Текст книги "Испанский сон"

Автор книги: Феликс Аксельруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 77 страниц)

– Да, кстати, – сказал Сид, – не забудьте договориться с правительством о нашем пролете над территорией Соединенных Штатов.

– А разве вы не договорились? – удивилась Сэнди.

– Но вы же сами сказали, что мы летим мимо коридоров; ведь откуда-то вы это выяснили!

– Так то же в Европе…

– Ой, ой, – ехидно сказал Сид, – какие мы важные!

– Да? А что бы вы делали, не будь нас?

– А ничего. Летели бы и дальше; не впервой.

Рупор помолчал.

– Ладно, – с досадой сказала Сэнди, – мы тратим время попусту; вы поставили нас перед фактом, что не очень-то хорошо. Конечно, в интересах дела мы решим проблему с разрешением… но с вас причитается.

– Вот это другой разговор, – сказал Сид. – Уж мы с Вальдемаром ради вас расстараемся – а, Вальдемар?

– Непременно, – пообещал Вальд.

– Ну, пока, – сказали журналистки и стали удаляться, опять одновременно втягивая и вертолетик и рупор.

– Пока, – сказали воздухоплаватели.

Вальд зачарованно наблюдал, как блестящая точка уменьшается и исчезает в голубизне. Тяжкий вздох Сида вернул его к реальности. Вальд огляделся и неожиданно обнаружил, что большого вертолета уже нет на прежнем месте. Уже не было его нудного треска – он просто улетел.

Интересно, подумал Вальд, кто бы это мог быть. Кто бы ни был – не выгорело у вас, ребята… Почем нынче эксклюзивные права?

– Вальдемар, – сказал Сид, – я детально рассмотрел их в телескоп. Обе уродины.

– Невероятно! Уродин не держали бы на GNN.

– Ну, может быть, я слегка преувеличил. Может быть, они просто не так красивы, как я представлял их себе по твоему описанию.

– Ты живешь в воображаемом мире, – сказал Вальд.

– Я знаю, – сказал Сид. – И мне это нравится.

Глава X

Мягкий упрек Вероники. – Грохот внизу. – Господин выпивает. —

Волнующий миг. – Появление Госпожи. – Нестандартная

ситуация. – Откровения Вероники. – О бжутах. – Глубокие

мысли Аны. – Существует ли эскимо?

– Зайка, – с мягким упреком сказала Вероника, – с этими событиями ты совсем забросила свой сериал. Между тем мы остановились на самом интересном месте. Тебе напомнить? Ты собиралась рассказать о вашем первом путешествии по Испании – о самом ярком впечатлении за всю твою жизнь, предшествовавшую Барселоне…

– Разве? – спросила Ана. – А мне кажется, к тому времени тот сериал клонился к закату; о путешествии – это уже как бы другой сериал.

– Ну, все равно; если так, считай, ты уже его начала. Ты рассказала мне эпизод (точнее, пизод) из своей барселонской жизни. Как вы с человеком по имени Пако ходили на концерт, а в результате посетили прием общества воздухоплавателей.

– «В результате», – недовольно передразнила Ана. – Будто ты хочешь сказать, что мы вовсе не были на концерте и вместо концерта попали на этот прием.

– Разве это обидно? – удивилась Вероника. – Если так, извини… Я просто хотела тебе напомнить, что ты фактически приступила к следующим сериям, а уж тот это сериал или другой – мне, право, все равно. Да ты и в тот раз успела бы рассказать мне больше… но тут появилась Мариночка… и ты… и мы…

– Мариночка не при чем, – возразила Ана. – Мне тогда просто надоело все время сидеть в душе.

– Мариша, – спросила Вероника, – надеюсь, ты понимаешь, что это не камешек в твой огород?

– Все в порядке, госпожа Вероника, – улыбнулась Марина; – но если речь идет о рассказах Госпожи, то есть, полагаю, о чем-то личном… то дальнейшее мое присутствие здесь неуместно, не правда ли?

– Да, это личный рассказ, – подтвердила Госпожа. – Но подожди; я еще не уверена, что хочу, чтобы ты удалилась. Как ты считаешь, Ника?

Вероника немножко подумала.

– Не знаю. Ты рассказчица, тебе и решать.

– А тебе хотелось бы послушать? – спросила Госпожа.

