Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 71 страниц)
Он уверенно отразил несколько ее ударов, и Гайя с удовольствием отметила, что для нового трибуна панкратион с его удушающими и болевыми приемами, ударами в прыжке и нанесением ударов даже лежащему противнику не стал откровением, как для многих, перешедших в когорту из маршевых легионов и владевших приемами обычной борьбы с ее строгими запретами, больше напоминавшими спорт, чем подготовку к реальной схватке с противником.
– Если хочешь, мы можем разнообразить нашу схватку, – предложила Гайя, уже не волнуясь за Лонгина. – Жизнь отличается от палестры. И я могу быть невооружена, а враг с ножом или даже двумя.
Лонгин кивнул, не задумываясь, и только уточнил:
– Ножи возьмем в ножнах?
– Там скорость не та будет, – возразила Гайя.
Она легко отбила его атаку с боевым ножом и завладела оружием, приставив к горлу поверженного мужчины, взглянула ему в глаза и рассмеялась:
– Пощажу на этот раз, хотя бы за то, что не поддавался.
– С какой стати? – ответил Лонгин, поднимаясь с пола. – Ты же тоже не играла со мной.
Она заметила, что он опять потирает правую руку.
– Давно ранен?
– В конце зимы. Если запоминать такую ерунду с точностью до даты, будет скучно. А ты говорила, отпуск у тебя тоже по ранению? И эти твои драконы… прости, но когда держал тебя в захвате, то заметил под ними шрамы.
– Неизбежность нашей работы, – Гайя откинула назад спутанные волосы. – Еще спарринг? Или устал? Рука болит?
– С тобой я бы и до утра бы дрался. И из лука бы пострелял. И побегал.
– Это лесть?
– Нет. Ты отличный воин, и с тобой я чувствую себя в своей стихии.
– Рада быть гостеприимной хозяйкой, – снова улыбнулась Гайя и сбила его с ног незаметной и молниеносной подсечкой.
– Эй, Гайя, – раздался веселый голос Дария. – Ты с самого утра тут ему рассказываешь о нашей когорте? Лонгин, не нужен помощник?
– Не откажусь, – шумно выдохнул начавший уставать трибун, выворачиваясь из-под гибкого, сильного тела девушки, к тому же покрытого драконовыми рисунками и от этого привлекавшего внимание здорового нормального мужчины, много месяцев не видевшего женского тела, совсем не к борьбе.
– Гайя, даже не спрашиваю, готова ли к двум противникам, – крикнул Дарий и вломился в схватку, тоже сдернув с себя все, кроме сублигакулюма.
В душе девушки все пело от радости – Дарий наконец тоже перестал обращаться с ней как с хрупкой амфорой драгоценных благовоний. Она уложила их обоих, чувствуя, что вечером придется выбрать столу поплотнее и завернуться в палий, чтобы скрыть синяки на руках и ногах. Она заметила, что снова сбила костяшки на правой руке – а это уже труднее спрятать, зато придаст ей еще больше загадочности и вызовет новую волну сплетен, чего она и добивалась.
Но тут произошло неожиданное – Лонгин, войдя в раж, поймал ее за ногу и отбросил, а она и пропустила-то его прием, потому что оглянулась на скрипнувшую дверь.
Дарий охнул, и, оттолкнув Лонгина, бросился к девушке, летевшей на мрамор спиной и затылком. Он двери метнулась черно-белая тень – и Кэм успел подставить руки буквально в дигитусе от пола под ее тело и голову, подхватил на руки.
– С головой не дружите? – окинул он взглядом обоих мужчин. – Ладно, новенький. Но ты-то…
Дарий опустил голову, а Гайя отозвалась с рук Кэма, выгибая тело дугой и спрыгивая на ноги:
– Кэм, все хорошо. Так ты с Лонгином знаком?
– Да, мы утром успели с ним все повидаться. Он же в лагере ночевал.
– В нашей палатке? – ревниво поинтересовалась Гайя. – Не на моей же койке?
– Нет, конечно. Твою никто не посмел занять даже после твоих торжественных «похорон», – успокоил ее Дарий. – А Ренита стряхивала пыль с одеяла.
– Ренита иногда бывает слишком чувствительна, – заметила Гайя. – И не всегда ей это на пользу. У нас все же довольно жесткие моменты бывают.
