Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 71 страниц)

Наконец, вылив на него несколько кувшинов и более-менее отмыв, она вздохнула с облегчением:

– Цел…

– Конечно, – он отжал свои волосы, которые она промыла заодно, чем несказанно его удивила и обрадовала.

И вот тут, набросив ему на плечи кусок чистого, ветхого от многочисленных стирок серого полотна, она заметила, во что он превратил ее тунику:

– Бред какой-то. Ни одного раненого сегодня, а я вся, как будто тут полсотни андабатов вывели, – она заметалась глазами по стенам. – И переодеться не во что, только в то, в чем назад поеду. А еще два боя.

Он встал и обнял ее, шепнув:

– Раздевайся, ты так будешь гораздо красивее. Но меня ты и так не испугаешь.

Она испуганно посмотрела на него, но не успела возразить, потому что он снова стал ее целовать – целовать настойчиво, но невероятно нежно, боясь ее отпугнуть. Она замерла в его руках, теряясь от непривычных, но таких волнующих ощущений, и отпрянула только при звуке шагов.

Их прервал заглянувший легионер городской стражи, охраняющий порядок во внутренних помещениях Цирка:

– Ты Ренита? Тебя там зовут, там такой бой…

Она опрометью бросилась из сполиария, а Таранис за ней – он вспомнил, что за ним следом должен выйти Рагнар.

Когда Ренита выбежала к Воротам жизни, на арене снова носились кони, вздымая сухой мелкий песок фонтанами, норовя засыпать глаза стоящему по середине арены воину с огромным топором в руках.

Рагнара она узнала по покрытой татуировкой руке – причем для нее составляло загадку, как он смог это выдержать, если несколько проколов кожи при зашивании раны заставляют раненых шипеть и ругаться сквозь зубы, хотя она старалась напоить крепким вином и приложить к ране ненадолго тряпку, пропитанную отваром, вызывающим онемение тканей. А тут кололи иголкой, вливая краску под кожу… Она содрогнулась, подумав о щеке Тараниса, тоже покрытой замысловатым темно-синим узором. И вспомнила, что он каждый раз отказывался от вина и отвара, когда ей дважды пришлось зашивать его бок, а затем еще и бороться с воспалением, приключившимся из-за ретивости ненасытной матроны Луциллы, повадившейся являться к нему едва не каждый день, пока она не набралась храбрости и не предупредила ланисту, что дело закончится гибелью выгодного гладиатора.

Ланиста внял, внимание Луциллы перевели на кого-то другого, и она надеялась, что красавец кельт, так волновавший ей сердце своими рискованными шутками, избежит этих боев. Но вот он умудрился сам уговорить ланисту, чтоб выпустили – и она увидела его в бою, подивившись, как такой жесткий и сильный воин может быть таким нежным после боя.

Она сосредоточилась на арене – не случайно же ее вызвал легионер. Хотя на арене еще не было ни капли крови, она по опыту поняла, что сейчас ее будет море.

Не сумев порадовать зрителей поединком пешего воина с конниками, эдитор приказал повторно вывести коней на арену, но уже с другими всадниками – тяжело вооруженными, в доспехах наподобие обычных легионерских, только без знаков различия.

Рагнар развернулся навстречу несущемуся всаднику, уклонился от удара меча и ударил с разворота в спину латника топором. Тяжелое лезвие влетело в заднюю, слабо защищенную часть доспехов, куда пластины металла практически не дотягивались, закрывая спину только толстой кожей. Топор пробил небольшие накладки металла на кожаных полосках, застряв в них, всадник завалился на шею коня, кровь стекала по белой влажной лошадиной шкуре, и животное, подхлестываемое пугающим запахом человеческой крови, унеслось в распахнутые для него Ворота Либитины. Тело всадника с глубоко сидящим в спине топором глухо свалилось у самых ворот, но до него добежать Рагнар уже не успевал, чтоб вернуть себе топор.

Второй всадник практически тут же приблизился к нему с другой стороны – и Рагнар поймал удар рукой за запястье, сдернул эсседария на песок и добил его же мечом.

