не так – сразу к черту его, этого арапа. И обязательно позвони мне перед тем, как пойдешь туда первый раз.

– Обязательно.

На том и порешили. Через несколько дней, ближе к концу тысячелетия, сделав обещанный звонок Зайке, Вероника выждала с часок, а затем выбрала большую луковицу, мелко нарезала ее и, плотно завернув в полиэтилен, поехала к подруге.

В подъезде она развернула полиэтилен и поднесла к глазам его содержимое. Нарезанная впрок луковица, конечно, действовала не то что прямо из-под ножа, но Вероника все же добилась желаемого: глаза ее потекли и, как она убедилась в зеркальце, покраснели. Она безжалостно прикончила свой изысканный макияж, размазав его вокруг глаз платочком и пальцами. Потом она бросила сверточек в урну и заспешила в лифт.

– Господи, – ахнула Ана. – Что случилось?

Вероника вяло махнула рукой.

– Ты только посмотри на себя.

Вероника посмотрелась в большое зеркало и сочла свою работу удачной – она действительно выглядела так, будто долго шла по улице и плакала, шла и плакала в три ручья, не обращая внимания на прохожих.

– Это из-за него.

– Ты в порядке? – забеспокоилась Ана. – Я хочу сказать… в телесном отношении?

– Он не трогал моего тела, – сказала Вероника тихо и как бы в прострации. – Хотя…

Она измученно покачала головой.

– Трогал! – шепотом предположила Ана.

– …наверно, лучше бы трогал.

Ана взяла ее за руку.

– Пошли в душ.

– Пошли.

Вероника – художественный тип высшей нервной деятельности – так вжилась в измученный образ, что позволила (и кому? – Зайке!..) себя раздеть, вымыть и обласкать, ухитрившись ни разу не возбудиться. Затем они долго лежали рядышком, слушая дыхание друг друга, и Вероника чувствовала, как понемножку приходит в себя.

– Будешь рассказывать? – спросила Ана.

– Я не хочу, – сказала Вероника, закрыв глаза и закрыв уши руками. – Опять копаться в этом… в этой…

Она вполне натурально вздрогнула, представив себе что-то на редкость отвратительное, моментально воплотившееся для нее в образе огромной кучи блевотины.

– Ну, так я и знала, – вздохнула Ана. – Предупреждала же тебя…

– Я полная дура. Вдобавок отдала кучу денег…

– Не хочешь подать на него в суд?

– За что? Это же просто методика. Это все равно что подать в суд на хирурга, который режет тебя ножом, в то время как кто-то другой предлагает обойтись таблетками.

– А вдруг тебе попался маньяк?

Вероника пожала плечами.

– А где гарантия, что другие лучше?

– Бедная, бедная Ника, – сказала Ана и погладила ее по голове. – Не повезло моей маленькой девочке… Не судьба моей девочке ходить на психоанализ.

– Может, само пройдет? – провокационно задала Вероника вопрос, тщательно подготовленный. – А ты-то, ты как тогда выкрутилась? Ведь это тоже была проблема… ты тоже плакала… Ты научилась с этим бороться – или как?

– Не знаю, – задумалась Ана, поставленная этим вопросом в тупик. – Если ты помнишь, это началось из-за Марины… то есть, из-за меня, – поправилась она, – но Марина была поводом; ну, ты понимаешь.

– Еще как понимаю! А теперь?

– Теперь все по-другому. Марина стала… в общем, стала тем, что она есть…

Ана смешалась.

– Ну! – подбодрила ее Вероника. – Говори.

– Не знаю, – повторила Ана. – Я перестала думать об этом. Считай, проблема исчезла.

– Ага, – медленно протянула Вероника. – Кажется…

Она подняла глаза к потолку.

– Мы стали какими-то косноязычными, – хихикнула Ана. – Говори же!

– Не думаю, что моя проблема исчезнет так же удачно и безболезненно, как твоя, – сказала Вероника. – Ты для меня не Марина; не дай-то Бог, чтобы твой статус изменился хоть на сколько-нибудь… однако…

– Ника, не тяни!

– Погоди, дай ухватить за ниточку… это было связано с Мариной… ты упомянула про Марину, и у меня мелькнула какая-то нестандартная мысль… ага, вот! Почему бы Марине не сделаться моим психоаналитиком?

– Ну и мысль, – покачала Ана головой.

– Ты была бы против?

– Да нет… но она же всего лишь какая-то медсестра.

– А кто мне пенял ее высоким профессионализмом?

– Конечно: в первой помощи при обмороке.

– Тот, что меня сегодня терзал, наверняка бы с моим обмороком не справился.

– Этому я почему-то верю…

– Знаешь, а стоило бы попробовать, – сказала Вероника с задумчивым видом. – Она такая тактичная, внимательная… И не пришлось бы специально заботиться о сохранении тайн… Слушай, мне все больше нравится эта идея.

– Не знаю. А если у нее не получится?

– Ну, не получится – не получится; во всяком случае, наверняка хуже не станет.

