Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 77 страниц)

SEND

Вообще-то, чтобы отличить его от Вашего собственного рта – полагалось бы.

SEND

Ты прав. Действительно: я же отличаю твой член от Ипполита. Но как же его назвать? И если он мой, разве имя не должно быть женским?

SEND

Безусловно.

SEND

Тогда это Она; назови Ее сам.

SEND

Я не могу так сразу. Я подумаю. Давайте сегодня еще не будем Ее, э-э, любить.

SEND

Ты немного меня разочаровываешь. А еще больше разочаровываешь Ипполита.

SEND

Ипполит! извини, дружище. Он извинил меня? Буду считать, что извинил. Ладно, давайте все вместе дружно Ее полюбим – пока просто Ее.

SEND

Ну, начинай. У меня уже кое-где кое-что, заранее.

SEND

Ипполит входит в Нее… вернее, Она накладывает на Ипполита губы. Ипполит очень доволен. Он раздувается; Он твердеет. Ее губы с трудом удерживают Его в себе. Тогда Он проникает глубже… а язык у Нее есть?

SEND

Обижаешь! Это же не муляж стоматологический. Чтобы не было больше вопросов, у Нее есть: губы, язык (очень нежный), зубки (не острые, но вполне тверденькие, чтоб покусывать), а еще неба, верхнее и нижнее, и даже виден такой смешной задний язычок в глубине. И Она глубокая; во всяком случае, Ипполит влезет весь и даже с яйцами, если раздвинуть Ее пошире. Все; продолжай.

SEND

Он проникает глубже; Она ласкает Его своим нежным языком. Она покусывает Его своими зубками. Ипполит погружается в нее все глубже и глубже; Он уже едва не достает до самого донышка. Ипполиту неизъяснимо хорошо.

SEND

А тебе?

SEND

А мне еще лучше, потому что мой член одновременно с этим делает все то же с Вашей пиздой. Он проникает в Нее все глубже и едва не достает до самого донышка. Я чувствую своей кожей, как наши тела соприкасаются. Я своими глазами вижу, как наши волосы объединились… И я чувствую Ваш запах, потому что у меня есть нос.

SEND

Что ты хочешь сказать своей последней фразой?

SEND

Подожди. Потом поговорим… дай кончить… О

SEND

Ты бессовестный. Ты… Мы с моими маленькими обиделись на тебя. И целовать я сегодня буду только их, и спать буду только с ними, а не с тобой, и не пиши мне больше сегодня.

Глава XXIV

В «Империале». – Секрет швейцарского мастера. —

Визит героя. – Зловещая тайна. – Лирические мотивы.

– Квадратный предмет. – Признание Вальда. —

О применении запятых. – Золотая пыльца. – Еще

о воздушных потоках

После долгих поисков, сомнений, даже кое-каких невзгод демократическая модель была наконец куплена; ничто теперь не препятствовало появлению Аны на скромном торжестве в «Империале». Да и остальные компоненты торжества понемножку сложились – Вальд Парандовский, осененный славой, прибыл из Америки; Эскуратов под давлением неопровержимых аргументов согласился отменить прочие мероприятия; процедуры подписания и самого торжества были одобрены на пленарном заседании и в итоге полностью утверждены.

В небольшой, очень уютный зал были собраны только самые-самые; этот день знаменовал собой переход двух фирм к новой ступени общественного признания. Благодаря устроенной Вальдом глобальной рекламе им уже было плевать на мнения этих и тех; пусть их оборот рос всего-то процентов на сорок в недельку – не деньги были здесь главным: они сделались частью элиты чисто психологически, подобно крошке «Камерон», диктующей моду в изготовлении воздушных шаров и за то уважаемой пуще тысяч гигантов. Они сами были теперь законодателями. Отменив шумиху, они страшно разозлили журналистов-халявщиков; но именно потому что ни одного не позвали, ни один и рта раскрыть не посмел.

Вечер мягко лучился добротным достоинством. В исполнении струнного квартета нежно звучали Гайдн и Эндрю Ллойд Уэббер; шампанское было не слишком старым, а пивко – не слишком молодым. Коньяк был не каким-то сомнительным «Х.О.», а греющим душу «Самтрестом» о трех звездочках. Под стать были и закуски – изысканные, но без излишеств; особую прелесть десерту придали paparajotes, собственноручно изготовленные Аной с помощью Марины и доставленные в «Империал» в картонных коробках из-под компьютеров, чтобы хватило на всех и даже осталась добавка.

