Текст книги "Невеста смерти (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 71 страниц)
Гайя не смутилась под его взглядом:
– Пойдем. Я в ванной приготовлю все. А ты догоняй, – и она скрылась в галере, прекрасно поняв, что смущает сейчас искалеченного воина.
Ренита в очередной раз заверила ее, что с Волком все будет хорошо, он полностью восстановится – но надо потерпеть какое-то время, неустанно разрабатывая онемевшие мышцы, чем он и занимался, преодолевая боль и усталость. А мазь в сочетании с горячей ванной должна была помочь мышцам как можно скорее обрести былую силу и ловкость.
Волк смущенно скользнул в горячую воду, куда Гайя вылила принесенный отвар, и блаженно раскинулся в темной и мутной от травяного настоя воде, надеясь, что его укромные части не будут бросаться в глаза Гайи. Он с затаенным сердцем наблюдал, как девушка уверенным движением сняла не только доспехи, но и парадную тунику, повестила на спинку кресла, а сама подошла к нему, одетая только в узкие строфос и сублигакулюм, мало скрывающие ее накачанное крепкое тело. И тут Волк он изумления сощурил глаза и тряхнул головой: сначала он решил, что ему привиделось среди горячего пара, но затем он прищурил глаза и пригляделся внимательнее – по телу девушки вились изящные тонкие черные линии, складывающиеся в двух драконов, которые казались живыми, чутко реагируя на каждое движение сильных мышц под гладкой упругой светлой кожей.
Гайя начала разминать ему плечи, стараясь не задевать многочисленные шрамы, и он заметил ее нерешительность:
– Не бойся. Тут не больно.
– Скажешь, если будет неприятно?
– Скажу, – согласился он просто потому, что согласился бы сейчас с ней по любому поводу.
Он лежал в воде, вдыхал запах трав и думал о стоящей рядом девушке – она была такой сильной и независимой, что даже он не мог представить ее в роли бессловесной жертвы, какой оказалась в свое время его юная жена. Волк подумал, что позволь он себе влюбиться в эту красавицу трибуна – то не будет чувствовать угрызений совести, что бросает на нее тень своей службы и ставит под удар. Судя по всему, у этой хрупкой белокурой девушки, под татуировками которой он рассмотрел шрамы от боевых ран, жизнь тоже не была залита медом – скорее, кровью и потом.
Голова его начала кружиться от горячего пара и от ее прикосновений. Волк вздрогнул всем телом, и задел губами ее шею в тот момент, когда она наклонилась растереть ему грудь. Он коснулся ее кожи едва-едва, но от неожиданности ее рука соскользнула ниже под воду на невероятно напряженный пресс, и он перехватил эту руку, поднес к губам, целуя середину ладони и глядя при этом ей в глаза.
Гайя была ошеломлена, а Волк, с неожиданной силой, вернувшейся в его руку, удержал ее, пробежал губами до запястья и принялся целовать внутреннюю сторону запястья:
– Спасибо, что ты возишься со мной… – Волк прошептал ей то, признаться в чем потребовало от него огромных усилий, ведь он так давно ни с кем не разговаривал вот так, по-человечески.
Он поднял глаза, надеясь увидеть реакцию девушки на его слова, но столкнулся с глазами входящего в помещение Марса…
Гайя опешила, опасаясь очередной выходки ревности от горячего не в меру Марса, но он, похоже не заметил ничего особенного – он видел, как Волк целует ей ладонь и как благодарит за то помощь в лечении. Слышал Марс, и что она ответила ему без тени кокетства или чувственности в голосе, с милой и заботливой улыбкой:
– На здоровье. Поправляйся быстрее, а то император переживает, – и она потянула его делать массаж с мазью на мраморной широкой скамье возле ванны, застеленной чистой простыней.
Но вот тут уже его здоровый мужской инстинкт оказался сильнее воли несгибаемого спекулатория – и Волк украдкой потянул лежащее рядом полотенце, чтобы прикрыть интимные части тела, потому что скользящие сквозь толстый слой мази гибкие сильные пальцы девушки сводили его с ума необыкновенно.