И в довершение своей победы взлетел на спину освободившемуся коню, вставшему на дыбы от присутствия незнакомого всадника. Рагнар удержался, сжав бока животного коленями так, что конь сразу успокоился и смирился со своей участью. Он мерно проехал по кругу, принимая восторги толпы и направил коня в Ворота жизни, где его ждали друзья. Он заметил Гайю в короткой тунике из леопардовой шкуры, с распущенными волосами в цвет шкуры – и заскрипел зубами от внутренней боли, так она была похожа на его сестру.

Рагнар не был отшельником, и, добиваясь побед на арене, всегда охотно пользовался доступной для гладиаторов наградой – мог и двоих одновременно девушек-рабынь ублажить. К тому же он был удачлив – и из валентрудия более отчетливо представлял себе хорошенькую теплую мулатку, всегда готовую прыгнуть к нему в объятия, хотя и не могла с ним объясниться ни на одном языке. А вот ее мрачную и сварливую начальницу Рагнар и видеть не хотел.

Марс переловил его восхищенный взгляд, адресованный Гайе, и невольно сжал кулаки, а она увидела игру его скул и удивилась – они же все победили и даже не получили ни царапины.

– Все? – спросила Гайя с надеждой у наставника, продолжавшего стоять с вместе с гладиаторами, хотя и мог поручить надзор за ними легионеру.

– Нет, – отозвался легионер. – Тут еще один преступник объявился.

– Опасней нее? – насмешливо поинтересовался наставник, кивнув на Гайю.

Легионер смешался:

– Ох… Жаль его, мальчишка совсем. Да еще и сын нашего же товарища. И сделать ничего не можем. Угораздило Луция Вариния сцепиться с сенатором.

– Как? – подала голос Гайя, услышав имя сенатора.

Оно было ей знакомо – тот самый жирный гад, который не раз приставал к ней на вечеринках в триклинии императора. И она не могла понять, что нужно было сенатору от сына легионера.

– Отец его, командир полуманипула, погиб. В бою, как положено. На границе с Галлией. Мать горя не вынесла, хотя ей и пенсию выплачивали. Глаза выплакала и умерла. А сенатор решил показать, как он заботится от сыновьях героев Римской Империи, и взял его в свой дом. Мы с ребятами вздохнули с облегчением, а тут и выяснилось.

– Что выяснилось? – быстро уточнила Гайя, пока арену готовили к следующему поединку.

– Сенатор его хотел… Ну ты поняла… Мальчишка-то он красивый. И в мать, и в отца сразу. И гордый, как отец. Врезал кулаком и с балкона вниз сиганул. Рабы-привратники его повязали. И вызвали городскую стражу. Сенатор орал: «К свиньям его собачьим!». Вот, исполнили…

На арене раздался рык – и они все замерли. Мимо носа Гайи, стоявшей ближе всех, пролетела сверху крепкая деревянная решетка, отсекая выход на арену.

Здровенный кабан-секач рыл пятаком песок, поднимая время о времени клыки вверх. Маленькие злобные глазки высматривали жертву.

На арене стоял юноша лет семнадцати, тоненький, но уже видно, что обещавший стать сильным воином. Коротко стриженные волосы и ровные, чуть резкие черты лица выдавали в нем аристократическое происхождение. Вооружен он был только охотничьим ножом – длинным, с локоть, заточенным с двух сторон.

– Затопчет, – пошептала Ренита, стоявшая тут все в той же измазанной кровью тунике с уже побуревшими пятнами.

Женщина закрыла лицо руками. А Гайя уловила веселый и злой блеск в темных, больших глазах юноши и даже подмигнула ему, зная, что вряд ли он ее видит. Да и некогда тому было смотреть по сторонам – зверь учуял добычу и бросился вперед.

Парень пропустил вонючую тушу мимо себя, увернулся от удара клыков и запрыгнул зверю на спину – причем нож оказался у него во рту. А дальше все произошло неуловимо – кабан полетел к стене арены, чтобы размозжить непрошенного всадника о камень, но Луций закрепился на нем, перехватил правой рукой нож изо рта и перерезал глотку зверя.

Кабан споткнулся и врезался головой в песок, а юноша перекувырнулся через него и вскочил на ноги с ножом наготове.

– Хорош, – одновременно выдохнули все.