Единственным, в чем устроители не смогли удержаться от некоторой роскоши, была ледяная скульптура посреди стола, доставленная из Гринденвальда. Привез ее лично Эскуратов, смотавшись ни свет ни заря в Швейцарию; шепотом поговаривали, что за скульптуру ему пришлось не только выложить круглую сумму, но и дать взятку директору музея ледяных фигур. Ах, что это была за скульптура! не какие-нибудь вычурные замки или растения; нет же – это был традиционный лебедь, да не такой, какого подают на свадьбах, а больше раза в три и притом с необычайно длинной и тонкой шеей. Жалость пробирала всякого, кто бросал на лебедя свой первый взгляд – казалось, что шея вот-вот растает и башка отвалится; но в том-то штука и заключалась, что шея была заморожена значительно сильнее всего остального лебедя (а может, что и подбавлено было в состав – кто знает…) В итоге лебедь таял равномерно, и толпа, начавшая было заключать пари на время, когда башка упадет, помаленьку раскусила секрет и разобрала денежки, одновременно восторгаясь изобретательностью неведомого умельца.

А когда от лебедя уже остались, как говорится, рожки да ножки, когда под квартет уже начали танцевать, а последнюю добавку paparajotes выскребли с самого донышка картонных коробок, в «Империал» заскочил, чтобы поприветствовать и поздравить, страшно занятый человек не то по шутливому прозвищу, не то по отчеству или фамилии, а может, даже и по имени Ильич. А что, было же такое имя у одного латиноамериканца-героя; как бы навевая память о нем, этот Ильич тоже был похож на латиноса – такой же смуглый, черноволосый, усатый и с решительным взглядом; а одет он был в прекрасное кашемировое пальто. Смущенно улыбаясь и принося извинения за вынужденную краткость своего визита, он пожал руки каждому из мужчин и целомудренно поцеловал каждую из женщин. Двое спутников его внесли в зал и поставили посреди стола, готовящегося к кофе, огромный торт в качестве, как он шутливо выразился, свадебного подарка. Он даже присесть не успел – имевшиеся у него пять минут полностью ушли на персональные приветствия, – и когда он исчез, в зале остался слабый, слегка щемящий душу след чего-то романтического, мужественного и боевого.

И оглядывая этот как бы даже слегка опустевший зал, Вальд вдруг заметил поодаль, в укромном уголке, две незнакомые рожи, которых он не знал и которых вроде как не было в начале мероприятия. Рожи эти, довольно гнусного вида, были малоподвижны; взгляды их никуда конкретно не были направлены и не выражали решительно ничего. Поначалу Вальд не придал им особенного значения, подумав, что это, вероятно, парочка прорвавшихся все-таки корреспондентов, но рожи вели себя непохоже – не пытались ничего сфотографировать или съесть, не вели претенциозно громких бесед… и тогда он почему-то забеспокоился. Он наклонился к сидящему рядом с ним Эскуратову – благодушному, источающему удовольствие – и тихонько сказал:

– Борис, не делай резких движений. Два типа справа от тебя и сзади, в углу – кто они?

Эскуратов осторожно оглянулся.

– Не знаю. А что?

– Но я тоже не знаю. Раньше их не было. Тебе это не кажется подозрительным?

– Хм. Может, их пригласил Филипп?

– Почему тогда они не за столом?

– М-да. Значит, это чьи-то водители.

– В зале? Вдобавок только посмотри на их похабные рожи; сдается мне, они замышляют нехорошее.

Эскуратов еще раз оглянулся.

– А мне кажется, они просто хотят закурить.

– Ты не слушаешь меня, – огорчился Вальд.

Он пересел к Филиппу и высказал ему то же самое.

– Даже не знаю, – ответил Филипп.

– Не спросить ли нам у охраны?

– А почему не спросить прямо у них?

– Э, – сказал Вальд, – так не пойдет.

– Почему?

– Не могу объяснить. Но здесь что-то скрывается, какая-то зловещая тайна.

