Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 71 страниц)

Глава 5

Юлия сидела рядом с Друзиллой и Клавдией, своими подругами, и радостно оглядывалась вокруг – дядя и тетя совершенно безропотно отпустили ее на гладиаторские бои! Конечно, они подробно расспросили, с кем именно из подруг она туда идет, на какие места собираются усесться, Как возвещали объявления на альбумах и как значилось на продаваемых на каждом шагу глиняных табличках, сегодня должен выступать и Рагнар. Она очень удивилась – потому что помнила, что меньше декады назад он получил рану. И хоть он тогда ей на свидании и сказал, что все это ерунда – но она же видела, как он провалился в сон и как даже спящий, сберегал поврежденный бок. Почему же она так радовалась? Хотя бы тому, что раз уж он выходит на арену, значит, все же ранен был не так страшно, как показалось ей и другим зрителям. Она дома попыталась спросить про то, сколько будет заживать такая рана, как получил Рагнар, но Гортензия только отмахнулась:

– Зачем тебе забивать голову такими вещами? Пойдем лучше пересадим лилии из вазона в сад, они порадовали нас своими цветками и ароматом, а теперь им надо набраться сил в покое, вдоволь погреться на солнце и попить настоящего дождика.

Гортензия стала искать на полке своего конклава небольшие совочки, которые зачем-то хранила здесь, а не в сарае, тщательно вымывая после каждого использования. Впрочем, как уже поняла Юлия, это ничего не означало – просто тетка, проведя слишком много времени одна в томительном ожидании, придумала для себя множество мелких бытовых ритуалов, выполнение которых, как эта пересадка лилий то в вазон, то на клумбу, отвлекало ее от тягостных мыслей. Девочка подумала, что и возвращение дяди не разрешило тетку от молчаливого, доводящего до отупения ожидания – его все равно постоянно не было дома, а иногда он разворачивал коня, не успев спешиться. От ее чуткого взора не укрывалось состояние Гортензии, а с тех пор, как она встретила Рагнара и почувствовала с воем сердце непривычные чувства – она вдруг, как пелена с глаз упала – стала понимать тетку. И старалась соглашаться на все ее идеи по обустройству дома: Гортензия была почему-то уверена, что если она сделает и без того образцово чистый дом еще уютнее и удобнее, то ее доблестный супруг будет чаще бывать задесь.

И вот – удача! Дядя и тетя, когда она вошла по привычке без стука, были заняты очень серьезным разговором – настолько серьезным, что дядя сам пришел в конклав жены, а не дожидался ее выхода в атриум.

– Гортензия, а кому я еще могу довериться? – устало вопрошал дядя.

А тетка, раскрасневшаяся от волнения, сминала в руке край покрывала так, что вот-вот тонкое египетское полотно лопнет в ее пальцах:

– Во что ты пытаешься меня втянуть? Нет, ты не думай, я ради тебя на многое готова. Но то, что ты предлагаешь… Мне надо сжиться с этой мыслью.

– Что ж, пожалуйста. Сутки у тебя есть.

Он не договорил, потому что увидел вошедшую племянницу.

– Простите… Я помешала?

– Ну что ты, Юлия! Разве ты можешь помешать? – тут же встала ей навстречу тетка. – Что ты хотела?

– Мои подруги позвали меня завтра на гладиаторские бои.

Она была готова к своеобразным боям по отстаиванию своего желания развлечься, но дядя неожиданно легко принял решение:

– Да, конечно. Только назови мне подруг, я уточню у их отцов, пускают ли их самостоятельно уже на такие зрелища.

Вот так Юлия с Клавдией и Друзиллой оказалась в Большом Цирке. Друзилла поглядывала на нее так, как будто они стали за эти дни ближайшими подругами или даже знали друг доуга всю свою жизнь – и было, чему их сближать!

Выходя от Рагнара, счастливая и окрыленная Юлия приготовилась сесть в лектику, как вдруг заметила еще один крытые носилки, тоже очень изящные и украшенные богаче, чем те, которые предоставил ей дядя.

– Ах, милая Юлия, – голос полнотелой Друзиллы прозвучал как магнолиевый мед, душистый и смертельно ядовитый. – Ты тут? Неожиданно!