И снова ошеломленный взгляд Марса – они все были профессионалами, привыкшими замечать каждое движение, каждую черточку, и скрыть друг от друга ничего не могли. Волк знал, а сейчас убедился лишний раз, что Марс безумно влюблен в Гайю, и что сам Марс небезразличен отважной девушке – и решил отступить. Видел он и ту теплую улыбку, с которой устремилась девушка навстречу Марсу, едва переступив порог…
Он выбрал момент, когда Марс вышел из душного, жаркого помещения ванной, чтобы распорядиться насчет ужина, и негромко проговорил Гайе, все еще хлопотавшей над ним:
– Ты необыкновенная. Наверное, ты то чудо, которым боги решили наградить многострадальный Рим. И своим поцелуем ты вернула меня к жизни. И не только поверить в возможность выздоровления. Ты что-то заживила в моей душе. Поверь, я не мальчик, мне уже тридцать семь, и долгие годы я жил местью и болью. А встретил тебя, и понял, что есть еще для чего жить. Но неволить тебя я не могу. Просто знай, что если вдруг сама захочешь, то я буду тебя ждать.
Гайя молчала, не зная, что сказать в ответ. Ей приходилось за свою жизнь выслушивать странные признания от ребят в горячечном бреду, но все они без исключения, придя в себя окончательно, даже не могли вспомнить – или не хотели, как клялись в вечной любви своему же боевому товарищу. Или же помнили – но старались никогда и ни в чем не показать виду.
Она поняла, кого напоминает ей сейчас Волк – наверное, в молодости он походил своей манерой жить на Дария, был таким же неукротимым, с непреодолимой жаждой жизни – но что-то сломалось, и он стал таким, как она его знала – ледяным воином. И вот сейчас какая-то неотмершая часть его души приоткрылась ей…
Гайя обернула его простыней и укутала одеялом:
– Лежи грейся, а я сейчас быстро ополоснуть, – она распрямилась, сдувая с влажного лба прилипающие кудряшки.
Она действительно нуждалась в том, чтобы как следует помыться – руки до локтей были покрыты мазью, а все тело залито потом, потому что растереть каждую мышцу не успевшего утратить крепость тела Волка было далеко не простым делом. Девушка смыла густую жирную массу в тазу с горячей водой, но вот тело требовало просторной воды и прохлады.
– А ты куда? – поинтересовался, стараясь казаться равнодушным, Волк.
– В сад, в бассейн.
– Но там же достаточно тепло на улице, и я могу вполне догреться, раз уж это надо, на террасе. К тому же оттуда виден бассейн, – с лукавой ухмылкой прибавил Волк, не отводя от нее глаз.
– Ты не хочешь оставаться один?
Он кивнул, и она согласилась:
– Здесь и правда душно. Уже никакой пользы от такой духоты. Давай-ка и правда перебирайся на террасу. Помочь?
– Я сам.
– Хорошо. Тогда до встречи в саду, – и она упорхнула, стараясь казаться беззаботной, а на самом деле переживая, сможет ли мужчина преодолеть этот путь самостоятельно.
Она бросилась в бассейн, перекувырнулась в воде и в несколько энергичных гребков преодолела расстояние до другого края. Гайя сразу почувствовала себя лучше.
Увлекшись плаванием, она не заметила взгляда, которым сопровождал каждое ее движение Волк. Если бы кто-то сейчас увидел его умные, темные и жесткие глаза в этот момент, то удивился бы – они были теплыми…
Но, когда она, свежая, прохладная, стряхивающая воду с золотых локонов, обладающих удивительной способностью от воды не повисать, а виться еще сильнее, он совладал с собой и только слегка улыбнулся ей уголками глаз:
– Наяда…
Она запрокинула голову, отжимая волосы и улыбнулась в ответ.
– Вы оба там с себя кожу не смыли? – насмешливо окликнул их появившийся на террасе Марс с яблоком в руках. – Я уже с голоду помираю.
– А окунуться? – поинтересовалась Гайя.
– Да я сегодня и перетрудиться не успел. И мылся, когда домой вернулся сразу. А то жрецы в храме разве что перья не жгли, вся туника пропахла их смолами.
Марс, болтая всякую ерунду о церемонии и вспоминая забавные сценки, увиденные на улицах празднующего города, незаметно подхватил под локоть еще не совсем ловко встающего с кресла Волка, и они втроем направились в триклиний ужинать.