Решетка скрипнула и взлетела вверх.

Эдитор выскочил на арену и увел ошалевшего парня, не знавшего, что делать дальше, в Ворота жизни, где им тут же завладела Ренита:

– Где больно? Голова не кружится?

Он спокойно глянул на нее:

– Я в полном порядке, – и отстранился.

Легионер подошел и хлопнул его по плечу:

– Конечно, жив. И цел. Никто не сомневался, тебя ж отец учил! Весь в отца!

Наставник покровительственно набросил на плечи подрагивающему от холода уже начавшему остывать после жаркого боя юноше свой простой коричневатый плащ и увлек за собой:

– Пошли отсюда.

– Куда? В Маммертинскую тюрьму?

– А ты туда хотел? – хохотнул наставник. – В Лудус Магнус. А куда еще? Тебя приговорили к арене, ты на ней выжил. Вот, как и наша Гайя.

Гайя приветливо улыбнулась мальчишке и снова подмигнула, весело наблюдая его окончательно обалдевшие глаза – вот уж женщину-гладиатора он не был готов встретить. И не мог скрыть восхищения ее красотой, показавшейся ему совершенной.

В лудусе царило оживление – бои закончились необыкновенной удачей для ланисты. Своих людей он почти не потерял – разве что гопломаха, бившегося с Марсом. Четверо погибших всадников были из утренней школы – в Лудус Магнус не работали с лошадьми и другими животными, отдав эту сомнительную привелегию бестиариям. Кабан вообще не в счет, как и тот африканец, с которым расправилась Гайя – их нашел сам курульный эдил, организовывавший праздник. Зато двое злостных и опасных для Империи преступника, выжив на арене, оказались в полной собственности ланисты. Особенно его радовало, что уцелела рыжая девчонка – и ланита уже знал, что выжмет из нее все возможности заработка, тем более, что и ночь ее была куплена заранее и за хорошую сумму.

А отдав убитого мальчишкой кабана на съедение своим гладиаторам, ланиста и вовсе почувствовал себя благодарным и щедрым человеком. О мальчишке он подумал так: «Сегодня он выжил. Что с нами всеми будет завтра, знают только старухи Парки. Голову сложит рано или поздно, зато зад не порвут, если сам не захочет». Ланиста не был наивным человеком – нравы Рима ему были хорошо знакомы. Противиться им в лудусе было бы глупо, он мог только упорядочить некоторые вещи – поэтому не скупился отдавать в качестве награды своим парням на ночь хорошеньких рабынь, в обычное время занимавшихся хозяйственными делами лудуса.

В бане Гайя привычно скользнула в дальний угол – для нее особых условий никто создавать не собирался здесь, как и в легионе, да ей и не требовалось. За восемь лет она научилась мыться и в зимних речках, отгоняя лед в проруби босой ногой, а мужские взоры ее мало смущали – в конце концов, в баню все ходят именно мыться. К тому же времени на особые разглядывания тут тоже не предусматривалось, а густое, зеленоватое мыло, сваренное по галльским рецептам из корня сапонарии, сдобренное мелко растертой пемзой со склонов Везувия, будучи скормленным ею по очереди двум особо рьяным любителям порассматривать, как она этим мылом растирает живот и ноги, у остальных любопытства поубавило.

К ней протиснулась бесстыдно в полутьме шныряющая среди мокрых мужских тел мулатка из валентрудия:

– Тебе срочно велено идти в гостевые покои.

– С намыленной головой? – поинтересовалась Гайя у раздражающей ее вертлявой девицы, ухитрявшейся общаться с ней, боевым офицером, снисходительным тоном, всячески демонстрируя свою обезьянью похотливость, принимаемую за женственность. Успокаивало Гайю только одно – девица не знала, кто она такая на самом деле. А вот галл-наставник, похоже, что-то почуял, и Гайя пыталась понять, как можно объяснить разумными доводами и свои шрамы, и навыки владения оружием, не свойственные племянницам цезаря.

Пока мулатка соображала, что ответить Гайе, та уже ополоснулась и накинула простыню:

– Ну? Так и идти? Или все же я зайду к себе в камеру, расчешусь и надену чистую тунику?