– Конечно, Госпожа, ведь я так люблю Вас, – сказала Марина. – Кроме того… если вам что-нибудь понадобится во время Вашего рассказа…

– Решено: ты остаешься, – сказала Госпожа. – Но учти: рассказ этот предназначается в первую очередь для госпожи Вероники. Поэтому не обижайся, что я буду обращаться только к ней и смотреть только на нее, как будто бы тебя и вовсе не было в комнате.

– Госпожа, я и сама хотела попросить Вас об этом.

Госпожа, благосклонно улыбаясь, кивнула головой.

А Вероника сказала:

– Я все больше уважаю тебя, Мариночка.

Госпожа раскрыла было рот, приступая к рассказу, но Марина внезапно спросила:

– А что такое «пизод»?

– Это…

Госпожа замялась.

– Марина, – строго сказала Вероника, – хоть я тебя и уважаю, но не смей отвлекать госпожу. Ты видишь? Она уже настроилась. Да и не твоего ума дело, что такое «пизод»; считай, что это наша с твоей госпожой маленькая тайна.

Марина пристыженно потупилась.

Тем не менее она продолжала искоса наблюдать за Госпожой; от нее не укрылось, что Госпожа посмотрела на Веронику благодарным взглядом. После этого она вновь открыла рот, намереваясь наконец начать свой рассказ… но то, что произошло одновременно с этим, заставило изменить ее свое намерение. Снаружи, снизу, раздался грохот входной двери. Послышался раздраженный мужской голос, более всего напоминающий голос Господина. Трое в гостевой замерли и прислушались. Голос звучал на высоких тонах и, похоже, понемногу приближался.

– Это Фил, – прошептала Госпожа.

– Эпиздец, – выдохнула Вероника, самая эмоциональная из троих, и смертельно побледнела.

– Ты думаешь? – растерянно спросила Госпожа и тут же, овладев собой, скомандовала: – Марина, быстро вниз. Займи Его чем угодно. Если спросит, где я, скажешь – в гостевой; если спросит, почему в гостевой, скажешь – примеряю платье с Вероникой.

Марина со всех ног бросилась выполнять приказание.

Господин был вне себя от ярости. Он был один. Не сняв пальто, Он ходил по кухне кругами, постепенно смещавшимися в сторону холодильника. Он смотрел в никуда, рассыпая направо и налево страшные ругательства. Он вовсе не заметил приближения Марины. Обратить на себя внимание Господина было слишком соблазнительным, чтобы устоять.

– Господин, – позвала она. – Что-то случилось?

Господин резко обернулся к лестнице.

– Боже, – простонал он. – Еще и ты…

– Я могу помочь Тебе.

– Ты?

– Ага. Для начала, я подала бы Тебе водки; Ты хочешь выпить, но почему-то все время отвлекаешься.

– Разумеется, ты права, – буркнул Господин.

– Один момент, – сказала она, наливая тем временем стопку и быстренько нарезая соленый огурец. – Прошу Тебя, Господин; это хоть сколько-то Тебя успокоит.

Господин залпом опрокинул стопку и, не закусывая, жестом потребовал еще одну. Марина мигом выполнила Его желание.

После третьей стопки Господин вздохнул, похрустел наконец огурчиком и тяжело опустился на стул.

– Ты одна? – спросил Он.

– Нет, – сказала Марина, – Ана наверху, в гостевой… Она примеряет платье со своей подругой Вероникой.

– Платье! – закричал Господин. – Твою мать, платье!

Марина испугалась. Испуг всегда заставлял ее собрать все свои силы. Дальше она действовала почти автоматически. Она рванулась к Господину, как мать к обиженному, плачущему ребенку; она прижала к себе Его голову и немедленно залезла руками к Нему под пальто. Ее действия были настолько стремительными, что Он не успел ни отстраниться, ни даже выразить свое удивление. Змей Его моментально откликнулся на ее отчаянный призыв.

Господин обмяк на стуле. Руки Его безвольно упали. Он откинул голову и закрыл глаза.

Это был не тот случай, чтобы играть со змеем. Не тот случай, чтобы самой получать удовольствие. Она чувствовала, что Господину плохо; она должна была исправить это простейшим, самым прямолинейным способом; она делала Ему простейший, самый что ни на есть обычный минет.