– Но ведь и ты тут, а не у храма Цереры меня встретила, – спокойно улыбнулась приятельнице Юлия.

– И с кем ты была? – томно потянулась Друзилла, и стола тонкого египетского полотна нежно-розового цвета едва не лопнула на ее пышной не в меру груди, мягкими складками выкатывающейся из складок ткани.

– А ты?

– Ооо, – протянула Друзилла. – Не с тем, с кем хотела, но не жалею ни разу. Такой мужчина… Но, если честно, только уж ты никому не говори, но как мужчина он никуда. Причиндалы с пальчик. Зато модный! Пусть мне все завидуют, что я была сегодня с самим Вульфриком Безжалостным! И тем более, он же в нашем городе ненадолго. А с этим Рагнаром я успею переспать еще десяток раз осенью.

Юлия тихо остолбенела, собирая слова и мысли:

– Ах, милая моя подруга, как же я завидую твоему жизненному опыту, вкусу…

– Учись! – горделиво заявила Друзилла, любуясь своими остро заточенными и покрытыми пурпуром ноготками. – Толк из тебя выйдет. Хотя, признаться, я до последней минуты думала, что ты такая тихоня и медуза, что смысла с тобой дружить даже нет. А теперь вижу, что нам будет весело!

Они обнялись, и Юлия вздрогнула – насколько ей было приятно прижиматься, хоть и ненадолго, к крепкому телу Рагнара, так же было противно трогать похожие на сырое ячменное тесто телеса Друзиллы.

Юлия, не забывая хихикать в ответ на кажущиеся самой Друзилле глубокомысленными замечания про всех увиденные ею в Цирке знакомых и незнакомых, их одежду и обувь, манеру идти или стоять, не отрываясь смотрела на арену.

Ее интересовал только Рагнар. И еще немного – та прославившаяся в этом сезоне гладиаторша с пугающим прозвищем Невеста смерти, так похожая на пропавшую где-то в дебрях дядиной службы веселую и красивую Гайю. Гайю Юлия вспоминала часто, особенно, глядя на себя в зеркало – ей казалось, что она сама похожа на какое-то мелкое животное типа ласки, с удивленными большими глазами и тонким ломким телом. «Другое дело Гайя», – думала про себя Юлия, крутясь перед большой бронзовой пластиной, оправленной в резную деревянную раму. – «У Гайи ведь все на месте, и грудь роскошная, а не куски теста, как у Друзиллы, и локоны свои, а не купленные в Субуре, как у жидковолосых от природы Клавдии и ее накрашенной до состояния отштукатуренной стены мамаши. А мышцы как у дядиных солдат». Но тут же спохватывалась – Гайя и была солдатом. Хотя девочку с первых же часов знакомства удивило, что Гайя не хохотала хриплым басом и не ругалась дикими словечками, как делали это иногда подчиненные дяди, думая, что их никто не слышит, пока они ожидают выхода своего командира из дома. Увидев как-то изумленную Юлию, два огромных по ее меркам парня в алых плащах и белоснежных туниках под начищенными до ослепительного блеска доспехами сразу покраснели ярче плащей и начали наперебой извиняться перед ней, вынудив девочку просто спастись бегством в атриум, под защиту стен дома и тетиной личной рабыни.

* * *

Мирмиллон, красавица серебряная рыбка с двумя мечами, кружила вокруг сурового рыбака с бугрящимися натруженными руками, босого и полуобнаженного, прикрытого лишь на узких бедрах алым лоскутом с тяжелым боевым поясом, грозно размахивающего сетью.

Он несколько раз пытался накинуть ее на прекрасную рыбачку в развевающемся белом хитоне, но она то ловко перепрыгивала через несущуюся к ней сеть, то прогибалась спиной назад под нее, каждый раз оставляя рыбака без добычи.

