Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 71 страниц)
– Да как-то не особо, – пожал плечами вигил, командир фалькариев, которые первыми шли в огонь с мощными топорами на длинных ручках, отсекая горящие части здания от еще нетронутых пламенем. – С таким на одной связке в пожар не пошел бы.
И вигил сплюнул в пыль рядом с начавшим подавать признаки жизни офицером.
– Прости, – он сел, потирая опухшую на глазах челюсть. – Прости, трибун! Фавн какой попутал…
– Ты и есть фавн, вон рога и хвост торчат из-под доспехов, – рыкнул на него Дарий, помогая встать. – Оклемался? На ногах стоишь?
Тот кивнул утвердительно, и пока Марс отвлек Гайю каким-то вопросом, Дарий коротко и резко ударил офицера кулаком в живот, умудрившись погнуть набрюшную пластину. Тот охнул и слегка согнулся, но тут же выпрямился.
– И что? Кто следующий? – он уже обрел ясность сознания, а в глубине души все кипело от обиды, что хрупкая накрашенная девчонка не просто отказала ему, боевому офицеру, с честью прошедшему всю Испанию и ни разу не терпевшему такого поражения в настоящем бою. – Вы все делаете хором? И в гости ходите, и колотите всех подряд?
– Не всех, – спокойно ответил Марс, и его друзья поняли, что стоит за этим напускным спокойствием. – Но вот тобой я сейчас эту стену заштукатурю. Барельеф из тебя сделаю, мерзавец такой.
Гайю в это время почти силком отвел в противоположную сторону двора и оттуда на улицу Кэмиллус, и она не видела, что ребята все по очереди навешали зарвавшемуся парню – ровно до тех пор, пока он мог им достойно отвечать. Даже выдержанный и почти равнодушный ко всем жизненным страстям Друз подошел, взглянул на уже порядком побитого и вывалянного в пыли вояку сквозь вставленный в глазницу округлый кристалл турмалина, помогающий порядком ослабевшему глазу разбирать неровные буквы скорописи, который скрибы записывали допросы, или изучать изъятые у изменников кодикиллусы с записями, за сколько монет продавали они отечество. Друз изучающе взглянул сквозь турмалин, вздохнул, покачал головой, заставив парня улыбнуться просящей вымученной улыбкой под его ледяным и пронизывающим насквозь взором, затем с таким же вздохом вынул турмалин, бережно переложил в левую руку, а правой врезал по носу так, что офицер рухнул снова. А Друз невозмутимо вставил свой зеленоватый кристалл на место и удалился с таким же невозмутимым выражением лица.
– И что нам с ним делать? – пожал плечами Марс. – Не оставлять же здесь. Беллонарии не жрицы Флоры, кто знает, что им на ум придет.
– Рените подарочек принесем? – удивился Квинт.
– А куда? И вообще, для него это будет окончательным просветлением, – хохотнул Дарий, сам успевший за лето два раза пообщаться плотно с Ренитой.
– Ну Волк уже там чудеса исцеления показывает, – напомнил Марс. – Он сегодня утром встал пройтись. От койки до койки, но сам. Говорит, как только до двери сможет дойти, сбежит.
– И что там такого особенного произошло у них? – спросил Квинт, не особо вникающий в отношения товарищей за пределами службы.
– Ренита прописала ему целебные ванны, – ответил Дарий, который тоже был в курсе дела, как ближайший друг Кэмиллуса, а, следовательно, водивший дружбу и с Волком.
– Так это же хорошо, – пробурчал Марс, взваливая незадачливого искателя любви себе на спину. – Ее ванны это чудо, она и Гайю, и Тараниса так лечила.
– Она хотела отволочь его на горячие источники за городом. На повозке… Дальше продолжать? – Дарий искренне понимал отказ Волка от таких процедур.
– Так. А ко мне в бассейн он согласится? Домой? – поинтересовался Марс.
– К тебе? – задумался Дарий. – А неплохая идея. Тем более, что тебя-то никто не обвинит, что от тебя по утрам выходят офицеры.
Марс рыкнул:
– Ну пользуйся, что у меня руки этой тухлятиной заняты.
