Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 77 страниц)

Воздухоплаватели промолчали.

– Вижу, не желаете, – вздохнула Сандра. – Ну и правильно. На фиг европейцам дом в этой глуши?

– Так ты все-таки поверила, что мы европейцы?

– Конечно, ведь я и сама европейка. Я сразу поняла, что по крайней мере в этом вы мне не врете, потому что американцы ничего такого не могут; они только в своих говенных фильмах хороши. Знали бы вы, как они меня достали за эти три месяца!

– А откуда ты, Сандра? – спросил Вальд.

– Из Норвегии. И я вовсе никакая не Сандра; по-настоящему меня зовут Сьёкье, вот так.

– Сьёкье, – задумчиво повторил Вальд. – Мне кажется, это не норвежское имя.

– Ты прав, это имя голландское; так назвали меня в честь Сьёкье Дийкстры, знаменитой чемпионки по фигурному катанию. Мои родители – фанаты этого спорта; уж больно им хотелось, чтобы я вернула Норвегии былую славу… такую же, как когда-то добыла Соня Хени – кстати, еще более знаменитая.

– В таком случае, – спросил Вальд, – почему тебя не назвали Соней?

– А потому что к тому времени, как я родилась, Соней уже звали мою старшую сестру.

– Вот как! И никто из вас не добился успехов?

– В спорте – нет; впрочем, Соня до сих пор упорно тренируется. Я же предала фигурное катание еще в детстве. Это было ранней весной; лед на родимом фьорде растаял в то самое время, когда мы с моим другом Ингваром выписывали по нему кренделя на коньках. В одно мгновение мы оказались в воде… конечно, вначале покатились со смеху… а потом, разгоряченные, давай шалить да резвиться, кувыркаться да барахтаться. Ах, как здорово было! В один и тот же день я потеряла невинность, а взамен обрела любовь ко всем водным видам спорта – прыжкам с трамплина в особенности.

– Ух ты! – сказал Вальд с восхищением.

– Но зачем, – спросил Сид, – тебе потребовалось называть себя Сандрой?

– Затем, – ответила Сьёкье, – что мое настоящее имя американцам не выговорить ни за что; возникает психологическая напряженность, а это уменьшает шансы продать дом, и без того не слишком высокие.

Она помолчала и задумчиво добавила:

– Если бы в свое время дядя Пер не попер бабушку за собою в Америку, а потом не выпер из Нью-Йорка да и не запер в этой дыре… Представляю, как она скучала тут, бедненькая. Она была такой жизнелюбкой, совсем как я! Хотите посмотреть на ее фотографию?

Воздухоплаватели переглянулись, не очень-то уверенные, что хотят идти в дом. Сьёкье поняла их молчание как знак согласия. Она взяла в руки свой кулон и, не снимая его с шеи, бережно поднесла ближе к глазам воздухоплавателей. Три головы соприкоснулись. Сьёкье нажала на кнопочку сбоку, и кулон раскрылся; взорам явилась маленькая фотография – Сьёкье лет через двадцать.

– Какая красивая, – сказал Сид.

– Да уж, – сказала Сьёкье, закрывая кулон, – и вообще она была чудесным человеком; ее уважала даже эта старая сплетница Эбигайль.

– Кстати, насчет Эбигайль, – сказал Вальд. – Что-то долго она не звонит; может быть, тебе еще разок ее побеспокоить?

– «Побеспокоить»! – передразнила Сьёкье, комично скривившись. – Ее побеспокоишь, как же! Будьте уверены, сейчас вся округа только о вас и чешет языки; если она не звонит, значит, просто не нашли еще страуса. Неужели вы думаете, что такая упустит момент сообщить новость?

С этими словами Сьёкье открыла последнюю банку пива и моментально поглотила ее. Затем она посмотрела по очереди на обоих мужчин, и лицо ее сделалось озабоченным.

– Минуточку, – сказала она и соскользнула в воду рядышком с Вальдом. – Мне нужно пи-пи… Признаюсь вам в своем пороке: я страшно люблю делать пи-пи в бассейн. Вас это не шокирует?

– Не сильно.

– Меня тоже. Совсем без порока жизнь не в кайф.