– Ты хотела сказать, она тебя не разорит.

– Тоже не последнее дело…

– Но мы с тобой так говорим, будто она уже согласилась. А если она просто откажется?

– Зайка! – умильно протянула Вероника. – А ты прикажи ей – она и не откажется.

– Я не могу ей приказывать в таких делах.

– Но можешь, например, сильно попросить…

– Это да, – согласилась Ана, думая вслух. – Я могу сказать ей, что ты… что твои проблемы отражаются на наших с тобой отношениях (а это, между нами, так и есть); таким образом, помогая тебе, она тем самым сослужит пользу и мне, своей Госпоже.

– Вот, вот! – в восторге воскликнула Вероника. – Именно так я ей и…

Она осеклась. Ана посмотрела на нее с удивлением.

– …и сказала бы! – фальшиво закончила Вероника фразу и вдруг почувствовала невероятное отвращение к себе. Она увидела себя доверчивыми, милыми Глазками; самая большая куча блевотины была гораздо лучше ее. Она добилась всего, чего хотела, и даже более того… но неужто это стоило обмана? Как теперь жить – после того, как она задешево использовала свою возлюбленную, свою Зайку, самое дорогое на свете существо?

Она упала навзничь и зарыдала.

– А теперь-то что? – поразилась Зайка.

– Я обманула тебя.

– Как?

– Это ложь… спектакль… – выдавливала Вероника сквозь рыдания, – я уже говорила с Мариной. Я просто боялась тебе признаться… думала, ты не разрешишь.

– Кошмар, – сказала Ана. – Ты серьезно?

– Да. – Вероника слегка успокоилась. – Ни у какого маньяка я не была.

– Но ты так переживала… так плакала…

– Это из-за сознания своего обмана, – хлюпая носом, объяснила Вероника в полной уверенности, что все было именно так. – Родная моя! Нет мне прощения!

– Бедняжечка, – проговорила Зайка, гладя Веронику по голове еще и поласковей прежнего. – Блудная моя овечка… Теперь я уж точно вижу, что без психоанализа тебе не обойтись; вопрос в том, справится ли Марина?

– Неужели ты так запросто способна простить? – горестно вопросила Вероника. – Может быть, – в ее глазах появилась надежда, – ты хотя бы отшлепаешь меня?

– Ну уж нет! – недовольно сказала Ана. – Даже и не думай об этом. Превратили меня в шлепальщицу, в какую-то фурию… к тому же с минуты на минуту явится Фил.

– Тогда нам нужно одеться.

– Вот это правильно.

Они стали одевать друг друга с тихими, нежными поцелуями.

– Пойдем, – сказала Ана, когда они кончили, – нужно разогреть ему обед.

– А где, кстати, Марина?

– На работе. Да, насчет Марины… учти, когда я буду с ней разговаривать, весь этот пизод с маньяком я вынуждена буду ей пересказать.

Вероника побледнела.

– Пожалуйста, без сцен. Пойми, это в наших общих интересах; ей нужно представлять себе сугубую запущенность твоего случая.

– Может быть, я лучше расскажу сама?

– Это ваше с ней дело, а я расскажу от своего лица. Здесь важны нюансы субъективного восприятия.

– Видимо, ты права, – кротко кивнула Вероника.

Они спустились на кухню.

– Пообедаешь с нами?

– С удовольствием. Зайка!

– Да?

– Я подумала… сколько же в нас всякого!

– Как, опять? – удивилась Ана. – В который раз?

– Не смейся; меня все больше поражает глубина человеческой души. Знаешь… пока суд да дело насчет психоанализа, я надыбала книжицу Фрейда. Скукотища, честно говоря; эти гладенькие, тяжеловесные немецкие фразы… Но что удивительно, так это бережность, с которой анализируется тончайшее, еле ощутимое… например, мальчик осмысливает свою пипиську, забавляется с ней, а взрослый человек, папаша, подробнейшим образом записывает все его действия и идеи… ну ладно; можно счесть психом отца – так нет же, еще один взрослый, светило с мировым именем, столь же подробно все это рассматривает и комментирует… а еще сотни человек слушают его лекции, а потом еще и читают чуть ли не миллионы. Если столько людей, наверняка не все подряд психи, что-то в этом находят, значит, что-то на самом деле есть? Значит, и мы с тобой не такие уж извращенные дуры, что копаемся в этом будто бы грязном белье своих душ?

– Ну, – подтвердила Ана, мелко рубя на деревянной доске укроп, немножко тимьяна и маленькую луковицу.

– С другой стороны, – продолжала Вероника, – где-то рядом – совершенно обратное. Какой-нибудь бандюга… подонок, зверь… втыкает в другого ножик, такой же, как сейчас у тебя в руке – и все, и плакали бесценные сокровища неповторимой личности… Или даже хуже того: он говорит, давай деньги, а нет – изнасилую твою жену… Какой парадокс! Эфемерные движения глубоких душ по соседству с этими животными позывами примитивных тварей…