Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 71 страниц)
Толстуха заморочила ему голову своей болтовней и сверканием золота, и он вежливо отрешенно кивнул в ответ на очередной всплеск ее поздравлений в приближающейся свадьбой.
Гайя слышала радостные визги толстухи, активно призывающей всех собравшихся разделить ее восторги – и словно снова тот нож под лопатку. Но на этот раз лезвие прошло таки через сердце.
Она не упала – только побледнела окончательно, отчего каждый штрих умело положенной краски стал отчетливым, как на тонкой и яркой фреске, сделанной по белоснежной штукатурке.
Он вздрогнул, поняв, что и Гайя услышала эти слова о свадьбе, которые и он-то пропустил мимо ушей, наблюдая, как ее приобнимает за плечи император.
Гайя негромко ответила Октавиану, который подошел к ней вроде бы с вопросом о самочувствии, а затем, приобняв за плечи, вполне деловым тоном поинтересовался, что именно вчера удалось выяснить:
– Я хочу знать все, раз уж я по сути выполнял тут твои приказы, трибун Флавия.
Она вскинула на него глаза:
– Я никогда не посмела бы отдать приказание светлейшему августу. Мой долг служить императору и Риму до последнего вздоха.
– Знаю, трибун. Потому и согласился помочь тебе. В конце концов, все, что ваша когорта тут делает, она делает во славу Рима. Хотя, признаться, методы у вас жесткие. Даже для меня.
Гайя кратко пересказала Октавиану самое важное, что успели они вчера узнать, и он вздохнул с заметным облегчением.
Но вот она обернулась, поправляя сползшую с плеча шаль, и в этот момент и услышала поздравления толстухи, желающей Марсу и Луцилле отпраздновать свадьбу поскорее и повеселее, и непременно с гладиаторскими боями.
Она отсалютовала императору, получила от него разрешение идти – и пересекла зал стремительными шагами, окруженная облаком ярко-голубых одежд. Она даже не стала проходить атриум насквозь – не могла снова вынести эти взгляды и шепот в спину.
Гайя выскользнула в портик, обрамленный широкой балюстрадой с перилами, глянула вниз – дворец стоял на холме, и здесь был перепад высоты. Поэтому задний портик был выше по уровню, чем вход в атриум, да и вела же в атриум широкая и лестница в несколько пролетов, поднимающихся на холм террасами. Гайя легко вскочила на парапет, оглянулась – и спрыгнула вниз. Последнее, что она услышала – выдох зала и чей-то высокий, протяжный женский истерический визг, напоминающий крик подстреленного зайца.
Она легко спружинила на мягкой траве, расправила подол взметнувшегося ветром паллия во время ее прыжка. Она знала, что здесь стоят кони дежурного караула – на случай. Если придется посылать вестового в лагерь за подмогой. Она свистнула – и умное животное предстало перед ней, готовое скакать в преторианскую когорту.
Гайя взлетела на спину коня и подхватила поводья. Ребята, стоявшие на подъездных путях ко дворцу, беспрепятственно выпустили ее – раз трибуну Флавии надо схватить служебного коня и куда-то мчаться на нем прямо в развевающихся женских одеждах, значит, дело достаточно серьезное.
Марс обомлел – он видел голубую птицу, вспорхнувшую на парапет, видел, как спрыгивает вниз Гайя, и испугался не за ее приземление. Он знал, что на учениях они всей когортой не раз пробежали по всем ходам и выходам, и если Гайя решила прыгнуть вниз, значит, уверена, то не попадет на отвесные камни. К тому же Марс не раз видел, насколько владеет Гайя своим телом и совершенно не боится высоты, приземляясь, словно кошка, всегда на ноги.
Страшно ему стало другое – что он потеряет сейчас Гайю навсегда. Полгода назад именно так, по злому стечению рока и произошло – слухи о свадьбе, выезд, из-за которого они не сумели толком поговорить, а утром то мрачное построение, окровавленный наруч гайин в руках неразговорчивого, мрачного спекулатория Волка, о котором в когорте и то ничего толком не знали, даже имя…
Марс выпустил из рук узкую, маленькую и теплую ладошку Луциллы – и впервые в жизни нарушил приказ, провалил задание.
