Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 71 страниц)

– Ренита, – он негромко окликнул ее, склонившуюся с чашкой над раненым.

Она встрепенулась и кинулась к нему с привычными сполохами страха в глазах и уже была готова ощупывать его в поисках раны, но он успел схватить ее за руки:

– Тише. Ты можешь сейчас уйти отсюда?

Она замялась, оглядываясь на ряды занятых коек. Таранис заметил ее сомнение:

– Тебя есть кому сейчас заменить? Воду-то дать может кто-то?

– Да, конечно, капсарии. Но…

– Это не надолго. Поможешь мне допросить пленных.

– Хорошо, – вздохнула она. – только переоденусь.

– А вот этого не надо, – он оглядел ее заляпанный кровью серый хитон. – И волосы распусти.

Таранис сам, не дожидаясь ее ответа, вытащил из свернутых в тугой гладкий пучок на затылке несколько простых роговых шпилек. Легкие волосы Рениты не были такими густыми и тяжелыми, как у Гайи, чьи шпильки скорее напоминали тонкие стилеты, и сразу же растрепались по плечам прядями, напомнившими Таранису статую Медузы-горгоны, виденную им на той вилле, где они впервые встретились в поединке с Марсом.

– Зачем? – недоуменно сделала она шаг назад.

– Увидишь, – и он увлек было ее за собой в штабную палатку, но спохватился. – И снадобье возьми какое, чтоб говорили охотнее.

– Например? У меня есть наоборот, снотворное.

– А слабительное? Чтоб полоскало так, чтобы умолял прекратить это в обмен на ценные сведения.

Она растерялась окончательно:

– Это как-то не надо было ни разу… Могу приготовить, конечно, но не сразу. Время надо, чтоб настоялось.

Ренита подняла пальцы ко лбу, как делала всегда во время мучительного раздумия:

– Как я сразу не сообразила! Я же только что красавки наварила целый котелок, уже часть даже израсходовала. А остальное собиралась сейчас как раз с ланолином оставшимся размешать, да ты мне помешал.

– Погоди, не так быстро. Это что за дрянь?

– Дрянь?! Мазь красавки отлично лечит тяжелые ушибы, растяжения, в особенности тогда, когда вы все по своему обыкновению надеетесь так перетерпеть и попадаете мне в руки уже с воспаленными и распухшими суставами, в жару… – Ренита завелась, и Таранис постарался ее успокоить нежным поглаживанием по плечу.

– Лечить поганцев? Вообще-то ребята им наваляли неплохо…

– Лечить? Да я их разрезать ломтиками, как колбасу ливерную с сельдереем, готова за то, что они с ребятами сделали! У меня семеро лежат в лежку, а еще нескольких отпустила по палаткам после перевязки! Да душила бы своими руками! – она задохнулась от искреннего гнева, а Таранис подумал о своем.

– Резать, говоришь? Да пожалуйста. Возьми с собой скальпель…

Она быстро взяла чистую чашу, отложила туда немного густого белого бараньего сала и щедро плеснула темный пахучий отвар из котелка, подумала немного и добавила еще, размешивая все это деревянной палочкой. Таранис уловил запах:

– Твоя красавка… Это же беладонна! У нас в святилище ее использовали в тайных мистериях. Он нее глаза становятся странными, кошачьими, с огромными зрачками!

Она кивнула:

– И сердце колотится, а во рту сухо. И нести будет чушь.

– Мне не нужна чушь.

– Значит, постараешься задать вопросы как можно точнее.

– Ну что? Время позднее. Вы устали. Я устал, – Таранис присел краем ягодицы на стол в штабной палатке, понимая, что проявляет неуважение к имуществу когорты, ведь завтра за этим столом будет сидеть снова с бумагами префект, но счел, что скриба, единственный свидетель его нарушения дисциплины, сочтет разумным смолчать. – Рассказывайте…

Двое захваченных воинов уже какое-то время мотали ему нервы, убеждая, что не понимают латынь и требовали переводчика с египетского.

– Чушь какая, – вполголоса заметил скриба. – Во-первых, весь Египет со времен Антония говорит по-латыни. Во-вторых, я отличный переводчик. И ты же видишь, пытался с ними заговорить. Ничего они не понимают.