– Нет-нет, не нужно, – быстро проговорила мулатка и повела ее длинными переходами портиков на парадную часть дома.

Гостевые покои мало чем отличались от тех, которые занимала Гайя в короткий период своего пребывания во дворце Октавиана – та же широкая кровать со множеством подушек, кресла-клисмосы на изогнутых ножках, кушетки, низенькие столики, консоли с вазами цветов и лампионы с хорошим атоматизированным оливковым маслом, горящие ровным светом без особой копоти, как дешевое масло в помещениях лудуса.

Она присела на кушетку и стала краем простыни, в которую была завернута, просушивать свои густые, сбившиеся после мытья в тугие кольца волосы.

Дверь скрипнула – на пороге возникла Ренита, успевшая переодеть заляпанную кровью тунику, в которой она была в Цирке, на такую же безобразно-буроватую, с нерасправленными складками, но хотя бы чистую.

– Встань, я посмотрю на твое тело, – бесцветным голосом обратилась она к Гайе. – Ты точно не пострадала в схватке?

Гайя взглянула в глаза этой женщины – там царило полное безразличие ко всему происходящему. Она удивилась – почему же тогда эта Ренита так бросилась к Терамису? На остальных она взглянула лишь мельком, разве что на мальчишку Луция соблаговолила бросить на один взгляд больше.

Она встала во весь рост и с нахальной ухмылкой отпустила простыню на кушетку. И насладилась выражением лица врача – все же маску равнодушия сорвать с нее удалось.

– Тебе не семнадцать, – безаппеляционно заявила Ренита, глядя ей в глаза. – Не удивлюсь, если ты еще и старше меня.

– Мне не сорок, – Гайя не отводила взгляд, пытаясь понять, что же за птица эта врач, уж слишком много ниточек было удобно привязать к ней, чтобы обвинить в поддержке заговора.

– И мне не сорок, – Ренита привычным движением открыла ей рот и взглянула на безупречные зубы девушки, не знавшие засахаренных орешком и липких приторных фиников. Как и все легионеры, Гайя привыкла чистить зубы углем костра, пользуясь расщепленной древесной веточкой, а уж можжевельника в Германии было сколько угодно. – А вот детей у тебя нет.

– Ты это по зубам определила? – высвободилась из ее рук Гайя, испытывая брезгливое желание вымыться заново после этих бесстыдно-равнодушных взглядов невзрачной и язвительной женщины-врача.

– Нет, – спокойно ответила та. – По тазовым костям. Они по-разному стоят у рожавшей и нерожавшей женщины. Я не полезу проверять, сама признайся, ты же девственница?

– Да, – ответила Гайя, начиная уже беситься от бесстыдного допроса.

– Что ж, до сегодняшего вечера у нас много общего, – как-то грустно протянула врач, чем насторожила девушку.

– Что изменится? – Гайя решила действовать напропалую, хот в общих чертах и понимала, для чего ее сюда привели.

– А ты не знала? Твою ночь купил богатый клиент, высокопоставленный офицер преторианской гвардии. Так что девственницей ты точно не останешься.

Гайя мгновенно сложила все слова Рениты в единое целое:

– А ты свою девственность сохранила? Тебя даже не предлагают в качестве награды?

– У меня много других ценных качеств, – отрезала Ренита. – Ложись, я сделаю тебе массаж.

– Если хочешь, – предложила Гайя, борясь с желанием получить массаж и с опасениями довериться этой женщине. – Можешь идти, я сама разомнусь перед встречей с высоким гостем. И мы с тобой никому ничего не скажем.

– Нет, – отрезала Ренита. – Ложись. Ты устала после боя, и я верну мышцам гибкость и свежесть. А заодно, обещаю, если ты постараешься меня послушать, то расслаблю так, чтобы тебе не было так безумно больно, когда сюда придет префект преторианцев.

– Он что, с дубиной придет? – невольно хохотнула Гайя, представив себе в такой нелепой роли своего поседевшего в боях и походах командира, с его прищуром усталых и пронзительно-умных глаз, с аккуратным ежиком все еще густых волос, орлиным профилем и несмываемым полевым загаром.