Он пронесся через атриум, проскакал по ступенькам, рискуя свалиться и сломать ногу в тонких, не предназначенных для подобных упражнений эпадиматах, которые надел вместо тяжелых форменных кальцей, собираясь возлежать на пиршественном ложе триклиния.
– Коня. Срочно, – выдохнул он стоящему на посту преторианцу, и вот уже он несется по ночным улицам Рима, прислушиваясь к затихающему вдали стуку копыт и молясь всем богам, чтобы это оказался именно конь Гайи.
Патруль урбанариев, мимо которого на бешеной скорости на хорошо узнаваемых белых конях преторианской гвардии промчалась сначала трибун Флавия, причем не в форме, а в нарядном палии и с развевающимися на ветру волосами, а следом еще какой-то их офицер, причем в парадной форме – сначала обомлели, не зная, следует ли их останавливать и напоминать указ Юлия Цезаря, запрещающий такое быстрое передвижение всадников в пределах городских стен. А после быстро сообразили, что это не к добру все, и объявили повышенную боевую готовность – не будут же старшие офицеры спекулаториев носиться просто так на служебных конях.
Он влетел следом за ней во двор, и Гайя, увидев его, крикнула:
– Оставь меня в покое! И возвращайся к своей очередной невесте. Хватит! Сколько можно одно и то же…, – она соскочила с коня и метнулась в дом.
Марс одним прыжком оказался на крыльце, слетев туда прямо с коня – он боялся, что если она захлопнет дверь и закроет ее на засов, ему придется лезть на крышу и спрыгивать в имплювий через отверстие в крыше атриума над этим плоским декоративным бассейном.
Он успел влететь в дверь следом за Гайей – сказался отточенный навык спекулатория, и она даже не успела прищемить его тяжелой окованной дубовой дверью.
Она, услышав его дыхание и поступь, резко развернулась, неуловимым движением выхватив откуда-то из складок столы боевой нож:
– Убирайся, – ее глаза полыхали обжигающей яростью, когда она приставила нож к его груди над верхним краем доспехов, направив кончик лезвия вниз.
– А если нет?
– Убью, – тихо и твердо сказала Гайя, не разжимая белых губ.
– Убивай. Лучше смерть, чем жизнь без тебя.
Она таки растерялась на миг, потому что в его голосе не было ни ярости, ни страха, ни вызова – только тихая боль и отчаяние. И Марс поймал этот момент ее замешательства – он прижал ее к стене, схватив за обе руки, и даже забыв, что ее левое запястье неминуемо полыхнет болью, заставил уронить нож на пол и отбросил его на всякий случай в имплювий.
Гайя рванулась, снова крикнула:
– Убирайся! Я не могу больше. И не хочу больше тебя видеть, слышать…
Но Марс уже распял ее на стене и поцеловал – отчаянно, страстно и жадно, как будто дышит только ей, живет только ей, а потом оторвался и сказал прерывистым голосом:
– Никто, кроме тебя мне не нужен! – и замер на миг глаза-в-глаза, а потом снова поцеловал, потому что увидел в ее глазах недоверие и буквально простонал. – Гайя!
Он простонал так, как будто она все же успела ударить его ножом, и еще более отчаянно поцеловал ее прямо в сжатые губы, настойчиво и жарко, все крепче прижимаясь к ней.
И Гайя, спеленатая по рукам и ногам его объятиями, прижатая к двери собственной спальни – против воли сдалась его настойчивости и жару, ответила на поцелуй сначала неуверенно, но Марсу и этого было достаточно, чтобы вновь обрести жизнь. Его руки скользнули по ее плечам, сжали талию, а затем пробежались под одежду и коснулись кожи, а он все ее целовал то страстно, то нежно и уговаривающе, все больше теряя голову от ее близости, нежности ее кожи.
И тут свершилось невозможное – ему удалось пробудить в ней убитые им же чувства, Марс поймал губами ее стон и пропал окончательно. Он не смог себя уже сдерживать, потому что понимал, что сейчас он целует и обнимает Гайю или крайний раз в своей жизни, или она останется с ним навсегда. Он сорвал и сбросил к ногам ее паллий, вцепился пальцами в ее столу – тонкая ткань не выдержала и распалась, обнажая ее грудь, едва прикрытую узким строфосом из той же материи, а он стал покрывать поцелуями ее шею и плечи.