– Не сомневался, – вздохнул Таранис, нарочно поворачиваясь к злочинцам той стороной лица, где была татуировка, в свете факела выглядящая весьма зловеще. – Ренита, твой выход.

Ренита, все это время полудремавшая, завернувшись в широкий теплый плащ Тараниса с головой, с сожалением рассталась с ним и вышла на свет, держа в руке плошку с мазью и скальпель.

Она нарочито медленно подошла, как и просил ее Таранис по дороге сюда, давая им рассмотреть покрытый бурыми пятнами хитон, плохо смытую кровь на своих запястьях, потому что второпях ополаскивала только кисти рук от крови, пока капсарии меняли на столе одного раненого на другого.

– Вижу, вам обоим тоже досталось, – она провела рукой по обнаженной груди одного и другого пленника, покрытых синяками, ссадинами и порезами, и насладилась их недоумением.

С выработавшим за годы работы в лудусе умением она бесстрастно сорвала узкие египетские набедренники с обоих, заставив мужчин сразу почувствовать себя беззащитными:

– И что? – тихо пропела она, невольно подражая Гайе, допрашивавшей на ее глазах наемника во дворе лудуса. – Будем говорить?

Она приставила скальпель к укромному месту одного из лже-египтян, заставив мужчину вздрогнуть, но так же быстро перенесла тонкое идеально отточенное лезвие на его грудь и сделала длинный тонкий разрез. Ренита знала, что для ускорения действия красавки надо, чтобы она попала в кровь, а просто втирать мазь, как она делала всю жизнь получившим ушибы и другие травмы мужчинам – того эффекта, который нужен им сейчас, не будет. Ребятам же она стремилась снять боль в отекших, болезненых местах тупых ударов, а вовсе не заставить их мучиться от жажды и мелькания мушек перед глазами.

– Что она делает? Кто это? – отрывисто поинтересовался второй пленник, в ужасе пытаясь растеребить связывавшую его руки веревку.

– Кто? – усмехнулся Таранис. – Твой ночной кошмар. Разве не видишь? Тривия. Она станет разрезать вас обоих на маленькие кусочки и скармливать мне. Помнишь, я предупреждал что устал. А значит, и зверски голоден. Ну же, дорогая… Не останавливайся…

Ренита сделала надрез на груди второго пленника, взяла припасенный лоскут мягкой кожи и осторожно не из-за того, что боялась причинить боль пленникам, а чтобы ненароком не втереть себе ядовитое зелье, без меры насыщенное вытяжкой красавки, стала размазывать его по ним.

Через какое-то время, как и ожидали Ренита с Таранисом, пленники забеспокоились – они перестали хорошо видеть то, что происходит рядом с ними, и облик допрашивающей их пары становился все более пугающим. Голоса стали хриплыми, они постоянно облизывали губы и пытались сглотнуть пустым сухим ртом, борясь с мучительным жжением в нем и в глотке, мешающим глотать и дышать. Они уже не могли сказать точно, окровавленная и взлохмаченная женщина с тонким ножом в руке стоит перед ними на самом деле или является плодом их разыгравшегося воображения, как и лезущие их того же угла, откуда появилась она, гигантские мохнатые пауки со слизистыми жвалами. Они и правда решили, что к ним снизошла сама Тривия, божество подземного мира и ночи с её таинственными ужасами и чарами, или даже Фурия, римская богиня мести и угрызений совести, наказывающие человека за совершенные грехи, а уж у этих мужчин на остатках совести грехо было немало, и они сами это понимали.

Прошло не более четверти часа, как обрушившиеся на колени пленные, утратившие последние признаки мужества, послушно отвечали на вопросы Тараниса, попутно отгоняя видимых только им пауков.

– Милая, иди к себе, отдыхай, – тихонько проговорил на ухо Рените кельт, наблюдая, как летает стило скрибы по навощенной поверхности которой уже дощечки за эту ночь.

Врач кивнула и тихо выскользнула из палатки. Ее окликнул проходящий по лагерю патруль:

– Доблестный врач… Почтеннейшая Ренита… Мы проводим тебя.

Она не стала возражать.