По дороге благоразумный Квинт предлагал отвезти того сразу в их легион, для этого и не надо было лишних усилий – выехать не в Соляные ворота, а в Аппиевы. Но Дарий с Марсом запротестовали:
– Мы ж хотим как лучше! Ренита точно ему поможет!
– Да у нее своих дел полно. Она вон и правда на полевку похожа. Пузик на веревочке, – пожалел женщину Квинт.
– Погоди, а веревочку ты у нее где нашел? – Марс так обернулся к другу, что едва не уронил с коня свою ношу.
– Ну как… – смутился Квинт. – Косичка ж у нее сзади… тоненькая…
Тут уже и Дарий, несмотря на то, что ехал все это время молча от еле сдерживаемой ярости, расхохотался в голос:
– При Таранисе не скажи. А то он тебе в кончик языка стрелу вгонит. Или еще в какой кончик.
Квинт коротко хохотнул и послал коня вперед:
– Поеду обрадую ее.
Благополучно довезя до лагеря побитого офицера, незатейливо перекинув его через спину коня, и убедившись, что дорога пошла на пользу и он может стоять на ногах, Марс перекинул его руку себе через плечо и отвел в санитарную палатку.
Оттуда слышались голоса: низкий, глубокий и чуть глуховатый мужской, что-то односложно отвечавший женскому, тоже негромкому, но со сварливыми нотками, в которых иногда проскальзывал тот звук, который издает меч, доставшийся сыну от погибшего в бою отца – скрежущущий звук металла, оставшегося без хозяина.
– Ренита, – окликнул врача Марс, давая возможность Волку не оказываться на глаза товарищам во время бессмысленного спора.
– Иду! – отозвалась она из глубины палатки. – Меня Квинт предупредил! Сейчас, только уложу пациента.
– Не надо меня укладывать, – устало и бесцветно проговорил Волк, и Дарий понял по его голосу, что за этим сейчас последует буря.
– Как это не надо? – возмутилась Ренита. – Я врач и лучше знаю, кому лежать, а кому ходить. В том числе кому ходить на фуллонову чашу. Подумаешь, гордый какой. Я что, впервые вижу мужчину на горшке?
– Почтеннейшая Ренита… – простонал Волк, понимая, что их разговор уже стал достоянием Марса и Дария, чьи голоса он узнал, а также всех тех, кто там еще с ними подошел к госпиталю.
– Я почти тридцать лет Ренита! А это фуллонова чаша.
– Так, – положил конец спору Марс, зайдя в палатку один, оставив свою добычу под охраной Дария. – Ренита, что именно тебе передал Квинт?
Женщина обернулась к нему, полыхая неожиданно глубоким гневом в своих коричневатых, обычно невыразительных глазах, подбоченилась, удерживая при этом полотенце в левой руке:
– Да все! Вот паук похотливый! Ну уж я ему помогу… Давайте его в соседнюю палатку на стол.
– Раздеть? – с готовностью предложил Марс.
– Да я сама могу.
– А мы с него доспехи поснимаем, да тунику грязную. Его ж Гайя в пыли как следует вываляла, весь двор храма им протерла, они ж должны теперь сандаловым маслом там побрызгать, раз уж вычищено лично трибуном спекулаториев.
– Хорошо, – неожиданно легко согласилась Ренита. – Так Волк, мне надо идти, и я хочу удостовериться, что ты лежишь уютно и тепло в гнездышке. И все же отдал дань фуллону.
– Ренита, – ужаснулся Марс выражению глаз Волка и мысленно ругнул Кэмиллуса, который увел куда-то Гайю, а справиться с ситуацией могла только она. Но тут же осек свои мысли – он же сам обрадовался, когда Кэм увлек девушку за собой из храма прочь, и она не видела расправы, которую они с ребтами учинили над ее обидчиком. Он был готов и правда разнести его на мелкие клочки, как жрицы разбирают цветки троянды на лепестки, чтобы усыпать ими подножия статуй богов и героев. Но поразмыслил – и взял себя в руки. Все же поединок или просто драка – для мужчины в общем-то привычное явление. А вот то, что может сотворить Ренита с объективно нуждающимся в ее помощи человеком, ему и самому было представить страшно. А уж уловив край ее спора с Волком, и вовсе убедился, что был полностью прав.