Гайя чувствовала, что теряет связь с миром и что она может только цепляться за него, ошеломленная его страстью – не в силах больше сказать ему «нет» и желая с каждой секундой все сильнее большего.
И Марс понял, что почти победил – и дал ей то, к чему они оба стремились. Он ворвался в нее так решительно, что сам был ошеломлен той легкостью, с которой смог проникнуть в ее узкое лоно. Гайя отчаянно вцепилась руками в его плечи, прикрытые наплечниками доспехов, подавая свое тело вперед, к прильнувшему к ней Марсу, так и не сумевшему в суете снять панцирь, и ошеломленно распахнула глаза.
Она даже не почувствовала, как его фалеры врезаются ей в обнаженную грудь, и полностью отдалась своим инстинктам, и взгляд у обоих был ошеломленный, удивленный, пораженный. Марс, с трудом переведя дыхание, подхватил ее на руки, ногой распахнул дверь и, не обращая внимание на робко высунувшего нос и тут же спрятавшегося управляющего, прошествовал со своей драгоценной ношей в спальню, положил ее на кровать, все еще обессиленную и окутанную обрывками голубого тумана, в который превратился ее наряд.
Марс теперь, удовлетворив первую отчаянную страсть, любил ее медленно и нежно, скользил губами по ее коже, обводил кончиками пальцев драконов, а затем повторял их путь губами, заставляя ее стонать и плавиться от наслаждения. Он только под утро разглядел, что на ее безупречно мраморной коже действительно нарисованы драконы и они не привиделись ему в пылу страсти.
Гайя только под утро уснула в его объятьях, и он просто смотрел, как она спит, доверчиво прижавшись к нему – и боялся уснуть. Он не знал, правда ли то, что сейчас произошло, или это как раз и есть сон, и стоит ему опустить голову на подушку рядом с ней – и сон закончится.
Едва утренние лучи согрели спальню, Марс встрепенулся и снова залюбовался девушкой, невесомо лежащей на его плече. Он уже давно перестал чувствовать руку, и лишь осторожно пошевелил пальцами, боясь разбудить Гайю. Гелиос оказался смелее какого-то старшего центуриона, и решительно коснулся своими лучами ее губ, щек, век, высокого лба. Гайя во сне слегка сморщила нос, разбуженная солнечными лучами и дрогнула ресницами. Марс, с трепетом наблюдавший за движениями солнечного луча и завидуя ему – ведь он касался ее губ, таких розовых, выпуклых, четко очерченных, к тому же слегка приоткрытых, что сводило его с ума, не выдержал, когда кончик ее язычка как-то совсем по-кошачьи показался и коснулся нижней губы. И он прижался к этим губам, на которые смотрел несколько часов…
Он снова ласкал ее, выцеловывал контуры рисунков на ее теле, рассматривая их уже при ярком свете – ночью, когда они шевелились в такт движениям ее мускулистого тела, зрелище перед глазами Марса стояло настолько фантастическое, что он даже решил, что все это продолжение того сна на триреме, где Аид в подземном царстве посредине поля, заросшего белыми восковыми цветками, объявил ее невестой. Невестой его и Кэма – и только ради них обоих отказался от желания оставить Гайю себе, чтобы она заменяла Персефону, когда та возвращается ненадолго к матери на землю.
Гайя пошевелилась, прильнула к нему, потягиваясь и окончательно просыпаясь. Она почувствовала его горячие губы на своей коже – и ответила на поцелуй, выгнувшись всем телом и прижимаясь к нему, потёрлась грудью о его грудь и мурлыкнула. Марс не смог сдержать стон и накрыл ее свои телом, сначала удерживаясь на руках, а затем, провожаемый ее сильными руками, опустился, закрывая собой от солнечных лучей и наступающего дня. Он был бы рад закрыть ее так от всех невзгод, и от холодного ветра, и от вражеских стрел, и от злых слов. Он снова был очень осторожен и нежен…
После какое-то время они лежали обессиленные, влажные от испарины, с припухшими губами и неровным дыханием. Наконец, Гайя первой пришла в себя, стыдливо набросила на плечи простыню и на высоких полупальцах выскользнула из спальни, пройдя по тонкой солнечной дорожке, согревшей белоснежный мраморный пол.