Один из ударов мелькающих в ее руках мечей она перерубила древко трезубца, а следующим – и саму сеть. Безоружный ретиарий бросился на нее, пытаясь поймать голыми руками, но девушка, изящно воткнув мечи одним движением в песок, сама прыгнула ему навстречу и сбила на песок точным ударом ног в живот. Он откатился, а она, не давая ему встать до конца, поймала голову мужчины, не прикрытую, как и положено ретиарию, шлемом, обеими руками и резким движением свернула насторону, одновременно ударив коленом в основание ребер. Его такое большое и сильное по сравнению с ее тонкой талией и сильными, но гибкими и легкими руками, тело вздрогнуло и завалилось на песок, загребая его согнутыми и на глазах слабеющими пальцами. Вот ретиарий издал последний хрип и замер на песке.

Красавица-мирмиллон сдернула полуоткрытый шлем, выпустив наружу золотисто-рыжую, туго заплетенную на макушке косу, спускавшуюся ей чуть ниже лопаток, встряхнула головой, приветствуя зрителей.

Толпа рукоплескала – Невеста смерти опять порадовала красивым и быстрым боем, вот разве что его быстрота немного огорчала, и все просили продолжения. Между тем, лорарии вышли с ременной петлей, чтобы убрать труп. Вместе в ними к Воротам Либитины, через которые выносят погибших гладиаторов, от Ворот Жизни наискосок поспешила невысокая женщина в сопровождении еще одного лорария, почти бежавшего с раскаленным металлическим прутом на деревянной ручке. Они склонились над трупом, женщина приложила руку к шее и покачала головой, лорарий прикоснулся к его ноге раскаленным докрасна металлом, отогнал рукой едкий дым и махнул рукой остальным. Лорарии накинули петлю на лодыжки мертвеца и потащили его, бессильно раскинувшего руки по песку, в ворота смерти, откуда дальше тела вывозили на телеге, прикрытой рогожей, на дальнюю часть Эсквилина, где сбрасывали в яму, присыпая негашеной известью. Когда яма наполнялась трупами умерших рабов и павших животных, ее засыпали землей из раскапываемой следующей.

Урбанарий, стоявший на посту у одного из наружных входов в Большой Цирк, тоскливо смотрел на бедно одетую немолодую щенщину с заплаканным лицом.

– Сынок, пропусти меня к главному.

– Какому главному, мать? К императору? Или к старшему уборщику?

– Сынок, – залилась слезами женщина. – Неужели тебе хочется глумиться над старухой? Надо мной и так жизнь поглумилась. Сыночка моего убили…

– Убили? Так что же ты сюда пришла развлекаться? Тебе надо бежать к нашему префекту, он пошлет кого надо, все у тебя расспросит. Сына не вернуть, но накажут того, кто его убил. Чтоб он впредь никого еще не убил. Поняла? – наставительно выговаривал урбанарий привычные слова, размышляя про себя о том, что жители Великого Города так и не привыкли смотреть на них, как на защитников своих интересов.

– Так оно ж, – запричитала женщина. – Здесь и убили.

– Когда? Где? – встрепенулся урбанарий, решив, что опять произошла трагедия с одиним из тех мужчин, стремящихся заработать деньги не честным трудом, а делая ставки на выступающих гладиаторов и возниц.

– Да что ж ты, родимый, смеешься надо мной? Гладиатором оказался мой сыночек. Он как из армии вернулся, так места себе не находил. И то пил, то гулял, то драки устривал. Ваши же его и забирали несколько раз. А после пропал. Я и решила, что кого пришиб и на каменоломни попал. А вот свиделась сегодня. На альбуме его имя увидела, прибежала, а его уже вытаскивают.

Солдат вздохнул:

– Да, дела, мать. И чем тебе помочь?

– Так я и говорю, главного позови. Я хоть похоронить сыночка хочу.

Урбанарий вздохнул еще раз:

– Хорошо. Сейчас я нашего декуриона позову…

Гортензия перевела дух, когда солдат удалился. Она получила несколько мгновений для того, чтобы собраться к следующему этапу действий, теперь ей предстояло все, что она отрепетировала дома в конклаве, и закрепила на простом солдате, повторить еще пару раз перед все более взыскательными зрителями – старшим наряда городской стражи, ланисте.

…Ей повезло – и ей поверили. В результате долгих слез, причитаний и передачи заветного кожаного мешочка с монетами она стала обладательницей обернутого рогожей трупа, еще не успевшего остыть, что не заставило забеспокоиться урбанариев, ведь на улице стояла несусветная жара.