– Своего рода с дубиной. Так сколько же тебе лет, что ты так наивна в таких делах? – удивилась врач, проводя рукой по ее шраму на боку. – Это отметине не меньше пяти лет.

– Мне двадцать шесть с небольшим, – ответила Гайя, внимательно наблюдая за реакцией врача.

– Так я и думала. Мы ровесницы, – вздохнула та. – Ложись.

Гайя растянулась на кушетке, удивившись тому, как быстро успела расправить под ней простыню Ренита. И не пожалела, что согласилась – руки Рениты, смазанные душистым лотосовым маслом, заскользили по ее телу, даря желанное расслабление. В другой раз Гайя бы погрузилась бы в сладкую полудремоту, но сейчас ей хотелось использовать возникший момент откровенности врача и вытянуть из нее побольше сведений.

– Тебе удобно стоять боком? – осторожно поинтересовалась Гайя, сама неплохо умевшая делать массаж и не стеснявшаяся забраться верхом ребятам на их твердые узкие бедра, зная, что это не будет истолковано неправильно. Обычно, если уж дело доходило до массажа, это означало, что парни вымотались настолько, что уже ни на что другое не способны, только блаженно расслабиться под ее руками и заснуть.

Ренита замялась:

– Да я так привыкла…

– Не бойся, не раздавишь. Ты же мелкая, как мышка.

– Раздавить? Да я и не боюсь. Ты тут сама мелкая, как мышка. По сравнению с ребятами-то, – и в голосе Рениты промелькнула, к радости Гайи, хоть что-то, похожее на улыбку.

– Тогда что? Ты их так и массируешь часами, стоя боком? А спина не болит?

– Врач, исцелись сам. А вообще-то я не хочу их провоцировать. Тут и без меня для других дел хватает умелиц.

Гайя, повернув голову на бок, самым краем глаза пыталась уловить выражение лица врача. Руки Рениты оказались сильными и умелыми, проходили каждый сустав и безошибочно находили каждую мышцу на ее теле – но откуда тогда такое безразличие, граничащее с ненавистью к своим пациентам?

– У тебя сегодня работы нет?

– Да, – с удовлетворением протянула Ренита. – Вы сегодня молодцы. Даже странно. Такие бои, и ни одной царапины. Еще ладно, этот Рагнар, хотя ему и противники достались серьезные, и даже Марс, драчун этот, я даже их здесь и не ждала особо. Но Терамис после раны еще не оправился… А ты и мальчик этот… Мальчика я когда увидела, сразу похоронила. Да и тебя.

– А меня за что?

– Ты все же женщина.

– И что?

– Слабее, беззащитнее.

– Да? – Гайя нарочно напрягла все мышцы, и пальцы Рениты едва не хрустнули, когда вместо того чтобы погрузиться в глубину мышцы, натолкнулись на гранит.

– Ого, – констатировала удовлетворенно Ренита. – Убедила. У тебя вообще тело не отличается от мужского наощупь. Вот только понравится ли это префекту?

– Не понравится, и хорошо, – в тон ей ответила Гайя.

Ренита только вздохнула, скорбно поджав губы. Она закончила разминать ей спину, шею и плечи и попросила перевернуться животом вверх.

Девушка послушно скользнула на спину, думая, надо ли закрыть груди краем простыни, но врач придержала ткань, словно угадав ее порыв:

– Меня не надо стесняться. Будешь ли ты закрываться от префекта, твое дело. А от меня тут никто не закрывается.

– В смысле? – на самом деле Гайя прекрасно поняла, что имела ввиду Ренита, потому что сама прошла суровую школу помощницы в полевом госпитале своего легиона, пока не встала в боевые порядки.

– Может, ты себе не представляешь, – каким-то другим, более человечным голосом проговорила Ренита. – В каком состоянии они иногда возвращаются с арены. Я вправе принять решение добить, если лечение не поможет восстановиться. На арене калеки не нужны, да и жизнь калеки незавидна.

– Согласна, – поддержала ее Гайя совершенно искренне. – Я б тоже предпочла бы быструю смерть.

– Понимаешь, – руки Рениты скользили по ее грудным мышцам и плечам, а глаза были где-то далеко. – Вот мы с тобой сейчас так разговариваем, а завтра тебя принесут с разрубленным животом, и мне придется вогнать тебе кинжал за ключицу или дать яд, если ты сможешь его проглотить.