Лицо Сьёкье выразило блаженство. Вальд ощутил в своих чреслах слабость; это был чудесный порок. Незаметно для Сида он дотянулся рукой до упругого женского бедра, нашел теплое подводное течение и коротко приласкал его мягкие истоки. Сьёкье бросила на него благодарный взгляд и выпрыгнула из воды на прежнее место.

– Люблю разнузданность, – сказала она. – Разнузданный секс, разнузданные отношения… А вот американцы этого не понимают.

– Разве разнузданность – это хорошо? – усомнился Вальд.

– Конечно, – улыбнулась Сьёкье. – Это значит, что на тебе нет узды. Разве мы лошади?

Вальд подивился такому словесному выкрутасу.

– Но тогда можно отрицать все приличия, – сказал он. – Что ни говори, это общественный институт…

– А я и общество не люблю, – призналась Сьёкье, – вместе с его говенными институтами. По мне, единственный серьезный общественный институт – это брак; но тогда уж ты делаешься заодно со своим супругом, как лошадь со всадником… только лошадь ходит под уздой поневоле, а человек выбирает это сам. К примеру, если б я вышла замуж, многие из моих привычек были бы пересмотрены. Кстати… не хочет ли кто-нибудь из вас взять меня в жены? Клянусь, я была бы ему верна…

– Сьёкье, – сказал Вальд, – ты отличная женщина; но, видишь ли, воздухоплаватели – конституционные холостяки.

– Жаль. А вы случайно не парочка голубых?

– Нет, мы обыкновенные…

– Учтите, – заметила Сьёкье, – обычно я практикую безопасный секс; я просто потеряла голову, когда вы появились, и забыла все свои правила. Наверно, – стыдливо предположила она, – я отдалась бы вам, даже если бы вы вытащили меня из бассейна.

– Ну, это вряд ли, – успокоил ее Сид.

– Вы очень милые, – ласково сказала Сьёкье. – Честное слово, ради вас я бы даже потерпела здесь страуса, несмотря на то, что это заставило бы меня покидать бассейн значительно чаще.

– То есть, – обрадованно уточнил Вальд, – как только Ники найдется, мы можем привезти его к тебе?

– Увы, – покачала Сьёкье головой, – к сожалению, придется искать какой-то другой вариант; дело не только в моем согласии.

– Как это? – удивился Вальд.

Сьёкье помялась.

– Видите ли, – сказала она с явной неохотой, – объявление о продаже дома дано в прессе, а также через Интернет; как только первый же покупатель увидит здесь страуса, поднимется жуткий скандал. «Вы не предупредили меня, что дом обременен страусом», – так, слово в слово, скажет этот говенный американец, даже если он и не собирался покупать дом (что скорее всего), а просто зашел от безделья прицениться или, может, повернее определить, за сколько же ему продавать свой собственный. А уж «Королевская Дорога Недвижимость» – жалкая компашка несчастных лентяев, у которых я забрала их комиссию – прознав об этом, непременно поможет этому якобы покупателю затаскать меня по судам за введение в заблуждение.

Разочарованные воздухоплаватели помолчали.

– Мне кажется, ты уж слишком ополчилась на американцев, – заметил Вальд.

– Не слишком.

– Но разве это справедливо? Среди американцев тоже попадаются разные люди – например, спортивные чемпионы…

– Среди них есть истинные энтузиасты воздухоплавания, – добавил Сид.

– Вообще, такая богатая и влиятельная нация не может состоять из одних дураков и лентяев, – заключил Вальд. – Я верю, что твое непосредственное окружение незавидно; но зачем же судить только по нему?

Сьёкье хмыкнула.

– Конечно, такой влиятельной нации почему бы чемпионов себе не накупить, – сказала она иронически, – а что касается моего окружения… телевизор вы тоже считаете таковым? Ведь я смотрела его не меньше недели, пока не замутило вконец. Ну, богаты… так из-за денег у них все шиворот-навыворот. Обычные люди получают от секса удовольствие, а от тяжб головную боль; а у них как? Главное удовольствие – суды да скандалы, в то время как секс – лишь повод к тому… да чего еще можно ожидать от страны, где любой телефонный справочник состоит из адвокатов едва ли не наполовину. Нет, – покачала она головой, – американцы люди конченые; быстрей бы разделаться с этим домом… и домой, в страну милых моему сердцу фьордов и настоящих мужчин… Ах, мальчики! раз уж вы не можете жениться, с этим ничего не поделаешь; но почему бы вам не пожить здесь немножко со мной?