Оказавшись вновь под летящей в ночном небе неизменно щедрой кованой змеей, выпускающей и выпускающей в такую же плоскую кованую чашу на длинной ножке свой целебный яд, Ренита вздохнула с облегчением: капсарии не спали, зорко наблюдая за пациентами, которые то как раз спали совершенно спокойно, успокоенные удобными повязками и целебными отварами. Она прошлась, трогая лбы и поправляя на всякий случай бинты, думая о том, что сейчас наконец-то отойдет за палатку, куда уже приученные ею к порядку капсарии принесут несколько ведер теплой воды, обмоется, переоденется наконец-то в чистое и приляжет ненадолго хотя бы головой на стол.

Но вот она споткнулась от неожиданности и едва не вскрикнула – койка, отведенная ею Дарию, была не то что пуста, но и даже не смята. И предположить, что он из гордости не попросил уринарий у дежурившего молоденького солдата-капсария, а сам отправился на улицу, было нельзя.

– Где Дарий? – зловещим шопотом поинтересовалась она у следовавшего за ней тенью капсария. Тот испуганно закрутил головой:

– На этой койке никого не было. Вообще. Ты ушла, мы еще удивились, что отправила в палатку Тулия с его раной на бедре, хотя место есть.

Ренита схватилась за голову и вылетела вон, обрушившись на стоящих возле площадки, отведенной под палатки госпиталя часовых:

– Где Дарий?!

– Он же давно прошел, – недоуменно ответил солдат.

– Как это? Путаете с кем?

– Сразу как пришел на перевязку, так и ушел вскорости. В сторону своей палатки пошел. И кто ж Дария спутает?

Ренита побежала, ни слова ни говоря, в ночную темноту, разбавленную длинными рядами белых полотняных палаток, но тут же натолкнулась снова на Тараниса, на плечо которого тяжело опирался Дарий.

…Таранис, быстро закончив допрос и радуясь, как смогла ему помочь в этом любимая жена, шел к своей палатке, размышляя о все новых талантах, раскрывающихся в Рените. Он думал и о том, что готов таки простить ей и беременность от Дария или еще кого – в конце концов, он сам ее подтолкнул к этой мысли, и злиться теперь глупо и поздно.

Он зашел и стал раздеваться, не зажигая светильник – после боя он помылся и снял большую часть снаряжения, так что оставалось только заползти под одеяло. Мужчина горестно вздохнул, что благодатная пустота палатки сегодня опять пропадает зря – Ренита ни за что не оставила бы раненых, среди которых состояние нескольких внушало ей опасения. Между тем Квинт со своим отрядом наводил порядок в соседнем городишке, Рагнар старался ночевать дома, если не приходилось сопровождать сенатора в ночных пирах или даже поездках по другим городам, ну а Гайя и Марс были вообще неизвестно где. В том, что Гайя жива, Таранис все же не сомневался, но и языком болтать не хотел – не случайно же играет в какую-то игру префект. Ну а Дарий – тот снова в госпитале.

Таранис сел на койку, на ощупь развязывая кальцеи. И вдруг услышал тяжелый вздох.

Он встрепенулся. Вздох повторился, и теперь к нему примешался какой-то хриплый всхлип. Таранис вскочил, словно ужаленный:

– Дарий?!

Он взмахнул кремнем и зажег светильник – Дарий и правда разметался на своей койке, даже не укрывшись одеялом, и повязка на его плече промокла красным пятном. Даже в свете тлеющего фитиля из овечьей шерсти Таранис опытным взглядом заметил, насколько бледен мужчина и как выделяются красные пятна его пылающих щек на мертвенно-белой коже.

– Что ты здесь делаешь?! Неужели Ренита отправила? У тебя ж одно ранение на другое, тут и немудрено горячки ждать.

– Нет, – медленно проговорил Дарий, не открывая глаз. – Не хотел ссор.

– Ты бредишь, – обреченно вздохнул Таранис, соображая, есть ли время обуться или хватать Дария как можно скорее и нести к Рените или выбегать и звать патруль, чтобы принес сюда Рениту на руках.

– Нет, – с упрямством пьяного и таким же заплетающимся языком произнес снова Дарий, напомнив Таранису недавний допрос.