Он расслабился. Он почувствовал себя окруженным теплой заботой; ощущение Зайкиного присутствия неподалеку лишь добавляло этой окружившей его домашней теплоты. Еще он почувствовал безопасность. Рядом была Дева, сверхъестественное существо, надежный щит от всего, кончая внезапным явлением из комнаты для гостей. Он перестал думать о мире; небеса, голубые и черные, мягко свернулись в не слишком правильный цилиндр длиной около семнадцати сантиметров и полутора дюймов в диаметре.

– Боже, – простонал Он почти так же, как всего лишь за пять минут до того. Его руки, какое-то время висевшие безвольно, как две виноградные лозы, вдруг окрепли и налились гибкой силой. Он поднял их и возложил на голову Марины. Он прижал ее к Своим коленям. Под Его ладонями ее волосы натянулись до боли.

И, хотя для нее это был не тот случай, чтобы получать удовольствие, одновременно с этой сладкой, совсем не сильной болью она почувствовала внезапный, отчаянный плач своей совсем забытой за последнее время пизды. Несправедливо заброшенная, несчастная рыдала в три ручья, и Марина, застигнутая мокрым потоком, испытала угрызения совести. Она вильнула попкой так, что от этого возбудился бы и покойник. А Господин ее, уже стоявший пред вратами оргазма, отнюдь не был покойником; оставив в покое ее волосы, Он подхватил ее ногу, занесенную ею до уровня Его плеча, и легко перенес ее через Себя, как это делают балетные танцоры со своими партнершами; и вновь, как однажды в верхней комнате, она ухитрилась не выпустить змея Его из своих губ. Ах, как удобно устроились колени Марины в мягких сгибах локтей Господина! Как хорошо стало ее заднице, оказавшейся против Его глаз! Бабочкой взлетела ее пизда, источая брачные запахи; как крылышками, затрепетала губами своими – то-то хорошо стало бедняжке, столько уже маявшейся и, наконец, ощутившей внутри себя Его благословенный язык! Видно, у обоих накопилось всякого; обоим остро требовалась разрядка, и она, эта разрядка, пришла такой, что лишь занятость губ, а не мысль о тех, наверху, помешала им испустить торжествующие, громкие крики. Они вскрикнули разом и коротко – и тут же вновь жадно присосались друг к другу, как две ополоумевшие пиявки, высосали друг из друга все-все… и Марина тихо сползла с Его рук, ставших вновь бессильными, как две виноградные ветви.

Когда наверху отворилась дверь, они этого и не заметили; их чувства, предельно обостренные в прошедшие десять минут, теперь отдыхали. Конечно же, они выглядели как положено. Стакан сока стоял перед Господином, смотревшим на него в глубокой задумчивости; Марина готовила кофе и вела то ли с Господином, то ли сама с собой тихий разговор о погоде. Ведь я сделала то, о чем просила меня Госпожа, думала Марина; она ясно сказала – займи Его чем угодно. Я сделала правильно, решила Марина. Теперь всем хорошо. Господину не до Госпожи и тем более не до Вероники; Господин растерял Свой гнев, хоть ненадолго успокоился; даже пизда, было забытая, нежданно-негаданно получила свое и успокоилась тоже.

– Дорогой, – раздался сверху очаровательный голосок, – что за страшный шум здесь был четверть часа назад? Извини, что я сразу не вышла – мне показалось, ты не один… ты так страшно ругался с кем-то, а я не ждала тебя; я была не одета…

– Все в порядке, – спокойно сказал Господин.

– Мариночка еще здесь?

– Э… да, вот она. Ты будешь кофе?

Госпожа спустилась с лестницы.

– Не знаю. Мариша, ты зарядила одну чашечку – или две?

– Две… – Она хотела ответить: «Две, Госпожа», но вспомнила, что Госпожа запретила называть ее так при ком бы то ни было, кроме Вероники; ей полагалось бы вместо того сказать: «Две, Ана» – но это звучало бы как-то неестественно, странно; она и вообще не закончила фразы. Просто повторила: – Две.

– А ты попьешь, дорогой?

– Я уже попил… правда, не совсем кофе.

– Ясно, – легонько вздохнула Госпожа. – Тогда я выпью кофейку здесь с тобой, а вторую чашечку, милая, отнеси наверх Веронике.