У Сида на глаза навернулись слезы.

– Сьёкье, – сказал Вальд с чувством, – я серьезно: ты дама высший класс, и любой бы на нашем месте… э, что там говорить! Только все, что мы тебе понарассказывали – чистая правда. Меня действительно должны пнуть из Америки через 24 часа…

– Ты сказал, – перебил Сид, – если ветра не будет, то добавят еще 24.

– Пообещали; а вертолет-то все равно в восемь!

– Тогда ничего не поделаешь, – сказала Сьёкье, тяжело вздохнув, – наше расставание близко. Но, Сид! ты действительно вернешься за страусом?

– Конечно, Сьёкье, – сказал Сид, – как ты можешь сомневаться?

– Вы наговорили так много всего, – объяснила Сьёкье, – что у меня голова идет кругом. Стало быть… если, конечно, мне не удастся продать дом до твоего возвращения – а это гораздо трудней, чем отыскать Ники… стало быть, мы еще разок порезвимся как следует; уж тогда, надеюсь, ты будешь в форме, поскольку тебя перестанет смущать элемент новизны.

– Будет, будет он в форме, – мрачновато пообещал Вальд и неожиданно сам для себя пнул Сида под водой.

Сид удивленно покосился на Вальда.

В этот момент раздалась телефонная трель.

– Покупатель! – радостно крикнула Сьёкье. – Good afternoon, – пропела она медовым голоском в телефон, после чего лицо ее слегка потускнело. – О, Эбигайль! – сказала она тем не менее чрезвычайно приветливо. – Как я рада вас слышать! Что вы говорите… Неужели? – Она показала Вальду пальцами букву «V». – О! О… Понимаю… Я так и знала! Как мне благодарить вас, Эбигайль? О, конечно, они были бы в восторге от возможности лично засвидетельствовать… но они, к сожалению, очень устали, а в Альбукерке в восемь вечера их ждет вертолет… Нет, просто они из Европы… вы же знаете, что мы, европейцы, очень быстро устаем…

Проведя еще пару минут в том же духе, Сьёкье с блеском завершила разговор и воскликнула:

– Вы видите, как я их изучила! Все в точности так, как я и предсказывала, разве что по-другому зовут старика. У меня здесь нет письменных принадлежностей; вы запомните, если я вам продиктую?

– Ни за что, – немедленно сказал Вальд, – у нас у обоих память просто-таки дырявая. Сид, дружище, – душевно добавил он, снова пиная под водой разинувшего было рот Сида, – ты плаваешь уж точно получше меня; не принесешь ли сюда огрызок карандаша и клочок бумажки?

Взгляд Сида выразил недовольство.

– Ты ужасно спекулируешь дружбой, Вальдемар.

– Прошу тебя.

Сид покачал головой и поплыл за требуемым.

– Сьёкье, – сказал Вальд, – ты такая любвеобильная.

– Да, – согласилась она.

Он посмотрел ей в глаза и заметил, что они серые.

– Скажи… когда ты поклялась, что будешь верна своему мужу – это было серьезно?

– А как ты думаешь, Вальд? – спросила Сьёкье, не отводя взгляда. – Разве мое тело создано лишь для любви? Разве я не женщина? А если так, разве я не достойна детей, семейного уюта? Я никогда не была замужем… а годы идут… а я все одна и одна…

– Почему же ты не вышла за своего друга Ингвара?

– Потому что Ингвар женился на Соне. Я рада за них; у них отличные дети и отличная семья.

– А интересно… если твой муж не захочет заниматься любовью только в воде?