* * *
Поужинав у Марса, Гайя еще какое-то время поболтала с друзьями, но ближе к часу первого факела, засобиралась домой:
– Мне надо на службу завтра рано утром. Хочу выспаться, собраться.
– Я провожу, – рванулся Марс.
Но она остановила его:
– Это же не так далеко. И улицы полны патрулями, а я по форме. Ну кто меня тронет?
– Гайя… Мне спокойнее будет.
– А мне, – шепнула она, наклонившись к самому уху Марса. – Гораздо спокойнее, что Волк не один. Ты, кстати, это здорово придумал.
Марс скрипнул зубами, но не стал с ней спорить – прекрасно знал подругу.
Рано утром бодрая и подтянутая Гайя переступила порог Палатинского дворца. Она, отвечая на уставные приветствия стоящих на своих постах преторианцев, ровным шагом прошла в личные покои императора, оставляя за собой шелест развевающегося сквозняками алого плаща.
– А шагов-то не слышно, – недоуменно прошептал молодой караульный своему напарнику, когда за трибуном Флавией захлопнулась следующая дверь. – Кальцеи же у нее как у всех, подкованные гвоздями…
Напарник, воин более опытный и уже сталкивавшийся с Гайей на учениях и тренировках по рукопашному бою, только усмехнулся в ответ.
Гайя, войдя в покои императора, преклонила колено и поприветствовала его. Наблюдательная девушка отметила, что Кэм, стоявший за спиной Октавиана, затянутый также, как и она, в полную форму офицера преторианской гвардии, выглядит усталым, а его глаза покраснели. Гайя поняла, что Кэм, отправив ее отдыхать, сам провел бессонную ночь, охраняя Августа.
– Жду твоих распоряжений, великий Август, – произнесла девушка, поднимаясь вслед за приветственным жестом императора.
– Рад искренне видеть тебя, трибун, – улыбнулся ей Октавиан. – И на этот раз ты в новом качестве? Надеюсь, для тебя это приятнее, чем общаться с всеми этими курицами?
Император заговорщицки подмигнул Гайе, и она улыбнулась в ответ своей мягкой еле заметной улыбкой.
– Сегодня вы оба мне не нужны. Я никуда не собираюсь. Честно говоря, устал от вчерашней кутерьмы. Когда мальчишкой проходил обучение в военном лагере, и с дядей со своим, величайшим Юлием Цезарем, вместе с солдатами копал укрепления, не думал, что буду уставать гораздо больше!
Октавиан опустился в кресло и жестом отпустил Кэмиллуса, а затем обернулся к стоящей тонкой безмолвной стрункой девушке:
– А к тебе, трибун, у меня просьба будет. Вот только не знаю, согласишься ли…
– Соглашусь. Желание императора для каждого из нас закон.
– Так уж и любое? – прищурился Октавиан, но тут же встряхнул головой, снимая с еще густых, коротко остриженных волос тонкий металлический веночек, знак императорской власти.
Гайя продолжала стоять навытяжку – она знала, что императорам не отказывают. Но это Волка или Кэма он мог отправить перерезать горло в его же собственной ванне изобличенному в предательстве чиновнику. А что потребует с нее? Горло негодяю она бы перерезала бы без тени сомнения, но вот попроси он то, что не могут дать ни Волк, ни Кэм… Гайя знала – у нее хватит решимости вогнать свой меч себе в живот.
Октавиан увидел волну чувств, промелькнувшую в глазах девушки, на бледном лице которой не дрогнул ни один мускул – он понял, о чем она подумала, и усмехнулся.
– Теряю форму… Волк мне помогал не забывать чувствовать себя воином и мужчиной, а не только украшением праздников и заседаний Сената, – промолвил он нарочито медленно, наслаждаясь ее реакцией.
Он дождался, когда Гайя облегченно выдохнет и продолжил:
– Поединок на мечах не затруднит же тебя, доблестный трибун Гайя?
Гайя с готовностью отстегнула пряжки своего панциря, наблюдая, как избавляется не только от тоги, но и от туники Октавиан, обнажая свое крепкое, тренированное и ухоженное тело. Он остался в одном сублигакулюме, пришлось и ей сбросить форменную тунику – тем более заменить ее другой было бы сейчас затруднительно, а впереди еще весь день, и сопровождать императора в пропотевшей тунике она не хотела.