Марс удержал пытавшуюся разойтись с ним в узком проходе между койками врача, прикрывающую рукой живот:
– Ренита, а Волку действительно надо лежать, не вставая?
– Не совсем. Я поднимаю его, мы делаем лечебную гимнастику, ту, которую разработали еще греческие врачи.
– А ванны? Помнится, ты Гайю каждый день в ванне с травами держала, а после массировала.
– Ванны? Ему очень надо! Массажи я делаю. А вот ванна, – она задумчиво покачала головой и добавила с обидой. – Хотела отвезти к целебным источникам за городом, горячим. А он отказался!
– Что, не смог сеть на коня? – Марс нарочно изобразил незнание о предыдущей ссоре Рениты со своим непокорным пациентом.
– На коня?! Не дам! Рухнет на дорогу. А вот в повозку он сам не полез.
– А на колеснице?
– Я не умею водить колесницы, – обиженно буркнула Ренита.
– Мы-то все умеем, – примирительно провел по ее руке Марс. – Главное. Понять, можно ли ему постоять полчаса? Я его же и придержать могу.
– Может. Если ты еще и подстрахуешь, – пожала плечами Ренита. – Идея хорошая.
– Прекрасно. Тогда я его сейчас к себе и заберу. Мою ванну и бассейн ты видела.
Она притихла на мгновение и улыбнулась:
– Разумно. У тебя хорошие условия. И не будет этого ужасного спора утром и вечером из-за горшка… Понимаешь, он же удирает и плетется сам в уборную. А если свалится в яму?
– Все, Ренита, давай не будем нагнетать страсти. Разрешаешь забрать пациента? Я ж тебе привез нового больного!
– Разрешаю. – выдохнула она. – Волку и правда здесь неуютно, а это скажется и на результатах лечения. Ты мне разрешишь приезжать делать ему массаж?
– Естественно.
Волк ответил ему благодарным взглядом, и вскоре они покинули лагерь.
А Ренита зашла в палатку, где ее дожидался пациент, почему-то абсолютно мокрый и подрагивающий от холода. Возле входа в палатку прохаживался Дарий:
– Ренита, я его даже помыл.
– Сам? Ну хоть мне бы сказал, я б простыню дала завернуться. Простудится же.
– Середина лета. Это раз. А два, отряхнется как собака. Тявкать умеет, пусть и отряхивается.
– Помыл? – прокряхтел впервые подавший голос бедолага. – Да он меня сунул в поилку конскую. И прополаскал, словно тряпку.
– А ты кто же? – невозмутимо поинтересовался Дарий и уже более тепло, с подчеркнутой почтительностью добавил для Рениты, но так, чтобы слышал и офицер. – Почтеннейший врач, вручаю тебе нашего драгоценного гостя. Надеюсь. Он теперь в надежных и милосердных руках. И сможет убедиться, что спекулатории не мстят слабоумным. И никому не мстят. Гайя ему показала в честном поединке, что у нас тут офицеры служат, а не квадрантарии. Но у нее самоконтроль лучше, она ни одной царапины не нанесла. А мы все погорячились немного, но теперь исправляем ошибки гостеприимством. Наслаждайся, наш новый друг!
И Дарий ушел, оставив Рениту наедине с незнакомцем, осторожно ощупывающим пальцами свой распухший нос и посиневшую челюсть.
– На что жалуемся? – поинтересовалась она, бесцеремонно срезая с пострадавшего сублигакулюм и оставляя его совершенно обнаженным.
– А так не видно? – скривился в попытке усмехнуться мужчина.
– Нос сломанный я отлично вижу, – заверила его Ренита. – Но может, душа болит? Язык, гадостями натертый? Совесть печенку грызет?
Мужчина насупился, догадавшись, что влип окончательно: мало того, что врач оказался беременной и довольно невзрачной женщиной, так еще и по ее первым же словам и по тому, как она с кем-то ругалась в палатке, он понял, что решительностью она не отстала от своих боевых товарищей. Когда она сдергивала с него сублигакулюм, он пытался протестовать – мог же снять и сам, руки в порядке, разве что сбиты слегка, а мог бы и остаться в мокром, но все же прикрывающем интимные места. Но врач резко отстранила его руки:
– Пришел лечиться, так лечись. Ты мой пациент. А я за пациентами ухаживаю тщательно и заботливо.