– Партнер, – улыбнулся Филипп, – с тобой что-то не то после этого путешествия. Прежде ты бы не стал делать из этого проблему. Может, ты переутомился? Я серьезно… ты перенес немалую нагрузку на психику…

– Прекрати, – скривился Вальд. – Я действительно вернулся из путешествия другим человеком, но это отдельная тема… и, может быть, мы с тобой об этом поговорим. Надеюсь, поговорим – дома, перед камином… или хотя бы в салончике… Но сейчас меня волнуют два неизвестных типа… и мне непонятно, почему ни тебе, ни Борису до этого дела нет. Знаешь, как начинаются беды?

– С рож по углам?

– Запросто.

И Вальд, несколько даже оскорбленный, встал и подчеркнуто вежливо попросил у Эскуратова разрешения пригласить его жену на танец. Эскуратов, недолго думая, разрешил. Играли румбу из «Эвиты» – то место, где она лирически предлагает себя Хуану Перону, тогда еще простому полковнику; лишенная вокала, лишенная ударных и вообще исполняемая намного медленнее положенного, эта незатейливая тема однако же приобрела необычайную чувственность, от которой Вальд прижал к себе партнершу значительно крепче, чем того позволяли приличия. Он стал тихонько подпевать струнным и вдруг услышал, что г-жа Эскуратова запела с ним в унисон. Он скосил глаза на ее мужа, обсуждающего со своим генеральным что-то, видно, очень забавное; оба покатывались со смеху и не обращали никакого внимания на танцующую пару.

«Ах, так!» – подумал Вальд и тотчас опустил руку с талии своей дамы на ее чуть ли не задницу. Эскуратова бросила на Вальда краткий взгляд, полный милого удивления, и не передвинула вверх его руки. Перед мысленным взором Вальда воздвиглась другая, далекая задница – большая, упругая, сверкающая под солнцем, похожая на диковинного осьминога об одном лиловом глазу… и он, не допев музыкальной фразы, застонал от желания. Чресла его напряглись и глубоко вторглись в мягкий, податливый живот Эскуратовой; на этот раз взгляд ее был значительно дольше – в нем читались восхищение и вопрос. Первый скрипач хотел было дать коллегам знак идти на концовку, однако, приглядевшись к танцующей парочке, почесал репу смычком и тихонько сказал: «Все сначала».

Не один лишь старый скрипач смотрел на танцующих. Еще две пары глаз следовали за ними с ревнивым интересом – то были Ана и Филипп *овы. Взгляд Аны зорко уловил момент, когда брюки Вальда оттопырились; она вздрогнула от мурашек, шустро пробежавших по ее плечам, и опустила руку на гульфик своего мужа – руку, которую Филипп моментально накрыл сверху своей.

– Дорогая, – пробормотал он, – не позволишь ли ты пригласить тебя тоже на танец? Мне кажется, мы уже так давно не делали этого…

Выражая согласие, Ана слегка сжала свою маленькую кисть, отчего яйца Филиппа сладко заныли. Филипп и Ана поднялись со стульев полубоком, как сиамские близнецы, связанные узлом своих рук и подтягивающие этот узел все ближе и ближе к Ане. Они вошли в музыку, как недостающий и долгожданный инструмент. Скрипач понимающе, грустновато улыбнулся.

– У него встал, – шепнула Ана Филиппу на ухо. – Ты заметил?

– Ну.

– А почему у тебя до сих пор не стоит?

– Ты сравниваешь! Он порхал по злачным местам, а я впахивал здесь… дергался, утомлялся…

– Я думала, ты хочешь меня.

– Я и хочу.

– Может, ты просто делаешь вид? – лукаво предположила Ана. – Ах, как бы я хотела, чтобы ты трахнул меня в туалете!

– Вернемся домой, я тебе это обещаю. Сразу же.

– Боже, – всхлипнула Ана. – При чем здесь дом?

– Да понимаю я, – с досадой шепнул Филипп. – Ну… хочешь, побежали?

– Теперь уже нет. Пусть только твой хуй постоит хоть немножко…

От волшебного слова нерешительный орган Филиппа встрепенулся, ожил, возрос; Ана благодарно улыбнулась, облизала губы, пересохшие от волнения, обняла мужа за шею обеими руками и тесно прижалась к нему. Они задышали жарче и глубже, и скрипач задумался – не начать ли другое произведение так, чтобы две теперь уже парочки смогли продолжать танец без перерыва?