Они схватились сначала на мечах – и Гайя убедилась, что Октавиан действительно прошел хорошую школу в легионах Цезаря. А затем их поединок перешел в рукопашную схватку – благо, они тренировались во внутреннем дворике дворца, засеянном ровной и густой травой, сохраняющей свежесть и чистоту даже в середине лета.
Октавиану стоило большого труда, несмотря на всю его физическую силу, повалить ловкую и гибкую девушку, метавшуюся у него под руками вспугнутой белкой. Она пару раз легкими подсечками заставила его оказаться на траве. И теперь он, войдя в азарт, стремился взять реванш. Наконец, ем это удалось, и он прижал ее всем своим разгоряченным телом к траве:
– Если бы я не был женат! – воскликнул император, проводя рукой по ее напряженному телу.
Гайя молча выдохнула – она снова вспомнила, что императорам не отказывают. Но пережить такое не была готова.
– Расслабься, трибун. Ты слишком ценна, чтобы тебя неволить, – Октавиан освободил ее руки из захвата и легко вскочил на ноги.
Гайя сразу же заметила мелькнувшую за колоннами женскую тень – супруга императора Ливия наблюдала за ними. Но девушка не придала этому никакого значения – она не сделала ничего предосудительного, выполняя свои обязанности личного телохранителя. В конце концов, доверить тренировочный поединок на мечах с императором она бы и сама не рискнула бы никому, кроме таких проверенных людей, как Кэм, Дарий и Марс. А уж в себе она была уверена, что остановит свой клинок в волоске от тела Октавиана, даже если кто-то и попытается вывести ее из равновесия резким окриком или еще чем подобным.
– Не сомневался в тебе как в воине, трибун! Разреши поблагодарить за отличный поединок, – император умылся и теперь подставлял плечи рабам, отвечающим за его одежду, которые сейчас стояли со свежевыстиранной тогой в руках.
Гайя склонила голову, как этого требовал устав.
Она тоже поспешила привести себя в порядок – впереди был целый день, и вечером ей вновь придется переступить порог триклиния, но уже в более приятной для себя роли, в форме и при оружии. Гайя знала, что вечером ее ждет и еще одна приятная вещь – с ней в паре будет Кэмиллус. Жаль, не удастся поговорить – разве что обменяться взглядами.
Шли дни – днем они с Кэмом сменяли друг друга, а в те моменты, когда император находился среди людей – в Сенате, в своем пиршественном зале, посещал представления в Цирке и участвовал в церемониях, они охраняли его вместе.
Незаметно приблизился праздник Геркулеса, праздновавшийся за два дня до августовских ид. Октавиан собирался лично руководить церемонией на правах Верховного понтифика, и Гайя с Кэмом, в парадном вооружении, шагали следом за ним, слегка приотстав. Дорогу впереди уже проверили Дарий с ребятами, и Гайе с Кэмом оставалось заметить первыми тех, кто попытается кинуться к императору сквозь оцепление урбанариев, стоявших вдоль всего Бычьего форума по дороге к храму Геркулеса Оливария, построенного больше ста лет назад разбогатевшим торговцем. Круглое небольшое здание, со всех сторон окруженное колоннадой и украшенное на крыше статуей Геркулеса, было украшено гирляндами лавра и цветов.
Октавиан начал уже всходить по ступеням, приветствуя собравшуюся нарядную толпу, как, неслышный за букцинами и флейтами, просвистел небольшой метательный кинжал с простой неотделанной рукояткой. Гайя успела развернуться, закрывая собой императора, и услышала, как лезвие грохнуло о пластину доспехов слева под грудью – как назло, удар пришелся в те ребра, что треснули тогда на арене и с трудом срослись из-за того, что она не могла найти время отлежаться, пока не едва свалилась со ступенек Палатинской лестницы.
