Текст книги "Невеста смерти (СИ)"

Автор книги: Елена Вихрева

Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 71 страниц)

Все это пронеслось в ее голове за мгновения, как тугой комок пергамента с секретным донесением, летящий в огонь после прочтения. Утренняя тренировка с вигилом, операция по задержанию горе-юриста, нелепые вопросы жителей, воспоминания о своих ранениях, и тут же о тех потерях, которые можно избежать и в боях, и в пожарах, если действовать сообща и слаженно – все это захлестнуло ее волной досады на этого лощеного молодого мужчину, которого, как она подозревала, и на службу-то привело только желание красиво выглядеть в форме преторианской гвардии и приятно ласкающее самолюбие осознание своей причастности к великому делу.

– Публий, не надо сейчас выкручиваться. Хочешь факты? Пожалуйста, – и она назвала ему несколько событий, произошедших в крайние дни. – Все это не могло случиться само собой. Мы трижды подбирались к тем адресам, о которых долго и тщательно собирали сведения. Но каждый раз поганцев или не оказывалось на месте, или они, как сегодня, оказывались вооружены до зубов. Я проверила все записи, восстановила в памяти все инструктажи и допросы. Ты был так или иначе в курсе предстоящих операций. Знал ровно то, что положено, потому неудачи и не стали полностью провальными. Но ведь скажи, успевал же кому-то что-то передать?

– Да о чем ты? – Публий отступил на шаг, и она видела, как по его рукам и скулам пробежали судороги, а в голосе появились визгливые нотки. – Ничего подобного!

Она выглянула из палатки и скомандовала стоящим на некотором расстоянии от входа охраняющим ее молодым солдатам:

– Взять его.

Публий закричал и начал уворачиваться, но она быстро успокоила его ударом кулака в челюсть:

– Все, ребята, вам осталось только его отправить для дальнейших разбирательств к префекту. Я сейчас приведу себя в порядок и тоже туда поеду. А вы давайте его берите, поднимайте, вас сейчас сменят на посту и езжайте. Не обижайтесь, я вам еще декуриона Дария в помощь приставлю, втроем вам не так противно будет этого слизняка конвоировать.

Почему сейчас, во дворе лудуса, услышав о незнакомце без двух пальцев на левой руке и присогнутой спиной, любителе хорошего оружия, она вспоминла о Публии?

Потому что, доставленный к префекту и полностью изобличенный, проклинающий всех и вся Публий был приговорен к сорока ударам плетки при полном построении всей Переторианской гвардии, лишен всех знаков отличия и права когда-либо поступать на службу не то что в гвардию, но и даже во вспомогательные когорты, где служили вольноотпущенники и перебравшиеся в Рим иностранцы. Ему, так гордившемусяя своей внешностью, теперь было никому не показать спины, навсегда исполосованной шрамами глубоко вошедших в кожу фасций, вымоченных ликторами в соленой воде. К тому же, молодые солдаты, задерживая его, с размаху прижали к деревянному настилу палатки тяжелыми подкованными кальцеями пальцы мужчины, пытавшегося схватить нож со стола Гайи и ударить их, полностью превратив в кровавые лоскуты средний и безымянный.

Несчастья изгнанного пару месяцев назад Публия на этом не закончились – как услышал кто-то из ребят от своих знакомых и передал остальным, отец Публия, вложивший все свои силы и, собственно, всю свою жизнь в зарабатывание денег ради того, что бы его сын уже не ловил презрительные взгляды в спину с шепотком «живоглот, мешок денежный», а стал уважаемым и заслуженным человеком – резко и явственно ощутив крах всех своих стремлений и конец надеждам на счастливую и уважаемую старость, в отчаянии спустил великовозрастного отпрыска с лестницы своей виллы. И попросил впредь не вспоминать номен и прономен отца – он не делал иметь ничего общего с предателем, и империи, и его собственной мечты.

И еще как-то донесся слух – что Публий отлежался, но, так и не распрямившись после отцовского запоздалого воспитания, денек на всех углах попроклинал и Рим, и почтеннейших квиритов, и преторианскую гвардию, а там и исчез. Они все сочли, что сделали свое дело урбанарии, и успокоились.