Она вымылась, получая наслаждение от прикосновений воды – тело было необыкновенно чувствительным после того, как губы Марса прошлись по всей коже, не оставив ни одного непоцелованного куточка, и не по разу. Освеженная, чувствующая необыкновенную легкость и гибкость во всем теле, она пробежала назад, в спальню, чтобы разбудить Марса прикосновениями прохладных после воды пальцев. И тут ее взгляд упал на имплювий – она увидела свой нож, который носила обычно во дворец под столой, в набедренных ножнах, и обомлела… Она не могла вспомнить, как оружие оказалось там. Страшного ничего не произошло – случись нападение на дом, у нее полно другого оружия. Да и пребывание под водой за ночь не испортит клинок – страшнее было бы оставить его просто мокрым. Но Гайю напугало другое – неужели она настолько потеряла контроль над собой? Прекрасное утреннее настроение сошло на нет мгновенно.
Она подошла к краю имплювия и ступила в воду, достигавшую ей едва середины голени по-прежнему босых ног, ощутила под ступнями гладкий холод все того же мрамора, которым был вымощен весь атриум и весь ее дом. Она беззвучно прошла по воде, стараясь не наступить на толстых и сонных золотых рыбок, которых откормили из лучших побуждений девчонки-рабыни, не слишком то загруженные поручениями хозяйки. Гайя действительно не просила их помогать ей мыться, одеваться и причесываться, хотя подавляющее большинство состоятельных римлянок сами даже ногти себе не подпиливали. И девчонки, старясь услужить красавице трибуну и не быть проданными за ненадобностью, все силы бросили на уход за домом. Гайю это радовало – все необходимое было под рукой, и она могла в любой момент, вернувшись домой среди ночи с выезда или под утро из дворца, рассчитывать на ванну и чистое белье. А большего ей и не надо было. Кухонная рабыня иногда даже сокрушалась – ела ее хозяйка в основном свежие фрукты, могла выпить свежего молока, а из всех блюд предпочитала едва обваренную печенку – и кухарка не могла продемонстрировать свое искусство, с жадностью ожидая очередного визита друзей Гайи, которые хоть в чем-то могли отдать должное ее искусству.
Она нагнулась взять нож, придерживая простыню на бедрах одной рукой.
– Гайя? Вот ты где? – раздался радостно-удивленный голос Марса. – А я уже испугался, что ты уехала в лагерь, ничего не сказав мне…
– Вообще-то, собираюсь… Вот только нож вытащу из воды. Твоими стараниями он там оказался? – она смутно припомнила обстоятельства, в которых впервые в жизни оружие было выбито у нее из руки, и то, только потому, что она держала нож левой рукой, намереваясь правой отбить удар, если Марс решился бы на еще более решительные меры.
– Вообще-то, кое-кто первым достал оружие. А что мне оставалось? – он одним махом спрыгнул к ней в имплювий, обдав тучей брызг их обоих. – Милая моя Гайя! Я бы никогда, ни за что не ударил бы тебя! Неужели ты так плохо меня знаешь…
В его голосе, в начале игривом, прозвучала отчетливая боль, и Гайя подняла на него глаза:
– Нет… Ты нет… Но в тот момент нами обоими властвовала Ата, богиня безумия.
– Знаешь, мне кажется, она не отпустила меня и сейчас… Я не могу на тебя смотреть спокойно… – он обнял ее, и они оба вздрогнули от того, что между телами оказалась промоченная брызгами простыня.
Марс настойчивыми, но нежными движениями рук избавил ее от мокрой и холодной тряпки, отбросил ее на край бассейна и прижался всем телом к Гайе:
– Ты прекрасна! Я согрею тебя, – и он снова стал ласкать ее нежно и жадно одновременно, снова покрывая ее поцелуями.
– А я, кстати, успела умыться. А кое-кто тут нет, – Гайя отворачивалась от его ставшего за ночь колючим от выросшей щетины лица, а затем провела пальчиком по лицу и чуть поморщилась.