Даже в зачерствевших сердцах Требония и Тита, не говоря уж об урбанариях, что-то дрогнуло. Немолодой декурион не стесняясь, утирал слезы загрубевшей тыльной стороной ладони, иссеченной шрамами:

– Ты… это… если повозка нужна… Понимаю, ты все деньги этому живоглоту, – он выразительно взглянул на удалявшегося по каменному коридору Цирка помощника ланисты. – Все ему отдала до квадранта… Чтоб соблаговолил тебе твоего же сыночка отдать. Давай отвезем? На нашей. И денег не возьмем, он же все же наш был, легионер. А что с пути сбился, так с кем не бывает. Ты, мать, себя не вини…

Гортензия рыдала в голос, почти поверив во все это. Ей было стыдно перед солдатами, верившими в ее горе действительно искренне. И жаль было этого незнакомого ей, лишь мельком как-то виденного молодого офицера, лежащего сейчас у ее ног неподвижно. Гортензия заранее знала, что он будет жив и в сознании, и видела багровый влажный след свежего ожога у него на лодыжке, представляя, как же ему больно и как он терпит, когда его таскают ременной петлей за эту же лодыжку. Она заметила и ссадины на руках мужчины там, где его проволокли по неровным от старости камням длинного коридора под ареной.

– Нет, спасибо. Я уже успела договорится с соседом-гончаром, он отвез на базар свои амфоры, и теперь поможет мне сыночка отвезти. Вот только если на телегу забросите…

Они отъехали на приличное расстояние, заглубляясь в переулки Целия. Марс лежал под рогожей, переводя дыхание. Он только сейчас ощутил боль, и даже не от ожога, а в душе – он думал о Гайе. Лежа у Ворот Либитины в ожидании лорариев, он слышал, как курульный эдил давал распоряжение эдитору вывести для Гайи второго соперника. Он не знал имени незнакомого гладиатора, и молил всех богов, чтобы это не оказался Вульфрик.

Он забылся тяжелой дремотой, не в силах справиться с головокружением от тряски на едва присыпанной соломой телеге. Вдруг в лицо ему хлынул яркий солнечный свет:

– Ну как, орел? Хватит тут бездельничать, давай на коня.

Он обрадовался несказанно голосу командира и перемахнул через борт повозки, приложил руку к груди в воинском приветствии, но вспомнил, что стоит почти обнаженный.

– Вольно, центурион, – жестко усмехнулся префект. – Поработал неплохо. Но отдыха не жди.

Один из сопровождавших префекта ребят накинул Марсу на плечи длинный плащ, чтобы закрыть его явно не предназначенный для прогулок по городу костюм, и крепко сжал его в объятиях:

– Снова с нами! Мы рады!

– А я-то как рад, – искренне воскликнул Марс, взлетая на подведенного вторым товарищем коня, и невольно добавил. – Теперь бы Гайю вытащить.

– Это да, – негромно ответили ему ребята почти хором, а префект глянул на них довольно грозно.

– Гортензия, я в тебя верил! Я твой должник, – префект склонился с коня и поцеловал жену, все еще стоящую перед ним в драном покрывале.

Он обернулся к своим ребятам:

– Квинт, берешь мою почтеннейшую и достойнейшую жену к себе, и домой ее доставишь. И смотри у меня.

– Погоди, – возмутилась Гортензия. – И это твоя благодарность?! А ты куда? Да для меня лучшая благодарность, если б ты дома побыл бы хоть вечер.

– Ну, извини, – он развел руками с искренним сокрушением в голосе. – Ребята, вперед. За нами гарпии гонятся.

И они умчались в сторону Дубовых ворот, за которыми располагался лагерь преторианской гвардии.

* * *

Марс с наслаждением откинул полог своей палатки, которую занимал вместе с Дарием, Квинтом и Гайей. В дневной час палатка была пуста – ребята на службе, даже Дарий только сопроводил его до лагеря, а сам развернул коня и умчался по каким-то делам, а Гайя… Он застонал при мысли, что сейчас, возможно, Гайя уже убита или тяжело ранена. Марс тяжело опустился на свою койку, ощутив наконец, как болит ожог и саднят потревоженные вчерашние порезы от плетки. Он даже обрадовался – это немного забивало в его голове мысли о Гайе.