* * *

Гайя решительно смотала повязку с плеча – некогда было беречь себя, ей надо было успеть подготовить Марса к поединку. Да еще и сделать так, чтобы «желание» наставника поставить их друг против друга выглядело совершенно естественным и обещало бы красивое зрелище.

Наставник и Рагнар не стали ее удерживать – они все поняли, а наставник тут же погрузился в раздумья, как и что ему следует сказать Требонию.

– Марс! – она стояла напротив него с мечами в обеих руках. – Спарринг? Но только ты с трезубцем и сетью.

– Не сходи с ума! – остановил ее Марс, уже успевший перевести дыхание после тренировки с Варинием. – Что ж вы сегодня все слабосильные на мою голову? Как из рук Рениты вырываетесь, так на меня.

Он попытался свести все к шутке, хотя и видел прекрасно, что глаза Гайи потемнели, как всегда в тех случаях, когда она задумывалась о чем-то очень серьезном и страшном.

– Марс, давай. У нас мало времени, – она показала кончиком меча на лежащую на песке сеть.

– Милая, не горячись. Ты не готова. И вообще, у тебя же там Рагнар под боком, вот с ним бы и рубилась. Вас обоих сейчас на пару выпадов и хватит.

– Да пойми же ты! – она крутанула меч в левой руке, а в правой не рискнула, сберегая плечо.

– Не надо. Давай хотя бы до завтра, – он злился на нее все больше и больше и с трудом себя сдерживал, чтобы не наорать на упрямую подругу.

– Нам надо сейчас, – ее уже тоже начало раздражать необъяснимое упрямство Марса, на сообразительность которого она надеялась.

Ей надо было срочно разложить с ним поединок до мельчайших подробностей, чтобы не импровизировать, как с Таранисом, а он почему-то медлил, спорил, и все это на глазах у остальных гладиаторов и под внимательным взором надсмотрщиков и еще пяти наставников, работавших со своими учениками, но замечаших по привычке все, что происходит на тренировочной площадке.

Марса надо было срочно вытаскивать наружу – и гораздо раньше, чем оговаривала она тогда на свидании с Дарием. Если тут замешан этот неизвестно откуда всплывший или выползший Порций – то только Марс сможет его остановить. Предатель слишком близко может подобраться даже не к Октавиану – в этом отношении она была спокойна, ребята все же не дремлют. Под угрозой, возможно, жизнь префекта – и тогда уже основные нити расследования оборвутся, и вот это приведет заговорщиков к практически беззащитному цезарю.

Беззащитному, конечно, с точки зрения упреждения удара – то, что ее ребята лягут костьми и будут защищать и дворец, и подступы к нему, и самого императора до крайнего вздоха, она совершенно не сомневалась. Но хотелось избежать и этого, а сделать все тихо и красиво, так, чтобы, как обычно, любопытные римляне опять лениво подумали, увидев несущихся по переулку или по крыше спекулаториев: «Вот делать им нечего, все у них учения, все развлекаются, да и смотреть не на что, гладиаторские бои хоть с кровью и красивым вооружением, а эти в черные тряпки завернулись и бегут».

– Марс, – угрожающе прошипела она, теряя терпение и ощущая, как отзывается правое плечо даже на просто удерживаемый в руках меч. – В позицию.

И она напала на него, сначала нарочно медленно, давая ему возможность отступить на два шага и подхватить с песка сеть и трезубец. Но он не стал этого делать, а наоборот, отбил ногой меч, который у нее был в левой руке и схватил ее за правое плечо, чтобы остановить второй удар. Но сразу же пожалел об этом – девушка резко побледнела и покачнулась. Он подхватил ее на руки, с усилием вытряхивая мечи из ее ладоней. Даже потеряв сознание, она не могла расстаться с оружием, и эту особенность Гайи Марс знал хорошо. И даже обрадовался – значит, она все же жива и сознание не покинуло ее полностью.

Он поймал неодобрительный взгляд Рагнара, который посмотрел на Марса осуждающе – и мужчина не мог понять, что именно не так он сделал, по мнению своего друга. Не надо было отказывать и без того еле на ногах держащейся, заметно побледневшей с того момента, как она приступила к тренировке с ножами, Гайе? Или он все же слишком жестко ее остановил? Он и сам себя проклинал – но его тело сработало раньше, чем голова.