Он шепнул:
– Не нравится?
Она отрицательно качнула головой, и он отпрянул:
– У тебя такая нежная кожа, любимая моя… Я буду осторожен, – и он прикоснулся к ее плечу самыми краешками губ, стараясь не царапать небритой щекой.
Гайя скорее пошутила, а Марс испугался всерьез, и теперь старался быть еще осторожнее – и эти старания заставили его потерять ненадолго бдительность – и вот он уже летит в имплювий, окунаясь туда с головой и распугивая туповатых рыбок.
Гайя, спев грациозно выгнуться назад и отложить нож на край имплювия, свалилась на его грудь, выступающую из поды широким надежным островом и придавила, не давая подниматься.
Он забарахтался под ее ставшим совсем мокрым телом, и от этого еще больше соблазнительным и желанным в каплях воды. Марс слизывал капельки воды с ее лица и шеи, и целовал, целовал – до тех пор, пока им обоим не стало нестерпимо жарко в холодной воде…
Они выбрались из воды, и Гайя отжала воду из кудрей, ставших совсем тугими от влаги.
– Завтракать? Раз уж ты тоже умылся? – лукаво спросила она Марса, подбирая нож.
– Не откажусь, – он улыбнулся ей широкой открытой улыбкой.
Они обнялись снова – оба высокие, ладно сложенные, мускулистые и отмеченные боевыми шрамами, хотя шрамы Гайи почти скрыли искусно сделанные Кэмом татуировки. И Марс решился спросить:
– Гайя… Эти драконы… Они так прекрасны на твоем теле, но все же… Как ты решилась? И зачем?
– Мне так захотелось. Мне кажется, что они охраняют меня.
– Помню что-то с детских лет из лекций ментора. Дракон, охраняющий кастальский источник…
– Почти так… – она закрыла ему рот ладошкой, показывая, что не хочет продолжения разговора, и он не стал перечить.
Они едва успели накинуть на двоих одну мокрую простыню, как в атриум вбежал Кэм – управляющий еще давно получил распоряжение пускать его и Марса без доклада, и тем более мудрый виллик понимал, что не следует ему лезть к хозяйке, раз она вчера ночью так бурно вернулась домой. Он знал, что Гайя не может поддаться чарам Бахуса, а в остальном постоит за себя сама прекрасно, к тому же он в щель приоткрытой двери своей комнаты возле главного входа в дом отлично видел, как следом в дом ворвался Марс, которого он тоже знал и которому доверял. И управляющий предпочел незамысловато закрыть свою дверь и лечь спать.
– Привет любителям водных процедур! – радостно воскликнул Кэм, хлопая Марса по спине и легко касаясь виска Гайи поцелуем. – Только встали? А тут уже в мыле все остальные, кто Рим защищает.
– Что-то случилось? И мы не знаем? – встревожилась Гайя и едва не выскользнула из-под простыни, чтобы бежать одеваться и мчаться по тревоге.
– Да ничего не случилось, – остановил ее Кэм, а Марс тоже обхватил за талию под простыней, поняв, что побеги она, и он тоже останется голый.
Кэм невольно улыбнулся, все поняв с ходу:
– Ребята, я отворачиваюсь и считаю до пяти. Вам же хватит добежать до спальни? Поговорим, когда оденетесь. И да, Гайя, я, кажется, успел таки к завтраку? И моретум у тебя как всегда, свежайший?
Она кивнула и убежала, слыша сзади шлепки босых ног Марса, которые вдруг приостановились, но не придала этому значения – подумаешь, остался что-то спросить у Кэма.
Гайя привела себя в порядок быстро, но старательно – ей было приятно, что она будет завтракать в кругу друзей. И хотелось сделать им приятное. Она знала, что не успеет высушить волосы никаким вытиранием полотенцем, поэтому не стала их собирать в небольшой хвостик, как стала это делать на тренировках, когда волосы чуть подросли, а оставила спадать на плечи, лишь слегка пригладив гребнем.