– Когда надо, она умеет собраться. Ты же знаешь, что мне пришлось ее взять на боевой выход. И ничего. Никаких слез.
Кэм усмехнулся:
– Не ты один такой смелый. Пока ты тут отлеживался, ее и Кезон брал.
– Он тоже уходил далеко от города? И мне ничего не рассказал? – возмутился Дарий. – Я вообще об этом первый раз слышу.
– Нет, не далеко. По городу, – успокоил его Кэм. – Я вообще случайно видел, уже когда они вернулись. Но там все тихо обошлось, она просто прогулялась с ребятами.
Гайя облегченно вздохнула и вернулась мыслями к рукопашной схватке:
– Лонгин, у тебя очень интересные приемы, и в конце ты стал двигаться ты не совсем так, как в панкратионе. Что это за борьба? Это же что-то другое! И покажи мне еще раз тот прием, которым меня откинул.
– Только на мне, – вмешался Кэм.
Гайя и Дарий сосредоточенно наблюдали за схваткой двух красивых и сильных мужчин.
– Ты научишь меня? – прямо спросила девушка, видя новые возможности в приемах Лонгина.
– Конечно. И ребят твоих. Ты, как я понял, способная к рукопашному бою, так что в первую очередь подготовлю тебя, и вместе будем вести занятия. Согласна?
– Конечно! – в ее голосе была нескрываемая радость.
– Эх, – махнул рукой трибун. – Вот если бы ты меня поцеловала бы на радостях… И обняла бы…
– Я же потная вся.
– Так и я не лучше. Но ты попалась! И от купания со мной вместе не отвертишься!
– А мы? – хором возмутились Дарий с Кэмом, и вся компания отправилась в ванну, достаточно большую, как это и было принято в хороших римских домах, где и почетных гостей могли принимать в домашнем бассейне.
– Сразу предупреждаю, что вода холодная, – крикнула Гайя, спрыгивая в большую и довольно глубокую ванну, где водазакрывала ей грудь. Конечно, ее ванна не была такой большой, как бассейн в саду у Марса, но и налить ее горячей водой было почти невозможно – для этого у нее была другая, намного меньше.
Мужчины попрыгали следом, тоже не снимая сублигакулюмов. Скучнее всех пришлось Кэму – ему вода едва закрыла талию, и он вынужден был наклониться, чтобы обмыть шею и грудь.
– Может, на дно сесть тебе? – посочувствовала Гайя.
Кэм наградил ее смущенным взглядом – он и правда не знал, в каком положении будет выглядеть менее смешно, и Гайя пришла на помощь:
– Ты мне тогда спину мыл после маяка, а теперь моя очередь.
– Вообще-то, я и краску с тебя соскребал, – напомнил Кэм, поворачиваясь к ней спиной.
– Тем более. Нырни-ка. Только осторожно, не ударься лбом о дно бассейна.
Кэм послушно ушел под воду, а Гайя – следом за ним. Вынырнув у другой стенки ванны, она помассировала под водой ему спину и шею, заставив мужчину закрыть глаза от удовольствия, а затем совершенно бесшумно отплыла от него, собираясь схватить за ноги Дария, который только что о чем-то рассуждал с Лонгином, стоя в воде. Но Дарий опередил ее – темная юркая тень проскользнула над ней, и, когда она высунулась из воды, то предательский строфос мокрой змеей проскользнул по ее животу и застыл, слегка колыхаясь, на белом мраморе дна.
Гайя закрыла груди руками, но они как назло, мокрые и высвобожденные от тугой тряпки, так и норовили выскользнуть из-под ее предплечий.
Дарий хохотал и бил руками по воде как безумный. Кэм, обернувшись на его смех, так и застыл, как лежал, раскинувшийся на воде, вдохнул, хлебнул поднятой Дарием волны, закашлялся, ушел под воду и вскочил на ноги. Лонгин просто остался стоять с поднятыми руками – как собирался умыться, так и застыл, выпуская воду вквозь пальцы.