– Что именно нет? Не Ренита тебя отправила сюда? – спокойно и четко задал он вопрос, бережно приподнимая отяжелевшее и пылающее от внутреннего жара, влажное тело товарища.

– Сам. Не хотел мешаться.

– Кому?!

– Тебе. Ты будешь ее ругать за то, что она до меня дотрагивается.

– Что?! – и тут Таранис мучительно осознал, что и правда замучил дария своими полунамеками и испепеляющими взорами.

Дарий приоткрыл глаза и уставился на Тараниса своими серыми, опушенными длинными темными ресницами, всегда игривыми, а сейчас блестящими нездоровым блеском глазами:

– Поверь, я ни разу ее не тронул. И в мыслях не было. Шутил с ней. Да… как и со всеми. Но трогать… Неееет. Да еще после Гайи…

При последних словах Таранис едва не уронил Дария назад, но совладал с собой:

– Прости. И позволь еще раз поблагодарить, что прикрыл меня сегодня. Ты замечательный командир.

– Я? Да брось, – Дарий дышал мелко и часто. – Вот Гайя… Та и правда прирожденный воин. И с ней бы не ранили бы стольких ребят… Гайя…

Таранис хотел подхватить Дария на руки, но тот воспротивился:

– Куда ты меня тащишь? Я не мешок с репой…

– Ты сам репа. С головой не дружишь. И на плечах у тебя репа. Вставай тогда и держись за мою шею, – кельт обхватил талию друга и медленно повел его туда, где в темноте светился факел у приоткрытого полога санитарной палатки.

– Дарий! – всплеснула руками Ренита. – Я же говорила! И утром говорила! И вечером говорила…

– А женщины все разговорчивы без меры, – пробормотал Дарий, приподнимая голову и вновь роняя ее на плечо Тараниса.

Ренита хлопотала вокруг Дария, лишь мельком благодарно взглянув на Тараниса. Он помог ей вместе с выскочившими на шум капсариями завести совсем ослабевшего Дария в палатку и уложить на стол, а затем, убедившись, что все идет своим чередом и расставшись даже с призрачной надеждой на то, что проснется утром с Ренитой рядом, отправился восвояси. Он вдруг почувствовал, что ревность к Дарию отступила, хотя и не зажила в его душе совсем, но все же вздохнул с облегчением.

То, что им удалось узнать от поганцев, не было настолько срочным, чтобы посылать за префектом или будить его в случае, если он остался ночевать в лагере. Уходя из штабной палатки, Таранис уточнил у скрибы, сможет ли он все ночные записи к утру подготовить для доклада Фонтею, и тот заверил стрелка, что дело привычное и он справится.

Едва добравшись до койки, Таранис наконец-то провалился в глубокий сон, и хотя бы там был рядом со своей любимой, в тайне завидуя Рагнару, которому хоть иногда, но удавалось переночевать в настоящем доме, оставаясь с женой совсем наедине.

* * *

– Рагнар, – Юлия тяжело раскинулась в кресле на полукруглых греческих ножках. – Я так рада, что и тетя Гортензия ждет маленького. Она по крайней мере, понимает меня.

– Я тебя тоже понимаю, – заверил ее Рагнар, бережно проводя своей огромной рукой по отяжелевшим, покрытым выступившими синеватыми венами ногам жены, покоящимся у него на коленях.

– Знаю. Иначе бы и не говорила, – спокойно вздохнула Юлия, распуская волосы. – Мне даже диадема мешает, не то что шпильки. Сама не понимаю, почему.

– В моем народе женщины просто плели косы, и выглядели прекрасно. Да и Гайя в основном с косой ходила, а уж она красавицей была бесспорной.

– Да? А она всегда говорила, что самая обыкновенная девчонка, каких на улицах Рима тысячи ходит.

– Вот уж никогда бы не назвал бы Гайю и обычной, к тому же девчонкой. У меня на родине такие девы-воительницы воспеты в песнях скальдов и называются валькириями.

Они оба замолчали, вспомнив каждый свои встречи с Гайей…

Рагнар первым прервал молчание, погладив ее тугой, выступающий из-под всех складок свободной домашней столы живот:

– Так когда же ты меня осчастливишь сразу целой кучей мелюзги?