– Хорошо. – И опять она хотела сказать «Хорошо, Госпожа». Почему бы ей не добиться от Госпожи, чтобы она могла называть ее так и при Господине тоже?

Нет, подумала она, неся кофе наверх, это плохая мысль, чем-то опасная… Чем же? Ах, да. Назвав при Нем Госпожу Госпожой, она окажется на грани того, чтобы назвать Его Господином. Как-нибудь, случайно, она может не удержаться. И Госпожа это услышит; это наведет Госпожу на ненужные, опасные мысли. Нельзя. Она достигла всего, чего хотела, и даже больше того; она допущена к лику божества, о котором раньше не знала. Обращение – это такая малость. Она вновь научится непринужденно называть Госпожу Аной; пусть все остается как есть.

Она вошла в гостевую и увидела Веронику, до сих пор бледную, в напряженной позе, боком к двери, перед небольшим зеркалом, стоящим на низком серванте. Вероника нервно обратила к ней свое лицо, еще какое-то время продолжавшее оставаться напряженным.

– Я принесла кофе, – сказала Марина.

– Поставь сюда, – показала Вероника рядом с собой.

Марина подошла и поставила на сервант поднос с чашкой. Вероника с явным облегчением выдохнула. Ее лицо слегка порозовело; на нем появилось подобие улыбки.

– Ужас, – шепнула она и покачала головой. – Такие сцены не для меня. Хорошо, что ты принесла кофе.

Марина ободряюще улыбнулась.

Эта улыбка подействовала на Веронику фантастическим образом. Она внезапно скривилась, закрыла лицо ладонями и отчаянно разрыдалась, точь-в-точь как совсем недавно низкая сущность Царевны. Марина сделала непроизвольное утешительное движение. Вероника, казалось, только этого и ждала; она вцепилась в Марину обеими руками, уткнула лицо в ее волосы – что было сделать очень легко, поскольку они были приблизительно одного роста – и, волнообразно двигая бедрами и еще раз демонстрируя изрядное сходство с пиздой Марины, немедленно и бурно не только выплакалась, но и кончила со сладким, сдавленным, протяжным стоном. После этого она упала спиной на ложе и опять закрыла ладонями лицо.

Марина растерялась. Это была нестандартная ситуация; она была до отказа исполнена счастья от замечательной, всесторонней встречи с Господином и не нуждалась ни в каких новых ощущениях. Сексуальный порыв Вероники коснулся ее лишь тогда, когда все было кончено, и не вызвал в ней никакого встречного отклика; однако уже невозможным было просто так взять да уйти. Она присела на кровать рядышком с Вероникой, чувствуя себя несколько глуповато. Столь же целомудренно, как всего пару дней назад целуя пальчик на ноге Вероники, она попыталась теперь погладить ее по голове. Вероника отвратила голову в сторону и схватила ее за руку.

– Прости меня, – жалобно выдавила она.

– Я прекрасно понимаю вас, госпожа Вероника, – ровно сказала Марина, – а понять – это даже больше чем простить… Не принимайте это близко к сердцу, пожалуйста; иначе вы только навредите себе и моей Госпоже, да и мне тоже.

– Ты не скажешь ей?

– Конечно, нет. Как вы только могли подумать?

– Это вышло случайно.

– Я все понимаю.

Вероника отпустила руку Марины, успокоилась и села на кровати, глядя по-прежнему в сторону.

– Дай мне зеркало, – сказала она.

Марина подала ей зеркало с серванта.

– Ужас, – повторила Вероника, с отвращением глядя в зеркало. – Что с нами делает любовь!

Она коротко, искоса, из-под эфемерной защиты зеркала, глянула на Марину. Та опять легонько улыбнулась. Вероника осмелела и положила зеркало на кровать.

– Будь добра, – сказала она, – дай мне сигареты.

Марина протянула ей сигареты, пепельницу и зажигалку. Вероника щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. Она наконец пришла в себя.

– У меня никогда в жизни не было ничего интересного. Ничего красивого, светлого… ничего такого, о чем показывают по телевизору и пишут в любовных романах. Она стала для меня светом в окошке, стала всем… Я обожаю ее… веришь ли? у нас даже месячные по времени совпадают! Удивительно ли, что я так боюсь это потерять?