Наконец, в коротком домашнем хитоне розового цвета она вошла в триклиний. Ей показалось, что лица ребят мрачнее, чем она ожидала. Но, увидев ее, они оба заулыбались широко и искренне. Но едва закончился незатейливый, но легкий и сытный завтрак, Марс поднялся:
– Мне пора, командир срочно вызывает.
– А меня? – Гайя обернулась к Кэму, понимая, что весть привез он.
Тот пожал плечами:
– Про тебя вроде не говорили. И у меня есть немного свободного времени, буду рад скрасить твое одиночество.
Марс кивнул:
– Отлично! Гайя, можешь загонять его в спарринге и от меня, – и он ушел, почти убежал.
– Что все это значит? – с подозрением спросила Гайя у Кэма, сидевшего с непроницаемым выражением лица.
Кэм снова пожал плечами, прикрытыми форменной туникой так, что татуировок не было видно:
– Так ты готова? Какое оружие сегодня?
– Парные мечи? Такие, как у Дария, – она давно хотела выбрать время для этого необычного для римской армии вида оружия, но показавшего себя в руках Дария необыкновенно эффективным.
– Не уверен, что это совсем мое, но тем интереснее будет попробовать, – с готовность поднялся Кэм, и они отправились в ее домашнюю палестру.
– Марс, – обнала его за шею Гайя, прощаясь легким поцелуем и совсем не стесняясь Кэма. – Что-то у меня нехорошее предчувствие. Все же мы вчера оба дел натворили во дворце.
– Все будет хорошо. Голову за такое не рубят. Ну посадят в холодную яму на пару дней. Самое страшное, что мне грозит после такого наказания, так это сопли до колен.
– Марс, – простонала она. – Тебе шутки…
Он обнял ее:
– Все будет хорошо. Главное, ты будь умницей.
На душе Кэма скребли кошки, хоть он и пытался выглядеть безмятежным. Только что у него с Марсом произошел тяжелый разговор. Сначала Марс накинулся на него с вопросом, едва за Гайей захлопнулась дверь ее спальни:
– Кто?!
– О чем ты? – опешил Кэм.
– А сам догадайся! О драконах, – Марс кипел от ярости.
– Не понравилось? – прищурил васильковый глаз Кэм, пытаясь свести разговор к шутке, зная, что ему еще предстоит сообщить своему горячему не в меру товарищу.
– Понравилось. – рыкнул Марс.
– Тогда в чем дело? Это ее решение.
– Да? Вот это я и хотел спросить. У кого из вас такая светлая оказалась голова?!
Кэм расхохотался:
– Светлые тут только у Гайи, Рагнара и у меня.
– Вот! А Рагнар бы ее на такое не толкнул бы. Так кто? Она тебя уговорила? Или ты сманил? Фреска ходячая!
Кэм ухватился рукой за колонну от смеха – ходячей фреской его еще никто не называл.
– Я уже сказал тебе, и ты сам прекрасно знаешь. Гайя все решения принимает сама. И не согласись я, она бы пошла к какому-нибудь инородцу в Субуре. Не хуже твоего знаю, что у нас в Риме такое не принято. И я свои татуировки ношу не по своей воле. И ты знаешь, что они являются частью ритуала.
– Но можно же было маленькие сделать. Закрыть шрам на лопатке каким-нибудь цветочком, – Марс уже лепетал что-то бессвязное, укладывая в голове все услышанное. – Это же боль дикая наверное?
– Хочешь попробовать? Не щекотно. И кстати, тебе сейчас нечто похожее предстоит.
Марс поднял бровь:
– В смысле?
– Тебя вызывает Фонтей не глобулями кормить. Так что давай, как можно спокойнее отправляйся, а я нашу Гайю задержу и отвлеку. И буду молить Виртуту, чтоб они там ограничились плеткой, а не отрубили тебе буйну голову. Ликторов вызвали с утра уже.
Марс кивнул:
– Я так и думал. Лишь бы Гайе не попало. Точно ее не вызывали? А то еще и неявка…
– Нет, про нее точно ничего командир не сказал. Так что не волнуйся. Я с ней. Иди. Не беги! Не пугай ее. Позавтракай и езжай. Побрейся, кстати.
Марс провел рукой по щетине и ушел приводить себя в порядок.