– Ты зришь прямо в корень, – сказала Сьёкье и улыбнулась. – Когда я была девчонкой, этот вопрос препятствовал моему замужеству, он казался мне неразрешимым. Постепенно, наблюдая за семьей Ингвара и Сони, я нашла ответ на него. Семейная жизнь – это компромисс; конечно, по требованию мужа я отдавалась бы ему и на суше – возможно, даже чаще, чем в воде… Со временем, однако, мой муж – если он не будет страдать водобоязнью (а за такого я бы и не пошла) – сам поймет, как это прекрасно; разве ты с одного раза не убедился, насколько это легче и красивее? А знаешь ли ты, как полезно рожать под водой – и для матери, и для ребенка! Обязательно изучи этот вопрос, ведь не всегда тебе быть воздухоплавателем…

Сзади раздался плеск, и Вальд обернулся. Плыл Сид; с письменными принадлежностями, зажатыми в зубах, он был похож на пирата. Сьёкье расхохоталась. Он не сразу отдал ей принадлежности – начал мотать головой, рычать, дурачиться, а отдавая их наконец, поцеловал ей руку. Наблюдая за этой игрой, Вальд поймал себя на явном приступе ревности; пока он обдумывал это необыкновенное для него событие, Сьёкье написала на бумаге адрес, по которому предполагалось присутствие страуса, и даже нарисовала план – как доехать.

– Маленький совет, – сказала она, закончив эту работу. – Если хотите получить назад своего страуса… а тем более оставить его в Правде Или Последствиях на постой…

Она замялась.

– Ну? – подбодрил ее Вальд.

– Никому больше не рассказывайте про ваше путешествие. Придумайте что-нибудь другое.

– Понял, – сказал Вальд. – А кстати, откуда такое странное название – Правда Или Последствия?

– А черт его знает, – пожала плечами Сьёкье. – Вообще-то они обычно говорят «П или П»; а что касается происхождения этого имечка, то мне рассказали какую-то детскую сказку… так как она еще более невероятна, чем ваше путешествие, то не стоит даже и повторять.

– Что ж, – сказал Вальд. – Спасибо тебе, Сьёкье.

– Не за что. Надеюсь, Сид, мы скоро увидимся…

– Еще как!

– …а ты, Вальд, прощай.

– Я заметил, что на обороте листка осталось немного свободного места, – сказал Вальд. – Напиши-ка мне на всякий случай свой телефончик.

Взгляд серых глаз удивленно поднялся.

– Тебя же пинают из Америки.

– А ты и норвежский телефончик напиши.

– Хорошо, – тихо сказала Сьёкье и исписала всю обратную сторону бумажного листа.

* * *

Пока искали старину Эбенизера Стампа, старина успел найти страусиных кормов. Он сидел на белом пластмассовом стуле посреди лужайки и с доброй улыбкой на бородатом лице наблюдал, как страус жрет слегка поодаль. У Вальда отлегло на душе, когда его взору предстало это идиллическое зрелище. Сьёкье с теткой Эбигайль сделали свое дело; теперь остановка была за малым – убедить старину Эбенизера дать Ники приют. Вальд поднял палец и нацелился им на кнопку.

– Стоп! – сказал Сид. – Страус нас еще не заметил.

– И что?

– Сейчас старик пойдет нам открывать, и тогда он заметит. Ты уверен, что он снова не бросится наутек?

– Разумно, – сказал Вальд. – Но как же быть?

– Нужно подползти сзади, – сказал Сид.

Пригибаясь, друзья пробежали по асфальтовой дорожке почти до самого гаража; здесь глиняный заборчик вообще кончался – даже перелезать не потребовалось. Сид знаком указал Вальду направление дальнейшего движения. Они обогнули дом с правой стороны и, крадучись, добрались до того угла дома, за которым открывалась лужайка со стариной Эбенизером и его гостем.

– Не дал бы он дуба с перепугу, – озабоченно шепнул Вальд, остановившись перед самым углом. – Как, по-твоему, привлечь его внимание, чтобы Ники не сбежал?

Сид немного подумал.

– Заметил ли ты, – спросил он, – что веревка по-прежнему у страуса на ноге?

– Хм.

– Плохой из тебя диверсант. Она на ноге.

– И что с того?

– На этом базируется мой план. Вначале мы оба подкрадываемся сзади и располагаемся прямо за стулом старины Эбенизера. Затем негромко заговариваем с ним; наша первая задача – заставить его не оборачиваться и не делать резких движений.

– Тут-то он и окочурится.

– А мы скажем: «Не пугайтесь… ради Бога, не пугайтесь»… притом говорить нужно внятным и тихим голосом. Дальше скажем: «Мы не имеем намерения вредить вам; мы пришли умолять вас об одной милости»…

– Еще чего – умолять о милости!