Марс отнес Гайю не в валентрудий, как велел дежурный надсмотрщик, а к себе в камеру. Опустил невесомую бездвижную ношу на солому, предварительно взбив ее одной рукой, для чего пришлось опуститься на одно колено, не выпуская доверчиво прильнувшую к нему девушку.

– Спасибо, Марс… Ты настоящий друг, – прошептала она тихо и весело.

– Ты очнулась?!

– Давно. Как только ты отобрал у меня мечи.

– Ах, да… А я, дурак, купился. Но ты же была такая белая, как колонна Сената.

– Подумаешь. Зато хоть теперь я могу тебе сказать то, что хотела. Хотя лучше, если бы ты выслушал меня сразу. Многое могли бы сделать уже.

– Что именно? – он присел у противоположной стороны, не делая, вопреки ее ожиданиям, попыток обнять или поцеловать.

Она пересказала ему разговор с Рагнаром и наставником, и он в сердцах ударил кулаком по стене:

– Гад. Гад гадейший! А я дурак… Прости, я сделал тебе больно.

– Пфф, – по обыкновению отмахнулась она.

Они подробно обговорили ее идею – как сделать так, чтобы после их парного боя Марса можно было бы вывести из игры и предоставить ему возможность делать то, что от него, собственно, и требовалось – возглавить группу по поимке уже известных участников заговора.

– Хорошо бы кого-то приставить следить за Требонием, – напомнил Марс.

– Вариний, – призадумавший, вымолвила Гайя с трудом, потому что ей страшно, до боли внутри, не хотелось втягивать еще и юношу, мало ей было угрызений совести за Рениту.

– Он подойдет. Толковый парень, я сегодня еще раз убедился, весь день почти с ним провел рядом, – спокойно согласился Марс и не удержался, добавил едко. – Не мешал тебе с Рагнаром общаться.

– Не начинай, – отмахнулась Гайя. – Ну что ты в самом деле? С головой не дружишь? Неужели ревность? А в легионе шесть тысяч человек было и коней раза в два больше с учетом обоза. Что не ревновал?

Она засмеялась, закинув по привычке голову и тут же схватилась за плечо.

– Вот видишь, – укоризненно, но все также отстраненно-спокойно заметил Марс. – Не готова ты еще браться за меч.

– Придется все равно. Надеюсь, за трое суток что-то исправится. Не первый раз я это плечо выбиваю, не первый ставлю сама. И вариантов нет.

Он тяжело вздохнул, соглашаясь:

– Ну, давай сначала схему оговорим…

У них оставалось не больше пары тренировочных дней, да еще и с учетом больного плеча Гайи.

* * *

– Береги себя, – коротко и невесело кивнул на прощание Дарий. – Вот то, что ты просила.

Декурион извлек из складок плаща небольшой узкий и длинный кожаный мешочек, даже на взгляд достаточно тяжелый.

Гайя подбросила его на руке и встряхнула волосами:

– Хорошо, что я снова заколола волосы этой шпилькой.

И на глазах изумленного Дария она с мгновение ока закрутила мешочек с монетами в свои густые пушистые волосы и снова сколола их длинной резной деревянной шпилькой. Он, не скрывая восхищения, залюбовался получившейся прической:

– Матроны на приемах у императора ходят с такими прическами. А что же они туда подкладывают?!

– Тебе рассказать? – посмотрела она на него с лукавой улыбкой.

– Нет, – он смущенно тряхнул головой. – Просто тебе так очень красиво.

– Не видно ничего лишнего? – она повернулась к нему спиной, продолжая сидеть с поджатыми ногами на широкой кровати гостевых покоев.

– Нет, – Дарий, понимая, насколько серьезен ее вопрос, внимательно осмотрел высокий пучок, окруженный локонами.

Она поднялась на ноги – но не так, как он привык видеть на службе, когда она взлетала по тревоге, не взирая на то, спала ли, завернувшись в плащ, в караульном помещении или сидела у костра. А тут она медленно, в едином движении спустила показавшиеся ему бесконечно длинными ноги и по-кошачьи потянулась.

– Так что встречайте послезавтра Марса. Надеюсь, у нас все получится.