– В начале осени.

Рагнар обнял нежно, бережно, боясь ненароком придавить хрупкую, несмотря на огромный живот, Юлию, и стал целовать ее, не пропуская ни одного уголочка ее маленьких аккуратных ушек, изящной шеи и даже точеного носика. Он еще раз окинул Юлию любящим взором, осторожно переложил ее ноги на небольшую скамеечку с подложенной подушкой и встал с пола, на котором сидел возле ее кресла:

– Мне пора…

– Так быстро?!

– Что поделать. Пока сенатор дома, его охраняют ребята. А когда ему надо где-то быть, там уж столько постов на улице не поставить на всем его пути. Да и передвигаться он любит разными дорогами, чтобы еще и с людьми пообщаться простыми по дороге.

Юлия обвила его шею руками, целуя в ответ:

– Береги себя, любимый.

– Постараюсь. Мне есть ради кого. Но и не прятаться же мне за все колонны? Зачем нашим детям отец-трус?

Юлия невесело улыбнулась в ответ на его шутку.

* * *

– Гайя, не стой на ветру без плаща, – незаметно подошедший сзади Марс укутал ее плечи плащом, несмотря на то, что стоял июнь и над морем дул по-летнему теплый ветер.

– Марс, ты уже слишком вошел в роль заботливой няньки, – с нежной улыбкой ответила Гайя, не желая обижать друга и возлюбленного, но и тяготясь уже той неусыпной и неустанной заботой, которой окружили ее мужчины на корабле.

Единственным человеком, который, как ни странно, оставался в стороне от ее выздоровления, был врач-сириец, который так и не смог простить ей того, что опровергла все его прогнозы и диагнозы своей необыкновенной жизненной силой.

– Мы подходим уже к устью Тибра, – предупредил ее Кэм, спустившись откуда-то с мачт и парусов. – Будем бросать якорь в Остии?

– Нет, – твердо возразила Гайя. – Поднимаемся к городу.

Кэмиллус хмыкнул – он знал, что они уже на расстоянии видимости не только случайно встреченных торговых кораблей, но и кораблей императорского римского флота, в том числе тех, которые патрулировали морские просторы на подступах в материку и мелким островам.

– Готова к переговорам с береговой охраной? Сумеешь доказать, что мы не пираты? – на всякий случай поинтересовался Кэм у Гайи, безоговорочно признавая ее полномочия капитана, к исполнению обязанностей которого она полноценно вернулась совсем недавно.

Девушка кивнула, отбросив назад энергичным движением головы отросшие почти до плеч кудри, ставшие завиваться еще интенсивнее от влажного морского воздуха.

Она прикинула, что могло бы защитить трирему от предупреждающего обстрела, и распорядилась поднять в качестве флага самый обычный армейский плащ из двух, сохранившихся у Марса и у нее – тот самый, в который Марс и завернул тогда их доспехи, спрятав среди якобы товаров, когда выдавал себя за торговца с молодой женой. Она вздохнула – казалось, с этого момента прошла масса времени… Гайя задумалась о Дарии – все же отправляла его в тяжелом состоянии, и смог ли он вынести тяжести путешестия по морю, она не знала. А уж и сама столкнувшись с тем, каково лежать с открытой раной, когда корабль болтает и бросает из стороны в сторону разыгравшейся бурей, и вовсе не была уверена, что Дарий это выдержал, хотя и знала, что он очень сильный и готов многое стерпеть.

– Справа по борту две биремы! – крикнул наблюдатель, и Гайя побежала в надстройку срочно переодеться в форму.

На их счастье, моряки, заметившие полощущийся на ветру офицерский плащ, не стали стрелять по неопознанной триреме, очевидно, не выполнившей какие-то формальности – Гайя и даже Кэм не знали всех тонкостей взаимоотношений между военными кораблями. Они лишь взяли их на прицел, ощетинившись лучниками по ближайшим к ним бортам обоих небольших, маневренных кораблей, и велели замедлить ход, красноречиво продемонстрировав «воронов», которые намертво могли соединить два корабля носами. Чаще «воронами» пользовались пираты, но не брезговали и моряки – когда охотились за пиратами.