Он провел руками по своим доспехам, проверил меч – хорошо вычищенное перед уходом на задание оружие словно ждало хозяина. Он достал из вещмешка чистую форменную тунику и спохватился, что надо бы обмыться. Рывком сорвал ненавистную одежду гладиатора и выпрямился во весь рост, вновь ощущая себя свободным человеком, офицером преторианской гвардии.

Марс вылил на себя несколько ведер холодной воды из специально выкопанной здесь криницы – делать отведение водопровода оказалось сложнее, а рабы вырыли за пару суток, да еще и выложили крупными камнями, отчего вода была всегда чистой и прозрачной.

Товарищи, проходившие мимо по своим делам, завидев его, приветствовали, но особо не расспрашивали – в этой когорте, а уж тем более, в их центурии, не было принято задавать лишние вопросы.

Спустя меньше, чем через час, он стоял уже навытяжку перед префектом:

– Готов к следющему заданию.

– Не сомневаюсь, – прищурился префект. – Смотри…

И они углубились в огромный, склеенный из множества частей пергамент с тщательно вырисованным планом города, на котором можно было рассмотреть каждый дом.

Выходя от префекта и пообещав ему немедленно забежать к врачу, чтобы дать все же перевязать ожог и обработать ссадины, он тут же забыл об этом – перед глазами была только Гайя. И уже не мертвой и окровавленной она ему казалась, а счастливой, наслаждающейся своей победой и объятиями зеленоглазого красавца-варвара.

* * *

Гайя стояла на арене, избавившись наконец о ненавистного тяжелого мирмиллонского шлема и подставив лицо слабому ветру, трепавшему выбившиеся из косы кудряшки.

Ей было безумно больно – она ощущала боль Марса как свою собственную. Ренита обещала, что дотронется лишь слегка каленым железом, но и этого было достаточно, чтобы вся жизнь пронеслась бы перед глазами, Гайя это знала на своем опыте. Еще больнее было сознавать то, что она погибнет через несколько мгновений, так и не поговорив с Марсом, который вдруг стал так холоден и отстранен с ней. Что его обидело? Неужели он и правда приревновал ее к Рагнару? Да он же сам велел ей перейти к нему в камеру – и вполне разумно объяснил, что так надо, чтобы все поверили в ее искреннюю ярость на арене, когда она будет «ломать» ему шею на глазах у всего города.

Вышедший, а, вернее, вывалившийся, выкатившийся на арену противник заставил содрогнуться в душе даже ее, не говоря уже о зрителях, в особенности женщинах, сердобольных внутри, но не отказывающихся от будоражащего душу зрелища. За прошедшие пару месяцев Гайя стала любимицей всего города, и каждый ее подвиг на арене бурно обсуждался в тавернах и на городских рынках. Рыжая красавица Невеста смерти заставила забыть подробности своего попадания в лудус, и если вспоминали темную историю про покушение на цезаря его зарвавшейся племянницы, то уже не соединяли это с Невестой смерти.

Невероятным образом история с покушением приобрела совершенно новые и яркие краски, ее тоже не забыли, но пересказывали совсем по-другому – и в основном восхищаясь красавцами-воинами когорты преторианцев. Рос в Городе шепот о том, что в преторианской гвардии появилась какая-то таинственная и беспощадная к врагам когорта, способная появиться мгновенно где угодно и когда угодно, когда возникает угроза серьезнее, чем пьяный дебош или кража пара глобулей с прилавка термополии, с чем запросто разбирались патрули урбанариев.

Даже находясь за глухими стенами лудуса, Гайя благодаря визитам Дария была в курсе основных событий. И сейчас, готовясь к схватке с непростым противником, она думала о Марсе и ребятах – им предстояло уже этой ночью нанести первый серьезный удар по поганцам. И от того, с каким успехом завершит она предстоящий бой, зависело, насколько она и дальше сможет контролировать ситуацию в лудусе. Вариний оказался ей толковым помощником, а Требоний не воспринимал юношу всерьез – Гайе и Марсу пришлось приложить немалые усилия, чтобы убедить гордого и стойкого Вариния притвориться сломленным после побоев.