Фонтей кипел от плохо сдерживаемой злости. Мало того, что дома беременные жена и племянница, мало того, что интриги заговорщиков сплелись в такой клубок, что он уже потерял здравый смысл, распутывая все это. Так еще двое его лучших офицеров устраивают дикую, бессмысленную сцену прямо на приеме императора – и рушат с таким трудом выстроенную схему операции под прикрытием. И теперь ему надо заново что-то придумывать, находить общепонятное и логичное объяснение их поведению и предпринимать меры.
– Ты осел! Молодой, брыкливый и похотливый! – Фонтей грохнул кулаком по столу так, что кодикиллусы подпрыгнули и грохнули в свою очередь, как будто в штабной палатке выстрелили из баллисты.
Марс стоял, потупив голову. Он знал, что виновен в том, что кинулся за Гайей, вместо того, чтобы изображать неземную любовь к Луцилле.
– Виноват, командир.
– Ясно дело, что виноват! Одно тебя извиняет. Ты осел влюбленный! Думаете оба, я старик и ничего не вижу?!
Марс отрицательно помотал головой.
– И она хороша. Трибун! А сигает со второго этажа.
– Портик на первом, – машинально поправил Марс, просто потому, что они все знали расположение каждого помещения дворца и время от времени проводили учения, на которых никуда не бежали, а наизусть рассказывали маршрут из любого названного товарищем помещения к одному из выходов.
– Не учи ученого! Не дерзи, мальчишка! – огрызнулся Фонтей, а затем прибавил уже с озабоченностью в голосе. – Высота там второго этажа причем высокого! А если бы она ногу сломала? Шею?
– Гайя? Сломала бы шею?
– Тьфу, – махнул рукой Фонтей. – Врезал бы обоим.
– Не надо! – Марс распрямился и шагнул к нему вплотную. – Не надо, заклинаю. Со мной делай, что хочешь.
– Что положено! – перебил его Фонтей, сводя брови для грозного вида.
– Что положено, – покорно повторил Марс. – Мне не страшно ничего. Но ее, прошу, не трогай! Я виноват во всем.
– С баллюстрады ты ее толкал?! В вечерних одеждах? В сандалиях с высокой подошвой?! Она же не в кальцеях летела.
– Считай, что я толкал… всеми своими действиями. Дурак, не сказал ей про операцию с Луциллой. Не успел…
– И не должен был. У стен мыши с ушами сидят. Есть в нашем деле вещи, о которых даже близким друзьям не говорят.
– Не трогай ее!
– Да что ты заладил! – досадливо махнул рукой префект. – О себе думай. Часовой, ликторов! Раздевайся…
Марс спокойно сбросил тунику на табуретку, оставшись в сублигакулюме, но в поножах и наручах. Ликторы, четверо коренастых сумрачных мужчин средних лет, привычно заломили ему руки и погнали на плац, где уже была выстроена вся когорта.
– А куда его привязывать-то? – страшным шопотом поинтересовался старший ликтор у Фонтея, не обнаружив обычного для такого места позорного столба, к которому полагалось привязывать жертву.
– Да как-то не удосужились, – пожал плечами Фонтей, беспомощно оглянувшись на Друга.
Они стояли в этом месте лагерем полтора года, рядом с лагерем когорты преторианской гвардии, но все же не с ними вместе. А наказывали за все это время только одного – предателя Порция, д и того не пришлось привязывать, потому что он так извивался и кричал, что проще оказалось разложить его просто на земле.
Марс с усмешкой взглянул на ликтора:
– А меня и не надо привязывать. Я ж никуда не бегу.
Ликтор усмехнулся в ответ:
– Это ты сейчас такой храбрый… – и достал фасции.
Строй молчал. Спекулатории понимали, что римская армия держится на железной дисциплине, и префект имел право за самовольное оставление Марсом своего задания объявить децимацию – построить их в одну шеренгу, рассчитать на первый-десятый и отрубить голову каждому десятому. Но Марса уважали все, и видеть его сейчас полуобнаженным и уже с первыми струйками крови, сбегающими по рассеченной спине, им всем было больно. Две сотни мужчин сжали кулаки и челюсти, как будто фасции снимали кожу и с них самих. И все они с затаенным ужасом ждали, что следом выведут Гайю…
Фонтей наблюдал за наказанием – вторым за все время существования его когорты тайной стражи. Он строго настрого, погрозив кулаком перед носом всех ликторов и каждого по отдельности, запретил им калечить Марса:
– Этот офицер мне нужен живым и здоровым. Знаю, что можете шкуру спустить до костей. Но не сметь мне!! Ясно?!