Загорелый и обветренный морской трибун лет тридцати пяти легко перескочил на палубу триремы по сброшенной его воинами доске и остолбенел, разглядев, что командир непонятного корабля к тому же еще и женщина. Он не сразу это понял, разглядев сначала блестевшие в ярких лучах полуденного солнца начищенные доспехи на двух спокойно и уверенно приветствующих его с борта офицерах. Даже то, что один из них был худощавым и невысоким, его не особенно смутило – особые требования к росту и стати предъявлялись толко при наборе в преторианскую гвардию. Но вот когда трибун разглядел таки фалеры на груди хрупкого офицера, оказавшегося старшим центурионом как ни странно, преторианской гвардии, то его обуяли сомнения. А когда офицер, поприветствовав его, отточенным движением снял шлем и мелодичным негромким голосом назвался Гайей Флавией, морской трибун решил, что впервые за годы службы его одолела морская качка, хоть море и было на удивление спокойно в этот день.

Гайя улыбнулась, видя смущение морского трибуна, чьи светло-каштановые глаза под выцветшими от солнца бровями смотрели одновременно жестко и удивленно:

– Вот пергамент с приказом, подписанным императором Октавианом. Мы с центурионом Марсиусом Гортензием возвращаемся в Рим, к месту службы, – и прибавила совсем негромко, наслаждаясь расширяющимися глазами трибуна. – В когорту спекулаторум.

– А трирема? У нее давно сбито название с борта, и даже отпечатки букв уже не читаются.

– Нам она досталась уже такой, – и Гайя вкратце поведала историю захвата триремы и разрушения лже-маяка, не забыв упомянуть о доблести Кэмиллуса и остальных ребят.

Трибун мельком проглянул пергамент, выдержавший все перепетии путешествия оба конца по морям и пустыне, качнул головой, протягивая Гайе и Марсу поочередно руку:

– С возвращением. Я оставлю вам своего человека, чтобы вы беспрепятственно прошли к городской пристани. Они и линию воды в реке знает, и сможет объясниться с постами тамошними. Удачи.

Трибун попрощался и перскочил на свой корабль, гребцы которого слаженно взмахнули веслами, отводя хрупкое суденышко в сторону.

Гайя обернулась с досадой – она не могла понять, почему Кэм не пожелал выйти и встать рядом с ней и Марсом. Вряд ли его могло смутить отсутвие формы – он же возвращался с задания совершенно иного рода, чем они. В конце концов, она решила, что как раз особенность задания Кэма и не вдохновляла его на общение.

Но не только это мучило девушку в отношении седовласого воина. Накануне у нее состоялся разговор с Кэмом, содержание которого она даже Марсу не смогла бы сейчас, не обдумав все до конца, поведать. Делов в том, что Гайю чем дальше, тем больше стали мучить смутные ощущения, вспоминающиеся ей из тех бредовых снов первых суток после ранения. И все чаще ей стало казаться, что произошло нечто странное – не случайно сны со временем становились не туманнее, а все отчетливее. И то, что она не невеста смерти теперь, а невеста настоящего воина, да еще и вроде как двоих… Почему-то она смогла заговорить об этом именно с Кэмиллусом – ее неудержимо влекло к нему, так напоминающему ей Рагнара своей статью и татуированным телом и Тараниса – васильковыми глазами.

Кэм не стал даже улыбаться в ответ на ее осторожные и непривычно робкие слова. Он тоже заметно боролся с собой – и поведал девушке то, что помогло вытроить обрывки в единое целое, как смальтовую мозаику в руках опытного мастера.

Кэмиллус долго не решался сказать Гайе самое главное – что она отдана Аидом именно им обоим. Не смог и в этот раз. Но хотя бы успокоил ее – она не сходит с ума ночами, вспоминая прогулку по полям асфоделий, она действительно там побывала, и они с Марсом помогли ей вернуться. Кэма больше заботило другое – он должен был завершить ритуал. Закрыть шрам под ее лопаткой таким же узором, какой покрывал весь его торс. Но девушка не дрогнула и вымолвила, глядя ему в глаза:

– Пфффф. О чем ты переживаешь? Подумаешь, иголка и краска… Разве это боль?