Ренита вправила сломанный нос, внимательно осмотрела все его ссадины и взялась за небольшой сосуд с едко запахшим, как только она вытащила пробку, снадобьем. Он с безразличием наблюдал, как она отлила немного на клочок чистого полотна, и поднесла к его лицу – боли от жгучего лекарства он не боялся. Но вот когда она закончила обрабатывать его повреждения и отбросила ткань в ведро, он с ужасом увидел, что кончики пальцев врача, которыми она держала пропитанную снадобьем ткань, стали коричнево-зелеными, и этот цвет был очень насыщенным, ярким, заметно выделясь на фоне ее далеко не белоснежной кожи рук.
Он не успел спросить у нее, выглядит ли его лицо так же, как ее пальцы, как она проворно выхватила из корзины еще один кусок полотна, надорвала его с двух сторон и, получив какое-то подобие самой обычной пращи, накрыла середкой его нос, укутанный предварительно слоем мази, а концы связала где-то у него на затылке и макушке.
Ренита отступила на шаг, полюбовалась свеженаложенной повязкой, закрывшей пострадавший нос ее пациента, а затем взяла еще одну полотняную ленту, пошире и подлиннее. Она бережно нанесла мазь на припухшую синюю челюсть там, где ее коснулся кулак Гайи, проложила салфетку и подвязала челюсть, заботливо расправив складки ткани.
– Вот, – заключила она с радостным вздохом. – Помощь тебе я оказала всю, в которой ты нуждался. Свободен.
– Как? – вытаращился на нее офицер, осознавая, что его грязную тунику куда-то небрежно бросил под ноги коням у поилки тот молодой старший центурион с серыми жесткими глазами, а врач только что срезала и выбросила в помойное ведро сублигакулюм. Он провел руками по голове, наткнувшись на повязки и понимая, что выглядит в них совсем не так, как должен выглядеть раненый воин. – И что мне теперь делать?!
– Долечиваться по месту службы, – буркнула врач, делая какие-то записи на небольшой навощеной табличке. – Вот записка врачу из того легиона, где служат такие недоумки, способные наговорить гадости трибуну. Так что бери, иди и хами там. Предложи переспать трибуну вашего легиона. Что уж далеко-то ходить было?
– Как я пойду?
– Ногами, – Ренита раскрыла футляр с египетским папирусом и раскатала по рабочему столу свиток, вглядываясь в рисунки.
– Как? – он уже был готов кричать.
– Раз-два, раз-два. Они же в порядке, я тщательно проверила.
– Я голый!
– Но позволь, доблестный кто ты?
– Старший центурион.
– Так вот, доблестный старший центурион, я же не препозит и складами не заведую. Ну простынку могу выделить какая потрепаннее. Какую не жалко выбросить.
– Согласен.
Он вышел из санитарной палатки, прищурившись на яркий солнечный свет – день был в самом разгаре. Старший центурион не так уж чтобы плохо себя чувствовал – врач действительно помогла, обработала все повреждения и напоила какими-то отварами.
Он обернул вокруг себя выданную ею простыню – действительно ветхую и застиранную, в несмывающихся пятнах каких-то снадобий наподобие того, которым она его всего обмазала. Взгляд мужчины упал на его же собственные доспехи, аккуратно сложенные возле входа в палатку. Он едва не споткнулся о них и с трудом скосил глаза на них из-за массивной, мешающей смотреть перед собой повязки на сломанном носу. Перебрав и натянув свое имущество, он убедился, что спекулатории не тронули ничего – возможно, их остановили две боевые награды на грудных пластинах парадных доспехов. Затянув все ремни, он почувствовал себя чуть увереннее – но из-под бедренных пластин предательски торчала отвратительная тряпка. Схватив свой меч, он спешно вытянул клинок и взглянул в него – так, как и привык бриться. И едва не выронил меч себе под ноги, рискуя приобрести еще одну рану – все лицо и почему-то уши были зелено-коричневого цвета там, где не было закрыто торчащей посередине шишкой повязки, убегающей назад тонкими ленточками, а подбородок казался обросшим короткой и неровной белой бородой.