– Что у тебя, язык отсохнет? Зато эти гиперболы должны воздействовать на его подсознание; может быть, даже удастся его убедить подвинуться к страусу поближе…

– Хм.

– Затем один из нас, то есть ты, молнией выскакивает вперед и хватает веревку.

– Почему я? – спросил Вальд.

– Потому что, – объяснил Сид, – именно ты имеешь огромный опыт общения со страусом.

– Плохой план, – сказал Вальд. – Во-первых, я не смогу молнией; во-вторых, у него очень сильные ноги.

Сид изобразил неудовольствие.

– Тогда придумывай сам.

– Может, позвонить ему по телефону?

– Точно, – хлопнул себя Сид по голове, – как же мы раньше не додумались! Я звоню ему… он идет в дом к телефону… а ты тем временем подкрадываешься из-за стула и бросаешься на веревку…

– Да не хочу я бросаться; мы ему просто можем позвонить и все объяснить… Попросим привязать страуса…

– Мне кажется, это не телефонный разговор.

– Freeze! – внезапно раздалось сзади.

Воздухоплаватели обернулись.

Старина Эбенизер, держа наизготовку «Ремингтон» тридцатого калибра, стоял шагах в десяти от них и весьма недружелюбно смотрел на обоих. Только теперь друзья смогли разглядеть его как следует.

Ростом он оказался не менее шести футов. На нем были сапоги из дубленой кожи аллигатора; в широкие голенища были заправлены штаны из домотканой шерсти, когда-то крашенные соком кизила, но теперь уже потерявшие от детергентов свой цвет. Прямо на тело была надета рубашка из оленьей кожи, а поверх нее – выцветшая зеленая куртка, сшитая из байкового одеяла с вытертым ворсом. Сильно потрепанная порыжевшая войлочная шляпа дополняла его скромный костюм.

Вальд перевел взгляд на ствол снайперского оружия и содрогнулся, увидев лицо смерти. Сид, наоборот, решил, что это какое-то недоразумение; приветливо улыбаясь, он двинулся навстречу старине Эбенизеру.

Старина выстрелил Сиду под ноги. Пуля, словно невидимая кирка, вывернула наизнанку кусок дерна и обсыпала землей обоих воздухоплавателей. Сид остановился и перестал приветливо улыбаться.

– Руки вверх, – сказал старина. – Кто вы такие?

– Мы Сид и Вальд.

– Вы вторглись на частную территорию. Я могу вас убить, и мне ничего за это не будет.

– Ишь ты, какой фон-барон, – разозлился Сид, под впечатлением от только что пережитого. – Да мы пришли за своей собственностью, то есть страусом, которого вы демонстративно кормите на лужайке; между прочим, это тоже можно приравнять к воровству.

– Хотя после вашего выстрела, – добавил осмелевший Вальд, – этот вопрос вряд ли актуален. Думаю, что страус уже убежал. Нечего сказать, удружили вы нам, мистер Стамп.

Старина Эбенизер опустил ружье.

– Обычно люди заходят сюда через калитку, – проворчал он без малейшего раскаяния. – Что до страуса, то я спрятал его в гараже; коли хотите толковать о нем, пройдите-ка через калитку, а там поглядим.

– Зачем? – удивился Вальд.

– Не было случая, чтобы Эбенизер Стамп не выдворил непрошеных гостей со своей территории, – объяснил старик. – А вы именно таковы. Желаете спорить?

– Но ваша вина первая по счету!

– Зато у меня ружье.

Не глядя друг на друга со стыда от того, что им нечего противопоставить последнему аргументу, друзья двинулись обратной дорогой вокруг дома.

– Сволочь какая, а? – сказал Сид, завернув за первый же угол.

– Он просто маразматик, – сказал Вальд. – Вот что я думаю: нужно забрать страуса и вернуться к Сьёкье, попросить, чтобы сделала другой какой-нибудь звоночек.

– Если еще отдаст, – хихикнул Сид.

Друзья миновали гараж, вышли по асфальтовой полосе на тротуар и остановились перед калиткой. Вальд нажал кнопку звонка.

– Кто там? – раздалось из динамика.

– Эбенизер, не валяйте дурака, – сказал Вальд. – Вы своего добились, выдворили нас; теперь извольте-ка вернуть нам нашего страуса.