– И ты решила ни с кем не дружить и не общаться, чтобы не было больно терять? – осенило Гайю.

– Да. И ты не представляешь, что я испытывала в начале, когда поняла, что исцеляю их только для новых мучений. Сегодня я его поставила на ноги, залечила раны, а завтра его убьют или опять изранят.

– Но и на войне так же точно. Солдат идет в бой, получает раны, и стремится вылечиться как можно скорее, чтобы продолжать бить врага во славу Империи.

– Именно что, во славу Империи. А здесь одна надежда. Мысль получить свободу на арене.

– Ты сама же свободный врач? Просто работаешь здесь, потому что в других местах не взяли?

– Нет, – глухо ответила Ренита.

А затем разрыдалась, роняя горячие слезы прямо на обнаженный живот Гайи.

– Ты что? – девушка приподнялась, обняла рыдающую Рениту и стала вытирать ей слезы краем простыни. – Ну ты даешь! Меня-то за что окатила? Придет префект, а я соленая. Непорядок.

Ренита улыбнулась сквозь слезы, глядя ей в глаза:

– Прости.

– Да ладно, что уж там. Выкладывай.

И Ренита, немного успокоившись и вернувшись к массажу, поведала ей всю свою несложную и безысходную историю.

Гайя присвистнула:

– И что? Неужели нет разумного выхода? Если ты римлянка, должны быть свидетели, родня. Ты их искала?

– Да нет как-то…, – пожала плечами врач. – Не до того было. Работы много… А после поняла, что и так неплохо. И отвечать ни за что не надо.

– Уверена, что неплохо?

Ренита снова неопределенно вздохнула:

– Ну вот, я закончила. Если хочешь, могу и волосы тебе расчесать.

– Это тоже входит в обязанности врача?!

– Нет, конечно. Разве что обрить, если рана в голову. Просто у тебя такие красивые волосы…

– А у тебя? – Гайя села на кушетке, отбросив волосы назад и отдавшись в полную власть Рениты, которая и с гребенкой обращалась на редкость осторожно и аккуратно, хотя у самой Гайи не всегда хватало терпения укротить эту буйную массу и она давно перестала отращивать их такими длинными. А вот первые месяцы в Риме, напряженная работа день и ночь по вхождению в дела преторианской гвардии и тем более, специального подразделения по личной охране Цезаря, да и расслабляющая близость водопровода с холодной и горячей водой, бань и ванн настроили ее на то, чтобы дать волосам отрасти ниже лопаток.

– А что у меня? Волосы…

– Ты их прячешь все время под какими-то платками, покрывалами. Они что, зелеными клочьями? – съязвила Гайя, не удержавшись.

– Почему? У врача все должно быть здоровым, – слегка обиделась Ренита.

– Значит, они у тебя не хуже. Тогда открой их.

– Я врач. И должна являть собой пример целомудрия и скромности. К тому же мотать волосами над ранами не пристало.

– Можно и аккуратно зачесать. Аккуратно, но красиво. Хочешь, я сама тебя причешу?

– В другой раз. Сейчас нам некогда, скоро уже придет твой клиент, – Ренита взглянула на клепсидру в углу. – И знаешь, если будет очень больно, ты ко мне забеги, я не буду спать, подожду тебя. Дам отвар. И раны промою… ну, там…

Гайя в ужасом и благодарностью взглянула на врача. С благодарностью – потому что оценила предложенную помощь. А с ужасом – потому что если врач, человек, хорошо знающий все страдания человеческого тела, опасается за нее, то стоит ли отвечать на назойливые приставания Марса и других?!

Ренита исчезла так же тихо, как и появилась. А за дверью знакомо грохнули доспехи.

Она бросилась на шею командиру в ответ на его призывно раскрытые руки, вполне удовлетворив таким поступком провожавшего высокого гостя ланисту. Префект обнял ее и прижал к себе, проводя руками по спине девушки:

– Ну, здравствуй, моя хорошая.

Дверь закрылась, они остались наедине.

– Выкладывай, – сказал префект совершенно изменившимся голосом, таким, как привыкла слышать его Гайя.