Но не только старый скрипач смотрел на танцующих. Еще две пары глаз следовали за ними с ревнивым интересом – то были незнакомцы, так и продолжавшие сидеть в темноватом углу. Какое-то время Вальд и Филипп, охваченные сладострастием, не обращали никакого внимания на этот угол; затем взгляд Вальда, брошенный поверх плеча партнерши, все же достиг таинственных рож – и моментально отпрянул, уязвленный новым открытием. Рожи уже не пялились, как прежде, в пространство без выражения; и сами-то по себе омерзительные, они теперь были перекошены неприкрытой ненавистью, выплескиваемой на Вальда с Эскуратовой и на Фила с женой. «Развлекаетесь, суки, – как бы говорил их взгляд, – жрете и пьете вкусно, соблазняете друг дружку под скрипочки… живете красиво, в общем; ну погодите же у нас!»

Вальд содрогнулся. Так и стоявшая перед ним чудесная задница потеряла свой блеск. Эскуратова снова глянула на него – на сей раз с легким недоумением и упреком. Он сконфуженно отвел от нее глаза, поймал ими взгляд Филиппа и кивнул ему – тревожно и еле заметно – в сторону подозрительного угла.

Филипп глянул, куда показывал Вальд. Рожи были и впрямь не подарок – ну и что? Среди их клиентов попадаются еще и похуже. Ему в голову пришло, что Вальд, верно, видел или натворил в путешествии что-то такое, о чем умолчал в своем кратком рассказе при встрече. Если так, то – чем было вызвано это умолчание? Нехваткой времени? забывчивостью? обилием впечатлений? Или…

Озабоченный этой мыслью, он улыбнулся жене насколько мог ласково и с мягкой настойчивостью увлек ее к столу. Старый скрипач облегченно вздохнул и дал коллегам знак закругляться. Вальд препроводил свою даму на место и галантно препоручил супругу, не забыв нежно, с некоторым значением пожать ее обнаженное плечо. Вальд и Филипп вновь оказались рядом.

– Ты видел? – толкнул Вальд Филиппа локтем.

– Партнер, – медленно сказал Филипп, – мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. Что-то с тобой произошло… что-то такое…

– Со мной многое произошло.

– Я не обо многом.

Вальд вздохнул.

– Да, – сказал он. – Есть кое-что… но я хотел вначале сам получше это осмыслить.

– Те двое могут иметь к этому отношение?

– Могут иметь, – глуховато сказал Вальд.

– Тогда, я думаю, лучше бы тебе со мной поделиться.

Вальд помолчал.

– Не уверен, – пробормотал он. – О некоторых вещах лучше бы не знать вовсе…

Филипп усмехнулся.

– Во многом знании много печали?

– Я бы сказал, меньше знаешь – лучше спишь.

Филипп закурил.

– Короче, – сказал он. – Не хочу я спать лучше тебя. Мало ли, вдруг тут и впрямь что-то серьезное. Тебе не приходит в голову, что со стороны может быть видней?

– Ты о чем?

– Твои оценки не могут быть точными; слишком уж пестр фон, на котором все это с тобой произошло. Твои датчики сбиты, разрегулированы… Здесь же все шло рутинно и серо; я – это серый фон. Понял? Рассказывай.

– Но здесь все равно нельзя, – сказал Вальд. – Для этого как минимум нужен…

Не договорив фразы, он полез во внутренний карман пиджака и нащупал там посреди жвачки, телефонных жетонов, пакетиков с кетчупом и прочего хлама некий твердый, плоский, квадратный предмет.

– Да, – закончил он, – нужен компьютер.

– У меня в машине завалялся один.

– С наушниками?

– Надеюсь обойтись автомобильной акустикой.

– Э-э… а вот так исчезать – разве прилично?

– Ты мог бы уложиться в двадцать минут?

– Нет, – соврал Вальд.

– По глазам вижу, что врешь.

– Ну, вру.

– Двадцать минут, – решил Филипп, – это прилично.

Вальд осмотрелся. Подавали кофе. Эскуратов продолжал беседовать со своим генеральным. Г-жа Эскуратова, вновь отделившись от мужа, теперь беседовала с женой генерального и Аной. Прочие из присутствующих тоже образовали небольшие группки по интересам; атмосфера была теплой и непринужденной – все это больше напоминало не банкет, а клуб, полностью соответствуя замыслу организаторов.