– А что делать тогда? – пробасил старший ликтор. – Мало того, что вызвали нас срочно, а нам весталок сопровождать в Большой цирк. Гладиаторские бои сегодня же. Так теперь мы голову ломай, что делать. Хочешь, вместо фасций траву в луговине нарву? Крапиву?
– Не ерничай, – устало и грозно рыкнул префект. И ликтор все понял.
– Ладно. Сам его отлуплю. Кровь пущу, но даже кожу не просеку на всю глубину. Врач же есть у вас тут? Намажет мазью, и все бесследно пройдет за пару дней.
Префект кивнул.
И вот теперь он только успокоился, видя, что раны на спине Марса действительно не смертельны, как возле него оказалась Гайя:
– Не надо…
Он оглянулся на ее смертельно бледное лицо, частично скрытое шлемом.
– Ну вы оба даете. Заступаетесь тут друг за друга. Лучше б не валяли дурака на задании, – прошептал он ей одними губами.
Кэм, едва подоспевший за ней, потому что привязывал их коней, распрягая из колесницы, схватил девушку за руку, видя, что она готова рвануть к Марсу и разделить с ним его наказание.
– Не смей, – прошептал он ей в затылок. – Только хуже сделаешь. Старик уже все уладил.
Он шепнул ей в самое ухо, и она услышала, перестала выкручивать руки из его железной хватки. Кэм ослабил объятия, незаметные остальным, кроме Фонтея – и с горечью увидел, как она тайком растирает левое запястье и потряхивает им, еще больше побледневшая так, что глаза казались огненными ямами из-под тени налобника.
Ликтор взмахнул фасциями крайний раз:
– Сорок, – выдохнули разом двести охрипших глоток.
Марс, так и не согнувший спину, повел окровавленными плечами, подмигнул друзьям – и встретился с взглядом Гайи.
– Оно того стоило, – улыбнулся Марс ей, когда его вели мимо строя двое ликторов. Он стряхнул их руки со своих локтей сразу, и просто спокойно шел между ними.
– Куда его? – простонала Гайя, обращаясь к Фонтею.
– В холодную. Горячую голову лечить.
– А спину?! Там же грязь, муравьи какие ползают, – Гайя видела яму для наказаний, когда при ней доставали оттуда пленных наемников на допрос. Но даже пленных не держали там долго – только пока те ожидали очереди на допрос, а затем, как и положено, конвоировали в тюрьму.
– А спину Ренита полечит, – проворчал Фонтей. – И ты тоже о себе подумай. Дел натворила. С головой перестала дружить?! Идем в штаб, поговорим. Надеюсь, ты уже знаешь, что делать дальше…
К вечеру план был готов. Они сумели продумать все слова и дальнейшие поступки так, что все случившееся даже оказалось им выгодным – по крайней мере, привлекло внимание к Гайе как к женщине, а не к трибуну. Она дала много поводов для сплетен, да и предыдущие сплетни про нее и императора им на руку – это даст возможность ей в открытую уединяться с Октавианом, а не пробираться украдкой во дворец, чтобы затем также украдкой исчезнуть и вернуться уже в парадных одеждах с главного входа.
– Командир, – Гайя вложила в голос сколько смогла обаяния.
– Знаю, о чем ты. Лиса… Ладно, забирай по-тихому. В яме ему и правда делать нечего, показали чтоб другим неповадно будет. И хорошо. А Рените тоже руки развязать надо.
Гайя была готова поцеловать его темную от загара щеку с начавшей седеть легкой щетиной – префект опять не ночевал дома, да и вообще вряд ли спал. Она уже знала, что сразу после их бегства немедленно послал вестового за Фонтеем, а еще раньше в лагерь влетел вестовой урбанариев с вопросом «Что случилось, а мы не знаем?»