Кэм первым очнулся от потрясения и подплыл к ней, нырнувшей за строфосом, под водой обернул ее грудь мокрой и непослушной от этого полосой ткани, путавшейся под его подрагивающими пальцами. Он благословлял Нептуна и всех наяд за холодную воду, которая укрощала даже его истосковавшееся по женской плоти тело. Гайя уже справилась с волнением и вместе с ним быстро прикрыла свою необыкновенно большую и налитую грудь строфосом, а Кэм задрожавшими снова пальцами – и он не мог понять, от холода водопроводной ледниковой воды или от близости ее горячего от смущения тела – помог завязать ленты на шее. Он переборол желание коснуться губами хотя бы мельком этой шеи в капельках чистейшей воды и золотистых намокших завитках – а дракон на ее лопатке манил еще больше. Но Кэмиллус вовремя остановился – Гайя не простила бы нежности на глазах у посторонних.
Гайя повернулась и благодарно взглянула ему в глаза – такая маленькая, тоненькая в этих промокших и ставших почти прозрачными лоскутках полотна, через которые просвечивали даже нарисованные на ее коже драконы. Кэм почувствовал, как опять накатывает головная боль – сдержать себя он был не в силах, и просто убрал руки с ее плеч. А Гайя внезапно осознала, что сейчас он похож на Кэма из ее сна – нежный, трепетный и необыкновенно надежный. Ей стало страшно – она любила Марса и скучала по нему безумно, и едва справилась со страстью дария, на которую предательски ответило ее набирающееся сил живучее тело, наконец-то расставшееся с девственностью. Но Кэм был рядом и волновал ее необыкновенно.
Гайя ушла резко под воду, пряча краску смущения, бросившуюся ей в щеки, несколькими сильными гребками подплыла к Дарию, пронырнула между его широко расставленных ног, рванулась вверх и слаженно ударила двумя ногами по поверхности воды, задействуя при этом все тело. Взлетела туча брызг, Дарий невольно схватился руками за глаза, а она слегка подвинулась назад и ударила его снова – под водой под коленки, отчего мужчина рухнул в воду во весь свой рост.
– Отомстила? – изумленно выдохнул он, отфыркиваясь и вытряхивая воду их ушей.
– Конечно, – улыбнулась она обескураживающей улыбкой и видя потрясение на лице Лонгина, который счел за благо выбраться из воды, усесться на край ванны, подобрав под себя одну ногу и опустив опрометчиво другую в воду, причем руки он скрестил на обнаженной груди и взирал на них троих, плещущихся в воде, с некоторым высокомерием умудренного опытом человека.
Естетственно, что Гайя оказалась проворнее всех, и сдернула трибуна в воду, резко и цепко схватив за лодыжку.
– Ну у вас тут и весело, – качнул головой Лонгин, когда они, вдоволь нарезвившись и расплескав половину ванны на мраморные полы, заворачивались в простыни, робко принесенные рабынями и оставленные на скамьях.
– К сожалению, не часто, – заверил его Дарий. – Гораздо чаще у нас бывает гораздо веселее.
– Вот как?
– Командир же ввела тебя в курс дела? Ты сам-то понял, куда попал?
– А у вас тут со старшими по званию всегда так разговаривают?
Но Дария было трудно смутить:
– Мы же не маршевый легион. Мы привыкли тут судить о воинской доблести не по фалерам, а по реальным делам. Пока что ты прошел предварительную проверку, – и он рассмеялся, довольный произведенным на трибуна впечатлением.
– И в чем она заключалась?
– Ты хороший боец и при том совершенно нормальный человек. Такие тут и нужны.
– Я же говорила, – вмешалась Гайя. – Сработаемся. Кстати, день заканчивается, а нам с Дарием снова во дворец.
– А не пойти? – удивился Лонгин. – разве можно тащить себя веселиться насильно?
– А кто говорит о веселье? – подняла на него совершенно серьезные глаза Гайя. – Это работа.
Глава 12
Гайя не кривила душой, когда говорила, что посещение увеселений в Палатинском дворце для нее всего лишь работа. Она действительно умела прекрасно держаться в обществе, изящно есть, укладывать одежды красивыми складками и могла поддержать разговор на любую тему как с женщинами, так и с мужчинами. Ей даже нравилось, когда столбенели опытные военачальники, стоило ей, поправляя локоны остро заточенными розовыми ноготками на пальцах с кольцами, высказать свое мнение о применении той или иной тактики в сражении или оценить достоинства германского боевого топора. Мужчины, невольно сморщивающиеся при виде приближающейся нарядно одетой девушки в самый разгар чисто мужской беседы опытных воинов, довольно быстро меняли выражение лица, и после первого изумления переставали замечать ее подведенные глаза и спускающиеся к плечам серьги, принимая в разговор уже как равную, как трибуна преторианской гвардии.