– Да вы о чем? – переводил недоумевающие глаза с Гайи на Марса и обратно парень. – И думать уже забыл! Подумаешь. Жаль, вот даже шрамов не осталось.

– Жаль? – в один голос переспросили и рассмеялись спекулатории. – Тогда жаль, что мы не можем своими поделиться. Не горюй, дело наживное.

– Отец говорил, что это показатель доблести воина, – вскинул голову Вариний.

– Не всегда, – соврешенно серьезно ответила Гайя. – А показатель неумелости? Замедлился где-то, не заметил чего-то…

– Да? Ну, вы никто, ни вы оба, ни Таранис с Рагнаром, не похожи на тех, кто может просто прозевать удар. Мне кажется, ваши шрамы означают, что противник оказался сильнее. Или их было больше.

– Пусть так, – не стала спорить Гайя, а Марс поддержал ее молчаливо, тем более что в основном мальчишка оказался прав, хотя бы относительно их самих.

И вот сейчас Гайя вспомнила этот разговор – потому что противник был намного сильнее ее. Но надеяться на то, что эта глыба мускулов окажется неповоротливой тушей, не приходилось. Мужчина двигался удивительно легко и уверенно для своих размеров. Каждый его бицепс в обхвате мог посоперничать с ее бедром, а ширины его плеч хватило бы, чтобы использвоать его как надежное укрытие для стрельбы из лука.

Оглядев свою соперницу, гладиатор хмыкнул, но без тени презрения – очевидно, был наслышан о Невесте смерти, но не видел ее никогда лицом к лицу. Светловолосый варвар с почти прозрачными, очень светлыми глазами в окружении рыжеватых ресниц, вооруженный огромным двуручным мечом, спокойно стоял посреди арены, ожидая ее нападения.

Эдитор взмахнул жезлом и отскочил – медлить дальше было нельзя, и Гайя ринулась в атаку, понимая, что одолеть столь мощного и закаленного противника она сможет только благодаря быстроте и наглости. Но первый же ее выпад захлебнулся – варвар владел мечом безукоризненно, а его физическая сила позволяла маневрировать мгновенно даже с таким грузом. Его обнаженное тело было прикрыто несколькими перекрещивающимися ремнями сыромятной кожи с грубыми металлическими накладками, а бедра схвачены куском волчьей шкуры. Такой же шкурой, тоже затянутой ремнями, были туго обернуты его ноги до колен. Светлые, еще светлее, чем у Рагнара, волосы блеклого оттенка вымокшей и высохшей на ярком солнце старой соломы, разметались по его перевитой жилами шее, с которой на грудь свисал амулет в виде волчьего клыка на узком шнуре.

– Может, отдашься мне прямо здесь? – на ломаной латыни медленно произнес варвар, даже не сбивший дыхания, отбивая ее удары.

– В очередь! – сквозь зубы процедила Гайя, пытаясь пробить его защиту в области живота и попасть между широким окованным поясом и ремнями, идущими к груди.

Варвар хохотнул в голос, снова парируя ее удар. Она ужаснулась – несмотря на то, что у мужчины был один клинок, а у нее два, и ее скорость всегда была выше, чем у любого противника, даже того же Марса, с этим северным воином не срабатывал ни один из ее излюбленных приемов. И, судя по его мерно вздымающейся на каждом ударе груди, надеяться измотать его до валящей с ног усталости тоже не было.

Зрители были рады – они чувствовали себя вознагражденными за ожидание таким долгим и красивым поединком своей любимицы. Но в этот раз мало кто поставил на Гайю – все же разница в размерах бойцов слишком бросалась в глаза.

Гайя, и без того уставшая после каскада акробатических прыжков и ужимок во время «боя» с Марсом, не совсем оправившаяся после вывиха, начинала чувствовать подступающую тошноту и слабость. Больше всего она боялась потерять сознание прямо на арене – это означало, что варвару дадут право ее добить. И тогда ребятам в городе придется действовать дальше почти на ощупь – разве что Марс сумеет наладить связь с Ренитой и Варинием.