Вальд глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.

– Может, отложим хотя бы до завтра? Ты не думаешь, что будешь потом жалеть?

– После таких оговорок – тем более не думаю…

– Что ж, – сказал Вальд. – Тогда пошли.

Извинившись, они поднялись из-за стола и, сопровождаемые охраной, двинулись к машине Филиппа. Прежде чем выйти из зала, Вальд незаметно покосился в сторону заботившего его угла. Два мрачных типа по-прежнему сидели там, и выражение их рож было прежним.

– Миша, – сказал Филипп водителю, – иди отдохни.

Рассказ Вальда

Это случилось буквально через час после моего… после нашего с Сидом первого интервью. Я говорил тебе о большом вертолете? Говорил. Вертолет этот исчез сразу, как только интервью закончилось и GNN улетели.

Слышу, пищит телефон. Не помню какой – у меня тогда было два; думаю, это неважно.

«Господин Пакульский?» – послышалось в трубке.

«Предположим. Кто говорит?»

«Можете называть меня Макс, – сказал голос с резким иностранным акцентом, – мое настоящее имя не скажет вам абсолютно ничего».

«О’кей, Макс. Чем могу служить?»

«Мой клиент – некто господин Ли, очень богатый и немолодой джентльмен – пожелал сделать вам подарок».

«Хм. С чего бы это?»

«Просто так».

«А что за подарок? – полюбопытствовал я. – Надеюсь, не бомба?»

«Нет, – сказал этот Макс. – Это весьма значительная денежная сумма, которая прямо сейчас перечисляется на известный вам счет».

Я насторожился.

«Известный мне?»

«Скажем… известный нам обоим».

«Хм. А можно узнать, насколько значительная?»

«Нет нужды. Во всяком случае, она намного больше того контракта, который вы сегодня начали исполнять».

Ты понимаешь, он упомянул про контракт. Все, что он говорил до этого, мог говорить в принципе кто угодно. Но когда он упомянул про контракт – тут я уже не только насторожился, но и обеспокоился.

«Вот как. Откуда вы знаете про контракт?»

«Но это естественно, – сказал голос будто с некоторым удивлением, – зачем бы вы без контракта давали интервью?»

Это звучало логично, однако он ведь упомянул не только контракт, но и счет. На этом фоне его мысль прозвучала уже менее логично, а от его деланного удивления моя настороженность только возросла.

«Вы прослушивали мои разговоры, – догадался я, – теперь это очевидно. Так это был ваш вертолет? Ваш, признайтесь?»

Голос в трубке помолчал.

«Наш, не наш… – уклончиво сказал он через какое-то время. – Это к делу не относится».

В этот момент я ощутил желание прервать связь – и вместе с тем понимал, что этого делать не следует. Я почуял опасность. Значит, я должен был выяснить все возможное. Я обязан был продолжать разговор.

«Если вы хотите, чтобы я расторг контракт…»

«Ни в коем случае, господин Пухальский, – перебил он меня. – Я же сказал, это подарок».

«Тогда зачем вы мне позвонили?» – спросил я.

«Во-первых, уведомить вас. Во-вторых, передать от господина Ли его наилучшие пожелания и восхищение силой вашего духа».

«Передайте ему, что я искренне тронут».

«Спасибо».

«Это все?» – спросил я.

«Ну, разве что…»

Он слегка замялся. Сейчас должно было прозвучать самое главное; я с силой сжал челюсти и не издал ни звука.

«Знаете, – сказал Макс как бы доверительным тоном, который странно звучал в сочетании с его резким акцентом, – господин Ли очень любит “Лэнд-Крузер”. Он прямо-таки фанат “Лэнд-Крузера” и в восторге оттого, что с вами летит именно эта модель. Если вы ищете основание столь щедрому дару, то вот вам оно».

«Ага», – сказал я.

«Вам предстоит еще одно-два интервью, не так ли?»

«Вы же все знаете», – подколол я его.

«Господин Ли был бы очень рад, – сказал он, словно и не заметив моей шпильки, – если бы вы похвалили эту модель в своих интервью».

«Ага, – сказал я. – Сколько раз?»