Он пожал покрытыми черным узором плечами:

– Боль. Терпимая, но боль.

Гайя без тени бравады вздохнула:

– Когда мне пришлось учиться рукопашному бою, то мы стояли лагерем на каком-то утоптанном каменистом поле. У меня за плечами было только пара месяцев службы, и падать голыми коленками на мелкие камни и твердую, как тот же камень, землю, было неприятно. Но тогда я была не готова, потому и чувствовала. Но все равно виду не подавала. А теперь-то…

Кэму захотелось подхватить на руки ее и прижать к своей груди и никогда больше не отпускать навстречу всем этим камням, ножам, веслам, столько лет подряд пытающимся изуродовать ее изящную стать – пока безрезультатно, и даже шрамы затягивались у нее на удивление легко и почти бесследно.

– Ты кошка, – прошептал он, глядя в ее зеленоватые, мерцающие в отблесках морской волны глаза. – Живучая, гордая, независимая и прекрасная. И необыкновенно преданная и нежная для того, кого сможешь полюбить…

Трирема медленно входила в порт Вечного города. Их уже встречали – очевидно, морской трибун отправил вестового, и виаторы. Быстро преодолевая малые расстояния на пределе возможностей специально подготовленных коней, передавали весть от одного к другому, обогнав корабль.

Гайя выстроила свою команду и, волнуясь, шагнула навстречу префекту, отрапортовала – и упала ему на грудь, схваченная в охапку сильными по-прежнему руками старого воина и прижатая как драгоценная находка. Префект обнял ее, отбросив все уставы и условности, на глазах стоящих на берегу спекулаториев, бросивших все дела и притихших торговцев, торговых и военных моряков, прочего портового люда.

– Девочка моя… Неужели жива… С успешным заданием тебя.

– А Марс? А Кэм? А ребята? – возразила Гайя и даже сделала попытку высвободиться из его железных объятий.

– Марса вижу. Кэм? Кэмиллус? – переспросил Секст Фонтей, понижая голос.

Гайя кивнула.

– Надо же. Его похоронили еще до моего вступления в должность. Я знал о нем и его задании, но сам никогда не видел. Так что придется еще разбираться, тот ли Кэм тебе попался.

Гайя похолодела от слов командира, но нашла в себе силы возразить:

– Тот. Я проплыла с ним два месяца с лишним. И фальшивку бы распознала. Мы через многое прошли.

– Ладно, доверюсь тебе, – улыбнулся префект и сжал ее напоследок покрепче, только тут заметив, что девушка чуть побледнела. – Что с тобой? Опять ранена?!

В голосе префекта прозвучала почти угроза, и она уклончиво качнула головой, но вмешался подошедший Марс:

– Почти в сердце и почти насквозь.

Префект был готов подхватить ее на руки, но сдержался, чтобы не огорчать своего лучшего офицера и не задевать еще и ее гордость вдобавок к израненному телу.

– Вам обоим опять положен за подвиги отпуск. Но прости, Марс, отпустить обоих не могу. А тебя, Гайя, ждет приятная неожиданность. Помнишь, Рис оставил бумаги на дом твоих родителей?

Она кивнула. Хотя и вспоминать Риса особо не хотелось. Она была готова восхищаться его воинской доблестью. Но представить себя его женой – никак. И оставленные им бумаги просто сдала Друзу, даже не заботясь об их дальнейшей судьбе, сразу же, когда узнала, что бесплодна. Раз детей не будет, то и передавать дом некому – а сама она не собиралась дожить до беспомощной и немощной старости, мечтая принять смерть в бою, как и положено офицеру.

Но префект не заметил промелькнувшей тени по ее лицу и продолжил:

– Друз довел дело до конца. Так что отправляешься прямиком в свой собственный дом. Адрес, надеюсь. Помнишь?

– Квиринал, улица Полотняная, третий дом от храма Помоны.