– Гайя, ты с огнем играешь! Даже за эти три дня изменилось многое! Не оставайся!

– Поздно что-либо менять. И не слишком ли ты раскомандовался? Вот погоди, все это закончится, я тебя на тренировках так загоняю!

– Знаешь, я рад этому буду. Потому что, во-первых, ты отличный командир, а во-вторых, чтоб загонять меня, тебе надо уцелеть самой.

Темноволосый, с почти черными, как и длинные густые ресницы, окружающие неожиданно прозрачно-серые выразительные глаза, коротко, как положено, остриженными волосами, слегка смугловатый, Дарий действительно был красив сложившейся красотой молодого мужчины, недавно вышедшего из юношеского возраста. Повзрослеть ему пришлось рано – легион, куда его направили служить, воевал в Иудее, и Дарию пришлось привыкать к бесконечному песку, отсутсвию воды и даже к тому, что море здесь настолько соленое, что желанной чистоты и прохлады не приносило. Зато, получив свою первую рану, он убедился в целительной силе этого странного моря, в котором невозможно было бы утопиться, даже если захотеть – вода сама держала тело. А отвратительная с виду черная грязь странным образом помогла быстро заживить надломленную кость в левом предплечье – несмотря на то, что попервоначалу Дарий, как и многие его товарищи по несчастью, счел такой рецепт результатом группового солнечного удара у легионных врачей.

Там, в Иудее, Дарий и научился быть подозрительным, ожидая выстрела из-за высоких глинобытных стен или будучи готовым к внезапному появлению вооруженных кочевников со стороны пустыни, где, казалось бы, не может обитать никто живой, кроме ушастых ежей и разнообразных ящериц. Там же он научился и искусству любви – в постели с хорошенькими иудейками, которые сами вешались на шею красавцам римским солдатам, так разительно отличавшимся от их носатых и унылых мужчин, обремененных массой запретов. Хотя, как понял Дарий за четыре с лишним года службы, видимо, запреты не распространялись на то, чтоб не лгать в глаза с застенчивой улыбкой и не пытаться сделать деньги даже из воздуха – очевидно, это в понимании местных жителей было не так страшно, как в субботу зачерпнуть воды из колодца для попросившего попить римского разъезда, возвращающегося после патрулирования в пустыне.

И вот сейчас он был не на шутку взволнован решением своего командира. Оспаривать его он не мог, хотя и попытался чисто по-человечески в прошлый раз ее остановить, особенно после того, как Гайя оказалась у него на руках без сознания от боли. Тогда, впервые осознав в душе, что его несгибаемый центурион, умеющий проявить ставящую в тупик и более старших по возрасту солдат выносливость во время учений, а во время боевых операций – вполне оправданную жесткость, граничащую с жестокостью, на самом деле еще и красивая, хрупкая девушка, он был просто потрясен своей слепотой. На учениях и тренировках, стараясь не отстать от нее, не проявить слабость и не заслужить презрительного: «Мальчишка!» от тех, кто был равен ей по силе и выучке, он думал о том, как бы самому не сплоховать, а не о том, трудно ли в этот момент командиру. И, сохраняя в душе влюбленность в красавицу-центуриона, он ни одним взглядом не решался это показать до последних событий.

* * *

– Рагнар… – Марс готовился к непростому разговору. – Могу тебя попросить?

– Да, конечно.

– Присмотри за Гайей.

– А сам что? И вообще, что ты ее так отгоняешь от себя в эти дни? Что вы не поделили?

– Это уже не важно. Важно, что мы завтра утром сойдемся на арене.

– Неужели нельзя было что-то сделать? И вообще, как ты смог узнать заранее? Это что-то новенькое.

– Повезло.

– Наставник?

– Какая разница?

– Никакой. Но я слышал краем уха, как она просила его об этом. За что она так злится на тебя? Это же ее просьба была. И как-то она резко встрепенулась.

– Забери ее к себе в камеру. Прямо сегодня. И не спрашивай. Ни ее, ни меня. Просто защити.

– Марс, бой на арене, это всего лишь бой. Дрался же ты с Таранисом. И что? И Гайя с Таранисом дралась. Вернешься завтра вечером, помиришься. Цвет ей подари. Таранис вот врачихе же дарил троянду.