– Какого страуса?

– Вы хотите, чтобы мы пришли с шерифом?

– С каким шерифом?

– О’кей, – сказал Вальд, – не с шерифом, так с адвокатом; если спросите, с каким, я зачитаю вам половину телефонного справочника.

Динамик помолчал.

– Будь по-вашему, заходите, – сказал он и испустил тяжелый вздох. – Найдете меня в доме.

– Давно бы так, – буркнул Вальд.

Воздухоплаватели прошли по мощеной дорожке и зашли в дом. За дверью располагался небольшой холл, в котором их никто не встретил; из холла шли две лесенки – одна вниз, видимо в подвал, другая наверх. Вальд и Сид выбрали ту, которая вела наверх; по ней они добрались до другого холла, очень большого и тоже безлюдного.

– Эй! – крикнул Вальд.

Никто не ответил.

– Это подвох, – сказал Сид. – Чую опасность.

– Может, он в подвале, – предположил Вальд.

– Разве в подвале встречают гостей?

– Незваных – конечно.

Друзья вернулись в маленький холл и вступили на другую лестницу. Ступени спускались все ниже. Редкие слабые лампочки наводили страх; повеяло сыростью и могильным холодом. Наконец, показалась дверь. Вальд тронул отполированное временем железное кольцо. Дверь заскрипела. Друзья с опаскою заглянули вовнутрь.

Это был роскошный винный подвал. Деревянные бочки и бочонки теснились на подпорках слева от двери; правый ряд, наоборот, состоял сплошь из стеллажей, выложенных и заставленных стеклянными бутылками, покрытыми пылью. Посреди подвала стоял простой деревянный стол – все здесь было натуральным, – а на табуретке сидел старина Эбенизер, ссутулясь, опершись локтями на стол и очевидно пригорюнившись. «Ремингтона» поблизости не было видно.

– Эй, – позвал Вальд. – Вы в порядке?

Старина поднял голову.

– А, это вы, – сказал он тускло. – Я в порядке, да.

– Вы не забыли? Мы насчет страуса.

– Да. Похоже, это и впрямь ваш. Выпить не желаете?

– Из этих запасов?

– Других нет. По пять капель амонтильядо?

Вальд замялся. Ради всего святого, Монтрезор…

– Амонтильядо сгодится, – быстро сказал Сид.

Старина Эбенизер неожиданно легко встал, подошел к стеллажам и в задумчивости остановился перед ними.

– Черт побери, Сид, – сказал Вальд вполголоса, – до сих пор я не был уверен, что такое вино в действительности существует.

– Почему? – удивился Сид.

– Ну… я не то чтобы бывал во многих местах, но где ни бывал, везде спрашивал амонтильядо; и ни у кого не нашлось. Все говорят: о да, амонтильядо! как же… но, к сожалению… и так далее.

– Значит, – заключил Сид, – не в тех местах ты бывал. Амонтильядо – это… о, амонтильядо!

Старик тем временем взял в руки одну из пыльных бутылок, глянул на этикетку и водворил бутылку на прежнее место. Снял другую, глянул на этикетку и утвердительно качнул головой.

– Кажется, это сойдет. Около 1974 года.

– Почему около? – удивился Вальд.

– Не заставляй меня краснеть, – сказал Сид. – Технология изготовления этого напитка такова, что на бутылке трудно указать точную дату; такого и не делается. Извините его, мистер Стамп, он просто никогда не пивал настоящего старого амонтильядо.

– Это бывает, – спокойно согласился Эбенизер. – Однако, идемте наверх; боюсь, вы здесь простудитесь.

– Да, – признал Вальд, – довольно прохладно.

– Ровно 58 градусов, ни больше ни меньше.

В большом холле старина поставил на стол три стеклянных бокала и миску с большими зелеными оливками. Затем он распечатал бутылку и налил в каждый бокал до половины. Затем он взял свой бокал в руки, понюхал его светло-янтарное содержимое и отпил глоток. Затем съел оливку.

Вальд с Сидом сделали то же самое. Цветочно-ореховый аромат старого вина настроил Вальда на романтический лад; вкус его был неизъяснимо печален. Оливка начисто перебила эти тонкие ощущения. Я дилетант, подумал Вальд. Я прожил сорок с лишним лет и ничего не знаю о настоящей жизни.