«Господин Пажиньский, – сказал он настолько мягко, насколько позволял акцент, – вы не поняли; от вас не требуют никаких конкретных обязательств. С вами не заключается никакого соглашения. Подарок господина Ли не является ни спонсорством, ни грантом, ни каким-либо иным видом прямого или скрытого финансирования или вознаграждения за рекламу. Вы просто сделаете приятное старому богатому чудаку».

«Хорошо», – сказал я.

«Я даже не спрашиваю вас, согласны ли вы».

«А если нет?» – спросил я.

Макс помолчал.

«Если бы вы отказались от дара, – медленно сказал он, будто подыскивая слова, – тогда, я думаю, господин Ли был бы очень расстроен. А лично я потерял бы комиссионные».

«Я постараюсь», – пообещал я.

«Извините, – сказал он, – я не расслышал. До свидания, господин Пажевский».

«Я хотел сказать, что…» – начал было я, намереваясь объяснить ему… в общем, уж не помню, что я хотел объяснить, но это и не важно, так как в трубке послышались гудки отбоя.

Я сложил телефон и стал думать. Так ли это опасно? Я ничего не нарушил; я никому ничего не пообещал. То, что я сказал «постараюсь»? – он подчеркнуто отмежевался от этого слова, сказанного мною, возможно, впопыхах. Ну, а если бы даже я обещал постараться? Постараться – еще не значит выполнить… впрочем, теперь заводи свой аппарат. Держи дискету; чтобы ты понял все остальное, я должен прокрутить тебе пару записей.

Если ты внимательно ознакомился с текстом контракта (в чем я, по правде говоря, сомневаюсь), то не мог не заметить моего оговоренного в нем права пользования материалами GNN, связанными с Событием, то есть с полетом. Материалы эти в электронных форматах складывались на специальном сервере и были двух видов: во-первых, рабочие, то есть те, что записывались, запечатлевались и так далее, а во-вторых, опубликованные, то есть отредактированные и затем выпущенные в эфир или в печать. Я получил сетевой доступ ко всем – правда, без прав на коммерческое использование… но если ты захочешь заплатить мне за этот сеанс, мы же не скажем им, верно? Партнер, ты следишь за тем, что я говорю?

О’кей. Поскольку срок хранения таких материалов ограничен, я еще вчера посетил этот сервер и перекачал все мало-мальски значимые файлы к себе на диск. В том числе все свои интервью. То, что я тебе дал только что – это единственные два куска, где речь шла об автомобилях. Ты все понял? Тогда включай.

Интервью Вальда

(отрывок из рабочего материала)

GNN. Мистер П., поговорим о вашей машине. Почему вы взяли с собой японский внедорожник?

Вальд. Ну, видите ли… Стихия есть стихия – несмотря на выдающееся мастерство моего спутника. Мы могли экстренно сесть где-нибудь в пустыне, в горах… как мистер Фоссетт в 1998 году в Гречаной Балке. Что в таких обстоятельствах может быть лучше «Лэнд-Крузера»?

GNN. У вас есть контракт на рекламу этой модели?

Вальд. Интересная мысль! Увы, я всего лишь один из миллионов простых потребителей. Будем считать, что я сделал им дорогой подарок.

GNN. Желаю вам, чтобы вас побыстрей оценили…

Вальд. Спасибо.

GNN. А какая у вас машина в Москве?

Вальд. Вам будет смешно… но этот «Лэнд-Крузер» – моя единственная машина.

GNN. Wow! Понимаю: русская зима, снежные заносы…

Вальд. Абсолютно.

GNN. Вы предпочитаете японские автомобили?

Вальд. Я просто зашел в магазин. Я увидел эту машину, и она мне понравилась. Я купил ее и не жалею. Кстати, раньше у меня была полностью русская… даже, можно сказать, советская машина – так называемая директорская «Газель».

GNN. Wow. Расскажите нам об этой машине.

Вальд. Это вместительная и невероятно удобная машина. В ней есть бар. В ней есть телевизор и прочее. Диванчики покрыты велюром! Откидной столик между ними; вдобавок эта машина прекрасно приспособлена для того, чтобы трахнуть телку.

GNN. Простите?

Вальд. Я имел в виду, провести время с девушкой. Диванчики укладываются в отличную двуспальную кровать, а водитель отделен от салона звуко– и светонепроницаемым стеклом, поднимаемым и опускаемым по желанию шефа. Разумеется, снаружи тоже не видно, что делается внутри.