– Жаль, но удалось пока мало.

– Вам с Марсом удалось очень много, – заверил ее префект. – И вы еще живы, в чем я и не сомневался.

Она продолжала стоять передним навытяжку, прикрываясь простыней, и он кивнул на кровать:

– Они могут подглядывать. Так что придется чуть поработать на публику.

Они легли рядом, он положил свою узловатую, покрытую шрамами, но все еще сильную руку на изгиб ее бедра:

– Трудно?

– Забавно! Если бы не задание, вообще было бы весело.

Префект порадовался веселым огонькам в глазах своего центуриона. Только она могла получать удовольствие от изобилия оружия самого разного вида и бесконечных тренировок – не размениваясь на рутинные дела, неизбежные на службе.

– Марс как? Есть толк?

– Еще какой! Он и правда меня тут прикрывает. Нравы как в диком лесу.

– Справляетесь?

– А то!

– Тогда по делу. Есть зацепки?

– Была одна. Врач здешний. Женщина, рабыня. Но попала по какой-то юридической глупости, у прежнего владельца была вольнонаемной. Но правами тут пользуется большими. Вроде и в город ходит, когда ей надо, и тут диктует кое-какие порядки. Замкнутая, озлобленная.

– Вот это интересно уже. Особенно то, что ты рассказала. И возможность бывать в городе по первому желанию.

– Но все мои убеждения про эту Рениту пошатнулись только что. Она такое пассивное, потерянное существо… Ее можно пожалеть, но не подозревать.

– Смотри… Такие тихони и бывают опасны.

– Эта нет. Она в лучшем случае опасна самой себе. Забилась в какую-то скорлупу и сидит. На всех оттуда бурчит.

– Бррр, – усмехнулся префект, поражаясь точности характеристик, которые давала всегда поганцам Гайя. – А еще?

– Скорее, могу сказать, кто тут еще не сгнил. Есть несколько ребят, и Марс молодец. Сумел с ними задружиться. А большинству тут не до заговоров. Им бы день прожить, поесть, да заслужить девку в постель. А если еще и миновал валентрудий, то жизнь удалась.

– Милое место, – усмехнулся префект. – Так что давайте тут с Марсом не задерживайтесь. И да, если кого стоящего действительно тут найдете, а не расходный агентурный материал, то не сомневайся, можешь себе в отряд забирать.

– А гражданство? Они же если и могут, то только через вольноотпущенничество, и то во вспомогательные когорты.

– Сейчас не время все это обсуждать, но у любых законов, даже римских. Есть лазейки. Рудиарий тоже вольноотпущенник. Это раз. А два, это то, что все же у нас и назначение специальное, так что разберемся. Порешаем в особом порядке. Лишь бы ты не промахнулась в выборе.

– Не промахнусь.

– Не сомневаюсь. И вот что еще наши ребята нарыли. Мы же там тоже не сидим сложа руки и поедая кровяную колбасу из соседней термополии, – он наклонился к ней еще ближе, делая вид, что страстно обнимает и целует девушку, наслаждаясь каждым дигитусом ее совершенного тела.

Гайя слушала, впитывая каждое слово, каждый нюанс. Если бы ее тело не было бы обработано по римским обычаям, а было бы таким, как у германских пленниц, покрыто волосами не только на голове, то шевелились бы они от ужаса везде.

– Усвоила? – префект легонько ударил ее по носу кончиком пальца и поцеловал в этот вздернутый носик.

Она кивнула, сосредоточенно прикусив пухлую нижнюю губу и сразу став серьезной и суровой, как и положено центуриону спецотряда по охране Императора Великого Рима.

– И постарайся не дать погубить этого юношу, Вариния. Вот уж ни за что попал парень. Его отца я лично не знал, но слышал о нем. Жесткий и принципиальный был мужик, настоящий римский офицер. Есть надежда, что по всему, сын в него. Понимаю, центурион, вам с Марсом сейчас до себя и до задания, а тут еще и это. Но что поделать, служба у нас такая, – он обнял ее напоследок, крепко прижав к груди. – А теперь беги к ребятам. Насколько я понял, вам же сегодня дадут попраздновать ваши победы? Вот и пользуйся случаем. Слушай. Наблюдай.