– И что? – бездумно переспросил Марс, не понимая, при чем тут какие-то дурацкие цветы, когда он может завтра ранить по случайности единственного близкого ему и любимого человека, а жизнь без Гайи он вообще себе не представлял.

– Ну, помириться с ней. Она же такая нежная.

– Вот! А я на нее с трезубцем!

– И что? – искренне удивился Рагнар. – Сведете к ничьей. Мне ли тебя учить? Хочешь, пойдем, покажу как.

– Так ты выполнишь мою просьбу? И не пытай меня сейчас, и так нелегко. – Понимаю. Ты ее любишь? Или разлюбил, и она потому и злится?

– Да прошу тебя! Не трогай! Просто пообщай, что будешь ее беречь! – Марс снова саданул кулаком по стене, и с досадой увидел на беленой поверхности красно-бурый мазок.

– Ну вот, еще и стены гадить?! – откуда ни возьмись, налетел надсмотрщик Тит. – Да ты обнаглел, похоже.

И он прошелся по спине мужчины плетью – так, слегка, для острастки, и лишь слегка надсек кожу. Марс даже не почувствовал попозшую струйку крови, едва повернув голову в сторону обидчика:

– Да что стены, мне в душу нагадили…

– Вот как? – хмыкнул Тит. – Да уж весь лудус знает. То ты с Рыжей миловался по всем углам, а тут два дня только с ней и дерешься. А вообще-то, поверь моему опыту, тебе с ней не сладить. Она слишком опасна.

Марс готов был врезать промеж глаз всем, кого встретит на пути. И не мог представить, что завтра будет стоять с Гайей глаза в глаза на арене на глазах у всего города – а уж что там будет весь город, мало кто сомневался. Посмотреть, как они с Гайей будут убивать друг друга, захотели даже ланиста с его помощником.

Марс не боялся за себя. Он знал, что если все удастся так, как они задумали, то он останется жив – Гайя умела контролировать свой удар. Другое дело, если что-то после пойдет не так – пришлют проверить смерть не Рениту, а кого-то из лорариев. Или публика потребует добить на всякий случай еще и мечом. Что ж, смерти он тоже не боялся – просто тогда терялся смысл всего этого спектакля, и задерживать Публия придется кому-то другому, не столь знакомому с его повадкой. И гораздо больше его страшила возможность задеть Гайю трезубцем. Ее плечо поджило благодаря усердию Рениты, и уже не болело так зверски, но все же могло дать о себе знать.

– Ты еще ухмыляться? – Тит ударил его снова, на этот раз по плечу, и снова брызнула кровь.

Он замахнулся и в третий раз, но Рагнар и Марс одновременно попытались перехватить плеть, и от этого только стукнулись кулаками, что развеселило Тита так, что несколько охладило служебный пыл. Надсмотрщик хохотнул:

– Ладно, закрась стену. И вот еще и дорожку замой. И вали в баню, готовиться к завтрашнему.

Марс и Рагнар переглянулись злыми глазами. Они оба поняли без слов мысли друг друга – оба не дали сдачи Титу, что бы не подставить Гайю. Марс прекрасно понимал, что если сорвется поединок с ним, то не избежать ей встречи с Вульфриком Безжалостным на арене.

Он видел, как сражался Вульфрик в тренировочных поединках – его и правда безжалостную манеру. Все же гладиаторские бои отличались от настоящей битвы, и мало кто из гладиаторов стремился причинить лишние мучения товарищу по несчастью. Убивать – да, убивали, и избежать этого было трудно. Но старались сделать это как можно быстрее и безболезненнее, все же все они были достаточно опытными воинами. А если ранить, то так, чтобы не оставить калекой, в основном старались нанести касательные порезы – крови много на радость зрителям, а лечения максимум на декаду. А нарочно рассечь лицо, отсечь ухо, перерезать сухожилия – это было нормой только для Вульфрика.

– Давайте я стену закрашу, – появился откуда-то из-за угла Вариний. – Марс, можно с тобой переговорить, пока будем тут вместе с побелкой возиться?

– Да что это тебя так потянуло красить? – удивился Рагнар. – И со мной ты поговорить не хочешь?