Гораздо больше досаждали ей женщины. Гайя старалась общаться с супругой сенатора Марциала, довольно невозмутимой матроной, но сам сенатор не так часто посещал дворцовые приемы и пиры, а без него не бывала в обществе и супруга.
Устав от очередных расспросов стайки молодых женщин, которые кто с искренним удивлением, кто с нескрываемой издевкой долго и подробно выпытывали у нее подробности воинской службы и те тяготы, с которыми ей пришлось столкнуться как женщине, она спустилась в сад.
Она чувствовала, что еле сдерживает себя и нуждается в разрядке – но даже если достать меч не было особой проблемой, потому что на каждом углу стояли караулы преторианской гвардии, то размахивать им в длинной и уложенной замысловатыми складками столе тончайшей шерсти мягкого голубого цвета было бы нелепо. Тем более, что сад был довольно плотным, и на дорожки, присыпанные дорогим египетским кварцевым песком, свисали ветки цветущего мелкими, собранными в душистые кисти кустарника.
Гайя остановилась и отдышалась – разозлилась она даже не столько на любопытных до бестактности женщин, для которых почему-то важнейшим вопросом ее службы было то, как справляется она с регулярными женскими недомоганиями. Девушка не знала, что и ответить, потому что ее снова задели за живое – она долгие годы считала почти отсутсвующие регулы благословением Минервы-воительницы, и только у седобородого врача на острове Эскулапа узнала, что это ее проклятие, из-за которого она никогда не подарит счастье отцовства ни одному из мужчин, так рьяно домогающихся теперь ее любви.
Она предпочла отшутиться и отойти от женщин, но тут ее страдания довершил Лонгин, снова очутившийся во дворце.
– Ты разве не должен быть на службе? – удивилась она, потому что о том, что ее будет прикрывать еще и он, Гайе никто не говорил, да и вряд ли бы дали такое серьезное задание пусть и опытному воину, но совршенно незнакомому с особенностями службы в их когорте.
– У меня еще пять суток отпуска. Префект велел догулять сейчас, потому что после ему уже трудно будет меня отпустить, когда будут постоянные поручения. К тому же я решил использовать это время с пользой. Побуду в твоем обществе, доблестный командир. Познакомлюсь поближе, – он сделал попытку взять ее за руку, но Гайя увернулась незаметным для окружающих движенем.
Трибун окинул ее совершенно шалым взглядом, и она всмотрелась пристальнее в его глаза:
– Пил?!
– Нет, – совершенно серьезно ответил он, а затем его глаза и голос снова наполнились лукавством. – А что, похоже? Меня пьянит близость к тебе, прекраснейший из трибунов.
– Так сделай шаг назад, если я на тебя так плохо действую, как куст олеандра на сову, – улыбнулась Гайя, поправляя на плечах шаль.
– Я запутался в этих кустах и даже не могу взмахнуть крыльями. Помоги мне, прекрасная дева, – он сделал попытку обнять ее за талию.
– Честно говоря, вчера в палестре ты понравился мне больше, – с легким раздражением осадила она Лонгина, снова незаметно отстраняясь от его рук.
– Нравятся сильные мужчины?
– А я с другими и не знакома. Догадываешься, почему?
– Да. Если ты дослужилась до трибуна. И прости, но я видел твое тело и знаю, что ты именно дослужилась.
– Вот как?
– А твой послужной список написан у тебя на теле клинками. И в глазах отражается. Ты можешь надеть сколько угодно золотых украшений и разрисовать глаза, как покойная царица Клеопатра, но свою суть уже не скроешь. По крайней мере от тех, кто способен ее понять.
– Тогда зачем ты устраиваешь эти представления? Вроде вчера же обо всем договорились. Отработаю здесь и приступим к тренировкам по тому способу борьбы, которым владеешь ты.