GNN. Зеркальные окна?

Вальд. Их просто нет. Да и зачем директорской машине окна? Только отвлекают от дел.

GNN. Насколько я понял, это что-то типа лимузина.

Вальд. Что вы, гораздо лучше! Лимузин слишком длинный, а следовательно, плохо вписывается в повороты; «Газель» же пролезет в любую дыру. Но самое ценное – внешне эта машина мало отличается от любого задрипанного фургона, а потому и не привлекает к себе внимания.

GNN. Чьего внимания – репортеров? (Смеется.)

Вальд. (Смеется.)Это тоже; вообще-то я имел в виду бандитов, милицию.

GNN. (Покатывается со смеху.)Бандитов, милицию!.. это забавно. Зачем же вы, мистер П., сменили такой замечательный автомобиль?

Вальд. Заносов добавилось.

GNN. И «Лэнд-Крузер» оказался в точности тем, что вам нужно.

Вальд. Вот здесь вы попали в самую тютельку; это именно так. «Лэнд-Крузер» – на все случаи жизни. Он надежен, он современен… в Москве он моден, наконец.

GNN. Я слышал, что русские бизнесмены тем не менее предпочитают «мерседес».

Вальд. Вообще-то да… но я еще не добрался до этого, м-м… потребительского класса. А можно я задам вам вопрос?

GNN. Я весь внимание.

Вальд. Как расшифровывается GNN?

GNN. Гейбл Ньюс Нетуорк, агентство новостей.

Вальд. В честь Кларка Гейбла?

GNN. Да, акционеры решили таким образом увековечить имена великих звезд американской культуры.

Вальд. А кого еще?

GNN. Еще Тины Тернер. Наша родственная телевизионная фирма называется TNT, то есть Тернер Нетуорк Телевижн.

Вальд. Скажите, а вам знаком некто Ральф Эдвардс?

GNN. Обижаете! Мистер Эдвардс вовсе не некто, а весьма уважаемая фигура на почве шоу-бизнеса. В определенном смысле, он круче таких фигур, как Форд и Рокфеллер, а знаете почему?

Вальд. Нет.

GNN. Потому что именами этих великих людей названы корпорация, площадь, всякие фонды… а мистер Эдвардс поступил гораздо изящнее: он назвал именем своей передачи целый город. Вы улавливаете? Он мог бы назвать город Эдвардсом, но предпочел название передачи. Вот, это я понимаю, истинное величие!

Вальд. Как член-корреспондент АПЕЛЗСИН, я…

GNN. Спасибо вам, мистер П. К сожалению, наше время истекло. Венди, найди Сэнди и принеси нам кофе. Джентльмены, все свободны. Между нами, Вальд, меня очень заинтересовала эта русская автомашина… э-э, «Газель»… Не дадите ли телефончик? Я хотел бы приобрести…

Интервью Вальда

(отрывок из опубликованного материала)

GNN. Мистер П., поговорим о вашей машине. У вас есть контракт на рекламу этой модели?

Вальд. Интересная мысль! Будем считать, что я сделал им дорогой подарок.

GNN. Вы предпочитаете японские автомобили?

Вальд. Я просто зашел в магазин. Я увидел эту машину, и она мне понравилась.

GNN. Понимаю: русская зима, снежные заносы…

Вальд. Кстати, раньше у меня была полностью русская… даже, можно сказать, советская машина – так называемая директорская «Газель».

GNN. Wow! Расскажите нам об этой машине.

Вальд. Это вместительная и невероятно удобная машина. В ней есть бар. В ней есть телевизор и прочее. Диванчики покрыты велюром! Откидной столик между ними; диванчики укладываются… а водитель отделен от салона звуко– и светонепроницаемым стеклом, поднимаемым и опускаемым по желанию шефа. Разумеется, снаружи тоже не видно, что делается внутри.

GNN. Насколько я понял, это что-то типа лимузина.

Вальд. Что вы, гораздо лучше! Лимузин слишком длинный, а следовательно, плохо вписывается в повороты; «Газель» же пролезет в любую дыру. (Смеется.)

GNN. (Покатывается со смеху.)Это забавно. Зачем же вы, мистер П., сменили такой замечательный автомобиль?

Вальд. Заносов добавилось.

GNN. Я слышал, что русские бизнесмены тем не менее предпочитают «мерседес».