Юноша смутился, потому что Рагнара очень уважал, а уж после того случая, когда северянин на руках принес его, избитого и еле сдерживающего стоны, к врачу, испытывал чувство благодарности и не знал, как отблагодарить, да и случай не представлся. А тут выпала возможность помочь хотя бы Марсу.

– А ты разве не собирался ему помочь? – юноша смело скрестил взгляд своих больших глаз с изумрудами Рагнара.

– Собирался, – усмехнулся Рагнар, придирчиво рассматривая рассеченные полосы на спине и плече друга. – Тут не только стену, тут и его самого надо ремонтировать.

– А к Рените? – выпалил Вариний, словно взрослые воины могли и не догадаться.

– Да, собственно. Парень прав, – подвел итог Рагнар. – Тебе, Марс, еще на арену. А мы с нашим юным приятелем берем на себя дорожку и стену.

– Может, Гайе сказать? – предложил Вариний.

– Она что, стену белить будет? – сквозь зубы отозвался молчавший все это время Марс.

– Нет, что ты! – даже испугался мальчишка. – Она же тебя любит. И я видел, как она Рените помогала. Может, она сама тебя перевязать захочет.

– Не захочет, – отрезал Марс. – А к врачу, пожалуй, придется заглянуть, а то ведь не выпустят завтра, если воспалится тут все. Не буду услаждать глаз собой. Тьфу.

Он не скрывал раздражения, и злость помогала не чувствовать саднящую боль в порезах.

– Марс? – удивилась Ренита. – Опять? Да что ж ты не можешь хоть накануне боев поберечься?

– Тебе не до меня? Так и скажи.

– Что ты кидаешься? Слова еще не сказала поперек, – Ренита поправила свое туго затянутое вокруг головы и шеи покрывало, и Марс заметил, что оно надвинуто еще ниже, чем обычно. Да и глаза у врача были снова грустными и отрешенными. – Таранис не здесь поблизости, кстати?

Она взрогнула как от удара:

– Зачем он здесь?

Марс пожал плечами – неужели и между ними кошка пробежала? Ну они хоть с Гайей отчасти помирились, и в большей степени играли на публику в размолвку, чем злились друг на друга, хотя и это было. Она не могла ему простить ревность, а он ей – упрямство, с которым она рвалась в бой, не долечившись как следует.

Ренита промыла его раны, смазала какой-то резко пахнущей и жутко жгучей жидкостью:

– Дыши. Жжет ужасно, даже по здоровым пальцам когда попадает с губки. Но зато завтра останутся тонкие сухие коричневые полоски.

– Спасибо. Хотя не так уж и больно.

– Вот как? – она наклонилась к нему совсем близко. – Завтра придется терпеть в разы страшнее. Каленое железо.

Он кивнул:

– Знакомо. Вытерплю.

Ренита вздохнула с каким-то надрывом:

– Да хранят вас обоих все боги Рима…

– Спасибо еще раз, – он сжал ее руку. – И помирись с Таранисом… Не лишай его надежды.

Ее глаза блеснули близкой влагой, но она сглотнула и кивнула, прошелестев еле слышно:

– Видно будет. Иди. Мне еще на завтра собираться.

За Марсом закрылась дверь, а Ренита со всхлипом опустилась на лавку, сжав голову руками. Она была готова выть в голос – оказывается, даже со стороны видно, что она с Таранисом в ссоре. И, как ни больно это было признавать, причина размолвки была в ней самой – она оградилась от мужчины стеной холода, боясь привлекать к нему и их отношениям внимание Вульфрика.

Ренита инстинктивно чувствовала опасность, исходящую от этого рудиария, и его безграничную, темную злобу. Она боялась, что его угрозы в адрес Тараниса – не пустой треп перевозбужденного мужчины, к чему она привыкла, а самый настоящий план действий.

– Ренита, ну чем же я тебя обидел? – недоумевал Таранис, пытавшийся зайти к ней поболтать, но жестко изгнанный с порога валентрудия под предлогом того, что здесь место телько тем, кто нуждается в помощи врача. – Хорошо, если ты хочешь видеть здесь только больных, так и скажи. Быстренько проломлю себе голову и приползу.