Он побрел к выходу из лагеря – все римские воинские лагеря ставились по одной схеме и по одним правилам, поэтому он легко нашел дорогу. Но тут перед ним неслышной тенью вырос тот самый вежливый и немногословный, подтянутый офицер с невыразительным, отстраненным лицом и кристаллом турмалина в глазу. Наученный горьким опытом встречи с его кулаком, мужчина отступил в сторону, но тот улыбнулся официальной улыбкой:
– Друз, старший центурион когорты спекулаториев. И на правах, данных мне нашим префектом, запрещаю тебе покидать лагерь в столь непотребном виде. Ты собрался в Великий Рим, в праздничный день! И позоришь грязной тряпкой армию Великого Рима!
– А что мне делать? Ну пошлите вестового за моими вещами в наш лагерь.
– Мысль разумная. Заодно и напишем подробно причину такой странной просьбы.
– А может, не надо? Да что меня попутало к трибуну вашему прицепиться? Сам уже не рад, поверь, – сокрушенно махнул он рукой.
Друз внимательно заглянул ему в глаза:
– Тебя как зовут-то, герой?
– Тит. Да пойми, я ж четыре года мотался по диким лесам и видел неумытых местных. А тут она! Да еще в храме Беллоны. Сама как Беллона! С золотыми локонами, с этими глазами… А губы…
– Стоп, – усмехнулся Друз. – У Гайи, если не ошибаюсь, не только губы. Там еще меч и кулаки? Так?
– Так…
– Ладно, пойдем, я дам тебе нормальную тунику. И не столько из сострадания к тебе, сколько из уважения к гражданам Рима, которые не должны в праздник, да и по будням, видеть офицера в таком виде. Тем более, ты ж в боях был? – Друз кивнул на его фалеры.
– А тебя удивляет? – уже с некоторым вызовом ответил Тит, обретая почву под ногами.
– Нет. Ни капли. Был бы ты такой, для красоты, взрощенный в Табулярии где, Гайя вряд ли бы вызвала тебя на поединок. Не стала бы руки марать. А так радуйся. Значит, она все же равного себе воина увидела.
– Она мои извинения примет?
– Как принесешь. Думай.
– А эта женщина в госпитале? Она правда врач?
– А есть сомнения?
– Если у вас тут такой трибун, то и врач не удивляет теперь. Но эти дурацкие повязки снять можно?
– Я б не советовал. Она вроде ничего зря не делает. Ей виднее, а то вдруг нос твой отвалится, а ей отвечать в храме Эскулапа.
За разговором они дошли до палатки, где жил Друз, и он пригласил Тита зайти и переодеться спокойно. Тит заметил над одной из аккуратно заправленных коек висящую на внутреннем креплении палатки женскую столу темно-синего цвета, и вопросительно глянул на Друза:
– Это ее?
– Кого именно?
– Трибуна Гайи.
Друз рассмеялся:
– Это Рениты. Видишь, рядом койка ее мужа. Лук висит запасный.
– Ого! Лук-то дальнобойный.
– Вот и делай выводы. И, кстати, вот койка Гайи.
Он указал на идеально натянутое простое серое одеяло, на котором лежали ножны для метательных ножей.
Тит вздрогнул.
Глава 14
Кэмиллус, как только понял, что ребята слишком возбуждены выходкой незнакомого офицера, осмелившегося не просто подойти с оскорбительными продолжениями к Гайе, но и при этом отдававшем себе отчет, в каком она звании и в каком подразделении служит, схватил Гайю за руку и шепнул:
– Это срочно. Тихо уходим.
Она, среагировав на знакомые слова, не стала спорить, и они покинули двор храма тихо и незаметно, пока вокруг поднимающегося с плит и отряхивающего запыленный подол парадной белой туники легионного офицера собирался плотный кружок спекулаториев и второй, чуть поодаль, из сочувствующих и любопытствующих. Кэм успел уловить, что сочувствующих самому «виновнику торжества» практически не было – как он унижал девушку, слышали все, а как несет службу Гайя, тоже знали практически все в Римском гарнизоне.