Со стороны казалось, что мужчина и женщинаотчаянно флиртуют – и только тот, кто осмелился бы подойти поближе к трибуну Лонгину Пробусу и его очаровательной собеседнице, был бы потрясен темой беседы о болевых и удушающих приемах.
Более или менее успокоившись и вроде как направив мысли Лонгина в разумное русло, Гайя спустилась в сад, где и остановилась около кустов, вспомнив шутку трибуна про запутавшуюся в кустах сову.
За спиной послышались шаги и снова голос Лонгина шепнул ей в ухо:
– Милая красавица доблестный трибун, какие стратегические планы ты строишь, глядя на этот куст?
– Учусь у муравьев. Смотри, они ползают, слизывают сладкую росу, ползут обратно строем, и все так тихо, спокойно, деловито, и никто не пристает друг к другу с глупыми разговорами.
– Оценил твою шутку. К тому же обнимать тебя я могу совершенно молча, – и он обвил таки ее талию сильными руками, из которых ей в этом плате было бы не вырваться. Лонгин склонился к ее лицу, соприкоснувшись своей шеей с ее, слегка повернул девушку к себе и впился в ее губы горячим, чувственным и жадным поцелуем. Ни Марс, ни Дарий никогда не позволяли себе такого – их поцелуи были нежными, осторожными и почти невесомыми.
И Гайя сделала единственно возможное в этой ситуации – резко довернулась в его руках, врезаясь кулаком в челюсть. От неожиданности Лонгин отпустил руки, но не схватился за лицо, а продолжал стоять, глядя ей в глаза.
– Что ты делаешь? – тихо и укоризненно произнес он.
– Ставлю тебе мозги на место. И ты же сам просил. Забыл? Ты же сказал, что запутался в кустах. Вот я тебе и помогла вылететь. Скорость придала.
– Да уж, хорошо, не в куст отправила. И отдельная благодарность, что не носишь колец на правой руке, – он все же поднял руку к челюсти и провел ладонью, оценивая величину повреждений.
– Не ношу. Иначе б и себе пальцы поломала бы в очередной раз, и тебе рассекла бы лицо, что тоже ни к чему. У тебя еще будет возможность пролить кровь во славу Рима, а не в кустах.
Гайя заметила, что глаза Лонгина стали уже совершенно осмысленными, и поняла, что больше он к ней не полезет с такими проблемами – ей не хотелось терять такого опытного воина, тем более владеющего новыми для них всех приемами рукопашного боя.
– Прости еще раз. Я принял твой уход из зала как приглашение следовать за собой. Думал, что ты прсто не хочешь знаков внимания при всех.
– Но вроде же я ясно выразилась еще утром. Я вообще их не хочу.
– А чего же ты хочешь? Я тоже не слепой. С этими двумя парнями в бассейне ты утром резвилась, как девчонка. И многое им позволяла.
– Мы с ними друзья. И через многое прошли с боями. Надеюсь, и с тобой тоже станем надежными товарищами.
Она не подала ему руки, хотя и понимала, что поступает не совсем правильно. Но ведь и он повел себя с ней не совсем как с офицером и тем более с непосредственным начальником. Гайе стало не по себе: не хотелось начинать с разлада в группе, тем более что поставить на место Лонгина ей будет сложно – все же он старший офицер, да и по возрасту тоже старше. Гайя всегда ценила доверие. А сейчас получала от судьбы удар за ударом – и Марс, нанесший ей своей несостоявшейся женитьбой удар во много раз болезненнее, чем все мечи и стрелы, и вот сейчас Лонгин, упрямо не леющий понять ее отказ.
Трибун ничего не ответил ей – просто склонил голову и ушел. Гайя проводила его долгим взглядом, обдумывая тактику дальнейшего поведения с ним, и снова не заметила, как рядом окзался Кэм.
– Что ты здесь делаешь? Разве твое место сейчас не возле Марциала?
– С ним Рагнар. Ты так быстро ушла, что я испугался, – Кэм с высоты своего роста заглянул в ее тревожно потемневшие глаза, помолчал немного. – И знаешь, я все видел. Он не прав.