– Нравится? – спросил его Эбенизер.

– О, да… У меня нет слов.

Старик довольно ухмыльнулся.

– Ну, теперь можно и поговорить. Вы откуда?

– О, мистер Стамп, – протянул Сид, – это долгая история.

Старик отхлебнул еще глоток.

– Значит, послушаем, – сказал он.

– Что ж, – сказал Сид, – извольте…

Глава XVIII

Экспедиция дона Хуана. – Геологоразведка в XVII веке. – Гримасы

колониализма. – Клад. – Этнография в XIX веке. – О действии злых

духов. – Кругосветное путешествие Адама. – Тейпанский облом. —

Гримасы политики XX века

Начало рассказа Сида

(неудачное)

– Как вам, должно быть, известно, – начал Сид, – в 1598 году достославный дон Хуан де Оньяте снарядил в Новой Испании переселенческую экспедицию, чтобы освоить территории, открытые за полвека до того – вы понимаете, что я имею в виду нынешние Соединенные Штаты, а точнее Новую Мексику, как она называлась тогда. Выйдя из Санта-Барбары в январе, экспедиция благополучно миновала пустыню Чихуахуа и достигла берегов Рио-Гранде в аккурат к празднику Пасхи.

– Да, это я изучал в начальной школе, – подтвердил сказанное старина Эбенизер, – правда, тоже изрядно давно.

– Очень хорошо, – одобрительно заметил Сид, – в таком случае, вы избавляете меня от необходимости живописать испытания, выпавшие на долю переселенцев. Надеюсь, вы обратили внимание на тот факт, что в состав немногочисленной охраны экспедиции входил простой солдат Франсиско Кампоамор.

– Хреновая у меня память на имена, – сказал здесь Эбенизер. – Ну, входил; что с того?

– Посреди дороги, названной впоследствии Camino Real, Королевской, – продолжал Сид, входя в режим монолога и не обращая внимания на ослабевающие реплики старины Эбенизера, – Франсиско заболел и был оставлен доном Хуаном в Сокорро, то есть в той индейской деревушке, которая дала экспедиции приют и поэтому получила от дона Хуана это новое название…

Здесь рассказ Сида, уже начинавший было входить в свое плавное, размеренное течение, оказался внезапно прерван неожиданной реакцией старины Эбенизера и вновь превратился в диалог.

– Как, – гневно вскричал старина, осмыслив последнюю фразу Сида, – ты говоришь, что Сокорро прежде имел другое название?

– Само собой, – пролепетал испуганный Сид, – но разве вы это не проходили в школе?

– Не успел; именно в это время учителя застрелили, а когда приехал новый, я уж был далеко. А как этот населенный пункт назывался до дона Хуана?

– Об этом сведения разнятся, – сказал Сид, – по одним данным, Тейпана; по другим – Пилабо…

– Тейпана, – повторил Эбенизер и с непонятной ухмылкой сказал: – Наверняка слово «Сокорро» казалось индейцам полной бессмыслицей.

– Это не совсем бессмыслица, – осторожно заметил Сид, – socorro по-испански означает помощь, приют.

– Да знаю я, – отмахнулся Эбенизер. – Ну и ну! Как я погляжу, эта манера переименовывать гораздо старше, чем я думал… Впрочем, продолжай. Еще вина?

– Не откажусь, – сказал Сид, размышляя над странной вспышкой гнева старины. – Итак, солдат Франсиско Кампоамор был оставлен в Сокорро…

– В Тейпане, черт побери! – рявкнул Эбенизер и с размаху хватил кулаком по столу, отчего оливки подскочили, а бокалы жалобно звякнули. Вальд выразительно посмотрел на Сида.

– В Тейпане, – послушно повторил Сид. – Его выходила девушка из переселенцев по имени Исабель, фамилию которой история не сохранила. Но это и не важно, так как Франсиско женился на Исабель, и у них родился первенец Франсиско. Они подружились с местными индейцами, изучили их язык и долгое время оставались единственной белой семьей, постоянно живущей в Сокорро… я хочу сказать, в Тейпане.

Старина Эбенизер довольно угукнул.