Вероника жестом попросила у Марины еще и кофе и стала запивать маленькими глотками свои затяжки. Она говорила медленно, глядя в пространство. Не нужно перебивать ее, подумала Марина; она говорит лишь сама с собой; я здесь – только повод для этого разговора, такой же повод, каким бывает случайный попутчик. Однако что месячные совпадают – сильный факт.

– С другой стороны, – так же медленно рассуждала Вероника, – так и рехнуться недолго; да я и уже зачастую наверняка произвожу впечатление ненормальной. Я же извела ее насчет тебя; насколько же вы обе оказались выше этого. Я просто в дерьме. Меня начинают мучить сомнения в собственной полноценности.

Марина вздохнула. День был – утешать.

– Скажи, – обратилась Вероника к ней, как бы вновь заметив ее присутствие, – я тебе нравлюсь? Почему ты все-таки поцеловала этот злосчастный палец на моей ноге?

– Вы знаете почему, – сказала Марина. – С некоторых пор я люблю вас, потому что вы подруга Госпожи, вы красивая, умная, хорошая и так далее; но это не плотская любовь, и мой поцелуй не был вызван плотским желанием.

– Спасибо тебе за эти слова, – вздохнула Вероника и затушила свою сигарету. – Мне, видно, нужно много работать над собой, чтобы быть в полной мере достойной твоей госпожи, да во многом и тебя тоже. Ты сказала, что понимаешь меня, даже любишь; стало быть, я могла бы рассчитывать на твою помощь и поддержку?

– Конечно, – сказала Марина и, поколебавшись, добавила: – Пока и поскольку это не во вред Госпоже.

– Умничка ты, – уважительно сказала Вероника. – Я тоже хочу тебя поцеловать по-доброму; поди сюда.

Марина, опять поколебавшись, наклонилась над ложем. Колебания ее были вызваны боязнью, что Вероникой вновь овладеет неуправляемый порыв чувственной страсти; однако этого, к счастью, не произошло. Вероника нежно поцеловала ее в висок и спросила:

– Можешь ты меня простить за все-все?

– Да я уже и забыла, о чем вы, – сказала Марина. – Может, вам бы лучше завязать с этим психоанализом?

– Ты права. Посиди здесь со мной. – Вероника взяла Марину за руки и усадила рядышком на кровати. – Как там внизу?

– Он успокоился. Сейчас они, видно, беседуют. – Марина хихикнула и зачем-то добавила: – Надеюсь, так же спокойно, как и мы.

– Я только не могу понять, – задумчиво сказала Вероника, – как же я так сейчас с тобой обмишулилась? Говоришь, ты понимаешь? Как же ты можешь понять, не зная в общем-то меня, если я и сама не понимаю?

– Но это же очень просто, – улыбнулась Марина. – Вы подсознательно начали возбуждаться перед тем, как Он пришел. Если бы Он не пришел, вы бы вскоре удовлетворились… в другой ситуации вы, может, кончили бы и сами, оставшись наедине со своим возбуждением, но, пока внизу происходили какие-то события, вы не могли. Стояли здесь, сгущали свои переживания, как грозовую тучку… а потом я зашла – ну, тучка и разразилась.

– Вот сейчас ты совершенно, окончательно меня успокоила, – сказала Вероника. – А не хотела бы ты стать моим психоаналитиком? Я вижу, ты чувствуешь меня, может быть, лучше, чем кто-либо. Я бы деньги тебе платила, слушалась бы тебя.

Марина задумалась.

– Я не могу делать это без согласия моей Госпожи,– сказала она наконец.

– Но это бы пошло ей на пользу, – вкрадчиво заметила Вероника.

Марина покачала головой.

– Все равно; ее слово решающее.

– А если бы она приказала тебе?

– Конечно, я бы выполнила ее приказание, – сказала Марина, – но вряд ли она прикажет мне такое. Скорее, если она согласится, то предложит мне решать самой.

– А если будет так, то – ты?..

– Я подумаю, – пообещала Марина.

* * *

– Что-то серьезное? – спросила Ана.

– Просто я был очень зол. Не мог себя сдержать на работе; не нашел ничего уместнее, как отвести душу дома.

Ана помолчала.