Гайя прикрыла ресницы в знак согласия, а Кэм нежно коснулся ее лица только кончиками пальцев, снова посмотрел в глаза:
– Хоть я и понимаю его. Ты такая красивая, Гайя, – он коснулся губами ее руки и ушел, оставив ее размышлять, что это было…
Кэм быстрым шагом преодолел дорожки сада и в несколько прыжков догнал уже на лестнице своего нового сослуживца – именно там где и хотел догнать, так, чтобы не увидела Гайя, гордость которой и так уже была язвлена поведением трибуна, хотя и вполне предсказуемым с точки зрения здравого смысла.
– Надо поговорить, – поравнялся Кэмиллус с Лонгином.
– Сейчас? – поднял бровь трибун, поднимая руку к фибуле плаща, чтобы сбросить его для драки.
– Утром на тренировке, – бросил Кэм и посмотрел так, что тот все понял и без лишних слов и сдержанно кивнул, чувствуя, что Кэм реально зол.
Перед дверями, возле которых застыл караул, мужчины расстались как ни в чем не бывало, и даже их товарищи не заметили ничего подозрительного, а то что глаза Кэма, поравнявшегося с ними, были жесткие и ледяные, ребята сочли вполне естественным для него.
На утро, в лагере, встретившись на тренировке, Кэм и Лонгин сразу же неспешно пошли навстречу друг другу с невозмутимым видом и встали в пару. Но через небольшое время ребята, тоже разбившиеся на пары и отрабатывающие удары с ножами и без, заметили неладное – огромный Кэм придавил к земле трибуна, лишь несколько дней как появившегося в когорте и уже успевшего добиться расположения большинства товарищей своей манерой вести рукопашую схватку. Они по очереди каждое утро пытались уложить на лопатки Лонгина, и по одному, и даже по трое, и им это не удавалось. А тут Кэм скрутил и прижал столь умелого бойца, хотя все прекрасно понимали, что только размеры здесь не могут играть принципиальную роль.
Кэм слегка сдавил горло Лонгина в локте и на ухо проговорил быстро, жестко и тихо, потому что уже видел обращенные к ним глаза ребят, готовых вмешаться:
– Гайя решает сама, с кем ей быть.
– И ты в числе удостоенных? – так же тихо, но хриплым от боли в сдавленном горле голосом поинтересовался Лонгин.
– Не зарывайся, – придавил его Кэм еще сильнее, едва удерживая контроль над своими движениями, чтобы ничего не повредить наглецу, но дать понять истинную расстановку сил.
Он и сам давно был бы счастлив не только украдкой поцеловать Гайю, но и подарить ей небывалое наслаждение, и был уверен, что сможет. Но что-то мешало ему переступить этот порог – прежде всего потрясающая гордость Гайи, ее желание делать выбор самой и восхищение ею как равным ему по мастерству воином. Кэм прекрасно помнил, как выгибалась и стонала в его руках главная жрица Изиды – и как он целовал ее, изображая неземную страсть, а сам холодно и отстраненно запоминал все, что она выбалтывала ему в экстазе. А здесь он сам, как мальчишка, трепетал при виде тоненькой и бесстрашной красавицы. Кэм действительно был зол на Лонгина – Гайя только начала приходить в себя, заново учиться радоваться жизни, а не только приносить себя в жертву спасению Рима. И вот все готово было рухнуть в Тартар.
– Думай головой, – прошептал он Лонгину, сжавшему в кулак траву, вырванную с корнми. – И не лезь в чужие дела.
Лонгин дернулся, стараясь вырваться из железных объятий, но Кэм добавил уже спокойнее:
– Остынь. Она воин, и относиться к ней надо соответсвенно, – а затем ослабил хватку и протянул руку, помогая трибуну встать.
Ребята вздохнули с облегчением и вернулись к своим схваткам, а Лонгин, отряхивая налипшую на тело пыль, поинтересовался:
– Где ты так освоил рукопашку?
– То тут, то там. Везде, где был, учился, – и улыбнулся такой улыбкой, что Лонгину стало понятно все, да и шрамы на теле Кэма под татуировками он тоже нащупал, невольно вспомнив и Гайины, тоже скрытые под нарисованными драконами.
Они продолжили спарринг, но уже более мирно, именно ради тренировки – Кэм не хотел больше привлекать ненужное внимание. Потому что даже в когорте спекулаториев люди оставались людьми, и невольные домыслы могли поползти и так или иначе опять же задеть Гайю.