Вальд. Вообще-то да… но я еще не добрался до этого, м-м… потребительского класса. (Смеется.)

GNN. (Смеется.)Желаю вам, чтобы вас побыстрей оценили…

Вальд. Спасибо.

GNN. Спасибо вам, мистер П. К сожалению, наше время истекло…

* * *

– А что такое АПЕЛЗСИН? – спросил Филипп. – Не помню, чтобы ты мне об этом рассказывал.

– Это неважно, – сказал Вальд. – Ты обратил внимание, что они выбросили все про «круизёр»?

– Э-э… в общем, да.

– Про какую-то дурацкую «газель» осталось почти все, даже «мерседес» упомянут ненароком… а «круизёра» и след простыл.

– Ты думаешь, это политика?

– Откуда мне знать. Я думаю, что я облажался – вот что я думаю. Слишком уж внезапно позвонил этот Макс; мне и в голову не пришло оговорить такой вариант – если я расхвалю «круизёр», а они все это вырежут.

– Но ты же явно здесь не при чем.

– Да, но откуда об этом знает господин Ли?

– Если он на самом деле такой крутой… кстати, ты забыл сказать: подарок-то прислали?

– Прислали, однако. Иначе что бы я дергался?

– Сколько?

Вальд потянулся к клавиатуре ноутбука и нажал несколько кнопок. Последнюю из них он нажал довольно много раз подряд.

– Проверь, – попросил Филипп. – Ты не ошибся?

Вальд дополнительно расставил вдоль цифровой строки несколько запятых, а потом бросил на Филиппа короткий взгляд и стер строку с экрана.

– М-да, – сказал Филипп.

– То-то и оно, – сказал Вальд.

– Но если он такой крутой…

– Не смеши. Я не справился с делом.

– По твоим словам, ты не просился в исполнители.

– Пошли, – сказал Вальд.

– Ты не один. Хочешь, поедем сегодня ко мне?

– А завтра? – спросил Вальд с кривоватой ухмылкой.

Филипп помолчал.

– Нужно обдумать все это. Во всяком случае…

– Пошли, – повторил Вальд.

Они вылезли из машины и, поеживаясь от холодного ветра, вернулись назад. Взгляд Вальда, вскользь направленный в темный угол, нашел там лишь два пустых бархатных стула. Вальд посмотрел по сторонам, желая обнаружить загадочных типов где-нибудь еще, и одновременно страшась этого. Их нигде не было, и он не понял, улеглась его тревога или, наоборот, лишь возросла.

Во всем остальном обстановка в зале казалась полностью прежней. Появление Филиппа и Вальда вызвало бурное оживление; именитая компания вновь ненадолго объединилась – последний аккорд вечеринки, которая, без сомнения, полностью удалась, однако, увы, подходила к естественному завершению. Расцвели поздние улыбки; опять, как в начале встречи, зазвучали стандартные формулы; механически улыбался и Вальд, говорил на все стороны приятное и ожидаемое… но мыслями он был далеко от «Империала».

Разъезжались по домам в машине Филиппа.

– Я представляю себе, – сказал Вальд, нарушая молчание, показавшееся ему гнетущим, и не стесняясь присутствием Аны и водителя, – как кто-то огромный поигрывает зеркальцем над людской толпой. Солнечные зайчики скользят по лицам и головам, слепят одних и оставляют других в полном неведении. Те же, кто пытается поймать зайчика руками, обнаруживают на своих ладонях след солнца, тонкую золотую пыльцу.

– Какой поэтичный образ, – восхитилась Ана слегка преувеличенно. – Сам придумал?

– Но проходит ничтожное время, – продолжал Вальд, как бы и не слыша реплики Аны, – и ты опять открываешь ладонь и видишь, что золотая пыль потеряла свой блеск, превратилась в заразу, в какую-то ядовитую гадость… типа порошка, которым в древности присыпали бельишко врагов. Твоя рука зудит, покрывается струпьями, вонь от нее… кожа сползает клочьями, обнажая гниющее мясо…

– Перестань! – крикнула Ана. – Что с тобой?

Вальд осекся. Машина остановилась на светофоре. Ветер снаружи усиливался. Он взметнул из-под бордюрного камня кучку мертвой листвы и бумажного мусора и, будто забавляясь, швырнул ею в окна машины.