Кэм уволок Гайю быстрым шагом, но все же не переходящим в бег, который бы уже напугал бы праздничную толпу, которой меньше всего хотелось бы видеть суетящихся спекулаториев и строить невероятные предположения. Он остановился в двух переулках от храма Беллоны, в самом начале крутого взвоза, оглянулся по сторонам, кивнул встревоженной девушке и неожиданно для нее приник губами к ее губам. Он воспользовался тем, что переулок был пустынным. А их самих загораживала установленная в нише стены одного из домов статуя какого-то местного божества. Не случайно же ходила поговорка, что в Риме богов больше, чем горожан – и в каждом квартале были свои особо почитаемые покровители.
Гайя не сопротивлялась его поцелуям, как и не задала ни одного вопроса, сберегая дыхание в с трудом залеченном легком – она была уверена, что сейчас Кэм действует в интересах какого-то внезапно возникшего дела. Она успела шепнуть ему в перерыве между жаркими, сводящими с ума поцелуями, на которые стала невольно отвечать:
– Мне взвоз или проулок?
– Меня, – прерывистым хриплым шепотом ответил ей Кэм, снова накрывая ее рот своими горячими сухими губами.
Она слегка заворочалась в его объятиях:
– А разве…?
– Все тихо. Мне просто надоело там стоять. Я хочу быть с тобой прямо сейчас…
Гайя чувствовала, как ее тело перестает подчиняться ей, и еще несколько мгновений таких ласк, и она действительно обовьет его шею руками, и плевать, что они оба в парадной форме и люди могут подумать неизвестно что – в отличие от фиванской армии древних греков, в римской все же такие отношения не приветствовались и не афишировались.
Она первой взяла себя в руки:
– Не надо… Иначе получится, что этот гад прав…
– Забудь о нем, – повелительно рыкнул Кэм, и она против своей воли кивнула головой, глядя в эти пронзительные васильковые глаза.
Они долго гуляли по ликующему городу, весело перекликались со скучающими в этой праздничной кутерьме нарядами урбанариев и вигилов, перекусили в показавшейся им самой чистой и опрятной термополии. Кэм, изучивший уже вкусы Гайи, не стал особо изощряться в заказе – уточнил у хозяина термополии, насколько свежее мясо сегодня, и тот, косясь на их фалеры спекулаториев и невольно отводя глаза от взгляда их обоих, честно признался, что состоит в сговоре со жрецами небольшого храма неподалеку Виртуса, покровителя храбрости, и они отдают ему для продажи часть жертвенного мяса – им втроем много не съесть, а сестерции не протухнут.
– Не трясись, – махнул рукой на перепуганного владельца термополии Кэм. – Это не по нашей части. Ты ж не воровал у них мясо и не утаил причитающиеся им деньги. Так что даже урбанариям ты не интерсен, а коллегии понтификов мы не указ. Так что давай-ка лучше поподробнее с того места, какие именно кусочки получше у тебя есть?
Кэм отдал торговцу несколько монет, и тот окончательно успокоился, зачем-то лишний раз вытер стол полотенцем, унесся в заднее помещении термополии и вернулся через мгновение с подносом еды, среди которой Гайя безошибочно разглядела свежую, сочащуюся кровью печенку, даже ненарезанную, но обложенную такой же свежей зеленью и редисом. Рядом красовались ломтики твердого мраморного сыра, фрукты и кувшин свежей воды – предлагать вина спекулаториям в полной форме владелец термополии не решился.
Они поели, причем Кэм ел как во сне, наблюдая за Гайей – девушка сразу уселась лицом ко входу, спиной к глухой стене, но неподалеку от малозаметного прохода во внутренние помещения, где хранились запасы продовольствия и которые по логике должны были выходить на соседнюю улицу, откуда удобно разгружать тележки зеленщика, молочника, торговца рыбой и всех остальных. Найдя удобное для себя место, красавица трибун наслаждалась вкусной едой и мгновениями отдыха – ее острые зубки легко расправлялись с сырым мясом, которое она им обоим аккуратно порезала своим ножом.
– Нам пора, – Кэм поднялся, привычно поправив амуницию, а вслед за ним поднялась и Гайя.