Гайя одновременно скрипнула зубами и лязгнула мечом, вставая в позицию. Она должна была дать время Кэму утащить императора в распахнувшиеся уже раньше времени двери храма – это сработали стоявшие у входа в святилище преторианцы. Едва Кэм, закрывающий собой императора, и в силу своего роста обошедшийся без унизительного нагибания охраняемой особы, скрылся в храме, двери закрылись наглухо, и преторианцы приготовились насмерть стоять, пока не придет подмога.
Гайя уже сцепилась сразу с двумя нападавшими, а вокруг урбанарии успокаивали как могли истерически вопящую толпу – римляне пришли на радостный праздник, а попали на очередной беспорядок, и не известно, все ли были разочарованы. Некоторые даже пытались пробраться поближе – посмотреть, что же происходит и кто пока что побеждает. Вообще-то, никто в толпе и не сомневался, что победят преторианцы – жить в мирном городе хотели все. Но вот зрелище поединка захватывало. Многие по грации движений сумели распознать, несмотря на металл и кожу доспехов да опущенный налобник шлема, в оставшемся отбивать нападение телохранителе девушку, и теперь толпа привставала на цыпочки и перешептывалась:
– Вот болваны дуболомные! Сами сбежали, особенно конь тот здоровенный, откормился выше самого богоподобного императора!
– Не выше, а длиннее…
– Да какая уж тут разница, если девчонку оставили отбиваться… Ой, что сейчас будет…
Гайя свалила одного за другим своих противников, пока Дарий и его ребята мгновенно выцепили из едва сдерживаемой урбанариями возбужденной толпы их сообщников. Она постаралась не убивать – и это оказалось для нее сложнее. И без того от боли в ребрах начинала кружиться голова, а рука еле удерживала сразу ставший неподъемным самый обычный небольшой круглый щит, а ту еще пришлось сдерживать каждое свое движение. Ранить и обездвижить поганцев все равно пришлось – и она с раздражением заметила брызги чужой крови на своей тунике и обнаженных руках.
– Отходи, – это Дарий оказался рядом, и его ребята уже уволакивали оглушенных и подраненных ею злочинцев. – Цела?
Он незаметно помог ей подняться – Гайе пришлось встать коленом на грудь одного из нападавших, все еще пытавшегося проявить прыть и вырваться.
Девушка, убедившись, что на Бычьем форуме постепенно воцаряется порядок и жрецы-понтифики сумели сделать то, что не удалось до конца урбанарям – укротить толпу. Церемония, так грубо прерванная невиданным зрелищем поединка инмераторского личного тедлохранителя с двумя нападавшими на ступеньках храма Геркулеса, да еще и телохранитель оказался девочкой, легко прыгавшей по лестнице, не оставляя противникам ни малейшего шанса, несмотря на то, что ее доспехи на груди слева были ощутимо смяты ударом прилетевшего из толпы кинжала.
– Метатель? – еле слышно, одними губами спросила она Дария, зная, как разносится отсюда звук.
– Таранис сработал чисто. С крыши храма Фортуны. Он выше, и оттуда все видно. Так что второй нож он бросить не успел.
Гайя мысленно поблагодарила синеглазого кельта – она понимала, что внезапно брошенный первый нож могла бы пропустить и она, особенно если метатель опытный и не будет долго изготавливаться и пыхтеть, прилаживая оружие в ладони.
– А гады откуда вылезли? Опять урбанарии прозевали? Они ж тут с ночи! – она вбросила клинок в ножны, радуясь, что успела обтереть его об поганцев.
– Зашли через Большую клоаку… Помнишь, мы еще тогда предупреждали!
Она кивнула и скрылась в дверях храма, послушно приоткрывшихся при ее приближении.
В небольшом помещении храма спрятаться было негде, но ни Кэма, ни Октавиана она не обнаружила.
– Охранник увел светлейшего императора во дворец подземным ходом, – шагнул к ней жрец. – Воин, ты ранен? На тебе кровь…
– Нет, – ответила она внезапно охрипшим от наваливающейся усталости и боли голосом, оглядываясь поверх его головы в поисках двери в подземелье, чтобы догонять Кэма. – Давно ушли?
Жрец, с первой фразы не понявший ничего, теперь явственно услышал не вытравленные никакой строевой нежные переливы ее негромкого голоса и обомлел:
– Ты женщина?!