Была еще надежда на наставника – он накануне вечером все же успел выкупить свою свободу на те деньги, что передал ей Дарий специально для этих целей.

– Куда теперь? – спросила она, искренне поздравив своего наставника, ставшего ей за это время настоящим другом.

– В вигилу! – решительно ответил галл. – Я уже наводил справки, заходил к их префекту как-то. Там мне все подходит.

– А чем тебя именно пожары так влекут?

Он пожал плечами:

– Не к пекарю же в подручные идти. А там настоящая мужская работа, ребятам тоже несладко приходится.

– Не спорю, – она видела, как работали вигилы на пожарах, почти каждую ночь вспыхивающих в городе, а пару раз пришлось работать с ними плечом к плечу, потому что здание и гореть-то начало потому, что удиравшие от спекулаториев поганцы опрокинули то ли факел, то ли жаровню.

Так что Гайя не могла надеяться даже на то, что за ареной ее ждет привычная уже бородатая крепкая фигура, готовая хотя бы одобрительно махнуть ей рукой сейчас. Она все же метнула взгляд на Ворота жизни – так, на всякий случай, ей в них уже не входить… И увидела Рагнара, сжавшего обеими руками опущенную толстую деревянную решетку, преграждавшую путь на арену и с нее во время боя. Где-то в тени решетки маячила и почти слившаяся с сероватой стеной хламида Рениты.

Девушка перевела дыхание и вновь атаковала варвара. Но он оказался проворнее, и она едва успела отбить его меч, несущийся в рубящем ударе колоссальной силы ей в грудь. Отвести удар совсем не удалось, она только перевернула лезвие, продолжающее двигаться по инерции, и задохнулась от сокрушительного удара по ребрам. Ее бросило на колени, и она даже проехалась по песку, сдирая колени в кровь.

В глазах было темно от боли, и она не могла сделать ни вдох, ни выдох – почему-то это рассмешило ее. Девушке показалось странным, что она в сознании, все слышит и видит, а вот как дышать – забыла. И она рассмеялась… Великолепная акустика арены подхватила ее мелодичный смех и донесла даже до самого верхнего портика, заставив вздрогнуть расположившихся там милосердных и непорочных весталок.

– Целия, – тихо обернулась одна их них к старшей. – Разреши мне воспользоваться своим правом дать помилование том, кто встретит весталку на пути.

Целия, начавшая полнеть жрица-наставница лет тридцати семи, подняла тщательно ухоженную бровь:

– С чего бы, Мирта?

– Мне жаль эту девочку, – быстро проговорила молоденькая Целия, сжав руки на груди и невольно сминая тщательно уложенные складки белоснежного форменного одеяния, полностью скрывавшего все, кроме толстых, выпущенных на грудь кос, полагающихся весталкам.

– Девочку? – хохотнула Целия. – Вот уж чего нет, того нет. Могу поклясться золой из нашего очага, что эта с позволения сказать девочка ночь провела не в молитве перед Ларами и Пенатами, а в любовных утехах с этим же мальчиком. И с еще тремя другими.

Мирта вспыхнула и прижала ладони к покрасневшим щекам, отворачиваясь от наставницы. Спорить было нельзя – это могло навлечь серьезное наказание в их довольно жестко организованной жизни. Но и смотреть, как погибает на арене тоненькая золотоволосая воительница, которая сейчас с трудом поднялась на одно колено и прижала предплечье, не выпуская меча из руки, к ребрам – было выше ее сил.

Но вот девушка поднялась на ноги, и слегка пошатываясь, снова приготовилась к атаке.

Мирта, а вместе с ней и все трибуны, замерли на вдохе. И на вдохе же получил ее меч в открывшися живот варвар. Он не сразу понял, что ранен и притом смертельно – ее меч пробил печень, а следом она зарепила успех, полоснув его по горлу запрокинувшейся от боли головы.

Могучий северянин рухнул к ее ногам, а предсмертное выражение его лица было изумленным:

– Девчонка, – прохрипел он. – Будь ты проклята. Мне нет места на пиру у Одина теперь, я сражен девкой. Пусть же все забудут, что ты девка. И я буду знать, что погиб от руки воина.