– Тебе на дежурство к сенатору?
– Погоди-ка, – заглянул ей в глаза Кэм. – А ты разве не знаешь?
– Что именно?
– Я же теперь работаю с императором. Пока Волк в госпитале. И напарник его погиб, так что пришлось префекту отправить меня. И тебя, кстати.
Гайя тяжело вздохнула:
– Привет тебе, любимый дворец и милая сердцу стола…
Кэм рассмеялся, едва не подхватив ее на руки от восторга – такое тоскливое выражение он уловил в глазах любимой, как у маленькой девочки, которой сообщили, что каникулы закончились и надо снова брать печенье-буковки, грифельную доску, булку и идти в грамматическую школу своего квартала.
– Никакой столы. Ты работаешь непосредственно в ближней охране императора. Незаметная среди остальных преторианцев, официальная и неприступная.
– Ну наконец-то, – облегченно воскликнула Гайя. – И что, с тобой в паре?
– Да, но именно на официальных мероприятиях.
– Мы сейчас куда в таком случае?
– Сначала в лагерь, а оттуда я во дворец, а ты до завтра пока что свободна. Сегодня со мной Дарий.
В лагере Гайя первым делом побежала в госпиталь, навестить Волка. Но нашла там одну Рениту, привычно скатывающую бесконечные бинты. На ее невымолвленный вопрос Ренита ответила:
– У Марса. И я вздохнула с облегчением.
Гайя обняла подругу за плечи:
– Мне почему-то кажется, что и он тоже.
– Почему?
– Потому что ты сейчас поинтересуешься, что у меня болит.
– И что именно? – встревожилась Ренита, тут же пробегая пальцами по ее плечам, голове, приглядываясь к доспехам.
– По крайней мере, ничего нового, – успокоила ее Гайя. – Ты то как? Животик растет?
– Растет, – вздохнула Ренита. – И мы с ним сейчас пойдем гулять.
– Далеко? А Таранис?
– На задании. А мне нести Марсу домой отвар и мазь для Волка. Он так быстро его увез, что я не успела дать им с собой, к тому же отвар надо свежий использовать, это же не мульс. Мульс и тот протухает на такой жаре к вечеру. Да и возилась я с этим полоумным.
– С кем это? – подозрительно сощурилась Гайя, предчувствуя нехорошее.
– Ну с этим. С парнем из легиона.
– Таааааак, – Гайя уселась на край стола. – А вот теперь я вся обратилась в слух и внимание.
Ренита вкратце рассказала, как Марс и Дарий приволокли слегка побитого старшего центуриона, и они втроем слегка повоспитывали заносчивого парня – каждый в меру своих сил. У Гайи не хватило сил злиться на ребят, и она расхохоталась, когда Ренита рассказала про повязку на носу – не первый нос ломался в их когорте на тренировке, да и в лудусе случалось, но такой нелепой повязки не накладывала Ренита ни разу.
– Кстати, я сейчас совершенно свободна и иду домой. Могу твои снадобья занести Волку. Там же не надо ничего делать особенного?
– Растереть мазью и вылить отвар в горячую ванну.
– Справлюсь.
– Правда? – Ренита посмотрела с нескрываемым облегчением.
– Я тебе врала когда? Давай свое варево.
Гайя легко взбежала по ступенькам дома Марса и вошла в атриум. В отличие от нее самой, обходившейся минимальным штатом домашних рабов, Марсу достался в наследство дом вместе со всеми обитателями – многие домашние рабы помнили еще его родителей и его самого ребёнком. Марс был не особо требовательным хозяином, дома появлялся не слишком часто, предпочитая ночевать в лагере. Все в доме слишком напоминало ему уже теперь даже не детство, которое было счастливым и приятным, а тем не менее счастливые дни, когда у него гостила Гайя, восстанавливаясь после лудуса. Именно поэтому Марс так легко и предложил Рените забрать выздоравливающего Волка к себе – знал ее методы лечения и что его дом идеально для этого подходит.