Она вздохнула и выскользнула за дверь.

Таранис неслышными шагами подошел к окну валентрудия, выходящему во внутренний двор. Сюда почти не доносились звуки веселья – взрывы мужского хохота и визгливый смех девушек-рабынь.

– Ренита? Ты спишь? – он тихо постучал в окно и, не дождавшись ответа, заглянул туда.

Врач что-то писала в большом кодикиллусе, стило летало над слоем воска, оставляя резкие и четкие пометки. Временами она сверялась с большим свитком, лежащим перед ней поперек стола.

На его стук она подняла голову:

– Гайя?

– Гайя? – в свою очередь удивился Таранис. – Ты ее ждешь?!

Ренита замялась, но он сам ответил за нее:

– Она вроде жива и здорова. Я видел, как она бежала через портик главного здания. В простыне, правда, но бежала быстро и ровно.

И, словно, в подтверждение его слов, в дверь валентрудия постучали.

– Да, – отозвалась Ренита.

– Это я, – быстро, не заходя, засунула в дверь голову Гайя. – Все хорошо. Можешь спать спокойно.

– И…

– Без этих «и…», – весело шепнула девушка. – Он пожилой и измученный старыми ранами человек. Так что просто потешил свое самолюбие. И хватит об этом. А тебе отдельно буду благодарна, если никому об этом не будешь болтать. Поймаю, уши надеру.

Последняя фраза была сказана таким веселым тоном, что невольно улыбнулась и Ренита. Гайя уже убежала, а Таранис любовался этой тенью улыбки, вдруг осветившей хмурое и полусонное лицо врача их лудуса.

Он решился и шагнул вперед, протягивая ей полураскрывшийся бутон троянды на толстом, лишенном шипов стебле.

Она не решалась протянуть руки к цветку, предчувствуя какой-то подвох, и он подбодрил ее:

– Это тебе. Он похож на тебя. Тоже прячется в зеленых мохнатых листьях, а сам розовый и нежный.

– Он колючий.

– Я оборвал шипы.

– Он быстро завянет.

– Он еще не распустился. И что вообще для тебя быстро? Следующие бои через два дня, и я могу не вернуться. Позволь мне любить тебя сейчас, не откладывая на потом.

Она отшатнулась, глядя на него расширенными в полутьме освещенного только настольной лампой валентрудия.

– Не бойся, – он все еще протягивал ей цветок. – Это не то, что ты подумала. Любить это не значит обладать. Это значит думать о тебе перед боем, даже в бою.

Она сделала шаг навстречу к нему, чувствуя, как что-то внутри пронзает ее болью – и именно в отношении этого красивого и жесткого мужчины, не раз встречавшего боль, не раз отнимавшего чьи-то жизни. А сейчас, ей, такой ненужной и невзрачной, принес этот прекрасный цветок.

– «Я сказал тебе под розой», – она продекламировала римскую поговорку и тут же пояснила ее кельту, не знакомому с традициями ее народа. – Это означает глубокую тайну. Сказанное под розовым кустом означает, что это секрет, который должны хранить собеседники.

– Пусть так, – согласился он. – Храни этот цветок. Может, вспомнишь когда обо мне.

И он наклонился и поцеловал ее приоткрывшиеся что-то сказать губы – так нежно и невесомо, как будто провел розовым лепестком по ее лицу. Ренита закрыла глаза от непривычного ощущения – а когда открыла, то никого в валентрудии не застала, только бутон троянды лежал на кодикиллусе, своим запахом перебивая даже запахи чеснока, укропа и мяты, царившие в валентрудии.

Гайя, наскоро одевшись и собрав волосы в косу, выбежала на шум голосов. Кабана уже порядком объели. Но ей обрадовались и засуетились:

– Иди сюда, ты же сядешь рядом со мной?

– Нет, со мной!

Она, чтобы никого не обижать и не провоцировать ненужные споры, отыскала наставника, рядом с которым примостился вконец смущенный и ошарашенный такими переменами в жизни юноша. Гайя пробралась к ним, попутно отпихнув несколько ладоней, пытавшихся подержаться за ее бедра, и обвела глазом собравшихся.