– Трибун преторианской гвардии. Проведи меня к проходу…
Жрец, не в силах открыть рот снова, молча распахнул перед ней дверь, укрытую за драпировками, и она побежала по крутой лестнице вниз. Квинт сделал все, как она и просила – лестница и коридор за ней были очищены от рухляди и освещены медленно горящими самыми экономными факелами. Она как сердцем чувствовала, что могут возникнуть сложности и на этом празднике. В Риме различных торжеств было больше, чем обычных будних дней, и в толпе, украшенной зонтиками и цветочными гирляндами, разноцветными покрывалами женщин и широкополыми шляпами не отказавших себе в удовольствии поразвлечься свободных крестьян становилось легче ловить свою рыбку всякого рода заговорщикам. Город переполнялся снующими людьми, и заметить там подозрительное лицо становилось сложнее.
Кэм не находил себе места – он видел, как Гайю ударил в грудь тяжелый метательный кинжал, и слышал, уже уводя и закрывая собой Октавиана, что она сражается сразу с двумя противниками. Кэмиллус помнил, что именно там он закрывал татуировкой шрам, рассекавший когда-то ее левый бок, а левое легкое пробито насквозь совсем недавно… Все это время, уже обеспечив безопасность императора, он снова и снова мыслями возвращался к любимой – и не надеялся увидеть ее живой. Утешало одно – Дарий не мог опоздать или сплоховать, и Кэм надеялся только на него.
Каково же было удивление Кэмиллуса, когда дверь покоев императора беззвучно приоткрылась, и в покои проскользнула легкая фигурка Гайи – бесцветные до голубизны губы на мраморно-бледном лице, беспорядочно падающие на плечи слегка влажные мелко завившиеся от бега кудри, но шлем ровно покоится на сгибе локтя, а спина вытянута в струнку:
– Мой император… Заговорщики частично уничтожены, частично задержаны для дальнейшего разбирательства.
– Трибун, благодарю за службу, – император крепко сжал ее руку, не заметив, как еще больше побледнела девушка.
– Это наш долг перед Римом, – ответила Гайя, чувствуя, что рот едва повинуется ей, и поспешила вместе с Кэмом отойти к двери, слегка покачнувшись у выхода.
Выйти окончательно она не успела – без единого звука повалилась на руки товарища, а остолбеневший император, поздно разглядевший вмятину на ее доспехах, настолько глубокую, что в одном месте металл был пробит насквозь, и засохшие брызги крови на руках и тунике, выглянул следом:
– Клади на мое ложе… Она умирает?
– Если позволишь, я раздену и осмотрю ее. Понять бы, чья это кровь…, – Кэм ловко отстегивал на ее спине доспехи, слегка приподняв бессильно повисшую на его ладони фигурку, с облегчением чувствуя, как колотится ее сердце, пусть и с перебоями, но живое. – Жива…
Император с благодарностью смотрел на девушку, которая в очередной раз спасал ему жизнь, рискнув снова своей. Он невольно залюбовался ее стройными длинными ногами, гибкой талией, освобожденной от тяжелых лат и ремней.
– Ран нет. Но досталось ей сильно. Как бы не сломались ребра… да еще и по старой ране…
– И она еще и бежала сюда, судя по времени?
– Бежала, – кивнул со вздохом Кэм. – Она торопилась доложить тебе обстановку на Бычьем Форуме…
– Вот пример истинной дочери Рима, – воскликнул император, собственноручно поднося к губам Гайи чашу с водой, которую взял с небольшого столика возле кровати.
Девушка, почувствовав возле пересохших губ прохладную воду, ненадолго пришла в себя и, даже не приоткрыв глаза, приподняла голову и жадно сделала несколько глотков. С вздохом облегчения она снова опустилась на подушку, а Кэм на всякий случай поинтересовался у императора, понимая, что за свое любопытство может поплатиться:
– Это вода?
– Вода. Я добавил туда снотворное. То, что принимаю сам… Пусть отдохнет…
Он хотел прибавить что-то еще, но в приемной раздался стук кальцей и голоса – это пришла смена телохранителей и караула, потому что Гайю с Кэмом полагалось сменить после отражения нападения, чтобы дать им отдохнуть.