– Прекрати! – она попыталась с силой захлопнуть дверь изнутри, но сломить его сопротивление ей оказалось не по зубам. – Чего ты добиваешься?

– Да вы обе сговорились, что ли? – недоуменно пробормотал Таранис, только что на тренировке наблюдавший, как Гайя гоняла Марса по всей учебной арене, раз за разом сбивая с ног.

– О чем? – Ренита ослабила хватку, с которой держалась за дверное кольцо, и он тут же ворвался в валентрудий и закрыл ногой за собой дверь.

– Ренита, милая, в какую игру ты играешь? – он обнял ее за плечи и попытался поцеловать, но губы женщины оставались сомкнутыми и холодными. – Я тебе неприятен? Насколько? Скажи мне. Одно твое желание, и я завтра просто не буду особенно сопротивляться в бою. Так, для самоуважения помашу мечом…

– И?

– И дам себя зарезать. Это не так больно, чем видеть отвращение и холод в твоих глазах.

– Ты с ума сошел! Нет!! – она обхватила его двумя руками и прижалась с такой силой, как будто хотела врасти своей грудью в его. – Ты же обещал беречься!

– Разве что ради тебя. Если ты этого хочешь…

– Конечно, хочу! Ты мне очень нужен. И что я буду делать, если ты погибнешь? Или если мне придется своими руками тебя добить? Нет, это невыносимо, – она буквально обвисла в его руках, и он подхватил женщину на руки, целуя ее мокрые от слез щеки.

– Что ты, милая. Успокойся. Меня не так просто убить. Если я тебе нужен хоть чуть-чуть, то буду с тобой всегда.

– Спасибо, – она тихонько всхлипнула. – А Вульфрик… Он для тебя сильный противник?

– Скорее, интересный. Ты же знаешь, я мечтаю с ним встретиться. А что он тебе-то дался?

– Так, – она с деланным равнодушием пожала плечами. – Все с ним так носятся… Я вот помощницы лишилась, она проводит все дни в его постели. И даже, говорят, к нему молодая красотка, из молодых, да ранних, приходила, большие деньги заплатила за встречу с этим… гадом…

– Почему уж сразу гадом? – усмехнулся Терамис. – Мне вот лично он гад, это да. Но мы с ним, как оказалось, знакомы еще дома были. Его отряд пытался разгромить наше селение, чтобы отнять коней. Могли бы и купить, выменять на что-нибудь. Хотя вряд ли они могли бы нам предложить что-то такое, чего у нас не было. Но воообще… Могли бы по-человечески. А они напали ночью, когда коней пасли на дальнем лугу мальчишки. И не такие, как Вариний, которого мы тут почему-то мальчишкой называем, хотя он-то вполне мужчина…

– И что там произошло? – сжалась Ренита от предчувствия беды и безысходности.

Таранис помрачнел лицом, его синие бездонные глаза стали черными омутами, а узор на щеке резко выделился на побелевшем фоне отхлынувших от лица красок:

– Они перерезали горло десятилетним мальчишкам. В том числе и моему брату. А сначала надругались над ними.

– И ты молчал все это время?

– Месть, милая, это блюдо, которое подают холодным. Один раз мне удалось сойтись с ним на арене, жаль, что ничем для него не кончилось.

– Ты же его ранил.

– Ранил?! Ну знаешь, тогда и укус комара можно приравнять к зубам тигра на арене. Так, тронул едва. Как и он меня. Здесь затевать ссору не хочу, что толку бить его кулаками, все равно не дадут надсмотрщики. А на арене, там да. Добраться бы только до него.

– Береги себя, – она дала волю чувствам и сама стала целовать его слегка колючие щеки и шелковистые черные волосы. – Только вернись. И ничего не бойся.

– Ты что-то недоговариваешь, – он посерьезнел, взял ее голову двумя руками и внимательно заглянул в глаза. – Что именно я не должен бояться? И чего боялся? Кроме как потерять тебя?

Она смешалась окончательно и только всхлипывала, стараясь вновь прижаться к его груди – Рените казалось, что каждый ее поцелуй откуда-то через стены виден Вульфрику, и что она, любя и лаская Тараниса, приближает к нему опасность. Но и то, что ее холодность причиняет ему физические страдания, тоже не могло от нее укрыться.