Она склонилась к нему и проговорила так тихо, как могла, чтобы ни один звук не долетел до трибун:

– Прости. Не я это затеяла. И могу успокоить, я действительно воин. Так что иди с миром к своему Одину. Ты убит офицером римской армии.

Светлые глаза умирающего раскрылись до предела, и в них плескалась неподдельная радость. Он раскрыл рот с вытекающей струйкой крови, чтобы сказать ей что-то еще, может, и забрать назад свое проклятие, но не успел – его тело выгнулось, вздрогнуло и подбежавший лорарий с раскаленным прутом удовлетворенно кивнул:

– Мертвей не бывает!

Гайя, взмахнув зрителям в обязательном приветствии, захлебнулась от дикой боли в груди и выругалась про себя – мало ей еще ноющего плеча, как теперь сломаны ребра. И это означало почти месяц вынужденного бездействия – ребра ей ломали тоже не в первый раз.

– Свободу! – крикнули откуда-то сверху, из портика весталок.

– Да, свободу Невесте смерти! Она отпраздновала сегодня роскошную свадьбу! – подхватили трибуны плебса.

– Да, она с двумя поженилась! – орали, хохоча, стоявшие группами парни – фуллоны и кузнецы.

Импертор встал в своей ложе, обвел Цирк глазом, дожидаясь тишины.

– Дать ей рудис!

Трибуны взорвались аплодисментами.

Эдитор вынес на арену деревянный меч – символ получившего свободу за доблесть на арене. Выбежавшие девушки в легких хитонах вывалили ей на голову несколько горстей лепестков приторно-розовой троянды, и одуряющий запах заставил тошноту вновь подкатиться к горлу.

Она все же нашла в себе силы выпрямить спину, и, тонкая, как струнка, с гордо запрокинутой головой, покинула арену. Сразу за поднявшимися Воротами жизни ее подхватил на руки Рагнар, подскочила с какими-то тряпками и чашками Ренита. Гайя успела подумать, сколько же рук у Рениты, если она успевает поить ее прохладной, подкисленной цитроном водой, ощупывать грудь легкими пальцами, приподнимать веки и еще командовать Рагнару:

– На стол ее немедленно!

– Рагнар, – взмолилась девушка. – Не сжимай меня так. И можно не на стол, я же не курица фаршированная. Мне б обмыться.

Девушка представила, как Ренита сейчас затянет ей ребра поверх потной, залепленной песком кожи, и она будет мучиться от сводящей с ума почесухи, а затем еще и от разъеденной до мокнущих язв кожи.

Ренита ее услышала:

– Все равно в сполиарий, там же воды полно. Я тебя сейчас помою, не волнуйся. Молчи, – она накрыла рот лежащей на руках у Рагнара девушки своей рукой, пахнущей травами и чесноком.

Гайя закрыла глаза, наслаждаясь покоем и ее осторожными руками.

– Ренита, как там Марс?

– Все хорошо. Ты молчи, я все тебе сейчас расскажу…

И Ренита, тихонько воркуя над ней, умудрялась вплести в поток утешительных слов и причитаний рассказ о том, как ей удалось самой проверить Марса каленым железом и не причинить ему серьезных ожогов.

– У него не дрогнул ни единый мускул. Даже лорарий не заподозрил ничего. Он лежал совершенно расслабленным трупом, мне и то стало страшно на мгновение.

– Страшно от чего?

– А вдруг ты увлеклась и правда ему шею свернула?

– Я контролирую себя. Не захочу, не ударю. И могу меч остановить в волосе от кожи.

– Знаю, – успокоила ее Ренита, тщательно промывая от песка и пота ее тело и даже волосы, смазывая жгучей жидкостью ссадины на коленках. – Ты же меня учишь, и я вижу.

– Ренита, ты закончила? – Рагнар так и не ушел из сполиария, пока врач перевязывала ребра Гайи тугой повязкой.

Дождавшись утвердительного кивка, он снова подхватил девушку на руки, не слушая ни ее, ни Ренитины протесты.