– Знаешь, – сказал он, – в «Звездных дневниках» есть такие бжуты, очень вспыльчивые существа; у них повсюду бесильни… ну, как уличные туалеты. Бесильня внутри мягкая, звуконепроницаемая; бжут ходит и копит, копит… и когда ему уже невмоготу, он заходит в бесильню, бесится там – и выходит опять на улицу тихий и умиротворенный.

– А я слышала, – добавила Ана, – что японцы выставляют у входа на завод резиновые фигуры начальников, чтобы подчиненные лупили эти фигуры и тем утоляли свое раздражение.

– Хм, – сказал Филипп. – Что-то я там такого не видел; но даже если это вранье, то мне все равно следовало бы выставить наши с Вальдом фигуры.

– Расскажи.

– Это трудно рассказывать, – вздохнул он, – на первый взгляд обычные Вальдовы дела… Все тот же подряд, с бензиновой фирмой.

– Ага.

– Так вот Вальд в самый разгар контрактной работы отправил моего парня черт-те куда, а потом и сам за ним полетел на воздушном шаре.

Взгляд Аны выразил беспокойство.

– А он справится?

– С ним воздухоплаватель, мастер своего дела.

– Ну, тогда это не самое страшное.

– Да, но по ходу своего полета он заключил выгодную сделку. Получается, что между делом он заработал больше, чем нам дал бы весь этот подряд.

– И от этого ты психуешь?

– Да.

– Странно, – сказала Ана. – Из того, что ты сказал, я поняла лишь, что дела неплохи.

– Дела хуже некуда, – сказал Филипп. – Ты же знаешь Вальда. Он прирожденный авантюрист; мне постоянно приходится его удерживать от опасных поступков. Даже сам этот подряд… а, ладно. Я лишь хотел сказать, что время шальных денег уже давно прошло; а после этого бессмысленного, дурацкого случая Вальд снова оседлает конька девяносто первого года. И это будет пиздец.

– Не заводись опять, – попросила Ана. – Тебя интересует, что я думаю?

– Ну?

– Я думаю, что тебе просто завидно, что он летит на воздушном шаре и вдобавок сорвал куш, а ты тут как бы в дерьме копаешься.

Филипп мрачно уставился на жену.

– И ты против меня.

– А кто еще?

Он пожал плечами.

– Просто – события…

– Тебе нужно отдохнуть, – мягко сказала Ана и взяла его руки в свои.

– Тебя послушать, я только и делал бы, что отдыхал… Обычная женская песня.

– Ты неправ. Я не слежу за нюансами ваших с Вальдом отношений, хотя мне и кажется иногда, что груз старой дружбы давно стал бременем для бизнеса… если не балластом… Времена другие – ты же сам сказал; у вас уже не крохотная шарашка, и со стороны очевидно, что вы просто запутались в служебных обязанностях. Может быть, вы дублируете друг друга; может, даже друг другу мешаете… не знаю как Вальд, а ты явно берешь на себя слишком много. В результате ты дезориентирован, измучен и зол.

– Хм.

– Если бы ты не был так придавлен бизнесом, то легко увидел бы мою правоту. Я знаю, что разговор это бесполезный; я и не жду, что ты скоро избавишься от этого давления… но, может быть, ты хоть немного побережешь себя на потом?

– На какое потом?

– На такое, когда ты вдруг остановишься и скажешь себе…

– Скажу: стоп; я накосил достаточно денег.

– Нет. Скажешь: стоп; неважно, сколько денег я накосил…

– Я не смогу так. Я слишком привык ценить материальное… точнее, все то, что стоит денег. Да и ты привыкла… Ты там мерила платье, когда я пришел.

– Платье? – недоуменно переспросила Ана. – Ах, да… Платье.

– Какое-то новое?

– Нет. Никак не могу найти платье на торжество… решила выкопать какое-нибудь ретро… Как видишь, – усмехнулась она, – ты в масть не попал; не забывай, я умею шить на машинке, и старые платья я могла бы переделывать еще очень долго.

– Не очень, – кривовато улыбнулся он. – Хотя в данном случае ты, может быть, сэкономила; после этих подвигов Вальда я уж не знаю, когда тебе понадобится новое платье.

– Ты имеешь в виду, что бензиновый контракт под вопросом?