Марсиус Гортензий вошел строевым шагом в покои императора, отсалютовал – и замер, бледнея на глазах, увидев распростертую на императорском ложе полураздетую Гайю, забрызганную кровью и такую же белую, как и простыня тончайшего льна. Он знал, что при нападении у храма Геркулеса еще и ребят ранили из внешнего кольца оцепления, и что Гайя приняла на себя основной удар, прикрывая отход Кэма. И Марс сразу решил, что все кончено – ее убили, и ему снова придется класть на ее погребальный костер остатки своего сердца. Он знал, что жить второй раз без нее не останется – и надежды на ее чудесное возвращение уже не будет.
Марс, что-то докладывая императору, смотрел за его плечо измученным взором, когда Кэм уносил Гайю на руках.
Кэм почувствовал этот отчаянный взгляд, понял его и Октавиан – и не стал наказывать старшего центуриона за рассеянность. А Кэм обернулся и бросил через плечо очень тихо, чтобы не разбудить заснувшую крепким сном от боли и усталости измученную девушку:
– Она жива. И даже не ранена. А ты должен не волноваться и беречь императора, а не нервничать.
Марс с благодарностью кивнул и уже спокойно и уверенно приступил к своим обязанностям.
А Кэм, не выпуская своей драгоценной ноши, завернутой в плащ, легко вскочил на коня и направился к дому Гайи. Он не счел нужным беспокоить Рениту – с ушибами Гайи вполне мог справиться и он сам. Поэтому Кэм, внеся Гайю в спальню, раздел ее окончательно и отнес в теплую ванну, чтобы снять усталость и боль в затекших и ушибленных мышцах. Гайя не проснулась, даже когда он осторожно обмыл ее тело, вытер согретой простыней и растер поврежденный бок мазью.
Кэм понимал, что ничего страшного с ней не произошло – ребра все же не были сломаны. И ее сон тоже не особо пугал его – дышала она спокойно и ровно, лишь слегка сберегая грудь. Мужчина уложил ее поудобнее и присел на полу рядом – он боялся заснуть, пока она бродит вот так странно в объятиях Морфея.
Усталый и перенервничавший мужчина и сам не заметил, как задремал – и проснулся, как только застонала во сне Гайя. Он открыл глаза – девушка металась по кровати, сбивая простыни. Ей явно снился какой-то кошмар, и Кэм легко представил, что именно она сейчас переживает – ее нежные губы еле слышно шептали совсем не нежные слова:
– Прикрой…Они и справа… Да сколько же их…
Кэм все понял и решение принял молниеносно. В одно движение развязал кальцеи и вот он уже вытянулся на ее ложе, осторожно прижимая девушку к себе обеими руками, стараясь при этом не задеть ее ушибленную грудь.
– Тише, моя милая, любимая, самая красивая и самая нежная Гайя, – он едва ощутимо прикасался губами к ее трепещущим векам, шевелящимся губам. – Все прошло… Я рядом с тобой… И не дам тебе попасть в засаду…. Спи, моя красавица.
Она словно услышала сквозь пелену кошмарного сна его успокаивающий негромкий голос, прильнула к нему, стала метаться все меньше и вскоре снова заснула спокойно и глубоко.
Кэм долго боролся со сном, любуясь спящей Гайей – но под утро усталость взяла свое, и он заснул, так и не выпустив из рук ее доверчиво прижавшееся к нему обнаженное тело. Утром он проснулся раньше нее – и обрадовался, увидев, что она уже не такая бледная, а нежные губы не пересохли и не растрескались. Гайя просто спала, теплая и беззащитная настолько, что ему невольно захотелось ее согревать и оберегать и дальше. Кэм коснулся губами ее завивающихся в кольца светлых волос – и стал целовать девушку, сначала медленно и нежно, а затем потерял голову ненадолго, и поцелуи стали жаркими и страстными. Он целовал жадно – и снова нежно-нежно.
Она распахнула глаза, ничего не понимая, но встретилась взглядом с его глазами – и пропала сама.