Префект хохотнул:

– А неплохо. Помона ведь тоже долго отвергала ухаживания всех, включая красавца Вертумна, и так бы и осталась одинокой богиней древесных плодов, если бы не настойчивость прекрасного юноши, – и он подмигнул Марсу, а затем прибавил уже серьезно. – Отдыхай, Гайя. Набирайся сил. Поверь, ты очень нужна когорте.

– Меня не было с января. Неужели не наши замену? А Дарий? Он вернулся?

– Дарий?! – сверкнул глазами префект. – Дарий твой опять в госпитале.

– С тех пор? – у нее опустились руки.

– Ну что ты, – ехидно успокоил ее префект. – По новой. Вы ж с ним наперегонки?

– Можно его навестить?

– Если есть силы, то в лагере тебе все будут рады. Но вот навестить, – префект слегка помрачнел. – В ведение Рениты даже я не вмешиваюсь.

Гайя облегченно рассмеялась.

В лагере Гайю и Марса ждали встречи и объятия – собственно, они начались еще на причале.

Но прибывший с префектом небольшой отряд во главе с Друзом не поехал их сопровождать, а поднялся на трирему, с которой разрешили сойти на берег только Гайе, Марсу и Кэмиллусу. Друз и его помощники решили сразу же по возможности разобраться с судьбой каждого из воинов, освобожденных Гайей. Причем оказалось, что пока префект общался с Гайей и Марсом, расторопный Друз успел по его одному намеку послать вестового к сенатору Марциаллу и получить от него ответ.

Тем не менее префект не сводил глаз с Кэма, несмотря на то, что прекрасно замечал нарастающее раздражение в глазах мужчины – не такого приема на родине он ждал. Гайя тоже видела неловкость ситуации и старалась ехать как можно ближе к Кэму. Она протянула руку и положила на его ладонь, сжимающую узду до побелевших костяшек.

– Кэм… – осторожно произнесла она. – Я тебе верю. И Марс.

– Знаю, – он с благодарностью посмотрел на нее, но его лицо заметно побледнело, несмотря на загар. – И знаю, что командир прав. Он меня в глаза не видел. Да и никто не видел. Когда отправляли нас с Дарием, еще о когорте только говорили.

– Но кто-то же знает. И тот же Дарий. Значит, все само собой разрешится меньше чем за час.

– И то верно, – улыбнулся ей Кэм впервые с того момента, как они бросили якорь в Тибре.

Ренита кинулась Гайе на шею, но не повисла, как сразу подумала Гайя и невольно напряглась, готоваясь подхватить подругу на руки и при этом не перенапрячь недавно зажившее легкое. Но Ренита первым делом заметила остриженные волосы и, соединив их с худобой Гайи, запустила свои подвижные пальцы ей в локоны, ощупывая голову. Гайя готова была замурлыкать от получающегося массажа – Ренита осторожно и быстро кончиками пальцев проходила всю кожу головы в поисках шрама, никак не могла найти и возвращалась снова и снова. Наконец, Гайя и сама мягко убрала руки подруги:

– Ренита, милая, я рада тебя видеть! Прости. Догадываюсь, что тебе пришлось пережить, – теперь уже она сама гладила по спине содрогающуюся в рыданиях у нее на груди Рениту. – Ну же, успокойся. Расскажи лучше, как ты, как Таранис?

Ренита слегка отодвинулась и выразительно показала глазами на свой едва обозначившийся живот, скрытый пока что складками форменной туники на пару размеров больше.

– Поздравляю! – искренне воскликнула Гайя. – Умница.

И насторожилась, заметив, как вздрогнула и зарыдала еще пуще Ренита.

– Да что с тобой? Таранис не рад?

– Рад… Наверное, – и Ренита вкратце рассказала про то, как тайком подливала лекарство Таранису в похлебку и как он приревновал ее к Дарию.

– Все образуется, – заверила ее Гайя. – И мы с тобой позже наедине обязательно вернемся к этому разговору и подумаем еще раз. В конце концов, если захочешь, я сама с Таранисом поговорю. А где, кстати, Дарий?

– Лежит. Он очень ослабел после горячки, – грустно сказала Ренита, опуская голову. – Я не виновата. Я пыталась предупредить его и даже префекта. Но где там… Убедила его спать побольше. Спать и есть, набираться сил. Организм не выдержал столько испытаний…