* * *
– Доблестная матрона Гайя, – управлющий совершенно заговорился, увидев, что его молодая хозяйка стоит на руках возле колонны атриума, норовя свалиться в имплювий. – К тебе посетитель.
– Кто? – Гайя мягко перекувырнулась, вставая на пальцы босых ног, и выгнула спину, заставив управляющего отступить на шаг и откашляться.
– Эдил. Причем не нашего квартала, – удивленно пожал плечами управляющий. – И у нас водопровод в порядке. Я же знаю, как моя хозяйка ценит обилие чистой воды! И стараюсь угодить.
– Я ценю и воду. И твое старание. А эдил? Проводи его в мой конклав, а я накину на себя что-то посолиднее хитона и приду туда.
Она уже не сомневалась, что встреча предстоит с тем самым жадным до взяток недалеким эдилом, вымогавшим деньги у Юлии, чтобы по чьему-то поручению бросить тень на семейство префекта.
– С чем пожаловал? – поинтересовалась она, входя в конклав в форменной тунике, но без доспехов.
– Несравненная Гайя, – залебезил эдил, запомнивший таки ее имя. – Отважный трибун Гайя…
– Я двадцать семь лет Гайя, – наклонилась к нему девушка, чтобы заглянуть в глаза, потому что мужчина все время извивался в низких поклонах, едва не переламываясь в поясе. – И готова тебя выслушать.
Она достала из шкатулки несколько сестерциев и бросила их на стол:
– Смотри на монеты. Их вид тебя успокоит. Расскажешь, заберешь и уползешь.
– Готовиться покушение на какого-то сенатора. – бегающие глазки эдила и правда успокоились при виде серебра. – Мне приказало вычистить все основные проходы ко дворцу императора, да продлят всеблагие боги дни его правления.
– Сколько дней тебе отвели на это?
– Двое суток. Велено задействовать всех рабов, находящихся у меня в подчинении.
– А можно узнать точнее?
– Попробую, – кивнул эдил, уже не знающий. Радоваться ли ему такой выгодной сделке или пойти и утопиться во ввверенной ему канализации.
Меньше чем через час Гайя уже стояла перед префектом в штабной палатке, примчавшаяся сюда на такой скорости, что почти лежала на шее коня.
– Значит, все же они решились… – префект постучал пальцами по столу, переложил с места на место пару свитков. – То есть мы не ошиблись в догадках. Это радует. А вот то, что подобные вещи все еще реальность, вот что плохо. Очень плохо.
Он встал и прошелся по штабной палатке, заложив руки за спину, и остановился напротив Гайи.
– Думаю, ты уже достаточно вошла в курс дела после длительного отсутсвия, да и окрепла. Кстати, выглядишь великолепно.
Гайя улыбнулась ему уголками губ и опять приняла серьезное выражение лица.
Секст Фонтей еще раз окинул взглядом девушку и продолжал:
– Общее руководство операцией я поручаю тебе. Ты там во дворце в гуще событий, к тому же Марциала охраняют ребята, непосредственно подчиненные тебе.
– А ты? – подняла на него глаза Гайя.
– А я беру на себя самое сложное, – вздохнул префект. – Готовиться отвечать перед Октавианом, если что-то пойдет не так.
– Марс не успеет вернуться?
– А ты знаешь уже точную дату вылазки?
– Еще нет, но работаю над этим.
– Вот. Так что придется обходиться теми силами, которые есть. Дарий остается на своем месте. Понятно, что Кэмиллус с Рагнаром свою задачу знают.
– Юлия там как? Рагнар успевает ее видеть? Я тут как-то с ней общалась, все же тоскливо девочке.
– Понимаю. А что я могу сделать? Он фигура заметная, заменить его первым попавшимся не получится. Хорошо еще, Кэмиллус вовремя нашелся. Ну да, ты же его и нашла… – префект снова присел на свое место, тяжело опустил ладони на поверхность стола. – Квинт со своими ребятами на подхвате будет.