– Может, и так, – опять улыбнулся он кривовато. – Но вообще-то я говорил не столько о контракте… да и не о платьях совсем… Ведь у нас еще Сашка… квартира… Никакой трагедии нет; миллиард людей в таком же положении, и никто из них не может сказать: стоп – неважно, сколько денег я накосил.

– Ладно уж, – несмело улыбнулась Ана, – ты сказал хотя бы, что трагедии нет; для меня и этого достаточно. Ты успокоился?

– В том смысле, что орать перестал – да…

– Я люблю тебя.

– И я тебя тоже.

– Не запереться ли нам в спаленке? – спросила она.

Тень неуверенности пробежала по лицу Филиппа.

– Ты не хочешь, – сказала она с некоторым разочарованием, одновременно спрашивая себя, так ли уж этого хочется ей самой. Успокоить его – да; выполнить свой супружеский долг… а хочется ли?

Еще она подумала, что, наверно, именно так чувствовала себя Марина, когда она спросила ее, хочется ли ей не только смотреть, а еще что-нибудь. Марина тогда надолго задумалась. Как сказала она? «Я могла бы делать все, что Вы от меня захотели бы, и я искренне желала бы этого; но иногда мое желание возникало бы не само собой, а оттого, что Вам этого хочется…» Так? Кажется, так… Она, помнится, сказала Марине, что понимает ее… Конечно, разумом понимала. А чувствами, по-настоящему, поняла только сейчас. Странно. Неужели до появления в ее жизни этой девочки – случайного, в общем-то, события – она ни разу не пыталась разделить свои желания на собственные и вынужденные? Существуют ли вообще собственные желания – может быть, все они чем-то продиктованы? Или наоборот – можно ли назвать желанием то, что вызвано внешними обстоятельствами?

И еще: где предел плотским желаниям? Ника, например, хочет ее всегда. Такое по крайней мере впечатление. А она Нику? Любит ли она Нику по-настоящему? Любит ли Фила? А что такое «по-настоящему» – значит, всегда хотеть самой, да? Но она так не сможет. Фил, Ника, даже Сашенька – всего лишь части ее мира… хотя без любой из этих частей она будет уже не она, и мир вокруг уже не будет ее миром. Да, это невозможно. Значит, делить? Свое тело, память, душу… всем сестрам по серьгам, да?

Но почему делить? А если представить себе, что есть одно-единственное бесконечно любимое существо… где-то там, в других измерениях… проявляющееся то в Сашке, то в Филе… и в Нике… и даже, может быть, в Марине… и уж конечно, в ней же самой – ведь она себя тоже любит, едва ли не больше всех? Это Бог? Но если это Бог, при чем здесь ее тело? Не требует ли Бог умерщвлять плоть? Но она так любит свое тело… она не желает его умерщвлять! Наверно, это не христианский Бог, подумала она. Может быть, какой-нибудь индийский. Надо бы почитать. Карма, нирвана… Надо почитать обязательно.

– О чем ты все думаешь? – спросил он, глядя на нее с удивлением, так и не ответив на ее слегка раздосадованный вопрос. Впрочем, разве это был вопрос? За много лет они так хорошо научились понимать друг друга.

Она улыбнулась.

– Давай сходим куда-нибудь. Например, в кино.

– Это безумие, – пробормотал он, – Вальд летит на воздушном шаре… все летит в тартарары…

– А мы – в кино. Как дети.

– А ты купишь мне мороженое на палочке?

– Эскимо?

Он пожал плечами.

– Я не знаю, как они сейчас называются.

– А мороженое в кино сейчас продается?

– Должно быть… я бы на их месте продавал.

– Тогда куплю.

– Так что же мы сидим? – забеспокоился он. – Ведь разберут все лучшие билеты!

– Хуже того, – сказала она, – мы можем пропустить последний утренний сеанс.

– Учти, я уже одет. Опоздаем – ты будешь виновата.

– Никогда! – энергично крутанула она головой, стремительно одеваясь. – Надо хоть им сказать…

– Нечего тратить время. Пошли.

– Пошли.

Глава XI

О форме общения. – Две приятельницы. – Игра словами. —

Фантастический день. – Что увидела Вероника. – Коварная

связь. – Что значит подготовленность! – Скотская жизнь

Дверь хлопнула, и наверху услышали это.

– Посмотри, – попросила Вероника.