– Вместе с индейцами, – продолжал осмелевший Сид, предполагая, что старина Эбенизер больше не будет его перебивать, – Франсиско объезжал окружающую территорию. Индейцы доверяли ему и называли его, конечно же, бледнолицым братом. Франсиско-младший тоже женился на приезжей испанке, но не покинул родных мест и, как местный уроженец, снискал еще большее доверие индейцев. Они открыли ему, в частности, тайну здешних горячих источников, которые оставались неизвестными американцам еще и двести лет спустя.

Старина озадаченно почесал репу.

– Его сын, тоже Франсиско, – сказал Сид, несколько насторожившись, – продолжал разъезжать туда-сюда по окрестностям, как это делали его дед и отец. Этот самый младший из мексиканских Кампоаморов разведал здесь серебро за много-много лет до того, как это сделали американцы – надеюсь, вы меня понимаете?

– Не совсем, – бестактно вставил здесь старина Эбенизер в ответ на этот вопрос, произнесенный с явно риторической интонацией. – Ну, разведал… что с того? Выгоду-то получили все равно те, кто сюда денежки вложил.

– Вот оно, коренное различие в мышлении Старого и Нового света! – воскликнул Сид, вынужденно реагируя на реплику непредсказуемого слушателя. – Для испанского конкистадора дворянское звание было всегда важнее денег, в то время как для американцев оно ровным счетом ничего не значит и, даже, кажется, запрещено конституцией. В те времена, о которых я говорю, штата Нью-Мексико не было и в помине; все эти места, – показал он широким жестом за окно, – были еще с полтора века владением испанской короны, со всеми их недрами и полезными ископаемыми, разведанными и нет. Таким образом, открытие месторождения было заслугой перед королем и, как правило, вознаграждалось титулом и благами.

– Ага! – сказал старина Эбенизер.

Продолжение рассказа Сида

– Да-с, – сказал Сид, видя уже, что старина вполне успокоился, – но существовало и другое обстоятельство, еще более важное персонально для нашего героя. Дело в том, что все Кампоаморы, начиная со второго Франсиско, были креолами, то есть хотя и испанцами по крови, но уроженцами здешних земель; сколькими бы достоинствами они ни обладали, любой из них по закону был ниже самого дрянного человечишки, если только он родился в самой Испании. Таковы были гримасы колониализма, вдобавок освященные местной церковью – безусловно, неправедно и вопреки учению Господа нашего Иисуса Христа. (Тут Сид осенил себя крестным знамением.)

Поскольку из метрополии прибывали в основном мужчины, молодые креолки старались выйти за них, чтобы снова поднять свой статус; креолам же оставалось жениться на девушках с примесью местных кровей, отчего их статус от поколения к поколению неуклонно снижался. Вот какая перспектива грозила Франсиско Кампоамору! Теперь же, найдя серебро, то есть совершив подвиг, он мог рассчитывать на титул гранда, а может, даже encomendero– перспективы, какие и не снились большинству новоприбывших. Ясно, что радость его была весьма велика; и он стал терпеливо составлять карту месторождений.

Карта была уже почти составлена, когда грянул роковой 1680-й год. Кровавое восстание апачей охватило земли еще не существующего штата Нью-Мексико; сочувствуя своему бледнолицему брату и его семье, тейпанские индейцы посоветовали Франсиско переждать лихую годину на юге. Опасаясь превратностей предстоящего путешествия, Франсиско поместил карту и все свои записи в бочонок из-под вина – уж не знаю, было ли это амонтильядо или что еще, – и поехал с бочонком в сопровождении тейпанского касика на высокий берег Рио-Гранде.

Там они вдвоем выкурили трубку печали и долго смотрели вдаль, и на прощанье касик подарил своему бледнолицему брату серебряное кольцо, в незапамятные времена сделанное предками касика, может быть, из все того же разведанного Франсиско металла. Франсиско же подарил касику свое золотое обручальное кольцо и, глубоко закопав бочонок при касике, сказал ему следующее:

«Краснолицый брат мой! Коли постигнет меня смерть или иное лихо, прежде чем свидимся вновь, укажи это место тому, кто придет и покажет тебе твое кольцо. А на случай, коли тебя постигнет смерть или иное лихо, прежде чем свидимся вновь, передай вместе с моим кольцом своему преемнику тайну сего клада».