– Отлично, – обрадовалась Гайя, потому что с Квинтом ей работалось хорошо. Он не был особо общителен, не обладал особо широкими познаниями в науках и искусстве, которые они с Марсом и Дарием успели получить за годы благополучного детства в своих семьях, и не обладал той потрясающей способностью приспособиться к любым условиям, которой обладал Кэмиллус, выросший практически на улице, хотя и усвоивший от матери ее природный такт и деликатность, не вязавшиеся с его общим обликом и жестким характером.
Как бы то ни было, Квинт был ловок, отважен и честен, а к тому, что служит рядом с девушкой и время от времени вынужден выполнять ее распоряжения, относился философски. С Гайей ему было надежно и интересно – она многое умела и знала, и Квинт ценил ее именно за это. А всего остального Квинт старался не замечать, даже обитая с ней в одной палатке – и, вставая с нею в спарринг на тренировке, дрался так, как будто она была парнем, без малейшей пощады не только к ее силам, но и к красоте, не испытывая ни малейших угрызений совести, если приходилось слегка рассечь ей губу или разбить нос. Он же знал, что и она ответит тем же, и вел себя с Гайей так же, как и с любым другим страшим центурионом их когорты. Вся эта история с расстроившейся свадьбой Марса и Гайи стала ему известна только у погребального костра – Квинт был не любопытен. Он безропотно подставил плечи под всю ту работу, которая свалилась на него в отсутвии Гайи и Дария, а затем и Марса. И эти месяцы пошли ему на пользу – он приобрел необходимую хватку, отличающую спекулятория от даже очень хорошего армейского офицера.
Они обсудили еще некоторые подробности готовящейся операции, и Гайя собралась уезжать, потому что теперь ее пребывание во дворце и участие во всех увеселениях становилось еще более обязательным.
– Новый трибун как тебе? – поинтересовался, провожая ее к выходу из щтабной палатки, префект.
– Пока сказать трудно, что он за человек. Хороший боец, как с оружием, так и без. Но ведь сам понимаешь, палестра это одно, а реальный бой другое. И бой, который принимает легион в поле, тоже совсем не то, в чем участвуем мы. Видно будет…
Все последующие дни прошли в напряжении. Гайя, прогуливаясь и щебеча с женщинами, которых она все же покорила своим безупречным вкусом и умением дать совет в выборе цвета и фасона одежд и украшений, постоянно держала ушки на макушке.
Префект увеличил число караулов во дворце и на подступах к нему, и теперь, проходя в пестрой стайке своих непрошенных «подруг», она ловила сочувствие в глубине глаз ребят, стоящих на своих постах с внешне непрницаемыми лицами.
Она заметила, что Фонтей выполнил ее просьбу и направил во дворец лучников, способных, сменяя друг друга, постоянно быть начеку. Неразговорчивого и стремящегося к одиночеству Авла она знала мало, а вот увидеть знакомое и такое родное лицо Тараниса ей было приятно, хотя и издали – он притаился высоко в темном углу переплетения потолочных балок главного зала дворца, и заметить его смогла только Гайя с ее кошачьим зрением, позволяющим видеть в темноте.
Но сегодня праздник был назначен не в прекрасно охраняемом Палатинском дворце, а в доме одного из патрициев, решившего широко отметить Праздник Мира, а заодно и наступление Поплифугия, посвященного Юпитеру.
Спекулатории прошлись заранее по дому, спустились в подвал с гиппокаустом, внимательно выяснили, нет ли новых или зарекомедовавших себя неважно рабов. Они выставили караулы точно также, как и ставили в Палатинском дворце, пояснив изумленному хозяину:
– Это же очень почетно! Восприми это как знак высшей благосклонности императора.
Начавшийся вечер не предвещал ничего особенного, и Гайя, уставшая от постоянного напряжения в течение прошедших дней, связанных с ожиданием удара, ломала голову над тем, в чем же они просчитались. Эдил так и не появился, и когда она послала ребят найти его, то выяснилось, что он уже вторые сутки не появляется на своем месте и домой тоже не приходит, отправив к жене через раба вощеную табличку с запиской о том, что необыкновенно занят делами канализации и благоустройства сточных решеток. Гайя с помощью Друза попытались искать его везде – но бесполезно, и оставалось сделать вывод, что либо эдил поплатился за свою жадность и привычку продаваться, либо перепугался и дал деру. В любом случае оставался без ответа основной вопрос – а сказал ли он правду?