Мужчины достаточно легко нашли общий язык, хотя до этого и не были близко знакомы. Волк был искренне благодарен Марсу, избавившему его от общества слишком назойливого врача. Так сложилось, что Волк, безжалостный убийца, способный проникнуть куда угодно и уйти от любой погони, все же часто рисковал своей жизнью, но не прибегал к помощи врачей. Он предпочитал отлежаться сам в укромном месте, уповая на свое железное здоровье и выдержку. Многочисленные шрамы на его теле из-за этого зажили неровными рубцами, но это его совершенно не волновало – Волк много лет назад поклялся никогда не иметь любимой женщины, а гетерам, до которых он изредка снисходил, был интересен его кошелек, а не безупречность тела.
Когда-то он, еще совсем юный воин, имевший, как и положено юноше патрицианского происхождения, вполне достойное имя с прономеном, номеном и когноменом, красивый, храбрый и удостоенный внимания самого Цезаря, считался завидным женихом. Ему повезло, и удивительным образом совпало – его родители одобрили выбор сына, а пятнадцатилетняя невеста оказалась в полном восторге от мужественного и при этом умного парня. После свадьбы она терпеливо дожидалась его возвращения с заданий, была немногословна и не любопытна. Даже когда он пришел однажды полуживой, кое-как отмывший кровь с разбитого лица и придерживающий выбитую левую руку, она не стала причитать и звать помощь рабынь, сама легко и нежно обработала все его раны, уложила в постель и заботливо ухаживала несколько дней, пока он не исчез на рассвете на новое задание.
А вот дальше в его жизни случилось страшное – тогда он и стал Волком, тогда и пообещал перед всеми богами, что никогда больше не посмеет ни одну женщину во всей Ойкумене сделать жертвой тех, кому он перешел дорожку, служа Риму. Но в остальном враги Рима добились от него прямо противоположного – увидев практически лишенное кожи, изуродованное тело молодой жены, распятое посредине их кровати, он утратил жалость и сожаление навсегда, превратившись в того, кем он жил крайние восемнадцать лет.
А вот увидев Гайю – сначала мимолетом, затем той памятной ночью в доме Фонтея, когда она с милой улыбкой выслушала их план и молча сняла с руки чеканный наруч, чтобы дать ему возможность инсценировать ее и Дария гибель в уличной схватке, он крепко задумался. А уж увидев реакцию всех ребят, а в первую очередь Марса, на известие о ее гибели, даже где-то в глубине души пожалел, что снова вязался в рискованное дело, хотя и понимал, что спасает девушку от преследования, давая ей беспрепятственно достичь поганского логова в Сирии.
Гайя обрадовалась, увидев Марса и Волка вместе – мужчины беседовали о чем-то вполголоса, а на резном столике возле их кресел лежали старинные свитки из богатой библиотеки Марса, доставшейся ему от отца и деда и чудом не конфискованной во время проскрипций. Вернее, отобран был дом со всем имуществом, но оно так и осталось на своем месте, к радости Марса, вернувшегося сюда по распоряжению императора Октавиана.
Марс радостно встал при ее появлении:
– Гайя? Рад тебя видеть! Надолго? Надеюсь, поужинаешь с нами?
– А ванну уже делали?
– Нет, только отдал распоряжения. Ренита велела делать горячую, так что сейчас приготовят малую ванну. А ты, если хочешь, можешь со мной поплавать в бассейне.
– Я бы с удовольствием, – улыбнулась Гайя, доставая из складок плаща корзинку с посудинами Рениты. – Но у меня важное задание от врача.
Волк удивленно посмотрел на нее – ему ужасно хотелось тоже подойти к девушке и поприветствовать ее, но он не был уверен, что сможет пройти ровно это расстояние, отделявшее Гайю от него, а волочить ноги и нелепо взмахивать руками, удерживая равновесие, он себе позволить при ней не мог. Марс – другое дело, да даже эта врач Ренита, которая досаждала ему своей чрезмерной опекой и пытавшаяся обращаться с ним, как с малым ребенком. А Гайя казалась ему таким совершенством, что при ней он не хотел показаться слабым или неуклюжим.
Но Гайя сама подошла к нему, дружески поздоровалась:
– Готов к мучениям?
– А кто из нас не готов? – ответил он с насмешкой, не забывая любоваться ее нежными розовыми губами и яркими, выразительными глазами.