Марина вышла из гостевой и обследовала помещение.

– Похоже, – сообщила она снизу, – мы остались дома одни.

– Мне, наверно, пора, – сказала Вероника, с некоторой боязнью спускаясь по лестнице. – Но, честно говоря, не хочется… Пообщайся со мной еще немного, а? Давай попьем кофе.

– Давайте.

– Когда мы вдвоем, – попросила Вероника, – не могла бы ты обращаться ко мне на «ты»? Оставь «госпожу Веронику» для этих забав в роли служанки.

– Вы не совсем правы насчет…

– Ну пожалуйста!

– Хорошо, – согласилась Марина, снаряжая две очередные чашечки кофе, в то время как Вероника уселась за стол. – Ты не совсем права насчет служанки. Это не роль. Ана действительно моя Госпожа, и я действительно ее служанка.

– Мне трудно это понять, – сказала Вероника, – но ты же не лезешь в наши с ней отношения; вот и я не буду лезть в ваши. Я просто не хочу излишней дистанции между мной и тобой – на случай, если ты действительно станешь моим психоаналитиком.

Марина подала кофе и тоже села за стол.

– А если не стану? – спросила она.

– Будет жаль, – ответила Вероника, – я как бы уже надеюсь на это… но все равно я не хочу этой дистанции, она претит моему уважению к тебе.

– Дистанция – это одно, а форма обращения – совсем другое, – возразила Марина. – Дистанция между нами и так не слишком велика, и именно благодаря тебе, кстати; от того, что я обратилась к тебе на «ты», она вовсе не уменьшилась. Ты все равно для меня подруга моей Госпожи, а я для тебя служанка твоей подруги.

– Значит, мы по-разному ощущаем свое положение… потому что я не согласна с тобой; вот мы сидим и пьем кофе вдвоем, просто как две приятельницы. Да! это точное слово – приятельницы; ты приятна мне, а я не могу быть не приятна тебе, раз уж ты сама призналась, что ты меня чуть ли не любишь. И никакой дистанции я не ощущаю.

– Ну и слава Богу.

– Ты смеешься надо мной?

– Нет. Правда.

Вероника покачала головой.

– Может, ты и на обычное общение со мною дожидалась бы санкции своей госпожи? – спросила она с ехидцей. – Если так, то извини, что я тебя как бы изнасиловала, пользуясь ее отсутствием.

– Ну зачем доводить до абсурда, – спокойно сказала Марина, – ясно, что существуют границы общения… Я нормальный человек, Вероника; если мы с тобой по-разному понимаем отношения, это тоже вполне нормальная вещь. Разные люди всегда смотрят на вещи по-разному… а иначе было бы неинтересно, разве не так?

– Извини.

– Не за что. Мы просто беседуем.

– Рассказала бы ты мне немножко о себе.

– Немножко ты и так знаешь… Медсестра. Не замужем. Обычная провинциалка…

– Ты права, – вздохнула Вероника, – немножко рассказывать глупо… а чтобы рассказывать много, нужно быть по-настоящему взаимно заинтересованными…

– Можно прекрасно общаться, ничего о себе не рассказывая. По мне, так даже лучше.

– Во многом знании много печали, да?

– Точно.

– А тебя интересует секс?

Марина усмехнулась.

– Любого нормального человека интересует.

– Но ты обычная натуралка, да?

– В общем… наверно, да.

– Ты как будто не вполне уверена в этом.

Марина слегка замялась.

– Не то чтобы не уверена…

Интересно, подумала она – натуралка ли я?

Вероника по-своему расценила ее сомнения. Она немедленно оживилась.

– Скажи, – спросила она, прищурившись, – нравится ли тебе смотреть на то, как мы с твоей госпожой занимаемся любовью?

– А как тыдумаешь? – спросила в ответ Марина, довольная, что Вероника уводит ее от непростых тем.

– Честно?

– А зачем врать?

– Ну… – предположила Вероника, – если честно, я думаю, что да, нравится. Даже больше тебе скажу, – отважилась она, – мне кажется, до душевой кабинки ты о таких вещах и не задумывалась. И теперь, похоже, именно это слегка тебя смущает.

– Что ж, – сказала Марина почти искренне, – ты в точности все угадала… Если бы мне нужен был психоаналитик, ты бы подошла.