* * *
Дарий мерял шагами утоптанную площадку перед полевым госпиталем – он только что передал Рените четырех своих ребят, получивших раны в стычке на Бычьем форуме. Они сражались, даже не имея возможности вынуть мечи – вокруг напирала толпа любопытных граждан и вольноотпущенников, собравшихся посмотреть, как сам богоподобный император Август возглавит церемонию в честь Геркулеса. Вместо церемонии римляне были вознаграждены еще более невиданным зрелищем – и с восторгом, подогреваемым замиранием сердца, наблюдали, как девушка-телохранитель прикрывает императора, которого, накрыв собой, уводит ее напарник-гигант. А его ребятам пришлось туго – они не имели права привлекать к себе внимание толпы, вынуждать ее шарахаться, потому что малейшие крики и паника могли бы отразиться на ходе боя, который вела Гайя. Они не могли себе позволить ни взмахнуть мечом, чтобы не задеть какую-нибудь любопытную римлянку в праздничном покрывале, ни даже достать ножи, чтобы не привлекать внимание звоном металла о металл. И шли с голыми руками против коротких кривых клинков нападавших, почувствовавших ненадолго свою безнаказанность.
Вскоре схватка закончилась – и естественно, в пользу спекулаториев, и почти незамеченная толпой, все внимание которой было устремлено вперед, а не на тихую «возню» сзади. У ребят хватило сил оттащить пленных за ближайшее здание, и уже там наскоро перехватить кровоточащие резаные раны на незакрытых наручами и наплечниками участках обнаженных рук и на бедрах.
Ренита только всплеснула руками, тут же отдавая распоряжения своим подручным капсариям, а сама захлопотала вокруг раненых. Кто-то из ребят успел ей рассказать об очередном подвиге Гайи – и женщина подняла на Дария тут же наполнившиеся слезами глаза:
– Она жива? Не ранена?
– Только ушиб. И она уже дома. С ней Кэмиллус.
– Сейчас тут управлюсь и поеду ее навестить, – Ренита ненадолго распрямила спину, придерживая тыльной стороной руки непослушную поясницу.
– Не надо, – как можно мягче возразил Дарий. – Кэм справится не хуже. А ты нужна ребятам. И себя побереги.
– Тут не до себя, – возразила она, снова склоняясь к парню, которому зашивала распоротое плечо. – Давай-ка, милый, я тебе все же отвара дам. Ну для чего тебе это все терпеть?!
Молодой, но уже многое повидавший воин только усмехнулся, глядя ей в глаза спокойными серо-голубыми глазами:
– Да что тут терпеть… Мелочи…Ты меня после отпустишь в свою палатку?
– Не надейся, – отрезала Ренита. – Дней пять полежишь тут.
Серо-голубые глаза округлились, как серебряные монеты, и спекулаторий не нашелся, что и ответить – грубить врачу он не посмел, но и согласиться со столь зверским, с его точки зрения, приговором он не мог.
Дарий услышал этот разговор и незаметно, за спиной Рениты, погрозил кулаком своему бойцу:
– Попробуй только удрать…, – а обращаясь к Рените, прибавил. – За ними глаз да глаз потребуется, почтеннейшая Ренита. Они мне живыми и здоровыми как можно скорее нужны, так что можешь делать с ними все, что сочтешь необходимым. И кашей своей хоть обмажь…
И Дарий, пряча улыбку, вышел быстрыми шагами из санитарной палатки Он вздохнул с облегчением, потому что сделал два добрых дела – обеспечил ребятам уход и Гайе с Кэмом покой.
Дарий все чаще задумывался о Рыбке, той самой охраннице из храма Флоры, с которой ему пришлось переспать, выполняя там и не ставший ему понятным ритуал. О запутанных требованиях богини растений он уже и забыл, а вот хрупкое до прозрачности, но сильное и гибкое тело молоденькой жрицы вспоминалось ему по ночам. Он пытался поговорить с Ренитой о том, что его волновало – может, и он должен готовиться стать отцом, как Рагнар и Таранис. Но из объяснений Рениты он понял одно – узнать об этом ему не суждено, как и подержать на руках сына или дочь. Смириться с таким положением вещей он не мог – не тот характер. Дарий привык решать сам, с кем и как ему видеться. И то, что он сумел усилием воли заставить себя отказаться от Гайи – это не означало, что он смирился. Он сам принял решение – больное, горькое – не поселять в душе у девушки сомнения и заставлять ее метаться и делать выбор.
